Текст книги "Круглая печать"

Автор книги: Камил Икрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

7

Отец внимательно слушал Садыка. Какой он толковый, про себя думал учитель, как связно, логично все рассказывает! И еще эта фотография.

Учитель опять посмотрел на снимок и ничего особенного в нем не увидел. Верно ли, что это тот самый дувал? Надо посмотреть самому.

Господи, думал он, у ребят, оказывается, тоже свои заботы и тревоги, даже свои преступления. Целая жизнь. А он как-то и не замечал этого. Шутка ли – кража печати, фальшивая справка. И бедный Кудрат – что с ним сталось?

Отец не стал ругать Садыка. Конечно, он мог бы сказать, что маленькое преступление всегда рождает большое, что «коготок увяз, всей птичке пропасть», но он не стал этого говорить. Во-первых, он понимал – сейчас не время для нотаций, а во-вторых, был уверен, что ребята давно сами все поняли. В рассказе Садыка о том, как вели себя ребята, учитель видел то детское благородство, которого так часто не хватает взрослым.

– Ну что ж, Садыкджан, – сказал отец, – отдохни немножко, и после обеда поедем в город. Не переживай, правда всегда побеждает.

После обеда один из жителей кишлака заехал за ними на арбе.

– Я думаю, сначала надо бы зайти в милицию, – сказал учитель Касым.

– Правильно, – сказал Садык, – надо им фотографию отдать, на ней же все видно.

Арба ехала медленно, слишком медленно. Это чувствовал и Садык и отец. «Конечно, пешком идти не быстрее, – думал про себя учитель, – но, когда идешь пешком, время быстрей проходит». И он бы, конечно, пошел пешком, если бы не жалел сына, который так устал, идя к нему всю ночь. А Садык думал, что идти пешком быстрее, но молчал, потому что жалел отца.

Солнце клонилось к горизонту. Тени тополей все вытягивались и вытягивались. В воздухе висела легкая пыль. Арба мягко катилась по дороге.

…Разговор с Талибом прямо-таки разозлил следователя. И почему это люди считают себя вправе давать советы в таком сложном деле! Почему вмешиваются! Только сегодня приехал, еще ничего не знает, а сразу идет в милицию. И не один пришел, а с женой. Совсем стыд потерял – привез себе дамочку из Москвы. Но как не стыдно приходить с ней в официальное место, в милицию! Как оторвутся от родных мест, так сразу забывают обычаи и теряют скромность. Вот, например, кто он сам? Студент. И не юрист совсем, а геолог. Геолог… Раз ты геолог, ну и копай себе землю. Нет, лезет с вопросами – что, как, почему. Так я ему все и выложу! Еще чего не хватало!.. Говорит – долго. А что долго? Семь дней всего. Некоторые преступления по году остаются нераскрытыми, а тут всего семь дней. Головой качает. Постыдился бы! А жена хотя и русская, но скромная. Обычаи лучше его понимает.

Не успел Акбарходжаев успокоиться, как его вызвал начальник милиции.

– Доложите, – сказал начальник.

Акбарходжаев рассказал все по порядку и сообщил, что в деле появилась справка с печатью, датированная следующим днем после убийства председателя махалинской комиссии. По мнению следователя, это доказывало, что печать находилась у учителя Касыма. Справка найдена у мальчишки, который особенно рьяно защищал учителя и теперь так же, как и учитель, бесследно исчез.

Начальник милиции выслушал его довольно хмуро и, вместо того чтобы похвалить, сказал:

– Прошла неделя, а вы так ничего толком и не сделали. Ваши подозрения никак еще не подтвердились.

Акбарходжаев возразил, что сделано очень много, но начальник его оборвал:

– Все это пока не версия убийства, а домыслы. Может быть, все так, как вы говорите, а может быть, совершенно иначе. Даю вам еще неделю. Хватит?

– Неделю много, – сказал Акбарходжаев. – Через три дня все точно доложу.

Он думал, что начальник милиции похвалит его за эти слова, но тот почему-то сказал:

– Товарищ Акбарходжаев, я давно хотел вас спросить: почему вы ушли из пожарной охраны?

Вернувшись в свой кабинетик с земляным полом, следователь опять принялся читать документы дела. Он очень верил в слова, написанные на бумаге. Это были покорные, тихие и скромные слова. Акбарходжаев давно уже заметил, что слова, произносимые людьми, вызывают в нем неприязнь и желание возражать. Кроме мысли, в них всегда было и чувство, а чувства в словах – лишние.

Характеристика из школы на учителя. Автобиография. Анонимка. Ребячьи показания, записанные Таджибековым. Все это следователь читал, наверно, в десятый раз и все-таки читал медленно. Чем больше он читал, тем больше убеждался в своей правоте, в том, что убил председателя махалинской комиссии именно учитель Касым. И рядом с этой уверенностью росла обида на начальника милиции. Раз он хочет, можно собрать еще показания. За доказательствами дело не станет. Жаль, что сегодня не пришел Таджибеков.

Где-то там, далеко от милиции, садилось солнце. В кабинетике стало темно. Акбарходжаев перестал читать и спрятал папку в стол. «Домой пойти или еще раз наведаться к Таджибекову?» – думал он.

В дверь постучали.

– Товарищ Акбарходжаев, – сказал дежурный милиционер, – тут к вам пришли.

– Кто еще? – недовольно спросил следователь. – Рабочий день уже окончен.

– Я им говорил, – сказал милиционер. – Я говорил: завтра придите, а они не уходят, говорят – важное дело.

– А что за люди?

– Мужчина и мальчик. Наверно, отец и сын.

– Ладно, зови.

Когда милиционер сообщил, что к следователю можно пройти, учитель Касым сказал Садыку:

– Тебе незачем ходить со мной. Ты же все мне рассказал, а я все запомнил. Подожди меня здесь, посиди на скамеечке.

Отец ушел, а Садык уселся на скамеечку возле дежурки и стал ждать. Время тянулось медленно. Чтобы как-то скрасить ожидание, Садык стал представлять себе разговор в кабинете следователя.

«Здравствуйте», – скажет отец.

«Здравствуйте», – скажет следователь.

«Я пришел рассказать вам об убийстве Махкам-ака», – скажет отец.

«Очень рад, – скажет следователь. – Мы давно интересуемся этим делом. Расскажите, пожалуйста. Да вы садитесь, почему вы стоите?»

«Дело в том, – скажет отец, – что во дворе милиционера Исы живут неизвестные люди, и это они убили председателя. А когда они перетаскивали железный ящик через дувал, мой сын случайно их сфотографировал».

И тут Садык вспомнил, что забыл отдать отцу фотографию. Он зашел в дежурку и попросил милиционера проводить его к следователю.

– Нет, – сказал милиционер, – ты сиди, жди здесь. Если надо будет, тебя вызовут.

– Я уже долго сижу, – сказал Садык.

– Ну где же долго, – возразил милиционер, – не больше получаса.

Садык посмотрел на часы. Было двадцать минут восьмого. «Посижу, еще подожду», – решил Садык.

Он про себя произнес уже все слова, которые мог сказать следователь и мог сказать отец, и не понимал, почему отец никак не возвращается. Он еще раз зашел в дежурку. На часах было ровно восемь. Какой-то хмурый худощавый человек появился из противоположной двери. Он отдал дежурному ключи и, не обращая на Садыка внимания, вышел на улицу.

– Дяденька, – сказал Садык дежурному, – разрешите, пожалуйста, пройти к следователю. А то у меня фотография есть, которую я должен ему показать.

– К следователю? – удивился дежурный. – Да вот же он только что вышел, мимо тебя прошел.

– А где же мой папа? – спросил Садык.

Дежурный опустил глаза.

– Не знаю. Вон догони и спроси.

Садык бросился на улицу.

– Дяденька! – кричал Садык, догоняя Акбарходжаева. – Дяденька!

Тот обернулся.

– А где же мой папа?

– Ты сын учителя Касыма? – спросил Акбарходжаев.

– Да, – сказал Садык, – мы вместе пришли.

– Твой отец арестован, – сказал следователь.

– За что?!

– Не твое дело, – сказал следователь и зашагал по улице.

– Подождите, дяденька, – попросил Садык, – одну минуточку, я вам все объясню. Вы, наверно, думаете, что это он убил Махкам-ака. Так говорят у нас на улице. Но он не убивал. Я вам точно говорю. Вот у меня даже фотография есть.

Садык достал из-за пазухи фотографию и протянул ее следователю.

Были густые сумерки, и Акбарходжаев поднес фотографию к самым глазам.

– Ну, и что здесь? – спросил он.

– Здесь видно, как люди, которые убили Махкам-ака, перетаскивают через забор его железный ящик.

– А откуда известно, что это они убили Махкам-ака? – спросил следователь.

– Я вам точно говорю, – сказал Садык.

– Ладно, ладно, – сказал следователь, пряча фотографию в карман. – Завтра в одиннадцать часов приходи вместе с матерью и Уктамбеком Таджибековичем. Все равно вас обоих допрашивать надо.

– А как же папа? – спросил Садык.

– Очень просто, – сказал Акбарходжаев, – переночует в милиции, а утром отвезем в тюрьму.

Он опять зашагал по улице. А Садык долго еще стоял на тротуаре.

«Куда идти? – думал Садык. – Что делать?» Страшнее всего было идти домой. Как он скажет матери о том, что произошло! И фотографии нет. Такой важной фотографии, на которой все ясно, все видно. А вдруг следователь ее потеряет? Как доказать тогда невиновность отца? И Садык вспомнил, что осталась пластинка. У монтера Ивана осталась пластинка.

…В крохотных палисадничках, на которые был разделен двор, где жил Иван Кустов, было тихо и спокойно. Одна женщина в большом медном тазу с длинной ручкой варила варенье. Под тазом гудел примус. В другом палисаднике усатый старик пил чай из блюдечка.

Дверь в комнату Ивана была заперта.

– Тетенька, – спросил Садык женщину у примуса, – а вы не знаете, куда он ушел?

– Кто ж его знает, – сказала женщина. – Дело молодое, холостое, он вечерами редко дома бывает.

А усатый старик, который пил чай из блюдечка, сердито добавил:

– На танцы небось пошел. Толстовку свою надел да белую рубашку.

– На танцы? – удивился Садык.

– Ну да, на танцы, в парк, наверно. Ногами топать. Завтра приходи, да пораньше.

– Ты скажи, что передать, – предложила женщина над примусом. – А то утром его тоже не бывает, чуть свет уходит. А лучше всего ты после обеда завтра приходи, после обеда он чаще бывает.

Садык вышел со двора и медленно направился в сторону городского парка.

8

Саидмураду сделали пятый укол. И хотя врач говорил, что самый больной укол первый, что потом Саидмурад привыкнет, он не привыкал. Каждого укола Саидмурад ждал с ужасом. Прежде чем зайти на пастеровский пункт, он долго прохаживался по противоположной стороне, набираясь храбрости. Для храбрости лучше всего выпить, но пить доктор запретил категорически.

– Ни в коем случае, – каждый раз предупреждал он Саидмурада, – ни грамма. Это может плохо кончиться.

«Куда уж хуже, – думал Саидмурад, – куда уж хуже…» И собака исчезла. Азиз, сын бухгалтера Таджибекова, видел, как вчера ребята увезли ее в город. Может, потому и увезли, что бешеная.

Сегодня, когда Саидмураду делали укол, у него возникло новое подозрение. А что, если над ним смеются, если эти уколы вовсе и не нужны? Просто так, опыты делают. Он слышал, что врачи любят делать опыты над живыми людьми. Подозрение пришло не само собой. Когда, держась за живот, он вошел на пастеровский пункт, медсестра Рита захихикала и выбежала из комнаты.

А тот, в очках, заглянул в комнату и улыбнулся. Поскольку ничего смешного в своих мучениях Саидмурад не видел, он заподозрил неладное.

Вечером, когда в чайхане на улице Оружейников только и разговору было, что о приезде Талиба с женой, Саидмурад пропускал все мимо ушей. Ему-то какое дело. Но когда сказали, что жена Талиба врач или почти что врач, он заинтересовался. Не зайти ли посоветоваться? Она должна сказать ему всю правду: ведь муж у нее узбек.

Талиба Саидмурад не любил, он считал его виновником разорения своего дяди, купца Усмана. И все-таки желание проконсультироваться с московским доктором постепенно брало верх над неприязнью к Талибу. «А-а, пойду поговорю, что меня, убудет, что ли? Не может она мне отказать… Надо бы еще к Таджибекову зайти. Сначала зайду к Таджибекову, посоветуюсь, а потом к Талибу пойду», – решил Саидмурад. И тут же переменил это решение. А зачем ему идти к Таджибекову? Ничего хорошего он от этого визита ожидать не мог. Им же абсолютно все равно, бешеная его укусила собака или не бешеная, помрет он или не помрет. Сколько услуг оказал Саидмурад бухгалтеру. И расписывался в фальшивых ведомостях, и целую ночь пилил замок на железном ящике, и анонимку написал на учителя. А Таджибеков до сих пор не может устроить его на хорошую работу. Устроил приемщиком на сушильный завод. Какая от этого выгода? Копейки!

Саидмурад нехотя поднялся с ковра и побрел. Подходя к дому, где жил Талиб, Саидмурад увидел, как оттуда вышли Рахим, Эсон и Закир. «Наверно, он им нагоняй сделал за то, что они дом захватили», – злорадно подумал Саидмурад.

Талиб встретил его приветливо, усадил на веранде. Лера подала им чай, а сама уселась в сторонке, зашивала свежую наволочку на подушке.

Мужчины поговорили о том о сем, и Талиб, заметив, что Саидмурад находится во власти каких-то своих, видимо, тревожных мыслей, замолчал. Молчание затягивалось, и Лера уже поглядела на Саидмурада с удивлением. Наконец Саидмурад решился:

– Я, дорогой Талиб Саттарович, очень вас уважаю и желаю вам всего самого хорошего, но прямо вам скажу: я ведь по делу пришел, к вашей уважаемой жене.

Лера отложила шитье в сторону.

– Вся улица говорит, что ваша жена врач…

– Я не врач еще, – перебила Лера, – м-мне еще год учиться.

– Скромность – украшение женщины, – сказал Саидмурад, – скромность дороже брильянта.

Талиб улыбнулся про себя и сказал, что хотя его жена действительно пока не врач, но тем не менее кое-что уже понимает.

– У меня вот какое дело, – продолжал Саидмурад. – Меня покусала собака. Думаю, что, наверно… может быть… конечно… она бешеная.

– Давно это случилось? – спросила Лера. Ей было приятно, что в первый же день она сможет применить знания, полученные на медицинском факультете. – Н-нужно н-немедленно начать вакцинацию.

– Что начать? – тревожно спросил Саидмурад.

– Уколы, уколы, – пояснил Талиб. – Когда она вас укусила?

– Неделю тому назад.

– Что же вы медлите! – взволновалась Лера.

Ей ни разу не приходилось видеть больного бешенством, но она знала, какая это страшная болезнь. Она знала также, что скрытый, инкубационный период продолжается обычно месяц-полтора, но в учебнике были описаны случаи, когда скрытый период продолжался всего пятнадцать, а то и двенадцать дней.

– Вы должны завтра же пойти на пастеровский пункт, завтра же с утра, и попросить, чтобы вам начали у-уколы.

– Мне делают. Уже несколько уколов сделали. Только я не знаю, поможет ли.

Лера попросила показать место укуса. Несколько смущаясь, Саидмурад все же закатал штанину и показал ногу, на которой уже не осталось почти никаких следов. Лера осматривала ее очень внимательно, ощупывала, спрашивала, не больно ли, и Саидмурад, который начал было успокаиваться, опять встревожился.

– А вы убеждены, что собака бешеная? – спросил Талиб. – Она что, издохла?

– Нет, – сказал Саидмурад, – вчера она еще была живая, а сегодня я ее не видел.

– Значит, вы знаете, где сейчас эта собака? – Талиб обрадовался, что может помочь человеку. – Тогда, может быть, не надо никаких уколов. Вы отведете собаку на пастеровский пункт, ее проверят, и если она окажется здоровой, то выходит, что вы зря делали эти уколы. Все очень просто.

«Просто, – подумал Саидмурад. – Хорошо ему говорить – просто! Если бы он знал, как она меня второй раз чуть не покусала».

– Эх, Талиб Саттарович, – сказал Саидмурад, – это у вас в Москве все так легко, а у наших людей никакого сознания. Никто меня не жалеет. Сказал я нашему Уктамбеку Таджибековичу, он надо мной смеется. Отцу мальчишки, у которого эта собака, вашему вот соседу, я десять рублей предлагал – десять рублей за паршивую голую собаку, на ней даже шерсти никакой нету, – отказал. Говорит – не его собака, а детская.

– Погодите, погодите, – сказал Талиб, – так это та собака, которая жила в нашем дворе? Как же она вас покусала? Вы что, заходили сюда?

Саидмураду некуда было деваться. Он вынужден был объяснить, как попал в чужой двор. И хотя говорить об этом явно не следовало, Саидмурад все же начал рассказывать. Конечно, всю правду Саидмурад рассказывать не собирался, но в волнении не слишком заботился о том, чтобы врать складно. Сейчас ему было все равно, поверит Талиб или нет, важно было как следует рассказать московскому доктору про то, как его укусила собака. Шутка ли, на карту поставлена жизнь!

– Видите ли, – сказал он, – когда убили нашего уважаемого Махкам-ака… – Саидмурад запнулся, понял, что начал слишком издалека и вместе с тем слишком близко к тому, о чем говорить было нельзя. Но раз уж начал, пришлось продолжать: – Когда убили нашего уважаемого председателя и стало известно, что учитель Касым дает детям читать запрещенные книжки, наш уважаемый товарищ Таджибеков попросил меня проверить, чем занимаются дети, тем более что исчезла печать махалинской комиссии…

– Погодите, погодите, – сказал Талиб, – ведь печать махалинской комиссии украли бандиты.

– Э-э-э, – протянул Саидмурад, – конечно, может быть… В общем, Уктамбек Таджибекович просил меня зайти в ваш двор.

– Но ведь калитка была заперта, – сказал Талиб. – Вы зашли через соседний двор?

Вначале Талиб действительно очень по-доброму отнесся к Саидмураду, но сейчас в нем росла глухая неприязнь к этому человеку. Он смотрел на него в упор.

– Чтобы не беспокоить так поздно соседей, – сказал Саидмурад, пряча глаза, – я перелез через дувал.

– Разве это было ночью? – спросил Талиб.

– Что ты пристал к человеку, – вмешалась Лера. – Какая разница? Важно то, что укусила собака.

Однако Талиб не обратил внимания на слова жены. Он продолжал подробно расспрашивать Саидмурада, и тот, сопротивляясь, все же вынужден был подробно отвечать. Наконец Талиб встал.

– Вот что, – сказал он, – насчет собаки я завтра все выясню, зайдите ко мне перед обедом. Но жаль, что вы не рассказали все это раньше.

– Где? – спросил Саидмурад.

– Лучше всего было рассказать это в милиции, – ответил Талиб.

Чтобы как-то смягчить резкие слова мужа, Лера пригласила Саидмурада заходить и сказала, что бешенство вполне поддается лечению.

Саидмурад притворил за собой калитку и направился домой. Он был в смятении. Теперь, оказавшись на улице, он понял, что наговорил лишнего. Он шел, бормоча что-то о проклятой жизни и о том, что никогда не знаешь, откуда на тебя свалится несчастье. Из переулка недалеко от бутылочного склада наперерез Саидмураду пронесся какой-то мальчишка, а через секунду, догоняя его, промчались еще трое. Саидмураду показалось, что среди других голосов он слышит голос сына Таджибекова Азиза.

«Детям хорошо, – думал он, – у них никаких забот, одни игрушки на уме!»

Саидмурад не ошибся, он действительно слышал голос Азиза. В диком, животном страхе Азиз крикнул: «Помоги…»

Все началось для Азиза вроде бы и неплохо. Мать сумела утешить сыночка, пообещав, что отец вставит ему золотые зубы. Азиз посмотрелся в зеркало и решил, что золотые зубы ему пойдут.

Когда отец и таинственный гость ушли из дома, Азиз прошмыгнул в парадные комнаты. Он давно ждал этого момента и очень огорчался, что гость никуда не отлучается. Всякий раз, когда к отцу приезжали гости, Азиз тайком рылся в их вещах. Это был его постоянный источник дохода лет с десяти или одиннадцати. Сначала он воровал мелкие предметы – какой-нибудь ножичек, табакерку, – потом стал воровать деньги. Не помногу. Из толстой пачки он вынимал рубль или два, из горсти мелочи забирал лишь копеек двадцать – тридцать и знал, что если гость и обнаружит пропажу, то никогда не скажет об этом отцу.

К сегодня Азиз привычно взялся за дело. Он тщательно обыскал постель Кур-Султана, порылся в карманах его камзола, но нашел всего двадцать копеек. «Странно, – подумал он, – отец так его уважает, а он вроде и небогатый». И тогда Азиз решился на то, чего не делал никогда. Он знал, что в нижнем ящике шкафа в небольшой шкатулке милиционер Иса хранит деньги, которые копит на свадьбу. Азиз выдвинул ящик и сразу увидел, что поверх всякой рухляди лежит желтая кобура на широком желтом поясе. Он расстегнул кобуру и вытащил наган. «Тяжелый», – подумал он. Азиз прицелился в праздничный самовар, который стоял нише, потом в керосиновую лампу-«молнию», потом подошел к окну и прицелился в мать, стиравшую белье. И тут Азиз вспомнил, о чем мечтал утром.

Надо пойти на пустырь, забраться на дерево, подождать, пока эти уличные мальчишки придут играть в футбол, и тогда… Что же, утром он все хорошо продумал. Сначала он убьет Эсона, потом… Эх, жалко, нет Кудрата… Ну, потом Садыка, потом Закира. А Рахима можно и не убивать, он безобидный. Азиз спрятал наган за пазуху и вышел со двора.

На пустыре никого не было, потому что солнце в тот час припекало еще сильно, и Азиз обрадовался, что без помехи сумеет забраться на дерево и спрятаться в густой кроне. Он давно уже не лазил по деревьям и совсем забыл, как это делается. Только сорвавшись раз или два, он понял, что ему мешают ботинки, ведь раньше-то он лазил босиком. Он хотел было снять ботинки, но раздумал лезть на дерево и решил спрятаться на крыше бутылочного склада. Оттуда до пустыря было, конечно, дальше, но Азиз почему-то был уверен, что не промахнется даже с такого расстояния. Он залез на крышу и тут же пожалел об этом – все-таки на дереве не так бы пекло солнце. Однако менять позицию ему не хотелось.

Время тянулось медленно. Ребята почему-то все не появлялись. «Неужели они не придут?» – думал Азиз. До сегодняшнего дня он был убежден, что ребята играют в футбол каждый день. Чтобы защититься от солнца, Азиз накрылся пиджаком и незаметно для себя уснул. Проснулся он в сумерках и не сразу понял, как он очутился на крыше, потом все вспомнил и испугался. А что, если отец и гость уже вернулись и обнаружили пропажу нагана? Азиз очень боялся отца. Тот редко бил его, но бил очень жестоко.

Соскочив с крыши, Азиз помчался домой. Собственно говоря, дом был рядом, но, чтобы незаметно войти в калитку, нужно было обежать два квартала. Азиз свернул за угол и нос к носу столкнулся с теми, кого он напрасно поджидал на крыше. О чем-то оживленно разговаривая, ему навстречу шли Эсон-головотяп, Закир и Рахим.

Никто из ребят и не подумал бы бить его сейчас, и, если бы Азиз просто пробежал мимо них, они даже подножку ему не подставили бы. Ребята были убеждены, что вчера на остановке трамвая Эсон рассчитался с Азизом за все прошлое. И даже немного переплатил.

Но мысль Азиза работала совсем иначе. Ему казалось, ребята знают о его намерении поубивать их, а раз знают, то и сами могут убить его. Поэтому Азиз отскочил, повернулся и бросился прочь.

– Держи! Держи! – крикнул Закир.

И ребята помчались за ним. Даже прихрамывающий Рахим побежал.

Ребята не могли бежать быстро, потому что им было смешно, а Азиз, слыша за собой топот, еще наддал и даже закричал в ужасе:

– Помогите!

Ребята давно уже отстали и повернули назад, а он все еще бежал, петляя по переулкам. Потом Азиз в изнеможении остановился у дувала. Сердце выскакивало из груди.

«Наган не потерял?» – вспомнил он. Нет, наган был за пазухой, но стрелять и убивать совсем не хотелось.

Успокоившись, Азиз осторожно добрался до своей калитки и прошмыгнул на женскую половину дома.

Отдышавшись, Азиз вспомнил, что наган надо положить на место. Но как это сделать, если и отец и милиционер Иса сидят в комнате для гостей, в той самой, где находится шкаф.

В комнате для гостей было весело. Там горел яркий свет, раздавались возбужденные голоса.

– Твой отец совсем пьяница стал, – сказала Азизу мать, – пьет чуть не каждый день, забыл мусульманский закон. С чужими приветливый, радостный, а мне только приказы отдает. Сегодня я для гостей и шурпу жирную, и манты сделала, как будто свадьба у них. Я две бархатные подушки купила, одеяло новое. Он увидел, приказал туда отнести. Все для чужих людей!

– А вы уже отнесли? – спросил Азиз. Он подумал, что неплохо бы самому отнести одеяло и подушки и незаметно подсунуть куда-нибудь наган.

– Нет, – сказала мать, – не отнесла. Может, он забудет.

– Что вы, мама, он никогда ничего не забывает, – сказал Азиз, – дайте я сейчас отнесу.

– Ах, – сказала мать, – и ты все для чужих людей готов сделать. Неси. Вон они на сундуке.

Когда Азиз вошел в комнату для гостей, отец держал в руках пиалу и произносил тост:

– Мы уже выпили за каждого из нас. За храброго Кур-Султана, за верного друга Ису и за меня. Для меня это была большая честь. Но теперь я хочу выпить за дружбу… – Увидев сына с одеялом и подушками в руках, Таджибеков сказал: – Давай подушки сюда, а одеяло положи в нишу.

Это обрадовало Азиза. «Как хорошо, – подумал он, – что я положил наган в сложенное одеяло!»

– Положи и уходи, – поторопил Азиза отец, – ты еще молод, сынок, чтобы присутствовать при разговоре взрослых.

Азиз вышел за дверь и, проходя по веранде, услышал, что отец продолжает начатый тост:

– Я хочу выпить за дружбу, потому что нет в мире чувства, которое было бы дороже дружбы, потому что друг – это человек, который готов всем пожертвовать ради этого священного чувства. Нас трое здесь, но мы как один человек: у нас одно сердце и одни мысли. За дружбу!

Все трое выпили. Хозяин – медленно и степенно, Кур-Султан – равнодушно и лениво, а Иса выпил и с трудом подавил вздох. У себя в кишлаке Иса никогда не пил. В кишлаке вообще никто не пил. А здесь, в доме Таджибекова, Иса быстро привык и к вину и к водке. Обычно он пил с удовольствием, вино веселило и как бы уравнивало его и с самим хозяином дома, и с его почетными гостями, но сегодня вино не веселило Ису. Он чокнулся и выпил, вежливо поклонившись в сторону Таджибекова и Кур-Султана, и подумал, что, конечно, они, эти двое, – одна душа. Смелые и богатые. Умные. А он, Иса, совсем другой. Он не смелый, и не богатый, и не решительный. Что прикажут, то и делает. Нет, с ними ему не по пути. Они из любого дела вывернутся, а он погибнет. И Иса еще раз подумал, что решение, которое он принял сегодня, правильное. Завтра утром он покинет этот дом, уедет в тихий город, что лежит восточнее Ташкента, в казахской степи, в тихий город Аулие-Ата. Билет уже куплен, деньги есть на первый случай, и будет он жить тихо-тихо и никогда не полезет в чужое дело, никогда не свяжется с убийством.

Как ни странно, но в этот момент Кур-Султан тоже думал о железнодорожном билете, который лежал у него в кармане вместе с новыми документами, хорошими документами с круглой печатью. Завтра поутру он выйдет, будто за лошадью, а сам сядет в поезд, идущий на юго-запад, в сторону Афганистана, и пусть его ищет милиция и угрозыск, пусть его ищут дружки по шайке во главе с верным немым Баратом. Очень удачно получилось сегодня. Он уже сторговал лошадь и, увидев, что барышник человек надежный, на всякий случай спросил у него, не найдутся ли за хорошие деньги документы. Правильные документы, по которым можно прожить в другом городе и не бояться милицейской проверки. Барышник подумал и сказал, что в прошлом месяце у него умер брат, от которого остались документы. Кур-Султан заплатил, забрал справку с места жительства и справку с места работы, сказал, что за лошадью зайдет утром, и попросил хорошо накормить ее. Заходить утром за лошадью он не собирался. Кур-Султан никому не доверял и уж меньше всего лошадиным барышникам. «Если он захочет предать меня, – думал Кур-Султан, – то засада будет ждать меня утром возле дома». От барышника Кур-Султан пошел на вокзал и купил билет.

Таджибекову Кур-Султан об этом не рассказал. Чем меньше люди знают друг о друге, тем лучше. Он закусывал и вовсе не думал о тосте дружбы, который произносил хозяин дома. Что думать об этом! Кур-Султан понимал, что с хозяином дома его связывает только страх перед Советской властью. Пусть тот думает, что он уехал в горы, и пусть как хочет объясняется с Баратом, когда тот вернется. Почему он должен заботиться обо всех? Что он им, нянька или старший брат!

И у бухгалтера Таджибекова в этот час на душе было легче, чем в последние дни. Завтра Кур-Султан уедет в горы, а они с Исой заживут по-прежнему, спокойно и тихо. Таджибеков надеялся, что Кур-Султан с дружками уйдет за рубеж либо погибнет где-нибудь при новом бандитском налете или переходе границы. Главное – что он уйдет навсегда.

Таджибеков разлил по пиалам остатки водки и сказал:

– Этот последний тост опять хочу сказать я. Я надеюсь, что скоро мы вновь увидимся с нашим храбрым Кур-Султаном, потому что гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда.