Текст книги "Верный меч (ЛП)"

Автор книги: James Aitcheson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

От них я узнал, что Ролло не пережил путешествия. Они остановились в сумерках дать краткий отдых лошадям, но когда собрались идти дальше, он не встал.

–Должно быть, битва исчерпала все его силы, – сказал Эдо. – Когда мы поняли, что он умирает, мы решили, что лучше будет положить конец его страданиям. Прости, друг.

Наверное, мое сердце уже было так переполнено горем, что больше не оставалось места ни для капли новой боли, поэтому я не чувствовал печали, только сожаление. Я получил Ролло через несколько недель после битвы при Гастингсе одновременно с командой над моим собственным отрядом. Он был со мной почти все мое время в Англии и преданно служил мне больше двух лет. За всю свою жизнь у меня не было лучшего коня, сильного, но в то же время быстрого, надежного и послушного. И теперь его тоже не стало.

Я сменил тему.

–Вчера ко мне заходил виконт. И его капеллан, его зовут Гилфорд.

–Англичанин, – с отвращением заметил Эдо.

Я спросил:

–Ты знаешь его?

–Это он встретил нас, когда мы привезли тебя сюда, – ответил Уэйс. – В доме у Мале англичане так и кишат. Он и сам наполовину англичанин.

–Полуангличанин? – Я не верил своим ушам. Ничто в его внешности и манере держаться не давало причин предполагать, что он не совсем норманн.

–Говорят, что его мать была из знатного мерсийского рода, хотя никто наверняка не знает, – сказал Уэйс. – Но он не любит рассуждать на ту тему.

Я не удивился, не многие любят признавать сомнительное родство.

–Никто не ставит под вопрос его преданность королю, – продолжал Уэйс. – Он дрался с нами при Гастингсе, и дрался хорошо. Но его происхождение означает, что у него есть связи среди английских танов.

–Что является одной из причин, по которой он стал виконтом здесь, – сказал я. В то время, как южные земли королевства находились теперь под контролем нормандских лордов, большая часть севера оставалась в руках людей, которые владели ими еще при узурпаторе три года назад. В результате, тот, кто управлял Эофервиком, должен был уметь ладить с ними. – Откуда вы все это знаете? – Спросил я.

–Мале был у короля на Пасху в прошлом году, когда я ездил ко двору с лордом Робертом, – пояснил Уэйс. – Я поболтал кое с кем из его людей.

Я был благодарен за эти полезные сведения, так же как за новости, принесенные из города. Оказывается, ходили слухи о мятежах на самом юге королевства и рассказы о некоторых лордах, которые сделали ноги обратно в Нормандию. Среди них были Гуго де Грандмеснил, виконт Винчестера, и его шурин Ханфрид де Тилье, кастелян Гастингса. Одни из самых влиятельных людей в той части Англии.

–Я не знал о серьезных волнениях на юге, – сказал я.

Мы всего несколько недель назад оставили Лондон, и там было почти тихо. Интересно, это те восстания имел ввиду Мале, когда говорил, что повсюду англичане убивают норманнов?

–Даже здесь, в Эофервике, не спокойно, – кивнул Уэйс. – Это заметно даже по тому, как местные смотрят на нас, словно собираются укусить за задницу. Они нас ненавидят, и уже не боятся показывать это.

–Только вчера вечером была драка внизу на пристанях, – подтвердил Эдо. – На нескольких рыцарей кастеляна напали английские бандюки. Я видел с моста, что там происходило. Это был настоящий бой. Пришлось перебить не меньше полудюжины, остальные сбежали.

Раз на рыцарей нападают уже открыто, значит дела обстояли хуже, чем я себе представлял. Не было сомнений в том, что горожане знают о гибели тысячи французов в Дунхольме, так что у нас прибавилось поводов для беспокойства. Но это не могло объяснить восстаний на юге, потому что с нашего разгрома прошла всего неделя. Новости разносятся быстро, но не настолько стремительно.

–Что вы собираетесь делать теперь? – Спросил я их. – Я имею ввиду, теперь, когда лорд Роберт мертв.

Они посмотрели друг на друга, и я понял, что они еще не обсуждали этот вопрос. Конечно, если бы у Роберта был сын от законного союза, нам не пришлось бы выбирать; мы вернулись бы в Коммин и посвятили ему свои мечи. Но он был отцом одних ублюдков, и, хотя само по себе это не имело особого значения, ни один из них еще не вошел в возраст, чтобы взять имения отца под защиту, так что теперь земли вернутся королю Гийому.

–Может быть, попробуем найти нового господина здесь. – Сказал Уэйс. – В противном случае вернемся в Лондон, а, может, и в Нормандию.

–В любом случае, – кивнул Эдо, – не будем ничего предпринимать, пока твоя нога не заживет окончательно.

Я спросил себя, должен ли я упомянуть о предложении виконта, но решил пока этого не делать. Хотя он был щедр на похвалы, я еще не был уверен, что хочу остаться в Нортумбрии, учитывая события последних дней. И я не знал, распространяется ли его предложение на моих товарищей, так как в разговоре со мной он не упомянул о них. Я не хотел расставаться с людьми, которых знал так долго.

–Я в долгу перед вами, – сказал я. – Если бы не вы...

Я не закончил мысль, потому что не любил думать о том, что могло бы произойти, да не случилось. Почти наверняка, я бы умер и не беседовал бы с ними сейчас.

–Мы сделали, что должны были сделать, – пожал плечами Эдо. – Мы же не могли бросить тебя там.

–Тем не менее, я обязан вам жизнью.

Уэйс положил руку мне на локоть.

–Мы будем в пивнушке в верхней части города, местные называют эту улицу "Kopparigat". Приходи туда, когда нога заживет.

–Если священник разрешит, – добавил Эдо с усмешкой.

Они оставили меня, хотя мне не пришлось долго сидеть в одиночестве. Явился Гилфорд со свежими припарками для моей ноги. Он был доволен: утюг помог больше, чем он надеялся, разрез полностью закрылся, и не было никаких признаков нагноения. Шрам останется навсегда, сказал он, но тут ничего не поделаешь. Он станет украшением коллекции, собранной в прошлых сражениях: на руке, на боку, на лопатке, хотя по общему признанию, ни один из них не мог сравниться с последней раной.

Чуть позже меня посетил монах. Волосы вокруг выбритой макушки были короткими и серыми, ряса забрызгана грязью, и от него здорово разило навозом. Он принес с собой стеклянную банку, которую передал мне, не говоря ни слова. Я спросил его, что это значит, но он тупо посмотрел на меня; ясно, что он не понимал по-французски. Но тем не менее, он, должно быть понял мое замешательство, потому что опустил одну руку к промежности и пошевелил указательным пальцем, а другой рукой указал на банку.

Сообразив, что он ждет от меня, я попытался сесть. Моя голова по-прежнему была тяжелой, а руки слабыми от лихорадки, но монах не пытался помочь мне, а просто отвернулся к окну. Наконец, мне удалось усесться на край кровати спиной к монаху, и я заполнил банку.

Он взял ее, как только я перестал журчать, поднял золотистую жидкость к свету и взболтал ее, бормоча что-то непонятное. Он задумчиво понюхал банку, и затем поднес край ко рту. Я с отвращением смотрел на эти манипуляции, вероятно, он заметил выражение моего лица, потому что ответил насмешливым взглядом и вышел, все еще кивая и бормоча себе под нос.

Я решил расспросить о странном монахе у капеллана, навестившего меня вечером.

–Если моча темная и мутная, – объяснил Гилфорд, – это указывает, что лечение необходимо продолжать. Светлая и прозрачная моча, которая не пахнет тухлятиной и, главное, имеет сладковатый вкус, это верный признак хорошего здоровья. Разве можно пренебрегать таким полезным исследованием?

Может, так оно и было, не знаю. Во всяком случае, лекарь в монастыре никогда не учил меня дегустировать мочу, за что я был ему весьма признателен. Гилфорд не позволял мне вставать, пока монах не убедился, что моя моча достаточно хороша, так что еще несколько дней меня продержали в моей комнате на постельном режиме.

Всякий раз, когда капеллан заходил посидеть со мной, он рассказывал мне новости, хотя их было немного. Он никогда не упоминал ни о беспорядках в городе, ни о наступлении полчищ нортумбрийцев, и я уже начал спрашивать себя, насколько оправданны опасения Мале. Иногда священник приносил с собой квадратную доску, на которой можно было играть в шахматы, а так же в игру, называемую calledt. Я узнал, что англичане очень любили ее, и он с большим удовольствием учил меня. Но большую часть времени мне нечего было делать, кроме как сидеть в четырех стенах наедине со своими мыслями.

Шли дни, силы возвращались ко мне вместе с аппетитом. Голова моя становилась все более ясной и менее тяжелой, и я обнаружил, что уже трачу меньше времени на сон. К пятому дню нога зажила настолько, что я уже был в состоянии – правда не очень уверенно и с помощью капеллана – пройти по комнате. Рана по-прежнему доставляла мне неприятности, но священник заверил меня, что чем раньше я начну разрабатывать ногу, тем быстрее она заживет. И он оказался прав, потому что уже через два дня эксперт по моче решил, что я чувствую себя достаточно хорошо. Я не мог идти, не останавливаясь, чтобы дать ноге передышку, но даже возможность просто выйти за дверь была для меня облегчением, до сих пор я не видел ничего за пределами моей комнаты, даже дома Мале.

–Раньше здесь размещалась резиденция графов Нортумбрии, – рассказал капеллан, вводя меня в большой зал, – построенная еще в те дни, когда Эофервик находился под их владычеством. Во всей Англии нет дворца больше этого, за исключением, может быть, Вестминстерского.

Действительно, этот замок был достоин виконта. Зал насчитывал шагов сорок в длину, а, может быть, и больше, по верху его опоясывала галерея, увешанная круглыми щитами разных расцветок: ярко-красными и желтыми, зелеными и лазурными. Солнце светило через четыре высоких окна, бросая на пол широкие треугольники. В центре стоял стол, достаточно длинный, чтобы усадить тридцать лордов с ближайшими слугами, а в дальнем конце находился огромный каменный очаг с большим черным котлом, хотя зажигать огонь было еще рано.

Я ходил вдоль стен, внимательно присматриваясь. Даже лорд Роберт не имел зала, равного этому. Капеллан был прав, сравнивая его с Вестминстером, принадлежавшим королю. И, возможно, короли когда-то сидели здесь в окружении своего двора.

Мой взгляд упал на вышитый ковер на стене, изображающий сцены из битвы, хотя я не мог сказать, что за сражение здесь изображено. Я видел группу всадников на конях и с копьями, а перед ними несколько рядов пехотинцев с поднятыми щитами и мечами. Но не они привлекли меня, я смотрел на одинокую фигуру, стоящую на вершине кургана. Его поднятый меч указывал в небо, по обе стороны от него, разбросанные под склонами холма, лежали тела людей в кольчугах. Я никогда не видел ни такого хорошего рукоделия, ни изображения, подобного этому.

И тогда над головой рыцаря я заметил вышитые округлыми неровными буквами слова на латыни: "HIC MILES Invictus SUPERBE STAT". Много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз чувствовал тяжелую руку брата Реймонда, награждающую меня подзатыльником за неправильные склонения или забытый глагол. Суровый библиотекарь уже не следил за мной, но я справился и без его помощи.

–Вот стоит непобедимый рыцарь, – пробормотал я.

Я провел пальцами по рельефу букв; интересно, сколько времени ушло на то, чтобы вышить хотя бы это предложение; сколько месяцев было потрачено на всю вышивку, сколько монахинь трудилось над ней с иглой и нитью. Мале был действительно богат, если мог позволить себе такую роскошь.

–Ты умеешь читать? – Спросил Гилфорд с удивлением.

Немногие воины умели читать и писать. Ни Эдо ни Уэйс не могли; возможно, из всех рыцарей лорда Роберта я был единственным грамотеем.

–В детстве я провел несколько лет в монастыре, – ответил я. – Это было до того, как я уехал оттуда и присоединился к лорду Роберту.

–Сколько тебе было лет, когда ты уехал?

Я колебался. Я мало кому рассказывал о моей жизни в монастыре в Динане, знали только несколько самых близких людей. Это были не самые счастливые годы, и я не любил вспоминать их. И все же они были лучше, чем последние две недели.

–Я сбежал, когда мне исполнилось четырнадцать, – спокойно ответил я.

–Так ты сбежал?

Я отвернулся обратно к образу рыцаря. Я уже сказал больше, чем собирался.

–Прости меня, – Гилфорд стоял за спиной. – Я не собирался допрашивать тебя. И я не виню тебя, потому что сам никогда не любил монастыри, и, тем более, монахов. Я всегда считал, что лучше распространять слово Божье в мире, чем коротать дни в созерцании и уединении. Можно так легко потеряться в лабиринте собственного разума, и не видеть славы Божьей вокруг нас. Вот почему я много лет назад решил стать священником, а не принимать обеты.

–Отец Гилфорд?

Ясный и звонкий голос раздался за нашими спинами. Я повернулся и увидел молодую женщину, быстро идущую к нам. Она была в зимнем плаще, отделанном мехом, поверх платья из синей шерсти. Ее голова была закрыта платком, но несколько прядей, выбившихся у виска, были похожи на золотую пряжу.

–Отец Гилфорд, – повторила она вежливо. – Хорошо, что я встретила вас.

Капеллан улыбнулся.

–А я вас, миледи. Вы собираетесь в город?

–Я только что вернулась с рынка. – Она посмотрела на меня, словно только что заметила. – Кто это?

У нее было тонкое лицо с бледными щеками и большими глазами, и я предположил, что ей не многим больше двадцати лет, а может быть, и меньше. По правде говоря, я не умел судить о женском возрасте: впервые увидев Освинн, я решил, что она старше, ее свободолюбие и бесстрашие не соответствовали ее летам. Только много позже я узнал, что ей шестнадцать лет, хотя это знание не помогло мне, потому что я уже был в курсе, что она достаточно опытна.

–Меня зовут Танкред Динан, миледи, – сказал я. – До недавнего времени я был рыцарем графа Роберта де Коммина.

–В настоящее время он под моей опекой, – объяснил Гилфорд. – В сражении при Дунхольме он был ранен в ногу. Ваш отец оказал ему гостеприимство, пока он не поправится.

–Понимаю, – хотя я не был в этом уверен, так мало интереса она проявила к тому, что говорил священник.

Вместо этого она спокойно рассматривала меня, скользя взглядом вверх и вниз, словно оценивая лошадь, пока наконец ее глаза, желтовато-карие, не встретились с моими, и тогда мне показалось, что я вижу на ее лице мерцание легкой улыбки.

Надо сказать, она была привлекательна. Не броской внешностью, возможно, и на ней было меньше мяса, чем считается желательным для женщины, но, безусловно, привлекательна: стройная, с узкой талией и полными бедрами.

Ее взгляд задержался на мне на мгновение дольше, прежде чем она повернулась к капеллану.

–Мой отец здесь? – Спросила она.

Наконец, до меня дошло: это была дочь Мале. Мне следовало понять это раньше, во-первых, по ее одежде, а так же по изысканной вежливости, с которой священник обращался к ней.

–Боюсь, что нет, – сказал Гилфорд. – Он поехал к архиепископу. Насколько я знаю, он собирался вернуться к полудню.

–Очень хорошо, – сказала она, отступая на пару шагов. – Я найду его, когда он вернется.

Она еще раз взглянула на каждого из нас, а потом поспешила прочь, приподняв юбки так, чтобы не тащить их по грязному камышу, но и не выставлять щиколотки на всеобщее обозрение.

–Так это дочь виконта? – Спросил я, следя, как она уходит.

-Беатрис Мале, – произнес капеллан назидательно. – И с твоей стороны разумнее было бы не расспрашивать больше о ней. – Он нахмурился, и я увидел в его взгляде предупреждение.

Я почувствовал, как тепло поднимается к щекам и запротестовал:

–Отец...

–Я видел, как ты смотришь на нее, – сказал он, и продолжал, понизив голос. – Не ты один ею интересуешься.

Я с обидой смотрел на него, возмущенный, что он мог предположить такую вещь. Согласен, на Беатрис было приятно посмотреть, но так можно было сказать о многих женщинах. И в любом случае, по сравнению с Освинн, она была совсем простой. Освинн, с вольно распущенными волосами, черными, как ночь. Освинн, которая ездила со мной везде, не боясь ничего и никого. В последние дни я все чаще ловил себя на мыслях о ней, хотя наше с ней время пролетело так быстро. Едва шесть месяцев прошло с тех пор, как мы встретились под летним солнцем, а теперь в тишине и холоде зимы она лежала мертвой.

–Пойдем, – позвал священник со вздохом, направляясь к двери в конце зала. – Я еще многое должен показать тебе.

Он вывел меня во двор, где ярко светило высокое солнце, но на севере уже клубились тучи, и я понял, что собирается дождь. На меня повеяло холодным воздухом, я глубоко вдохнул его и пил, словно пиво, пока не почувствовал, как он ударил мне в голову. Я не был на улице так долго, что почти забыл, что такое солнце и ветер. Сейчас все казалось мне новым, но узнаваемым: запах дыма, принесенный ветерком, песни дроздов на соломенной крыше. Все то, что я прежде не замечал, теперь казалось очень важным.

Перед входом в зал трепетал флаг, разделенный на контрастные полосы черного и желтого цвета. Желтые полосы были затканы золотыми нитями, вплетенными так, чтобы отражать свет. Цвета Мале, предположил я.

Зал и двор были окружены высоким частоколом, а за ним лежал город Эофервик: бесконечные ряды соломенных крыш, над которыми возвышалась только башня кафедрального собора и строящийся донжон нового замка. К югу под лучами утреннего солнца поблескивала река. Несколько судов с поднятыми парусами покачивались на воде. Большинство из них больше походили на рыбачьи лодки, но один корабль был особенным. Он был больше остальных, узкий с высокими бортами, и задранным носом. Это был быстроходный корабль, созданный для войны. Я не мог определить, кому он принадлежал, его мачта была опущена и парус свернут. Равномерные удары гонга разносились над водой, отбивая ритм для гребцов.

–Идем со мной, – сказал Гилфорд. – Тебе надо увидеть часовню.

Я посмотрел, как он пробирается через двор к каменному зданию. По правде говоря, сейчас часовня меня не интересовала, потому что я заметил небольшой волнение у ворот. Несколько мужчин поднимали тяжелый засов, другие бежали, чтобы распахнуть створки.

Раздался зов военного рога, ворота распахнулись, и отряд всадников в шлемах и с копьями медленно въехал во двор. Их господин или командир ехал впереди, держа копье с вымпелом: сине-зеленое поле, разделенное на четыре сектора, я не узнал цветов.

–Чьи это люди, – спросил я Гилфорда, который вернулся и теперь стоял рядом со мной, беспокойно хмуря брови.

–Отряд кастеляна, – сказал он. – Почему они вернулись так рано? Сегодня утром он повел их на разведку к северу от города.

Он быстро пошел вперед, я следовал за ним так скоро, как мог, морщась при каждом шаге.

Рыцари уже заполнили весь двор, но новые всадники продолжали въезжать в ворота. Вокруг них начала собираться толпа слуг, кухарок и конюхов.

–Где Мале? – Крикнул человек с вымпелом. Он резко дернул ремень под подбородком и позволил шлему упасть на землю. – Найдите мне виконта сейчас же.

–Что случилось? – Спросил капеллан. – Лорд Ричард с вами?

Рыцарь повернулся, чтобы посмотреть вниз на Гилфорда. Внезапно его лицо исказил гнев.

–Чертов англичанин!

Он приставил острие копья к горлу священника чуть выше зеленого камня, висевшего у него на шее. Гилфорд медленно отступил, его лицо побледнело. Рыцарь последовал за ним, по-прежнему держа свое оружие на уровне шеи.

–Скажи, почему я должен оставить тебе жизнь, – сказал он, задыхаясь от слез, бежавших у него по щекам. – Скажи мне!

–Потому что он священник, – крикнул я, выхватив свой нож и шагнув к Гилфорду. – Если ты убьешь его, твоя душа будет проклята навеки.

–Он один из них! – Рыцарь говорил сквозь зубы, копье дрожало в его руке, я ждал удара, но слезы победили его гнев. Его пальцы ослабели и копье упало в лужу. Сине-зеленое сукно лежало на земле, скомканное и мокрое.

От ворот раздался крик, затем закричала одна из девушек. Я посмотрел туда и увидел в воротах двух последних рыцарей. Они несли тело. Я не сразу понял, кто это был.

Капеллан рядом со мной перекрестился. Он был белее снега, наверное, еще не оправился от испуга. Он закрыл глаза и вполголоса произнес молитву на латыни.

Сначала в Дунхольме был убит Роберт. Теперь кастелян Эофервика, лорд Ричард, лежал перед нами мертвый.

9

Известие о смерти кастеляна погрузило дом Мале в сумрак уныния. Я замечал его в тревожных взглядах слуг, я слышал его в их приглушенных голосах, когда они говорили о чем-то в коридорах. Я физически ощущал холодок в воздухе, когда шел из зала в свою каморку, словно дом наполнили зимние сквозняки, хотя, возможно, это была всего лишь игра воображения. Даже Гилфорд, заходя ко мне, казался более сдержанным, чем раньше.

В течение нескольких первых часов после возвращения людей кастеляна в доме царила суматоха. В собор был отправлен гонец с вестями для Мале, и тот в спешке вернулся обратно. В тот же день он вызвал к себе в зал всех владетельных норманнов, находящихся в Эофервике, и держал с ними тайный совет в течение нескольких часов. Обо всем этом мне позже рассказал капеллан: Мале принял на себя обязанности кастеляна и взял под свое командование всех оставшихся людей лорда Ричарда.

Враг наступал, в этом не могло быть сомнений. Их диверсионные отряды появлялись за городом выше по течению реки, и ночью горизонт ярко пылал огнем подожженных ими деревень. Но они еще не достаточно осмелели, чтобы близко подходить к Эофервику.

Может быть, они надеялись выманить нас за стены города, или ждали чего-то, я не знал. Некоторые говорили, что имеет смысл попытаться напасть на них, пока таны не собрали все свои войска. Но Мале запретил любые вылазки, и, пожалуй, это было правильно, потому что мы не могли позволить себе терять людей. У нас было не больше шестисот-семисот бойцов, поэтому к королю в Лондон отправили курьеров, но мы не могли знать, когда к нам подойдет подкрепление.

Согласно сведениям, добытым нашими разведчиками, силы врага насчитывали от трех до четырех тысяч человек, с таким войском мы не сталкивались даже при Гастингсе.

Вот так мы сидели и ждали, когда англичане сами пожалуют к нам. Моя нога крепла, я все меньше просиживал в доме и все больше проводил времени во дворе, тренируясь с Эдо и Уэйсом. Мои ночи были наполнены снами о битве: с мечом в руке я выезжал навстречу тем сукиным детям, которые убили лорда Роберта, убили Освинн. Я хотел быть готовым, когда враг подойдет к стенам города.

Капеллан не одобрял моего поведения, но я к тому времени чувствовал себя достаточно хорошо и не нуждался в его разрешении. Я больше двух недель не держал в руках меча, за это время мои руки словно заржавели. Я знал, что силы вернутся только с практикой, поэтому каждый день час за часом я проводил с теми, кто готов был присоединиться ко мне, отрабатывая атаку, совершенствуя защиту, повторяя движения, пока они снова не становились инстинктивными.

Один из таких дней близился к закату, когда я практиковался с двумя парнишками с кухни; я увидел, как Беатрис Мале стоит на пороге зала и смотрит на меня. Я собирался поздороваться с ней, но в этот момент ребята, крича и смеясь, набросились на меня, дружно размахивая своими деревянными клинками. Один удар отскочил от моего щита, другой я отбил своей палкой, а потом, повернувшись, отскочил назад, так что их выпад пришелся в воздух.

Недостаток мастерства они добирали энтузиазмом. Они снова наскочили на меня, я сделал еще шаг назад, пытаясь выйти на оперативный простор, и моя нога наткнулась на что-то твердое. Потеряв равновесие, я попятился назад, пытаясь удержаться на ногах, когда они усилили натиск. Я заблокировал первый удар, а второй и третий обрушились мне на плечи, земля кувыркнулась, и я вдруг оказался на спине.

Оглушенный, не веря в происходящее, я посмотрел в голубое небо и увидел двух мальчишек, стоящих надо мной. Тот, что повыше ростом, светловолосый и конопатый, приставил меч к моему горлу:

–Сдаешься?

–Сдаюсь, – смеясь, я оттолкнул его деревяшку и поднялся на ноги. В пяти ярдах от меня стояла деревянная кормушка, на нее я, должно быть, и наткнулся. Могло быть и хуже, подумал я. Я мог улечься прямо в нее.

Я взглянул в сторону зала, где все еще стояла улыбающаяся Беатрис. Я по очереди взъерошил волосы каждого из мальчиков, затем восстановил дыхание и вытер пот со лба.

–Продолжайте тренироваться, и однажды вы станете хорошими рыцарями, – сказал я им.

Они чуть не лопались от гордости, что дрались так хорошо. В бою очень многое зависит от удачи, но самые лучшие воины способны сами организовать свое везение, воспользовавшись ошибками противника; именно так поступили эти двое. Я оставил их сражаться друг с другом, и направился через двор к Беатрис.

–Тебя победили два мальчика, – сказала она, когда я приблизился. – Ты разочаровал меня.

–Перспективные ребята, – ответил я. – Твоему отцу повезло иметь таких способных молодых бойцов.

Я смотрел, как они закончили размечать площадку для боя и снова взяли деревянные мечи и плетеные щиты. Они нападали друг на друга, обменивались ударами, быстро отскакивали назад и кружились в поисках недочетов обороны.

–Немало мужчин умеют владеть мечом, – сказала Беатрис. – Хотя, судя по тому, что я слышала, мало кто может сравниться с тобой в доблести.

–Просто мне повезло не свалиться в эту кормушку у тебя на глазах. – Я не совсем шутил. После всех часов тренировок моя рука все еще работала медленно, тело двигалось тяжело. Я не так устойчиво держался на ногах, как мне хотелось бы, даже без тяжелой кольчуги и шоссов.

Она мимолетно улыбнулась и заправила прядку волос под платок.

–Я много о тебе слышала, – сказала она. – Мой отец рассказал, как ты бился при Гастингсе, как твоя доблесть и сообразительность спасли жизнь твоего сюзерена.

При Гастингсе, но не в Дунхольме.

–Это было больше двух лет назад, – возразил я. – С тех пор многое изменилось.

Она помолчала, потом сказала:

–То, что случилось с лордом Робертом, не твоя вина.

Я нахмурился. Что ей еще рассказал отец?

–Я не хочу говорить об этом, – сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.

Через несколько мгновений она шагала рядом со мной, приподняв подол платья, чтобы не забрызгать грязью.

–Ты не должен винить себя в его смерти.

–Тогда перед кем я виноват? – Спросил я, поворачиваясь к ней.

Хотя и хрупкого сложения, она была довольно высокой для женщины, всего на голову ниже меня, и мы смотрели друг другу в глаза, потому что она не собиралась отводить взгляд. Она умела быть настойчивой, это качество она, похоже, унаследовала от отца.

–Ты скорбишь не только о своем лорде, – сказала она. – Был кто-то еще? Кто был тебе дорог?

Снова лицо Освинн встало передо мной, ее волосы, струящиеся по высокой груди, я вспомнил, как обнимал ее, прежде чем оставил в ту последнюю ночь. Ночь, когда она умерла. Но откуда Беатрис могла знать, и почему она мучила меня такими вопросами?

–Я не хотела напоминать, – тихо сказала она, опуская голову.

–Нет, – я смотрел на нее. – Ты не должна.

У меня не было ни малейшего желания говорить ни о Дунхольме, ни о лорде Роберте, ни об Освинн, особенно с теми, кто ничего о них не знал.

–Мне очень жаль. Того, что произошло.

–Я не нуждаюсь в твоей жалости. – Я пошел к колодцу рядом с кузней, надеясь, что ей надоест травить меня.

После тренировки горло мое пересохло, и я хотел пить. Ведро было наполовину полным, я засучил рукава и плеснул в лицо пригоршню коричневатой воды, задохнувшись от ее холода и земного чуть сладкого вкуса. Ее струйки стекали по моему подбородку и шее на тунику, словно ледяными пальцами поглаживая грудь.

–Мой отец высоко ценит тебя, – раздался голос Беатрис у меня за спиной.

Я вздохнул и повернулся, поднимая руку, чтобы защитить глаза от низкого солнца.

–Почему ты преследуешь меня, миледи?

Ее лицо было в тени, и я не мог ничего прочитать на нем.

–Потому что ты заинтересовал меня, Танкред Динан.

С лица все еще капало, и я вытерся рукавом рубахи. Я почувствовал щетину на подбородке и вспомнил, что не брился несколько дней. Небритый, потный, со спутанными волосами, с руками, покрытыми синяками и царапинами, чем я мог заинтересовать дочь одного из самых влиятельных людей Англии?

Не говоря ни слова, я прошел мимо нее к высоким дверям зала и теплу очага. На этот раз она не последовала за мной.

*

За все это время я почти не видел Мале и не слышал от него ни слова. Став кастеляном, он переехал со своими слугами в палаты лорда Ричарда в башне замка. Иногда я видел его издали, он проходил мимо учебной площадки, но всегда был занят делами то с одним лордом, то с другим. Большинства из них я не знал, возможно, это были младшие вассалы короля, а может быть, вассалы самого Мале.

Правда, был один, которого я признал, поскольку встречал его раньше: Гилберт де Ганд, чья длинная физиономия, казалось, была скручена в вечной насмешке. По рождению он был фламандцем, как и лорд Роберт, но при том, что они были примерно одного возраста, не смог высоко подняться в глазах короля. Действительно, я не мог вспомнить времени, когда эти двое не соперничали друг с другом хоть в чем-то. Мы впервые встретились, когда мне исполнилось семнадцать лет, и я вступил в личный отряд лорда Роберта. Тогда он не обратил на меня внимания, но с годами я стал одним из ближних рыцарей Роберта, и заслужил ту же враждебность, с которой Гилберт относился к моему господину.

На этот раз он меня не заметил, чему я, признаться, был рад. Я не ожидал, что он будет хорошо отзываться о лорде Роберте даже сейчас, после его смерти, и не доверял своему терпению.

Прошло четыре дня, прежде чем я получил известие, что Мале хочет меня видеть. Он, как обычно, был в замке, поэтому конюх виконта снабдил меня лошадью, кобылой серой масти с белой полосой на морде. Не самая лучшая лошадь, на которой я ездил, но вполне приличная, и если не очень шустрая, то, по крайней мере, послушная.

Двор замка в то утро бурлил, как горшок с кашей. На тренировочной площадке был поставлен ряд деревянных опор, каждая в рост человека, с кочаном гнилой капусты на верхушке, всадники на лошадях по очереди мчались мимо них, рубя капусту "в капусту", пардон за каламбур. Ближе к южным воротам стояли вертящиеся столбы. Это было более сложное упражнение, которое зависело как от скорости, так и от точности: ударишь слишком медленно, и мешок с песком шлепнет по спине так, что вылетишь из седла. В молодости я получил немало оплеух от "песочного человека".

Дым от многих костров, разложенных вдоль стен поднимался вверх, заслоняя солнце; он смешивался с запахом мочи, навоза и сырой кожи. Я уже вел кобылу в конюшню, когда увидел Гилфорда около замковой часовни. Ее приземистый сруб, сгорбившийся в тени частокола отличался от других зданий только изображением креста над входом. Священник стоял около дверей, отчитывая мальчика-слугу, хотя было непонятно, в чем тот провинился.