Текст книги "Каспий, 1920 год"

Автор книги: Иван Исаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Самое страшное началось после того, как миноносец, перескочив на малом ходу через песчаную гряду у входа в Кизыл-Агач {82}, очутился в густом лабиринте сетей, натянутых между столбами и шестами, воткнутыми в грунт. Через час или два, совершенно запутавшись, мы поняли, что сети стоят на глубинах двенадцати футов и ниже; по ним тоже можно бы ориентироваться относительно приглубых мест. Но Кизыл-Агач разгородили настолько путано и обильно, что разобраться в творчестве рыбаков оказалось далеко не так просто. В то же время в заливе не было заметно ни одного баркаса, рыбницы или шлюпки, так что способом «опроса местных жителей» воспользоваться не удалось.

Только два обстоятельства помогли выбраться из этой ловушки: тихая и ясная погода и неожиданная прозрачность воды там, где она еще не была взбаламучена винтами миноносца.

Никакой прокладки вести нельзя было. Оставалось, учитывая сети, мутный след за кормой и мало дающие показания лотовых, двигаться к выходу самым малым ходом.

Наличие сетей убедило в том, что торпедные катера абсолютно не в состоянии действовать из этого залива. Тем более не могли оперировать отсюда вооруженные пароходы белогвардейского флота. Поэтому, выпутавшись с середины Кизыл-Агача, я считал свою задачу выполненной и старался возможно скорее выбраться в открытое море.

Однако только после двухчасового ползания «на брюхе», временами доходя до бешенства или впадая в состояние, близкое к беспомощности, замучив машинную и кочегарную команду, а также рулевых и лотовых (не говоря о штурманах), мы наконец вышли из Кизыл-Агача. Вот почему когда «Деятельный» подошел к Ленкорани, операция там была уже закончена и шло приготовление шашлыков и плова.

Б.П. Гаврилов через день после возвращения в Баку рассказал, что при первом приближении «Карла Либкнехта» к городу в бинокли и дальномеры было выяснено, что гарнизон, состоявший из бывших мусаватистских войск, не собирается оказывать сопротивления, а демонстративно выстраивается для встречи на площади перед старой крепостью. При этом, кроме оркестра на правом фланге, был приготовлен старый, трехцветный российский государственный флаг, очевидно в виде знамени. Но когда миноносец подошел ближе к берегу и ленкоранцы, по-видимому, разглядели его кормовой флаг, после короткого замешательства трехцветный флаг был заменен красным.

Ввиду отсутствия пристани комфлота, члена Азербайджанского ревкома и штабных командиров жители охотно выносили из шлюпок на руках и доставляли на берег, не дав гостям замочить обувь. Одновременно высаживались с транспорта кожановцы, не боявшиеся соленой воды.

Так оказалась достигнутой еще одна «бескровная победа». После парада и митинга гарнизон был разоружен без инцидентов. Закончилась эта операция гомерическим шашлыком и пловом (Борис Петрович на много лет сохранил память об исключительном качестве этих яств). Откровенно говоря, гарнизону Ленкорани ничего другого не оставалось, как в полном составе и с музыкой перейти на сторону рабочей власти. Мусаватисты в своем поспешном бегстве о нем забыли. Затем стало известно о перевороте в Баку, о приближении по суше частей XI армии. И наконец – эта высадка батальона моряков, подкрепленная тремя миноносцами, никогда невиданными в этих краях…

В то же время, поскольку ленкоранский район считается местной помещичьей Вандеей, а аскеров оказалось в три раза больше численности десанта, пришлось их на всякий случай разоружить.

Я был настолько утомлен волнением из-за Кизыл-Агачского залива, что на берег не съехал.

Гаврилов удивился, когда для охраны временной нашей штаб-квартиры, дополнительно к кожановцам был выделен матросский караул с миноносцев. Но, очевидно, это была вполне разумная предосторожность, так как помимо гарнизона в Ленкорани оказалось много мусаватистских офицеров, бежавших сюда после переворота. Кроме того, местные беки и муллы оставались в своих домах или окрестных деревнях в ожидании лучших времен, а совсем недалеко бродили вооруженные банды, еще не определившие своего отношения к событиям последних дней.

Позже стало известно, по-видимому из радиотелеграммы Озаровского, что одновременно в Астаре развернулась операция, аналогичная ленкоранской и почти по той же программе. Положение осложнялось близостью персидской территории, разграниченной от азербайджанской небольшой речкой, делящей город на две части {83}.

Это позволило еще до окончания высадки в Русской Астаре всем «недовольным» уйти через мост – за границу. А одна крупная банда, обманутая или подкупленная мусаватистами, ушла в сторону гор, не переходя на персидскую территорию. На прощание эта банда обстреляла моряков, но с заведомо безопасных дистанций.

Озаровский помогал пришедшим с ним бакинцам организовывать советскую власть, после чего, став дипломатом, принялся налаживать дружеские отношения с соседним государством. Кажется, по своей инициативе.

* * *

Только под конец дня узнали, что во время ленкоранской операции, очевидно, пока мы выпутывались из сетей Кизыл-Агачского залива, нашим удалось задержать большой нефтеналивной пароход «Галилей» с несколькими англичанами и тюками с документами. Британские военные миссии, консульства и различные представительства, застигнутые внезапностью переворота, не успели вывезти свои сейфы и архивы. По суше было поздно, пришлось перегрузить на «Галилея» и ночью тихо-тихо двинуться в Энзели. Не вышло!

Так– то оно так, но это значит, что в Баку Ревком не полностью хозяин, если можно угнать большой транспорт. Поймать помог случай, совпадение. Не будь его -уплыли бы документы в буквальном смысле.

5 мая. Баку (у Дадашевского дока).

Вчера возвратились из-под Ленкорани.

Наконец разрешено начать самый неотложный ремонт – поочередно, по паре миноносцев, но с сохранением двухсуточной готовности. Много не сделаешь. Начальству виднее.

* * *

Впервые вышел в город.

Сбивают с толку неожиданные и своеобразные контрасты. Как будто знакомый и незнакомый Баку.

* * *

В городе быстро организовалась комендантская служба и почти полностью прекратились грабежи, с которыми не могло (или не хотело) справиться даже английское командование, искусственно увеличивавшее анархию.

Не успевшие сбежать владельцы крупных ресторанов, кафе и магазинов, с недоумением убедившись в том, что никто никого не грабит и не оскорбляет, после 1 Мая открыли свои заведения, с любопытством рассматривая новых клиентов.

Но… новый клиент хоть и чисто, но очень бедно одет в старые шинелишки и обмотки с изрядно разбитой обувью и матерчатыми «ремнями». К сожалению, он не имеет в свободной наличности валюты или драгоценностей для обмена, то есть всего того, на чем держалось личное благополучие деникинских, британских, турецких или бакинских политических и военных авантюристов всех мастей с их воинством, наряженным в френчи или черкески в сочетании с кубанкой, тюрбаном, феской или английской фуражкой блином.

Матросы одеты хорошо, даже с флотским шиком, но что касается их финансовых дел, то они не намного лучше, чем у армейцев.

Красноармейцы ходят по городу группами, без оружия, с любопытством останавливаются перед роскошными витринами… но почти ничего не покупают. Не на что. С деньгами пока сплошная путаница, так как ходят, но почти ничего не стоят дензнаки различных режимов.

Медленно, но верно начинают входить в жизнь многие декреты и постановления, давно введенные на территории РСФСР.

Но как раз это внедрение советских законов и обычаев выбивает почву из-под ног буржуазных элементов. Магазины и рестораны, особенно богатые, не прожив пяти дней, закрываются, чтобы избежать социализации. В связи с этим: спекуляция, черный рынок, увеличение числа удирающих или скрывающихся.

* * *

Посыльный принес пакет: «Вы назначаетесь членом отборочной комиссии по распределению военнопленных офицеров белого флота, задержанных в Баку».

При чем тут командир миноносца? Впрочем, возможно, сыграла роль та записка, которую послал комфлоту после разговоров с «оставшимися» на «Орле».

Поздно вечером попал в какой-то огромный, но полутемный зал, хотя и с большими люстрами (не то бывшая гостиница, не то особняк), в котором накурено, шумно и толпами ходят из комнаты в комнату бывшие офицеры всех родов и служб.

Что «бывшие», видно по выражению лиц (иногда заискивающих, а иногда явно враждебных) и по следам от свежеспоротых погон.

Несколько столиков для регистрации, у которых давка. Вызывают сразу двоих или троих, из разных комнат.

Путаница и дезорганизация полная. Как бы в доказательство через пять минут убеждаюсь, что таких мандатов, как у меня, несколько, но подписаны они разными начальствующими товарищами. Что еще хуже – председателей тоже несколько. Имеется инструкция, присланная из Москвы, но она напечатана на папиросной бумаге и прочесть ее не так просто. В заголовке сказано, что она касается «военнопленных и перебежчиков», а у нас случай своеобразный.

Однако главное не в названии. Суть инструкции в том, что надо использовать тех, кто может быть полезен, и не дать проникнуть в Красную Армию тем, кто еще держит камень за пазухой. Согласен.

Зажатый в угол, стоит Сергей Александрович Благодарев (с таким же мандатом), и человек пятнадцать – двадцать белых офицеров донимают его расспросами. Причем диапазон интересов такой: «А нас не расстреляют в Чека?», «Скажите, а сколько будут платить, если я соглашусь поступить к вам во флот и запишусь в партию?»

Все остальные вопросы (иногда не менее идиотские) вмещаются между этими двумя. Но все как один просят не называть их пленными, а «добровольно оставшимися».

Более серьезные и умные из «бывших» стоят в сторонке и терпеливо ждут своей участи.

Помещение никто не охраняет. Поведение опрашивающих и регистраторов сухое, но вполне вежливое.

Еще через десять минут я убедился, что никому не нужен: всем заправляют командиры XI армии, чекисты и политотдельцы. Но за это же время насчитал среди регистрируемых двух бывших однокашников по гардемаринству и трех лейтенантов, с которыми познакомился 1 Мая на «Орле». С их помощью составил список «ценных специалистов, разочаровавшихся в белом движении и готовых работать в учреждениях Красного флота».

Поспешил к комфлоту, который уже расположился на берегу.

Через час, к великому неудовольствию одного из председателей этой своеобразной комиссии, восемь бывших флотских офицеров разошлись по домам, имея временные удостоверения и указание назавтра явиться в отдел личного состава Волжско-Каспийской военной флотилии.

– Что, дружков нашел?-весьма недружелюбно сказал председатель, подышав на каучуковую печать и ставя восемь кружков.

По сути, дружками, да и то бывшими, можно было условно назвать только двух. Но сейчас я видел перед собой только людей, сломанных жизнью, потому что они в 1917 году, не поняв происходящего, сделали неверный шаг. Теперь они были готовы на все, чтобы искупить свою вину перед родиной.

Учитывал я и то, что они не боятся, что раскроются такие данные их биографии, за которые ставят к стенке (каратели, осваговцы, диверсанты или зверствовавшие в прошлом с матросами).

Война не кончена, командиров не хватает, а после войны придется строить большой флот (не представляю себе иначе РСФСР), – значит, эти восемь офицеров еще пригодятся!

Было бы хорошо, если я не ошибся.

Только один из восьми высказал желание сейчас не служить на кораблях и не участвовать в операциях против своих бывших соратников. Это оказался мичман Е. Енчевский, которого знал еще по Тифлису, а здесь встретил на «Орле», почему его можно было в какой-то мере считать «дружком» или, вернее, земляком.

Опасаясь, что поначалу новичку придется трудно, устроил Енчевского на «Пролетарий», под надзор Н.Ю. Озаровского {84}.

* * *

Узнали от пленных офицеров с «Орла», что их командующий, загодя и правильно оценив обстановку, удрал в Крым, через Тифлис – Батум, якобы для доклада Врангелю.

Интересно, что все они называют его контр-адмирал Сергеев, а по нашим разведсводкам он числился капитаном 1-го ранга. Так за какие же доблести он получил следующий чин?

Очевидно, за блестящее отступление из Петровска.

Но есть подробность более пикантная.

Оказывается, контр-адмирал прихватил с собой всю кассу флота, «не успев» выдать жалованье своим офицерам (и командам, конечно!) за два последних месяца.

Почти все бывшие подчиненные вспоминают о нем с озлоблением, ненавистью или с презрением.

Поздновато разочаровались.

Невольно вспомнил цирковых артистов в Петровске, брошенных хозяином шапито.

* * *

Теперь, после бесед со свежеиспеченными командирами РККФ, знаем о том, что 4 апреля к Петровску подходил крейсер «Австралия», и как затем, в море, произошла бескровная «смена командования», как матрос Самородов, избранный главарем, заставил повернуть в Красноводск, где и явился с повинной от имени всех к начальнику гарнизона.

Сейчас «Австралия» уже в Баку, стоит на рейде и приводится в порядок.

Командиром назначен неунывающий и напористый Лей – «фендрик» бывшего кайзеровского флота.

6 мая. Баку (у Дадашевского дока).

Как– то сумбурно проходят для нас эти дни в Баку.

Кругом – сложное сочетание из продолжающегося ликования народа, освобожденного от жадных, продажных, беспринципных промышленников, купцов, банкиров и их политической ширмы – «Мусавата» (что значит «равенство»). Но одновременно на каждом шагу видна озабоченность и беспокойство (а иногда и бессилие). Азербайджанские большевики и народ, став хозяевами, получили очень тяжелое наследство после белых, турок, англичан и своих грабителей. Дезорганизовано снабжение населения. Очень малые запасы продовольствия. Запутанные дела. Скрывающиеся в городе враги, пока невидимые открыто, но уже ощутимые кое-где рядом по таинственным происшествиям вроде порчи механизмов, засылки вагонов, остановок электростанций, выключения водопровода и т.д. и т.п.

Но больше всего работа врагов ощутима по слухам и слушкам, сплетням, паническим сообщениям и проповедям в мечетях.

Кто– то рассказал, что Ревком распорядился перекрыть нефтепровод, тянущийся на восемьсот пятьдесят верст от Баку до Батума. Из Тифлиса -вопли! Дипломатические и газетные.

Подумать только, какое огромное количество дельцов, вернее – спекулянтов, всех национальностей и калибров кормилось при помощи перекачки нефти и керосина «на мировой рынок» – в количестве свыше пятидесяти миллионов пудов в год.

Цены диктовали Детердинг, Ротшильд и Нобель. Грузинское правительство брало «за транзит» через меньшевистский рай и вывозные пошлины в Батуме, и мусаватистам приходилось со всеми соглашаться. Они задыхались от избытка нефтепродуктов и не имели другого выхода.

* * *

Фронт не так далеко, еще на днях на тифлисском направлении был у Пойлинского моста через Куру. Но беда в том, что никто не знает, где граница. С правительством меньшевистской Грузии (вернее, через него – с непрошеными «защитниками» закавказских народов) ведутся переговоры при явном саботаже с их стороны: об установлении границы, о прекращении стычек на ней; об освобождении из тюрем арестованных большевиков; о выдаче преступников, виновных перед народом, и возвращении похищенных ценностей, принадлежащих Азербайджанской республике или РСФСР, и т.д. и т.п.

Сегодня Сережа Авдонкин сказал, что намечается поездка С.М. Кирова в Тифлис в качестве особоуполномоченного правительства РСФСР с целью установления нормальных отношений с Грузией.

Вот это было бы замечательно. Возможно, откроется какой-то легальный способ списаться с матерью.

* * *

Наконец немного «очухались» от впечатлений последних дней, от своих дивизионных забот и начали оглядываться на весь мир. Но увы, центральные газеты приходят с большим запозданием, а местная еще недостаточно наладила информационное дело.

Через политотдел и из «Известий» знаем, хотя и очень скудно, о ходе вторжения белополяков.

Опять шляхтичей потянуло на украинские галушки. Положение мрачноватое.

Если здесь, на Каспии, за спиной белых, – англичане с руководством из Лондона и с подкреплениями из Индии, то на западном фронте, по поступающим сведениям, старается французский генералитет.

Врангелю помогают все члены Антанты наперебой, стараясь оттеснить друг друга. Даже эскадры САСШ и Италии бродят по Черному морю. Разобраться трудно.

* * *

Из речи Ленина, опубликованной в «Правде» 30 апреля, узнали интересную деталь: оказывается, что в «Баку имеется миллион пудов нефти, для которой до последнего времени не было сбыта, вследствие чего даже нефтепромышленник Нобель пытался начать с нами переговоры о доставке этой нефти в Советскую Россию».

О последнем обстоятельстве здесь ни от кого не было слышно, хотя о Нобеле приходится слышать каждый день.

Ох уж этот Нобель! На чем только нет этой фирменной марки! И в Астрахани, и в Петровске, Красноводске, Баку… И повсеместно! Доки, мастерские, речные и морские суда, нефтяные и рыбные промысла, перегонные заводы, трубопроводы, фабрики, дома, конторы, больницы, поселки… Нобель, Нобель и еще раз Нобель. Вездесущий, как бог. Точнее, шведское государство внутри российского государства.

Но наконец-то пришел конец Нобелю, Нобелю и Нобелю.

7– 8 мая (Баку).

Опубликован доклад С.М. Кирова на I Общебакинской конференции коммунистов, сделанный 5 мая.

Все начальство было на конференции.

Ожидал, что это будет торжественное заседание, как бы продолжение первомайского парада, с победными речами. Оказалось, что мотив победы и торжественности звучал достаточно явственно, однако по сути дела это был отчет о пройденном пути, приведшем к окончательному установлению советской власти. Анализ обстановки понадобился для того, чтобы одновременно поставить главнейшие задачи на будущее, учитывая специфические условия, сложившиеся «у дверей, ведущих в страны восходящего солнца». Так картинно назвал Киров Азербайджанскую республику и ее столицу – Баку.

Весьма деловой доклад. Он обращен был не только к сидящим в зале делегатам, но и к массам, которые еще не совсем разбираются в происходящем вокруг них, хотя и с их участием и ради их будущего.

Читая, еще раз устыдился того, как сужает духовный горизонт капитанский мостик, если подходить к событиям только с профессиональных позиций. Мы воспринимали победу как военные и как моряки. Мне особенно непростительно… Баку является городом моего детства. Не больше сотни верст отсюда – Карабах, сыном которого являюсь, а чуть подальше – Тифлис моей юности, я знаю местные условия и людей… Но понадобился доклад Кирова, чтобы понял с полной ясностью, что Азербайджан послужит еще политическим и стратегическим трамплином для скорого освобождения Армении и Грузии. Это неизбежно вытекает из слов Сергея Мироновича и тех фактов, свидетелями которых мы являемся каждодневно.

Поражает, что Киров не обошел ни одного острого вопроса, ничего не скрывал: ни национальную рознь, прививавшуюся веками, ни разруху или хозяйственные трудности, которые он назвал «неслыханными», ни польское нападение. Он не побоялся упомянуть о том, что «Россия стала изможденной», и сказать открыто об ошибках коммунистической партии.

Несмотря на все это, доклад дышит оптимизмом и вселяет уверенность в конечную победу.

Особенно важно и довольно неожиданно было услышать следующее: «Надо перестать бить в торжественные литавры… революция в Азербайджане еще не произошла…»

Только дочитав до конца доклад, понял некоторые несуразности, которые было так странно наблюдать после жизни в Советской России. Также понял, что иначе не может быть, что не могло произойти в одну неделю все то, для достижения чего Петрограду и Москве понадобилось более двух лет.

5 мая (Баку, пристань №

6, около Дадашевского дока).

Еще 3 мая начала выходить газета «Коммунист».

Сегодня на видном месте – приветственная телеграмма Ленина (еще от 5 мая), адресованная «Советскому Социалистическому правительству Азербайджана»:

«Совнарком приветствует освобождение трудовых масс независимой Азербайджанской республики и выражает твердую уверенность, что под руководством своего Советского правительства независимая республика Азербайджана совместно с РСФСР отстоит свою свободу и независимость от заклятого врага угнетенных народов Востока – от империализма…»

И после поздравительных лозунгов – подпись, хорошо знакомая миллионам: «Председатель СНК В. Ульянов (Ленин)» {85}.

Помимо самого факта официального приветствия, очень важно, что даже в нем напоминается о необходимости отстоять свободу и независимость. Это как раз то, что нужно помнить товарищам, не прекращающим с 1 мая ликования, банкетов и восторженных «ура» по поводу победы.

Конечно, особенно в союзе с Советской Россией, возврата к прошлому не может быть, но, как и после Октября в Питере и в Москве, очевидно, предстоит затратить еще немало труда, а может быть, и человеческих жизней, чтобы добить не унимающихся врагов.

Сосредоточение флотилии в Баку продолжается.

Помимо новых тральщиков и сторожевиков, на одном из транспортов прибыли почти все отделы штаба и политотдела из Петровска и частично из Астрахани (тыловики). Располагаться стараются на берегу в реквизированных помещениях, как правило, весьма обширных.

Комфлот занимает квартиру со служебным кабинетом в большом доме. Тут же, рядом, – начштаб Кукель и оперативная часть. Работают все, начиная с комфлота, очень много и упорно. Воображаю, какое обилие «писанины», если передовые корабли в Астаре, а хвостовые в Казани! Директивы идут из Москвы, и от РВС фронта, и от Совнаркома Азербайджана, а согласовывать надо с РВС армии и многими учреждениями Баку, Петровска, Астрахани и даже Красноводска.

Число моряков в городе заметно увеличивается, подходят новые корабли и последние кожановцы. Однако рейд настолько велик, а пристаней и причалов так много, что на воде особого оживления не заметно.

* * *

Пришел на «Деятельный» проведать Снежинского и меня К.И. Самойлов, коренной бакинец, которого знаю с 1914 года. Умница, замечательный моряк и служака. Он давно на флотилии, но как-то в Астрахани не пришлось с ним встретиться.

Сейчас назначен командиром на «Карс» и начинает его приводить в порядок. Работы непочатый край – корабль очень запущен. Пушки настолько расстреляны, что он называет их «гладкоствольными». Замки приходится подгонять, – свои были выброшены за борт во время попытки мусаватистов использовать канлодки против рабочих. По другой версии – замки приказали сдать в порт сбежавшие правители, опасаясь, что эти пушки могут быть обращены против них самих.

Беда «Карса» и «Ардагана» в том, что нет командного состава. Формально он есть, но из азербайджанцев с торгового флота, причем в большинстве они не имеют морского образования и сами начали хлопотать о переводе на нефтеналивные суда. Самойлов не удерживает. Похоже, что он и к нам заглянул не без задней мысли, что можно позаимствовать и сманить кого-нибудь из военных моряков. Кое-чем помогли, но «лишних» краскомов нет.

Посмеялись над рассказом командира «Карса» о том, как на его упрек старпому в связи с отсутствием карт и компасов последний реагировал тем, что, посмотрев на небо, сказал: «Компас там!» – и, постучав пальцем по голове: «Карта здесь!»

Теперь у нас на «Деятельном», надо или не надо, лишь только заходит разговор о картах или компасах, все показывают на небо или стучат пальцем по лбу.

…Был еще один визитер – Князев.

Оказывается, в злополучную ночь гибели «Каспия» он был на «Кауфмане».

Как погибал крейсер-ледокол, он не видел. У самих страшновато было. Но больше всего он был разочарован тем, что после высадки на остров Чечень там не нашли никого и ничего, кроме пустых бочек из-под авиационного бензина.

По сводкам, разговорам и слухам, мы все считали (и я, как другие!), что на острове Чечень чуть ли не первоклассный «порт», «операционная база» или «опорный пункт» и т.д. и т.п. Оказалось, что на деле, кроме палаток и фанерных будок, ничего не было, и жили белые летчики и англичане на плавучих базах малого тоннажа, в палатках и избах рыбачьей «ватаги», а запасы держали в земляных погребах. Уходя, все уничтожили. Десантникам даже жить было негде и пришлось поголодать.

Десант в Баку вообще не состоялся.

Сейчас Князев скептически ждет десанта в Энзели, в ленкоранскую высадку он не попал.

Специальный посыльный обходит корабли дивизиона, раздавая под расписку приказ, извещающий о назначении военмора Ф.Ф. Раскольникова «Командующим Азербайджанским флотом и Волжско-Каспийской Военной флотилией» на основании постановления СНК Аз. Республики, которым утверждены итоги выборов комфлота на эту должность.

Теперь все стало на свои места. Будем воевать вместе, под одним командованием. Это естественно. Не заводить же здесь две автономные флотилии, особенно сейчас, когда у нас один общий враг, засевший в Энзели, или банды, орудующие на берегах Каспийского моря.

Но… в то же время как-то концы не сходятся с концами. Получается так, будто нет никакой связи с прошлым, что сегодня, 9 мая, в Баку родился новый флот, в то время как этот же «Карс» и его собрат «Ардаган» еще в 1918 году составляли боевое ядро той самой Каспийской флотилии, которая являлась одной из самых надежных опор Бакинской коммуны.

Должна же быть какая-то историческая и революционная преемственность?

Ведь сохранились и перешли к нам не только собственно корабли, но и часть уцелевших моряков, служивших и воевавших на них под красными флагами Октябрьской революции. Другая часть продолжает плавать на миноносцах и канлодках еще с Астрахани, куда удалось перебраться многим товарищам после измены Центрокаспия.

Только здесь, в Баку, довелось узнать, как после Октября, подобно Балтийскому флоту, претерпев революционные преобразования, флотилия сделалась одним из передовых отрядов в борьбе за Советскую власть.

Помимо комиссара по военным и морским делам Г.Н. Корганова, председатель Ревкома и Совнаркома Степан Шаумян, совместно с А. Микояном и М. Азизбековым, пестовал вожаков и героев флотилии и непосредственно занимался ее делами, так как лучше других понимал необходимость укрепления морской силы для бакинских условий и правильно оценивал ее возможности.

Вот почему у флотилии есть своя революционная история, своя боевая летопись, свои имена героев и могилы тех, кто погиб в борьбе с белогвардейцами, турками, англичанами и мусаватистами ради торжества идей социализма. Именно эту задачу здесь, на Каспии, сейчас завершает Волжско-Каспийская Военная флотилия, укомплектованная такими же моряками, а частично – теми же моряками, то есть «бакинцами».

Правда, сложный переплет политических и национальных особенностей этого края, временно изолированного от России, и объединенные усилия реакционеров и интервентов привели к тому, что кадрам флотилии не удалось сохранить единства на большевистской платформе. Вследствие этого часть моряков поддалась на комбинированную провокацию эсеров и меньшевиков, проголосовав за приглашение англичан, тем самым погубив флотилию. Но даже после такого удара ее лучшие люди продолжали борьбу в бакинском подполье, на тех же кораблях (конечно, нелегально) и в составе «экспедиции», тайно снабжавшей Астрахань бензином, часто расплачиваясь за свою дерзость жизнью лучших товарищей – коммунистов.

Почему же тогда нет никакой преемственности?

Очевидно, так ставить вопрос нельзя.

Нет формальной (для данного случая, так сказать, непрерывной) преемственности. Но ее и не могло быть вследствие того, что в процессе последующей борьбы почти два года корабли под новым флагом и с новыми командами использовались для подавления рабочих и патриотов, выступавших против интервенции. Еще недавно корабли флотилии служили мусаватистскому правительству только для представительства или в качестве объектов политического торга с деникинцами или англичанами.

Очевидно все-таки, историческая преемственность с флотилией Коммуны есть и останется, так как из истории ее заслуг не выкинешь, а если так, то зачем две организации, два флага, хотя и под единым командованием?

Не совсем ясно {86}.

Самое тошное из всего, что пришлось здесь услышать о периоде временного господства врагов – это рассказы о «подвигах» англичан.

Все мы были воспитаны на представлении об Англии как о стране передовой цивилизации. Особенно в старом российском флоте было сильно развито увлечение всем английским. В результате биографию адмирала Нельсона знали лучше, чем жизнь и дела адмирала Ушакова, и Нельсон, а не Ушаков служил образцом для подражания.

Конечно, становясь более взрослыми, знакомясь с историей и литературой, постепенно начинали познавать «коварство Альбиона» и то, что «англичанка всегда гадит!». Почему-то это относилось преимущественно к области внешней политики, к дипломатии. Но практику, особенно вне Европы, то есть колонизаторские безобразия во всех частях света, помимо дипломатов, прикрывали своими стихами и рассказами Редьярд Киплинг и другие трубадуры Британской империи.

Нашему поколению на многое открыла глаза мировая война, но окончательно свалились все маскировочные покровы с английских политиканов и военных после Октябрьской революции. Гнусные бесчинства на Севере (Мурманск, Северная Двина, Архангельск, наконец, Мудьюг), поощрение и помощь в расправах с народом Колчаку, Деникину, Врангелю здесь, на Каспии, завершилась особо памятным по своей низости убийством двадцати шести бакинских комиссаров. До того я знал некоторые фамилии британских военных вроде Китченера и Хейга или Таундсенда {87}, севшего в калошу в Багдаде, но после 20 сентября 1918 года их заслонили имена капитана Тиг-Джонса и генерала Молиссона, которых мы не забудем до конца жизни.

И все же почти невероятным казался рассказ соседа по скамейке на приморском бульваре. Этот старикан в скромном чесучовом пиджаке и ветхой панаме на седой голове, видно, бедный, но аккуратный гражданин явно русского происхождения, не испугался матросской формы и, приветливо улыбнувшись, демонстративно подвинулся, как бы очищая нам место, хотя на большой скамье было достаточно просторно.

Собеседник оказался не только старшим чертежником городского архитектора, но и философом. Спокойно, с легкой иронией, прикрывавшей горечь, рассказывал он о крайнем шовинизме «отцов города» и о том, как страдали от этого русские, армяне или граждане других национальностей. О смене режимов вплоть до турецкого старик говорил больше в анекдотическом плане, выбирая смешные, но характерные эпизоды, очень умно вскрывая внутреннюю сущность этих якобы занятных, но на самом деле очень печальных казусов.

На каверзный вопрос: «А как было при Коммуне?» – старик, ничуть не задумываясь, ответил: