Текст книги "Балтиморская матрёшка"

Автор книги: Иван Тропов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Иван Тропов
БАЛТИМОРСКАЯ МАТРЕШКА

Светлой памяти эры пиратских дисков

1. Паучки на петличках

Генералы всегда готовятся к прошедшей войне.

Если этот столетний штамп все еще на вооружении у журналистов, значит наша контрразведка не зря ест свой хлеб.

Бригадный генерал Теодор О. П. Андеркавер, DARPA

(плакат в административном секторе Ковчега)

Лампа нацелена мне в лицо, свет режет глаза.

– В какой вариант вы играли? Звук был родной, кустарный перевод или полная локализация?

– Перевод.

– Раньше вы говорили: «перевод, кажется».

– Я столько раз говорил про этот перевод, что мне уже не кажется! Я уже сам верю, что это был перевод, даже если на самом деле звука вообще не было!

– На два тона ниже. И впредь потрудитесь выражаться предельно четко. Это ясно? Не слышу ответа.

– Ясно!

– Хорошо… Не отводить лицо от света! Диск был родной, лицензионный или пиратская копия?

– Пиратка… «Пиратка, само собой», как я отвечал раньше!

– Разговорчики! Постарайтесь вспомнить до мелочей, как был оформлен диск. Начните с описания вкладышый. Что было на лицевой стороне?

Мне хочется выть, рычать и рвать зубами, причем одновременно! Я же ему уже тысячу раз говорил, как выглядел диск! И тот конкретный, и вообще все диски! К каждой игре, в какую я когда–то играл или просто брал в руки подержать! Бесконечные часы, под этой нестерпимой лампой, свет режет мои глаза, буравит виски, выедает мозг…

– Не отвлекаться! Глаз не закрывать! Начинайте описывать. Подробно и четко, важна каждая мелочь.

* * *

И темнота. Полная, стирающая глаза темнота. Я никогда в жизни не видел такой темноты, пока не попал сюда. Когда даже не можешь понять, закрыты глаза или открыты?

Темнота и тишина. Они размывают мои глаза, мое сознание, меня самого. Никогда в жизни… Была ли вообще эта жизнь? Вся моя прошлая жизнь кажется такой странной, нереальной…

Память о ней есть. Но память – это не прошлое. Эту память в мою голову записывает специальная машина. Когда я засыпаю, машина стирает все, что было в моей голове, и записывает туда вымышленный кем–то мираж. Это миг, когда я просыпаюсь, уверенный, что у меня была жизнь. Полная красок жизнь до того, как я попал в это черно–белое место. И время, которое я провел уже здесь, бесконечные мучительные дни, которых на самом деле не было, потому что в действительности все мои дни одинаковые: каждый день повторяется одно и то же: миг назад я проснулся, и знаю только то, что есть в моей памяти… Могу ли я верить, что все это в самом деле было со мной, а не записано в меня миг назад?

Такой машины не может быть. Мозг устроен не так, как компьютер. Мозг – это слитые вместе и память, и процессор. Ассоциативная иерархия с обратными связями. Память–процессор, одно целое, которое нельзя разъять на составные части, не уничтожив. Если стереть всю память, пропадут и все процессорные ядра.

Эта мысль какая–то инородная, выбивает меня из колеи. Лишь теперь я понимаю, что это не моя мысль, а чужой голос. Разные голоса.

– А если убежденность в том, что мозг устроен вот так, это всего лишь одна из выдумок в том сейве, который машина записала в тебя минуту назад? Как и все прочие воспоминания? Про учебу в школе, уроки физики, биологии и истории. А на самом деле ничего этого никогда не было. Ни уроков, ни самих Ньютона с Карлом Великим. Мир устроен иначе, совсем иначе, ты даже не можешь вообразить, насколько…

Это Туз. С трудом, как сороконожка, задумвшаяся о своих ножках, я наконец расплетаю, где мои мысли, а где чужие голоса.

– Это называется солипсизм, – голос Батыя. – Логически непротиворечиво, но практически бесполезно.

– Если только уверенность в том, что это практически бесполезно, не еще одна выдумка искусственной памяти, – звучит в темноте голос Лиса.

Туз, Батый, Лис. Все в сборе, не считая Пацака. Но того такие разговоры как раз усыпляют.

– Но зачем? – возразил Батый.

– Чтобы мы верили всему тому, что есть в нашей памяти, – сказал Туз. – Чтобы вели себя так, куда подталкивает нас эта память.

– Все это вместе – зачем? Кто–то создал сложнейшую машину памяти, это невероятное место, поместил нас всех сюда – и все это только для того, чтобы затем гонять нас бесконечно по петле одних и тех же ощущений? Не слишком ли неправдоподобно?

– Неправдоподобно – это то, что ты нам рассказывал о своем якобы прошлом! – огрызнулся Лис. – Вот уж во что ни один нормальный человек никогда бы не поверил, а ты веришь, да еще и нам на уши вешаешь!

Я разлепил губы:

– А ты сам, Лис?

– О, Месир с нами! Что?

– Разве у тебя в воспоминаниях нет никаких странностей и несуразностей?

– Ну вот только не надо! Я из вас всех здесь самый нормальный.

– Да? Ну и почему же ты тогда оказался здесь?

Лис фыркнул в темноте.

– Да я бы почти и не попался… Этот их пункт… Да мне тот пункт сразу не понравился! Что я, призывных пунктов не видел? Обшарпанные стены, на полу бугристый линолеум, скамейки из драного кожзама, да пара стареньких иномарок перед входом – много ли на мелких взятках насобираешь? В нашем Волоколамске именно такой. И я уже почти откосил, все готово было, только конвертик отдать.

Дежурный бубнит: «…захОдите, становитесь на коврик по стойке смирно и представляетесь: призывник такой–то…», а я от нетерпения пританцовываю, рука уже в кармане. Отдать конвертик – и привет, армия. Я тебя тоже очень люблю, любовью святой и платонической, и чем ты дальше, тем крепче наша любовь. Берусь я за ручку двери в кабинет комиссара…

Вот тут–то он и появился. Прилизанный такой очкарик с залысиной. По виду – ну натуральный маменькин сынок в годах. Шея тоненькая, линзы с палец толщиной, лупы! А на плечах – по звездочке меж двух полосок. Нормально, да? А он уже пачкой листов машет:

– Господа, господа! Внимание! Маленькое статистическое исследование! Прошу вас, присядьте, достаньте ручки.

Раздал всем бумажки. Вроде тестов на ай–кью, только какие–то странные.

Я даже не заметил, как полчаса пролетело. Честно все прорешал, хотя и не собирался. Интересные тесты. Умные. Но у меня тут дело есть, да? Отдал я майору тест, и к двери, чтоб конвертик отдать, получить свою полную непригодность к строевой, и распрощаться с этим клоповником на пару лет, до следующего конвертика. Берусь я за ручку двери…

– Подождите, молодой человек, – майорчик говорит.

Сам в мой тест смотрит. И не просто глядит, чтобы проверить, что я все галочки расставил, а по–умному так смотрит. Явно разбирается, где какие ответы должны быть. Потом на часы глянул, присвистнул, и радостно так на меня смотрит:

– А может быть, вы еще и компьютерные игры любите?

В глазах надежда светится. Ну, я, конечно же, отвечаю:

– Я? Что вы! Вообще не играю.

– Как? – он прямо завял. – Совсем–совсем?

– Увы. Терпеть не могу.

И еще не успел договорить, как понимаю, что попался, как лох на каменном перекате. Слетела с майорчика напускная грусть.

– Отлично! – говорит. И за руку меня хвать. – Идите–ка за мной!

И тянет в кабинет комиссара. Входит без стука.

– Господин… э–э… – Тут мой майорчик пальцами так на комиссара щелкает, будто от официанта подсказки ждет. – Дайте–ка мне его бумаги, а в отчете проведите по нашему ведомству. Вас должны были предупредить.

И что я вижу? Дают этому очкарику мое дело без единого вопроса. Он меня ведет к выходу, но не к обычному, а во двор. А там среди стареньких иномарок – красуется глянцевый, как рояль, «мерин» с черными номерами и синей мигалкой. Салон кожаный. Пока я пытался все это вместе сложить во что–то осмысленное – с каких это пор призывников развозят на распределительные пункты на таком вот? – мы уже до Москвы домчались. На Зеленоград сворачиваем.

Тут мне мигом припомнились разные побасенки, которым я, конечно, никогда не верил – как человек разумный… но тут чую, надо рыпаться. Бултыхаться, пока не засосало и битум не застыл.

– Гм–гм! Простите, а с кем имею честь?

Майор медленно так ко мне оборачивается. Удивлен так, будто с ним мышь заговорила. Вдруг улыбается, кивает поощрительно:

– Любопытство – залог развития интеллекта.

И сует мне удостоверение. Не просто показывает – а прямо в руки дает.

Беру. Странное какое–то удостоверение. Ни черта не понять. Куча сокращений, печатей, а ничего путного не выудить… И тут я понимаю, что забирать свое удостоверение майор не спешит. Вообще как забыл про него. На меня даже не смотрит. Будто перевозит не человека, а обезьяну. Ну вот и сунул ей игрушку, чтобы занять. Чтобы не суетилась, пока в машине, не приставала с глупостями…

Машина тормозит. Приехали.

Да, их «распределительный пункт» мне сразу не понравился. Мраморная облицовка, тонированные стеклопакеты, кондики под каждым окном, колонны перед входом – и ряды, ряды, рады черных меринов с черными номерами и синими мигалками на стоянке.

Майорчик мой четырехглазый улыбается мне ласково и на крыльцо подталкивает, а у меня ноги ватные и коленки дрожат. Страшно! Черная тоска с головой накрыла. Я, вообще–то, в это время должен был уже отсылать сборку шефу, а через час меня ждал маленький праздник, с пивом и креветками. Для того и конвертик в кармане. Только в конвертике том – какая–то жалкая штука гринов, потому что целился я на расценки нашего обшарпанного призывного пункта. А тут – мерины, кондики, мрамор…

Тут у меня перед глазами запрыгало, так бы я в обморок и грохнулся, но майорчик меня под руку подхватил. Дальше тянет. Как в тумане бреду за ним. Второй этаж, по широким коридорам, стены в дубовых панелях, под ногами ковровая дорожка по навощенному паркету… Мамочка моя родная, и чего я выпендривался и в нормальный институт с кафедрой не устроился? Кодерство и матаны всякие с теорверами я и так знаю, а все остальное можно было бы с таким же успехом конвертиками досдать. В сумме дороже, чем если сразу военному комиссару конвертик, да. Но зато насколько надежнее! Доумничался, умник…

… да не помогла бы нашему Лису кафедра.

У меня кафедра была. И что? В один прекрасный день в аудиторию входит не наш привычный капитан, а молодой подполковник. Объявляет нам, что капитан снят за ненадлежащее исполнение своих обязанностей, понимай: за поборы со студентов, и результаты последних зачетов недействительны. Перепроверять будет он.

Правда, началась перепроверка со странных тестов. Проглядел подполковник наши листочки, выбрал мой. Уточнил, а как у меня с компьютерными играми? Кивнул довольно, остальных отпустил с миром, мне же зачесть старый зачет отказался. Повез на дополнительную проверку, если я не хочу отправиться в обычный военкомат и далее с последствиями… Лис продолжал:

… входим в зал. Актовый. Кафедра – огромный стол красного дерева, за ним экран из шести панелей. В зале ряды кресел зеленой кожи, перед каждым отдельная парточка, крошечная и резная, будто только из антикварного…

– Садись, – майорчик меня подтолкнул, и тут же вышел.

В зале сидят ребята, человек за полсотни.

Огляделся я еще раз… На весь это гламурный псевдоантиквариат в зале… дорогущие панели вместо доски и простыни киноэкрана… за окнами ряды меринов под синими мигалками… Конвертик еще раз в кармане пощупал – тоненький, чахленький. Ох! Здесь и десяти таких конвертиков не хватит!

Вздохнул я, снова на ребят гляжу. На этот раз внимательнее. Призывники, как я? Служить вместе будем?

Выбрал самого крупного, да и подсаживаюсь к нему. Улыбаюсь радостно. Типа, он мне сразу понравился.

А куда деваться? Пора окапываться, если отцы родные за спиной мост сожгли и отступать некуда, велика Россия, да впереди одна казарма маячит, и скоро меня дедушки на героя родины дрессировать будут…

Я боялся, как бы этот здоровяк не фыркнул – может, он уже сам приглядел, с кем сбиваться в стайку? Самых крупных и наглых… Нет, ни фига. Улыбается мне. Открыто так, с душой. Деревенский, что ли? Это они обычно на улыбки отзывчивые. Думают, в городе сладкими улыбочками и батистовыми платочками улицы мостят, а на углах бесплатный сыр раздают, ага. Мне его даже жалко стало. Вот ведь соль земли, блин! Добрый и доверчивый. И здоровяк. И морда симпатичная, хотя явно не из рязанских. И даже не татарин. Из бурят каких–нибудь.

– Леха, – я ему руку протягиваю. – Алексей Рыжов, для друзей просто Лис. Из области. А тебя как–откуда?

– Руслан, – отвечает. И по выговору ясно, что и правда откуда–то из–под Внутренней Монголии, где и по–русски–то почти не говорят. – Из Парижа.

Я чуть не поперхнулся.

– Откуда?..

– Из Парижа, – Руслан говорит и краснеет. – Остров Медный. Это Командорские острова. У нас так зовется поселок на западной оконечности. Я же не виноват?

Говорит он еще смешнее, чем мне вначале показалось. Будто английский актер, который русского не знает, но выучил в транскрипции несколько фраз и старательно проговаривает каждый звук. Парижанин из–за Камчатки…

И вовремя я подсуетился. К моему парижанину с другого бочка еще один тип пристроиться норовит. Доходягя–доходягой, но морда острая и хитренькая такая, – ну прямо вылитый хорек.

Или я в зеркале.

И этот хорек обворожительно улыбается:

– Привет. Я Михаил, но лучше просто Миша. Все друзья так зовут.

Друзья… Тамбовский волк тебе друг! Я уже собрался отшить его, да погрубее. Пока я моего Русланчика к рукам не прибрал и закадычного дружка из него не выковал, мне конкуренты не нужны. Тем более с такими хитрыми рожами. Оглянуться не успеешь, как в сторону ототрут! Но только я рот открыл – в зале включился дополнительный свет.

Это мой майорчик вернулся. Да не один. За ним идут офицеры, сначала старшие, а потом и высшие. И главное, все очкарики. И чем крупнее звезды, тем толще линзы. Выстроились за кафедрой, нас обозревают.

– Так, – говорит очкарик с генеральскими звездами на погонах. – Все в сборе? Отлично. Приступим! – И за кобуру хватается.

Зал охнул, половина тут же растопырили руки перед собой, ладони горсточками вниз, – не то сурков на посту изображают, не то нащупывают что–то перед собой, от нетерпения оскалившись.

А у генерала не кобура, чехол палма. Пощелкал пером, снова в зал смотрит:

– Где наши шахматисты от клавиатуры?

– Да вон… – мой майорчик ему подсказывает.

– Ага… Орканоид, Даркхантер. Не вставайте, вижу. А там биатлонисты? Магнумспешл Шарк, Магнумспешл Фокс, Магнумспешл Вулф…

Что шахматисты, что биатлонисты – изнуренные жерди. В гроб краше кладут. Генерал вздохнул.

– Что ж… В общем–то, такими я вас и представлял… Так, а эти кто? – указывает на нас с парижанином.

– Контрольная группа.

– А они нам вообще нужны?

– Обязательно.

– Ладно. Ну–с, господа рилнеймовые… – Генерал на нашу троицу смотрит, и вдруг в другой конец зала. Там сидит выдающаяся парочка. Поздоровее прочих, но морды, морды… – Я так понимаю, нижний предел ка–и – это вот те?

– Так точно.

– А эти, значит, – генерал на нас кивает, – верхний предел?

– Так точно. Сто тридцать, сто тридцать пять и сто пятьдесят.

– Сто пятьдесят? – Генерал изумился. – Где это вы такого откопали?

И переводит взгляд с меня на Миху, и обратно. Сам пытается угадать.

Только я–то знаю, что у меня в лучшем случае сто тридцать пять могли насчитать, но никак не полторы сотни… Ох, надо, надо этого хорька отшить, пока он меня от Русланчика не оттер! Хотя Русланчик–то тоже, похоже, не так прост. Не столичный, но не тупой. Сто тридцать – это прилично.

Миха тоже на меня косится неласково. Видно, сообразил, что я не просто так возле парижанина оказался?

– И который из них?

– А вон тот, крупный. Руслан Белкин. С Командорских островов, поселок алеутов. Его в пограничники отправляли, в Калининград, но он по–русски совершенно не понимает, так что с удовольствием нам отдали.

– Совсем не говорит?

– По бумагам – совсем. Но мы проверяли, кое–что понимает.

Вижу, как у хорька, что по другую сторону от моего Парижанина сидит – глазенки округляются от удивления.

Как в зеркало гляжусь.

Потому что мне самому впору челюсть рукой придерживать. Синхронно к Парижанину поворачиваемся. Сто пятьдесят?..

– Что вы, ребята? – он краснеет, как девица. – Я не обманывал, честное слово. В нашем селении никто по–русски не говорит. Я до призывной комиссии по–русски только читал. Мой дед возит почту с осторова Беринга. А говорят у нас только по–алеутски…

– А телевизор? – Миха пытает. – Радио?

– Радио есть, конечно. На английском и корейском я говорю свободно, на японском чуть хуже. Понимаю по–китайски, если нужно. А больше у нас ничего не ловится. На русском только почта и старые книги. Разобраться в устной речи получилось не сразу, я только в дороге начал…

– Тихо в зале! – гаркнул генерал. – Озвучьте им.

Сам присел, майорчик поднялся. И озвучил, да. По–другому и не скажешь. Паровозики отглагольных существительных, шипящие клубки причастий, – ну, тот нерусский русский, на котором у нас все официальные бумаги составляют, – но если напрячься, смысл выловить можно. Присягу мы прямо сейчас дадим, а далее будем строго соблюдать режим секретности. И невыездные на пять лет после окончания службы…

– Ха! – с галерки раздается. – Мы что, идиоты, такое подписывать? Пять лет без выезда… Не! Я без Багамы–мамы и Нью–Йорка–папы пять лет не могу. Несогласный я!

– Да, – его поддерживают, – а кто не подпишет?

Майор делает брови домиком.

– А разве кто–то не подпишет? – Тут он в свои листочки поглядел так, будто только что получил. Перелистал, и головой мотает, отказывая: – Врешь, не уйдешь. Тут все подписано, по всей форме… – Тут он галерку глазами обвел, и ухмыляется. – Вам, что ли, такое ответственное дело доверять? Да у вас, молодых, почерк как у курицы лапой. Да и ручек–то, поди, нет… Короче! Сейчас выходите, в коридоре строитесь, и в автобус марш–марш!

Я, в принципе, почти и не удивился. Еще раньше понял, что влип не по–детски. Уже разглядел, что у них в петлицах: золотые паутинки. Я–то думал, это только байки. А вот поди ж ты. Оказывается, и у нас есть свое No Such Agency…

На выходе уже железная рама появилась, майорчик лютует:

– Сотовые, палмы, плееры! Все сдать. Живее, живее! Родина заждалась своих героев!

* * *

Вывели нас, грузят в четыре автобуса.

Майорчик сел на входе, чемпионы по отстрелу виртуальной фауны ломанулись на галерку, и нашего Парижанина чуть не затянуло с общим потоком тел – но прежде чем выпускать его в общую стаю, надо чтобы он сначала к нам привык–придышался как к родным, верно? Поэтому я его из потока – цап, и вбок, на место сразу за майорчиком. Парижанина к окну, сам у прохода. Оглядываюсь, где Миха.

Миха прямо за нами, но на нас не глядит. Назад смотрит. На пятиместную галерку и задние сиденья, где биатлонисты сгрудились.

Тут и я сообразил. Автобусы–то – мерседесовские, черные и глянцевые, будто в рояльном лаке, тонированные стекла, да и внутри все гламурненько.

– Похоже, везут нас не в обычную военную часть, где дедушки, дети гор и прочие жители нестоличных регионов?

– Угу, – Миха кивает, а сам все к биатлонистам приглядывается. – При таком раскладе нам одного Парижанина будет маловато…

Быстро он сообразил. Мне даже обидно стало. А Миха уже и выбрал:

– Вон тот? – подбородком дергает. – Вроде, поумнее прочих. Гыгыкает меньше, шутит тоньше.

Ладно, мы тоже не пальцем деланные! Кое–что умеем.

– Roger that, commander! – говорю и в проход соскакиваю. – Кстати, хороший выбор. Видал я пару раз его демки…

Плыву по проходу назад, прикидывая подходцы. Настраиваюсь. Балласт выпустить, репризы к бою…

…поэтому и пропустил самолетик, наверно. Прямо над головой Лиса прошел – и точно майору в шею. Клюнул так, что майор чуть из кресла не выскочил. Крутанулся, схватил, скомкал… да не швырнул. Расправил обратно. Вгляделся, и пошел красными пятнами. За толстыми линзами глаза плавают, как вареный яйца в аквариуме.

С галерки сдавленные смешки.

– Во! Теперь еще лучше, чем на картинке… Один в один перископ!

– Вздеть бинокля над поверхностью!

Тут уж вся галерка грянула. Майор потемнел лицом.

– Это чьи почеркушки? – листком трясет, а у самого даже голос изменился. – Кто этот дисней доморощенный? Я спросил, кто?!

Но галерка своих не выдает. Только еще больше веселья, и на разные шепотки повторяется: «Дисней! Дисней!» Все, крестил кого–то наш майор.

– Ладно, попляшете вы у меня…

А Лис уже заарканил биатлониста. От своих отбил, к нам тащит.

– Знакомьтесь! – хлопает по плечу улов. – Давайте сразу без официоза и дурацкой скромности. По факту: лучший из лучших. Так что – просто Туз.

Я не ошибся. Парень оказался нормальный. И шутки понимает, и сам к месту зубоскалит. Даже странно, как это Лис так шустро его уболтал. Дельный паренек этот Лис, надо признать. Присмотрелся я к нему внимательнее.

– Лис, Лис… Сдается мне, это вовсе не из–за Лехи с рыжиной?

– В яблочко, мессир!

Мессир? А впрочем, не возражаю. По мне размерчик.

– А почему нас везут обратно? – вдруг спросил Парижанин.

– Разве? – удивился Туз. – Мы здесь не проезжали. Нет, точно. У меня зрительная память идеальная.

– Дорога другая, но едем обратно. Вон солнце. А когда выезжали, было с той стороны.

– Уверен?

И правда, солнца–то почти и нет. Все тучами заволокло.

Но слышу, на галерке тоже кто–то возмущается:

– Да у меня тут дача рядом, я здесь все проезды знаю! Никуда мы не едем, крутимся вокруг Зеленограда!

Между кресел мордочка Лиса:

– Может, стоит его выпотрошить? – на майора кивает. – Узнать, что да как?

– Попытка, конечно, не пытка… а мозоли?

– Обижаете, Мессир! Да мы его щас в один укус!

– А не пошлет он тебя? – спросил Туз. – Сейчас обложит, и потом весь год будет наряды дарить…

– Думаешь? – Лис оглянулся на майора. – Да вроде, это ж не пехотный прапор, а майор кибервойск… Это ж ближе к ФАПСИ всяким, чем к сермяжной армии? Ему до прапоровых замашек скатываться – все равно что тебе в зоопарке сесть перед клеткой мартышек, навалить кучу, и закидать мартышек дерьмом, чтобы не дразнились… Себя не уважать.

– Да? А гаркал нехило…

– Только играет в солдафона, – сказал я. – На самом деле, белая косточка. Может, вообще бывший научник…

– Ну! – сказал Лис. – Я про что!

Опять ныряет в проход, но я его за руку прихватил.

– Подожди, Лис.

– Что?

– Пропусти вперед пехоту… пусть разминируют.

Ребята на галерке дозрели. Самый смелый уже вперед выдвигается.

– Тут у нас вопрос возник, товарищ майор!

– Приличный?

– Нас тут со всей страны собрали лучших игроков. Зачем? И куда нас везут?

– Считай, вытянули свой счастливый билет.

– Правда? – парень ухмыляется. – И поэтому у нас отобрали телефоны? Как–то не очень вяжется, товарищ майор. Нет?

– Новые дадут. С логотипом спонсора и символикой клуба.

– Спонсора?.. Клуба?.. Какого клуба?

– Нашего! Армейского! Что вы как дети, ей–богу? Вы теперь сборная страны. Будете отстаивать честь родины на международной арене. Радоваться должны! Знаете, сколько на вас уже выделили миллионов? Тренажеры, мед–центр, коттеджи… Телефоны, компьютеры, костюмы – все выдадут, как доедем. Там же и менеджер будет, все вопросы решит, с ним и сумму контрактов обсуждать будете. Вы бы не галдели пока, а прикинули суммы, требования. Пока есть возможность спокойно посидеть и подумать. Чего зря время теряете?

Парень, прибалдев, только по–рыбьи разевал рот. Потом развернулся и, пошатываясь под тяжестью свалившегося счастья, двинулся по проходу назад.

Меня, правда, больше интересовал майор. Не оборачиваясь, в водительское зеркало он глядел в спину парню. И безнадежно качал головой.

То есть – отлуп? Причем подлый.

Мы с Лисом переглянулись.

– Не нравится мне, что он так легко сказки сочиняет, – пробормотал Лис. – Главное, теперь–то зачем сочинять? Все уже схвачено, все уже под контролем…

– Значит, по мнению майора, еще не все.

– Не все? – хмыкнул Лис. – Это как? Мы что, по его мнению, еще сбежать можем? От законной власти, из–под его конвоя? Из автобуса на полном ходу выпрыгнем?

– Вот это мне больше всего и не нравится, Лис… Что же тогда должно быть дальше? Там, куда нас везут?

Я дернул подбородком на майора. Лис соскочил в проход.

– Товарищ майор!

– Еще один? Я же сказал, все вопросы к менеджеру…

Лис, склонив к плечу голову, с укором взирал на майора. Майор насупился.

– В чем дело, рядовой?

– Во–первых, товарищ майор, это вы им можете про сборную, а мы – «контрольной группа». А во–вторых, зачем спортклубу армии подписка о неразглашении?

– А способы подготовки? Новейшие методы, сплошные спецразработки. Все секретно!

– А запрет на выезд? С кем будем играть, если с иностранцами запрещено общаться пять лет? С марсианами?

Майор прищурился. Вздохнул. Кивнул.

– Ладно. – На галерку покосился, и голос понизил. Даже склонился к Лису заговорщически. – Я вижу, ты парень умный… А? Умный? Ладно, честно скажу. Без прикрас. Только чур без истерик, лады? И этим, – назад кивает, – не рассказывай пока, чтобы не осложняли? Чтобы без ненужных выступлений. А то начнут права качать, нервы портить и себе, и людям… Лады?

– Н–ну… – Лис тянет, нахмурившись.

– Так лады?

– Ну–у…

– Смотри! Договорились. Значит, правду хочешь? Что ж, получай всю, как есть, без прикрас: слониками будете.

– Не понял?

– Чего не понял? Слониками будете.

– Это как? – напрягся Лис.

– Ну как, как… Как обычно! От каждого по способностям, и всем по лопате. На генеральскую дачу едем. Сын у него. Хороший мальчишка растет, играть любит, а с кем? У отца государевы дела, сам понимаешь. Ну вот вы пока с ребенком и поиграете.

Лис обвел взглядом автобус, в котором двадцать душ. А за нашим еще три таких же катят.

– Все?

– Что значит – все? Вас здесь на роту не наберется! Мальчишка на сетевуху какую–то подсел. Свой клан ему нужен.

– А… – Лис потер лоб. – Но…

– Что?

– Ну–у… А жить мы все где будем?

– О, там такая дача! – майорчик даже глаза закатил. И вдруг нахмурился. Взглянул на Лиса с подозрением: – Да ты меня разыгрываешь никак, паря? А? Не знает, что такое генеральская дача! Да не ври. Не бывает таких умственныех целок в наше время. Не верю! Все, рядовой, свободен. Кру–угом!

Смурной Лис вернулся обратно.

– Да чего вы? – шепнул Туз. – Бросьте. Ну дача, и дача… Не сборная, конечно, но тоже неплохо. Лучше, чем обычная часть.

– Да что–то меня гложут смутные сомнения, что дача… – пробормотал Лис. – Мессир?

Через зеркало водителя я пытался угадать что–нибудь по лицу майора – но на этот раз из зеркала на меня внимательно глядели майорские глаза.

– А вон там – колючая проволока? – спросил Батый.

– Где?

– Да вон, за тем кустом было…

– Так, солдаты! – вдруг рявкнуло по автобусу.

Майор поднялся и выпрямился, не вылезая в проход – и оттого казался великаном.

– А ну все, тихо! Эй вы там, на галерке! Ну–ка тоже все цыц, я сказал! Слушать сюда! Вот! – показывает стопку листов. – Анкеты важные, заполнять без ошибок!

– А чем? Ручек нет.

– Р–разговорчики! – рыкнул майор. – Тут вам армия, а не детский сад! Задницу подтирать никто не будет, сами крутитесь! Либо заполняете, либо пеняйте на себя!

Кричит, бушует. Как подменили нашего майорчика.

Анкеты странные. Все про компьютерные игры. Когда начал играть, во что, сколько, какие любимые, пользовался ли пиратскими дисками…

Смотрю, у Лиса вдруг губы задрожали.

– Что?

– Опять эти гребаные пиратки…

– Опять? – не понял Туз.

– У меня брат из–за них чуть не сдох.

– Это как? – спросил Туз. – Из–за лажового полимера? В приводе нагрелся, и парами чуть не отравил?

– Да нет… Он со своим приятелем решил сам этим заняться.

– Ого! Начал пиратки штамповать?

– Не начал… Не успел. На него так наехали, что вместе с желанием штамповать пиратки чуть почки не отбили.

– По поводу?

– Убедили, что не стоит абы кому пиратками заниматься.

– Ну и что тут такого? Дело–то житейское. Кто что охраняет, тот то и имеет. И никому не охота отдавать свой кусок хлеба за здорово живешь.

– Да нет! Ты не понял! В том–то и дело, что не в куске хлеба речь!

– А в чем тогда?

– Ну, понимаешь… Приятель брата решил заняться дисками так, для догруза. Параллельно с прочим. Так–то он контрабасил снедью и шмотками, и неплохо. Ходы–выходы знал, с ребятами из службы внутренней безопасности в бане парился, и вообще в красных понятиях сечет… И когда штамповалку провозил через таможню, все было на мази… И тут – полный кирпич. На таможню, где он всех знает, вдруг налетают, ни с того ни с сего. И не родные из внутренней безопасности, а красные корочки из самой Москвы. И накатывают они странно. Не с общей проверкой, а сразу за репликатор хватаются. Будто только ради него и ехали. Будто ждали его…

– И большой бакшиш требуют?

– Да ты не понимаешь! Никакой мзды они не просят. Отбирают репликатор, и сразу начинают отбивать почки: один вез? А когда второй термопластавтомат собирался переправлять? А кто надоумил? Ты зачем врешь, сука, а ну отвесь–ка ему еще по почкам, чтоб в мозгах прояснилось!.. Еще и накачали чем–то. Приятель потом три дня с духами предков общался, в реанимации под капельницей…. И брата сильно задело. Оба чуть живы остались. И все из–за каких–то гребаных пираток! Понимаешь? Из–за каких дурацких дисков! Совершенно несоразмерно наехали.

– Это они для понтов. С толку сбить. А сами… Фуры–то со шмотками ведь увели?

– Да на фуры с остальным товаром они даже не посмотрели! Я же говорю, о деньгах вообще не заикались. Никто и никак. Это–то брата и добило. Они с приятелем потом год ходили, как дерганые. На кошек оглядывались, от шагов на лестнице подпрыгивали. А каждый вечер садились с бумажкой и карандашиком, и пытались понять схему, в которую угодили, кому и как дорогу перешли…

За окнами на нас наплыл еще один забор из колючки.

Приехали. Впереди пропускной пункт. За первой колючкой полоса земли, с собачьими следами, и еще одна колючка.

– На выход!

Ребята с галерки первыми на выход ломанулись. Крутят головами, высматривают огромные спутниковые антенны, шикарные коттеджи и прочие закрома родины.

Но вокруг – чахлый подмосковный лесочек, небо посерело, мерзко моросит, ветер доносит резкий собачий лай.

– А где…

– Разговорчики! Построиться по двое. Вперед, рысью, марш!

Через пункт. Дорога идет вперед – но нас в сторону. По тропинке. По кочкам. Переходя в болотце…

– А куда нас…

– Тихо там! Жабрами не шлепать, подковами звени веселей! Рысью, я сказал, не трусцой! Быстрее, пока тучи не разошлись!

Чемпионы приуныли. Не привыкли ножками, с непривычки выдохлись. Мышкой на экране все куда быстрее и проще получается, и в груди так не жжет…

– Да сколько можно?!

– Далеко еще?

– Куда нас тащат?!

Лес совсем пропал, слева и справа болото, какая–то жалкая хибарка…

– Стоять! Нале–во! К зданию шагом марш!

Первые трое нерешительно двинулись, четвертый поглядел на «здание», оглянулся на майора:

– Сколько? Мне тоже?

– А остальным куда? – из середины колонны бурчат.

– Колонна! Все! Для особо одаренных: все, каждый из вас! К зданию. Шагом. Марш!

– Всем?..

– Но там же…

Избушке на вид лет шестьдесят, все бревна серые и трухлявые. А за избушкой – только заросли молодых березок с черной рябиной.