Текст книги "Ди-джей 2 (СИ)"

Автор книги: Иван Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

4

Из небольшой квадратной вахты довольный женский голос напевал песню «Помоги мне» из кинофильма «Бриллиантовая рука».

   Любить я раньше не умела так

   Огненно, пламенно —

   В моей душе неосторожно вы

   Разбудили вулкан…

– Марья Ивановна, вы сегодня выглядите прекрасно, – молоденькая уборщица Раиса Селивёрстова, как положено с утра, подошла к тумбе вахтера за инвентарём. – Такая, прям, вся веселая, радостная – поёте! Что-то произошло хорошее?

– Произошло! – женщина повела плечами. Лицо её, до этого вежливо-равнодушное, стало мягким и добрым, в глазах засветилось дружеское участие. – Раисанька, праздник у нас. Как подумаю о нём, просто кровь бурлит от радости. До чего же хорошо на душе!

– Надо же! Здорово! А какой праздник?

– Наконец-то эти охламоны, тунеядцы и воздыхатели противных «Березок», перестанут нам досаждать. Всех до одного повыдерем, словно репей с грядок. И вновь станет тихо и спокойно в нашем доме как в старые добрые времена.

– Неужели? – технический работник удивленно расширила остро блеснувшие глаза.

– Да, Раечка. Правду говорят – есть-таки бог на свете! Главное верить и надеяться. Вот я поверила к концу жизни – и он услышал меня!

– Ой, Марья Ивановна, прям, заинтриговали. Такая прямо загадочная тайна – перетайна. Всё-таки, что произошло?

– Догадайся? – женщина игриво приподняла правую бровь.

– «Березки» будут репетировать, когда вас не будет на дежурстве.

– …И скорее всего где-нибудь в сыром подвале без света, отопления и еды, – девушка попыталась пошутить.

– Нет, не угадала! Лучше.

– Они будут репетировать вообще в другом месте, как вы и хотели – где-нибудь далеко за городом – в каком-нибудь далёком – предалёком, заброшенном селе или даже просто в колхозном поле, засаженном картошкой.

– Хороший вариант ответа. Но опять – нет!

– Всех хипарей-волосатиков вместе с их дурацкими гитарами и магнитофонами забрали в психушку и отпустят через год – полтора, если вообще отпустят – потому, что вы обо всём договорились с ихним начальством!

– Хотелось бы конечно, чтобы это случилось, – «охранница инвентаря» усмехнулась улыбкой голодной акулы. – Но ты опять не угадала.

– Марья Ивановна, сдаюсь. Больше нет вариантов.

– Хорошо, отвечу: В кои то веки комитет комсомола вместе с руководством затеяли нужное дело. Теперь все эти непутёвые бездельники, лоботрясы и хулиганы либо разбегутся по домам, либо, во что я абсолютно не верю, начнут работать.

– Работать? – не поверила девушка.

– Что я тебе рассказываю? Выйди на крыльцо, прочитай объявление и всё поймешь.

Рая вышла на улицу, и внимательно осмотрела огромный плакат, прикрепленный к витражному стеклу. На нём были нарисованы танцующие девушки с гитарами и большими буквами написано…

Дорогие друзья!

Руководство Дома Культуры приглашает всех желающих вступить в клуб поклонников творческой группы «Березки».

Для зачисления необходимо:

Записаться и выполнить общественно-хозяйственные работы в ДК в размере 10 человеко-часов.

Граждане, прошедшие трудовой отбор, имеют право на:

1. Свободное посещение репетиций-генеральных прогонов перед концертами.

2. Участие в розыгрышах бесплатных билетов, абонементов, авторских магнитоальбомов, кассет, плакатов, сувениров с автографами участников.

3. Ежемесячные творческие встречи-посиделки с артистами.

4. Фото с участниками группы в концертных костюмах после завершения концертов.

Спешите!!! Количество мест ограничено!

– Раиса, прочитала? – ответственная вахтер, недожавшись результата, выглянула на улицу. – Что скажешь?

– Ничего себе! – девушка внезапно произнесла фразу, явно не ту, что ожидали от неё.

Лицо уборщицы стало радостно-растерянным. Глаза, отравленные музыкальным «Нарзаном», заволокла поволока тумана, а затем они вообще остекленели.

– А можно работникам ДК принять участие? – губы музыкальной активистки немного оттаяли. – Я, например, могу остаться после работы. Или прийти в выходные. А ещё могу договориться на вечер, в подмену…

5

Новая, только что оснащенная студия звукозаписи Дома Культуры напоминала склад радиотехники. Вдоль стен были расставлены открытые шкафы, на полках которых, как на витрине магазина были выставлены различные теле, радио и аудио приборы. В центре комнаты впритык друг к другу стояло два больших массивных дубовых стола. За одним из них, в паутине проводов, сходящихся к нанизанной пирамидой аппаратуре, расположился Максим. С другой стороны, за одиноким микрофоном чуть сгорбившись, сидел Валерий Смирнов.

– Валера, – с хитрецой посмотрели на подопытного кролика. Плутоватые глаза путешественника во времени близко прижались к переносице, как будто один глаз хотел заглянуть в другой. – Эту строчку надо спеть тоньше и протяжнее.

– Тоньше? – недовольно заурчали в ответ. – Куда же ещё тоньше? Я уже писклявю как могу. У меня горло дерёт и слюна закончилась, а ты предлагаешь ещё тоньше.

– А ты постарайся. Больше выдоха в конце строки: С грустью, с тоской – как бы выпрашивая свидание… – будет наша но-о-очь. Понял?

– Будет наша но-о-очь, – постарались пропеть, как было показано.

– Неплохо, – похвалили артиста, щелкая тумблерами и перематывая плёнку. – А теперь ещё раз. Добавь в голос бархата и пропой нежнее в конце слова ночь… – н-о-о-очь. Договорились?

– Настанет время, будет наша но-о-о-о-о-чь, – Смирнов протянул в микрофон, выкатив глаза, изо всех сил, как можно ниже и дольше, на всю глубину легких. Таким голосом, словно железные пальцы сдавили ему горло, оставив небольшую щелку для выхода звука. Перед глазами бешено забегали малиновые тараканы.

– Очень хорошо, почти замечательно. Но, всё-таки… – попробуй ещё раз и на полтона ниже, как бы смущаясь в своем поступке и произнося слова под музыку чуть-чуть помягче – на-ша-а но-о-о-очь. Расслабься, впусти в себя чувства. И песня проснётся – зазвучит – заиграет красками.

– Ещё ниже? Мягче? Расслабиться? Меня, итак дразнят в ДК – писклявой дыдлой. Смеются над моим голосом.

Смирнов начал пародировать реплики своих злых недоброжелателей…

– Слышали, у нашего художника Валеры прорезался чудный женский голосок.

– Ах, у мальчика такой необычный и звонкий меццо – сопрано!

– Теперь он сможет играть на арфе, носить розовые чулочки и петь в хоре с нашей Лялечкой. Ой, он такой душка!

– Послушай, Макс, а нельзя спеть песню по нормальному, по человечески? Бодрым, твердым голосом, без всякой сопливости и плаксивости на зубах.

– Нельзя. Ты мелодию слышишь?

– Слышу.

– Вот и пой под неё.

– Блин, так давай её поменяем – делов-то: Одну ноту выдерем – поставим другую. Потом ещё одну – глядишь, и песня станет человеческой. А мне не придется надрываться.

– Не станет Валера – не станет. Петь надо так – как надо. Давай, без разговоров, ещё раз, с начала строки. И-и-и, начали…

– Подожди, Макс. А почему вообще пою, я? Вроде договаривались, я играю на гитаре, или на крайний случай подпеваю бэк-вокалом. А в итоге – пою только я?

– Потому, что у тебя самый подходящий голос, – обрубили недовольство оппонента. – Ещё вопросы есть – нет. Пой. Время идёт – часы тикают.

– Слушай, старик! – очередная гениальная идея взбудоражила кучерявую голову. – А может, перенесём запись фонограммы на завтра? Сегодня у меня нет вдохновения. День какой-то тяжёлый, валиться из рук всё. А вот, завтра, с утрица, как рванём на пятой скорости! Я прямо чувствую – завтра наш день!

– Валера, понимаю, всем трудно, всем тяжело, – звукооператор, не желая уступать ни пяди своего творчества, продолжил колдовать над аппаратурой: Нажимал какие-то кнопки, двигал рычажки, переключал тумблеры, перематывая туда-сюда плёнку.

– …Посмотри на девчонок. У них мозоли на ногах с ладонь – от репетиций. Юлия Борисовна пьёт успокоительное – вёдрами. Директор (Хоть и в отпуске) заходит раз в полчаса, интересуется как дела, не сочинили ли мы музыку на его «гениальные» стихи. Вовчик жужжит как шмель, не даёт сосредоточиться. А ты просто не можешь пойти всем на встречу и спеть строчку с самого начала.

– С самого начала?! – строптивая звезда вскочила с места.

– Нет, Максим – довольно! Я не буду петь. Ты издеваешься? Я исполнял эту строчку, в последний раз, с самого начала – уже раз двадцать. И раз тридцать, с середины! А слово – ночь, пропел вообще без счёта! Сколько можно? Всё! Достало. Ухожу. Пусть другие пытаются петь писклявыми голосами – хоть пятьдесят – хоть сто раз.

– Валера, не кипятись, выпей водички, успокойся, – попытались достучаться до сознания вокалиста. – Осталось всего ничего – каких-то два куплета.

– Всего? Два? Осталось?! Нет, хватит, – неуступчивый работник подвёл итог своей творческой деятельности. Он снял наушники с головы.

– …Я пошёл. У меня дел по горло: Надо афишу дорисовать. Задник необходимо повесить на сцену. Зайти вечером за хлебом. Купить корм для собаки. И много чего другого… – А я сижу, скулю – дурью занимаюсь!

Непризнанный гений попытался выйти наружу. Схватился за ручку, недовольно рванул на себя дверь и увидел группу девчат гроздью облепивших выход из студии…

– Валера.

– ..Валера!

– …Валерочка!

Эхом раздались голоса в коридоре. Девчушки стали напирать в сторону появившегося артиста.

– Мы шли с занятий по шитью. Прислушались: А тут, ты – за дверью, поёшь.

– .. Музыка такая красивая. Всем нравится. Это ты сочинил? Какой молодец!

– …Спой ещё раз.

– …Пожалуйста!

– …Девочки, попросим, все вместе. Пусть споёт.

– Э-э-э, – Валерка захлопнул дверь перед самым носом почтенных воздыхателей его таланта. Задумался, гордо откинул голову. Обернулся в сторону мучителя.

– Хорошо, убедил: Всем тяжело. Все страдают. Попробую, в последний раз.

6

– Ребята, у меня для вас плохие новости, – в студию звукозаписи вошёл руководитель ДК Щебетов Егор Кузьмич. – Не знаю, как бы вам об этом сказать… Помягче… Чтобы не расстроить…

Директор подошёл к одному из телевизоров расположенных в нише шкафа и зачем-то начал вертеть на нём ручки. Крутил все подряд, словно настраивая изображение. Затем повернулся лицом к застывшим слушателям.

– Я только, что вернулся с заседания художественного Совета завода взявшего над нами шефство. В общем, они приняли решение провести концерт силами других творческих коллективов.

– Почему? Что случилось? – одновременно произнесли Валерка с Максимом.

– Убеждены, что не стоит приглашать малоизвестную группу на такое серьёзное и ответственное мероприятие. А творческие номера нашей самодеятельности им вообще не интересны.

– Как же так, Егор Кузьмич? – попытался оправдаться Смирнов. – Мы же второй день готовимся к выступлению. Записали новую песню. Завтра начнём репетировать танец. Прошлые номера у нас получились интересные… Людям понравилось. Всё было хорошо.

– Друзья мои, что я мог поделать? – Щебетов виновато улыбнулся. – Их много. Они руководство завода. Сами принимают решение – тут же отменяют. Их там черт не разберёт, что они хотят и желают. Вызвали меня, поставили перед фактом и всё – свободен.

– …А с другой стороны, может быть оно и к лучшему: Вы ещё сырые. Поработаете лето, отрепетируете номера, а уже потом будете спокойно выступать.

….

После ухода директора в непорочную душу комсомольца Смирнова подобно вирусу пробралась истерика. Спустя две минуты зараза выросла до гигантских размеров, махрово расцвела и дала огромные плоды…

– А-а-а! Я знал! Я знал, так всё и будет. Я предполагал, что этим всё и закончиться. А мама говорила мне, предупреждала: «Валера, сынок, будь умницей, иди в экономисты, бухгалтера или счетоводы». Тихая, не пыльная работа. Сидел бы сейчас спокойно где-нибудь в конторке, перекладывал бумажки, сводил бы дебет с кредитом. Грыз бы карандаш. Так нет! Не послушался. Пошёл в эти дурацкие моляры-художники! Романтики захотелось! Натурщиц красивых рисовать. Какой чёрт занёс меня вообще в этот серый, скучный, мрачный ДК?! Чего я тут не видел? Кого позабыл? Ещё петь зачем-то заставили?

– Валера успокойся, – Максим попытался образумить взбунтовавшегося друга.

– Успокоиться? – Смирнов вскочил с места и начал метаться по комнате. – Я, спокоен! Я полностью спокоен. Кстати, я знал, что у нас ничего не получиться. Был уверен на пятьсот процентов! Даже, нет – на тысячу! А ещё ты тут, со своей дурацкой песней. Говорил тебе – плохая песня – никчёмная – не стоит её петь. Так нет, не слушает меня. Конечно, мы же гордые! Сами по себе. А я всё горло изодрал, доказывая, что прав и не верблюд. Почему на меня не обращают внимания? Почему? Неужели трудно прислушаться к моему мнению? Один раз? Хотя бы один?

– Валера, это всего лишь отказ. Всего один. У нас этих концертов ещё будет целая куча. А может и больше.

– Куча? Ты, не понимаешь! Не нужна мне куча. Я всем уже похвалился. Пригласил на концерт: И маму, и тётю Люсю, и бабу Лену. Да всех! А теперь, выходит, что? Ничего не будет? Всё отменили? А я – врун и пустобрёх? И девчонки будут надо мной смеяться, тыкать пальцами, обзывать за глаза.

– Валера, отчего сразу такие выводы? Почему обязательно будут смеяться?

– Потому, что жизнь у меня такая – не везет мне: Ни разу, нигде, никогда, – человек «с разбитой в дребезги судьбой» презрительно махнул рукой и выскочил в коридор. Обогнув невысокого, полного, похожего на колобок человека, понесся сломя голову, куда глаза глядят.

7

В дверь творческой мастерской громко стукнули: раз, два, три.

– Войдите, открыто.

В комнату вошел, отдуваясь и протирая лысую голову носовым платком, полный человек. Неизвестный, задрал нос, осмотрел присутствующих, после чего величественно произнес…

– Господа, подскажите, кто из вас будет товарищ… Максим Иванов?

– Он, – Вовчик поднял голову, оторвался от радиоприемника, в котором что-то крутил, вертел, нажимал и ткнул рукой в Макса.

(Сорванец, за последние двое суток, с момента своего появления и по текущее время, превратился в почетного «внебрачного» сына студии звукозаписи. «Скромный певец-хулиган», что хотел то и творил на выделенной ему территории. И всё ему сходило с рук.).

– Да, это я, – Максим подтвердил слова пионера.

Колобок ринулся навстречу радисту, протягивая обе ладони для рукопожатия…

– Сударь, рад встречи! Я представлял вас, именно таким: По-гусарски бравым, творчески-раскованным, амбициозным и в то же время скромным молодым человеком.

– Он такой! – малолетний гений вновь влез в разговор. Раскрыв рот, он как шаман крутил отвёрткой над радиоусилителем: Спрятавшись за паутину, на него с испугом смотрели серебристые радиолампы, алюминиевые патроны конденсаторов, хвостатые провода сопротивлений и пухлые катушки трансформаторов.

– Я! главный режиссёр народного театра-студии «Новое время» Крутиков Ростислав Альбертович, – произнесли возвышено с помпезностью Марка Туллия Цицерона. – Надеюсь, слышали. Обо мне много говорят!

– Э-э-э, – протянул Макс, не зная, что ответить. – Раз говорят, тогда, наверное, правда…

– Милостивый государь, – Крутиков сразу перебил хозяина музыкальной каморки. – Надеюсь, вы хорошо воспитаны и не поддерживаете мнение тех горлопанов и писак, что опубликовали гнусную ложь в последнем номере «Театральной жизни»? Замечу сразу, со всей ответственностью и прямотой – это всё чушь, зависть и наговор завистников.

– Статья? – ди-джей начал перечислять вопросы, по-прежнему ничего не понимая. – В последнем номере? В «Театральной жизни»?

– Не думайте спорить! Никому не нужна эта заказная Хлестаковщина! Максим, вы же творческий человек? Надеюсь, были на последнем спектакле? Видели и вместе с героями пережили моё творенье? Во всём разобрались?

– Ваше творенье?

– К нам, приходит мало зрителей. Зато они понимают, что суть жизни, это вечная тревога и вечный вопрос: Быть или не быть – упасть или подняться – смириться или бунтовать! И поэтому я не кому не позволю говорить, а уж тем более писать гадкое о моем творчестве! Оскорблять меня в Театре или не дай бог Театр во мне!

– Это, о чём… – очередная безуспешная попытка Макса вставить хотя бы несколько слов в возвышенный диалог «Отца народного искусства».

– Мой милый друг, сейчас, я всё объясню, – с жестикуляцией, какую можно увидеть только в старых немых фильмах наконец-то начали рассказ…

– Поначалу я хотел сделать главную героиню хорошей производственницей, ударницей коммунистического труда, но несчастной в личной жизни. Поверьте, в современном театре так принято – героини то и дело терпят семейные неприятности – им изменяют, они изменяют, от них уходят никчёмные мужья, бросают пылкие любовники, а покинутые женщины гордо идут своей дорогой. Такова суть – такова жизнь – такова сущность бытия! Правда, некоторые, наиболее слабые, гибнут или уходят из жизни самыми различными способами. А современная публика, понимая это, жаждет ярких, крепких переживания, эмоций, впечатлений… Понимаете, о чём я?

– Не совсем, – произнес Максим.

– Чёт я тоже не понял, нифига, – Вовчик в своей манере продублировал отказ соседа. Он попытался на зуб попробовать крепость выдвижной антенны.

– Послушайте, уважаемый… э-э-э, – ди-джей попробовал задать вопрос, пока вошедший деятель искусств в очередной раз протирал лысую голову.

– Ростислав Альбертович, – подсказал ему умник с «задней парты». Перекусить антенну не удалось. Зато удалось погнуть.

– Ростислав Альбертович, я недавно в ДК. Ещё не знаком со всеми. Работы много: Трудимся до позднего вечера. А потом концерты, выступления, сочиняем и записываем песни.

– Товарищ Иванов! Я имел удовольствие посетить ваше выступление, – процедура сушки головы театрального деятеля была успешна завершена. Он с новыми силами продолжил изливать душу.

– Друзья мои! Это было нечто – полный зал. Это было превосходно – ни одного свободного места. Я бы даже сказал, это было… бесподобно – люди стояли в проходах, жались в дверях, выглядывали из-за кулис! И тут, меня осенило! Я понял! Для успеха нашего выступления нужна яркая, финальная песня! Да, именно – яркая, неповторимая, запоминающаяся песня. И конечно новые зрители, которые придут на мой обновлённый спектакль.

– То есть, вы хотите, чтобы мы записали для вас финальную песню и пригласили наших зрителей на выступление?

– Конечно, дорогой мой и талантливый сочинитель! Ради этого я и пришёл. Хожу два дня мимо двери вашей студии и прислуживаюсь к музыке. Прослушав несколько раз, понял, вот она – та самая песня, которая нужна мне для успеха. Вы понимаете меня?

– Да, вроде, начинаю понимать, – неуверенно-задумчиво произнесли, почесывая затылок.

– Гражданин Иванов, соглашайтесь! Ваша песня нужна театру – спектаклю – выступлению актёров! Я – серьёзный режиссёр – обо мне пишут в газетах – меня «любят» и ненавидят критики! Только вы – только я – только наш спектакль и ваша музыка! Как итог – грандиозный успех – яркие афиши – любовь и обожание зрителей!

– Ну-у, не знаю?! – путешественник во времени продолжал «тянуть кота за хвост», обдумывая сложившуюся ситуацию.

– Милостивый сударь, вы, что не хотите стать известным, популярным, узнаваемым? – торопливо перечисляли, разбрызгивая мясистыми губами слюну. – Неужели вас не привлекают цветы, овации, любовь поклонников, гастроли по стране, а возможно и за границу?!

– Хотя-я, пожалуй, соглашусь, – Макс наконец-то выдавил из себя согласие, после долгого раздумья. – Только у меня предложение – на этих… ваших, ярких афишах должно стоять имя Смирнова Валерия.

– Кто это?

– Солист.

– Какой солист? – произнесли тоном, исключающим возражения. Губы актера скривились в саркастической усмешке. – Зачем нам солист? Речь шла только о вас! Только вы, мой театр и успех у многочисленной публики!

– Солист, который споёт замечательную песню для многочисленных зрителей.

– Ах, этот солист? Хорошо, пускай будет Смирнов. Тогда у меня встречное условие – песню, которую вы репетировали необходимо перевести на английский.

– Почему на английский? – недовольство забурлило в голосе Макса. – А не на немецкий, французский или китайский?

– Потому, что действие пьесы происходит в средневековой Англии. Все актёры поют на языке предков Уильяма Шекспира, а значит, ваш солист должен петь по-английски.

– ??? – Макс чертыхнулся про себя. «Столько сил истратили на перевод!».

– Поверьте, поймите, коллега, это жизненно необходимо! – продолжал упорствовать режиссёр.

– Хорошо, я поговорю с Валерой. Постараемся к вечеру перепеть песню на английском языке.

– Вот и ладненько, вот и чудненько: Давайте. Работайте по-быстрому. Готовьте свой шедевр. Завтра после обеда жду вас на репетицию. А через четыре дня в семь вечера, спектакль.

– Как, спектакль?

– Вот, так!