Текст книги "Ди-джей 2 (СИ)"

Автор книги: Иван Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

2

Уважаемые радиослушатели, станция «Маяк» продолжает музыкальную радиопередачу «По вашим письмам».

Ведущие программы присоединяются к поздравлениям лётчиков – космонавтов «Звездного городка», которые поздравляют первую женщину-космонавта Валентину Терешкову с недавно прошедшим днём рождения.

Валентина Владимировна, специально для вас будет исполнена самая космическая композиция группы «Березки» «Последний отсчет».

…..

Дорогие ведущие радиопередачи «По вашим письмам», пишет вам школьник 5 «Б» класса Вася Круглов из города Междуреченска. Передайте, пожалуйста, музыкальный привет моему папе – капитану дальнего плаванья. Поставьте добрую, хорошую песню, которая бы поддержала его, напомнила обо мне, маме, друзьях, знакомых.

Василий, для твоего папы и всех советских моряков, находящихся далеко от дома звучит прекрасная песня «Ода страсти» из спектакля «Херонская искусительница».

…..

Любимая радиостанция, творческий коллектив народного театра-студии «Новое время» просит поздравить с 55-летним юбилеем самого возрастного актера театра, артиста Огурцова Ивана Ильича. Поставьте, пожалуйста, песню «Онли ю» из спектакля «Любовь во всём виновата».

…..

В завершении программы, по многочисленным просьбам наших радиослушателей, прозвучит ещё одна пеня в исполнении группы «Березки». Она называется «Уязвимый друг» и исполняется на испанском языке….

Безумно безумное утро следующего дня.

В кабинете выпускающего музыкальные программы редактора радиостанции «Маяк» собрался полный состав проштрафившейся смены – радиоведущая, звукорежиссер, техник.

Начальник, как и подобает ему, был зол, огромен, широкоплеч. Казалось, в это утро, он был составлен из шипов, игл и раскаленных стальных полос, скрепленных цементом нетерпимости.

– Кто мне скажет… – он резко повысил голос, разбрызгивая мясистыми губами слюну. – Как, такое!!! могло произойти? Каким образом, вместо одной – утвержденной, согласованной и записанной передачи, в эфир выходит другая? И главное – зачем, для чего это было нужно?

…??? – долгое, дружное молчание в ответ.

– Хорошо, начну спрашивать каждого, по отдельности, – руководство ещё больше насупилось. Широкие черные брови грозно поползли к переносице, пальцы непроизвольно начали постукивать по столу. – Василина, это сделала, ты?

Ведущая программы выглядела обычно очень кокетливой и весёлой – проходя мимо знакомых, всегда покачивала бедрами, стреляла глазами из-под ресниц и улыбалась так, словно пыталась привлечь к себе всю мужскую часть коллектива. Однако, сегодня почему-то вид у неё был смущенный, даже виноватый. Она сжимала губы, чтоб не расплакаться.

– Нет, не я… – пропищала она еле слышно. – Я, после того как записали передачу, вообще не заходила в студию.

– Допустим. Хотя, голос на записи был сильно похож на твой.

– Александр? – редактор с угрюмой насмешкой покосился на звукорежиссёра. – Что за самоуправство? Зачем поменял запись?

– Я ничего не трогал, – съёжился рыжеватый молодой человек с крупным напуганным лицом и пристальными, серьезными глазами.

– Тогда остаётся, Кропивницкий Георгий Борисович! – все посмотрели на седого, неряшливого, заросшего щетиной мужчину, с землистым от постоянной работы в помещении цветом кожи.

– Работаете вы, товарищ техник, последнее время, мягко выражаясь – безответственно. И дисциплина тоже – так себе. К примеру, сегодня опять опоздали на двенадцать минут, и это уже третий раз за месяц. Вчера вечером звонила ваша жена – устроили скандал. А на прошлой неделе чуть было не сорвали выход передачи в эфир. Так, что скажите, пожалуйста, зачем поменяли программу?

– Это не я? Как я мог? Откуда у меня записи каких-то «Берёзок»? Я вообще слышу про них первый раз.

– Вот и я хотел бы знать – откуда вы взяли, эту хреномудрию? – редактор достал из ящика стола бобину, на конверте которой было написано крупными буквами «БЕРЁЗКИ». Презрительно бросил её на столешницу.

– С чего вы взяли, «уважаемый коллега», что это!? может понравиться слушателям? Да ещё пускать в эфир с пометкой «По многочисленным просьбам»?

– Это не мое! – Кропивницкий до боли стиснул зубы. Ощущение было такое, будто его взяли за шиворот и возят физиономией по наждачной бумаге.

– Как же не ваша? Когда нашли на вашем столе. И так, главное, аккуратно прикрыл газеткой «Труд», чтобы не нашли!

– Но, это не мое! Я не знаю, откуда она. Мне её подбросили.

– Короче, Кропивницкий, забирайте запись и уходите.

– Куда уходить? – техник зажмурился от обиды и несправедливости. Перед глазами вспыхнули и поплыли разноцветные круги, сквозь которые черными стрелами летели ядовитые слова редактора.

– Работать, грузчиком, на склад.

– Почему грузчиком, почему на склад? – невинно оскорбленный подпрыгнул словно на пружинах. Малиновые пятна побежали по лицу.

– Потому, что с сегодняшнего дня вы отстраняетесь от работы над программами. И чтоб глаза мои вас больше не видели.

– Но это не справедливо: У меня высшее техническое образование, стаж работы на радио более десяти лет, две почетные грамоты «Ударника коммунистического труда» – я не хочу грузчиком на склад.

– Всё! Разговор закончен! Пошёл вон, из кабинета!

– А вы дорогие мои! – редактор строго посмотрел на оставшихся за столом людей. Его подглазные мешки отвисли вниз с такой силой, что казалось, что они сейчас сползут с лица и упадут на стол. – Если ещё раз повторится, такое! – пойдёте в дворники или технички!

Спустя двое суток…

Высокие стеллажи склада были доверху завалены коробками, ящиками, огромными вязанками исписанной бумаги. Их было так много, что в хаотическом нагромождении они давно образовались улицы, переулки, тупики. Многие из складированных до потолка «артефактов» почернели, потрескались, развалились. В воздухе держался терпкий запах пыли, вперемежку с ароматами старой бумаги, подгнивших досок, давнишней табачной гари.

У одного из закутков «складского лабиринта», на пятачке, закрытом от посторонних глаз, расположились три работника склада. Они были удивительно похожи: в старых застиранных халатах с короткими рукавами на вырост.

Самый шустрый из них умело расстелил на ящике «Вечернюю Москву», начал расставлять питьё: Первой появилась поллитровка «беленькой» в таре из дымчато-зеленого стекла, затем две бутылки «Жигулёвского» пива, и напоследок из-за пазухи вынырнул портвейн с экзотической надписью «АГДАМ».

Его коллега ловкими пальцами разложил закусь: Порезанную ливерную колбаску, плавленые сырки, редисочку, нарезанную ломтиками варёную картошку и небольшой пучок молодого лука.

Третий из присутствующих аппетитно сглотнул, затем вытащил из кармана воблу, постучал по ящику и победно посмотрел на коллег по застолью.

– Начнём с лёгкого, закончим потяжелее, – произнес первый и крепкими пальцами сорвал фольгу с водочной головки. Потом зубами быстро открыл пивные бутылки и выдернул пробку из портвейна.

– Ну-с, господа хорошие, опоздавших, загулявших и беременных не ждём, поехали, – произнёс он, наклонив бутылку с экзотическим названием над стаканами. Жидкость забулькала, крупные пузыри воздуха ринулись от горлышка к донцу.

– Эх, люблю я это дело! – активно поддержали тост друга. – Когда, знаете, в центре бутылочки, по бокам закусочки, а по краям тарелочки и вокруг вообще выпивон.

– Дай-то бог, – просто пробурчал Георгий Кропивницкий. Говорить длинные речи он не был мастак.

Дружно выпили, начали закусывать: Хрустели редиской, ели зелёный лучок, заедали варёной картошечкой.

– Гошан, доставай свои фирменные, – отдуваясь первый, сказал новичку. – Подымим как белые люди!

Кропивницкий вздохнул и, стыдясь своей слабохарактерности, достал пачку «Родопи».

Потянулись за сигаретами. Второй стрельнул глазами и взял две.

Закурили.

В воздухе повис сладковатый дымок.

Помолчали.

– Что, Гошан? – первый продолжил терзать новенького. Он выпустил синюю струю дыма через нос. Пристально прищурил глаза, хитровато посмотрел на собеседника. – Привыкаешь к спокойной складской жизни? Не то, что раньше? Чувствуешь себя человеком?! А не бабуином, дрожащим перед начальством?

– Да уж, чувствую… – лицо Кропивницкого стало печальным. Ему так захотелось обратно – туда, наверх, к себе, в студию.

– То-та-жа! – в разговор вступил второй собеседник. Он говорил не торопясь, свысока, сквозь зубы, словно делал одолжение. – Верно, трёт Вован: У нас тут как на курорте: Приходишь, когда хочешь. Уходишь, когда надо. Начальство только по праздникам – не жизнь, а ягода малина! Даже в отпуск идти не охота!

– Малина – не малина… – Вован разлил по новой. Криво улыбнулся одной стороной рта. – Разговор наш философский, на сухую продолжать нельзя. Поехали по следующей, а то первая потонет в кишках, не дождавшись подмоги.

– Будем! – воскликнул первый и они «поехали» вновь.

– Будем и не пропадём! – его друг хитрым эллипсом крутанул стакан в воздухе и почти одним глотком выпил малиновый суррогат. А выпив, взял не спеша ломтик редиса и подмигнул новичку добродушно и мудро, как человек, знающий соль бытия.

– За нас, – Кропивницкий, мысленно матерясь, тянул сладковато-противный портвейн. Он уже и не помнил, когда ему приходилось пить такую гадость. Вован понял его по-своему…

– Тяжело с непривычки? Закусывай лучком, редисочкой. Когда пьешь – глотай глубже – выдыхай резче.

Новоиспечённый кладовщик, жуя колбасу, кивнул.

– Ничего, потерпи человече – дня три – четыре и будет норма. Вольёшься в коллектив – станешь своим – будешь пить как воду!

Зарождающийся человек новой формации не успел ответить, как из-за стеллажа появился его коллега по смене Александр.

– Георгий Борисович, товарищи дорогие, возьмите меня к себе, – робко оглядываясь по сторонам, промямлил бывший звукорежиссер.

– Что случилось? Почему ты здесь? – Кропивницкий широко открыл осоловевшие от удивления глаза.

– Вчера вечером вышел в эфир повтор скандальной передачи, а сегодня утром у меня на столе нашли бобину с записями «Берёзок».

Спустя ещё двое суток…

Во дворе склада по большому деревянному ящику щелкали костяшки домино. Причем так громко, что вздрагивали стекла в ближайших окнах.

Мужики сражались не на жизнь, а на смерть. Рядом с играющими на соседнем ящике расположился серьёзный приз победителю турнира – налитый до краёв стакан сухого грузинского вина «Цинандали». Две открытые бутылки стояли рядом вместе с призом, ещё одна валялась за ящиком.

– А? Что? Выкусили, граждане – сограждане? Получите-ка два дубеля – «Три Три» и «Пять Пять»! – самый молодой и лопоухий из игроков смачно ударил два раза костяшками по «игровому столу», обрубая концы изгибающихся дорожек, а затем довольно начал мурлыкать под нос…

   О-о-о. Венера на сотах космических трасс.

   Неведанный кто-то приветствует нас… трам-пам-пам.

– Вован, ты видел это безобразие? – недовольно начал трындеть похожий на стиральную доску костистый мужичок. – Сегодня, что в клубе самоубийц день открытых дверей?! Или в цирке забыли покормить тигров? Короче, предлагаю исключить шпингалета из игры. Ой, чую – подставит он нас – выпьет «гадёныш» все призы в одиночку, а нам потом слюни глотать. Вован, да скажи ты своё слово! И вообще – «пионерам», алкоголь вреден!!!

– Хилый, перестань трепаться и не суй нос в мои костяшки, а то, как дам промеж глаз, так уши и отклеятся, – предупредил тот, кого назвали Ваваном.

– Усё идёт как надо. По плану. Скоро тоже начну дублить крупными. А пока мы его оглушим «Пусто Пусто». Пусщай малец посидит теперь – репу почешет – тут ему не в крестики нолики по доске мелом водить!

– Правильно, покажем интеллигентам, где раки зимуют! – обиженный поддержал друга. Лихо размахнулся рукой, как будто собирался закинуть костяшку далеко (За пределы Москвы) и с треском ударил ею в середину ящика. – На-а… «Шесть Один»!

– Пропускаю, – раздосадовано постучал по дереву Кропивницкий.

– «Четыре Четыре» – добрый молодец не сбавлял оборотов. Обрубив очередной «хвост» он весело продолжил напевать слова полюбившейся песни.

– Вован, проснись! – Хилый затрясся от негодования. – Сейчас будет «Рыба» и опять целый кон сидеть сухими. А этот прохвост выпьет, закусит и продолжит петь.

– Не отвлекай. Мне надо подумать. Хорошо подумать и всё просчитать. Пожалуй… Пожалуй… Наверное… вот, так!

Костяшка «Один Два» громко, так что «задрожала земля», плюхнулось на столешницу ящика.

– Георгий Борисович, Александр – вот вы где! – к битве «Титанов» подошла ведущая программ. – Еле нашла вас.

– Что, опять? – вместо приветствия произнес Кропивницкий. – Тебя выгнали? Снова «Березки»? Опять записи на столе?

– Нет, то есть да. Меня не выгнали. После выхода повтора передачи все как будто сошли с ума. Каждый день приходят письма, раздаются звонки, спрашивают про исполнителей, про их песни, просят поставить в эфир, задают вопросы, приглашают на встречи. Одним словом – кошмар! А мы ничего про них не знаем. У нас даже записей нет. Главный редактор радиостанции просит срочно подняться к нему для обсуждения новой программы. Он лично желает прослушать все композиции.

– Какая программа, какая прослушка? – возмутился обиженный звукорежиссер. – Нас же выгнали? Мы же теперь кладовщики.

– Уже вернули обратно. С извинениями. Пойдемте, быстро наверх. Все ждут только вас.

3

В приёмной директора Дома культуры зазвонил телефон.

– Слушаю, – секретарь вытянула губы «уточкой» и приятно протянула букву «у» посередине слова. Она уже второй день «безвылазно» отвечала на не прекращающиеся телефонные звонки.

– Да, Дэ Ка. А вы кто?

– Председатель профкома ткацкой фабрики, по поводу выступления группы «Березки»? – девушка громко повторила услышанное и вопросительно посмотрела на директора через открытую дверь. Тот продолжил с деловым видом читать газету.

– Знаете, сейчас в здании никого нет. Все коллективы разъехались. Отпуск. Отдыхают. Перезвоните осенью. Может быть что-нибудь станет известно.

Новая трель телефонного звонка не дала трубки успокоиться.

– Дом культуры, приемная.

– Районный Совет книголюбов, – секретарь вновь поревела взгляд, мигая густо накрашенными ресницами. Щебетов с деловым видом закинул ногу за ногу, покачал ею и перевернул лист «Вечёрки».

– Простите, пожалуйста, я не могу вам что-либо обещать по поводу встречи с артистами. Тем более с «Березками» У нас ремонт. Всё в краске, пыли и извёстке. Позвоните в сентябре. Там будет видно.

В дверь требовательно постучали.

– Разрешите? – в приёмную заглянул председатель парткома завода, которому принадлежал районный ДК.

– Конечно, конечно… – Щебетов вмиг убрал газету, приподнялся и жестом пригласил гостя войти. – Иван Андреевич, присаживайся. Сто лет – сто зим! Какими судьбами в нашем скромном, всеми забытом заведении?

– Ладно, не прибедняйся, – гость расположился в удобном, обитом искусственной кожей кресле. – Ты вовсе не скромный и уж тем более не забытый: Только вчера по твоему списку привезли два фургона аппаратуры. Весь вечер разгружали. Директор лично попросил ускорить доставку.

– Спасибо родному заводу. Честно скажу – не ожидал такой оперативности.

– Для подшефного ДК ничего не жалко. Так сказать – работайте товарищи – репетируйте – выступайте – дарите радость людям.

– И ещё, – гость почесал загорелую лысину. – Хотели от тебя получить ответное доброе дело.

– Ответное? Доброе? Какое?

– Ходят слухи, есть у вас в ДК коллектив бойких девчонок? Говорят, дюже хорошо танцуют, поют, играют на гитарах!

– Девчонки? – хозяин кабинета развёл руками. – Какие девчонки? У меня их больше двух сотен!

– Те, что по радио выступают.

– А, «Березки», – лицо Щебетова поневоле расплылось в хитроватой улыбке. – Эти, есть. Только…

– Наташа, зайди, пожалуйста, – он громко, сквозь открытую дверь обратился к секретарю. – Подскажи, где у нас сейчас «Березки»?

– Иван Андреевич, – секретарша на распев начала произносить заученную наизусть фразу. – Лето на календаре, ремонты, артисты разъехались – в отпусках, на гастролях. Нет никого, до осени. И будут не раньше сентября.

– Че, вообще нет никого? – ответ просто обескуражил посетителя. – Никого-никого?

– Как, нет, – директор добродушно отмахнулся от ехидного вопроса. – Осталось… двое ребят: Художник Валера да Максим, который занимается звукозаписью. Но зато! – эти двое стоят десятерых.

– Очень жаль, что все разъехались – рабочие так просили пригласить девушек на выступление. Им очень понравились песни переданные по радио.

– А мне-то как жаль, дорогой мой Иван Андреевич, – Щебетов втиснулся в кресло. Стал говорить тихо и даже как-то грустно. – Если бы я знал! Да, для родного завода! Я бы с радостью и с превеликим удовольствием оставил бы всех. Знаешь, какой у меня коллектив ложкарей – дудочников? Как они играют? – Земля дрожит! А фольклорная группа «Неваляшки»? А вокальная студия «Соловушки»? Душа поёт – слушая их песни. Эх, ты бы предупредил меня, хотя бы неделю назад – я бы тебе такой концерт организовал!

– Слушай, Егор Кузьмич? – гость задумчиво прикусил нижнюю губу. – А эти, двое, которые остались, смогут провести танцевальную программу?

– Программу?! – губы Щебетова тронула простодушная ухмылка.

– Ну, да! – секретарь парткома не понял сарказма директора и продолжил уговоры. – Такое дело: В субботу ожидается закрытие заводской спартакиады – а танцы провести некому. Понимаешь? Слушай, Егор Кузьмич, войди в положение, поговори с ребятами – очень надо.

Спустя полтора часа…

Оркестр играл тихо и убаюкивающе, как будто вздыхая.

– А-а-а-мо-о-о-рр-э па-а-е-о-о-у, – доносилась со сцены «Ла Скала» – самого известного оперного театра Италии. Голос был мягкий, низкий и гулкий.

Исполнительница пела безумно соблазнительно в своем образе страстной разлучницы. Свет прожекторов рампы мерцал, отражаясь от её длинных золотистых волос. На бледном лице сияли широко открытые с густыми ресницами карие глаза. Её овальное лицо с высокими скулами и полными выразительных чувств губами казалось маской какого-то необузданного сладострастия.

– О, Мадонна, бене, бениссимо… (О, Мадонна, хорошо, великолепно, Итал.) – напыщенный краснолицый мужчина проглотил ком в горле, рассматривая артистку в мощный бинокль. Он устроился поудобнее, оперся локтями в край балкона и, прищурившись, начал крутить окуляры.

– Тук-тук-тук-бряк, – вкрадчивый стук едва слышно раздался со стороны завешанной портьеры, где в одиночестве сидел молодой человек.

– Тсс, – обернулась к нему дама средних лет, увешанная с ног до головы блестящими камнями. Она приложила палец к губам, зашептала. – Синьор? Коза э куэсто? (Синьер? Что это такое? Итал.)

– Скузи, (Простите, Итал.) – смущенно извинился безбилетный «заяц», готовый провалиться сквозь землю от стыда. Он кисло улыбнулся, а затем задумчиво и настойчиво уставится в потолок.

– Ми-и-и серве а-а-а-бито-о-о да у-уомо-о-о-о-о… (Мне-е нужен мужско-о-о-о-ой… Итал.) – артистка, не слыша перепалки, продолжила завывать о чём то своём, наболевшем, интересующем только её.

И тут она перестала петь и чувственно взмахнула руками, выражая безмерную печаль скорби и страстного отчаяния.

…Публика завороженно затихла. На сцене свершалось таинство: Разноцветные, плавно переливающиеся пятна света, разбежались по потолку и стенам, заискрились на хрустале люстр, наполнили пространство необыкновенной торжественностью. Перед зрителями возник дремучий, таинственный лес. Корявые деревья среди поляны ожили, зашевелилось. Живыми сделались нарисованные морщины главного злодея, у второстепенных героев приросли наклеенные усы и эспаньолки, а разноцветные драпри, покрашенные красками ядовитого цвета, – став сосредоточением порока, обличали и намекали на грядущее возмездие.

– Бряк-бряк, тук-тук-тук, – гораздо сильнее прозвучало в замершей тишине. (Не смотря на висящую где-то очень далеко предупреждающую вывеску: «Не стучать – идёт юстировка сложной аппаратуры»).

– Бабам-бам, – взрывом пронеслось на весь театр. Кому-то решительно не нравилось происходящее, и он со всей силы приложился ногой.

– Это неслыханно! – слушатели стали недовольно переглядываться, шептаться. – Отвлекать почётных гостей и шуметь в вип-ложе? Как такое возможно!? Куда смотрит администрация? За что мы платим деньги?! Это – небывалый скандал!!!

Ближайший сосед, в старинном генеральском мундире с голубой лентой через плечо, пушистыми усами и седой испанской бородкой, зловеще придвинул свои очки к глазам и посмотрел на нарушителя спокойствия. Его глаза сквозь стёкла очков казались огромными и холодными, как у мёртвого спрута.

– Пер фаворэ, синьоры, ми скузи, (Пожалуйста, синьоры, извините меня. Итал.)

Парень быстро вскочил с места и покинул ложу. Тщательно закрыл за собой дверь. Прошёл через комнату и вышел наружу.

В коридоре ДК его обступили девушки из группы «Берёзки». Возбужденные, недовольные, красные от быстрой ходьбы, защебетали все разом:

– …Максим, это что-о?! правда?

– …В субботу – вечер танцев?

– …Как же так? Нас не зовут? Это не справедливо! Так, нельзя! Ты же обещал?!

– …И Валера ничего не сказал! А ещё комсомолец!

– …Хорошо, хоть Наташа позвонила из приемной! Предупредила!

– …Нужно срочно всех собирать! И что-то решать!

– …Как их собрать? – Они в разъездах: Нинуся – на даче, у неё нет телефона. Танечка – вожатой в пионерлагере – туда только на автобусе. Зина со своим Гиви на Кавказ учесарила. А Юлия Борисовна вообще в Крыму по путёвке.

– Так!!! – Максим попытался успокоить жужжащее племя. – Что? Здесь? Происходит? Мне никто ничего не говорил!

Он строго посмотрел на девушек.

– Я, между прочим, занят – работаю, разбираю серьезную классическую музыку. А вы мне мешаете.

Замолчав на несколько секунд, рой стрекоз широко открыл от удивления глаза, (Это же надо?! – тут, «на носу» ответственное выступление – вечер, танцы, дискотека – все готовятся – уже не достать билетов – а он занимается какой-то ерундой!).

– …Музыку, он слушает?

– …Серьезную?

– …А чего вырядился, как на балет?

– …И почему во фраке?

– …Ты бы ещё лыжи одел!

– …Или водолазный костюм!

Спустя ещё три часа…

Завершив плановый обход объектов, председатель парткома наконец-то расслабленно погрузился в рабочее кресло.

Едва успел сесть за полированный стол, как тут же раздалась трель селектора связи.

– Иван Андреевич, – произнес приятный женский голос секретаря. – К вам начальник третьего цеха. Говорит срочный и важный вопрос.

– Раз важный и срочный, пусть заходит.

Женщину, вошедшую в кабинет, председатель знал хорошо: да и как не знать, её портрет висит на Доске почета напротив управления предприятия, выгляни в окно – и увидишь.

– Товарищ Синицын! – гостья села на краешек кресла, деловитая, неприветливая, даже подчеркнутая вежливость председателя не изменила выражения её лица.

– У меня в цеху одни молодые, незамужние женщины! – взволновано произнесла она, кусая губы. – Большая часть девушек, не участвует в спартакиаде. По разным причинам: Кто-то учится по вечерам, у кого-то маленькие дети, кто-то просто не может заниматься спортом в силу какой-либо болезни. Но! Все трудятся добросовестно. Многие выполняют и даже перевыполняют поставленные дирекцией планы. Мой цех по итогам квартала занимает первые места…

– Марья Григорьевна, – руководство улыбнулось по-дружески. – Я не понимаю? От меня-то, что хотите? Говорите, конкретно.

– Нам нужны билеты на танцевальный вечер посвященный закрытию спартакиады, – посетительница заломила руки. – Я догадываюсь, это трудно – мы не спортсмены… Нам не положено… Но! – Хотя бы несколько пригласительных для передовиков производства. Люди просят – хотят танцевать.

– Билеты? На закрытие? – Синицын облегченно выдохнул. В его голове потекли сладкие мысли. – «Да, пожалуйста. Сколько угодно. Я-то думал, придётся, как всегда, бегать по заводу, зазывать, уговаривать. А тут сами пришли и выпрашивают! Да берите – не жалко».

Довольный начальник потёр руки и с барской щедростью нажал на кнопку селектора. – Ольга Петровна, выдай, Марье Григорьевне две… нет – три сотни пригласительных на субботнее мероприятие.

Очередной посетитель – заместитель начальника транспортного цеха, стал доказывать, что его ребят несправедливо обошли по игровым видам спорта. Если бы не ночные смены, отсутствие в команде какого-то Каламакина и дурацкий график, составленный под соперников – то он обязательно бы вошёл в призовую общекомандную тройку.

– Ольга Петровна, подойдёт Степанов из транспортного, отдай ему двести пятьдесят билетов.

– Хорошо, Иван Андреевич.

….. Люди всё шли и шли. Телефон пищал короткими гудками. Руководство парткома сегодня был сама щедрость и доброта:

– Ольга Петровна, отсчитай, пожалуйста, Комаровой и Ладыгиной по сто билетов. И двадцать билетов отдай Егорову, пусть раздаст на проходной.

….. Желающие не заканчивались:

– Ольга Петровна, сейчас к вам зайдёт Людмила Геннадьевна. Выдай для бухгалтерии столько – сколько необходимо.

– А сколько необходимо?

– Это она тебе сама скажет.

Председатель парткома скучающе взглянул на дверь. Рабочее время уже давно закончилось. А посетителей не убавлялось.

– Кто следующий? – устало произнёс он в динамик.

В кабинет, легко ступая по блестящему паркету модными лакированными туфлями, вошла нимфа с большими, широко поставленными глазами, веки чуть подкрашены чем-то голубым, а губы приветливо сверкают перламутром.

Лицо Синицына поневоле расплылось в улыбке. Ивану Андреевичу захотелось встать, девушек с такой идеальной фигурой редко увидишь на заводе, (Не приживались они) однако он ничем не выдал своих настоящих чувств, пригласил гостью сесть сдержанно и даже холодновато.

– Я работаю на заводе недавно, вторую неделю, ещё не участвовала в спартакиаде, – незнакомка плавно положила сумочку на стол, чуть задержав руку, чтобы председатель увидел, какие у неё красивые длинные пальцы и изящная кисть. – Хотела попросить у вас один пригласительный на вечер танцев. А то наши идут, а мне не досталось.

Синицын обошёл стол и сел напротив красавицы. Она всё больше привлекала его: держалась как-то вызывающе, не сидела в кресле, а будто демонстрировала себя – дышала прерывисто, и тугая грудь подымалась под прозрачной кофточкой. Видно, хорошо знала, чем завлечь: мягко улыбнулась, и глаза у неё затуманились.

– Ну что ж, – сказал он, взяв небольшую паузу, вроде раздумывая, хотя всё уже решил. – А позовёте с собой? Если… достану билеты? Я как раз не женат!

– Конечно, – не задумываясь, произнесла незнакомка. Она посмотрела на «волшебника» округленными глазами, сразу ставшими большими.

Председатель парткома решительно обогнул стол, нажал на кнопку селектора.

– Ольга Петровна, – сказал твердо. Небезосновательно решив, что железо следует ковать, пока оно горячо. – Нельзя ли для меня, в порядке исключения, отложить два пригласительных?

Девушка смотрела на него восхищенно. В благодарность чуть приподнялась, наклонилась через стол, и Синицыну показалось, будто даже потянулась к нему, демонстрируя прекрасные формы.

– Иван Андреевич, – предательски прохрипел динамик. – А билетов нет.

– Как нет? Почему нет? Куда они делись?

– Закончились. Бухгалтерия забрала все остатки.