Текст книги "Подземный меридиан"
Автор книги: Иван Дроздов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
4
В институт Самарин пришел в девятом часу. Андрей явился на работу, как на праздник, в новом коричневом костюме, чисто выбрит, подстрижен. С волнением вошел он в левое крыло здания. Долго ходил по коридорам, читал вывески на дверях – названия отделов, секторов... В лаборатории шахтной автоматики ему предстояло трудиться. Как знать, может быть, пройдет несколько лет и он станет таким же уважаемым человеком в науке, как, скажем, вот: «Старший научный сотрудник И. М. Грива», или: «Заместитель начальника лаборатории Л. Г. Папиашвили».
Перед дверью Папиашвили Самарин остановился. Вспомнил, как третьего дня этот молодой, модно одетый человек велел позвать Самарина. У них произошел неприятный разговор.
– Я полагаю, ваш АКУ,– вежливо говорил Папиашвили,– имеет прямое отношение к автоматизации шахт. Значит, лаборатория шахтной автоматики и вы, товарищ Самарин, решают одни и те лее задачи. И нам известно, что вы охотно пользуетесь трудами нашей лаборатории. Нам только неясно, почему при этом вы не ставите нас в известность?.. Нам, извините, это не нравится.
Папиашвили говорил спокойно, но глаза его метали холодные искры. Несоразмерно большая голова, приплюснутое со стороны щек лицо – каждая складка обнаруживала нервозность и неприязнь. Только губы, сухие и бескровные, то и дело раскрывались в улыбку, но и улыбка его была такой же холодной, как и глаза.
– Очевидно, тут вышло недоразумение, Леон Георгиевич. Я не знаю трудов вашей лаборатории, а потому и не мог ими пользоваться.
– Верно, голубчик, верно! Возможно, я не так выразился. Мы не собираемся вас обвинять, но и вы и мы – работники одного института; вам, надо полагать, тоже не безразлична репутация нашей фирмы.
– Что же от меня требуется?
– Техническая документация прибора. АКУ хоть и внедрен на шахты, но он ещё несовершенен, над ним надо работать – тут вам без помощи лаборатории не обойтись.
– У меня нет чертежей,– сказал Андрей,– я их отослал в Центральное бюро по изобретательству.
Улыбка стаяла с лица Папиашвили, на Самарина сыпались одни холодные искры.
– Позвольте, а документация?
Андрей пожал плечами, извинился и склонился над рабочим столом.
С того дня Самарин не видел Папиашвили – этого стройного молодца, всегда одетого ярко и с иголочки.
Пока Андрей слонялся по коридорам, предавался размышлениям, ученые явились на работу и заполнили все комнаты.
В кабинет Каирова вошли несколько человек. За ними вошел и Самарин. Каиров махнул ему рукой, приглашая садиться.
Андрей не прошел вперед, а присел в кресло за спиной молодой женщины с копной крашеных рыжих волос. Она, очевидно, не заметила вошедшего и продолжала не слишком вежливым тоном:
– Если вы решили, что я за какие-то гроши буду тянуть всю теорию, то вы ошиблись.
– Милая, золотце, нет у меня возможности...
Разговор принимал меркантильный характер.
– Мы знаем, что у вас есть и чего у вас нет. У вас всегда была для меня одна работа. Марта, делай то, Марта, делай это. А что Марта ежемесячно теряет сто десять рублей – это никого не занимает.
– Позвольте, какие сто десять рублей?
– Кандидатские! Вот какие!..
– Но вы же не кандидат!
– В том-то и дело, что не кандидат. А когда стану кандидатом, буду получать на сто десять рублей больше.
– Но кандидатскую надо защитить. Пишите диссертацию, подавайте на учёный совет...
Марта прервала Каирова:
– Вы полагаете, Борис Фомич, что я не понимаю кухни? Скажите вы мне завтра, что в ученом совете будет у меня серьезная поддержка, я тогда с превеликим удовольствием.
– Но я же не могу...
– Расскажите другим, что вы можете, а что не можете... Нет, Борис Фомич, зачем вам надо думать, что вы разговариваете с наивным человеком.
Женщина взмахнула пухлой короткой рукой и круто повернулась. Тут она заметила Самарина и на ходу кинула на него недобрый, раздраженный взгляд.
Каиров смотрел ей вслед, покачивая головой:
– Ну, характер!..
Краем глаза он скользнул по лицу Самарина. Андрей поднялся с кресла, хотел представиться, но Борис Фомич широким жестом удержал его в кресле. Ему было совестно за только что состоявшийся интимный разговор со своей сотрудницей, и он хотел как-то сгладить неприятное впечатление.
– Видали вы эту женщину! – кивнул он на дверь.– Она теряет сто десять рублей. А я теряю пятьсот оттого, что я не академик. Странная логика!..
Едва Борис Фомич раскрыл рот, чтобы начать беседу с новым сотрудником, как в кабинет вошел начальник шахты «Зеленодольская» Селезнев и с ним Денис Баринов – бригадир комплексной угледобычной бригады. Он впервые видел Самарина после возвращения его с курорта и очень обрадовался Другу, но из чувства деликатности не подошел к нему, а с улыбкой кивнул из-за спины Селезнева.
Начальник шахты Александр Петрович Селезнев недобро, исподлобья смотрел на хозяина кабинета. Самой замечательной деталью его лица был длинный, красиво очерченный нос – сбоку он походил на саблю. На капризно вздернутой губе непокорно торчали черные, коротко остриженные усы.
– Андрей Ильич, вы тоже тут,– заговорил Селезнев, кивнув Самарину,– очень кстати. Мы ведь и по вашу душу пришли, то есть вашу новую машину просить у Бориса Фомича хотели. Мы первыми установили у себя на шахте ваш приборчик АКУ, а теперь, по традиции, давайте нам и машину.
– Помилуйте! – взмолился Каиров, откинувшись в кресле.– Какая машина? Да с чего вы взяли, что машина у Андрея Ильича готова?.. Мы к ней, можно сказать, только-только подступаемся, а они – давай на шахту.– И незаметно подмигнул Самарину. Андрей улыбнулся и покачал согласно головой, хотя и не мог понять, почему Каиров говорит так.
Селезнев как-то неспокойно подвинулся на стуле, тревожно взглянул на Баринова – видимо, по его инициативе явился он к Каирову за новой машиной. Денис тоже сделал нетерпеливое движение, крякнул в ладонь. По рассказам Пивня, Бритько, Кантышева да и по своим собственным наблюдениям, Баринов знал о скором завершении работ над машиной, но теперь дрогнул, уверенность его поколебалась.
– Хорошо, Борис Фомич,– примирительно заговорил Селезнев.– Не готова – значит, не готова. Но вы нам пообещайте: как только «Советчик диспетчера» будет готов, вы установите его на нашей шахте.
– Сдаюсь! Уговорили.
Борис Фомич воздел над головой руки. Про себя подумал: это хорошо, что Селезнева интересует самаринская машина – им-то он её и отдаст, как только она будет готова. Каиров боялся другого: как бы Селезнев не поднял шум по поводу самаринского АКУ. И ещё Каиров опасался, что Селезнев попросит у него схему будущей автоматизации шахты «Зеленодольская». ещё в прошлом году Каиров выступил на областном партийно-хозяйственном активе, где сказал, что разработана схема комплексной автоматизации шахты «Зеленодольская». Шахта-автомат – мечта горняков – безлюдное подземное предприятие недалекого будущего. С тех пор Селезнев пристал к Каирову: покажите да покажите нам схему автоматизации «Зеленодольской». Каиров отговаривался как только мог, наконец утих интерес начальника шахты к схеме: догадался, что не все сказанное оратором с трибуны нужно понимать буквально. Впрочем, Каиров вскоре начал испытывать на «Зеленодольской» первую установку гидроподъема, созданную в свое время лабораторией, но теперь уже было видно: гидроподъем не пойдет, в него заложены принципиально ошибочные решения. Каиров ждал грозы; тучи уже собирались в институте: директор обещал вы нести на учёный совет разговор о бесплодной работе лаборатории Каирова. «Ему, мужлану, не понять,– думал о Шатилове Каиров,– что жертвы в науке – естественное дело, без них не обойтись». Но теперь у Каирова есть АКУ, СД-1; теперь Каирову не страшны никакие тучи.
– Извините, как ваше имя? – обратился Каиров к Баринову.
– Денис Баринов.
– Очень хорошо, товарищи, очень приятно…
Каиров говорил тихо, в нос. Он тайно и, может быть, подсознательно подражал манере Шатилова.
– Запишем и вас сюда... Нет, нет, вот сюда, в святцы. Здесь у меня начальники, друзья и все прочие важные лица. Занесем надолго, навсегда. Селезнев-то у меня на первом месте значится, а вас нет. А Ведь нам с вами дело делать – не в прятки играть. М-да... Именно с вами и ни с кем другим. Шахту «Зеленодольская» мы давно решили превратить в экспериментальную базу, в полигон для испытаний новой техники, но все как-то недосуг было к вам приехать, доложить коллективу рабочих, инженеров. У вас, как я слышал, и московские физики бывают. Вот так, пусть смотрят, учатся. К нам скоро не только из Москвы за наукой приезжать станут, а и со всего мира. Мд-а...
Борис Фомич записывал фамилию Баринова в блокнот, старательно выводил каждую букву.
– Отношения между людьми,– продолжал он, когда кончил писать,– это, как бы вам сказать, фатум, судьба. Мы можем друг другу нравиться, а можем и не нравиться, но обойтись друг без друга не можем. Потому как связаны делом, судьбой. Так я говорю, Александр Петрович, или я не так говорю?..
– Верно, Борис Фомич. Опять же и мы вам...
– Нужны, Александр Петрович, ох как бываете нужны вы нашему брату, учёному. Приборчик испытать, опыт под землей поставить – как тут без начальника шахты, без бригадира обойдешься?.. Связь науки и практики. Движущая сила технического прогресса!.. Но позвольте, братцы, зачем вам малая электронная машина? Вы же знаете, что на вашей шахте будет осуществляться план комплексной автоматизации. В плане нет электронной машины, но зато там есть кое-что другое.
Тут Каиров метнул быстрый взгляд на Селезнева. И взгляд его говорил: «Как видишь, милый друг, я не забыл того, что говорил на собрании, но только не от одного меня зависит дело».
– План мы отправили в Москву,– сказал Каиров,– там его покрутят, потрясут, на свет десять раз посмотрят, и если одобрят, мы тотчас же с ним приедем к вам на шахту.
– Нас, Борис Фомич, не только далекая перспектива интересует, мы хотим и сегодня иметь автоматы. Вам, наверное, известно, что «Зеленодольская» крутой пласт грызет. Чем грызет? Устаревшим комбайном, а кое-где и отбойным молоточком!.. Техника первых пятилеток. Там, в вышине, под самыми звездами летают космические корабли; на земле конструкторы создают заводы-автоматы, электростанции, управляемые на расстоянии, а под землей – устаревший комбайн!
– В плане мы предусмотрели автоматизацию, высокую степень автоматизации, но если уж говорить начистоту, то мы не поднесем вам на блюдечке шахту-автомат. И никто вам не поднесет. Шахта-автомат – фантазия, блажь некомпетентных людей.
Каирову захотелось пофилософствовать. На него напал зуд откровения и красноречия.
– Ах, ребятушки вы мои! Будьте вы взрослыми и не верьте всяким россказням. Мало ли какие идеи приходят в голову иным ученым, особенно теоретикам. Им нужно свою зарплату отрабатывать, чины да звания получать, вот они и рисуют безлюдные гидрорудники да шахты-автоматы. А мы люди дела, наш институт производственный – нам не до фантазий. Проблемы автоматизации решаем поочередно и по частям. Например, догадались, что при помощи водички уголек можно на-гора поднимать – и сооружаем гидроподъемник. А там, глядишь, и соорудим электронно-вычислительную машину для шахт. Тогда у нас пойдут и шагающая крепь на крутых пластах, и автоматический транспортер, и многие другие механизмы. Но и тогда ещё далеко будет до безлюдной выемки. К автоматизации надо идти шажка ми – топ-топ, топ-топ... Недавно к нам пришли горноспасатели. Так, мол, и так, коллеги, на шахтах случаются взрывы. Нет-нет да и бабахнет в забое. Так нам бы приборчик такой, чтоб внутреннее давление почвы измерял, места скопления газов улавливал. А мы им и говорим: приборчик вам? Пожалуйста, соорудим приборчик. Сделаем ещё один шажок к сплошной автоматизации. Дайте нам срок, будет вам и белка, будет и свисток. Вставим в электронную машину дополнительный блок, она и этот орешек раскусит.– И, обращаясь к Самарину: – Верно я говорю? – Потом продолжил, оглядывая всех: – Как видите, задачи решаем малые, локальные. Фантазий лишних не разводим. Автоматизируем отдельные процессы. Особенно на крутых пластах. Тут уж не до жиру, быть бы живу. Вот и вся наша философия.
Денис во время беседы сидел, подавшись вперед, положив ладони на колени. Он смотрел на Каирова так, будто перед ним сидел не человек, а диковинное существо, и ждал, что же это существо будет делать дальше, как оно поведет себя в следующую минуту. Баринов слышал, что Каиров большой учёный, о нем распространялись слухи, как о человеке передовом, современном,– понятен был интерес рабочего к такому учёному. Но мало-помалу в пространном монологе Каирова о задачах науки Денис стал улавливать мысли человека обыкновенного и даже консервативного. В самом деле, что значит: «К автоматизации надо идти шажками». А если случилась возможность широко шагнуть, как, например, с диспетчером Самарина? Или опыты Пивня?.. Да они вообще сулят коренные перемены в угольных делах. Наконец, его собственная, Денисова, идея комплексной угледобычной бригады?.. Разве она не привела к революции в организации труда на шахте? А он говорит: «шажками... топ-топ...» Нет, Денису явно не нравилась философия Каирова. Мысленно он её окрестил «черепашьей». И немало дивился такому консерватизму в мыслях учёного.
Селезнев вел себя неспокойно. Он хоть и внимательно слушал Каирова, но все время ерзал на стуле, откидывался назад, всплескивал руками. В другой раз, покачивая головой, что-то бормотал себе под нос.
– Вас, учёных, нужно лицом повернуть к крутым пластам,– сказал Селезнев, едва скрывая раздражение, когда Каиров на минуту смолк.– Промышленность комбайны для нас выпускает, кое-где струги установлены, а приборное хозяйство отстает. Автоматика у нас не ночевала.
– «Атаман» сноровист, кровля слабая, тут нужна особая система автоматики,– вставил Борис Фомич, нажимая на слово «атаман» – так горняки окрестили самый крутой пласт угольного бассейна.
Начальник шахты не согласился с доводами Каирова, но и не протестовал. Он, правда, не скрывал своего несогласия, но почему-то не считал нужным возражать собеседнику. И когда Каиров кончил говорить, Селезнев, хлопнув в ладоши, сказал:
– Ладно! Вы нам только об одном скажите: когда будет электронная машина?
– Мила-ай!..– протянул Каиров.– Она ещё в чертежах только да в наших головушках,—он показал жестом руки на свой лоб и на лоб Самарина.
Зазвонил телефон. Каиров поднял трубку. Выслушав, ответил:
– Сейчас приду,– и, положив трубку: – Извините, меня вызывает директор.
– Ладно, что ж...– проговорил Селезнев и поднялся. Селезнев и Баринов вышли из кабинета вместе с Каировым. Самарин шел следом и думал: «Какая-то чертовщина!.. Почему Борис Фомич считает машину далекой от завершения?..» Поравнявшись с Каировым, он спросил:
– Когда мне к вам зайти?
– После обеда,– сказал начальник лаборатории и простился с горняками.
После разговора с Шатиловым Борис Фомич пошёл обедать домой. Мария была в своей комнате, лежала на софе и просматривала текст роли, которую ей дали из недавно написанной местным драматургом Евгением Сычом пьесы «Покоренный «Атаман».
– Ты будешь сегодня меня кормить? – сказал он, присаживаясь у нее в ногах и стараясь заглянуть через край рукописи в глаза жены. Мария опустила листы и с минуту молча смотрела на мужа. Потом сказала:
– Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра я кормить тебя не буду. Ты сам будешь кормиться.
Мария произнесла эти слова тем тоном, за которым – Каиров понял это – кроется решимость, тщательно обдуманная убежденность. Она и раньше протестовала против кухонных работ, ссылаясь на загруженность в театре, но то были кратковременные вспышки досады, обиды – они налетали, как тучки на ясное небо, и тут же проходили, не оставляя следа, не производя перемен в бытовом укладе. Сейчас же бунт был настоящим, и навеян он был не вспышкой досады, а чем-то иным, серьезным, глубоким. «После курорта её словно подменили»,– с горечью в сердце подумал Каиров и, не в силах сдержать нахлынувшей злости, выпалил:
– Раньше я не слышал от тебя таких речей. Ты, видно, в море почерпнула новую философию?..
Мария молчала. И Каиров, уже не владея собой, продолжал:
– Или там философа встретила?
Маша приподнялась на валик софы; не сводя с мужа спокойного взгляда, проговорила:
– Да, встретила. Он хоть и не философ, но человек умный. И вежливый, не в пример некоторым ученым мужам.
– Кто же этот... философ?
В ней вдруг взыграло что-то озорное, бунтующее, и она выпалила:
– Самарин. Он, кстати, работает в вашем институте.
Каиров вздрогнул, точно его ударили в спину, затем медленно поднялся и сиплым, не своим голосом крикнул:
– Шлюха!.. За мои-то денежки!..– И отскочил от софы, отвернулся к окну, сгорбился, сжался, точно в ожидании удара.
Маша тоже поднялась. Медленно пошла из комнаты. С порога обернулась и сказала:
– Деньги я зарабатываю сама. А оскорбление... я вам не прощу...
Каиров, забыв и об обиде, выскочил из дому. Шел на работу в полузабытьи. Одна только мысль сверлила его мозг: «Да, не простит! Нет, не простит!»
Он почти не помнил, как проходил мимо вахтера, как открыл дверь своего кабинета, сел за стол. Когда поднял голову – перед ним Самарин. Глянул на него и сник, склонился над стеклом, лежащим на столе. Резко проговорил:
– Вы меня извините, я сегодня нездоров и сейчас поеду домой. А вы идите к Папиашвили. Он вас введет в курс дела.
Сказал это и зачем-то выдвинул ящик письменного стола.
Папиашвили никогда не служил в армии, но задачи сотрудникам умел ставить коротко, по-военному. Самарину он сообщил:
– Ваша тема – СД-1. Вы – исполнитель, Каиров – научный руководитель. Каждый день вы должны представлять мне две-три странички технических описаний вашей машины. Это норма. Описания мы будем включать в печатные труды лаборатории.
Самарин кивал головой, соглашаясь на все эти требования, с удовольствием их принимая и всем видом своим выражая благодарность Папиашвили, признавшему в нем полезного для науки человека и теперь с таким сердечным участием создающему прекрасные условия для его работы.
– Я не один делаю машину, со мной ребята,– посчитал своим долгом уточнить Самарин.
– Тоже соавторы?
– Почему соавторы?.. Они и есть авторы, они и я – мы вместе.
– Пусть ребята трудятся. Потом решим... Да, все остальное потом. И вот ещё что, Андрей Ильич,– Каирову не досаждайте. У него своих дел по горло.
Он – теоретик, величина. Мы его ограждаем...
– Понимаю,– кивнул Самарин.
– Борис Фомич и не во всем помочь сумеет: в науке не только тот силен, кто... головой варит...– Папиашвили постучал кулаком по своей кудлатой густоволосой голове,– а и тот, кто знает, где что лежит. Учёному нюх нужен, расторопность – такой быстрее ищет и находит. Посмотрите на картотеку,– он обвел рукой стеллажи с папками, ящиками, подшивками.– Думаете, статьи, журналы?.. Нет, здесь названия источников. Скажите, что вам надо,– и Папиашвили найдет. Папиашвили рад помочь хорошему человеку.
Он встал из-за стола и протянул руку.
Самарин вышел от Папиашвили в хорошем настроении. «Не так он сердит,– думал Андрей о своем новом начальнике.– «... в науке не тот силен, кто... головой варит...» Ишь как! Оригинальничает, конечно. Перегибает... Однако в наше время и вправду в науке много наготовлено. Тот, кто умеет подбирать, приводить в систему – тоже полезное дело делает».
Весь первый день Андрей сидел в отведенной ему комнате, изучал нужные ему схемы. Потом сходил в цех, взял готовый блок машины. Хотел было описывать узлы, детали. Но подумал: «Наверное, вначале надо объяснить общий замысел машины – для чего она создается, что побудило к её созданию».
И Андрей перенесся мыслями на шахту. Больше трех лет он изучает «Зеленодольскую» – излазил штреки и лавы, работал крепильщиком в бригаде Дениса Баринова, сидел у пульта многоканатной подъемной машины, ездил в кабине подземного электровоза. И все смотрел: куда может дотянуться незримая рука электронного диспетчера, где установить датчики. По его замыслам, они должны были «просматривать» и «прослушивать» каждый уголок шахты. Где-то вздуло почву и прогнуло рельс – радиолуч, или фотоэлемент, или сверхчувствительный сейсмограф мгновенно пошлют сигнал электронному диспетчеру, а он из многих вариантов выберет единственно правильное решение и сообщит о нем дежурному инженеру. В конце смены СД-1 подсчитает тонны добытого угля, распределит места по бригадам, пошлет готовые цифры в бухгалтерию. И много других полезных дел совершит электронный диспетчер; может быть, не сегодня, а в недалеком будущем он станет включать и выключать угледобычные машины, посылать под землю воздух, давать сигнал передвижным кранам, включать моторы электропоездов.
А в будущем... может быть, не очень далеком...
Андрей вспомнил, как однажды он видел сон: «Атаман» – самый крутой пласт угольного бассейна черной горой стоит. Антрацитовая чешуя горит в лучах светила. Где-то высоко-высоко в небе стрекочет вертолет. Из него высовывается человек в белой рубашке и голубой шляпе, протягивает к стене никелированный молоточек, тихонько постукивает... И сверху, с шумом и грохотом, валятся тысячетонные глыбы угля.
А по степи, точно резвые муравьи, разбегаются железнодорожные составы. Они везут и везут уголь...
Андрей склонился над бумагой и стал писать. Писал он о шахте, о трудной работе горняков, о своем желании помочь этим замечательным людям. Писал он и о том, что в мире много создано электронно-вычислительных машин, но ни одна из них не рассчитана специально для шахты. Рассказал он о машинах американских, английских, французских, японских – о тех, с которыми ему приходилось встречаться, устройство которых он знал.
Андрей увлекся работой, потерял счет времени и только тогда остановился, когда кончилась бумага. Перед ним было двенадцать страниц, исписанных мелким шрифтом.
