Текст книги "Верный меч (ЛП)"

Автор книги: James Aitcheson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

–Обер, – позвал я.

Он поднял голову, увидел меня и помахал рукой.

– Большие повреждения? – Спросил я, снова переходя на бретонский язык.

Я знал, что не скоро смогу снова на нем поговорить.

–Несколько царапин, – ответил он. Капитан рассеянно провел рукой по балке и снял занозу. – Мы еще поплаваем.

–Приятно это слышать.

–Да, хотя будет еще приятнее, если к нам придут хорошие новости из Эофервика.

–А если нет?

–Если дела будут плохи, мы поплывем до Лондона, – сказал он. – Тогда мы сможем там с тобой увидеться.

–Да, сможем, – сказал я, хотя, по правде говоря, не был уверен.

Я не знал, где мы окажемся после Уилтуна.

Он взглянул на пляж, потом на город и кивнул в сторону моей лошади.

–А ты едешь прямо сейчас?

–Да, – ответил я. – Время летит быстро, и нам надо ехать как можно скорее, если мы хотим добраться до Линколии сегодня к вечеру.

Он посмотрел на солнце, уже скрытое толстым слоем облаков, наползающих с юго-востока.

–Тогда надо поспешить.

Я кивнул.

–Если не успеем, то заночуем в какой-нибудь таверне.

–Разузнай получше о дорогах, – посоветовал Обер. – По своему опыту знаю, здесь всегда было неспокойно, и люди здесь не сильно обожают французов.

–Спасибо, – я пожал его жесткую ладонь. – Может, мы действительно скоро встретимся.

–Может и встретимся, – повторил он и улыбнулся.

Я увидел, как Гилфорд разговаривает с несколькими горожанами, и помахал рукой, чтобы привлечь его внимание. Он тоже поднял руку, извинился и прервал свой разговор, оглядываясь на Уэйса и Радульфа, Годфруа и Филиппа, которые стояли рядом с леди Элис.

Беатрис с ними не было, но я увидел ее ниже по берегу, в стороне от толпы. Она смотрела через реку на север, ее лицо накрыла тень, когда солнце ненадолго выглянуло из-за облаков. С моря дул резкий ветер, он тянул ее за платье, я подумал, что ей должно быть холодно. Я направился к ней, слыша под ногами хруст камешков и раковин.

Она, должно быть, услышала шаги, потому что оглянулась через плечо и смотрела достаточно долго, чтобы узнать меня, а потом снова обратилась лицом к реке.

–Что тебе надо?

–Мы уезжаем, – сказал я. – Собери свои вещи.

Слова, сказанные ею сегодня утром на корабле еще были свежи в памяти, и я не был склонен к чрезмерной почтительности, даже с дочерью моего господина.

Она не ответила, хотя я знал, что она слышит меня. Она сняла обувь, и вода омывала подошвы ее ног. Ее длинные пальцы, розовые от холода, блестящие и влажные, торчали из-под мокрого подола.

Я взял ее башмаки, лежавшие на мокрой коряге, должно быть, принесенной последним приливом, и протянул их ей.

–Обувайся, – сказал я.

Она выхватила их у меня и прижала к груди, потом, как я попросил, села на бревно, все еще глядя на меня. Я протянул руку, чтобы помочь ей, но она не обратила внимания.

–Я справлюсь сама, – она почти выплевывала слова, затем встала и поспешила мимо меня за нашей командой, направлявшейся в сторону города.

Мгновение я смотрел, как она уходит, удивляясь внезапному приступу гнева. Меня уже начинала пугать мысль находиться рядом с ней в течение недели, пока мы будем добираться до Лондона. Я не знал, насколько мне хватит терпения с обеими дамами.

Я пошел к своей лошади, которая медленно брела по лугу навстречу ветру. Взобравшись в седло, я замер на мгновение, чтобы посмотреть на корабль. Обер заметил меня и махнул рукой в последний раз, я вернул ему приветствие и пришпорил коня.

В следующие несколько дней мы преодолели приличную часть пути. Каждое утро мы вставали с восходом и останавливались на ночлег уже в темноте. Хотя купленные лошади были не так сильны, как наши собственные, и они не могли идти слишком быстро или слишком долго, мы, тем не менее были в состоянии делать двадцать и даже тридцать миль в день.

Поначалу мы останавливались на ночлег в тавернах, на старой лондонской дороге их было великое множество. Но, хотя их хозяева были рады нашим деньгам, я опасался, что мы привлекаем к себе слишком много внимания. Кортеж из семи мужчин и двух женщин на лошадях, расплачивающихся серебром, не мог остаться незамеченным. Повсюду мы слышала рассказы о нападениях на французов: купцов, рыцарей и даже монахов убивали не за кошелек, а за заморское происхождение. Хотя я старался проверять эти слухи, я отвечал не только за собственную жизнь, так что через пару ночей мы свернули в лес.

Леди Элис не понравилась идея спать на земле, и пока мы разжигали костер и разбивали палатки, она громко жаловалась на холод, сырость и волков, которые завывали среди холмов. Она сказала, что не так подобает жить жене виконта; ее муж не будет доволен, когда узнает, как с ней обращались. Ей пришлось замолчать, когда я ясно дал понять, что в этот день мы дальше не поедем, но на следующий день она начала нудить снова, и, когда позже утром мы остановились у ручья наполнить наши фляги, я заметил раздражение на лицах воинов. Невозмутимыми казались только Уэйс и Беатрис, которая принимала вся тяготы путешествия с таким тихим достоинством, которым нельзя было не восхищаться. Даже у Гилфорда появился затравленный взгляд, особенно когда леди Элис предложила ему принять ее сторону, после чего он шепнул ей на ухо несколько слов. Я не мог услышать, что он сказал, но в душе восславил Господа, потому что она замолчала.

На следующую ночь мы остановились на ночлег на поляне к югу от города Стэнфорда. Гилфорд и обе дамы уже были в своих палатках, хотя темнота опустилась совсем недавно. Мы сидели у костра и ели со своих щитов, держа их на коленях.

Никто ничего не говорил, пока Эдо, порывшись в своем мешке, не достал деревянную трубку в две ладони длиной с полудюжиной отверстий. Его флейта, понял я с запоздалым удивлением, прошло немало времени с тех пор, как он играл в последний раз.

–Я думал, что ты давным-давно потерял ее, – сказал я.

–Так оно и было, – ответил он. – Какой-то ублюдок украл ее у меня на самое Рождество. А эту я купил в Эофервике.

Он закрыл глаза, словно пытаясь вспомнить, как ею пользоваться, затем приложил суженный конец к губам, глубоко вдохнул и начал: сначала тихо и медленно, задерживаясь на каждом вздохе, словно нащупывая дорогу в темноте, пока наконец я не начал разбирать мелодию. Я впервые услышал ее во время итальянской кампании много лет назад, и теперь, глядя в огонь, словно оказался там снова: с ощущением знойного лета, среди полей с коричневыми засохшими побегами, в тени оливковых рощ и черных кипарисов.

Пальцы Эдо порхали над отверстиями, музыка оживала, изящно поднималась к верхней ноте, дрожала и переливалась некоторое время, прежде чем успокоиться и раствориться с тишине.

Он отнял флейту от губ и открыл глаза.

–Надо было чаще упражняться, – сказал он. – Я очень долго не играл.

Я не мог с ним согласиться, такой уверенной и чистой была его игра.

–Сыграй нам еще одну песню, – попросил Уэйс.

Костер сократился, и я заметил, что мы уже сожгли большую часть собранных веток.

–Пойду поищу дровишек, – сказал я, поднимаясь на ноги.

В тот день прошел дождик, так что сухого топлива было мало, но в итоге я набрал достаточно, чтобы поддержать огонь хотя бы до полуночи. Я уже возвращался назад, держа в руках охапку сыроватого хвороста, когда до меня донесся голос. Он звучал среди деревьев, не со стороны лошадей.

Я остановился. Ночь была тихая, и несколько мгновений единственным звуком, который я слышал, был голос флейты Эдо: на этот раз он играл быструю песню, мелодия звучала весело и задорно. Но затем рядом снова прозвучали тихие слова. Женский голос, и, подойдя ближе, я увидел Беатрис.

Она стояла на коленях на голой земле, опустив голову и молитвенно сложив руки. Мне была видна ее спина и затылок, отброшенный капюшон открывал ее светлые волосы, связанные в тугой узел. Мокрая земля мягко принимала мои шаги, и она, должно быть, не слышала меня.

–Миледи, – сказал я. – Я думал, ты уже спишь.

С резким вздохом она обернулась, выражение ее лица напомнило мне оленя, который только что услышал звук охотничьего рога.

–Ты меня напугал, – сказала она, поджав губы.

–Бродить по лесу не безопасно. Ты должна быть с остальными.

Я оглянулся в сторону огня, удивляясь, как они могли отпустить ее одну. Придется поговорить с ними позже.

–Я не бродила, – возразила она. – И я не нуждаюсь в сторожах.

Она отвернулась и снова опустила голову, закрыв глаза и, вероятно, надеясь, что я уйду, если меня проигнорировать. Слабый лунный свет падал на ее лицо, и я заметил, что на ее щеках поблескивают влажные полосы. Она плакала.

–Что случилось? – Спросил я.

Они ничего не сказала, но не успел вопрос сорваться с моих губ, как я уже понял причину.

–Ты думаешь о своем отце, не так ли?

Она подняла руки к лицу, словно пытаясь спрятать от меня свои слезы.

–Оставь меня, – сказала она сквозь рыдания. – Пожалуйста.

Но выговор Гилфорда несколько дней назад еще был свеж в моей памяти, и вид плачущей Беатрис на коленях пробудил во мне сожаление большее, чем я мог вынести. Здесь был шанс все исправить.

Я присел рядом с ней, и отложив дрова легко коснулся ее плеча. Она вздрогнула от моего прикосновения, хотя не попыталась встать или оттолкнуть мою руку.

–Ты не понимаешь, что можно чувствовать, – сказала она, – когда не знаешь, увидишь ли снова близкого человека.

Лорд Роберт, Освинн, Жерар, Фулчер, Иво, Эрнст, Може. Я никогда больше их не увижу. Не в этой жизни, по крайней мере. Но я понимал, что она имела ввиду не совсем это.

–Нет, – сказал я. – Немного понимаю.

Я не знал, что еще можно добавить, но так как она молчала, я оставался рядом с ней, пока нога не начала болеть и я не почувствовал острую резь в ране; тогда я просто уселся на мокрые листья. Влага просочилась сквозь ткань туники и штанов и холодила задницу, но мне было все равно.

–Я почти не знал своего отца, – сказал я спокойно спустя некоторое время. – И мою мать тоже. Они оба умерли, когда я был еще ребенком.

Почти двадцать лет назад. Что они подумали бы, увидев меня сейчас? Узнали бы меня в том мужчине, которым я стал?

–Роберт де Коммин заменил мне отца, – продолжал я. – А теперь он ушел со всеми моими побратимами и с Освинн.

Я замолчал, вдруг поняв, что Беатрис внимательно смотрит на меня. Я почти никому не говорил о моей семье. Почему я рассказываю о них ей сейчас? Почему я рассказываю ей о Роберте и Освинн?

–Освинн... – повторила Беатрис. Ее слезы высохли, в мягком свете луны кожа казалась молочно-белой. – Она была твоей женщиной?

Я глубоко вдохнул, позволяя горьковатому ночному воздуху наполнить мою грудь.

–Была.

–И ты заботился о ней?

Не так, как должен был, подумал я, хотя, вероятно, больше, чем сам признавал. Сделал бы я ее своей женой, если бы она осталась жива? Наверное, нет; она была англичанкой, и, к тому же, низкого происхождения, дочерью кузнеца. И все же она не была похожа ни на одну из женщин, которых я знал: пылкая и бесстрашная, не боящаяся никого, даже самых закаленных в боях рыцарей лорда Роберта. У меня никогда больше не будет такой, как она.

–Да, – просто сказал я, оставив на усмотрение Беатрис решать, что именно я имел ввиду.

–Как она умерла?

–Я не знаю. Мне рассказал один из моих людей. Сам я не видел, что произошло.

–Возможно, так даже лучше.

–Лучше? – Повторил я. – В первую очередь, было бы лучше, если бы я не покинул ее тогда. Я смог бы защитить ее.

И она сейчас была бы жива, подумал я.

–Или умер бы с ней, – сказала Беатрис.

–Нет, – хотя, конечно, она была права.

Если враг действительно напал на них так внезапно, как сказал Може, что бы я успел сделать? Но какое значение имело для Беатрис, что случилось с Освинн?

Внезапно смутившись, я поднялся на ноги.

–Мы должны вернуться. Остальные должны знать, где мы находимся.

Я протянул руку, чтобы помочь ей, она приняла ее. Ее пальцы были длинными и тонкими, ладонь мягкой и холодной. Она поднялась, расправляя юбку, стряхивая листья и веточки. На коленях остались пятна грязи, но тут ничего не поделаешь. Она накрыла волосы капюшоном, а я собрал дрова, и мы вместе пошли к лагерю. Эдо закончил играть, и парни переговаривались и посмеивались, пустив по кругу бурдюк с пивом.

Мы подошли к краю поляны, где я пожелал ей спокойной ночи и смотрел, как она идет обратно к своей палатке. Впервые за много недель я чувствовал себя свободным, как будто произнесенные вслух дорогие имена сняли камень с моей души.

Я собирался присоединиться к компании у костра, когда увидел Гилфорда в тени рядом с палаткой. Как долго он был там? Я собрался уйти, игнорируя его взгляд, но не прошел и пяти шагов, как услышал его голос. На мгновение мне захотелось сделать вид, что я не видел и не слышал его, но он опять позвал меня. Я повернулся и увидел, как он идет ко мне.

–Что ты там делал? – Спросил он.

Я смотрел на него с удивлением. Я знал капеллана всего несколько недель, но ни разу не видел в таком гневе.

–Что ты имеешь ввиду?

–Ты знаешь, о чем я говорю, – ответил он, махнув рукой в сторону женской палатки.

Должно быть, он видел меня с Беатрис. Действительно, как мы могли выглядеть, появившись вдвоем из-за деревьев?

–Она была расстроена, – сказал я, чувствуя, как кровь приливает к моим щекам. Тем не менее, у меня не было причины стыдиться, и, если священник думал, что я поступил дурно, то он ошибался. – Я ее утешал.

–Утешал ее?

–За кого ты меня принимаешь? – Спросил я, сдерживая вспышку гнева. Я посмотрел на него сверху вниз, чувствуя отвращение к тому, что он мог даже просто предположить нечто подобное. – Ты не понимаешь, о чем говоришь.

–Отлично понимаю.

Я не дал ему закончить, поднеся палец к его носу.

–Придержи язык, святоша, прежде чем сказать то, о чем можешь сильно пожалеть. – Он замер и прищурился, но вняв моему предупреждению и помалкивал. – Я никогда бы не запятнал честь леди Беатрис, – сказал я, отстраняясь. – И, если ты сомневаешься в моих словах, можешь спросить ее лично.

Я ожидал, что Гилфорд попробует что-то возразить, но вместо этого он повернулся спиной и скрылся в своей палатке, оставив меня стоять в одиночестве и замешательстве. Как он мог так плохо подумать обо мне, когда все, что я сделал, это только попытался следовать его совету?

Со стороны костра слышался треск горящих веток и смех рыцарей. Я покачал головой, пытаясь вытряхнуть священника из головы, и пошел к ним.

18

На следующее утро я держался на расстоянии и от Гилфорда, и от Беатрис: я не хотел давать священнику повод думать, что его подозрения не безосновательны. Раз или два я встретил его взгляд, но большую часть времени он ехал впереди, не отдаляясь сильно, всегда в поле зрения или слуха, но всегда отдельно от нас.

Но когда в полдень мы остановились перекусить, англичанин подошел ко мне. Его возмущение остыло, потому что он пришел с опущенной головой и виноватым взглядом.

Он сел рядом со мной.

–Я должен извиниться за вчерашнее, – сказал он. – Я все неправильно понял, – он колебался, словно в поисках нужного слова. – Произошло недоразумение.

Я не отвечал и даже не смотрел на него, просто взял еще кусок хлеба.

–Боюсь, я был слишком поспешен в своих заключениях, – продолжал капеллан. – Просто я беспокоюсь за Беатрис. Я знаю ее с детства, и она мне очень дорога. Я надеюсь, ты поймешь.

–Я уже забыл об этом.

Я лгал. На самом деле, я провел немало времени, рассматривая все произошедшее с его позиции. Я не считал капеллана человеком, легко впадающим в гнев – по крайней мере, до вчерашнего вечера.

–Это хорошо, – Гилфорд кивнул, на его губах вновь играла мягкая улыбка, которую я привык видеть.

Тем не менее, я не мог не испытывать неловкости и пристально наблюдал за ним в течение следующих нескольких дней, хотя и сам не мог сказать, что я искал.

Остальная часть поезда прошла в унылом молчании: хороших новостей не было, а дождь и ветер не способствовали поднятию настроения. Не было ничего слышно ни об Эофервике, ни о Мале, и то, что вести не дошли ни до одного из городов, которые мы проезжали, тревожило меня все больше и больше.

Наконец в воскресенье, двадцать второго дня месяца февраля, спустя шесть дней после отъезда из Саффереби мы въехали в лес к северу от Лондона. Уже виден был холм Бишопсгейт, вершину которого занимал каменный храм и постройки монастыря Святой Этельбурги; его фасад горел оранжевым светом в лучах низкого солнца, как два с половиной года назад, когда я впервые пересек Узкое море. С тех пор я бывал в Лондоне чаще, чем мог вспомнить; больше нигде в Англии я не чувствовал себя, как дома.

Поля сменились домами, мы ехали через долину к воротам Бишопсгейт, одному из семи проходов в город, построенным из камня и высотой в тридцать футов. Я вспомнил, как в первый раз дивился городу: он больше походил на крепость. Но на сегодняшний день Лондон был самым большим городом королевства: в два раза больше Эофервика и превосходил размерами Кан и Руан, величайшие города Нормандии.

На дороге уже было тихо; время было позднее, и по моему разумению мужчинам пора было разойтись по домам к своим женам, пить пиво или медовуху у теплых очагов. Дети играли на обочине, гоняясь друг за другом между домами, едва замечая нас. Приятное разнообразие после Эофервика, где на французов пялились враждебно или, в лучшем случае, подозрительно. Конечно, на юге королевства давно привыкли к нашему присутствию, сдав город через месяц после нашей победы при Гастингсе. Но если люди в Лондоне уже пришли к пониманию, что мы пришли сюда, чтобы остаться надолго, северяне этого еще не сообразили.

Ворота выросли над нами, мощные и неприступные, как и должно быть, построенные сотни лет назад, хотя наверху была заметна кладка более светлого камня, где их ремонтировали и надстраивали. За деревянным парапетом на фоне пожелтевшего неба вырисовывались силуэты двух часовых; они смотрели на север через поля, копья в их руках были устремлены в небо, ветер развевал спускавшиеся из-под обода шлема длинные волосы. Сколько осад, сколько нападений выдержали эти стены? Сколько стражников несли вахту на этой башне?

Мы цепочкой въехали под тень арки; копыта громко цокали по брусчатке, отдаваясь эхом в темных углах. Четыре рыцаря, охраняющие вход, притопывали и дули на озябшие руки. Однако, когда они увидели, что почти все мы норманны, нам позволили пройти, и лучи заходящего солнца снова упали на мое лицо.

Мы продолжали подниматься в гору, пока не миновали церковь, после чего дорога стала снижаться к реке. Весь город раскинулся перед нами. Дома теснились вдоль главных улиц, неподвижные столбы дыма стояли над ними в тихом вечернем воздухе. За ними широкими изгибами плавно катились мутные воды Темзы. На реке было оживленно: рыбацкие лодки возвращались с уловом со стороны устья, торговые суда с широкими парусами и длинными веслами, одинокий боевой корабль пробивался вверх по течению. Я вспомнил прощальные слова Обера в Саффереби, и на мгновение подумал, что это мог быть "Крылатый Дракон", но сразу увидел парус – сине-белый, а не черно-желтый.

Над юго-восточной частью Лондона возвышался замок, еще более мощный, чем в Эофервике, а с далекого речного берега, в миле от города, на него смотрел собор аббатства в Вестминстере, его башни были далеко видны над крышами каменных и деревянных палат королевского дворца, домов и церквей Олдвика, старого города.

–Куда нам ехать? – Спросил я капеллана.

–До Виклинг-стрит, – ответил он. – Дом лорда Уильяма находится на другой стороне Уэлброка.

Я кивнул, вспоминая улицу и ручей, и мы продолжили путь вниз по склону в сторону моста, откуда шла прямая дорога через Темзу к Судверка, а оттуда к побережью и Узкому морю. Отчаянные крики пронзили воздух: на дорогу перед нами, хлопая крыльями, вылетела одинокая курица, за ней гналась девочка, крича от возбуждения, а за ними обеими женщина в сером платье. Мерный звон слышался из распахнутых дверей мастерской, где кузнец молотком правил светящуюся красным светом подкову; искры взлетали в воздух, когда он поворачивал ее щипцами и снова бросал на наковальню.

К тому времени, как мы добрались до дома Мале, солнце уже опустилось за крыши. Это был простой длинный дом высотой в два этажа, построенный из древесины и соломы. Черно-желтое знамя развевалось перед восточным фасадом. После его резиденции в Эофервике я испытал нечто вроде разочарования. Здесь не было ни частокола, ни привратницкой, просто невысокая ограда вокруг стен и конюшни на заднем дворе. Дубовая дверь открылась почти сразу, и на дорогу вышел один-единственный слуга, охранявший вход.

Гилфорд подъехал к нему и сказал несколько слов по-английски, привратник исчез внутри. Я спешился, махнул дружинникам сделать то же самое, а затем предложил руку леди Элис, чтобы помочь сойти с коня. Она приняла помощь, но не смотрела на меня, спускаясь с седла. Беатрис рядом с ней с благодарностью приняла руку Уэйса, оперлась на нее и изящно спрыгнула вниз.

Дубовая дверь снова отворилась, и появился высокий краснолицый англичанин; он улыбнулся священнику, и они обнялись, разговаривая на своем языке.

Гилфорд нарушил наше молчание.

–Леди Элис и Беатрис, – сказал он, указывая на них.

Англичанин опустился перед ними на одно колено, наклонился вперед и поцеловал руку каждой из дам.

–Миледи, – сказал он, – раз видеть вас в добром здравии. Когда до нас дошли новости из Эофервика, мы опасались худшего.

Как и капеллан, он хорошо говорил по-французски.

–Вигод, – продолжал Гилфорд, – это Танкред Динан, которому лорд Гийом доверил нашу безопасность. Танкред, это управляющий лорда Гийома, Вигод, сын Виглафа.

Стюард поднялся и спокойно оглядел меня сверху вниз. Его темные волосы были подрезаны довольно коротко для англичанина, на макушке розовела ранняя лысина. Верхнюю губу украшали густые усы, хотя подбородок был чисто выбрит. Он протянул руку, и я пожал ее.

–Вигод, я должна знать, – прервала нас леди Элис, – что слышно из Эофервика?

Англичанин отступил, его лицо стало серьезным.

–Прошу вас войти, миледи. Наверное лучше обсуждать такие вопросы в тепле, а не на открытом воздухе. – Он указал в сторону открытой двери. – Миледи, Гилфорд, – сказал он, а затем обратился к нам: – Сейчас мальчик покажет вам конюшни. – Он сунул голову в дом. – Осрик!

Появился парнишка лет четырнадцати или пятнадцати. Высокий и жилистый, в коричневом колпаке и с угрюмой физиономией. Его туника и клетчатые штаны были покрыты пятнами грязи, а в волосах торчали соломинки. Вигод положил ему руку на плечо и спокойно сказал что-то по-английски, а потом последовал в дом за женщинами и капелланом.

–Похоже, новости у него не очень хорошие, – пробормотал Уэйс.

–Посмотрим, – сказал я, хотя у меня было такое же чувство. – Если все так плохо, почему он не сказал нам сразу?

Уэйс пожал плечами. Осрик взял поводья капеллановой кобылы, а Филипп и Годфруа повели лошадей обеих дам, и мы прошли вдоль длинной стены дома через ручей в широкий двор, обнесенный забором.

–Ну вот мы и в Лондоне, – сказал Эдо.

–Наслаждайся, пока можешь, – ответил я. – Мы здесь ненадолго.

Тот факт, что мы тряслись в седлах целую неделю, не имел никакого значения для Гилфорда; я подозревал, что священник захочет ехать в ближайшее время. Он так ничего и не сказал о сообщении, которое вез, или о человеке, которому оно было предназначено. В дороге я не раз спрашивал его об этом, но он каждый раз отказывался отвечать. Это сильно беспокоило меня, потому что мы должны были спешить, но не понимали, почему именно.

–Тогда я сегодня же навещу веселых девиц в Судверка, – заявил Эдо.

Я не возражал.

–Валяй, тебе же не надо хранить супружескую верность.

–В Судверка? – Переспросил Радульф. – На этой стороне реки есть бордели и получше.

Эдо повернулся к нему.

–Да что ты понимаешь в девках, щенок? Держу пари, тебе приходится видеть голую женщину не чаще раза в год.

Радульф самодовольно улыбнулся.

–Чаще, чем ты смог бы сосчитать.

–Это он за сестрой в бане подглядывал, – сказал Годфруа.

Я рассмеялся вместе со всеми; глаза Радульфа сузились и он сурово уставился на Годфруа, который хранил бесстрастное выражение лица.

В конюшне Осрик показал нам свободные стойла, а затем оставил нас, пока мы снимали седла и уздечки с лошадей. Они усердно поработали несколько дней и честно заслужили отдых. Я надеялся, что для следующей поездки мы сможем получить свежих лошадей; у Мале были неплохие лошади, четыре из них даже лучше, чем хорошие, а высокий черный жеребец напомнил мне Ролло. Два конюха споро приступили к работе, чистя лошадей и осматривая их копыта.

Вскоре вернулся Осрик с полными ведрами воды и мешком зерна, под мышками он умудрился зажать пучки свежего сена; как только мы закончили с лошадьми, он провел нас обратно через темный двор в зал. За все это время он не сказал ни слова, даже конюхам, которые, думаю, говорили на одном с ним языке.

Внутри было темно, окон не было совсем, а стены были закрыты кожаными шторами, чтобы не пропускать сквозняков. Очаг недавно протопили сырой древесиной, огонь потрескивал и курился белым дымом. Гилфорд с Вигодом сидели на табуретах перед низким круглым столиком с кувшином и кружками, а над ними стоял такой густой запах медовухи, хоть топор вешай.

Женщин не было видно, и я предположил, что они отправились отдыхать в свои комнаты.

Вигод смотрел, как мы приближаемся.

–Добро пожаловать, – сказал он нам и пробормотал несколько слов Осрику.

Мальчик хмыкнул и направился к дверям, в которые мы вошли.

–Извиняюсь за его манеры, – управляющий проводил его взглядом.

–Он не слишком разговорчив, – заметил я, садясь на один из поставленных для нас табуретов.

–Он ничего не говорит, хотя понимает хорошо. Не беспокойтесь о нем, он может быть немым и не слишком любезным, но работает, как лошадь, за что я его и держу здесь. – Он разлил по кружкам мед из кувшина, а затем сделал глоток из своей чашки. – Я слышал, в пути вам скучать не пришлось.

–Значит, Гилфорд рассказал тебе, что произошло на реке?

–Могу только пожалеть, что не видел этого собственными глазами.

Я недоверчиво посмотрел на него.

–Ты бы так не говорил, если бы удирал вместе с нами. – Даже, учитывая, что мы добрались до Лондона живыми и невредимыми, я не забыл, как близко к краю мы были. – Так что за новости?

Управляющий наклонился вперед.

–Очень скудные, к сожалению, – сказал он. – Четыре дня назад стало известно, что армия осадила Эофервик. Вскоре после этого мы услышали о восстании в городе. – Он вздохнул. – А вчера пришла новость, что мятежники взяли город.

–Взяли город? – Я знал, что это возможно, и все-таки не мог поверить.

Сомнения Мале оказались обоснованными.

–Вот так, – сказал Вигод. – В прошлый понедельник на рассвете горожане захватили одни ворота. Они перебили стражу и открыли город мятежникам.

–Неужели наши не сопротивлялись? – Спросил Уэйс.

–Лорд Гийом выехал из замка с сотней рыцарей, – сказал Вигод. – Он попытался остановить их, перебил множество народу, но потом по реке к Эдгару подошло не меньше десятка кораблей.

–Мы видели этот флот, – пробормотал Эдо.

–Скорее всего, – согласился Вигод. – Они высадились и сразу напали на отряд лорда Гийома с тыла. Он был вынужден отступить к замку вместе с лордом Гилбертом и теми, кто уцелел из их людей. Говорят, что было убито около трехсот норманнов.

Я выругался себе под нос. Потеря трехсот бойцов была невосполнима.

–Говорят еще хуже, – продолжал управляющий. – Люди Эдгара провозгласили его королем не только Нортумбрии, но и всей Англии.

Я покачал головой; события развивались слишком быстро. В конце концов, прошло всего несколько недель с тех пор, как наше войско взяло Дунхольм. Как могло все так круто перемениться с тех пор?

–Что происходит сейчас? – Спросил я.

– Король собирает силы для похода на север, и как можно скорее. Вышел приказ для всех его вассалов вокруг Лондона и вдоль северной дороги. Поговаривают, что он может даже собрать фирд, как в прошлом году, когда он шел на Суссекс.

–Фирд? – Спросил Филипп.

–Английское ополчение, – объяснил Гилфорд. – По закону для защиты графства местные таны должны прийти с мужчинами, которые живут на их землях.

–Крестьянский сброд, – сказал я.

По моему опыту эти вояки с грехом пополам могли держать копье, не говоря уже о том, чтобы убить рыцаря. Это были обычные фермеры, привыкшие пахать землю и сажать овес.

–Согласятся ли они выступить против своих соотечественников? – Спросил Филипп.

–Они сделали это в Суссексе, – ответил Эдо.

– Город падет, как только мы осадим его, – уверенно сказал Уэйс. – Им не придется драться.

–Но они должны будут, если их призовут, – возразил Вигод. – Они будут бороться с любым, кто восстанет против законного короля.

–Времена изменились, – добавил Гилфорд. – Король Эдуард мертв и Гарольд тоже. Люди на юге это понимают, они не хотят видеть Эдгара Этлинга своим королем вместо Уильяма.

–Но ты не можешь быть в этом уверен, – сказал я.

Капеллан был близок Мале на протяжении многих лет, и я мог поверить, что для него – как, возможно, и для Вигода – узы дружбы могли взять верх над преданностью соотечественникам. Отслужив у лорда Роберта больше десятка кампаний, я по себе знал, насколько мощными могут быть такие связи. Но я был уверен, что большинство англичан не разделяют их чувства. И хотя со временем они научились жить рядом с нами, я не мог заставить себя поверить, что они не могут желать короля одной крови с ними. В конце концов, это были те самые люди, которые два с половиной года назад стояли против нас при Гастингсе под знаменами узурпатора.

–Эдгар в их глазах иностранец и чужак, – сказал Гилфорд. – Он родился и вырос далеко отсюда; он лишь косвенно относится к старому королевскому роду. У них нет любви к нему, во всяком случае, не больше, чем к королю Гийому.

–И все же людские сердца переменчивы, – предположил Эдо. – Если Эдгар удержит Эофервик, и королевская армия не сможет изгнать его, они могут начать думать иначе.

Я пригубил медовухи из моей кружки, но она оказалась такой горькой, что я быстро проглотил ее.

–Сколько человек уже собрал король в Лондоне? – Спросил я управляющего.

–Около трехсот рыцарей, и наверное, человек пятьсот пеших, – ответил он. – Когда они двинутся на север, к ним присоединится еще больше.

–Не забывайте, что сейчас зима, – сказал Уэйс. – Король может призвать своих баронов, но в это время года они вряд ли будут готовы к войне. Они не смогут собраться быстро.

Он взглянул на меня. Я вспомнил о нашем разговоре на палубе "Крылатого Дракона" и снова задумался, как долго сможет Мале продержаться в замке? И как скоро король сможет подойти с войском и выручить его?

–Чтобы отбить Эофервик, ему понадобится каждый человек, которого он сейчас сможет собрать, – сказал Эдо. – Там мы нужны больше, чем здесь.