Текст книги "Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849"

Автор книги: Иван Тургенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Несколько дней в Пиренеях

29-го июля н. с. мы выехали из Парижа в половине восьмого вечером. К ночи мы уже были в Орлеане и тотчас отправились далее. Мы сидели в дилижансе с двумя аббатами и молодым человеком благонамеренной наружности, большим поклонником Кузе́на ^* . Он между прочим объявил нам, что г-жа Санд мало занималась психологией и смешивает «le libre arbitre avec le libre examen» [104]104
  «свободу воли со свободой совести» (франц.).


[Закрыть]. Ночью мы проехали через историческое Блуа (Blois) ^* и к утру попали в Тур, столицу бывшей провинции Турёны, «сада Франции». Тур довольно красивый городок с огромным мостом через Луару. Турена действительно прекрасная сторона: длинной цепью тянутся крутые меловые и глинистые горы, в которых, иногда в два этажа, вырыто множество жилищ, довольно подобных стрижиным гнездам; долины покрыты сливовыми деревьями (отсюда получается лучший чернослив); везде попадаются длинные и флегматические англичане, которых здесь пропасть. Погода была серая и тихая. Обедали мы в Поатие, старом и грязном городе с прескверной мостовой, к вечеру добрались до Ангулэма, еще более старого и грязного города, и на другой день в 2 часа прибыли <в> Бордо́. Не доезжая Бордо, в Кюбзаке любо<ва>лись мы чрезвычайно высоким, узким и необыкновенно длинным <м>остом из чугуна на Дордонье. Купеческие кора<бл>и на полных парусах шли далеко внизу под нами, и мост, казалось <нам>, качался от ветра. Скоро после Ангулэма начинают<ся> Ланды (les Landes). Французские степи не могут сравниться с на<шим>и. Куда ни глянешь, везде fougère [105]105
  папоротник (франц.).


[Закрыть]с своей тёмной, неприя<тной> зеленью. Кой-где торчат уединенные, бедные фермы; пастухи <на> высоких ходулях толкутся за овцами да вяжут синие чулки. Но скоро вы начинаете догадываться, что приближа<етес>ь к Бордо; море виноградников со всех сторон вас обнимает. И здесь, как на Рейне, не дают лозам разрастаться; но на Рейне лозы предпочитаются молодые, здесь чем они старее, тем лучше, и шишкова<ты>е, толстые, ползут по земле короткими отрубками. Бордо – красивый город, с столичной физиономией, но пустеет, бледнеет и умирает с каждым днем. Гавр и Марсель его убили. У великолепной гавани стояло три, четыре корабля, меж тем как во время моего пребывания в Гавре ^* , я помню, вся гавань, все каналы были запружены ими и сам город уподоблялся страшно полнокровному человеку, которого вот-вот прихлопнет паралич. Но зато нигде, даже в Париже, не едят, как в Бордо. После превосходного обеда, вследствие которого наш сластолюбивый приятель Б<откин> ^* плакал от умиления на белом жилете повара, пошли мы в театр, где давали «Роберта-Дьявола» ^* , для дебюта двух новых певцов, которых ошикали и освистали с ожесточением и бешенством. 2-го августа мы покинули Бордо и после скучного и утомительного [106]106
  На этом рукопись обрывается.


[Закрыть]

Сюжеты

1) Галерную гавань ^* или какую-нибудь отдаленную часть города.

2) Сенную со всеми подробностями. Из этого можно сделать статьи две или три.

3) Один из больших домов на Гороховой и т. д.

4) Физиономия Петербурга ночью (извозчики и. д. Тут можно поместить разговор с извозчиком).

5) Толкучий рынок с продажей книг и т. д.

6) Апраксин двор и т. д.

7) Бег на Неве ^* (разговор при этом).

8) Внутреннюю физиономию русских трактиров.

9) Какую-нибудь большую фабрику со множеством рабочих (песельники Жукова) и т. д.

10) О Невском проспекте ^* , его посетителях, их физиономиях, об омнибусах, разговоры в них и т. д.

Ванька [107]107
  В рукописи под названием «Ванька» зачеркнуто:Разговор.


[Закрыть]

Зимняя ночь. Пустой и глухой переулок. У забора, сверху запушенного снегом, тускло горит фонарь на высоком пестром столбе. Человек в енотовой шубе идет по скрыпучему снегу, останавливается и кричит: – Извозчик! (Молчание.)Извозчик!

Приложение

Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине

Прежде нежели я приступлю к изложению моих мыслей насчет русского крестьянина и русского хозяйства, не излишним почитаю заметить, что хоть я исключительно не занимался политической экономиею), но знаком со всем, что, принадлежа собственно к науке государственного хозяйства, входит в область истории и географии; сверх того, мне известно довольно значительное количество отдельных фактов, собранных мною на опыте и посредством чтения. А потому замечания, которые я намерен предложить в следующей статье, могут только служить залогом моих ревностных будущих занятий по части государственного хозяйства, изучению которого я решился посвятить все мое время.

Состояние русского крестьянина составляет предмет постоянного внимания нашего монарха: ^* доказательством такого высочайшего внимания служат, кроме многих других указов, указы об определении отношений помещиков к крестьянам, о воспитании сельского юношества и т. д. Все русские с надеждою и уверенностию взирают на распоряжения правительства и убеждены, что переход от прежнего патриархального состояния русских крестьян и русского хозяйства к новому, более прочному и стройному – совершится благополучно; уже во многих периодических изданиях слышатся голоса опытных хозяев – предлагаются изменения и нововведения… (смотри статью г. Хомякова в «Москвитянине» нынешнего года и возражения симбирского помещика) ^* .

И действительно – вопрос о значении земледельческого классауже сам по себе чрезвычайно важен; им деятельно занимались и занимаются, кроме России, и во Франции, и в Англии, и в Германии. Но когда мы вспомним, что наше отечество по своему географическому положению – внутреннему и внешнему – есть государство по преимуществу земледельческое; когда мы вспомним, что бо́льшая и важнейшая часть России представляет нам обширную, плодоносную равнину, протекаемую великими реками, самыми естественными и надежными путями сообщения (сверх того, наша канализация превосходна), то мы должны согласиться, что этот вопрос для нас, русских, один из самых важных и первостепенных. Он сопряжен с вопросом о будущности России вообще.

Притом хотя мы можем заимствовать у иностранцев много и отдельных полезных сведений по части земледелия, но решить этот вопрос, определить условия, от которых зависит благоденствие русского хозяйства, можем только мы– собственными силами, потому что ни в каком другом государстве не встретим мы ничего подобного. В чужих краях этот вопрос получает совершенно другое значение; например, системы фуриеристов о разделе земель и равенстве имений везде нелепы, но в России даже невозможны, тогда как во Франции можно по крайней мере объяснить причину их появления. Далее: в Англии класс хлебопашцев принадлежит собственно к аристократии, которая владеет большею частью земель и в системе уравновешивания,на которой основано всё политическое существование Англии, противодействует промышленному классу, между тем как в России все эти отношения существуют совершенно иначе.

Если земледелие так важно для России, то любопытно бросить взгляд на состояние земледельческого класса в нашем отечестве. История нам показывает, каким образом образовался у нас крестьянский быт. На Западе дворяне принадлежали к победившему племени, хлебопашцы – к побежденному; это различие двух племен мы находим везде: в Италии, во Франции, в Англии – и хотя в течение времени это различие почти совершенно сгладилось, но чем выше мы всходим, чем более мы приближаемся к эпохе возникновения новых централизаций на развалинах древнего мира, тем явственнее мы можем различить эти два составные коренные элемента всех европейских государств.

В России напротив: наши дворяне и наши крестьяне одного и того же племени; говорят одним языком, у тех и у других один и тот же склад лица; правда, много наших дворян происхождения иностранного – татарского, литовского и т. д., но они явились в Россию выходцами, не победителями, принимали нашу веру, наши обычаи, и уже дети их были чисто русские. Удельная система тем и отличается так резко от феодальной, что вся проникнута духом патриархальности, мира, духом семейства. Мы вправе сказать, что нашими русскими дворянами были единственно князья, происходящие от Рюрика, многочисленность которых нас приводит в удивление [108]108
  Нельзя не заметить, как много пресеклось княжеских фамилий. Из двадцати князей различных родов, которых мы находим в «поезду» князя Холмского, на свадьбе его с дочерью Иоанна III-го в 1500 году, ни одинне оставил потомства, дошедшего до наших дней. (См. Древ. вив<лиофика>, том XIII.) ^* (Примечание Тургенева.)


[Закрыть], родовые князья, наследовавшие Русь, <к> которым в последствии времени примешались дворяне другого происхождения. Князь, умирая, делил свои отчины между своими сыновьями, и они множились и плодились на благодатной земле русской, окружаемые своими детьми, своими слугами… Тогда как на Западе семейный круг сжимался и исчезал при непрестанном расширении государства, – в России всё государство представляло одно огромное семейство, которого главой был царь, «отчич и дедич»царства русского, недаром величаемый царем-батюшкой…

Нам могут заметить, что и наши князья были чуждого происхождения; но, во-первых, это различие чрезвычайно рано исчезло, во-вторых, никогда не имело того феодального значения, как на Западе. При распространении русского владычества много других племен, иначе образовавшихся, подчинилось власти великоруссов… И теперь нашему правительству предстоит разрешить вопрос о земледельческом классе (который везде более или менее требует разрешения) и у них… Я ограничусь одними великоруссами, которых я знаю более других и к которым всё вышесказанное относится.

Это патриархальное состояние России, которому мы, с одной стороны, обязаны чистотою наших нравов, нашей религиозностью, но которое, с другой стороны, препятствовало гражданскому развитию России, не могло не измениться. Петр Великий первый вывел Русь из прежнего ее состояния, и благодаря своим великим правителям (Россия еще более Пруссии всем обязанасвоим государям) наше отечество занимает едва ли не первое место в союзе европейских держав. Но много еще осталось не разрешенных вопросов, со многим должны мы расстаться, многое усовершенствовать, многое приобресть; и если есть люди, которые с некоторым сожалением и страхом оглядываются назад, люди, которые в противоречии с самими собой не хотели бы, например, ограничить нашу литературу одними народными песнями, но со всем тем желали бы остановить развитие народа, то мы почитаем себя вправе называть такое сожаление безверием – безверием в промысел, так дивно руководивший нас доселе, безверием в наше настоящее и в наше будущее.

Как бы то ни было, этот переход начинает совершаться и в нашем хозяйстве; старое изменяется, хотя и упорствует, – новое часто впадает в односторонность, но постепенно вводится и торжествует. Любопытно наблюдать картину такого перехода, и потому постараюсь в кратких словах изобразить замечательнейшие черты настоящего положения. Я вырос н жил довольно долгое время в деревне, находящейся в одной из плодороднейших губерний России, в Орловской, и имел случай познакомиться с русским крестьянином и с русским помещиком.

Пределы моей статьи ^* не позволяют мне входить в подробную характеристику русского крестьянина. Скажу только, что при ближайшем знакомстве с ним нельзя не оценить его сметливости, его добродушия, его природного ума; но, повторяю, прежние его отношения к помещику изменились. Простодушная патриархальность прежних времен исчезла, не замененная еще доселе законностью и твердостью отношений. Нельзя сказать, чтобы быт наших хлебопашцев был вполне обеспечен. Промышленные обороты, основанные на расчетах и личной сноровке, могут доставить значительное благосостояние, даже роскошь, но по сущности своей не надежны. Земледелие, напротив, должно быть прочно и незыблемо, как сама земля, и, не даруя излишнего, вполне обеспечивать жизнь хлебопашца. Необходимость, святость этой незыблемости, прочности – чувствовали всегда все народы, недаром у греков земледелие почиталось непосредственным даром божества; а потому фантазии некоторых утопистов, желающих насильственно втянуть земледелие в круг промышленности, т. е. пахать землю паровыми машинами, устраивать компании для возделывания земель, словом, уничтожить класс хлебопашцев – такие фантазии и безрассудны и безнравственны.

Но до этой прочности, до этого полного обеспечения жизни людей, предавшихся земледелию, русское хозяйство далеко еще не дошло. Земля большею частию обрабатывается худо и не дает ни помещику, ни крестьянину всего, что при других условиях она была бы в состоянии дать. Важнейшие неудобства нашего хозяйства следующие.

Во-первых,недостаток положительности и законности в самой собственности, так называемая чересполосность владений. Размежевание земель, деятельно теперь производимое во всей России, принесет в этом отношении величайшую пользу; уничтожение общих владенийесть первый шаг к водворению разумного хозяйства в России; каждый помещик узнает свои границы, свои средства, свои выгоды; все дальнейшие улучшения не могут быть приводимы в исполнение, пока собственностьне определится.

Во-вторых,недостаток законности и положительности в отношении помещиков к крестьянам. Эти отношения почти ничем не определены и большей частью зависят от прихоти владельцев. Они бывают двоякого рода, смотря по тому, деньгами ли, работою ли взыскивает помещик повинность с крестьянина, – и называются: оброк или барщина. Величина оброка определяется качеством и количеством земли, близостью города и т. д. Но, во-первых, помещик иногда возвышает оброк, не соображаясь с средствами крестьян, а во-вторых, мужики не освобождены от различных работ, часто отнимающих у них драгоценнейшее время, как-то: обязанность ходить на барский покос (иногда в отдаленную деревню), езда с обозами в столичные и губернские города зимою и т. д. Барщина еще неопределеннее оброка; крестьяне, находящиеся на барщине, живут большею частью, так сказать, на хлебах у своих господ. Не успевая тщательным образом заняться обработкою своего участка, не имея вообще в сущности ничего своего,крестьянин обыкновенно уже весною начинает занимать свое продовольствие у помещика. Спешу заметить, что у многих помещиков крестьяне благоденствуют, но это благоденствие есть плод личных качеств господина, а не законного, неизменного порядка. И потому указ его императорского величества насчет определения отношений дворян к крестьянам должен принести величайшую пользу.

В-третьих,весьма неудовлетворительное состояние науки земледелия, а также и скотоводства и лесоводства в нашем отечестве, происходящее, с одной стороны, от нерадения богатых владельцев, часто проживающих в отдалении от своих имений и как бы пренебрегающих ^* собственным добром, с другой стороны, от бедности мелкопоместных дворян, не поддерживаемых общим рвением и потому долженствующих, как они говорят, начинать всё на свою руку,для чего недостает у них ни средств, ни времени. Истина неоспоримая: если возделывающий своими руками землю, если крестьянин не удовлетворен и не обеспечен, владелец богатым быть не может. Стоит взглянуть на Ирландию: там огромные поместия ценятся гораздо ниже таких же или даже меньших шотландских или английских поместий, несмотря на то, что в Ирландии почва земли превосходнее шотландской. Я бы мог сравнить наше хозяйство с плодоносной землей… но если испарения этой земли не падают на нее обратно живительным дождем, – она непременно иссохнет и запустеет. И какая малая, незначительная часть доходов у нас в России обращается вновь на улучшение имений! Несмотря на то, что малейшее улучшение, малейшая сноровка и наблюдательность помещика вознаграждаются с избытком. Не говорю о тех нововведениях, которые не заслуживают имени улучшений, о нововведениях необдуманных, осуществляемых без всякого соображения, без всякого размышления об удобностях и потребностях края.

В-четвертых,не совершенное уравновешение торговли и земледелия. Сколько раз случалось мне слышать от одних и тех же людей жалобы на дурной урожай, на невозможность прокормить крестьян, а в следующем году на слишком обильный урожай, на дешевизну цен! Что касается до бедствия, посетившего недавно Россию, а между прочим и Орловскую губернию – до голода, то должно надеяться, что благодетельная мера правительства: учреждение запасных магазинов – и бдительный надзор за исполнением этой Необходимой меры ^* – навсегда уничтожат возможность возвращения такого ужасного зла. Неопределенность и непрочность в сбыте сельских произведений тесным образом связаны со всеми вышеупомянутыми неудобствами нашего теперешнего хозяйства; ко всем этим неудобствам должны мы присоединить не вполне удовлетворительное состояние наших дорог, затруднительное доставление сельских произведений на крестьянских лошадях, недостаток денег, необходимых для быстрых и успешных оборотов.

В-пятых,весьма слабое развитие чувства гражданственности, законности в наших крестьянах. Русский крестьянин состоит, как и все мы, под покровительством законов, но бессознательно; он не чувствует себя гражданином. Никто более меня не убежден в смышлености и сметливости русского человека, но, с одной стороны, нельзя не пожелать уменьшения именно этой сметливости, которая напоминает – прошу извинить мое сравнение – сметливость и изворотливость лисицы, но не достойна человека, живущего в благоустроенном обществе. Впрочем, тот же самый крестьянин, прибегающий к подобным уловкам под управлением господина, которому он не доверяет, становится самым разумным, понятливым и расторопным человеком под руководительством помещика, радеющего о его благосостоянии. И потому нельзя не радоваться появлению высочайшего указа о воспитании сельского юношества. Человек грамотный, хотя бы он умел только читать и писать, пользуется бесконечными преимуществами в сравнении с безграмотным; ему открыты глаза, он чувствует, что он вступил в общество. Нельзя, однако ж не заметить, что одно знание грамоты не дает того чувства гражданственности, о котором мы говорили выше; есть департаменты в средней Франции, в которых пропорция умеющих читать и писать к неумеющим вовсе не превышает этой пропорции у нас. Но развития этого чувства мы должны ожидать от времени, от постепенного распространения понятий, а главное, от благодетельных распоряжений правительства. Теперь же мы должны заметить, что крестьянин, чувствующий шаткость и ненадежность своего положения, часто с небрежением, почти с нелюбовью обращается с собственным достоянием – часто предается пьянству, и за несколько часов самозабвения, приобретенных им на счет здоровия, проводит остальную жизнь в нужде и бедности.

В-шестых,вообще все устарелые учреждения, завещанные нам прежним патриархальным бытом, теперь уже неуместные и отяготительные: избыток дворовых людей и т. д., также все неминуемые последствия не обеспеченного продовольствия крестьян: конокрадство, порубка леса; и наконец, —

В-седъмых,недостаток общественного духа в дворянах.

Мне кажется, неудобства современного состояния хозяйства в России изложены мною довольно подробно. Я бы мог еще упомянуть изредка проявляющееся отчуждение некоторых дворян от собственных крестьян, которое, к счастию, с каждым днем уменьшается. Другие неудобства, не столь важные, я не почел за нужное упоминать; но зато я должен здесь сказать несколько слов об одном возражении, которое я не могу почитать за истинное. Именно: некоторые желали бы прекратить у нас раздробление имений и ввести, по примеру английского законодательства, майораты в пользу старших сыновей. Кроме того, что все такие заключения по аналогии уже потому неверны, что всякое аналогическое заключение предполагает различие и, следовательно, само себя опровергает, – но вообще аристократия, как она существует в Англии, есть учреждение совершенно чуждое русскому духу. Аристократы английские всё аристократы божъею милостью,так же как и король; они происходят от свободных нормандских рыцарей, сопровождавших Вильгельма Завоевателя на известных условиях; он долженбыл разделить между своими товарищами землю, покоренную их мечами. Напротив, в России, как уже я заметил, наши удельные князья потому только считались господамии истинными владельцами земли, что они происходили от Рюрикова племени, от которого происходил и сам царь; они не были независимыми баронами, но почтительно-покорными слугами царя, их главы, который был властен над их жизнью и их достоянием. И дворянский класс в России имеет совершенно другое происхождение и назначение, чем английские дворяне. Против истории своего народа, против той необходимой последовательности, которая проникает все проявления народной жизни, невозможно и грешно действовать. Да и, сверх того, русская земля по своей обширности требует, чтобы владельцев было много, чтобы они пристально и трудолюбиво занимались ее обрабатыванием; весь наш сельский быт должен измениться (а сельский наш быт обнимает гораздо большую часть нашего народонаселения; известно, что в Европейской России только десятая часть всех жителей живет в городах), и это превращение должно совершаться медленно, постепенно; и не совершится, если не всё дворянское сословие будет участвовать в этом перевороте. Словом, в этом отношении, я полагаю, всякая централизация едва ли не вредна.

Каким же образом достигнем мы этой цели? Какими средствами? Полное разрешение этого вопроса обрадует, может быть, только следующее поколение… Ограничусь некоторыми замечаниями, которых покорно прошу принять снисходительно.

Разбирая неудобства нашего хозяйства, я с намерением не упомянул крепостного состояниянаших хлебопашцев. Их так называемое рабство было предметом многих довольно пустозвонных разглагольствований, показывающих часто совершенное неведение истинных потребностей России. Мы желаем законности и твердости в отношении помещиков к крестьянам; законность исключает прихоть владельца, а потому и то, что называют рабством. Рабство есть нехристианское понятие, и потому в христианском государстве существовать не может и никогда не существовало; но не в том дело. Не говоря уже о том, что, например, ремесленники в Англии едва ли не более наших крестьян заслуживают названия рабов ^* , считаю долгом заметить, что многие несколько поспешно предлагаемые улучшения не только не уничтожают, но даже упрочивают рабство. Еще недавно в Мекленбурге (в стране, где позже всех других германских государств прекратилось крепостное состояние хлебопашцев), в соседстве Нейбранденбурга, было совершено убийство над особой помещика, убийство, сопровожденное ужасающими подробностями, – доказывающее ожесточение, которое мы не ожидаем найти в свободных людях… В Мекленбурге крестьяне, хотя и лично свободные, в сущности находятся в тесной зависимости оттого, что немногочисленные помещики того края как бы сговорились не принимать ни одного крестьянина, отошедшего от своего господина. Во время моего пребывания в Богемии ^* мне не раз удавалось быть свидетелем притеснений свободных крестьян писцами помещичьими по так называемым патримониальным судам. Уже потому нам нельзя брать пример в этом отношении с иностранцев, что все наши учреждения, настоящие и будущие, имеют совершенно другой источник, другой характер.

Между русским «миром»и русским старостою и немецкой Gemeinde и немецким Schulze разница огромная; тем не менее справедливо, что изучение форм земледельческого быта в Германии может быть чрезвычайно полезно, так же как и изучение науки земледелия, дошедшего в чужих краях до высокой степени совершенства.

Много нам придется услышать предложений насчет улучшения крестьянского быта, много предстоит затруднений, хотя бы, например, насчет учреждения суда и судебного порядка в крестьянских общинах, а также и насчет усовершенствования их внутренней администрации. Замечу кстати, что этот недостаток определенного судебного порядка весьма понятен: семейные отношения по духу своему не определяются законом, а отношения наших помещиков к крестьянам так были сходны с семейными… Далее с вопросом о будущности земледельческого класса сопряжено много других равно важных вопросов: о будущности, о значении нашего дворянства и т. д. Кроме того, что нашему дворянству вручены судьбы наших хлебопашцев и что, следовательно, нашим помещикам предстоит разрешить великую задачу о будущности крестьян, собственный их быт должен измениться. Прежнее, для крестьян и для владельцев равно бесполезное, проживаниедворян в своих имениях должно будет уступить место положительной деятельности, желанию и умениюусовершенствовать состояние хозяйства, потому что до сих пор многие помещики, не имея положительных сведений о сущности и потребностях земледелия, часто прибегали к эмпирическим мерам и потом при неизбежной неудаче упадали духом.

Я постарался изобразить в немногих словах современный быт русского крестьянина. Мы видим, что состояние нашего хозяйства неудовлетворительно и требует улучшения; хотя, с другой стороны, мы обязаны сказать, что сами были свидетелями многих улучшений, утешительных признаков приближения новой эпохи.

Благоразумные помещики всё более и более стараются преобразовать прежние состарившиеся отношения: они уже убедились, например, что их фабрики, несмотря на ничтожное жалованье людей, на возможность безденежного доставления фабричных произведений, редко выдерживают состязание с фабриками купцов, они убедились, что работа, не вознаграждающая работника, не вознаграждает и заставляющего работать…

Говоря о неудовлетворительном состоянии хозяйства, мне бы следовало подкрепить мое мнение статистическими выводами, подробным разбором упущений по части земледелия, скотоводства, лесоводства и т. д., но мои познания в науке политической экономии еще слишком недостаточны, и потому я частию основываюсь на мнении знатоков, частию на собственном опыте.

Я уже сначала объявил, что буду говорить об одних великоруссах; мне бы следовало прибавить: об одних, помещичьих крестьянах; потому что я ни слова не сказал ни об однодворцах, которые составляют весьма важную часть сельского народонаселения и резко отличаются от прочих хлебопашцев, ни об удельных и казенных крестьянах; не говорил также с достаточною подробностью о дворянском классе, но я не мог иметь и мысли написать статью, обнимающую всеважные вопросы нашего хозяйства.

Я сказал выше, что вопрос о значении земледельческого класса в России тесно сопряжен с вопросом о значении русского народа вообще. А о будущности нашего народа размышляем не мы одни – размышляет вся Европа.

Особенно в Германии с некоторого времени стараются понять и оценить славянский элемент, который теперь уже нельзя не признать одним из главных деятелей на поприще истории. В Германии, стране учености, совестливого трудолюбия и истинно изумительной способности проникать во все тайны человеческого духа, в каких бы образах, в какой бы народности он ни выражался, гораздо более понимают и ценят нас, чем, например, во Франции. Но и во Франции начинают чувствовать, что старинная метафора: «Colosse aux pieds d’argile» ^* [109]109
  «Колосс на глиняных ногах» (франц.).


[Закрыть]нелепа, что Россию одна лишь бессильная досада может сравнить с теми огромными государствами, которые так быстро возникали и еще быстрее исчезали в Азии; что в русском народе нельзя не признать крепкого, живого, неразрушенного начала; что пока об нас отзывались с поддельным презрением, под которым, может быть, скрывалось другое чувство, – мы всё росли и растем доселе… Что же касается до мнения англичан о нас, то мы знаем, что они нас уважают, потому что признают нас достойными соперниками; недавно мне попалась весьма любопытная статья в газете «Times», в которой находилось сравнение английского народа с русским и выводилось заключение, что великие характеры теперь чаще всего проявляются в Англии… да в России. Хотя вся статья носит отпечаток тесного самолюбия англичан и хотя много выводов совершенно ложны, но тем не менее эта статья замечательна для нас, русских. Словом, что бы ни говорили иностранцы об нас – ни один не в состоянии отрицать спокойную силу нашего правительства, могущества нашей веры, единство, проникающее все сословия русского народа. Но сокровенный смысл славянской народности недоступен западным ученым; им невозможно доселе знать, в чем же именно состоит особенность русского характера, русской жизни, потому что мы сами еще не дошли до той определенной самостоятельности, которая не может не быть признанною и чуждыми племенами, которая выражается во всем: в произведениях искусства, науки… Мы народ не только европейский; мы недаром поставлены посредниками между Востоком и Западом; недаром наши границы касаются древней Европы, Китая и Северной Америки, трех самых различных выражений общества. С другой стороны, сохрани нас бог впасть в слепое поклонение всему русскому потому только, что оно русское; сохрани нас бог от ограниченных и, скажу прямо, неблагодарных нападок на Запад, особенно на Германию, – тем более неблагодарных, что часто из Германии (хотя мои слова могут показаться странными) возвращаешься с большей верой в силу и будущность наших учреждений… Вернейший признак силы – знать свои недостатки, свои слабости ^* ; и потому, признавая счастием принадлежать русскому народу и жить во время царствования государя, подобного нашему, – мы все перед ним и отечеством должны принять торжественное обязательство посвятить всю жизнь служению правды… Наши братья, русские земледельцы, вправе ожидать от своих более образованных соотечественников деятельной, усердной помощи, а под руководством нашего правительства мы и в этом отношении можем повторить слова поэта:

 
В надежде славы и добра ^*
Глядим вперед мы без боязни…
 

Кандидат философии Иван Тургенев.

Писано 23-го, 24-го и 25-го декабря 1842-го года.