Текст книги "Круглая печать"

Автор книги: Камил Икрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

9

В парке было много народу. У киосков с лимонадом и мороженым стояли очереди. В фанерной раковине перед цементной танцплощадкой играл военный духовой оркестр.

Садык шел между клумбами и внимательно смотрел по сторонам. Каждый человек в вельветовой курточке – а вокруг почему-то было много людей в вельветовых куртках – казался ему Иваном Кустовым. Он несколько раз догонял людей, издали похожих на Ивана, заглядывал в лицо. Его спрашивали: «Тебе чего, мальчик?»

Садык поверил в то, что Иван в парке, но почему-то не верилось, что он на танцплощадке. «Неужели ему нечего делать, что он на танцплощадку пошел?» – думал Садык. Обследовав все уголки парка, Садык все же побрел на звуки оркестра.

Танцплощадка была окружена металлической оградой. Вход туда был по билетам, и Садык стал смотреть сквозь железные прутья. Парочки кружились под музыку. Их было много. Они мелькали у него перед глазами – все разные, все непохожие и вместе с тем все какие-то одинаковые. Они кружились то быстро, то медленно, задевали друг друга согнутыми локтями, никто не смотрел по сторонам, и лица были какие-то особенные. Сначала Садык не слушал музыку, она ему даже мешала, а потом как-то незаметно для себя стал прислушиваться, и ему понравилось пение труб, мерное уханье барабана и звон медных тарелок. В старом городе редко слышали духовой оркестр, а Садык так вообще, может, в первый раз близко слышал и видел его. Хорошо играют, думал он, все вместе и складно.

Неожиданно оркестр замолчал. Музыканты встали, положили свои трубы на табуретки и сошли с эстрады. Парочки ринулись к выходу с танцплощадки, и Садык побежал туда же. К счастью, с танцплощадки люди выходили медленно, потому что каждая парочка брала контрамарки. Толпа у выхода постепенно уменьшалась, а очереди возле киосков с лимонадом и тележек с мороженым росли.

Тут Садык увидел Ивана. Он был с девушкой. Невысокой, с двумя черными косами. На ней было красное платье в белый горошек и туфли с перламутровыми пуговицами. Иван деря: ал ее за руку. После минутного колебания, к какой очереди присоединиться, они стали возле тележки с мороженым. Девушка смотрела только на Ивана, а Иван – только на нее. Народу возле тележки было много, и Садык не решился подойти. Потом Иван с девушкой купили мороженое, и Садык решил, что, как только они съедят мороженое, он подойдет и скажет, вернее, спросит, цела ли та пластинка, с которой Иван сделал фотографию. Конечно, Иван удивится, и вообще здесь не место об этом говорить, но другого выхода нет.

Садык стоял за киоском с лимонадом и старался, чтобы Иван до поры не видел его. А Иван и без того никого вокруг не видел.

Мороженое, зажатое между двумя плоскими вафельками, таяло быстро. Его оставалось уже совсем немного и у девушки, и у Ивана, когда вдруг опять заиграл духовой оркестр и девушка повела Ивана к танцплощадке. И опять Садык стоял у железной ограды и издали смотрел на танцующих. Он стоял долго и ни на минуту не выпускал Ивана из виду. Это было легко: вельветовых курточек на площадке было много, но красное платье в белый горошек – одно.

Наконец оркестр заиграл марш. Садыку очень понравилась эта музыка, больше, чем все, что оркестр играл до сих пор. Видимо, и музыкантам эта музыка нравилась больше всех других, потому что марш они играли как-то особенно весело. Но под марш парочки не стали танцевать, а поспешили к выходу. Садык сообразил, что теперь ему торопиться не надо. Он пойдет за Иваном, который наверняка проводит девушку до дому, а потом, когда Иван останется один, подойдет и все ему скажет.

Чем больше удалялись они от парка, тем меньше людей становилось на улицах. Садык понимал, что следить нехорошо, но утешал себя тем, что не следил, а просто шел.

В большинстве домов окна потухли. Изредка где-то далеко лаяла собака. Шаги Садыка были неслышными. На этой улице росли каштаны, и, хотя все последние ночи были лунные и сейчас луна стояла высоко, в тени деревьев царила тьма.

На пожарной каланче двенадцать раз ударил колокол. Полночь.

День восьмой

1

Иван робко взял девушку под руку. Она прижалась к его плечу.

Садык замедлил шаги, стал чаще отворачиваться и смотреть по сторонам, а то получалось, что он подглядывает.

У девушки был звонкий голос, она говорила много, громко, но до Садыка долетали только отдельные слова, смысл которых понять было невозможно. Впрочем, Садык и не прислушивался. Иван молчал, а если говорил, то, наверно, совсем тихо, изредка доносился только его смех.

Они свернули в узенькую немощеную улицу, и Садык кинулся догонять их, боясь, что не увидит, куда они там еще могут свернуть. Он почти бежал, стараясь, однако, не топать, завернул за угол и тут же увидел, что Иван и девушка в красном платье стоят возле деревянных ворот. Садык прижался к водосточной трубе углового дома и замер. Видимо, девушка услышала какой-то шум и встревоженно оглянулась.

– Я пойду, – сказала она. – Мама ждет. И потом, на работу рано вставать. Завтра должен прийти мой покусанный, я ему уколы делаю. Мой первый пациент. Нельзя пропускать. Сейчас других покусанных нет, а практика нужна. Между прочим, почему все мужчины такие трусы? На него прямо смотреть жалко. Заходит бледный, руки дрожат. Женщины куда смелее.

Садык не понимал, про что говорит девушка. Зато сказанное Иваном было вполне понятно:

– Значит, мы договорились, Рита, насчет кино? На семь брать или на девять?

– На девять, – после минутного молчания ответила девушка.

– Ну, до свиданья, – к великой радости Садыка, сказал Иван.

– До свиданья, – сказала девушка. – Спасибо, что проводил.

И тут Иван совершенно неожиданно, во всяком случае совершенно неожиданно для Садыка, притянул девушку к себе и поцеловал. Садык изо всех сил зажмурился – уж очень близко все это происходило. Так он стоял довольно долго и, вдруг испугавшись, что Иван ушел, открыл глаза. Молодые люди все еще целовались. Осторожно, чтобы не наделать шуму, Садык отступил за угол.

Иван вышел из переулка и наконец-то направился в сторону своего дома. Он шел по мостовой и, отойдя шагов сорок, стал потихоньку насвистывать тот самый марш, который сегодня на танцплощадке играл военный духовой оркестр. Садык шел по тротуару и все еще прятался в тени деревьев. Ему не хотелось, чтобы Иван понял, что за ним следили. Пройдя два квартала, Садык вышел из тени деревьев на мостовую и тихо сказал:

– Дядя Иван…

Иван оглянулся. Садык подбежал к нему.

– Дядя Иван, – сказал он, – вы меня простите, я все время за вами шел, боялся вас потерять.

Иван не сразу узнал Садыка.

– Я к вам домой заходил. Мне сказали – вы в парк ушли. Я вас в парке искал. Вы танцевали. Я за загородку пройти не мог. А потом вы мороженое ели. – Садык понимал, что честнее сказать всю правду. – А потом я боялся, что потеряю вас, вот и шел все время за вами. Вы меня простите. Но я ничего не видел, я, когда надо было, отворачивался.

Иван засмеялся:

– Откуда ты знал, когда надо отворачиваться? Ладно, ладно, я не сержусь. Чего тебе?

– У вас та пластинка цела? – спросил Садык. – Ну, та, на которой голова как солнце, а сзади дувалы…

– Цела, – сказал Иван. – Кажется, я ее не выбросил.

– Понимаете, дядя Иван, мне очень нужна еще одна карточка. От этого судьба человека зависит. На той карточке получились два человека, которые, наверно, убили нашего Махкам-ака. Сегодня арестовали моего отца, а мой отец ни в чем не виноват, он не убивал, понимаете? Понимаете, они убили из-за печати, им нужна была печать…

– Погоди, – сказал Иван, – так я ничего не понимаю. Пойдем ко мне домой, посмотрим пластинку, и ты мне все подробно расскажешь.

Через час Иван стучался в окно к Михаилу Сазонову. Над занавеской показалось испуганное лицо Фатимы.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Буди своего, работенка есть по его части.

Михаил вышел на крыльцо полностью одетый, на голове была кепка.

– С тобой что-нибудь? – спросил он Ивана.

– Нет, – ответил тот, – со мной в порядке. Мальчонка вот тут… сам тебе расскажет.

– А до утра подождать нельзя? – опять спросил Михаил.

– Это уж ты сам решай. Если хочешь, на завтра отложим. Только вот у него, – Иван показал на Садыка, – отца сегодня забрали. Он, по рассказу, невиновный выходит, а виновные на воле гуляют.

Все трое уселись на каменном крыльце, и Садык начал рассказывать обо всем, что знал. О том, как Кудрат украл печать, и как ночью, положив ее на место, увидел труп председателя махалинской комиссии, и о том, как бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса допрашивали ребят, и о том, что Кудрат видел сапоги возле сарая во дворе рядом с махалинской комиссией, и о том, что этот двор принадлежит милиционеру Исе, но сам он там не живет, а живет в доме Таджибекова, и о том, как таинственно исчез Кудрат.

Михаил Сазонов внимательно вгляделся в лицо Садыка.

– Малый, – сказал он, – а не был ли ты около свалки, когда мы там ящик нашли?

– Да, – удивленно сказал Садык, – это были мы с Кудратом.

– А Кудрат этот или ты что-то про печать говорил?

– Это не я, – сказал Садык, – это он спросил: «А что, если печати там не было?» Он же знал, что печати не было.

– Да, да, да, – сказал Михаил Сазонов, – так именно он и спросил. Помню еще, что милиционер тогда как-то встревожился. Я же это заметил тогда и понял вопрос, а потом из головы вон. А ведь действительно этот Иса встревожился.

– Он потом еще у Кудрата спрашивал, – сказал Садык. – Он спрашивал: «Что ты про печать говорил там, на свалке?»

– Спрашивал? – Сазонов еще более насторожился. – Ты не ошибаешься?

– Нет, – сказал Садык, – он говорил мне, мы с ним друзья.

– А мальчик, значит, исчез? Это не тот ли, про которого говорили, что утонул?

– Тот, – сказал Садык, – только он не утонул. Он без меня никогда не купался. Он плавает плохо, а я хорошо плаваю.

– Тут вот еще фотография случайная тоже в пользу парня говорит, – сказал Иван. – Посмотри.

Михаил взял негатив и стал смотреть сквозь него на луну.

– Вот эти две фигурки, что ли? В тот самый вечер, говоришь?

– Да, тот самый, – сказал Садык, – потому что в этот вечер Кудрат полез печать на место класть.

– Пошли! – сказал Сазонов. – Хорошо бы успеть до утра обыск произвести.

2

Кудрат проснулся и, не открывая глаз, подумал, что уже наступило утро. Он проснулся от прикосновения холодных рук старика. Старик киргиз развязывал веревки.

– Тихо, тихо, – прошептал он Кудрату в самое ухо.

Над горами стояла ночь.

– Тихо, тихо, – повторил старик. – Я сейчас развяжу тебя, а сам обратно в юрту уйду. Ты полежи и, если в юрте все спокойно будет, пойдешь по дороге к Двенадцати ключам, а там – как я тебе показывал. К хозяину того белого домика сегодня сын приехал. Там большой дым сегодня был. Когда они для себя готовят, дым маленький, когда для сына – сразу большой дым идет.

Развязав Кудрату руки и ноги, старик скрылся в юрте.

«Значит, не обманул меня старик, – подумал Кудрат. – Какой храбрый, не боится басмачей!»

Вечером ему показалось, что старик передумал: ведь он весь день даже не взглянул на него. Правда, когда перед сном бандиты связали Кудрата и положили возле юрты, старик заботливо завернул его в старую кошму, но себе рядом не постелил, а, судя по всему, решил спать вместе с бандитами, не так, как обещал утром. Хорошо, что хоть в кошму завернул. Басмачам старик объяснил:

– Вы можете с вашим пленником делать что хотите, можете его связывать, можете не связывать. Но это ребенок, и он не должен мерзнуть и стучать зубами от холода. Вы можете его не жалеть, но пожалейте меня, старика. Если он будет лязгать зубами, я всю ночь не засну, а у меня и так плохой сон.

С вечера в юрте шел обычный разговор о том, что если Кур-Султан и завтра не приедет, то они сами поедут к нему в Ташкент. О том же басмачи рассуждали и накануне вечером, но ехать в Ташкент почему-то не решались.

– Ты, Барат, не мотай головой, – говорил один голос, – без нас ты не поедешь. Мы втроем поедем или будем ждать, пока сам приедет. Мы ему нужнее, чем он нам.

– Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, – сказал другой голос. – Ты не смейся, Барат, ты не смейся, ты глупый человек. Что он без нас сможет сделать? Он даже шурпу себе хорошую сварить не умеет.

– Молчал бы лучше, – возразил первый басмач. – Помнишь, как ты в Ургуте шурпу варил? Когда мы этих ученых убили.

Второй басмач засмеялся:

– Да… Я тебе, Барат, одну историю расскажу. Только ты Кур-Султану не проболтайся.

– Не проболтается, не проболтается! – нагло расхохотался первый.

– Я тогда сварил шурпу и посолил солью, которую у одного русского нашел. Оказалось, это не соль была. Горькая шурпа получилась. Помнишь, Барат? Я тогда отошел в сторону, хотел шурпу в яму вылить. Вижу, там русский мальчишка лежит. Думаю: мертвый или живой? А-а, думаю, если живой, закричит. Вылил шурпу. Оказалось, мертвый. Утром в яму заглянул, а этот мертвый, оказывается, сбежал. До сих пор думаю: как может быть? Ведь, конечно, он мертвый был, разве живой выдержал бы, если ему на голову горячую шурпу лить! А он утром сбежал.

– Да, – сказал первый басмач, – если бы Кур-Султан тогда узнал, он бы тебе за это…

Потом басмачи опять стали говорить про то, что если Кур-Султан завтра не приедет, то они сами поедут в город, потому что нельзя же из-за какой-то печати столько времени сидеть в горах. Под этот надоевший ему разговор Кудрат и заснул.

А теперь, глубокой ночью, он лежал, все еще завернутый в кошму, и полегоньку разминал затекшие руки и ноги. В юрте похрапывали басмачи. «Пора», – решил про себя Кудрат.

Первые десять или двадцать метров он полз, а потом вскочил на ноги и помчался по тропинке.

Выло очень холодно, как бывает, только когда в жаркий день окунешься в холодную воду. Кудрат бежал и не мог согреться. Вот появились чинары, вот Двенадцать ключей, а там ниже тропинка к реке. «Только бы они не проснулись! – думал Кудрат. – Эх, не догадался положить что-нибудь в кошму. Как только выйдут, сразу и увидят, что я убежал. А может, не выйдут?»

Горная речка, которая прошлой ночью наполняла своим ревом всю долину, сейчас текла спокойно и тихо, ее легко было перейти вброд.

Сколько времени прошло с того момента, когда он вылез из-под кошмы, Кудрат не знал. Может быть, час, может быть, два, а может быть, и больше. Луна зашла за гору, стало темнее.

Кудрат выбрался на противоположный берег и начал карабкаться в гору. Теперь он не чувствовал холода. Чтобы сократить путь, он не шел по тропинке, а продирался сквозь кусты, царапая ноги, руки, лицо, разрывая одежду. До белого домика оставалось совсем немного, всего один поворот тропинки, но Кудрат все время лез напрямик.

Вокруг дома была сложенная из валунов ограда, которую легко можно было перешагнуть. Кудрат перешагнул ее, чтобы сразу направиться к двери. Он заметил, что под навесом стоит рослый конь, и подумал, что киргиз не ошибся – на таких лошадях ездят милиционеры.

Неожиданно из-под навеса выскочила огромная овчарка и с лаем кинулась на мальчика. Бежать было некуда, и Кудрат с силой рванулся к двери. Она была не заперта.

Кудрат рассказывал, а молодой, коротко стриженный парень в гимнастерке без пояса и милицейских галифе слушал. Отец его охал и удивлялся, мать что-то причитала. Милиционер задавал вопросы, из которых Кудрату стало ясно, что про шайку Кур-Султана знают даже здесь, в горах. В конце концов милиционер сказал:

– Хватит, остальное потом расскажешь.

Он натянул сапоги, подпоясался, оседлал лошадь.

Старик отдал Кудрату свой халат.

– Садись сзади, – сказал милиционер, – и держись за мой ремень.

Лошадь, видимо привыкшая к этой дороге, шла быстро. Подковы сильно били по камням. Кудрату казалось, что из-под копыт летят искры.

3

Конюх угрозыска, заспанный человек в милицейской фуражке без козырька, подъехал к крыльцу в извозчичьем фаэтоне.

– Вы, Михаил Петрович, когда на дело пойдете, лошадь привяжите где-нибудь покрепче, а то у нее привычка обратно сюда возвращаться.

Михаил Сазонов и еще два работника угрозыска сели в фаэтон.

– Ты сумеешь показать, как лучше этот пустой двор найти? – спросил Сазонов Садыка.

– Конечно.

– А не боишься?

– Нет.

– Тогда поедем с нами. А тебе, Иван, незачем. Лучше сделай к утру отпечатки с негатива и принеси. Могут пригодиться.

Михаил Петрович сел за кучера, Садыка посадил рядом с собой.

– Сколько их? – спросил сзади один из работников угрозыска.

Сазонов тронул лошадь и, не оборачиваясь, ответил:

– Минимум два, максимум четыре, я думаю.

– Не много ли на нас троих?

– Не взвод же брать, – помолчав, ответил Сазонов. – Надо до рассвета успеть. Бог не выдаст – свинья не съест! Фактор внезапности прими во внимание. Да и неизвестно, там ли еще они. Может, давно и след простыл. Чего срамиться. Мы тихонечко, вежливо…

На улице Оружейников все без уговора не проронили ни единого слова.

Садык со сжавшимся сердцем глядел на калитку своего дома. Там в тревоге и горе не спала его мать. Мальчик взял Сазонова за рукав и кивнул головой. Сазонов понял, и фаэтон свернул в проулок.

Лошадь привязали к дереву, с которого несколько дней назад Кудрат случайно заглянул во двор милиционера Исы и увидел там сапоги.

Михаил Сазонов давал распоряжения шепотом. Одному оперативнику велел проникнуть во двор и обследовать сарай, проверить, нет ли сообщения с домом Таджибекова. Другому приказал влезть на крышу бутылочного склада, откуда хорошо просматриваются оба двора.

– Сам я постучусь в калитку дома Таджибекова, скажу, что необходимо поговорить с ним про… ну, скажем, про учителя Касыма. Чем нескладнее врешь, тем лучше. Надо, чтобы они встревожились. Тогда они постараются без выстрелов улизнуть. Тут уж ушами не хлопать! А ты, мальчик, посиди у дерева, лошадь постереги… Всем все ясно?

Садык остался один. Было очень тихо, и время тянулось медленно.

Первым стук в калитку услыхал милиционер Иса. Он спал на веранде и мог бы, не вставая с постели, спросить, что там еще приключилось. Но Иса продолжал лежать. «Все! – думал он. – Все кончено. Сейчас нас всех заберут. Эх, если бы я уехал вчера! Нет, я не пошевельнусь. Пусть будет что будет».

А в калитку все еще стучали настойчиво и громко.

Вторым в доме проснулся, видимо, Кур-Султан. Сегодня он спал в комнате для гостей рядом со шкафом, где лежала его кобура.

– Проснитесь, хозяин, – сказал Кур-Султан, – стучат в калитку. Может, это Барат вернулся, – «Некстати, – подумал он про себя, – некстати, если это он. Возись теперь… А-а, все равно утром я уйду. Скажу, что вернусь, пускай потом ищут… Но почему так громко стучат?»

Таджибеков проснулся с тяжелой головой и, плохо соображая, который теперь час, вышел во двор и направился к калитке.

– Кто там? – спросил он издали.

– Бухгалтер Уктамбек Таджибеков здесь живет? – на хорошем узбекском языке спросил Сазонов.

– Здесь, здесь, – ответил Таджибеков и, думая, что за калиткой кто-нибудь из сообщников Кур-Султана, негромко добавил: – Не стучите так сильно, разбудите всю улицу.

– Я из милиции, – сказал Сазонов. – Срочное дело, нужно посоветоваться.

Только сейчас Таджибеков сообразил, что вокруг ночь, что гость из милиции ему сейчас совсем не нужен, и у него слегка подкосились ноги. Но он тут же утешил себя тем, что, если бы это было то, чего он боится, человек за калиткой не стал бы сразу говорить, что он из милиции. И потом, к нему ведь, как к председателю махалинской комиссии, действительно могли обратиться.

Таджибеков отодвинул засов и распахнул калитку. Перед ним стоял русский человек в кепке.

Кур-Султан слышал этот разговор. «Нет, уж лучше бы Барат…» – мелькнуло у него в мозгу. Он открыл шкаф и схватил кобуру. Она оказалась неожиданно легкой. В ярости он швырнул ее на пол. «Предал! – подумал Кур-Султан. – Предал, собака!» Кто предал и кто собака, он сейчас не думал. Может быть, милиционер Иса, а может быть, и бухгалтер. Бандит выглянул в окно. В калитку медленно входил человек в кепке и пиджаке. Наметанный глаз Кур-Султана заметил, как с правого бока оттопыривается пиджак.

Милиционер Иса, словно мертвый, лежал на веранде.

Человек в кепке не спеша приближался к дому. Он продолжал о чем-то разговаривать с хозяином, а сам цепко посматривал вокруг.

«Кто предал? – лихорадочно думал Кур-Султан. – Кто предал?» Кур-Султан подобрал кобуру и сунул ее обратно в шкаф.

Человек в кепке приближался к веранде. Кур-Султан собрал в охапку свою постель, чтобы не оставлять следов второго человека в комнате, открыл окно, выходящее в сарай милиционера, и медленно, чтобы не шуметь, шагнул туда.

Михаил Сазонов имел сейчас достаточно оснований, чтобы не верить Таджибекову, и поведение хозяина дома, его растерянность и взгляды, которые он украдкой бросал на комнату для гостей, показывали, что обыск может дать результаты.

– В доме есть кто-нибудь посторонний? – спросил Сазонов. Он сознательно тянул время, рассчитывая, что преступник обязательно попытается скрыться и напорется на засаду.

– Нет, нет, – сказал Таджибеков, – никого посторонних. Вот у меня живет тоже ваш человек, сотрудник милиции.

И в этот момент из глубины дома послышался какой-то крик, а вслед за ним раздался выстрел. Сазонов взмахнул рукой, в которой неожиданно оказался револьвер, и бросился в глубь дома. В тот же момент с крыши бутылочного склада во двор дома Таджибекова спрыгнул еще один человек с револьвером в руке.

Садык сидел под деревом возле фаэтона и, наверно, лучше всех слышал и крик и выстрел в пустом дворе милиционера Исы. Потом он слышал еще какой-то шум и невнятные слова. Вскоре все стихло.

Небо над городом все светлело и светлело, все отчетливее проступали очертания домов и дувалов. В этом утреннем бледном свете странно выглядели на заброшенном пустыре извозчичий фаэтон с откидным верхом и кожаными подушками и мальчик, прижавшийся к дереву. Видимо, людям на улице Оружейников в тот предрассветный час спалось хорошо, потому что никто не видел, как из калитки дома Таджибекова трое штатских с револьверами в руках вывели милиционера Ису в гимнастерке, но без пояса и без нагана, самого бухгалтера и какого-то неизвестного высокого человека с рябоватым лицом. Его правая рука была обмотана тряпкой, сквозь которую проступала кровь. Он бережно прижимал ее левой рукой к груди.

– Доведем их до отделения, сдадим, а потом вернемся к фаэтону, – сказал Сазонов. – Шестерым нам все равно не сесть.