Текст книги "Стукач и его палачи (СИ)"

Автор книги: Иван Перепелица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– И как же тебе в стихотворной форме удалось вплести баню и Министра?

– Вплелось за милую душу: в несколько куплетов.

Ах, Аня, Жанна, Маня!

Министр лишился чувств:

Полмиллиарда бане

Составил долг Минюста.

Министра осудили:

Впаяли девять лет.

А денежки уплыли –

Сказали: всем привет!

Суд плачет поголовно.

Хоть в бане стыд и блуд,

Министру срок условно

Дал наш гуманный суд.

Зато за мелочёвку

Впаяет – будь здоров!

Окинет взглядом волка,

Оставит без портков.

– А свои «способности», наверно, тоже в стихах прославил?

– Это уж, гражданин начальник, сам Бог велел.

С «добрым утром» приходил,

Крался по– кошачьи.

Как безумно я любил

Крепко, крепко спящих!

И теперь мой тяжкий труд

Дорого оценен.

Как назвать гуманным суд,

Так взвинтивший цены?

– Пять лет за такой труд, думаю, маловато. Как-никак в четвёртый раз. Может, хватит уже? Есть же у тебя несомненный талант. Вот и развивал бы его. Смотришь, был бы уже знаменитым поэтом или артистом. А так выйдешь на свободу, сходишь один раз с «добрым утром» – и снова на нары, на несколько лет. Жизнь ведь человеческая короткая. Что её нарами измерять?

– Я подумаю, гражданин начальник.

– Иди, Зыков, и думай! Очень крепко думай!

– Вот теперь мы сможем поговорить по твоему делу,– сказал Зиновьев, когда Зыков ушёл. – Я буду рассказывать тебе всё, что знаю об Уразове из личных наблюдений и из той оперативной информации, которая ко мне поступала. Врать не буду, О том, что Уразова «опустили», оперативная информация была. Лично у Дмитрия пытался выяснить этот вопрос. Но он сказал, что эти слухи распускают его недоброжелатели, чтобы унизить. На самом деле ничего такого не было. Но я ему не поверил.

– Почему?– полюбопытствовал Сергей.

– Во-первых, я увидел точку синего цвета у его верхней губы, ближе к носу, похожую на татуировку.

– И что она обозначает?– спросил Зотов. – Честно говоря, я в этих вопросах дилетант.

– Это всего лишь точка. Если коротко, обозначает – обиженка. Её наносят или насильно, или обманным путём, или в бессознательном состоянии. Владелец этой точки может и не подозревать о её существовании. Мало ли от чего она могла образоваться.

– Меня интересуют его связи,– сказал Зотов.

– Поддерживал он отношения с Хорохординым, – ответил Зиновьев.

– И что он может собой представлять?– поинтересовался Зотов.

– Убийца. Но колхозник колхозником. Простой, как пятикопеечная монета.

– А специальность, какая у Уразова?– продолжал допытываться Зотов.

– Никакой. У него же один маршрут: тюрьма-воля-тюрьма.

– А у Хорохордина?

– О! Это электрик от Бога и мастер по ремонту телевизоров и прочей бытовой техники. Он из хлама, как говорят, мог сосульку сделать.

– А сейчас, где Хорохордин?

– Освободился. Он, кстати из ваших краёв.

– Откуда конкретно, можно узнать?

– Сейчас попрошу посмотреть банк данных.

С этими словами он набрал номер телефона. Уже через несколько минут в комнату постучали. Вошла сотрудница с отпечатанным листком бумаги.

– Ну, вот, – посмотрев на машинописный текст, сказал Зиновьев,– Хорохордин Вадим Петрович, деревня Апреловка Кедроградской области.

– Это пригород Кедрограда,– пояснил Зотов и спросил: – Как думаете, мог ли он совершить это преступление?

– Зная Хорохордина, сомневаюсь,– ответил Зиновьев.

– Что ж, выяснил я, кажется, все,– стал прощаться Зотов. – Спасибо за информацию! Мне пора.

Зиновьев его остановил:

– Должен тебе сказать, что не ты первый интересуешься Уразовым.

– И у кого был интерес?

– У сыщика из линейного отдела станции Кедроград.

– Когда это было?

– Месяца три-четыре назад.

– Фамилию вспомнить сможете?

– Что-то связанное с холодом.

Зотов начал перечислять созвучные с холодом фамилии: Морозов, Мерзликин, Холодилов, Стужа, Зимин, Снегов, Ледяной, Пурга. Но Зиновьев каждый раз отрицательно мотал головой.

– Ладно,– сказал Зотов. – Данные о том, где он работает, есть. Остальное – дело техники. Лучше скажи, чем он интересовался?

– Тем же, что и ты. Я и рассказал всё, что знал.

– Я очень признателен, Станислав Игоревич, – обратился Зотов к Зиновьеву,– за полученную ценную информацию.

– Честно, говоря, не за что,– ответил Зиновьев. – Каждый на своём участке делает нужное дело. Приятно было пообщаться. Чувствуется в тебе профессионал. А для настоящего профессионала что важно? Постоянно совершенствоваться. Как память о нашей встрече хочу тебе сделать подарок. Он необычный. Но в твоей работе пригодиться. С этими словами Зиновьев протянул Зотову небольшого формата книжку. Зотов взял её в руки. «Пенитенциарная социология: татуировки, жаргон, жесты»,– прочитал он.

– Спасибо! – сказал Сергей Викторович. Постараюсь использовать её в своей работе.

Пожав Зиновьеву руку, Зотов покинул пределы ИТК. По пути зашёл до коллег из уголовного розыска, поблагодарил ещё раз за помощь и отправился на вокзал. Уже сидя в поезде, он думал о том, сколько же нужно знать, чтобы получить исчерпывающую информацию о человеке. Оказывается, многое может рассказать даже обыкновенная татуировка на теле. У Уразова – целая картинная галерея. И по ней можно было проследить всю его непутёвую жизнь. А они пренебрегли этим. Голова не сообразила – теперь ноги страдают. Как же права народная мудрость: век живи – век учись.

– Так, говоришь, Уразов был из обиженных и трусоват? Это о многом говорит,– сказал Пархоменко, когда Зотов доложил ему результаты своей поездки в Белозёрск. – Вот только ответ на вопрос об исполнителях этого преступления и палачах Уразова эта информация не даёт.

– Но приближает нас к ответу,– дополнил Зотов. – Хотя и не так быстро, как нам бы хотелось.

– Тут ты прав. Будешь собирать информацию на Хорохордина. Хочу тебе сказать: фамилия опера, приезжавшего в Белозёрскую ИТК – Ознобишин. Это я установил, пока ты на командировочных харчах отъедался. И, тем не менее, теперь корю себя: плохо поработал. Видимо, старею. Исходя из полученной тобой информации, нужно было поинтересоваться, по каким делам в последние годы занимался Ознобишин. А я чересчур поосторожничал. Боялся, как бы утечки информации не произошло. В бухгалтерии линейного отдела наверняка хранится командировочное удостоверение и основание направления в командировку Ознобишина. Видимо, есть и дело, в котором содержится информация: как, в связи с чем, он направлялся в командировку? Твоя задача после того, как встретишься и поговоришь с Хорохординым, через паспортный стол установить место жительства Ознобишина. Потом под предлогом проверки паспортного режима пройтись по квартирам жильцов и путём разведывательного опроса, не выдавая свой интерес к персоне Ознобишина, собрать на него все установочные данные и всё что его касается. Под этим же предлогом загляни и в квартиру, в которой жил Ознобишин. Выясни, кто там теперь хозяин. Надеюсь, понимаешь, что чем больше данных соберёшь, тем лучше. А мне придётся поехать к начальнику линейного отдела милиции майору Скороходову.

Из приёмной секретарь сообщила своему шефу – начальнику линейного отдела милиции майору Скороходову, что в ожидании приёма по срочному делу находится майор Пархоменко.

– Так чего же он там скромничает, пусть заходит, – ответил Скороходов.

Пархоменко вошёл, осмотрелся. Ничего необычного. Такие же, как и у его непосредственного начальника, видавшие виды обои, стол и стулья, на которых сидели сотни, а может тысячи потерпевших, заявителей, а чаще всего те, кого приводили за различные правонарушения. Правда, в кабинете Скороходова имелся холодильник. Майор попросил секретаря приготовить чаю. Достал из холодильника запотевшую бутылку коньяка и рюмки из дряхлого на вид шкафа. Поставил начатую коробку шоколадных конфет.

– Первым делом, первым делом о работе. Ну а рюмочка? А рюмочка потом,– перефразировал известную песню Пархоменко.

– О работе, так о работе,– согласился Скороходов.

– Тогда сразу быка за рога,– начал Григорий Маркович. – Вам фамилия Ознобишин что-нибудь говорит?

– Речь идёт о моём бывшем работнике?– спросил Скороходов.

– О нём.

– Что я могу сказать? Откровенно говоря, скользкий, как угорь, и нечистоплотный. Как оперативный работник – никакой. Мог наплести семь вёрст до небес. Начинаешь отрабатывать информацию – пустышка.

– А что это за история с его командировкой в Белозёрск?

– Влетел в кабинет с горящими глазами. Есть, мол, информация по разбойному нападению на пассажира. Но нужна командировка в город Белозерск. Я попросил эту информацию изложить на бумаге. Он и изложил.

– Если можно, подробности разбойного нападения и данные о пассажире.

– Пассажирки, – уточнил Скороходов. Напал на неё на железнодорожных путях худой высокий мужчина, приставил нож к горлу и сказал: «Пикнешь – зарежу!». Рванул из рук сумочку и убежал. Висит теперь это дело глухарём. Боюсь, вечным.

– Информацию Ознобишин изложил в устной форме или письменно.

– Конечно письменно, иначе на каком бы основании, я его послал в командировку.

– И что там было?

– Да вроде, как ему шепнул некий «Д» о том, кто совершил этот разбой. Я и спросил: как бы с этим «Д» встретиться? А он отвечает, что «Д» просит его фамилию не называть и встречаться ни с кем, кроме Ознобишина, не желает.

– А от этого «Д» ещё какие-нибудь информации о лицах совершивших преступления поступала?

– Была одна. Бомжиха, на вокзале у пассажира чемодану ноги приделала. Информацию о том, кто совершил эту кражу, со слов Ознобишина, дал «Д». Так ли это, сказать не могу.

– Ещё один вопрос: к кому должен был ехать в Белозёрскую ИТК Ознобишин?

– К Хребтову.

– И какой результат?

– По нулям. Хребтов, оказывается, на тот день, когда было совершено разбойное нападение на пассажирку, находился в колонии. Я, конечно в оперативных делах не новичок. И при других обстоятельствах в командировку бы не послал. Но сам понимаешь… Конец квартала. По этому глухарю с разбойным нападением кто меня только не склонял. Вот и послал, может, удастся процент раскрываемости поднять.

– Я так понимаю, что по факту разбойного нападения имеется уголовно-розыскное дело.

– Есть такое.

– Его можно посмотреть?

– Голубчик! – вдруг обрадовано воскликнул Скороходов,– моя интуиция подсказывает, что у тебя есть информация, кто это совершил! Чувствует моя душа, не зря коньяк доставал.

– Есть,– не без гордости заметил Пархоменко.

– Так скажи! Не томи!

– Сначала давайте посмотрим уголовно-розыскное дело.

– Это мы мигом.

Скороходов набрал номер телефона и попросил позвать лейтенанта Коробейникова. Когда тот зашёл, потребовал принести уголовно розыскное дело по факту разбойного нападения. Через несколько минут уголовно-розыскное дело лежало на столе. Григорий Маркович открыл его и первое, на что обратил внимание, было то, что потерпевшая была из Владивостока. Кошелёк и похищенные деньги тянули на каких-то несчастных двадцать рублей. Но преступление было совершено особо опасным способом. Находилась в этом деле и та самая информация о таинственном «Д», он уверял, что это преступление совершил Хребтов, с которым «Д» ехал в одном поезде. В этом же поезде ехала и потерпевшая.

Пархоменко мог теперь представить, какой из Ознобишина оперативный работник. В каком поезде, в каком вагоне, в купе или плацкартном, в этой информации ни слова. Странно было и то, что поезд из Владивостока через станцию Кедроград не проходит. Можно было лишь предположить, что потерпевшая на какой-то станции пересела в поезд, следовавший в Кедроград. И ещё один вывод для себя сделал сыщик: Ознобишин фамилию Хребтова просто придумал, чтобы иметь основания для поездки в Белозерск. Теперь для Пархоменко кое-что прояснилось. Он уже не сомневался, что идёт по нужному следу. Молча закрыл дело, и посмотрел на начальника линейного отдела.

– Ну,– упёрся взглядом в Григория Марковича Скороходов,– обрадуй старика!

– Радости мало, Дмитрий Валентинович. Ознобишин-то в гости приходит?

– Да я этого негодяя сказал на порог не пускать.

– Так насолил?

– Не то слово. Мне из-за него неполное служебное несоответствие объявили.

– Скажите, у Ознобишина была семья?

– Семья? Затрудняюсь определить, была ли это семья. Жил он с сожительницей Настей Сазоновой, как кошка с собакой. Дважды с жалобами на него ко мне проходила. Хамит, избивает. Поговорил. Мораль прочитал. Даже выговор объявил. Только ему это всё, как мёртвому припарка.

– Уволили бы.

– Нужно было. Но мы же задним умом богаты. А тогда подумал: кадров и так некомплект. Примешь незнаючи человека, а он, может, потом окажется хуже уволенного. Вот и нянчился…

– Ну, хорошо. Как, по-вашему: Ознобишин легко будет «колоться»?

– Вот уж не знаю. Хотя существует такое поверье, что легче всего «колются» милиционеры, следователи и судьи.

– Довольно интересная информация. Но слышу впервые. А статистических выкладок по этому вопросу не встречал. Может быть, кто-то и напишет диссертацию на эту тему.

– Осторожный ты человек, Григорий Маркович,– от ответа на мой вопрос, как боксёр-профессионал от ударов, уходишь. Может, не доверяешь? Думаешь, я как Ознобишин? С гнильцой? Я весь перед тобой. Скажи, в чём сомневаешься, и я тебе честно отвечу.

– Ну, что ж, скажу честно: зная ваше отношение к Ознобишину, боюсь – не наломаете ли дров?

– Не наломаю. Слово офицера.

– Тогда слушайте. Доверенное лицо «Д» и есть то лицо, которое совершило разбойное нападение на потерпевшую. Ознобишин каким-то образом этого «Д» вычислил. Как? Пока не знаю. Но почему-то предпочёл оставить на линейный отдел милиции глухаря, а от преступника, совершившего это преступление, отвести удар. Не скажете, почему?

– Вот же гнида! Для чего-то он ему оказался нужен. И сколько времени лепил мне горбатого. А я, старый дурак, ему поверил.

– Думаю, что ему нужны были дополнительные материалы компрометирующего характера на «Д», чтобы держать его на привязи. И он этот компромат получил. Поэтому «Д» стал ему преданней собачки. И стал стукачом. Но информацию давал не столько в отношении лиц, причастных к совершению преступлений, а о богатеньких Буратино. Ознобишин с подельниками осуществлял запугивание. А для упрямцев последнее слово было за шантажом, обрезом или пистолетом.

– Где теперь этот «Д»?– спросил Скороходов

– «Д» – это Дмитрий Уразов. В живых его уже нет. Когда он стал не нужен, его убрали, думаю, не без помощи Ознобишина. Поэтому, Дмитрий Валентинович, у вас есть стимул действовать не по принципу, «чтоб ваши глаза его не видели», а чтобы увидели. В прописке по Кедрограду он не значится. Но есть основания полагать, что он где-то здесь или рядом. Чем скорее мы его найдём тем, думаю, быстрее вы избавитесь от повисшего на отделе глухаря.

Вадим Петрович Хорохордин был обыкновенным деревенским мужиком с восемью классами образования. Не зная его «подвигов», трудно было представить, что за его плечами две ходки к хозяину и обе связаны с тяжкими телесными повреждениями со смертельным исходом. Мужик, как мужик. Только другие мужики выпьют – и сразу или на боковую, или песни орут с деревенскими молодухами, да в пляс пускаются, а Вадим, чуть что – за нож. Вот так, по пьяни, двоих и отправил на тот свет.

Освободившись, Петрович, – так его звали в деревне, – несколько месяцев помытарился в поисках работы, но по своей специальности не нашёл и стал зарабатывать на жизнь пастухом деревенского коровьего стада. Решил так: и от людей подальше, и на чистом воздухе всегда. Конечно, грязи, как тому известному животному, можно найти и здесь. Но с ножом на корову…

Узнав в деревне о местонахождении Хорохордина, Зотов решил, что удобнее всего встретиться с ним на пастбище.

Петрович идущего к нему человека завидел издалека. «Кого это ещё нелёгкая несёт?» – подумал он.

– Здравствуйте, Вадим Петрович! – подойдя к пастуху, сказал незнакомый человек.

Петрович некоторое время разглядывал его. Потом сказал:

– Здравствуй, гражданин начальник.

– Неужели похож?– спросил Зотов.

– Сам посуди,– ответил Хорохордин. – Кого ещё нелёгкая может принести на это пастбище? Да ещё в костюме и при галстуке.

– А что, есть основание ожидать прихода гражданина начальника?

– У меня нет.

– Тогда чего же ждёте?

– Вас Дмитрий интересует?– не отвечая на вопрос, спросил Петрович.

– Есть такой грех.

– Что я о нём могу сказать? Дня три жил у меня, а потом уехал. Больше я его не видел.

– Говорят, в Белозерской ИТК вы с ним корешили?

– Лихо,– ответил Вадим Петрович,– уже и там побывали. Какие мы с ним кореша? Дмитрий, недолгое время, по прибытию, вначале в авторитетах ходил. Но потом, не знаю уж по какой причине, его презирали и звали Засыпалой. Он ко мне и прибился.

– А к тебе, зачем он приезжал? Он ведь Белозерский.

– Попросил перековаться.

– И как?

– Помог чем мог.

– А конкретно?

– Брюки, рубашку, футболку дал. Правда, всё ношеное.

– Он что, собирался обосноваться в Кедрограде?

– Говорил, что поедет на юг. Вообще-то он о себе мало рассказывал. Больше молчал. А почему, если не секрет, к нему такой интерес?

– Не секрет. Убили его.

– Выходит, меня подозреваете?

– У тебя нет мотивации.

– Ну почему же? Я буйный. Особенно при подпитии.

– Там другой мотив. Вот и пытаемся выяснить кто и почему? Не предполагаешь, кто мог это сделать и за что?

– Не предполагаю. Но, даже если бы и предполагал или знал, не сказал бы.

– Почему?

– В той среде, сами знаете, такое не приветствуется.

– Ну а если не для протокола?

– Может быть те, откуда он родом.

– Последний к вам вопрос: Уразов один приходил?

– Один.

– Ну, что же, Вадим Петрович, мне только остаётся сказать вам спасибо за вашу откровенность. Вы нам очень помогли.

Утром следующего дня Зотов доложил начальнику уголовного розыска результаты беседы с Хорохординым.

– К сожалению, пока топчемся на месте,– констатировал Пархоменко. – Но, как говорят, отрицательный результат – тоже результат. Есть и ещё одна нерадостная новость. Вчера звонил полковник Сомов: Ознобишин в прописке по городу Кедрограду не значится. Информация из паспортного стола тоже не радует. Из квартиры, где он жил выписался в город Новосибирск. Сделали запрос о его прописке там. И вот сегодня по телетайпу пришёл ответ: Ознобишин в прописке не значится. Так, что бесед с жильцами 5-го дома по улице Азовской тебе не избежать.

– Дом же отрабатывал Звонарёв!– удивился Зотов.

– Ты же знаешь,– ответил начальник уголовного розыска,– его принцип работы: косо, криво, лишь бы живо. Служба безопасности тоже все работы по Ознобишину свернула, когда узнала, что из квартиры он выписался, и уехал в другой город. Так что тебе придётся начинать фактически с нуля.

Допрошенные милиционеры линейного отдела милиции Щавелев и Громилин показали, что после задержания Уразова с ним занимался Ознобишин. Щавелев вспомнил, что разбирательство продолжалось довольно продолжительное время. Потом Ознобишин попросил дежурного, чтобы в его кабинет доставили всё, что было изъято при личном обыске у Уразова. Кроме справки об освобождении у него больше ничего не было. Справку в кабинет к Ознобишину заносил Щавелев. Когда он зашёл, задержанный в кабине Ознобишина пил чай. Через некоторое время оперативник Уразова отпустил. А в журнале задержанных записал: «проведена беседа». А, когда Громилин, спустя месяц задержал на железнодорожном вокзале Уразова ещё раз, то Дмитрий уже сам попросил милиционера, чтобы тот вызвал Ознобишина. В это время Ознобишин выезжал на какое-то происшествие, и когда ему сообщили по рации, что его хочет видеть Уразов, тот через непродолжительное время приехал и снова забрал Уразова в свой кабинет. О чём они разговаривали, Громилин, естественно не знал, но утверждает, что беседа была довольно продолжительной. Уразов снова был отпущен, а в журнале снова была сделана запись: «проведена беседа». Со слов Громилина, он ещё раз видел Уразова на вокзале, в начале мая, но уже его не задерживал.

Участковый лейтенант Звонарёв закончил с горем пополам среднюю специальную школу милиции. Проработал в органах шесть лет. Если в чём и преуспел, так это в составлении протоколов на мелких хулиганов. Он их «пёк», как блины. Уже к обеду он принёс Пархоменко рапорт о результатах своей работы по месту жительства Ознобишина. Взглянув мельком на рапорт, Григорий Маркович попросил Звонарёва подождать в коридоре, а сам отправился к начальнику отдела полковнику Васенину.

– Вот полюбуйтесь, Александр Фёдорович,– сказал Пархоменко сразу с порога.

– А что случилось?– спросил Васенин

– Да это случается каждый раз, когда Звонарёву поручишь выполнить самое пустяковое задание. Когда будем с ним решать вопрос по существу? Ну не тянет он на должность участкового. Что это за рапорт? «Ознобишин по улице Азовская, 5-17 не проживает. Выписался в неизвестном направлении». Даже должность свою и то лень полностью написать. Ну что это за абракадабра: «уч. уп. Кед. ГОВД, л-нт» и непонятная подпись. С соседями не поговорил, не выяснил установочные данные сожительницы и где она в настоящее время, какие были отношения с соседями и целый ряд других вопросов. И самое главное, кто же проживает в квартире Ознобишина? Как эти люди стали собственниками квартиры?

– Ты не кипятись,– попросил полковник. – У него есть и положительные качества: примерный семьянин, не злоупотребляет спиртным, хороший спортсмен, и по составлению протоколов за мелкое хулиганство в числе правофланговых.

– А ещё не курит,– язвительно дополнил сказанное начальник уголовного розыска.

– Я тебя понимаю,– сказал Александр Фёдорович, – но в кадрах меня не поймут. Скажут: нужны более веские основания.

– Напоить мне его что ли?– в сердцах сказал Пархоменко.

– Ладно. Переговорю с кадровиками. Это всё же их участок работы. Действительно, дилетантство в нашем деле – непозволительно. Лучше скажи, что нового добыто по делу?

– В том-то и загвоздка, что из-за таких вот Звонарёвых приходится заниматься дублированием. А время идёт. След есть. Но он пока не имеет чётких границ. То, что должен был сделать Звонарёв теперь должен вновь делать другой человек. Поручил эту работу Зотову.

Ходить из квартиры в квартиру, подниматься по этажам в каждом подъезде пятиэтажного дома – работа не пыльная. Вот только к концу этих хождений ноги начинают гудеть. Но что поделаешь – это одна из многих составляющих работы сыщика.

Обход свой Зотов начал с первых этажей. В первой квартире, проверив паспорта, стал интересоваться, нет ли жалоб, расспросил, кто на площадке живёт в соседних трёх квартирах. И так в каждом подъезде от первого до пятого этажа. Кто-то был скуп на слова. Кто-то наоборот очень словоохотлив, но не в тему. А Сергею Викторовичу очень хотелось, как можно больше узнать о жильце 17-ой квартиры, да так, чтобы этот его интерес жильцы не заподозрили. Вот и плёл он кружева, интересуясь семьями, злоупотребляющими спиртным, подростками и многим другим, что должно интересовать работников милиции. Так, идя из квартиры в квартиру, добрался до 16-ой. Хозяйкой квартиры была Аделаида Ивановна Коврова. Она долго рассматривала удостоверение человека представившегося старшим лейтенантом Зотовым. Потом спросила:

– А собственно, вы с каким вопросом ко мне?

– Паспортный режим проверяю, а заодно и интересуюсь дебоширами, хулиганами. Вас-то соседи по подъезду, по лестничной площадке не обижают?

– Бог миловал. Правда, иногда соседи в 17-й пошумят...

– И давно шумят?

– Да несколько месяцев, как поселились.

– Квартиру купили?

– Да нет, квартиранты.

– Хозяину или хозяйке квартиры бы пожаловались.

– Да нет их тут. В Норильске они. А жаловаться особых причин не было. Не то, что на предыдущих. Тот хоть и милиционер, на супругу часто руку поднимал.

– Чего же уехал? Двор, смотрю, в стороне от дороги…

– Уехал он неожиданно.

– Что и обстановку не забрал?

– Всё оставил покупателям. Да нужно сказать, что и мебель была не ахти.

– Но его жена, свои вещи наверняка забрала?

– Во-первых, не жена, а сожительница. А во-вторых, когда он уезжал, Насти уже не было. Плохо они жили. Уехала Настя от него к матери в Алтайский край. Потом примерно с месяц назад мать Насти приезжала: искала дочь. И удивилась, что дочери здесь нет.

– Чего же Настя уехала, и больше не приезжала?

– Почему же? Приезжала. Квартира-то фактически куплена на деньги матери Насти. Вот она и приехала вновь решить этот вопрос. А потом снова уехала.

– И что вы посоветовали матери Насти?

– А что я могла посоветовать, коль сама не знала, где Настя может быть. Посоветовала сходить к Наталье Фирсовой.

– Так это мать Насти нашла покупателей на квартиру?

– Нет, продавал Анатолий. Вскоре после того, как мать уехала.

– А фамилию Насти помните?

– Сазонова.

Хозяйка 23-ей квартиры Наталья Фирсова, как только разговор зашёл о семейных дебоширах в подъезде, сразу оживилась.

– Сейчас, слава Богу, тишина. А то покоя не было от этого Ознобишина. Такой ревнивец. Я в его семью вхожа не была. Его сожительница Настя близкой подругой тоже. Так, когда благоверный её колотил, приходила поплакаться.

– Колотил-то за что?

– Настя узнала, что у Анатолия есть любовница. Устроила сцену. Попросила освободить квартиру. А у него один аргумент: кулак.

– Так может напраслину на мужика возвела?

– И вы туда же? Милицейская солидарность.

– Вовсе нет. Эту фамилию от вас впервые слышу.

– Вот, говорите, «напраслину». А я сама эту выдергу видела.

– Что, такая вульгарная?

– Нет, личико смазливое.

– Почему же «выдерга?».

– Да это я так, из женской солидарности. Сама измену пережила. Может, она и хорошая. Только зачем же на чужого мужика бросаться, как на амбразуру?

– Стало быть, имя и фамилию разлучницы знаете?

– Фамилию не знаю. А имя редкое: Натэлла.

– А мать Насти к вам, зачем приходила?

– Хотела найти Анатолия, поговорить.

– А он, что, в этой квартире уже не жил?

– Так у этой Натэллы, видимо, и находился. Но где она живёт, я не знаю.

– Стало быть, это ваше предположение?

– Можно сказать и так. Но думаю, от истины оно недалеко.

– И что вы матери Насти посоветовали?

– Сходить к Веронике в ГУИН.

– А к вам Анатолий приходил?

– Два раза. Всё клинья подбивал. Как же? Одинокая. С квартирой.

– А новых хозяев квартиры, где проживали Анатолий с Настей, знаете?

– Видела один раз, но разговаривать не пришлось. Они здесь очень редко появляются. Поселили квартирантов.

– Которые шумят?

– Это вам соседи сказали? Может, и шумят. Только ко мне этот шум никогда не доходил. Ни разу не слышала.

Назвав в отделе кадров ГУИН имя сотрудницы, капитан Зотов убедился, что в розыскной работе везенье тоже имеет место.

– Я и есть Вероника,– сказала сотрудница.

– А других Вероник у вас нет?– спросил Зотов и заулыбался. Он уже чисто интуитивно почувствовал, что эта именно та самая Вероника, которая может хранить ничего не значащую для неё информацию, а ему для продвижения по делу она может оказаться бесценной.

– Других нет,– заулыбалась женщина,– уж это я точно знаю. Профессия обязывает. В кадрах всё же работаю.

Вероника Сергеевна Желтова оказалась интересной собеседницей. С Настей Сазоновой они были подругами. При каких обстоятельствах познакомилась с Анатолием Ознобишиным, Настя ей не рассказывала. Но с Анатолием познакомила. Случилось это на её дне рождения. Анатолий произвёл впечатление умного, начитанного, знающего себе цену мужчины. Был галантен, обходителен. Но страшно ревнив. Это сразу бросилось в глаза. Да потом и Настя жаловалась на его необоснованные подозрения. А как-то раз пришла в слезах: у Анатолия появилась любовница. Дальше больше: он стал поднимать на Настю руку.

– У милиционеров, сами знаете, какая зарплата, – продолжала Вероника. – А у Анатолия вдруг стали появляться деньги, а потом и автомобиль. Настя стала интересоваться: откуда всё это? Но Анатолий ответил, что это не её ума дело. Он уже не скрывал своей связи с Натэллой. И тогда Настя решила разрубить этот ничем не связанный, кроме клятвенных в прошлом заверений в любви, узел: предложила освободить квартиру, приобретённую её матерью. Но сначала Настя решила уехать к матери в Алтайский край посоветоваться. И уехала. А спустя некоторое время вернулась. Нашла меня и попросила вместе с ней сходить к Анатолию, чтобы в моём присутствии решить вопрос и с квартирой и со своим, теперь уже прошлым, окончательно и бесповоротно.

В тот день, когда они пришли в её квартиру, Анатолий был дома. Как показалось Веронике, Анатолий даже обрадовался возвращению Насти. Был подчёркнуто вежлив. Требование Насти освободить квартиру принял, как должное. Но попросил отсрочки, хотя бы несколько дней. Он ещё пошутил, что надеется на то, что за эти дни, проживая в одной комнате, не подерутся. Настя ответила, что этих нескольких дней не будет. Она перекантуется у подруг, а на него, если не освободит квартиру, подаст заявление в суд. Я потом уехала домой. А Настя с Анатолием осталась в квартире. На следующий день я решила позвонить подруге. Трубку взял Анатолий. Он сказал, что Настя уехала на вокзал за билетами. А он квартиру освобождает. Ему дано три дня, чтобы он забрал свои вещи. У Насти, с его слов, уже были покупатели. Деньги за квартиру, якобы покупателями уже перечислены матери Насти. Он ещё возмущался, что теперь ему некоторое время придётся бомжевать. Вероника ещё удивилась, что Настя перед уездом к матери не зашла попрощаться и даже не позвонила. Не было от неё ни писем, ни звонков. Нет их и до сегодняшнего дня.

Рассказ Вероники Зотова насторожил.

– А в чём в этот день Настя была одета,– спросил он. – И были ли на ней какие либо украшения?

– Настя была в сиреневом платье. А из украшений были золотые серёжки в виде трёх лепестков и перстень в золотистой оправе, в которую был вмонтирован янтарного цвета камешек. Перстень Насте был особенно дорог. Это был подарок матери. А матери он достался от бабушки. Красоту и необычность ему придавал именно камешек, в котором застыло какое-то насекомое, похожее на комарика.

– А мать Насти у вас была?– поинтересовался Зотов.

– Нет. Ко мне мать не приходила.

– А не помните, какого числа Настя приехала?

– Где-то в первых числах марта.

– А первый раз уехала?

– В начале февраля.

– Об автомобиле можете что-то сказать?

– Я в них не разбираюсь. Цвет вишнёвый. Помню только цифры номера. Я ещё обратила внимание на необычность их сочетания. Слева направо или справа налево – цифры остаются одни и те же: 191. Поэтому и запомнила.

– Телефон Насти вы назвать сможете?

– Конечно. Только сколько я ни звонила по нему, он не отвечает.

– А телефон матери?

– Почему-то тоже молчит.

– А раньше, когда Настя уезжала, к вам она всегда звонила?

– И звонила, и приходила. Мы всё же подруги. У меня от неё, а у неё от меня не было секретов. Делились самым сокровенным.

Довольно интересной была информация, полученная от жильцов дома по улице Звенигородской, где ранее проживала Натэлла. В доме её знали все и о ней тоже. Причём такое, о чём не каждая женщина о себе расскажет.