Текст книги "Новые встречи"

Автор книги: Камен Калчев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

20

Желание увидеть ребенка овладело им настолько, что он почти перестал интересоваться работой на «Балканской звезде» и сумасбродствами Гиты. И работа и Гита отошли теперь на задний план.

Это желание подогревалось не только внезапно вспыхнувшей родительской любовью, вполне понятной и естественной, но и тем, что он натыкался на препятствия. Он не мог встретиться с дочуркой, как ни старался. Придет в детский сад – ее недавно увели, станет разыскивать в городском парке – оказывается, видели, как они с дедом Екимом пересекли аллею и спустились к речке…

Никто ему не сочувствовал, кроме бабки Деши. Все избегали его, посмеивались и шушукались у него за спиной. Это еще сильнее подзадоривало Бориса добиться своего – повидать дочь. «Ребенок мой, и я должен его увидеть, – говорил он. – Девочка должна знать, кто ее отец!»

Наконец Борис решил встретиться с Яной и поставить вопрос ребром, как бы неприятно это ни было.

И вот однажды вечером, захватив подарок для ребенка, он отправился на «Балканскую звезду», чтобы дождаться Яны у выхода с фабрики. Но, считая для себя унизительным вертеться у ворот, он выбрал наблюдательный пункт напротив, возле павильончика, именуемого «забегаловкой», откуда была видна вся фабрика. Заняв удобную позицию, заказал стопку ракии и начал следить за фабричными воротами. Оттуда торопливо выходили рабочие и работницы и шли своим путем, не обращая на него внимания. Борис, стоя, мрачно пил ракию.

Мимо прошли все женщины из ткацкого цеха, но Яны среди них не было. Борис заказал вторую порцию, решив подождать еще. Прошли служащие административного отдела, а после того, как он выпил третью, потянулись возчики. Яны все не было. Зло разбирало Бориса. «Что за безобразие!» – возмущался он про себя и заказал четвертую стопку. В это время на аллее, ведущей к главному входу, показалась неуклюжая фигура Гатю. Его появление и расстроило потерявшего всякую надежду Бориса и обрадовало.

Гатю шел ссутулившись, заткнув кнут за голенище сапога. Похоже было, что и он собрался завернуть в «забегаловку» – не зря же он предусмотрительно спрятал кнут.

Старые знакомцы увидели друг друга издалека. Подивились, что довелось встретиться именно тут, у этого заведения. Гатю поморщился было – не любил он пить «при свидетелях», но раз уж случай свел их, деваться некуда. Со снисходительной усмешкой протягивая руку, Борис крикнул: «Мараба!», как было принято среди возчиков. Гатю ответил тем же и подошел к стойке, придерживая рукой нос, будто опасаясь, как бы он не отвалился. Подняв стаканчик двумя пальцами, он деликатно чокнулся с Борисом.

– Ну, будь здоров!

– Будь здоров!

Борису, уже основательно подвыпившему, Гатю показался вдруг очень странным. Перед ним был словно совсем не тот человек, которого он знал. Он оглядывал его с ног до головы и все ухмылялся, будто видел что-то очень забавное, только не хотел говорить об этом. Гатю, разумеется, был все тот же, в тех же люстриновых штанах и кепке, но давно не бритый и впрямь походил на какое-то неуклюжее косматое животное.

Гатю ограничился тремя стопками ракии, и этого оказалось достаточно, чтоб на носу у него проступили тоненькие фиолетовые жилки. Бориса начали раздражать и нос его, и зубы, показавшиеся похожими на собачьи клыки. В пьяном раже он прикрикивал на него: «Цыц ты!», хохоча прямо в лицо.

Гатю отодвигался в сторонку, намереваясь незаметно скрыться. Но Борис хватал его за рукав и не отпускал. Ему доставляло удовольствие болтать с возчиком и цыкать на него, как на собаку.

– Значит, тебе хочется знать, кого я жду, – в сотый раз повторил Борис, чокаясь с Гатю. – Хочешь разгадать мои секреты? Ладно, я тебе их раскрою!.

Он отпил глоток и вдруг закричал:

– Эй, воры! Кто украл у меня сверток? Мой сверток! У меня был сверток! Кто его украл?

– Ты что, ослеп, что ли? – пробурчал Гатю. – Вот он у тебя перед глазами.

Борис осклабился.

– Извиняюсь… Так кого я жду? Товарища Желеву… Пардон, Манчеву!

И тыча Гатю в грудь пальцем, затрясся от смеха. Гатю пристально смотрел на него. Борис напоминал ему петуха, исклеванного курами, который все еще горделиво пыжится.

– Зачем тебе Яна понадобилась? – спросил Гатю.

Вместо ответа Борис крикнул:

– Цыц! – и замахал на него, будто боясь, что Гатю его укусит. – Не суй морду, куда не просят! Будь здоров!

Гатю чокнулся, но продолжал выпытывать:

– Неужто тут что-нибудь такое… этакое…

– В шаферы напрашиваешься?.. Мой сверток! Эй, кто украл сверток?

Гатю снова подал сверток. Борис уронил его, и из картонной коробочки выпал розовый голыш с румяными щечками. Удивленный возчик нагнулся и поднял куклу двумя пальцами, боясь раздавить ее в своей грубой руке. Голый человечек с улыбкой глядел на них. Гатю и Борис засмеялись.

– Веселая, – заметил буфетчик, наблюдавший эту сцену.

– Не тронь! – крикнул Борис, потянувшись за куклой, которую Гатю хотел было опять спрятать в коробку. – Пускай тут останется и смотрит, как я пью. Пусть учится. Понял?

Он с большим трудом установил куклу перед собой и, чокаясь с ней, коснулся ее розовой головки. Глаза куклы – большие, голубые, с длинными нарисованными ресницами – чарующе смотрели на пьяного человека, бормотавшего что-то бессвязное. «Жила была девочка… Звали ее Валентиной… Где она, эта девочка?»

– Послушай, Гатю, – прочувственно начал Борис, обнимая его за талию. – Яна от меня не уйдет… До рассвета тут проторчу, но дождусь ее… Я должен объясниться с ней… Верно, девочка?.

– Она тут больше не работает, – прервал его Гатю. – Не знаешь нешто? Перешла на «Победу Сентября»! Зря ждешь.

Борис уставился на него пьяным взглядом.

– Ты что, смеешься?

– Ей-богу! Я слышал.

– Слышал!.. Твои уши… Не верю я твоим ушам… Ослиные они… Не слышат… Ничего они не слышат!.. Верно, девочка?

Борис торопливо допил ракию, выложил перед ошарашенным буфетчиком горсть скомканных банкнот и снова обнял Гатю.

– Теперь нам пора идти. Родительский долг выполнен… Я натура немного неустойчивая, но ты мне поможешь.

Гатю взял в одну руку кнут, чтобы опираться на него, другой подхватил Бориса, и они двинулись. Вслед им буфетчик крикнул:

– Эй, товарищи, вы забыли куклу! Куклу забыли!

Оба остановились, с удивлением оглядываясь на павильончик.

– Неси ее сюда! – приказал Борис.

Запыхавшийся буфетчик подал куклу. Борис взял розового голыша за ножку, головой вниз, и пошел с Гатю дальше, размахивая им.

Стемнело. Они тащились по кривым улочкам, шатаясь из стороны в сторону, и вместе с ними металась кукла. Вдруг Гатю спросил:

– Когда же ты к нам придешь, а? Мы ждем тебя с нетерпением.

– Куда это к вам? – проворчал Борис.

– На «Балканскую звезду».

– Ах, там, значит, вы? А где же мы?

Он споткнулся, и кукла мелькнула перед самым его носом.

– Я и не знал, что это вы там. А мы где?

– Ты еще не уладил дело с квартирой? – спросил Гатю, чтобы уклониться от назойливого брюзжанья, но Борис не поддался на хитрость. Держась за Гатю, он продолжал бормотать:

– Значит, у вас есть квартира, а у нас нет! Спасибо, товарищ Беглишки! Спасибо!

– Я не Беглишки, – возразил Гатю.

– А кто же ты? Извиняюсь… Сверток!

Он стал шарить по карманам.

– Где сверток! Кто украл мой сверток?

Гатю нагнулся и поднял куклу. Одна ножка у голыша была вывернута. Гатю сунул его к себе в карман, и они поплелись дальше.

Борис успокоился. Голые куклины ноги торчали из кармана и время от времени шевелились, словно кукле хотелось вылезть наружу.

Долго петляли они по булыжным кривым улочкам и уже не знали, как выбраться из этого лабиринта. Вдруг неожиданно для себя они очутились на небольшой площади, посреди которой стоял милиционер. Гатю оторопело попятился.

– В чем дело? – дернул его за руку Борис. – Говорил я тебе, что Борис Желев не оглядывается назад? Ты литературу читаешь? Читаешь художественную литературу?

– Читаю, читаю, – сказал Гатю. – Не кричи!

– Тогда что же ты испугался народной милиции? Народная милиция управляет движением. Так?

– Так.

– Следовательно, если двое заблудившихся ищут правильный путь, милиция им укажет. Так?

– Так.

– Если у заблудившихся нет дома, милиция пригласит их в свой. Так? Ну и что же? Почему ты робеешь? Вперед и только вперед!

Он потащил Гатю прямо на милиционера.

– Нас надо сориен… ор… Как нам пройти, товарищ милиционер? Домой…

Добродушно улыбаясь, молодой паренек подошел к ним.

– Что вы ищете? Точнее!

– Городские часы, товарищ милиционер, – трезво пояснил Гатю.

– Чтоб сверить наши часы! – сейчас же ввязался Борис, взглянув на свою руку. – Нам нужно сверить часы!

Милиционер указал на возвышавшуюся вдали башню, к которой вела узкая улочка.

– Вон туда идите, – сказал он, – да поскорей! По домам пора.

– Большое вам мерси! – кланяясь, козырнул Борис. И сразу же обрушился на Гатю: – Почему ты завел меня в туман? Кто дал на это право? Придется тебе ответить перед народной милицией, товарищ Беглишки! Понимаешь?

– Не болтай глупостей, – разозлился Гатю и схватил его за шиворот. – Замолчи! Слышишь? Замолчи!

Борис, вывернувшись, посмотрел на него налитыми кровью глазами. Заросший бородой Гатю был страшен. Пот катился у него по лицу. Почувствовав каплю на своей руке, Борис отдернул ее с таким видом, словно это было расплавленное железо.

– Надоело! – промычал Гатю, сильнее стянув ворот Бориса. – Трепло этакое… Ступай! Всю ночь таскаемся по закоулкам… Ступай, говорю!

Борис примолк.

На площади было светлей. В центре ее высилась старая башня с часами, рядом светился огромный глобус. Гатю не рискнул оставить здесь Бориса. Привел его в гостиницу, втолкнул в дверь и силком усадил на лестнице.

– Паршивец… Сумеешь сам подняться?

– Дурак ты, товарищ Беглишки, – промямлил Борис, валясь на ступеньку.

Гатю снова схватил его за шиворот, тряхнул с ожесточением и поволок наверх.

Добравшись до площадки, он сгрузил его там, как мешок с картофелем, и, вытирая пот, стал медленно спускаться. Из кармана у него торчали ножки куклы, которая, казалось, брыкалась, стараясь выбраться на волю. Борис хотел крикнуть, чтобы он взял куклу себе, но из горла вырвался только хрип. «Чуть не задушил меня этот идиот», – подумал он и, охваченный животным страхом при мысли, что его и в самом деле могли задушить, стал взбираться по лестнице, держась за перила.

Насилу дотащился он до своего номера, открыл дверь и не раздеваясь рухнул на постель. Уснул мгновенно и не пошевельнулся до самого утра, когда его разбудил зазвеневший в соседнем номере будильник. Оглядевшись, Борис убедился, что в комнате никого нет. И опять уронил голову на подушку, собираясь еще поспать, но внимание его привлек шелест бумажки, на которой было что-то написано. Хоть и с трудом, он все же разобрал: «Борка, я перенесла чемоданы к госпоже Сокеровой, там мы снимем квартиру, довольно скитаться по гостиницам. Как выспишься, сразу приходи. Ключи у хозяйки, это очень благородная женщина. Я устроилась на работу в трудкоопе, будем плести мартенички. Могу и тебя пристроить. Ждала тебя допоздна. Опять ты наклюкался. Это вредит твоему здоровью. Гита».

Борис снова уткнулся в подушку. В сознании осталось одно-единственное слово «мартенички»; он силился выбросить его из головы, уснуть, и не мог. Это словечко сверлило ему мозг до тех пор, пока совсем не прогнало сон. Борис вытянулся в постели и тупо уставился в потолок. Никак не удавалось ему понять, почему он один и почему у него болит голова.

В это время в коридоре послышались шаги. Кто-то подошел к двери и постучал.

– Кто там? – спросил Борис, приподнявшись на локте. Не ответив на вопрос, в комнату вошел человек в форменной одежде с кожаным портфелем под мышкой. Борис отшатнулся, побледнев, – портфель показался ему слишком внушительным.

– Кто вы такой?

– Курьер с «Балканской звезды».

– Что вы желаете?

– Принес письмо от нашей директорши. Распишитесь в получении. Вот ручка.

Борис отстранил ручку.

– У меня свои принципы.

– Что вы сказали?

– Я не расписываюсь.

– Пожалуйста.

– Нет, нет.

Он вскрыл конверт.

«Приходите с Гитой в ткацкий цех. Можете завтра же приступить к работе. Орлова».

Забыв о своих принципах, Борис выхватил ручку и через весь конверт написал крупными буквами: «Я подумаю. Б. Желев». Бросил письмо на столик, а пустой конверт подал курьеру. Оставшись один, он сказал себе с кривой усмешкой: «Наконец-то удалось поставить их на колени!» Лениво закинув ноги на постель, он решил не вставать, пока не пройдет головная боль и не исчезнет тоска, охватившая его неизвестно почему.

21

В учебной комнате ткацкого цеха, где Яна давала уроки новичкам, висел на дверях приколотый кнопками пожелтевший лист бумаги. На нем было написано: «Смена сновалок без нахождения утка сверху… Смена сновалок без нахождения утка снизу… Смена сновалок с нахождением утка… Заправка сновалок с помощью крючка и заправка сновалок без помощи крючка. Связывание и продевание порванной нити перед щеткой. Связывание порванной нити основы за станком с нитью, предварительно продетой через щетку. К краю катушки…»

Пожелтевший листок бумаги обтрепан по краям. Занятия велись давно, о них не вспоминала, может быть, и сама преподавательница. Учебная комната пустует, в ней нет ни души. На классной доске еще сохранился какой-то чертеж. Мелок переломан пополам. Цифры недописаны. И все же эта комната не приводит в уныние, потому что рядом, за стеной, слышится гул ткацких станков. Не надо горевать и о том, что преподавательницы тут нет. Нужно только снять старое расписание, чтобы не сбивало с толку новых учеников. У каждого преподавателя свой метод.

Обходя цеха, Ружа искала взглядом, не работает ли в эту смену кто-нибудь из ее старых подруг. Увидела только Райну, все остальные уехали на «Победу Сентября». Ружа приветливо улыбнулась высокой худенькой девушке.

– Тебе, Райна, не удалось освободиться?

– Да уж такое мое счастье, Ружка, ты знаешь. Но как кончится смена, сейчас же поеду. Вы меня ждите.

– Подождем. Да захвати аккордеон.

– О, больно ему нужен, Манчеву, мой аккордеон!

– Возьми, возьми! – настойчиво повторила Ружа и пошла дальше – хотелось удостовериться перед отъездом, что все в полном порядке.

Потом вернулась в кабинет и, остановившись перед зеркалом, еще раз внимательно осмотрела себя. На свежем лице не было признаков усталости – ясные глаза светились радостью. Не подкрасить ли губы? Бледные губы на бледном лице – да еще в веснушках! – это всегда огорчало Ружу. Она достала из сумочки помаду и накрасила губы. «Колю не узнает меня», – подумала она и подмигнула себе в зеркало, чувствуя, как у нее поднимается настроение.

По пути она заехала в редакцию, чтоб захватить Колю, _но оказалось, что он давно укатил на редакционной машине. Это несколько задело Ружу, и, сев в «победу», она понеслась по шоссе, ведущему в горы.

«Маленькое, скромное торжество» только что открылось. Манчев и Яна сидели в центре праздничного стола. В большой хрустальной вазе стоял букет лесных цветов; среди них было и несколько благоухающих красных роз – любимых цветов жениха. Он и сам был похож на огромный цветок, на распустившийся горный пион, разливающий запах духов. Тщательно выглаженная сорочка сверкала белизной. Галстук был завязан пышным узлом. Черный жилет придавал стройность его фигуре. Крупные руки спокойно лежали на белой скатерти, и лишь иногда, в приливе чувств, он начинал барабанить пальцами по столу, всем сердцем радуясь близости сидящей рядом с ним женщины, избранницы на всю жизнь.

Перед каждым из гостей стоял наполненный вином бокал, но к вину еще никто не прикасался. Ждали директора «Балканской звезды». И уже порядочно истомились. Колю то и дело вскакивал со своего места и бежал посмотреть, не показалась ли со стороны города машина. Руже не впервые опаздывать – сколько раз Колю просто сгорал от нетерпения у входа в театр или кино, – но на сей раз она превзошла себя!

Радио сообщало собравшимся новости дня. Почти никто не слушал его, но вдруг жених привлек всеобщее внимание, постучав вилкой по тарелке. Объявляли результаты матча, на который Манчев не попал: помешала собственная свадьба. Он потемнел лицом, узнав, что армейцы потерпели поражение с результатом один ноль. Мгновенно разгорелись споры о том, почему эта команда проигрывает и долго ли так будет. Кто-то в шутку стал поддразнивать Манчева, и тот, в горячности задев свой бокал, разлил вино. Заалело пятно, невеста смутилась, женщины, ахая, принялись посыпать его солью. Кто-то из мужчин снова наполнил бокал Манчева, уверяя, что это к счастью. Тут как раз появилась Ружа.

– Штрафной ей, штрафной! – закричали со всех сторон, хлопая в ладоши и стуча ногами – выражая тем самым и протест и радость. Ружа попросила извинить ее, поздоровалась со всеми и села на место Колю рядом с женихом. Колю – хочешь не хочешь – пришлось сесть по другую сторону – возле Яны, и торжество началось. Как нельзя более кстати по радио стали передавать марши, будто в угоду Манчеву, который их очень любил. Да, лучше и не придумаешь: марши и вино! Велика важность, в конце концов, что армейцы в кои-то веки проиграли одно очко! Всегда выходили победителями, так будет и впредь! А пока выше голову и… «Ваше здоровье!»

Он поднял бокал, желая чокнуться со всеми.

– Погоди, погоди, товарищ Манчев, – остановила его Савка Рашенова. – Надо соблюдать порядок. Перво-наперво послушаем, что скажет кума, а дальше уж все пойдет своим чередом.

– Правильно, правильно! – одобрили все и потянулись с бокалами к Руже.

Ружа встала, откашлялась и, глядя на Яну и Манчева, сказала:

– Ну, дорогие друзья, наконец-то мы «вас опутали после долгой борьбы и страданий», как сказано в какой-то статье моего супруга… Что ж, здравствуйте и преуспевайте в своей жизни! Я не мастер произносить спичи, но мне хочется поцеловать в лоб товарища Манчева.

– Почему именно в лоб? – посыпались вопросы.

– Потому что он умница.

– Видали ее?..

– И еще хочу поцеловать его в глаза.

– А это почему?

– Потому что он дальновиден, – продолжала Ружа. – Умыкнул у нас лучшую работницу и теперь вызывает на соревнование… – Ружа помолчала и, неожиданно повысив голос, заключила: – Помни, товарищ Манчев, мы с легкой душой отдаем тебе Яну! Но она останется и нашей – ты всегда отпустишь ее к нам, когда попросим. А соревнование мы все равно выиграем!

– Насчет этого еще подумаем, – усмехнулся Манчев, – а ты не забывай о поцелуях!

– Правильно, правильно!

– Я в долгу не останусь, друзья, не поскуплюсь!

– Колю, смотри в оба!

Колю вспыхнул. Впервые он видел жену в таком настроении и опасался, что его ненадолго хватит. Но Ружа оказалась на высоте. Она поставила бокал и, как было обещано, дважды поцеловала Манчева. Это вызвало всеобщее одобрение; зазвенели бокалы, послышались новые тосты. Ружа подошла к Яне и поцеловала ее в полные слез глаза.

– Спасибо тебе, Ружка, за все, – сказала Яна. – Большего мне не нужно.

Они глядели друг на друга и не могли наглядеться. А Манчев с поднятым бокалом уже тянулся к жене, чтобы поцеловать ее, считая, что не вправе пренебрегать этой первейшей своей обязанностью. Гости радостными возгласами приветствовали его решительность. Он покраснел от удовольствия. Веселье продолжало нарастать, как тому и быть должно.

«Маленькое, скромное торжество» происходило в фабричном парке, на окруженной липами поляне, возле горного потока, где остужались бутылки с вином и прочими напитками. Чуть поодаль за отдельным столиком сидели дети.

Тут были Савкины ребятишки, Мартин – сынишка Колю и Ружи, голенастый, в коротких штанишках, Валя в белом платьице, будто не мать, а она была невестой. Среди детей она держалась так серьезно, словно отдавала себе отчет во всем происходящем. Но лишь до тех пор, пока не принесли мороженое. Девочка оживилась и стала шумно распоряжаться, кому сколько дать, стараясь завладеть чашечкой пополней. Яна то и дело подходила, чтобы восстановить мир за детским столиком.

Легко и радостно ей было после всех забот и мучений. Не думала она, что так быстро решится выйти за Манчева. И как странно! Когда-то она сама рвалась к Борису, а теперь Манчев не оставлял ее в покое, пока не добился согласия на брак. Да и почему ей было не согласиться?

Яна рассеянно смотрела вокруг, и все казались ей хорошими, хоть часто и высмеивали друг друга, а порой и ссорились по серьезному поводу или даже без повода. Никто не плакал вместе с ней, когда она плакала и рвала на себе волосы, но ее не оставили одну; никто не сказал ей обидного слова, когда она хныкала и теряла мужество. Они были терпеливы и добры к ней даже после того, как узнали, что она покидает их. Они ее поняли, и это самое важное. Теперь она с чистой совестью может работать на новом месте и жить, как живут другие. Только бы Валя была счастлива!

Яна все поглядывала на дочурку, и сердце у нее обливалось кровью, когда она замечала, как та, ударяя кулачком по столу, пыталась всеми командовать. «Вылитый отец – всегда должна быть первой!» Старая, затаенная боль вновь всплывала, как тень прошлого. И она задумывалась, устремив взор на бокал с вином.

Картины этого прошлого проносились перед ней, подобно молниям уже отшумевшей бури, которая опустошила ее молодость. Ей некого было винить. Она сама избрала Бориса, сама, как слепая, пошла за ним следом; три года она плакала и вздыхала, словно никого достойнее его не было на свете. И если бы ей насильно не раскрыли глаза, она бы так и продолжала ощупью идти к верной своей гибели в бездне полного отчаяния. Будто кто-то мечом рассек стену ее добровольного отшельничества; в темницу хлынули потоки света, и она увидела, что вне магического круга красивого деспота есть другая жизнь, и совсем не такая унылая, какой она представлялась ей в больном воображении. Теперь ясно, что она могла свободно и радостно жить в обществе людей, от которых сама отрекалась из страха быть ими непонятой. Как жаль, что она раньше не освободилась от оков слепой, рабской привязанности к этому человеку! Сейчас она как бы вновь рождается на свет. И если есть о чем пожалеть, так не о Борисе, а о бесполезно потерянном времени, о чувствах, растраченных на вздохи по нем; собранные воедино, они оказались бы сильнее всех ветров на свете.

Как красиво, как спокойно у подножия этого лесистого холма, в зеленом объятии гор! Разбуженные незримыми флейтами лесного ветерка, трепетали тени. Солнечные лучи играли среди деревьев, словно белые зайчата, над которыми простирали ветви развесистые орешники и старые липы. В успокаивающей тишине, радуя взгляд, зеленели травы и кустарники, венчавшие полукружием скромную товарищескую трапезу. Люди будто условились с природой, чтоб все в этот день было по особому красиво и весело. Низко, над самым столом, стрелой проносились ласточки к своим старым гнездам, прилепленным одно к другому под карнизами фабричных корпусов. В вышине мелькали и плескались в потоках солнца дикие голуби и горлинки. Не боясь людей, беспечно прыгали серые воробышки и клевали упавшие со стола крошки.

Яна задумчиво молчала, физически ощущая, какая благодать вливается ей в сердце от окружающего. И вместе с грустью и сожалением душой ее овладевало, казалось, навсегда чувство уверенности и безграничного спокойствия! Ей и в самом деле не о чем было сожалеть и печалиться.

– Вот что, молодка, выпей-ка на здоровье, – предложил вдруг Манчев. – Выбрось заботы из головы. Делам нашим конца нет.

Он поднес бокал к ее губам и долго влюбленно смотрел ей в глаза, словно желая рассеять тень, упавшую на них неизвестно откуда.

– Да закуси хорошенько, – настаивал он. – Скоро ведь в дорогу! Все приготовила для Вали? Смотри, как бы не забыть чего. И летние и теплые вещички возьмем с собой – на море порой бывает прохладно. А я приготовил ей сюрприз.

– Какой?

– Ты ей пока не говори, – понизил он голос, наклоняясь к уху Яны. – Купил резиновую лодку. Если ее надуть, настоящий матрац получается. Ляжет на него и будет плавать. Ты довольна?

Яна улыбнулась.

– Зря ты это.

– По секрету сказать, лодка и мне пригодится, я ведь тоже не умею плавать. Ха-ха-ха!

Дети вскочили, привлеченные раскатистым смехом. Кто-то из взрослых спросил:

– Что случилось, Манчев?

– Это наше дело, – смущенно ответил он, – с женой вот обсуждаем.

Торжество сильно затянулось. Только под вечер гости начали расходиться, чтобы дать возможность молодому семейству собраться в дорогу. Было решено провести летний отдых в Варне, так как Манчев, души не чаявший в жене, считал, что море скорее всего поможет ей набраться сил.

Ружа и Колю, как самые близкие друзья, решили проводить их до станции. В назначенный час машины двинулись, напутствуемые приветствиями. Старик сторож вылил на дорогу ведро воды, чтоб отъезжающих всюду ждали радость и счастье, и долго махал вслед своей новой фуражкой.

Перед посадкой в вагон провожающие наперебой обнимали и целовали их, осыпая добрыми пожеланиями. Не удивительно, что молодая совсем расчувствовалась.

Стоявшие у открытого окна Яна с дочкой буквально тонули в цветах, а Манчев распростерся над ними, словно орел, и только раскланивался.

Ружа и Колю от души радовались за них, но радость их мгновенно улетучилась, как только они вернулись домой. Праздничного настроения как не бывало: на лестнице у входа в квартиру их ждал Борис Желев. Он прямо-таки устал, нажимая на кнопку звонка, и все же не хотел поверить, что дома никого нет.

Увидев возвращающихся хозяев, он еще издали хмуро приветствовал их:

– Где же вас носит, народы? Куда это годится?

Затем, обращаясь уже непосредственно к Руже, добавил:

– Прислала письмо, а самой дома нет! Могла бы и не писать, верно? Я не просил тебя! Сама надумала!

Ружа отперла дверь и сдержанно сказала:

– Входи! Незачем нам препираться, еще не переступив порога! Пожалуйста!

И провела его в гостиную.