Текст книги "Каспий, 1920 год"

Автор книги: Иван Исаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Тяжело было!… Но и занимательного тоже хватало. Многое мог бы рассказать о том, как не успевшие уехать хозяева прятали ценности, переодевались в потертые сюртуки, первые подавали нам руку и, сладко улыбаясь, называли кардашами {88}. С другой стороны, хотя и голоднее было, но впервые маленькие люди чувствовали себя настоящими людьми…

– Ну, а как было при англичанах?

С первых же слов чертежник утратил философскую бесстрастность и иронию. Через полчаса перед нами предстала весьма выразительная картина самого разнузданного, аморального, бесчеловечного и подлого поведения колонизаторов, уверенных в полной безнаказанности.

Великую Британию представляли здесь не только офицеры военного времени или капралы, выслужившие погоны за «дрессировку» индусов, но и джентльмены из так называемых хороших фамилий. Они как бы старались подтвердить ходовое мнение о том, что англичанин – джентльмен, пока он в Англии, и первейший хам, когда он в чужой стране.

Если специфически английским было холодное высокомерие и презрение к окружающим, то все остальные качества являлись стандартными для любых завоевателей. Поэтому зверства, жестокость, грабежи, насилия и издевательства совершались повсеместно, как днем, так и ночью.

Генералы вывозили из банков ценные бумаги, торговали нефтью с большим размахом и брали «комиссионные» от сделок. Штаб– и обер-офицеры грабили купцов и дельцов под видом обысков или вымогали для себя презенты у родственников арестованных; что касается капралов, то они мало чем отличались от ночных грабителей квартир и прохожих. Контрабандной торговлей занимались все, строго соблюдая служебную иерархию.

Пьянство в ресторанах с битьем люстр, зеркал и лакеев, бешеная езда по городу со стрельбой, насилия над женщинами, которые старались не выходить на улицу без охраны, избиение всех, кто не понравился одним своим видом, и многое-многое другое, что вмещается в понятие разнузданного хулиганства.

Два типичных штриха роднят бакинских интервентов с их собратьями в Мурманске, Владивостоке, Одессе… Они не делали особого различия между местными жителями и, забыв о первых своих декларациях, грабили и презирали всех, независимо от национальности, веры или убеждений. Плевали на общественность, на местные власти, законы, суды, полицию, в том числе и на предателей, пресмыкающихся перед ними.

Второй штрих заключался в том, что все беззакония – с нескрываемым цинизмом, официально – прикрывались борьбой с большевиками. Даже отбирая часы и кольца у местного купца, англичане успокаивали пострадавшего тем, что оберегают его самого и ценности от коммунистов.

Интересно было услышать от бакинского обывателя такую характерную сентенцию:

– Честно должен сказать, что индусы из числа гурков и сикхов, которые составляли большинство британских батальонов, вели себя вроде как прилично. Правда, прикажут им стрелять в безвинных – стреляют, прикажут повесить – повесят. Исполнительные. А вот что касается оскорблений женщин или грабежей – не знаю такого случая. Опять же насчет выпивки – ни-ни!… Получается, что грабежи, насилия и пьянство вроде как особая привилегия более культурных и цивилизованных англичан…

Вот бы огласить такую информацию на заседании английского парламента! Или напечатать в «Таймc»?…

Нет, не напечатают и не дослушают, и не потому, что не поверят.

Почтенные джентльмены вспомнят свою молодость, весело проведенную в Индии или Трансваале, как резвились или обогащались в Египте или Китае… и узнают самих себя. Но никто, кроме англичан, не умеет так лицемерить и лгать, чтобы не выносить сор из избы. Однако, судя по ходу событий во всех концах мира, с годами это становится все труднее и труднее, особенно после Октябрьской революции в России.

* * *

Надо думать, что документы, перехваченные на «Галилее», позволят увековечить «подвиги» англичан в Баку, хотя не все художества оставляют след на бумаге. Но для начала рассказ почтенного чертежника городского архитектора дал нам много пищи для раздумья.

* * *

Желая разузнать, нет ли каких-либо способов списаться с Тифлисом и заодно посмотреть, где и как устроился наш штаб, отправился по указанному адресу.

Штаб– квартира недурная, если не роскошная, и в двух шагах от набережной.

Помощник начальника оперативного отдела Борис Иванович Смирнов, в отношениях с которым остался холодок (после того, как я в Астрахани отнесся скептически к его проекту посылки «Деятельного» в Красноводск), встретив в приемной комфлота, многозначительно поманил меня в одну из комнат со знакомой табличкой на двери: «Вход строго запрещается». Висела в Астрахани, не успели прикрепить в Петровске – теперь накрепко прибили в Баку.

С видом заговорщика, делающего одолжение, Б.И. показал мне бланк с наклеенной лентой юзограммы из Ростова, репетующий приказ РВС Республики от 2 мая с.г., в котором разъяснялось вероломство «буржуазно-шляхетского правительства», выразившееся в нападении без всякого повода на Украину польских сил, «вооруженных франко-американской биржей» (хлестко написано!)… Дальше сказано, что «в целях всестороннего освещения вопросов, связанных; с этой борьбой… РВСР… постановил образовать при главкоме высокоавторитетное особое совещание по вопросам увеличения сил и средств… для победы в кратчайшее время»… и т.д.

Всех перечисленных фамилий не мог запомнить, только половину, из числа тех, о которых кое-что знал раньше, а именно: генерала Брусилова (председатель), Поливанова, Клембовското, Зайончковского, Парского и Перховского. Остальные совершенно незнакомые фамилии, но уже наличие одного Брусилова, известного всем русским людям, даже не военным, делает это начинание весьма авторитетным.

Ну что ж! Мне этот шаг нравится. Надо использовать всех и вся. Кроме того, такое совещание полностью соответствует решениям VIII съезда коммунистической партии и тому, что неоднократно говорил Ленин о «политике в отношении военспецов».

Возможно, что этот шаг одновременно показывает особую серьезность положения на польском фронте. Ведь не было подобных «совещаний» раньше? Вслух хотя не сказал, но подумал, что вряд ли можно было «мобилизовать» такую компанию царских генералов в период войны с адмиралом Колчаком или с генералом Деникиным, имевшими императорские вензеля на погонах. Сейчас немного иные условия. Сейчас для привлеченных генералов Польша является внешним врагом; следовательно, если они считают себя русскими патриотами, то должны действительно помочь родине.

Наверное, так и будет, хотя это не совсем последовательно. Интервенция Антанты казалась им приемлемой, так как совершалась под флагом «спасения России». Насколько это наивно, особенно для образованных генштабистов, пусть остается на их совести. В данный момент, судя по всему, Пилсудский не скрывает своих грабительских намерений и явно не собирается «спасать Россию», но зато тем самым он помогает нам.

На мой вопрос, как там идут дела, Смирнов утешительно сообщил о замедлении польского наступления и о якобы готовящемся контрударе Красной Армии.

Что касается каспийских дел, замначопер оказался на высоте и упомянул только, что на днях капитанов вызовут на совещание. И на том спасибо.

Внешняя метаморфоза

Наблюдал, как увольняются наши в город. Красота! В старом флоте полагалось форменку носить «напуском», отчего все матросы казались пузатыми или беременными. Теперь носят в обтяжку под поясным ремнем, видна талия, это делает стройной всю фигуру.

Приятно видеть, что почти у всех в парусиновых чемоданах сохранился «первый срок». Сейчас – выутюженные, с начищенными ботинками – все выглядят как на картинке, «фасонисто».

Но особенно приятно то, что на «Деятельном» ни одного клешника или «жоржика». Нет и ленточек до пояса. Откровенно говоря, так же тщательно и хорошо одеты и другие моряки дивизиона. Если попадаются на улице матросы типа «гроза морей», «буревестник» или в этом роде, что бросается в глаза по расхристанному виду и фуражке, еле держащейся на затылке, то это либо с транспортов, либо из десантных отрядов. Но и там их не много.

Кстати, кто-то из военных мудрецов изрек вполне справедливо, что «внешний вид солдата неотделим от дисциплины», а другой его коллега – что «дисциплина невозможна без внешнего вида, то есть выправки, подтянутости и т.д.». Что раньше – курица или яйцо? Не знаю, но зато могу свидетельствовать, что прошло больше недели увольнений на берег, а на «Деятельном» никто не попадал в кутузку или на «губу», не было ни одного скандала; если пьют, то немногие и умеренно; не говорю уже о служебных нарушениях – их нет или до меня не доходят. А между тем в Баку соблазнов больше и можно было ожидать реакции после длительной «голодовки» в Астрахани.

Получилось наоборот: здесь и внешний вид лучше, и поведение и дисциплина выше, как будто людей подменили, в то время как нельзя сказать, чтобы командир или комиссар специально занимались этими вопросами. И так как чудес не бывает, то несомненно, что все поступки моряков определяются сознанием ответственности задачи освобождения Азербайджана, возложенной на флотилию. Одновременно воздействует понимание того, что каждый из нас является представителем братского народа, что также заставляет именно здесь, в Баку, перед лицом не только рабочих многих национальностей, но и различных их врагов и иностранных наблюдателей подтягиваться и держать высоко флотскую марку.

Чем больше узнают о художествах бичераховцев или англичан, тем меньше желания походить на них. Значит, дело касается не только внешнего вида, но и поведения, то есть внутренней дисциплины.

Между прочим, здесь всех моряков без исключения считают большевиками. Моряк, военмор, матрос – синоним коммуниста. Значит, все мы для окружающих являемся как бы представителями РКП(б), а это обязывает.

Думаю, что в этом секрет и внешнего вида, и внутренней дисциплины.

* * *

Возможно, поэтому, наблюдая увольнение, невольно так внимательно оглядел самого себя.

Молодцы наши хозяйственники, даже в Нижнем ухитрились открыть швальные мастерские – кажется, заботами тов. Измайлова. Но о командирах забыли, ограничившись выдачей материала на руки. Благо тем, кто вроде А.А. Синицына приехал в Астрахань с комфортом, прямо из Петрограда, прихватив чемоданы кителей и тужурок. Мне же удалось к Астрахани сохранить только портфель с томиком сказок Шехерезады.

За «Тысячу и одну ночь» никто по дороге хлеба не давал. Так и не пришлось расстаться с любимой рассказчицей в течение всей кампании 1920 года. Оказалась верной подругой, несмотря на то что я готов был ее променять.

Еще в Петровске, собираясь в цирк, пытался отпарить бушлат и выутюжить штаны далеко не первой свежести. Заметного успеха не добился. Но там куда ни шло, а здесь, в Баку, – не ради шикарной публики на бульваре, а на фоне подтянувшейся команды, – нельзя было продолжать носить обличие бывшего.

Помню, как в Петрограде, особенно на Невском, некоторые бывшие офицеры, демонстративно торгуя спичками, нарочито выставляли напоказ полную форму, только без кокарды и погон. Мол, смотрите, русские люди, до чего довели нас большевики! Это претило до тошноты, было лицемерием и фальшью, не говоря уже о том, что это была одна из форм контрреволюционной агитации, трусливой и безопасной для этих офицериков.

Не хочется подражать, хотя бы и невольно.

Правда, у меня есть матросский бушлат, но в нем по майскому Баку ходить уже невозможно. Белых кителей не имеется и в помине. Фуражка, хотя на ней нет белых кантов, все же остаток былой роскоши, некогда украшенный золотым «крабом» {89}. Так или иначе, за версту видно бывшего офицера.

С 1 мая положение усугубилось тем, что «оставшиеся» белокаспийцы выглядят почти так же после того, как сняли погоны и кокарды, но только они не успели еще обноситься.

Выход в торговые ряды к ремесленнику-портному кончился полным провалом. Было абсолютно неожиданно и странно в ответ на вежливую просьбу наблюдать нескрываемую ненависть.

– Приходи через год! Стоить будет сто рублей золотом! А материал свой забери обратно и отдай, у кого награбил! – При этом хозяйчик швырнул чуть ли не в лицо кусок сукна, полученный мною еще из астраханского порта.

Если бы с трудом не удержал темпераментного Гридина, то, наверное, произошло бы «нанесение телесных увечий». Однако я не мог понять: откуда такая слепая ненависть к нам, из-за которой человек не владеет собой и готов идти на большой риск? Ведь мы столкнулись не с купцом или промышленником, а с ремесленником, имеющим только двух наемных рабочих (старика и мальчишку, которому, наверное, даже не платит). Подобного случая в РСФСР не бывало и не могло быть.

Неужели это только результат враждебной агитации? Не совсем понимаю. Не мог объяснить и Гридину.

Но относительно моего внешнего вида вопрос ясен. Нельзя ходить оборванцем. Вернул сукно, и, подогнав комплект и фуражку с ленточкой «Деятельный», начал ходить в форме рядового военмора. На корабле это приняли так, как будто иначе не могло быть.

Кое– кто на дивизионе встречает с ехидной ухмылкой: мол, подмазывается к матросам. Сначала было неприятно, но, присмотревшись к реакции этих самых матросов, перестал слушать злопыхателей и освоился.

1– 12 мая (подготовка к решающей операции).

Исподволь – можно считать, начиная с 1 мая непрерывно ведется подготовка к заключительной операции. Ведется так, что никто толком ничего не знает. Для этого используется игра в молчанку (секретность) и маскировка (военная хитрость). Пока неизвестно, как все это воспринимает противник и насколько он дезориентирован.

Что касается нас, исполнителей, то мы, конечно, догадываемся по ряду признаков о неизбежности операции в скором времени. Но когда и как?

Даже на базаре известно о подходе новых сторожевиков и канлодок из Астрахани. Никто не скрывает, что за ними идут балтийские миноносцы. Не то двенадцать, не то четырнадцать, в том числе три или четыре с 102-мм артиллерией (типа «Украина»), а один дивизион – с мазутным отоплением котлов. Причем все они менее изношены и в лучшем техническом состоянии, чем наши.

Как будто правильнее дождаться их прихода, но тогда выступление против Энзели сможет начаться не раньше июня.

Как достичь цели? Ударом по защищенному порту и находящемуся в нем флоту или блокадой?

Если удар, то, очевидно, решительный и совместный (с моря, с суши и с воздуха). Чем внезапнее, тем больше шансов на успех и меньше потерь. В памяти встает прочитанное о Дарданелльской и Зее-Брюгской операциях. Ни та, ни другая не подходит в качестве примера, так как обстановка и цели операции совсем иные. Не прорыв и не закупорка нам нужны, а захват кораблей и ликвидация вражеского гнезда.

Понятно, почему мы сейчас не блокируем Энзели. Не хватает миноносцев, чтобы по одной паре на три смены держать постоянно в море, перед выходом из гавани {90}. Астраханские канлодки для этой задачи не годятся. «Карс» и «Ардаган» не готовы. Зато с приходом новых миноносцев можно будет организовать вполне действенную тесную блокаду.

Но можно ли выжидать еще целый месяц или надо идти на риск немедленно? Командиру миноносца такого вопроса не решить, так как надо знать, как складывается война с Польшей и Врангелем. Какие отношения с Англией и всей Антантой? Насколько может осложниться дело с Персией? И многое другое.

Штабники молчат, оперативная часть засела в береговом помещении и менее доступна, чем было на «Либкнехте». Это правильно. За нами, бесспорно, следят сотни глаз и ушей. «Галилей» только подтвердил, что в городе легион шпионов: любителей и профессионалов, русских и английских, азербайджанских и персидских, обоего пола и любого вероисповедания.

Очевидно, когда будет надо, объявят решение когда и как. Но уже теперь ясно, что решение будет плавильное, так как подобную операцию в водах и на берегах нейтрального государства нельзя предпринимать без прямого приказания Москвы, а здесь в Баку без указаний тт. Орджоникидзе и Кирова. Не будь их, темперамент комфлота внушал бы беспокойство.

* * *

Для угольного миноносца уголь – главная проблема. О казусе в Петровске даже вспоминать не хочется.

В здешнем нефтяном изобилии угля для дивизиона опять не оказалось. Ведь не только в Баку все установки работают на мазуте. Смежные железные дороги и котельные заводов и электростанций также на нефтяном отоплении. Поэтому из центра пришлось направить сюда специальные маршруты с донецким углем через Ростов {91}. Спустя десять или двенадцать суток мы грузили отличный уголек прямо с платформ, предварительно перейдя к одной из пристаней поближе к Черному городу.

Кочегары и механик улыбаются: «С таким углем не работа, а отдых, удовольствие! Что твой кардиф!»

Кстати, об отдыхе и удовольствиях.

Когда думаю, как протекает кампания, смущает мысль: поймут ли в Москве, на других флотах или потом, когда будут читать официальные отчеты, насколько нам приходилось трудно?

Ведь плавания пустяковые. От астраханского рейда до Баку всего триста шестьдесят миль. Только один сильный шторм (гибель «Каспия»). Единственный бой в море – с «Милютиным». Несколько небольших десантов и довольно упорная минная война – вот и все трудности.

Формально как будто так.

Но к этому скромному перечню надо прибавить условия, в которых приходилось добиваться даже таких небольших результатов. Совершенно изношенные котлы, машины и системы трубопроводов требовали непрерывных переборок и исправлений без возможности замены изношенных частей, при отсутствии материалов для ремонта и нехватке инструмента.

Многим известно, как авиация, летающая на чертовой смеси, реквизировала касторку во всех аптеках. Уже существуют анекдоты на эту тему. Но мало кто знает, что еще полгода назад из-за нехватки смазочных материалов морякам приходилось в рыбачьих поселках «добывать» тюлений жир и самодельное мыло для использования вместо машинного масла и тавота {92}. И оттого, что последний жир и мыло отбирали у советских людей в принудительном порядке, настроение не становилось лучше.

Некоторые вспомогательные механизмы вовсе не работали – шпилевая машина на «Деятельном» или опреснители на всех миноносцах.

Мусорный уголь, проваливавшийся через колосники, пережигался по два-три раза. В результате приходилось работать в два-три раза больше и дольше, чем в «нормальных» условиях хотя бы очень напряженной войны. Если при этом учесть систематическое недоедание («карие глазки» – до Петровска), то только тогда станет понятным, что не в эпизодических боях, а систематически изо дня в день, в повседневной жизни от товарищей требовалось исключительное физическое напряжение.

Командир миноносца с приходом в порт становился дополнительно начальником охраны рейдов и тралил фарватеры, а старпом, став лоцманом, вводил вновь пришедшие корабли в гавань и днем и ночью. Нет военмора, который не имел бы дополнительной работы или нарядов в городе.

Однако тяжело не только от физической перегрузки. Ветхость и изношенность миноносцев являются источником тягостного беспокойства при мысли о том, что в любой момент может «скиснуть» какое-либо устройство или механизм. Сколько раз неожиданно отказывал рулевой привод, прерывалась связь, выключалось освещение, падало давление пара или происходили другие происшествия – с соответствующими последствиями. Все это ожидание «сюрпризов», могущих сорвать выполнение боевой задачи, и сознание ответственности тяготило почти всех от салажонка до командира корабля. Беспокоит оно и сейчас, когда думаю о предстоящем походе.

Надо помнить, что не было случая, чтобы флотилия вышла в операцию в заранее намеченном составе (особенно не везло «Дельному»), так же как не было случая, чтобы дивизион пришел к району операции в том составе, в котором удалось выйти {93}.

Вот почему в таких условиях до последнего времени команда не имела нормального отдыха, так как его съедал непрерывный ремонт, дополнительные нагрузки, частые погрузки угля и приемка запасов воды. Кроме того, приходится сознаться, что с момента выхода из Астрахани обстановка менялась так быстротечно, что ни штаб, ни политотдел, ни командиры миноносцев не успевали или не умели организовать досуга (от лекций и кино до бани и стирки), предоставляя каждому устраиваться «по способности». Очевидно, зимняя организация и методы политпросвета и тыловой работы оказались несостоятельными, когда темп боевой жизни резко возрос.

По себе и окружающим знаю, что даже с приходом в новый порт (Петровск, Баку, Ленкорань) всякая любознательность или любопытство погашались непреодолимым желанием выспаться и отдохнуть.

Пусть товарищи оценивают наш ратный труд, учитывая эти условия.

* * *

Что сказать о корабле сейчас, когда надо быть готовыми к следующей задаче? Немного отдохнули. Не полностью, так как ремонт жмет на нас, а мы на него. Народ подтянулся. Работает много и живет дружно. Не помню взысканий.

Конечно, не все святые. Знаю, что кое-кто опаздывает, возвращаясь с берега, а кое-кто ловчит увольняться не в очередь. Но от меня скрывают. Установился порядок: «Сами управимся, у командира и без этого дел хватает». Однако от секретаря ячейки Ивана Белова мне известно, что ни один проступок не остается без осуждения. Драют сообща так, что редко приходится повторять.

Может быть, обманываюсь, но похоже, что у меня увеличивается число друзей. Дело не в том, что чаще, чем в Петровске, приходят в каюту за советом или с просьбой. Речь идет о товарищеской непринужденности, с которой заговаривают с командиром на палубе, на пристани или при встрече в городе, причем приветливо, но без всякой фамильярности.

Заметил также, что при всех выходах в город, в штаб или просто на бульвар непременно оказываются попутчики. Если при этом случается встретить знакомых, то мои товарищи отстают или исчезают, чтобы появиться вновь, когда опять остался один. Во время бесед прощупываю настроение перед решающей операцией. Итоги замечательные. Спокойная уверенность. Торопят.

Вчера военком принес и положил на стол наган. У меня своего оружия не было.

– Зря ходите в город без оружия.

– Так ведь постреливают по ночам, да и то изредка, а я ночью спать укладываюсь.

– Во-первых, всегда ночью в штаб вызвать могут. Во-вторых, береженого пушка бережет.

– Ладно! Давайте пушку!

* * *

Подсчитал в уме, оказалось, что «Деятельный» – мой пятый корабль, с тех пор как вышел в офицеры, и второй, которым командую. Не считая «гастрольных» боевых походов. В общем, учитывая гардемаринские плавания, есть с чем сравнивать. И должен признаться, что не видел более изношенного корабля и в то же время более надежную и опытную команду.

Конечно, в первую очередь это Лузгин, который живет только кораблем, работает буквально круглые сутки и без воскресений. При этом без шума и крика; никакой позы или желания выслужиться; даже старается скрывать, если устает. Редкая самоотверженность и сознание долга.

Возможно, его следует упрекнуть только в одном – что много работает сам, даже в случаях, когда следует поручать другим. Но поскольку все машинисты, кочегары и трюмные охотно делают что требуется и слушают его беспрекословно, вряд ли надо «перевоспитывать» старика.

Очевидно, механик принадлежит к натурам, которые не могут сидеть без дела ни одной минуты. Старпом рассказывал, что когда на Волге миноносец вмерзал в лед и оставалось свободное время после ремонта и школ (по повышению квалификации), Лузгин тачал сапоги или варил мыло, так как вторую его профессию – агронома – использовать не представлялось возможности.

Под стать механику и его «духи». Даже относительно молодые, вроде Виктора Дармограя {94}, не вылезают из котельных отделений, если какой-нибудь клапан или донка внушают сомнение.

Старпом очень молод, поэтому у него иной стиль, но важно то, что никогда ни словом, ни делом не напоминает о том, что был командиром этого корабля, а работает исключительно добросовестно, стараясь помочь чем может.

Большевики «верхней» команды не отстают от духов.

Мне, бесспорно, повезло с командой.

Теперь, когда мы лучше знаем друг друга, должен сказать, что такого делового и спаянного коллектива не видел на других кораблях; даже на «Кобчике», о котором вспоминал с тоской, когда в Астрахани случались недоразумения.

Именно повезло, так как я пришел на готовое, в коллектив, уже имеющий свои революционные и боевые традиции.

Военком – неплохой человек, но флегматичный, как некоторые эстонцы, и, как почти все атлеты, к сожалению, слишком увлекается выжиманием гирь. Неплохо, что он сплотил вокруг себя силачей, но этого мало. К тому же комиссар на «Деятельном» плавает еще меньше, чем командир. Значит, кто-то другой развивает, сплачивает и воспитывает экипаж миноносца, включая и беспартийный командный состав.

Конечно, это партия и те идеи, за которые она борется. Ежедневно и непрерывно, открыто и незаметно она воздействует на всех нас – убеждением, разъяснением и личным примером коммунистов. Все с исключительным уважением и теплотой вспоминают товарища Ядыгина, который в очень сложное и тяжелое время был председателем комитета, а позже секретарем партийной организации. По всему видно, что этот большевик сделал очень много для повышения политической сознательности и сплочения команды «Деятельного». К сожалению, я его не застал, так как он был переведен, но вижу по сей день, как его вспоминают в трудную минуту.

13– 14 мая (Баку).

Хотя в газетах об этом не говорится или упоминается очень скупо, но на бульваре, в кают-компаниях и кубриках только разговоров что о резне, борьбе с бандами и особенно о мелких боях с грузинскими и армянскими войсками. Никто из соседей не знает, вернее не хочет знать, о точных государственных границах. Каждый исходит из местных интересов.

Командование Красной Армии временно (до установления договорных границ с соседями) исходит из старой административной карты Бакинской губернии Российской империи. Но последняя во многих местах не совпадает с границей Азербайджанской республики, установившейся в результате местных боев. Теперь выясняется, что пока XI армия двигалась к Баку, дашнаки и грузинские меньшевики постарались отхватить кто сколько мог, в то время как мусаватистские вожди, начальники, вояки, пограничники и жандармы, вместо того чтобы защищать свое государство, стремились прежде всего расправиться с большевиками, а затем удрать или сами принимали участие в грабежах и сводили личные счеты.

Самое отвратительное – что почти повсеместно продолжается взаимная резня татар и армян. Не знаю, насколько это точно, но если до последних дней больше страдали армяне, так как мусульманская администрация их не защищала и даже поощряла избиение, то теперь как будто в некоторых местах к моменту приближения наших частей армяне пытаются отомстить, расквитаться в расчете на то, что Красная Армия им поможет. Надо быть очень темным и очень озлобленным, чтобы видеть в красноармейцах христианских крестоносцев, воюющих только с неверными мусульманами.

Как ни печально слышать об этом мне, армянину, но очевидно, такие случаи имели место. В приказе командарма-ХI Леваневского сказано: «…идет взаимная резня армян и мусульман» – и дальше: «…отбросить за границу зарвавшихся грузин и прекратить армяно-мусульманскую резню».

Если, кроме того, вспомнить несколько крупных националистических банд (в Ленкорани, Гандже, Астаре и др.) и большое число мелких, представить себе, что, кроме грузин и армян, через границу перешли персидские «шахсеваны» и что в Карабахе и Зангезуре действуют какие-то «турецкие» полки, то становится ясным, почему пришлось почти все части XI армии распределить по Азербайджану для наведения порядка.

Обстановка чрезвычайно запутана. Сам черт не разберет. Но одно ясно – никаких завоевательных целей у нас нет. Главная задача состоит в укреплении завоеваний революции, в утверждении советской власти в республике, соседствующей с РСФСР, связанной с нами политически и экономически, в разоружении банд и в прекращении резни.

Какими бы лозунгами ни прикрывались муллы, ханы и беки – они служат контрреволюции и самой черной реакции. Особенно характерно и в то же самое время нелепо то, что о национальных интересах азербайджанского народа больше всего заботятся – турецкий паша, английские генералы и сэр Детердинг, швед Нобель, французский еврей Ротшильд и те коренные бакинцы вроде Ассадулаева, Тагиева, Манташева, Лалаева и др., которые проводят большую часть года в Париже и воспитывают там своих детей.

Грузинские меньшевики заботу о своих национальных интересах отдали сперва кайзеровской Германии, затем с такой же легкостью передоверили Англии, поскольку с Италией сговор не состоялся из-за помехи конкурентов.

Дашнаки более твердо держались одной ориентации, но зато целиком, с потрохами, продались американцам (внешняя политика, экономика, армия, полиция и т.д.).

В результате, поскольку Турция продолжает политику экспансии в расчете на религиозный фанатизм мусульман, в Закавказье получился многослойный, противоречивый и запутанный клубок, в котором очень трудно разобраться, тем более что обстановка меняется не по дням, а по часам.

* * *

Пожалуй, самое необычайное заключается в том, что не только голодавшая вчера, но и полуголодная сегодня Советская Россия начала поставлять эшелоны с пшеницей для рабочих Азербайджана.

И это несмотря на разруху транспорта, войну с Польшей и Врангелем, на отсутствие запасов, на недород в некоторых областях. Невероятно!

Было ли подобное в истории? Не приходилось читать. Думаю, что не было. И еще думаю, что это – Ленин. Никто, кроме него, не мог бы взять на себя такого решения.

И в этом наша сила!

* * *

Вызванный начальством (из Астары) Озаровский рассказал кучу интересных вещей.

О том, как, не препятствуя обычному сообщению Энзели – Астара на моторных катерах (персидских), удалось узнать многое о том, что делается в этом персо-англо-белогвардейском порту.

Действительно, береговые батареи есть, даже недавно опробовались стрельбой. Периодически по ночам работают прожектора. Английских войск в порту не менее бригады; большинство солдат – индусы. Но штаб-квартира старшего начальника – в Реште, где большой гарнизон.

Что касается флота, то его состояние оценить трудно. Формально англичане корабли интернировали, но возможно, что это дипломатическая маскировка. Однако является достоверным, что флот стоит с некомплектом экипажей. То ли их распускают, то ли сами разбегаются. Днем дозорных кораблей не видно, возможно, что выходят на ночь.

Ну что же! На этот раз кое-что знаем о противнике. Правда, если бы нас ожидал полноценный и энергичный враг, то этих сведений было бы недостаточно. Лезть в драку с берегом, не имея даже мест расположения батарей, не совсем грамотно.