Текст книги "Между нами и горизонтом (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Салли спас трех человек. Никто не пострадал, потому что он отреагировал в сложной ситуации. А вы говорите так, будто Ронан был другим, доктор Филдинг. Он был награжден орденом «Пурпурное сердце», помните? Уверена, что он получил этого не за то, что раздавал мороженое в аэропорту Кабула.
– Да, хорошо. Ситуация сложная, с какой стороны ни посмотри. Я просто подумал, что было бы благоразумно предупредить вас. Дружеское предупреждение от меня вам.
Доктор Филдинг был человеком, у которого никогда раньше не было повода использовать фразу «дружеское предупреждение». Он был слишком правильным, слишком утонченным для таких вещей.
– Что ж, спасибо, доктор, что присматриваете за мной и за детьми, но вам действительно не о чем беспокоиться, уверяю вас.
***
Роуз пришла сразу после работы. Я уже накормила детей обедом, и они оба были вымыты, так что все, что ей нужно было сделать, это посидеть с ними пару часов, наблюдая за показом фильмов по комиксам от «Марвел» (которые очень любит Эми).
Я опоздала к Салли. Когда вхожу к нему, жонглируя пластиковыми контейнерами с домашним соусом болоньезе и куриной запеканкой, которую приготовила днем, застаю Салли в гостиной и вижу, что он прислонился к стене с полотенцем, обернутым вокруг талии, вода стекает по его торсу, а на лице застыло выражение агонии.
– Господи, Салли, какого черта ты делаешь?
– Сначала я пытался принять душ, – говорит он сквозь стиснутые зубы. – Сейчас просто пытаюсь не упасть в обморок.
– Что случилось? Черт побери, почему весь пол в крови? – На ковре огромное ярко-красное пятно рядом с лестницей, и меньшие пятна разбросаны между ним и тем местом, где Салли теперь прислонился к стене.
– Разошлось несколько швов, – говорит он, морщась. – Все не так плохо, как кажется.
– Где? И зачем тебе вообще понадобились швы?
Ставлю на пол контейнеры с едой, которые несла, снимаю куртку и спешу проверить его. Сначала я не разглядела длинного зазубренного пореза на его правом боку, потому что он обхватил себя руками, однако источник кровотечения стал слишком очевиден, когда я подошла ближе.
– Корабль, – выдыхает Салли. – Нижнюю часть корпуса разорвало о камни в заливе. Повсюду были искореженный металл и острые края. Я увидел, как один из парней ушел под воду, и нырнул за ним. Волны там были огромные. Линнеман сделал все возможное, чтобы держать «Зодиак» на месте, но было очень тяжело. «Зодиак» врезался в «Посейдон», в то время, как я находился между ними. Меня зажало. Я сломал ребра, а искореженная сталь корпуса здорово меня зацепила.
– Я вижу. Боже, Салли. Дай посмотрю.
Он прикрывает свой бок, слегка наклонившись, так что мне трудно рассмотреть, насколько серьезны повреждения.
– Все в порядке. Лэнг, серьезно. Просто сядь и дай мне перевести дыхание на секунду, черт возьми.
– Салли, я серьезно. Дай я посмотрю!
Он выпрямляется и, разочарованно вздохнув, опускает руки по бокам. Порез очень глубокий, кровоточит, восемь дюймов длиной, и выглядит ужасно. Я полностью убираю руку Салли, закрывающую обзор, пытаясь получше разглядеть, не заражена ли она, и в этот момент замечаю начало шрама. Жуткий, красный, с вкраплениями розового шрам: он начинается от бедра и тянется вверх по боку, а затем на спину. Я уставилась на него с открытым ртом, чувствуя, как глаза с каждой секундой становятся все шире.
– Повернись, – говорю я Салли.
– Зачем?
– Просто сделай это.
– С моей спиной все в порядке. Там нет ничего, о чем тебе стоило бы беспокоиться, – говорит он жестким тоном.
– Салли. Я серьезно. Повернись. – Господь знает, что я уже готова стукнуть его.
Может быть, из-за решимости в моем голосе, а может быть, из-за того факта, что он потерял много крови, и у него нет сил спорить, но Салли действительно делает так, как я просила. Он медленно поворачивается лицом к стене, к которой прислонялся, упираясь обеими руками в штукатурку, чтобы я могла увидеть величину шрама, который распространяется вверх и на его спину, охватывая почти до плеча. Исковерканная, сморщенная кожа. Ярко-красная и темно-розовая. Рана зажила, довольно старая, но, похоже, в какой-то момент она причинила ему сильную боль.
– Красиво, да? – спрашивает Салли. В его голосе нет ни горечи, ни злости. Он кажется смирившимся. Пустым.
– Черт, Салли. Даже не знаю, что сказать.
– Хорошо. Тогда как насчет того, чтобы ничего не говорить, и мы пойдем дальше?
– Как?
Салли пожимает плечами.
– Несчастный случай.
– Что за несчастный случай?
Салли наклоняется вперед еще больше и упирается лбом в стену. Закрывает глаза. Он кажется таким усталым.
– Очевидно, тот, который был связан с огнем.
– Сколько тебе было лет?
Долгое молчание. А потом тихо он тихо произносит:
– Достаточно взрослый, чтобы знать что делаю.
Он явно не хочет больше говорить об этом, но я не могу смириться с этим. Не без должного объяснения. Слова Филдинга все еще звенят у меня в ушах, и я впадаю в панику. Был ли это яркий пример того, как Салли пытается разрушить свою жизнь, или это было что-то совсем другое?
– Это была твоя вина? – спрашиваю я. – Ты мог бы предотвратить это, если бы захотел?
Салли резко оглядывается на меня, но отвечает не сразу.
– Возможно, и смог бы. Но цена предотвращения этой травмы была бы намного больше, чем несколько дюймов обожженной кожи.
– Это больше, чем несколько дюймов, Салли. Это почти вся твоя спина. Наверное, было очень…
– Больно? Да, немного. Но сейчас я гораздо больше озабочен болью в грудной клетке и открытой раной, которую сжимаю руками, чем тем, что произошло много лет назад. Не могла бы ты пойти на кухню и принести мне немного спиртного?
– Пить, наверное, не лучший вариант в данный момент.
– Не пить. Чтобы простерилизовать этот порез.
– А-а, понятно. Прости.
Бросаюсь на кухню и начинаю распахивать дверцы буфета, пытаясь вспомнить, откуда он достал виски прошлой ночью. Требуется целая вечность, чтобы найти полку, где Салли прячет свою выпивку. Схватив маленькую неоткрытую бутылку водки, я также вытаскиваю из-под раковины совершенно новую тряпку, прямо из упаковки.
– Вот. Это подойдет? – Показываю то, что нашла.
– Да, хорошо. – Взяв у меня оба предмета, он откручивает крышку с бутылки водки и выливает щедрое количество спирта на чистую ткань. – Если я завизжу, не думай обо мне хуже, – язвит он.
– В любом случае, не смогу думать о тебе хуже, чем уже думаю, – сообщаю ему, скорчив гримасу.
Он тоже корчит в ответ, но ту же секунду, как прижимает пропитанный спиртом материал к боку, его глаза, кажется, вот-вот закатятся обратно в голову.
– А, черт. Черт возьми, как же жжет.
– Не будь таким слабаком. Давай я сделаю.
Забираю у него тряпку. Салли что-то ворчит, но не останавливает меня. Он снова упирается руками в стену, выгнувшись так, что его спина изгибается к потолку, и морщится.
– Сделай это быстро.
– Если бы я была бессердечным человеком, которому нравится видеть страдания других, я бы потратила на это как можно больше времени. Тебе повезло, что я больше Мария, чем садомазохистка, а? (прим. перев.: главная героиня «Звуки музыки») – Мои слова пропитаны сарказмом, пока я эффективно промокаю его кровоточащий бок.
Салли закрывает глаза и терпит. Его тело немного ссутулилось, так что голова свесилась между рук, но в остальном остается совершенно неподвижным, пока я работаю. Когда заканчиваю, он испускает дрожащий, неровный вздох и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.
– Садомазохист получает сексуальное удовольствие от причинения боли другим, Лэнг.
Боже. Жар вспыхивает на моих щеках, несомненно, сделав их ярко-красными. Отлично. Почему он сказал «сексуальное» так… ну, сексуально? Это заставило меня почувствовать, что я извиваюсь внутри собственной кожи.
– Хорошо, что этот момент не может быть менее сексуальным, – отвечаю я.
Я веду себя достаточно хладнокровно? Это крайне маловероятно, учитывая мои горящие щеки.
– Не может? – переспрашивает медленно Салли.
Его голова все еще висит низко между упертыми в стену руками, высоко поднятыми над головой. Он внимательно изучает меня, и следующие несколько секунд такие напряженные, что кажется будто у меня из легких выкачали весь воздух. Почему он так на меня смотрит? И что, черт возьми, он имел в виду? Сделав глубокий вдох, Салли моргает своими длинными темными ресницами, такими чертовски идеальными, но не отводит взгляд.
– Потому что, если спросишь меня, этот момент определенно мог бы быть менее сексуальным.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь.
Я сжимаю пропитанную водкой, а теперь уже и кровью тряпку в руке, готовая убежать с ней на кухню, но Салли выпрямляется, возвышаясь надо мной с ошеломленным выражением лица.
– Я стою здесь в одном полотенце, весь мокрый, а ты играешь роль няньки, ухаживаешь за моими ранами, твои руки на моей голой коже… Если бы это было порно, мы бы уже практически трахались.
– Придется поверить тебе на слово. Я никогда не смотрела порно.
Веселье мелькает на его лице, смягчая его черты.
– Ты никогда не смотрела порно? Совсем никогда?
– Это и значит «никогда».
– Даже когда возбуждена?
– Даже тогда.
– И что ты делаешь, чтобы снять напряжение? Ты просто... сама обо всем заботишься? Никакой визуализации? Только пальцы и воображение?
Черт. Больше не могу смотреть ему в глаза. Слов, слетевших с его губ, было достаточно, чтобы я отвела взгляд в пол. Теперь мои щеки были не единственными, что покраснело. Я вся цвета свеклы от линии волос до кончиков пальцев.
– Не думаю, что это твое дело, – тихо говорю я.
– Не мое. Но ты все равно можешь мне сказать.
– Просто оденься, Салли. Боже.
Пытаюсь проскользнуть мимо него на кухню, но в тот момент, когда двигаюсь, Салли тоже двигается, скользя вдоль стены, чтобы заблокировать вход в другую комнату. Удивительно, что он может двигаться так быстро, учитывая, как больно ему было.
– Помнишь мою политику без вранья, Лэнг? Так вот, прямо сейчас я обвиняю тебя.
– Ты не можешь. – Я пытаюсь нырнуть под его руку, но он понимает мои намерения и снова преграждает мне путь.
– Почему нет? – спрашивает он.
– Потому что. Я ведь тебе не лгу. Просто не поддаюсь на провокации.
Салли на секунду поднимает взгляд к потолку.
– Я бы назвал это чушью.
– А я бы назвала это просто невезением. А теперь убери свою задницу с моего пути, иначе я собью тебя с ног.
Салли ухмыляется. Пухлые губы приоткрываются, обнажая ряд красивых белых зубов.
– Думаешь, сможешь?
– Прямо сейчас да. Через пару недель, может быть, и нет, но сейчас ты слабее дряхлого старика.
– Я все еще могу одолеть тебя, Лэнг. (прим. перев.: игра слов: take you – одолеть, овладевать (женщиной), брать (женщину)). Не искушай меня.
От его слов у меня по спине побежали мурашки. Чувствую себя не в своей тарелке. Мне вдруг пришло в голову, что мы с Салли совершенно неожиданно флиртуем, а я не готова, ни готова к такому опасному предприятию. Пячусь назад, подняв руки.
– В этом нет необходимости. Как насчет того, что я просто оставлю тебя в покое и отправлюсь домой? Ты ведь знаешь, как пользоваться микроволновкой, верно?
– Конечно, знаю, как пользоваться. Только у меня ее нет.
– У кого, черт возьми, нет микроволновки?
– А кто, черт возьми, не смотрит порно? Ему это доставляет слишком большое удовольствие.
Никогда не думала, что застану тот день, когда Салли Флетчер улыбнется, и все же вот я здесь, наблюдая чудо своими собственными глазами. Выражение его лица преображается. Суровость исчезла, лицо словно... озаряется. Это все равно что смотреть на совершенно другого человека, незнакомца, которого еще не встречала.
– Рада видеть, что ты все еще способен смеяться за мой счет, несмотря на потерю крови, – сообщаю я ему.
Впрочем, я тоже улыбаюсь. Немного. Как раз достаточно, чтобы поощрить его.
– Я мог бы лежать на смертном одре, но все равно был бы не настолько болен, чтобы не подколоть тебя, Лэнг.
– Это большая честь для меня. И почему спарринг со мной приносит тебе такую огромную радость? – Я только наполовину шучу, когда спрашиваю об этом. Его постоянная потребность дразнить меня, подначивать или просто быть откровенно грубым со мной, кажется, его единственная целью, когда мы рядом друг с другом.
Улыбка Салли меркнет, переходя с пылающей десятки до гораздо более мрачной четверки. Но она все еще остается в уголках его рта и в глазах, как огонь, который никогда не погаснет.
– Это действительно приносит мне огромную радость. И ты прекрасно знаешь, почему, Лэнг.
– Нет, не знаю.
– Теперь, ты точно лжешь.
Я качаю головой, скрестив руки на груди, и Салли покорно вздыхает.
– Почему мальчик дергает девочку за косички на школьном дворе? Почему подросток с гормонами делает вид, что игнорирует самую красивую девушку в школе?
– Я тебе не нравлюсь.
– Конечно, нравишься.
– Ты играешь со мной.
– Нет.
– Как кошка играет с мышью, засранец.
– Если тебе безопаснее в это верить, тогда ладно, Лэнг. Я играю с тобой.
– Это не безопаснее. Это чистая правда.
Салли больше не открывает рта. Он просто смотрит на меня с легкой полуулыбкой на лице, словно дразня меня. Или, по крайней мере, я так думаю. Черт! Раньше все было предельно ясно – Салли Флетчер ненавидит меня, а теперь все так запуталось, что я понятия не имею, что происходит.
Салли ухмыляется, явно наслаждаясь тем, что я чувствую неловкость.
– Так, ты собираешься зашить меня или как? – спрашивает он, меняя тему.
– Ни в коем случае. Ни за что. Ты что, спятил?
– Ну, я не могу сделать это сам. Я пытался в прошлый раз, и посмотри, чем это обернулось.
Почему меня ничуть не удивляет, что он сам взял иголку и нитку? Я почти представляю себе его разговор с врачами на материке, когда он послал их всех к черту.
– Я всегда могу склеить себя суперклеем, если ты брезгуешь, – продолжает он. – У меня где-то завалялся один.
– Ты не можешь!
– Так латают людей в полевых условиях. Это самый эффективный метод предотвращения кровопотери.
Мне интересно, осознает ли он, что он больше не в поле, и что есть другие, более безопасные способы делать что-то.
– Как насчет того, чтобы поесть вместо этого?
Он покорно вздыхает.
– Конечно.
На этот раз Салли пропускает меня, когда я иду на кухню. Он не следует за мной. Я ставлю запеканку с курицей в холодильник и принимаюсь разогревать соус болоньезе, снова роясь в шкафах в поисках макарон. Не найдя их, заглядываю в гостиную, чтобы спросить Салли, где они хранятся, и вскрикиваю, обнаружив его голым посреди комнаты. К счастью, он стоит ко мне спиной – я получаю вид на его задницу вместо чего-то еще... ну, более важного.
Салли не оборачивается, но я вижу, что его плечи дрожат. Он смеялся. Этот ублюдок смеется!
– Можешь помочь мне одеться, если хочешь, – предлагает он. – У меня проблемы со сгибанием. Если бы ты могла подержать мои боксеры, мне было бы чертовски легче в них войти.
Я вижу, что он держит чистую футболку в одной руке, пару свернутых боксеров в другой.
– Думаю, я пас. А где ты держишь спагетти?
Салли, должно быть, слишком хорошо знает, что я все еще пялюсь на его задницу, потому что он напрягается, заставив свою левую половинку подпрыгнуть не один раз, а два. Он медленно разворачивается, почти повернувшись, и в этот момент я опускаю взгляд на кафельную плитку у своих ног.
– У меня нет спагетти, – говорит он. – Но на холодильнике есть макароны-ракушки. – Он старается не смеяться, но, судя по звукам, у него не сильно хорошо это получается.
Я исчезаю на кухне, тряся головой, пытаясь избавиться от образа голой задницы Салли, который словно отпечатался на моей сетчатке. Но все оказывается не так просто. У меня такое чувство, что я могу отбелить свои глазные яблоки, а образ будет оставаться там каждый раз, когда я моргну.
Когда приношу дымящуюся горячую еду в гостиную, гремя, стуча и производя достаточно шума, чтобы разбудить мертвеца, просто чтобы на этот раз убедиться, что он услышал меня, Салли растянулся на диване, полностью одетый (слава Богу), и у него в руке мой мобильный телефон.
Я замираю на месте.
– Что это ты делаешь?
Он что-то набирает на моем телефоне и смотрит на меня.
– Не паникуй, Лэнг. Я не читал твои сообщения.
– Тогда что же ты делал?
– Позвонил себе, чтобы получить твой номер. В следующий раз, когда ты принесешь еду, я хочу иметь возможность сделать заказ.
– А кто сказал, что я еще когда-нибудь что-нибудь принесу? – Нахмурившись, ставлю тарелки с едой на маленький кофейный столик перед ним. – И вообще, никто никогда не говорил тебе, что невежливо лезть в чужой телефон?
– Думаю, мы уже установили, что я невежественный. Ты с ума сошла, если ждешь от меня чего-то другого. Слушай, если тебя это беспокоит, то вот. Возьми мой телефон. Делай с ним что хочешь. Можешь посмотреть мои сообщения или фотографии. Прочти мою электронную почту, если хочешь. – Салли бросает свой телефон, ожидая, что я его поймаю, но я позволяю ему упасть на ковер у моих ног с тяжелым стуком.
– Нет, спасибо.
Салли, напрягая живот, выглядывает из-за края стола, вероятно, чтобы проверить, не сломался ли его телефон. Затем стонет и откидывается назад, увидев, что с ним в порядке.
– Возможно, это и к лучшему. Там всякая хреновое дерьмо. Ты просто загадка, Лэнг. Ты это знаешь?
А что именно Салли Флетчер считает хреновым дерьмом? Я на четыре части заинтригована и на шесть – встревожена. Но это, конечно же, не заставит меня рыться в его телефоне, как сумасшедшая ревнивая подружка. Даже когда я подозревала, что с Уиллом происходит что-то странное, когда он все время работал допоздна и получал странные сообщения в два часа ночи, никогда не опускалась так низко. И не собираюсь делать этого сейчас, даже с разрешения Салли.
– Меня трудно назвать загадкой, – говорю я ему, ставя перед ним контейнер с сыром пармезан. – Я просто не люблю, когда люди позволяют себе переходить границы.
– Ладно. Но, – говорит он, ухмыляясь. – Но не стесняйся переходить столько границ, сколько захочешь, когда позже будешь лежать в постели, вся возбужденная и взволнованная, глядя на мой номер в телефоне и думая, стоит ли мне написать.
– Ты слишком много думаешь о себе, не так ли?
Салли глубокомысленно кивает.
– Так и должно быть. Больше некому.
Эта мысль кажется мне печальной. Роуз была права, когда нарисовала довольно одинокую картину личной жизни Салли, чтобы заставить меня навестить его в медицинском центре, но все это было правдой. У него действительно никого не было. Его родители умерли. Теперь и его брат. Он отказывался подпускать к себе кого-либо достаточно близкого, чтобы позаботиться о нем.
– Не смотри так жалостливо, Лэнг, – говорит он, почесывая горло и все еще улыбаясь. – Поверь мне. Меня устраивает все, как есть.
И я действительно верю ему. Он сам устроил себе такую жизнь, где ему не нужно ни с кем взаимодействовать, ни с кем разговаривать, ни с кем встречаться, если он этого не хочет. Одинокий человек на маяке. Изможденный человек, живущий у моря. Странно, что он вернулся сюда после того, как покинул Козуэй так на долго. После военной подготовки и переброски. После всего хаоса и безумия Афганистана, разве он не хотел бы жить где-нибудь в большом городе? Или, по крайней мере, чуть ближе к цивилизации. Я достаточно наслышалась о бывших солдатах, вернувшихся с войны и находящих «нормальную» жизнь на материке слишком медленной. Насколько я могу судить, жизнь на острове практически остановилась.
– Может, поедим? – предлагает Салли, снимая напряжение между нами. Или, по крайней мере, откладывая его в сторону на некоторое время.
Похлопав по дивану рядом с собой, Салли жестом приглашает меня присесть. Я бы предпочла сидеть в кресле, подальше от его широкой фигуры и странно пьянящего запаха, но знаю, что произойдет, если сейчас сяду где-нибудь еще, а не рядом с ним. Он будет издеваться надо мной бесконечно, а я не знаю, смогу ли прямо сейчас вынести еще больше поддразниваний. Лучше просто сесть и пережить эту непосредственную близость.
Салли кажется озадаченным, когда мы приступаем к еде. Проходит несколько минут, пока мы наслаждаемся едой, не сказав друг другу ни слова. Его тарелка почти пуста, когда он нарушает молчание.
– Знаешь, я не испытываю к ним ненависти. Я знаю, что они не виноваты в том, что произошло между мной и Ронаном. И Магдой, – добавляет он, гораздо тише.
Я точно знаю, о ком он говорит и ошеломлена до глубины души тем, что он поднял эту тему. Вчера он взял с меня обещание не обсуждать ни Эми, ни Коннора, и все же именно он нарушает это правило. Снова.
Когда я ничего не говорю, он продолжает:
– Хотя сама мысль о том, что я их увижу, сводит меня с ума. Магда всегда говорила, что не хочет иметь детей. А потом, спустя несколько лет и три загубленные жизни, она так просто рожает двоих. Словно это ничего не значило. Словно изменила смысл всей своей жизни.
Вполне логично, что он обиделся на детей. Когда он так выразился, я его понимаю. Однако бесполезно держать обиду на них. Как он только что сказал, это не их вина.
– Прости, Салли. Ты, наверное, очень любили Магду. Наверное, это чертовски больно – знать, что ее дети сейчас так близко.
Он откладывает вилку, уставившись на месиво соуса и пасты, оставшееся на его тарелке, у меня смутное подозрение, что он внезапно потерял аппетит.
– Но это не так. Это совсем не больно. Я очень долго был в оцепенении, Лэнг. Меня больше ничто не трогает. Ядерная бомба должна была бы взорваться в моей грудной клетке, чтобы вызвать хоть малейший отклик от куска плоти, качающего мою кровь по всему телу.
– Уверена, что это защит…
– Не говори защитный механизм. Я больше не защищаюсь. Уже давно решил, что нападение – это единственный путь вперед. Я встречаюсь с проблемами лицом к лицу, разбираюсь с тем, что меня пугает, не моргнув глазом. Вот как справлялся со своими проблемами после Афганистана.
– Я вижу это.
– Видишь? – он выглядит удивленным. – Что ж, это интересная мысль.
– Почему?
– Потому что я изо всех сил стараюсь, чтобы меня вообще никто не видел, мисс Офелия Лэнг из Калифорнии. В прошлом мне говорили, что пытаться получить четкое представление обо мне – все равно что пытаться увидеть четкую картину через калейдоскоп. И к тому же испорченный, сломанный калейдоскоп.
Я смеюсь, представив себе, кто мог бы сказать ему такое. Какая-нибудь местная бедняжка с разбитым сердцем? Или молодая туристка с глазами лани, надеющаяся превратить курортный роман в нечто более конкретное? Салли из тех парней, которые испортят вам отпуск, да и все остальные каникулы в остальное время, как только вы его увидите.
– Думаю, вопрос в том, хочешь ли ты, чтобы кто-нибудь видел тебя ясно, Салли? – Я постаралась, чтобы мой тон был легким, а вопрос явно риторическим.
Не поднимая головы, я продолжаю есть. Салли озадаченный, неподвижно сидит рядом со мной. Чувствую, как он пытается понять, что хочет сказать. Я почти ожидаю, что он огрызнется и скажет мне не лезть не в свое дело, но он этого не делает. После долгого-долгого погружения в себя Салли наконец берет вилку и тихо, почти шепотом, говорит:
– Ты только что сказала, что я, должно быть, очень любил Магду. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, но я никогда не любил ее. Нельзя любить то, что не реально. Кого-то, кто существует только в твоей голове. Она была красива и по-своему добра, но плыла по течению, оставаясь тем, кем, по ее мнению, она была нужна всем остальным. И в конце концов, у нее не было собственной личности. Она была зеркалом, отражающим то, что ты хотел увидеть. Вот и все. Пустая, тусклая оболочка человека, ожидающая, чтобы ее заполнил кто-то другой. Так что нет, я не очень любил ее. Мне нравилась сама мысль о ней. Действительность же была крайне неутешительной.
Салли тычет вилкой в ракушки на своей тарелке, насаживал макароны на зубцы, зачерпывает мясо и ест. Больше не говоря ни слова по этому поводу.
Я вымыла тарелки и ушла, сказав ему, что вернусь завтра в то же время. Несколько часов спустя, лежу в постели, слишком уставшая, но слишком взбудораженная, чтобы уснуть. На ночном столике жужжит мой сотовый телефон, освещая комнату.
Сообщение от Салли. Или, как он, очевидно, назвал себя в моем телефоне: «Самый горячий парень в мире».
«Угомонись уже, Лэнг. Даже отсюда чувствую, что ты думаешь обо мне».
Вот засранец.
