Текст книги "Альтер Эго. Московские Звезды (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Максим подошел и поцеловал руку Эгле, Сергей остался стоять рядом с Катей и только поклонился, а Стасик оробел и даже не поздоровался, он скромно держался позади друзей.
***
– А-а-а-а, вот и вы, юноша! – пропела Эгле, и сразу стало ясно, что остальных позвали сюда ради Залесского. Каменская прекрасно знала, что один он не придет. – Вы были очень убедительны в этом туре. Не переживайте, у нас тут тесный круг, про общение конкурсантов с членами жюри никто не узнает. Проходите, присаживайтесь. Будем знакомиться.
Она картинно подперла подбородок рукой и ждала, пока приглашенные займут места за столом, а свободных оказалось именно три, это наводило на мысль, что свидание было запланировано.
Сергей хорошо знал этот «круг», даже не высшего света, а еще выше. Те, кто владели капиталами и властью и приблизились к сильнейшим мира сего. На них словно особый глянец был наведен: что в одежде с тысячными деталями, вроде Patek Philippe или Baldinini, что на лицах, разглаженных дорогими процедурами и усилиями пластических хирургов, но главное – глаза, которые смотрят на мир избирательно, замечая лишь то, что достойно быть замеченным.
Сергей общался с ними особенным образом, в качестве товара. Его покупали за деньги, сначала в прямом смысле, потом только танец. Он всегда пытался отгородиться, сказать себе, что существует сам по себе и есть в нем та часть, которую невозможно купить…
– Это господин Штайнберг, он русский, несмотря на фамилию. Давайте сейчас не будем выяснять, кто чем занимается. Просто мои хорошие друзья, – говорила Эгле. – Это Микки и его очаровательная сестра, господина Проничева вы знаете по пресс-конференции… – Все, кого она представила, дружелюбно кивали, но мужчины не сделали попытки протянуть руку. Никаких поползновений на дружеское знакомство. – А вот Генри Андерсен, мой муж. – Тут она сделала многозначительную паузу. – Давайте мы все остальное потом, а сейчас выпьем немножко, расслабимся.
– Спасибо, я за рулем, – сейчас же отозвался Макс.
– Ну, Максим, вы разве не тут живете? – искоса глянула на него Эгле.
– Тут, но мне надо еще съездить…
– Хорошо, тогда вам минеральную воду, а остальным шампанское?
– Я вообще не пью, – сообщил Стасик, при этом «очаровательная сестра Микки» ему благосклонно улыбнулась. Он смутился и покраснел.
– И мы не будем, – и за себя, и за Катю сказал Сергей, – так что спасибо большое за приглашение, но…
– Нет! Нет! – широко повела руками Эгле, пальцы и кисти ее играли, как у фокусника. Каменская говорила ими больше, чем словами. Сейчас ее руки выражали крайнюю степень несогласия. – Я все понимаю – устали, волновались. Тогда по бокалу минеральной водички за встречу. Я о-о-о-очень жду вашего выступления, Кэтрин, очень-очень жду, – она говорила это, глядя на Сергея не отрываясь, пристально, до тех пор, пока он не опустил глаза. Тогда Эгле усмехнулась уголками губ: «Значит, помнишь…» Ее нисколько не заботило, что и Катя поймет это.
– Сережа, может, мы тогда пойдем? – спросила Катя.
– Да, сейчас пойдем, – он накрыл ее руку своей.
– Пойдете, конечно, только два слова, вернее, деловое предложение от Генри. Он фотограф модного дома «Блейз». Вы, конечно, слышали? Британский мировой бренд, один из спонсоров Конкурса.
– Да, конечно, – подтвердил Максим.
– И мы хотели бы… Генри хотел бы… Да, Генри? – Тот энергично закивал. – Хотели бы пригласить вас, Сергей, на фотосессию. Может быть, Красная площадь или Александровский сад, там фонтаны. Или на фоне Большого театра, на лестнице, надо посмотреть, что лучше сочетается с костюмами…
Она говорила о выборе места, подразумевая согласие Сергея как уже решенное.
– Эгле, пусть они отработают Конкурс, получат свои медали, – засмеялся Генри, – дай им в себя прийти.
– Да ради Бога, я только господина Залесского хочу на завтра ангажировать, остальные могут отдыхать, – приподняла плечо Эгле.
– Нет, не все, не все, мы бы хотели Станислава пригласить на вечер. Поиграть нам перед ужином, – перебила Каменскую сестра Микки, а тучный Микки сонно кивнул, – что-нибудь из классики.
Стас беспомощно оглянулся на Макса.
– А почему бы и нет? – приподнял бровь Максим. – Смокинг у него есть, мы с удовольствием придем, поиграем.
Сестра Микки надула губы. Она явно не рассчитывала на бонус в виде Максима.
– Не перебивай меня, Ирина, я с мысли сбилась, – Эгле коснулась висков, – ах да, Большой театр. Все начинается с лестницы, – она продолжала ощупывать Сергея взглядом.
– Я признателен за такое заманчивое предложение, еще и на фоне Большого, но не смогу принять.
– Почему? У вас завтра выходной, я смотрела по графику выступлений и репетиций. Ничего. В залах и на новой сцене весь день будут хореографы, – Эгле непритворно изумилась, ей даже играть не пришлось.
– Я не только завтра не смогу, а вообще.
– То есть как?! – Эгле широко раскрыла глаза и сочувственно улыбнулась Залесскому. Бедный мальчик разве не знает, что Эгле Каменской отказывать нельзя? – Это очень привлекательный контракт, я вас уверяю, юноша. Подумайте…
– Я уже подумал.
Эгле нахмурилась, от этого лицо ее приобрело хищное выражение Одиллии, глаза стали злыми.
– Подумайте еще…
Повисла напряженная тишина. Все ждали, чем же закончатся переговоры.
– Мы пойдем, пожалуй, – Сергей поднялся, подал руку Кате.
– Дело в том, – вмешался Макс, – что у Залесского подобный контракт с модным домом Бертье, Сергей лицо бренда и прочее.
– Я не знала, – Эгле справилась с собой и снова стала милой Одеттой.
– И нам действительно пора, – Максим поддержал Залесского.
– А музыкальный вечер? Мы договорились? – забеспокоилась сестра Микки.
– Договорились, Ирина, договорились, позвоните мне, – Макс с голливудской улыбкой, как будто это он был лицом модного дома, достал из кармана визитку и положил на стол. – Сразу предупреждаю, игра Станислава стоит дорого, но для вас это, конечно, не проблема. А сейчас, – он поклонился Эгле и снова поцеловал ей руку, – позвольте нам вернуться в общий зал, ужин мы заказали, не хотелось бы есть его холодным.
– До встречи, Максим, до встречи, – отвечала она. Тонкие губы сжались в змеиную улыбку. Последние слова Эгле адресовала Сергею: – У меня есть и другие предложения, юноша, например, Хозе… Мы еще поговорим об этом. После Конкурса или раньше… Идите ужинать, вам силы надо восстанавливать.
Ужин был окончательно испорчен, да и устали все до последней степени, когда уже ничего не хочется, только в постель упасть. Сергей пытался шутить, хотя бы чтобы Катя улыбнулась. Он видел, как задел ее тон Каменской.
– А скажи мне, Макс, когда это я стал лицом бренда Жана Бертье?
– Небольшая ложь во благо. Ты же не хотел становиться новым брендом Эгле Каменской, – тут же парировал Максим
– Вот почему у тебя, Макс, такой поганый язык? – возмутилась Катя. – Даже есть расхотелось! Все, Сережа, с меня хватит. За глаза и за уши! Или мы вместе домой, или я одна.
– Вместе, вместе. Идите с миром, а мы со Стасиком ваши порции съедим, – хмыкнул Максим, пододвигая к себе тарелку Кэтрин. – А язык мой соответствует окружающей действительности, милая барышня. Той самой исконно русской, коей вы сегодня имели возможность в полной мере насладиться.
– Да ладно тебе, исконно русской. Исконно театральной, так вернее. А Большой театр такой гадюшник, вот тебе бы туда с твоим языком, – продолжал подкалывать Сергей. – Мою отбивную тоже можешь доесть, обжора.
– Зачем мне в Большой? Мне и с вами неплохо. Я ведь серьезно про «Бабочку» думаю, – признался Макс уже более дружелюбно. Поесть он и правда любил, но при этом оставался поджарым, к тому же фанатично посещал тренажерный зал и бассейн, так что наеденные калории моментально сгорали.
– Было бы хорошо «Бабочку», – сказала Катя и зевнула, прикрыв рот ладошкой, – но спать-то как хочется. Сережа! Если мы сейчас же не уйдем, я тут усну или тебе придется меня нести домой. На ручках.
– А-ха… нести… я тебя и так все время ношу…
– Как чемодан?
– Без ручки.
– Ах ты…
– Ну вот, хоть развеселилась. – Сергей был доволен, что рассеял ее мрачное настроение. И он давно уже заметил, что Стасику и Максу хочется остаться вдвоем. – Доброй ночи, господа. И звонками в девять часов прошу нас не беспокоить, так рано мы не встанем. Идем, Катюша…
Они шли по банкетному залу к выходу, а Максим, провожая их взглядом, заметил:
– Все-таки красивая пара! А ты, Стасик, молодец. Даже спасибо не сказали, засранцы, а ведь ты их спас.
– Я испугался так, как никогда не боялся, даже на экзаменах или на выпускном. Я тогда играл первую часть концерта Грига для фортепиано с оркестром, – похвалился Станислав и ждал реакции Макса, но той не последовало. Стасик сник. – Да… а Серж мне говорит: «иди на сцену и делай, как Ганс», а у меня ноги к полу приросли и колени затряслись… И как это Катя с Сергеем танцуют и не падают? Я не думал, что ноги могут трястись так же, как у пианистов руки.
Оставшись один на один с Максимом, Стасик повел себя гораздо свободнее, разговорился. Макс слушал его с улыбкой, но думал о своем. Мыслями он был уже далеко впереди настоящего времени.
– А у тебя сегодня и руки тряслись? – рассеяно спросил Макс.
– Нет, руки у меня на сцене давно не трясутся, я люблю играть. Но не пантомиму же устраивать.
– Кстати, об играть. Пойдем к этой… к Ирине? Она на тебя как кошка смотрела.
– Да брось ты! Играть я пойду, если ты скажешь.
– Завтра подумаем. Давай немножко выпьем? Ну вот столько, – Максим показал два сантиметра между большим и указательным пальцами.
– Я не пью! И не буду. А ты можешь, зря мы, что ли, вино заказывали?
– Вот почему ты такой зануда?! «Не буду, не буду». Почему ты не пьешь?
– А чтобы руки не тряслись.
– Ну и ладно, а я выпью, – Макс налил полбокала, пригубил, – правда, отличное вино! Хоть понюхай…
– Отстань, – отмахнулся Стасик.
– Я с собой бутылку заберу, пожалуй. Гран-при будет чем отметить.
– А думаешь, дадут?
– Катьке – точно, если все гладко пройдет послезавтра, Серж бы мог получить, но он не хочет сольный номер танцевать, только в дуэте. Уперся, как осёл.
– Это чтобы Катю не обидеть. – Стасик влюбленно смотрел на Макса, как тот закупоривает бутылку туго свернутой бумажной салфеткой. Максим перехватил взгляд, тут же прикрыл глаза ресницами, закончил с бутылкой, еще отпил из бокала, провел пальцами по губам и сказал вкрадчиво:
– Ну и дурак Залесский, квартиру бы купил в Питере, он хотел. Ладно, пошли, любовь моя, спаситель Отечества…
Эпилог
Сергей открыл номер, щелкнул выключателем. Они жили в центральном секторе, у Кати, на десятом этаже. Хотя официально у каждого была своя комната – эта, с балконом и видом на Москва-реку, нравилась им больше.
Вечер был теплым, ни дуновения ветра не тронуло штору, когда Катя открыла балкон.
– Темно совсем, а дома все в огнях, – она вышла, оперлась на перила, смотрела на реку, на светящиеся полосы речных трамвайчиков, на бусы уличных фонарей, яркие неоновые щиты, меняющиеся надписи на стенах высоток. – Красиво. Огромный город, я не привыкла к такому. И не хотела бы… А ты?
Она не признавалась, но слова Николаева все еще пугали ее. Вдруг Сережу не отпустят?
– Что я? – Сергей тоже вышел на балкон, обнял ее сзади, прижался, поцеловал в макушку.
– В Москве хотел бы жить?
– Нет, в Москве ни за что. Питер люблю, да. Но жить… Не знаю, теперь, после Голландии, наверно, нет.
Ему и в голову не пришло, что Катя может подумать нехорошо. Богатая наследница, почти принцесса, а он? Как тут не упрекнуть партнера в меркантильности, уже был такой, да и не один.
С кем-то другим Сергей осторожничал бы, сохранял защиту, но не с ней. Для нее давно открылся весь и не опасался подвоха, злых слов. Он был уверен, что Катя не причинит боли.
– Это потому, что ты в Петербурге плохо жил? Как это Макс говорил… В хрущевке? – спросила она.
Сергей снова вспомнил свой угол в общей с матерью и отцом комнате, стену с трещиной, скрипучий диван с жесткими пружинами, убожество, нищету – и понял, что не это определяет его ответ.
– Нет, не потому, что плохо жил. Другое.
Он молчал, подыскивая слова. Как сказать ей о той связи, что сразу и, вероятно, навсегда возникла между ними, о том, что он жизни не мыслит вдали от нее. Танец? Да, конечно, но если бы сейчас отняли танец, то связь и желание быть рядом – не исчезли. Покой, вот что он ощущал с ней. Не стоячее обывательское болотце – в покое этом, как в надежной оболочке, жила и билась томным желанием страсть. Она возрастала и не вмещалась уже в границы образов, порожденных танцем. Одна душа на двоих, одна Жизнь! Оставалось завершить, сделать близость совершенной. Отдаться и обладать неистово жаждал он и боялся.
Сергей вздохнул, трепет прошел по его телу, Катя сейчас же прильнула теснее. Теперь и отвечать ничего не надо было – она поняла.
Он осторожно за плечи развернул ее к себе, стал целовать в мягкие податливые губы, пьянея от их покорной нежности.
– Люблю тебя… вот почему, – шептал он в них.
Катя молча обнимала, путала его волосы, гладила плечи. Он знал ее руки, тысячи раз знал их! И как в первый раз узнавал. Каждое ее знакомое прикосновение оказывалось новым. Обжигало, обнажало душу. И ничего не было сейчас кроме этих женских рук.
А Москва мерцала огнями улиц и набережных, затмевала звезды небесные рубиновыми кремлевскими, дышала июньским теплом. Огромный город, и в нем двое, между небом и землей, между надеждами на счастье и страхом потери. Когда любишь – боишься потерять…
– Идем ляжем, Катюша, я хочу без одежды.
– Да-да, – выдохнула она, а сама обнимала все крепче. – Я ревновала тебя сегодня к Эгле, так глупо, глупо. – Катя засмеялась, откинула голову, заглянула в его лицо. – Ты красивый… и весь мой…
Сергей приподнял ее, понес в комнату на постель. Раздевались они медленно, наслаждаясь и этим продлевая ожидание.
– Мы и свет не погасим? – спросила Катя.
– Как ты хочешь? – Сергей совсем раздел ее, положил на спину, целовал грудь.
– Не знаю… а-а-а-ах… еще…
– Тогда погасим… Я сейчас.
Он встал, в три шага добрался до выключателя, попутно сбрасывая с себя рубашку и стягивая майку. Брюки снял на обратной дороге, уже в темноте. И снова лег к Кате, накрывая собой, сплетаясь ногами.
Она развела бедра, выгнулась под ним. Это тоже был танец – древний, как ночное небо, новый для двоих, стремящихся стать одним.
Сергей никогда не был с женщиной, а Катя не знала мужчин, в этом они оказались равно невинны. Но страсть вела их, предназначенное природой совершалось в целомудренной тишине, нарушаемой прерывистым дыханием и невнятным шепотом.
Они вскрикнули одновременно и замерли, пораженные обретением друг друга.
– Теперь весь твой, а ты моя, – шепнул он, – прости… больно сделал… – и виновато касался в темноте ее губ и щек, гладил брови. – Ты красивая.
– Разве ты видишь?
– Да. Самая красивая из всех. И я хочу тебя очень сильно.
– Я чувствую.
По голосу Сергей понял, что Катя улыбается. Он смутился – хорошо темно и она не заметит. Он действительно безумно ее хотел и с трудом сдерживался, чтобы не взять со всей страстью. Желание накрывало горячей волной, скручивало в узел. Не позволяя этому возобладать, Сергей стал двигаться медленно. Она была тесной, восхитительно тесной и нежной, он раздвигал эту тесноту, заполнял собой, содрогался в ней, чувствовал ответный трепет и подходил к последней черте… Такого он никогда не испытывал. Близость с Катей потрясала, он хотел бы отдаться совсем, но стремление уберечь ее было сильнее. Сергей вышел, умоляя:
– Возьми его, Катюша, прошу…
Она поняла, обхватила руками, сжала, и он кончил в ее ладони так сильно, что перестал видеть, слышать. Это было как обморок. А потом ее голос:
– Сереженька, милый… – и частые быстрые поцелуи…
Катя плакала, Сергей обнимал ее и повторял:
– Я люблю тебя… люблю…
Все остальные слова он забыл.
Катя все плакала, обхватывала его за плечи. Как током ударило – он причинил ей боль! Ладони Сергея быстро прошли по ее спине, ягодицам, бедрам. Простыня под ними была мокрой, теперь и руки его тоже… Как он мог! Перед третьим туром…
– Катя, Катюша, прости! Что я наделал… Прости. Тебе очень больно? Так не будет, это в первый раз… Не плачь, дай я свет зажгу, посмотрю.
Он потянулся к прикроватной тумбочке, нащупал выключатель лампы и не смог. Катя разомкнула кольцо рук, повторяя движение Сергея, прошла ладонями по его телу сверху вниз, от плеч к бедрам, а потом выше. Сердце у него зашлось от этого, и он потерял дыхание, как после вариации.
– Дурачок ты любимый… Я и сама хотела. И не сильно больно. А ты большо-о-о-ой. – Она совсем перестала плакать, захихикала, сжала ладонь. Сергея выгнуло от этого, он втянул воздух, замычал. Катя прижалась, спросила тихо: – Тебе хорошо со мной?
– Да… Никогда так не было. Я просто… – он не находил слов.
– Что, что? Скажи!
– Я… Как будто вошел в тебя… Нет, не в том смысле, в том тоже, но я про другое… Ты меня смущаешь!
– Пожалуйста, скажи! Я хочу знать.
– Вошел в тебя бестелесно. Это как вот мы, бывает, танцуем, не прикасаясь, расходимся, но я все равно чувствую тебя… А тут было как будто совсем одно, я стал тобой, а ты мной, это… как танец в его высшем, божественном проявлении.
– Как танец, – эхом отозвалась она.
– Я не представлял, что так бывает, а потом горячо, и свет вспышками, в глазах как софитами залепили.
– Ой, какой ты неромантичный! «Софитами залепили…» Разве принцы-рыцари такое говорят?
– А какое?
– Ну-у-у… Не знаю… Твоя роза так хороша, например.
– Какая роза?
– А-ха-ха… – Катя перекатилась и легла на Сергея, обхватила его бедрами. – Та, которую ты так усердно поливал.
– Вот подожди, дотанцуем конкурс, и я покажу тебе, что значит усердно…
– Не сомневаюсь.
Она целовала его и закрывала распущенными волосами.
Сергей ни с чем не сравнивал близость с ней. Все прежнее было сметено, ВСЕГДА только Катя, женщина, которой он принадлежит душой, телом, танцем. Он не воспринимал иначе: соитие – как адажио под музыку тишины. Она звучала в нем, внутри, и теперь такой запредельный покой, они с Катей все еще не разъединились… Танец бесконечен, он дольше, чем жизнь…
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
