Текст книги "Альтер Эго. Московские Звезды (СИ)"

Автор книги: Иван Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Кэтрин переглянулась с Сергеем, глаза ее сказали:

«Вот видишь, я была права».

Он только слегка пожал плечами.

– В каком смысле – на пруду? – переспросила Виктория про сцену.

– В том, что это плавучая эстрада, на понтоне, но там все вполне театрально, только занавеса нет.

– О, это ничего, можно использовать эффекты. Например, пар или световой занавес, – охотно подключился к разговору Жан Клод. – Мы могли бы показать отрывок из нашего шоу и соединить с балетом, я как раз собирался предложить это Виктории и мсье Полю.

Бертье звал Вику по имени, а не госпожой Майер, как и все домашние.

– Это может быть интересно, да, – взъерошил волосы Шарден.

– Давайте мы сделаем одно, – охладил их фантазии Макс, – у меня фотографы и оператор ждут уже полчаса, а Кэтрин не одета и не причесана.

– А надо? – Катя удивилась, но довольно улыбалась, ей и самой не терпелось примерить готовый костюм.

– Еще вчера надо, на телевидении ждут материал, чтобы смонтировать рекламный ролик, в оргкомитете конкурса – видеозапись. Я клятвенно обещал, что пришлю. Мы сейчас попробуем немного записать репетицию, а там подумаем, что посылать. Кэтрин, пожалуйста, хватит уже любоваться на Сергея, иди переоденься, а мы пока проверим, как выставили свет в зале, и подключим с видеорежиссером аппаратуру. Мсье Поль, прошу с нами, ваши советы необходимы.

И все они говорили разом, оживленно. Это настроение сохранялось с того первого дня, как начали репетировать и собирать спектакль, и только нарастало, охватывало все больше людей.

Сергей опять поймал взгляд Кати. Та связь, что установилась между ними на сцене, только крепла. Она обходилась и без прикосновений. Но для «Весенних вод» требовалось особое доверие и близость.

Мсье Поль, просмотрев те записи, что удалось отыскать, все больше усложнял номер. Уже трудно было понять – балета здесь больше или акробатики. Технически Катя и Сергей справлялись безупречно, они много раз повторяли немыслимые воздушные поддержки и ни разу не осеклись, как будто сто лет танцевали «Весенние воды» вместе.

При этом мсье Поль был недоволен, он говорил, что техника без чувств бессмысленна, не убедительна, раздражает.

– Вы должны танцевать любовь, – твердил он.

– Легко сказать – танцевать любовь, – ворчал Сергей.

Телевизионщики вырубили свет и ушли на перерыв в гостиную, пить чай. Отснятое было категорически отвергнуто Шарденом. Сергею тоже не нравилось, а Макс возмутился:

– Чего ему надо? Все чисто, без помарок. Смонтировали бы сегодня.

– Нет, он прав. Вот в «Жизель» у нас хорошо получается, а тут нет. Почему? – безнадежно развела руками Катя

– Любовь здесь счастливая нужна, живая, горячая, а не виллиса с могильными цветочками, – раздраженно сказал ей Сергей, когда они остались в репетиционном зале одни. – Целый час долбались, и все без толку!

Он вытирался полотенцем, «Весенние воды» прошибли до седьмого пота, на камеру вполноги не станцуешь.

Софиты погасили, жара спала, стало полегче дышать.

– Не сердись, Сережа, это я виновата, что не получается. Боюсь я…

Она подошла и стояла перед ним совсем как в той сцене из первого акта «Жизели», после того, как Ганс показывает шпагу Альберта и обман раскрывается. А Жизель все не верит, идет к Альберту беззащитная, с открытой душой.

Сергей замер, пораженный безнадежным отчаянием в ее глазах. Бросил полотенце на палку, взял Кэтрин за руки, удерживая в своих, прижал к груди.

– Чего? Чего ты боишься, Катя? Что уроню на поддержках?

Она высвободила руку, отвела пряди мокрых волос с его лба, погладила Сергея по щеке, едва заметно улыбнулась. Слабо, болезненно, едва слышно, как чахоточная в последнюю весну, ответила:

– Любви боюсь… счастливой. Что обманет.

– Кать, ну ты чего? Разве можно так жить? – Сергей хотел утешать, но это и было бы обманом. Не утешения ждала она от него, а решения. Сейчас не о «Весенних водах», не о танце они говорили, а о себе.

– А если не любовь счастливую, в которую мы никак поверить не можем, а надежду, что она будет? Если так?

Он не поцеловал, только провел пальцами по Катиным губам, а она вдруг отпрянула, сорвалась, побежала в столовую и звала:

– Стасик! Станислав, скорее.

Сергей решил, что обиделась, хотел догнать, объяснить, но крик Кэтрин был таким испуганным, громким, что в репетиционный зал, навстречу Кате ринулись все: и Станислав, и Вика, и Поль с Максимом, и оператор со всей командой. Они столкнулись с Кэтрин в проходном кабинете и посыпались тревожные вопросы.

– Что случилось? Что произошло?

Вика быстро ощупывала Катю, плечи, руки, убедилась, что травмы нет, и охнула запоздало.

– Что-то с Сережей?

– Нет, я в порядке, – успокоил Сергей.

А Кэтрин металась между ними, как безумная.

– Скорее, скорее снимайте! Стасик, а, вот ты, – она схватила пианиста за руку и потащила к роялю, – ты сыграй нам, сыграй сейчас… А вы снимайте!

Никто ей не возражал, но и не исполнял ее просьбы. И почему-то все смотрели на Макса. А он на Катю и Сергея и вдруг тоже закричал:

– Что вы стоите, свет давайте! Стас, за рояль, делайте, как она говорит!

Через несколько минут все стояли на изготовке и ждали щелчка хлопушки.

Катю трясло от возбуждения.

– Сережа… Надежду, да… Надо танцевать надежду. Если сейчас получится – значит, да…

– Катя, успокойся, нельзя так выходить, опасно. Ты не в себе!

– Не останавливай, я хочу, хочу поверить! А упаду – значит, упаду.

– Не упадешь, – пристально глядя ей в глаза, произнес Сергей, вложил в эти слова всю силу убеждения, все чувство, на какое был способен. Взял ее лицо в ладони, осторожно, с нежностью удерживал несколько секунд и повторил: – Не упадешь, обещаю… – Потом глянул на оператора и сказал: – Мы готовы. – И Станиславу: – Стас, начинай!

А дальше их подхватила музыка Рахманинова, они побежали, потом полетели, танец дал им и силу, и крылья.

Сергей чувствовал восторг и безоглядное доверие Кати. Она была вся его. Хотела, ждала любви, призывала, манила, отдавалась. И столько в ее движениях было радости и удивления перед возможным счастьем.

Катя – наяда, сверкающий бурный ручей, который он должен догнать и не остановить, нет, а погрузиться в него, исчезнуть в алмазных брызгах и возродиться обновленным.

Тело повиновалось ритму, безупречно выполняло накрепко заученные позы и прыжки, разум сосредоточился на том, чтобы сберечь Катю. Сергей знал, что не может ослабить внимание, не имеет права усомниться или помедлить. Вести и поднимать, держать в руках, ловить. Сейчас разошлись, и ее разбег, прыжок и рыбка… еще один раз так же… их общая диагональ с гранд жете… на колено, и поцелуй… верхняя поддержка, вращение, снова верхняя… рыбка с двойным переворотом. (5) Хорошо это прошли, осталось чисто закончить.

Мысленно он удерживал себя в кулаке, не давал чувствам разгуляться. Катя выплескивала их. Сергей думал и рассчитывал за двоих. Его ошибка могла стоить ей жизни, в этом номере – так, а потому Сергей не имел права на сомнение. Только уверенность и связь с партнершей, та «химия», которая соединяет на расстоянии, и полет. Душа его летела за музыкой, за надеждой!

И вот финальная диагональ, Катя заходит на «стульчик» (5), глаза безумные, счастливые, страха нет. А улыбка!

«Але!» – мысленно скомандовал ей Сергей, как на манеже. Ее разбег, прыжок. Сергей выжал партнершу наверх, повороты… Катя была легкой. Он играючи поднял ее, тела их слились, соединились в одно, она раскинула руки-крылья, подогнула ногу, Сергей поймал равновесие на правую руку, которой удерживал Катю, победно отвел левую и побежал из кадра.

Всеобщий вопль восторга свидетельствовал о том, что – да! Они одержали победу, хотя состязаться на Конкурсе только предстояло. Но сейчас Катя и Сергей сделали больше – победили свое неверие в Любовь.

Он осторожно опустил ее, поставил на пол, а все не решался выпустить из рук. Катя сама обняла его, прижалась и все повторяла:

– Получилось, получилось!

Они отдышались, начали воспринимать окружающее.

– Никто такого не сможет! – обнял их обоих Макс. – Мы всех там порвем, зуб даю!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Катя, девочка моя, я смотреть боялась и смотрела! Господи, вы меня до инфаркта доведете, две ласточки, рыбка с двойным переворотом, а подбрасывал как, – причитала Вика.

– Вот это было хорошо, очень хорошо, – одобрил мсье Поль, – это полет любви, а не акробатический номер, как у большинства. Молодцы, очень хорошо!

– Снято, снято, – схватился за голову оператор, – все снято, получилось, – следом за Катей повторял он. – Это шедевр… С первого дубля…

И только Стас молчал, отрешенно проводя пальцами по клавишам.

Сергей дождался, пока страсти зрителей поутихнут и, продолжая обнимать Катю, сказал:

– Спасибо. И… тут все свои, так что… – он еще раз посмотрел на Катю и подвел ее к Вике. – Виктория Андреевна, мы с Кэтрин решили пожениться. Отдайте ее за меня… Мы любим друг друга.

– Сережа, ты что? – вопрос Кати потонул в новых радостных возгласах и поздравлениях.

– Давай надеяться, – шепнул он ей на ухо, – а упадем – значит, вместе упадем.

1) шерстянки – гетры, тряпочки – полотенца – балетный сленг

2) Джером Роббинс – американский хореограф и режиссёр. Обладатель совместной премии «Оскар» с Робертом Уайзом.

3) ломать подъем (балетный жаргон) – тянуть стопу, нарабатывая, таким образом, высокий подъем. Обычно это делают, засунув ноги под диван или батарею. Достаточно болезненная, но действенная процедура.

4) коврик – комплекс упражнений для подготовительных и начальных классов Вагановского училища. На укрепление мышц, выворотность и подъем.

5) Рыбка, стульчик – балетный сленг, название поддержек.

Глава 6

Черный Лебедь

Эта встреча произошла незадолго до отъезда Кати и Сергея в Москву. Уже было сделано невозможное – за полмесяца собрана конкурсная программа. Споры, сомнения, неуверенность остались позади, а впереди ждали Россия и сцена Большого театра.

Последнюю неделю репетиционный класс для всех участников авантюрного проекта Максима уподобился космическому кораблю, где члены экипажа в замкнутом пространстве ни на секунду не теряют друг друга из вида. Они общаются так тесно, что малейшая нестыковка в отношениях может породить скандал.

По мере приближения последнего дня репетиций обстановка накалялась и накалялась, это с трудом выдерживали даже мсье Поль и Виктория, но Кэтрин и Сергей не поругались ни разу.

С утра до вечера они фанатично отрабатывали программу в репетиционном зале. Не возвращались в дом для гостей, оставались прямо в Школе, для них освободили просторную комнату. После душа они там ужинали и проваливались в сон, а наутро снова становились к палке, и все повторялось.

Время перестало существовать, оно растянулось, и непонятно было, какое сегодня число и перешел ли уже день в ночь. Только звуки рояля. Стопы чувствуют пол, а руки – воздух. И преодоление земного притяжения – прыжок… полет…

Но техника – не главное, тело давно послушно, и поиск совершенства перешел на новую ступень познания чувств. Любовь разная по силе страсти, по эмоциям. Первая – у Маши и Щелкунчика, последняя – у Жизели и Альберта. А между ними горячая, бьющая через край в «Пламени Парижа», возвышенно неземная у Поэта и Музы в «Шопениане», сказочная у Флорины и Голубой птицы, запредельно чувственная у Медоры и Солора в «Корсаре».

Адажио, вариации, вариации адажио, вместе и по очереди, вполноги и во всю силу, поддержки, прыжки… Перерыв, когда без сил валились на пол или, превозмогая боль, терпели манипуляции массажиста – и все заново.

Катя и Сергей стали одним целым, они ощущали друг друга даже без прикосновений, на расстоянии руки, на трех шагах, на всей диагонали при подходе к поддержке. И приходила радость! Эйфория, ни с чем не сравнимое пьянящее чувство близости в танце. Оно было сильнее, ярче, глубже, чем физическая любовь. Сергей и Катя снимали барьеры реальности, полностью отдавались пленительной близости.

Это трогало зрителей до слез, даже умудренный жизнью мсье Поль восклицал:

– Вот! Они делают правильно! В этом вся суть балета! Не техника ради техники… Только так! Душа, душа наизнанку! И чтобы в Москве было также.

***

А в тот день они начали репетировать сами, даже Стасик почему-то не пришел. Катя и Сергей сосредоточенно разминались в тишине. Сегодня хотели еще пройти «Пламя Парижа». Об этом Pas de deux Виктория и Мсье Поль бесконечно спорили. С одной стороны, на Конкурсе пара должна показаться с разных сторон, а Маша, Флорина, Роза из «Фестиваля Цветов», даже Медора – одноплановые партии. Особняком стояла «Жизель», о ней Виктуся тоже сомневалась, говорила – рано показывать, но потом согласилась. За «Пламя Парижа» спорила с пеной у рта.

– Хуже только «Дон Кихот», – горячилась она, а это совсем было несвойственно сдержанной и мягкой Виктории.

– Нет, пусть танцуют это! – упирался мсье Поль.

– Почему не «Бабочку»? Это стопроцентно их номер! – не уступала Вика.

– Потому, что «Шопениана» и «Бабочка» одно и то же! – хлопал себя по бокам мсье Поль.

– Не одно!

– Пусть танцуют, что хотят, но я тогда умываю руки!

Кончилось тем, что «Бабочку» тоже попробовали, и она так понравилась Кате, что к мнению Поля прибавилось и ее. Но потом все-таки решили «Пламя Парижа», ради эффектных вариаций Сергея. С этим доводом согласились все.

– «Бабочка» это не pas de deux и никогда не была им. Большое adagio и только, – примирительно объяснял Виктории мсье Поль.

Но в «Пламени Парижа» получалось не все, Кате не хватало форса, огня. Смелость ее была технична, не такая, как в «Вешних водах», и это сразу вылезало наружу в сравнении с остальными номерами.

– Ну не революционерка я! – оправдывалась Кэтрин. – Не умею флагом махать.

– Да все хорошо, Катюша, все получается, – успокаивал Сергей, хоть и не получалось. Начиная с антре – не получалось.

– Ладно, станцуем чисто и все, не понимаю я этой Жанны на баррикадах.

– И не пошла бы? На баррикады? – Сергей растягивался у палки, а Катя сидела на шпагате и наклонялась вперед.

– Не пошла бы, потому что…

Она не закончила фразу – в дверь постучали, но не вошли.

– Наверно, Стасик, вечно он… – Сергей пошел к двери, широко раскрыл ее и до смерти напугал девочку из старшего класса Виктории.

– Извините, – залепетала она, делая реверанс и не решаясь взглянуть на Сергея, который сразу, как появился в «Черном Тюльпане», стал предметом воздыханий всех старшеклассниц, – Фрау Ингрид просила вас с Екатериной перейти в большой зал.

– Почему? – Катя поднялась, сняла с палки пуховый платок, завернулась в ажурную ткань. – И пианист там?

– Все там, фройлен Кэтрин, – с Катей девочка говорила посмелее, – весь класс и Максим Дмитриевич, и мсье Поль. Эгле Каменская приехала! Сейчас с девочками разговаривает. Фрау Ингрид очень-очень просит вас прийти, – девочка снова сделала реверанс.

Катя вспомнила, как ее зовут, и улыбнулась:

– Хорошо, Мишель, беги и скажи, что мы сейчас придем, я только юбку возьму в раздевалке.

Девочка кивнула и побежала по коридору, частые легкие шаги быстро удалялись и затихли. Сергей закрыл дверь.

– Не хочется мне идти к ним, – сказал он.

– Придется, – Катя достала из рюкзачка ключ от шкафчика, – Эгле не та, кому можно отказать.

– А что она тут забыла?

– Иногда останавливается у нас, бывает, и на неделю, если во дворце танцует. Королеве нравится, она часто Эгле приглашает. Когда я в средней группе была, Каменская нам мастер-класс давала, из России еще приезжала. Теперь ее из Большого уволили, она с мужем то в Неаполе живет, то в Мюнхене. Он фотограф с мировым именем, снимает для домов высокой моды.

– Так и сидела бы в Неаполе.

– Ну, ты чего ворчишь? Она ведь в жюри конкурса будет! Да и вообще, человек-легенда, ты с ней не знаком?

– Нет.

– Вот и пойдем, хоть отдохнем немного, пока Эгле про своих родителей, дядю и тетю, бабушку и дедушку расскажет и про НКВД.

– Некогда отдыхать!

– Идем, трудоголик, ты вон уже весь пол ронд де жамбами* протер.

– А почему НКВД? – Сергей догнал Катю, взял из рук рюкзачок, дальше пошли по школьному коридору рядом. Теперь их шаги отдавались под высокими потолками.

– Разве ты не знаешь? Ее семью репрессировали, деда расстреляли, бабушку – в лагерь. Хорошо брат деда взял отца Эгле в дом, а то бы отдали в интернат для детей изменников Родины. И все… там уже все… – Катя даже шаги замедлила. – Не получится у меня революционная Жанна! Революция – это страшно, и права была Виктуся, не мое это, лучше бы из «Спящей красавицы» па-де-де взяли.

– Чего лучше? Все одинаковые сахарно-конфетные – что Аврора, что Флорина. А ты можешь больше!

– Да, конечно, тебя мсье Поль научил, он вечно: «Вы можете больше, вы можете больше». Сам бы хоть раз тебе прыжки показал.

– Он показывает все! И поддержки…

– Я уже поняла, что ты им очарован. Ну… будь милым с Эгле, она злопамятна.

Они подошли к большому залу, как в школе называли самый просторный квадратный класс с палками и зеркалами по всем четырем стенам. Окна располагались здесь выше зеркал и всегда были закрыты жалюзи, чтобы не смотреть на учеников против света. Здесь обычно проходили экзамены. Сергей заглянул в дверь, но не вошел, он смотрел и слушал – отраженный в зеркалах зал прекрасно просматривался.

На большом рыжем ковре у стены, слева от двери, стайкой жались младшие и средние девочки в голубых и белых купальниках и юбочках, а Виктория и Эгле сидели перед ними в креслах. В углу за роялем виднелся Стасик, рядом с ним на банкетке развалился Максим.

Все присутствующие почтительно внимали Эгле Борисовне. Говорила она с расстановкой, жестким, низким, прокуренным голосом. Слова подкрепляла движениями рук. Тонкие кисти, длинные пальцы.

– В школе я танцевала очень много и в концертах. Разные были номера. Там… русский «Душа девица» у меня был сарафан и кокошник. Выступать я очень любила. Все шло хорошо, пока не арестовали моего отца.

– Ну, это надолго будет, так она все свои мемуары перескажет, – шепнул Кате Сергей, а потом раскрыл дверь шире и, пропустив Кэтрин вперед, громко сказал:

– Добрый день!

Эгле и Виктория разом оглянулись, девочки встали, Стасик сыграл им малый поклон. Хоть Кэтрин только закончила школу, ей кланялись как взрослой балерине и педагогу-репетитору, ведь она вместе с Викой занималась со средними и старшими группами. С подготовкой к Конкурсу эти занятия прервались, и дети скучали по Кате. Они обрадовались, заулыбались, увидев ее. Если бы не Эгле, то обязательно подбежали бы обнять, но присутствие важной гостьи всех сковывало. Девочки снова сели на ковер, но рассказ танцовщицы-легенды был безнадежно прерван.

Эгле поднялась и величественно двинулась навстречу Кате. Сухая, высокая, с непропорционально длинными руками, ногами и шеей, с гладкой балетной прической, кичкой и ярким сценическим макияжем, она похожа была на птицу. Сходство увеличивали и ее легкие летящие одежды. Эгле была в черном, который подчеркивал ее стройность и пропорции. Тонкие пальцы унизаны кольцами. Когда великая балерина картинно, по-сценически протянула руки к Кэтрин, на запястьях блеснули и зазвенели золотые браслеты.

– Катенька Звягинцева! Ну, иди сюда, покажись.

Катя подошла, Сергей остался у двери.

– Здравствуйте, Эгле Борисовна! Простите, что прервали вас, – за двоих извинилась Кэтрин.

– Нет-нет, мы уже закончили и просто болтаем. Девочки могут идти, – Эгле даже не обернулась на Викторию, она сама распоряжалась. Но девочки встали и ждали. Вика кивнула им:

– Идите-идите, переодевайтесь, всем спасибо.

– Эгле, познакомься с Сергеем, партнер Кати из Петербурга, – сказала Виктория и поманила Сергея к себе.

Сергей подошел, поклонился, поцеловал руку Эгле.

– Каков красавчик! – Каменская скользнула по нему оценивающим взглядом. – Танцевали в Мариинке?

– Нет, у Манфея, – не дала отвечать Сергею Виктория. Она-то знала, что Залесский терпеть не может этих вопросов.

– И как там… с партнершами, – многозначительно посмотрела ему в глаза Эгле, но Сергей не смутился.

– Очень хорошо, много молодых, – ответил он.

Ответ ей, вероятно, не слишком понравился, и она без всякого перехода приказала:

– Ну, покажите мне, что у вас проблемное?

– У нас, вообще-то, никаких проблем, – заверил Сергей.

– «Пламя Парижа», – вздохнула Вика, – не знаю, что и делать, менять уже поздно, программа подана.

– Поменять никогда не поздно, – повела плечом Каменская

– Зачем менять, я станцую, – сразу взъерошилась Катя, но спохватилась, с кем разговаривает, и добавила спокойнее: – и Сережа. Ведь мы станцуем, Сережа?

– Обязательно станцуем.

– Очень хорошо, – широкий приглашающий жест Каменской, узнаваемый, именно такой, как на многих ее фото, – убирайте ковер, показывайте…

Кресла на колесах откатили к стене воображаемого зрительного зала и в них уселись Каменская, Виктория и Максим. Катя и Сергей отошли в угол на первую диагональ, Стасик заиграл бойкое вступление. Но они не станцевали и половины антре, как Эгле громко захлопала в ладоши.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Стоп, стоп… Это очень плохо, почему вы так рано расходитесь на второй диагонали? – Она встала, вышла на середину зала и стала показывать руками и шагом. – Здесь приветствие и пошли. Жете, жете… там-пам-пам-пам… поза, взгляд. Они себя показывают и толпе, и друг другу. И все вместе, слитно, как в «Жизели», вы же танцуете! А потом вторая диагональ, снова вместе. Ты почему отходишь, Кэт? Держаться надо за него, до последнего арабеска, выше надо держаться. – Она оттеснила Катю от Сергея, крепко взялась за его предплечье. Пальцы у Эгле были сильные и злые. – Пошли без музыки, пешком, она посмотрит. – И снова, напевая, повторила антре до расхода. – Вот так. Поняла? – Каменская обернулась к Кате. – Ты что стоишь, надо было вместе со мной делать! Второй раз я показывать не буду. Давайте теперь с музыкой, еще раз.

Но она показала и второй, и третий, и пятый, а у Кати получалось все хуже. В конце концов, на первых турах она чуть не упала, сошла и остановилась. Станислав перестал играть. Каменская развела руками.

– Это что? Вы ЭТО, – презрительное ударение на слове показывало, насколько ей не понравилось увиденное, – собираетесь везти на Конкурс?

– У нас получается, это просто Кэтрин сегодня…

– А я вас не спрашиваю, юноша. Не сомневаюсь, что у ВАС, – снова ударение, – получается. Покажите мне вариацию.

Сергей мог отказаться, зная его, Макс, Вика и Катя уверены были, что он так и поступит. Но Эгле смотрела на него с легкой насмешкой: какой-то безвестный танцовщик посмел спорить с Королевой. И Сергей принял вызов.

Медленно отошел он в угол, с каждым шагом все больше сердясь на Каменскую, и к начальной позе был уже запредельно взвинчен. Об этом свидетельствовало его пор де бра и то, как он посмотрел на Стасика. Тот понял и заиграл с форсом, «по-концертному». Сергей разбежался, вылетел на середину и прыгнул так, что Вика ахнула.

После вариации взгляд Каменской из насмешливого стал задумчивым. Не стесняясь Кати, она спросила Сергея:

– Почему вы подали заявку на дуэт? Надо было соло. Там нет конкурентов вашей технике. Дыши, дыши… Прыжка такого я сто лет не видала…

– Виктория Андреевна пригласила меня партнером для Кэтрин и оплатила участие в Конкурсе. – Сергей старался говорить спокойно, но готов был придушить Каменскую за высокомерную толстокожесть, за наглый оценивающий взгляд. Дыхание у него сбивалось не от усталости, а от ярости. Уйти бы из зала и закончить на этом, но Катя…

– Я бы оплатила сольную заявку и для него, и для нее, – сказала Эгле Виктории. – Уверена, у них шансов больше порознь в соло, чем в дуэте.

– Нет, Эгле Борисовна, это «Пламя Парижа» проблемное, остальное все хорошо, – попробовал вырулить Максим. – Время есть, они поправят.

Все это выглядело как переводной экзамен отстающих старшекурсников в Академии Балета.

– Вам, Максим, должно быть хорошо известно, как менеджеру, что выбирать надо перспективно, а не эмоционально, – с явным сожалением по поводу никчёмных деловых способностей Макса изрекла Каменская. – Если слушать только сердце, то так всю жизнь и простоишь у воды.**

Макс согласно закивал, приготовился разъяснять и оправдываться, но промолчал, перехватив убийственный взгляд Сергея.

Все это время Катя стояла в сторонке и смотрела на Сергея сначала с изумлением, потом с отчаянием. А он не мог при всех подойти и объяснить ей, почему подчинился требованию Каменской. Он и себе с трудом это объяснял. Исходила от Эгле сила, неукротимая энергия, пусть темная, разрушительная, но до такой степени притягательная, что противиться было невозможно.

– Ну хорошо, – Каменская поднялась с кресла, – раз решили дуэтом идти, я вам помогу с па-де-де. Жди, – бросила она мимоходом Сергею, – сейчас переоденусь, – и прошествовала в раздевалку.

– Сережа? – Катя хотела подойти, но Виктория позвала ее.

– Иди сюда, садись. Неужели в полную силу станет показывать? Максим, снимай все подряд. Такое раз в жизни бывает. Сергей, ты сейчас будешь танцевать с Эгле Каменской!

Она вернулась в черном, обтягивающем ее, как змеиная кожа, купальнике с длинным рукавом и белой репетиционной юбке. Без колец, браслетов и ожерелья. Только сама Эгле, какая есть, без прикрас.

Да, он танцевал с Эгле, живой легендой, непревзойденной королевой. Танцевал и понимал, насколько она уступает в технике Кате. Не доворачивает, не держит равновесия. И дело не только в том, что она в два раза старше Сергея – школа у нее слабее Катиной, что бы там не говорили!

Эгле оказалась жесткой, тяжелой, костистой и непокорной, с ней было невозможно войти в резонанс, только подчиниться. Это раздражало, выводило Сергея из себя, но и побуждало к сопротивлению. Антре выходило игрой – кто кого перетанцует. И Каменская брала верх не техникой, другим. Чем-то первобытным, изначальным, тем, что было в танце гораздо раньше классического балета. Сакральным, мистическим, женским. Горел в ней тот же огонь, что в жертвенниках перед Великими Богинями Древности.

Должно быть, так танцевали жрицы египетских храмов, вакханки Греции, служительницы Кровавой Богини племени майя, танцовщицы фламенко – все те, кто канули в Реку Времени, оставив скупые послания в камне, наскальных росписях, застывшее движение в скульптурах и живое, передаваемое из поколения в поколение народами мира.

Еще до того, как мораль набросила на Танец покровы нравственности, он был чувственно прекрасен в своей наготе. Со временем балет лишился чувственности, принимая лишь возвышенно-духовное. Эгле возвращала ему земную любовь.

Она искушала, дразнила, призывала. С ней было неудобно танцевать, она вела, не давала свободы, поглощала собой. И звала, звала… Как ей удавалась это в канонических арабесках и аттитюдах партии Жанны, понять было невозможно. Не Жанну играла она, а себя предлагала, как сладострастная гетера разводила бедра. Вот что было в ее танце!

И в какой-то момент Сергей почувствовал, как она оплетает его длинными пальцами, обворачивается вокруг него змеей. Еще немного, и он потерял бы контроль. Она разбивала барьеры, касалась того, о чем он еще не знал в самом себе. Он – Мужчина… Она – Женщина…

Встретив его горячий, исполненный желания взгляд, Эгле победно улыбнулась, откинула голову, стрельнула глазами из-под полуопущенных ресниц.

Он поднял ее на плечо, а когда опускал, она проползла всем телом по нему, сверху вниз, и Сергей готов был разорвать на ней купальник, чтобы коснуться тела. Эгле была уверена, что он теперь принадлежит ей и сделает все, что она захочет, Сергей читал это в ее глазах.

– Ах, каким ты хорошим будешь Хозе, – хрипло выдохнула она у самых губ Сергея. Но как пощечина отрезвил его откровенный, высокомерный взгляд Каменской. Так смотрели на него женщины в стриптиз-клубе, доставая из клатчей крупные купюры. И раздражение с новой силой захлестнуло его, погасив чувственность. Не так, не с ней, только не с ней!

Сергей отступил и поклонился Эгле.

Ее глаза гневно расширились и потемнели: «Как? Ты смеешь отказываться?»

Сергей поклонился еще раз, с глубоким почтением, поцеловал руку великой балерины и подвел Эгле к креслу. А смотрел на Катю…

– Вот оно что, – тонкие губы Эгле растянулись в улыбке. – Ну, тебя учить мне нечему, – обернулась она к Сергею, – идеальный партнер, прекрасный Филипп. Но па-де-де вам стоит сменить. Виктория, ты согласна? Девочка не Китри, не Лауренсия и не Жанна. Одиллию тоже вряд ли потянет. Форса нет.

Все понимали, что Эгле это говорит нарочно, чтобы унизить Катю. Это, казалось бы, получилось, на глазах девушки выступили слезы, но губы упрямо сжались. Сергей протянул Кате руку, приглашая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Идем, Кэт, покажем твой форс.

Она смотрела на него как в первый раз. Сергей ждал молча, но и без слов было понятно, что он хочет сказать: «Да, ты не ошиблась, я выбираю тебя, а не ее. Я – твой, а ты – моя». И пока они медленно шли через зал, он шепнул ей на ухо:

– Она тебе и в подметки не годится, тяжелая, костлявая, на ногу мне наступила.

Катя засмеялась. Перед тем как встать в позу для разбега, Сергей обнял ее, не так, как обнимал все это время со дня первой встречи, по-другому. Как женщину.

На этот раз Стасику и кивать не пришлось – он все понял и заиграл с подъемом.

Сергей и Катя учли все замечания Эгле, они исправили вторую диагональ и летали в жете синхронно. Их танец искрился радостью. Не соперничество, а единение и желание отдать себя другому – полностью, без остатка. Катя танцевала для Сергея, ее руки и взгляд, обращенные к нему, повторяли: «Я только твоя, и все, что я делаю – для тебя», а окружающих она предупреждала: «Смотрите все, он мой, мой! Кто решится приблизиться – будет иметь дело со мной!»

И не оставалось никаких сомнений, что любой, попытавшейся хоть пальцем дотронуться до Сергея, Кэтрин-Жанна все волосы повыдергает.

Не цыганка, не испанка, но француженка – яркая, независимая, уверенная в себе, счастливая, влюбленная. Вот какой она стала.

И Сергей танцевал для нее, восхищаясь и показывая всем: «Смотрите, какую девушку я люблю, никто не сравнится с ней, ради нее я землю переверну».

Завершая адажио, он так же поднял ее на плечо, но опускал бережно и обнимал потом чуть дольше дозволенного на сцене.

– Вариацию пропустим? – спросил Стасик.

Второй раз подряд мало кто мог бы в полную силу показать вариацию Филиппа. Но Сергей сказал:

– Пусть все как в спектакле идет, я для Кати повторю.

Невозможно было станцевать лучше, но Сергей превзошел сам себя. Он так же безупречно прыгал, крутил пируэты, показывал идеальные кабриоли и антраша, но все это служило одному – доказать свою любовь единственной женщине, которой он так признавался в своих чувствах. Посреди площади, перед всеми он говорил ей это.