Текст книги "Болевой синдром"
Автор книги: Иван Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Annotation
Имя Ивана Козлова хорошо известно любителям детективного жанра. Его перу принадлежат такие повести, как «Хвост ящерицы», «Забудь о чести», «Общак», «Спаси и сохрани», которую, кстати, выпустило наше издательство.
Новый роман «Болевой синдром» рассказывает о драматической ситуации, в которой оказались вчерашние спецназовцы Олег Макаров и Евгений Зырянов.
У полковника Макарова погибает жена. Он уверен, что это дело рук тех, с кем он воевал на Кавказе и кто неоднократно грозил ему расправой с семьей. Но в результате расследования дело получает совершенно неожиданный оборот…
Иван Козлов
Предисловие
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Иван Козлов
БОЛЕВОЙ СИНДРОМ
Роман
Предисловие
Связь была на удивление четкой, Макарову даже показалось, что он слышит дыхание говорившего с ним генерала. Голос того был слишком уж бодр, и Макаров, знавший своего шефа много лет, понял, что ничего хорошего ждать от встречи с ним не придется. Впрочем, все хорошее, как ни крути, в природе, кажется, вообще перестало существовать.
Он вышел из «кашээмки», достал было сигареты, но взглянул на часы и опять сунул пачку в карман.
Перед ним тотчас появился старший лейтенант Зырянов, спросил:
– Едем, товарищ полковник?
– Едем, в Бамут. Туда, где машинно-тракторная станция стояла, знаешь?
– Знаю, на северной окраине. Там полковой командный пункт, медики.
– К девкам наведывался?
– Я Витю Рындина туда вез, товарищ полковник, когда его… Не довез живым.
Макаров, обозлясь на себя, буркнул:
– Поспешаем.
Езда по жесткой раздолбанной дороге заняла почти час. Посреди пути пришлось сбросить скорость еще и из-за того, что почти вплотную к трассе подступал островок леса. Бойцы приникли к бойницам по левому борту бэтээра, туда же направили ствол пулемета. Обошлось.
Генерал уже ждал Макарова. Засветился хитрой улыбкой, шагая от вагончика навстречу полковнику, протянул руку:
– Привет, Олег.
Лет десять назад они, тогда оба подполковники, учились в академии, ходили вместе в театры, а иногда в ресторан и были, естественно, на «ты». Но десять лет есть десять лет…
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор.
Тот недовольно качнул головой:
– Брось ты это, не на параде ведь. Как живешь? Глаза чего-то у тебя тусклые.
Тронул за локоть, не спеша повел в сторону застывшей в чистом поле «вертушки». Макаров ничего не ответил, но отметил про себя, что генерал выглядит тоже неважно. Поредел, побелел чуб, высокий лоб изрезали темные морщины.
– Дома давно был? Как Тома?
– Я ее четыре месяца назад видел.
– Ясно, ясно, – генерал поднялся по короткому трапу в вертолет. – Заползай, располагайся. Боржоми хлебнешь? Коньяк не предлагаю, скоро на побывку поедешь, там разговеешься. На месячишко подыщем тебе подмену. Вот только…
Генерал зашелестел картой, раскладывая ее на узком сиденье, и у Макарова от дурного предчувствия дернулась левая щека. Всего несколько дней назад в тяжелых боях он потерял убитыми и ранеными до трети офицерского состава, местные и дальние госпитали забиты его солдатами, а пополнение пришло молодое, зеленое, необстрелянное, его еще учить и учить, об этом все знают и обещали Макарову дать такую возможность. На кой же черт эта карта?
– Вот только завтра тебе придется поддержать соседа-армейца, – бодренько, почти весело произнес генерал. – Смотри сюда: здесь скопились «чичики»…
– Я пацанов в бой не поведу, Борис Романович. – Макаров демонстративно отвернулся от карты и стал разглядывать огромную серую муху, бьющуюся в окно иллюминатора.
Генерал, кажется, был готов к такому ответу. Не удивился, не возмутился, сказал, не повышая голоса:
– Знаешь, почему ты свои три звезды на одну вышитую никак не поменяешь? Зарываешься не там, где надо, забываешься. Думаешь, ты шахтер, и тебе углем о каску стучать можно, бастовать? У нас война, Олег…
– У нас война. – Макаров продолжал смотреть в выпуклое стекло. Глупая муха билась о него и не улетала. – Война, а не скотобойня.
– Ты полегче, полегче.
– Куда уж легче? Пацанов дали, которые еще не знают, зачем подствольник в автомате, и их под пули бросать? Я не смогу это сделать, не поведу их.
Генерал подошел к двери «вертушки», выглянул наружу, словно желая удостовериться, не подслушивает ли их кто, потом сказал уже менее дружелюбно:
– Ты меня, Макаров, за самодура не считай. Думаешь, это моя выдумка, да? Думаешь, не знаю, какое у тебя положение? Но что делать! Все газеты только и пишут, что наши войска – тыловые крысы, сидят за спиной армейцев.
– А мне до фени, кто и что пишет. Мне сегодня не с кем идти на эти вот ваши цели!
Генерал тоже завелся:
– Это, товарищ полковник, и ваши цели, если вы еще себя командиром считаете. А не считаете – что ж, найдем другого, кто понимает, что такое устав и приказ. При другом, правда, больше твоих же бойцов ляжет, но если и это тебя не волнует…
– У меня зеленая пацанва!
– А у других что, сплошь «краповые береты», что ли? Самолетов не хватает, чтоб гробы и раненых увозить, а ты тут в позу становишься. Не хочешь понять, что ситуация такая сложилась – особая. Исключительная, можно сказать, ситуация.
– Как в Карабахе тогда, что ли?
Макаров тут же пожалел, что сказал эту фразу. Но она сорвалась с языка непроизвольно.
Это произошло в самом начале карабахского конфликта, когда оба они были подполковниками, но уже заметно разнились по занимаемым должностям, потому один жил в палатке, поставленной наравне с другими за полем военного аэродрома в Гяндже, а другой – в гостинке.
«Ко мне тут из села одного жители приходили, из Чайкенда, боятся, что азербайджанцы на них не сегодня-завтра нападут, так ты выдели людей, офицера и человек десять, пусть поживут в Чайкенде для успокоения масс. Никакого нападения, конечно, не будет…»
«Боря, так дело не делается. Согласно тактике…»
«Да брось ты о тактике рассуждать, не в академии находишься. Тут же исключительная ситуация. Если боишься, то знай: я на себя всю ответственность беру. Тебе моего слова достаточно?»
Макаров отправил в Чайкенд капитана Судакова и десятерых солдат. В следующую же ночь офицер и трое воинов погибли в результате налета на село бандитов. У тех было до полусотни стволов, бэтээр, бээмпэшка…
Макарову подходил срок получения очередного звания, но вместо звезды ему объявили строгача. Могли и совсем уволить из войск, но, как он узнал позже, однокашник хоть и не взял на себя ответственность за происшедшее, однако на каком-то уровне все же замолвил за него слово. А позже, при встрече, даже извинился: «Ты из-за меня полковника не получил». Ему надо было бы о Судакове вспомнить, а не о звании, так тогда Макаров и сказал… На том разговоре закончилась их дружба.
У генерала сошлись в точку тонкие губы:
– Не хамите, товарищ полковник. Служить надоело? Выходите на пенсию, езжайте на море отдыхать…
– На Белое? Южные-то профукали.
– … А можете и пенсию не получить. Приказ вам не нравится? Выполните его, а потом обжалуйте в установленном порядке. Идеалом себя не считайте, если что, вам и старые грехи вспомнят. Ваши полеты, поездки с Рамазаном…
– А вот этим не грозите, Борис Романович, – подчеркнуто перешел на имя-отчество Макаров. – Меня уже достаточно попугали, разучился бояться. Тот же Рамазан обещал и голову снять, и семью порешить, а вы только пенсии лишаете. И за что? Я же не воевать отказываюсь, я отказываюсь гробить людей. У меня половина взводных пороха не нюхали, они вчера только лейтенантские звездочки на погоны нацепили, надо время, чтобы хоть чему-нибудь их обучить…
– До завтра у тебя время есть. Возвращайся к себе, по дороге обо всем подумай хорошенько и перезвони мне, будешь ли писать рапорт об увольнении. Что же пороха касается, то его как раз и нюхают в бою, а не в курилке.
Из Бамута возвращались той же дорогой. Макаров всех усадил внутрь машины, а сам сидел сверху на броне и курил.
Высунулась из люка голова старшего лейтенанта Зырянова:
– Товарищ полковник, вы бы спустились, «зеленка» сейчас пойдет.
– Поучи, поучи, – проворчал Макаров в ответ.
– «Чичики» к вечеру там часто засады устраивают. Зачем мишень из себя устраивать, товарищ полковник?
Женю Зырянова Макаров уважал, парень он и смелый, и грамотный. Но тут попался под горячую руку:
– Ты что это разговорился со мной, как на базаре? Бойцов инструктируй, а не командира. Я сам как-нибудь разберусь, что мне делать. Понял?
– Так точно, товарищ полковник.
Бэтээр на скорости вписался в поворот дороги, теперь он шел точно на заходящее кровавое солнце. Низко над землей в сторону Ассиновской прошли два вертолета. Слева от дороги красной ртутью блестела вода, залившая старую воронку. Справа уже окутывался в сумерки лесок. Колючая мошка волнами била в лицо.
Зырянов прав, подумал полковник, сейчас лучше бы укрыться за броней. Но после разговора с генералом на него навалились непонятные усталость и безразличие ко всему. Впрочем, не в одном генерале дело. Которую ночь кряду он уже не может по-человечески заснуть, лишь на минуты проваливается в беспамятство и тут же приходит в себя. Аппетит пропал. После тушенки уже нет привычной изжоги, но вряд ли к лучшему то, что желудок привыкает к дерьму. Почти полгода не видел жены. Последнее расставание с ней было не очень хорошим, нервным и скомканным было расставание. Да и понятно: женщине нужен муж, который всегда под боком. Особенно если нет детей, если не на кого больше переключить заботу и внимание.
Солнце слоилось в мареве, вытягивалось в эллипс. Мошка забивала глаза.
Но Макаров успел увидеть людей за стволами деревьев приблизившегося леса. Он смог бы в прыжке уйти в люк или распластаться за спасительным выступом брони, но вместо этого смотрел на показывающиеся стволы чужого оружия, на короткие огоньки, выплескивающиеся из них и, кажется, даже увидел тяжелые темные точки, летящие прямо на него. «Вот так-то», – подумал он.
Солнце ожило, запульсировало, разлилось красным цветом по всему небу.
Глава 1
Врач только нащупал пульс Макарова и застыл взглядом на секундной стрелке часов, как рука больного, до этого все дни вялая, недвижимая, неожиданно сильно извернулась и цепкие пальцы обхватили его запястье.
– Фу, черт, Олег Иванович, так ведь можно человека и заикой оставить!
Полковник, не открывая глаз и никак не прореагировав на эту фразу, спросил:
– Ну рассказывай, какие у вас на этом свете новости. Начни с того, долго ли я тут валяюсь и как я… вообще. Живу, нет?
– Уже живете, – врач улыбнулся, попытался было высвободить руку, но потом оставил это, поскольку хватка Макарова не ослабевала. – Вы восемь дней у нас, ранения в голову и грудь, оперировал я.
– Пить можно будет? А то я там не все еще выпил.
– Там вам пить уже не придется, Олег Назарович. С такими ранениями увольняют вчистую. А дома хорошая водка, да под селедку, не противопоказана. В меру, конечно.
– А с Чечней что у нас, без меня до конца не разобрались еще?
– У вас в палате телевизор, можете теперь смотреть с утра до вечера.
– Насмотрелся, теперь послушать хочется. Моих к вам привозили?
– К нам всех везут, – уклончиво ответил врач и тут же начал новую тему. – Два дня назад Борис Романович звонил, интересовался, как прошла операция. Оттуда звонил, с командировки.
Полковник открыл глаза, пару секунд смотрел в белый потолок, потом опять закрыл их:
– После меня кого из моих к вам привозили?
– Привозили, – вздохнул врач. – Там бой был, так что…
У Макарова задергался кадык, он с силой сжал запястье врача, потом отпустил, положил руки поверх одеяла на грудь: видно, заныла рана.
Хирург встал:
– О телевизоре я вам уже говорил, пульт рядом, на тумбочке, но в первые дни желательно поменьше его включать: головные боли могут начаться. Посещать вас тоже я пока никому не разрешаю, хотя рвутся тут… Вы к нам надолго, так что наговоритесь еще.
Врач имел в виду не Тамару, сделал вывод Макаров. Рвутся – это, наверное, местные, госпитальные. А жена, значит, не приходила. Он бы в первую очередь сказал, если бы приходила жена.
– И кто же меня видеть желает? Сослуживцы?
– Да. – Врач помолчал, потом добавил: – И не только они.
Он опять не о Тамаре, подумал Макаров.
– Понимаете, Олег Иванович, рано или поздно вам это надо сказать, и уж лучше сразу, поскольку затягивать нет смысла…
– Так не затягивай.
«Погиб кто-то из моих, – подумал он. – Прошин, зам? Или начштаба? А может, подполковник Куценко?..»
Хирург налил из графина полстакана воды, залпом выпил, вновь налил, бросил туда таблетку.
– Ваша жена за городом, на «Жигулях»…
«Вот в чем дело, – подумал полковник. – Хреново. Тамарка на машине, наверное, кого-то сбила. Вообще-то ездит она аккуратно, по-женски…»
– Это ярославская трасса…
– У нас по ней дача, – сказал Макаров.
– Вернее, не совсем трасса. Немного в стороне, на проселочной дороге. Там что-то типа котлована заброшенного…
Макаров поморщился, пытаясь поймать суть сказанных слов. При чем тут котлован? По пути на дачу нет никакого котлована, от шоссе отходит бетонная ветка и ведет прямо к дачам, от нее до гаража – пять метров. Котлован…
Тотчас тупо заныл затылок.
«Так, задачи решать мне пока рановато. А врач чего-то тянет. Вот же дипломаты тыловые, привыкли тут к болтовне. Нет чтобы изложить все в двух словах и ясно».
– В общем, машину сгоревшей нашли, а в ней труп. Выпейте, я туда добавил… Голову можете повернуть? Я сам вам стакан дам.
– Без пол-литра ничего не пойму, – пересиливая поднимающуюся уже ко лбу боль, выдавил полковник. – Что нашли, и при чем тут Тамара?
– Она в машине и была. Ваша жена погибла, понимаете?
* * *
Следователь был худым, сутулым, и фамилия его на все сто процентов соответствовала внешнему виду: Чехотный. Разговаривал он тоже, как тяжелобольной: тихо, монотонно. Но зато кратко и понятно.
Тамара погибла за день до того, как «чичики» сняли с брони Макарова. Даже не за день – в ночь перед этим. Это был не несчастный случай – это было убийство. Убийство, страшное по жестокости. Криминалисты установили, что Тамару Алексеевну Макарову посадили за руль ее же машины уже мертвой: застывшее тело было скрючено так, будто оно сутки до этого пролежало в багажнике. Раздроблен таз, сломана нога, разорван позвоночник. Машину облили бензином, столкнули в котлован, потом подожгли. Но и это еще не все. Зачем-то дважды выстрелили, хотя пули были уже ни к чему.
Визуально опознавать было нечего, так обгорело тело. Хоронила Тамару ее единственная родственница, тетя по матери, Волчкова Валентина Сидоровна.
– Ваша жена носила янтарные бусы, Олег Иванович?
– Еще у нее был перстень, тоже с янтарем.
Чехотный кивнул:
– Правильно. И туфли с металлическими застежками.
– Да. Я их сам покупал.
– Часики золотые тоже вы покупали?
– Давно уже. На тридцатилетие. Но она их все время носила. Они что, остались?
– Ровно настолько, чтоб можно было определить, из какого металла и какой марки. Макарову убили не с целью грабежа, я так пока думаю. Простите, что отвлеченно говорю о вашей жене, – специфика к тому приучила… Она никогда не жаловалась? Может, ей кто-то угрожал раньше?
Макаров взглянул на тщедушную фигурку следователя, идущего чуть впереди по госпитальной аллее. «Хотя бы сумасшедшим не посчитал», – подумал про себя, а вслух сказал:
– Угрожал. И я знаю, кто убил Тамару.
Тут же заныл затылок. Конечно, Чехотный его не поймет, конечно, спишет эти слова на бред человека с пробитой башкой, – что, мол, с него взять? За два месяца, проведенные здесь, в клинике, он ловил уже настороженно-сочувствующие, даже испуганные взгляды собеседников, когда начинала дергаться в тике левая щека – следствие контузии полугодичной давности, когда под Серноводском попал под бомбежку своих же самолетов. Теперь щека дергалась чаще, даже при пустяковых волнениях.
Следователь не удивился, даже не замедлил шаг.
– Я догадывался, что вы это скажете. Кавказский след, не так ли?
– Да, я это и имел в виду.
– Мне приходилось пару раз быть в Карабахе в составе оперативно-следственной группы, там я впервые услышал вашу фамилию.
– В связи с чем? – спросил Макаров.
– В связи с вашими контактами с Рамазаном, помните такого? Кстати, он сам вышел на нас, стуканул, что вы предлагали ему купить партию обмундирования и горючее по бросовым ценам.
Макаров остановился:
– Ну и?..
– Он крупный торгаш и порядочная сволочь. Мы сказали: раз предлагают, покупай, в чем же дело. Он все понял правильно и исчез. Потом появилась листовка с вашей фотографией и указанием суммы за голову подполковника Назарова. Вы тогда под этой фамилией там были, так же?
– Мою настоящую Рамазан все равно узнал, – сказал Макаров. – Мы с ним встретились под Лачином, совершенно неожиданно. Во всяком случае, для меня. Водку вместе пили, можете себе представить?
– Могу, – просто ответил Чехотный.
Боль в затылке исчезла, дышать стало легче. Макарову вдруг захотелось положить руку на плечо следователя, но он вовремя остановил себя.
– Мы пили местную водку, и Рамазан назвал мне мой домашний телефон, мой адрес, место работы моей жены.
– Угрожал?
– Мы пили водку, я же говорю. Были гостями в одном доме. В гостях никто никому не угрожает. Но потом, уже в Чечне, этой зимой…
Следователь поднял умные грустные глаза на Макарова:
– Опять судьба свела?
– Война, скорее.
– Интересно. В двух словах можете рассказать?
– В двух – нет. А на большее у меня пока на хватит времени: пора идти в процедурный кабинет.
Чехотный взглянул на часы, развернулся и зашагал к госпитальному корпусу.
– Мы с вами еще встретимся, конечно. А пока лишь один вопрос. Вы думаете, что убийство Тамары Алексеевны – дело рук Рамазана или его людей, так?
– И вы к этому пришли? – вопросом на вопрос ответил полковник.
– Во всяком случае, в порядке версии такой вариант приемлем. Все можно было обратить в несчастный случай, понимаете? Или хотя бы попытаться это сделать. Ну ехала, ну опрокинулась… А стрелять зачем, жечь зачем? И потом, ее могли убить и просто закопать в лесу, там же лес в районе котлована. А машину угнали бы. Но убийцы нам дали понять, что действовали обдуманно. Они как бы акцентировали: не сомневайтесь, женщина убита. И пусть это узнает тот, для кого ее смерть предназначена.
Чехотный остановился у дверей корпуса и так же, снизу, взглянул на полковника:
– Извините, Олег Иванович. Для вас эти слова звучат, наверное, кощунственно…
– Я так понимаю, что найти исполнителей будет невозможно, они, скорее всего, уже на Кавказе?
Следователь неуверенно повел плечом:
– Почему же, есть в Москве их диаспора, у нас на нее кое-какие выходы… Работать будем.
– Заказные убийства обычно не раскрываются. Об этом же ваша статистика говорит. Откровенно: шансов – ноль?
Чехотный ответил не совсем понятно, будто рассуждал сам с собой:
– Это пока одна версия, но могут быть и другие. Могут, почему бы и нет?
Глава 2
В длинном переходе метро стоял, опершись на костыли, парень лет двадцати пяти. Одет он был в застиранную камуфляжную форму, блеклую старую тельняшку. На ногах – чистенькие, но сношенные, рвущиеся уже берцы, возле них на каменном полу – темный берет с горкой купюр. На правом костыле висела табличка: «Отвоевался в Чечне. Отсидел в плену. Теперь не на что жить».
На болезненно бледном, зеленоватом лице видна трехдневная щетина.
Народ шел и щедро бросал солдатику деньги. Дающие привыкли к погорельцам, переселенцам, операционникам, а военный с протянутой рукой – это что-то новенькое, как же не дать?
Женька шел по противоположной стороне перехода, но, увидев человека в камуфляже, приостановился, вытащил из заднего кармана джинсов кошелек, неловко прижал его правой культей к груди, а левой открыл и достал пятидесятитысячную купюру. Тем же порядком кошелек водворился на место, а Женька подошел к инвалиду:
– Брат, где был?
– В Чечне, – охотно пояснил попрошайка. Он уже увидел деньги и то ли поправил, то ли подвинул костылем поближе к заговорившему с ним человеку берет. – Год назад, осенью девяносто пятого, долбануло. Осколком ноги перебило. Потому и взяли меня.
– Это как же, рядом никого из своих не было, что ли? Как взять могли?
Кажется, только теперь парень в камуфляже заметил, что у собеседника нет кисти на правой руке. Лицо его заметно поскучнело.
– Так и взяли. Танк наш подбили, куда ж деваться было? Чудом живой остался, и то хорошо.
– Из «Фагота»?
Попрошайка задумался, потом ответил:
– Из Костополя я, это Украина. Жрать там нечего, а на нашу пенсию – так вообще…
Женька покрутил в пальцах купюру, явно не спеша бросать ее в берет:
– Смотрю, брат, ты по возрасту вроде не срочник. Офицер, прапор?
– А чего это я тебе должен все объяснять? – Парень нагнулся, поднял берет, сбил лежащие в нем деньги в стопку и сунул их в нагрудный кармашек.
– Ничего ты мне не должен. Я тоже у них неделю сидел. Знаешь, где Чемульга? Если со стороны Орехова, то за Бамутом, повыше.
– Я в других местах был. – Инвалид всем своим видом явно показывал, что собирается уходить, но Женька стоял к нему почти вплотную, грудь в грудь. – Посторонись, пойду я, голова кружится, отдохнуть мне надо.
– Отдохнешь еще. Так сколько ты, говоришь, у «духов» в плену был?
– Два месяца, а что?
– Ничего. «Алхамдулиллахи раббил…» Как там дальше, а?
– Ладно, псих, отойди, мне отлить надо.
– «Субханаха ва бала». Сейчас ты у меня, сука, тут прямо отольешь, кровью отольешь, сука. Я тебе покажу, что такое чеченский плен, растолкую…
Попрошайка все же успел прикрыть лицо костылем, но от этого ему стало не намного лучше. Удар Женьки был таким, что деревянная ручка костыля, кажется, вошла в череп парня. Того будто подкинул батут. Он взлетел в воздух, смачно приложился спиной к каменной стенке, сполз по ней на пол и затих. Тотчас вокруг скучился народ.
Кто-то восторгался классным ударом слева. Кто-то пояснял, что два инвалида подрались за место для сбора милостыни. Кто-то выкрикивал, что надо позвать милицию и врачей.
Парень в камуфляже совершенно неожиданно для Женьки вскочил на ноги, врезался плечом в толпу, разбрасывая в стороны зевак, помчался к близкому эскалатору, забыв про костыли. Женька мог бы, конечно, догнать его и уже собирался это сделать, но тут кто-то цепко схватил его за локоть. Цепким оказался сержант милиции.
– Что тут происходит?
– Не того хватаешь, сержант.
Милиционер нехорошо сощурился, видно, он не любил советов посторонних:
– Пройдемте.
– Так этого надо поймать, который побежал. Он тут народ дурачил.
– Сам пойдешь или силой вести? – спросил сержант.
Женька легонько, как от зубной боли, застонал.
* * *
– Паспорт.
Он вытащил бумажник, толстый от денег, попросил:
– В отделе, под «молнией», возьмите сами, мне открывать трудно.
Старший лейтенант, не по званию в возрасте уже, наверняка за тридцать ему, вытащил паспорт и взвесил на руке красивый кожаный бумажник:
– Хорошо живешь. Щедры подаяния?
– Какие подаяния? Я, можно сказать, вчера только форму снял, государство мне за потерянную руку заплатило. Тоже скажете, подаяния… Хотя, если по большому счету, то тут вы правы.
Старший лейтенант шумно втянул ноздрями воздух, прищурил глаза:
– Постой-постой, уж не пьян ли ты, дружочек?
– Я, пьян? Да ты что, брат! Мы по бутылке всего выпили, а ехали почти сутки в поезде. Я из Ростова еду, протез тут в одной конторе заказать надо.
– Так и запишем: распивал в купе. – Офицер достал из стола бланк и стал заполнять его, поглядывая в паспорт Евгения. – Пол-литра ему, видите ли, мало.
– Мало. – Женька заулыбался. – Контора пишет… И куда же ты, брат, потом эту бумагу пошлешь, кому сообщишь о моем недостойном поведении?
– Кому надо, тому и сообщу. – Старший лейтенант веселость клиента не оценил, посуровел лицом. – И потом, мы не родственники, слава Богу, так что братом кого-нибудь другого называй.
– И сиди нормально, а то развалился, как у себя дома, – поддержал офицера стоящий у двери со скрещенными на груди руками сержант.
Женька не повернулся к нему, но выпрямился на стуле, потер ладонью затылок:
– Я в Чечне с омоновцами подружился, толковые братаны, поддерживали там друг друга. Мы общий язык с ними запросто находили.
Офицер прекратил писать, несколько секунд смотрел на заполненный бланк, потом смял его и бросил в корзину. Протянул Женьке паспорт и бумажник:
– Ты бы документы с деньгами вместе не таскал, вытащат – горя не оберешься.
– Это у меня вытащат? – хмыкнул Женька. Но совет учел: паспорт сунул в нагрудный карман куртки, а бумажник – опять в брюки.
– В гостинице жить будешь? – спросил его старший лейтенант.
Женька неуверенно повел плечами:
– Не знаю. Тут командир мой обитает, когда-то в гости приглашал…
Офицер встретился взглядом с сержантом, подмигнул ему, чуть заметно дернул головой. А Женьке сказал:
– Ладно, свободен.
И встал из-за стола, словно демонстрируя этим, что действительно пора прощаться.
Женька встал, но тут неожиданно резко и громко заговорил сержант:
– Надо все же проверить… Есть координаты командира? Адрес, телефон?
Женька невольно повернулся к говорившему, и в это время старший лейтенант неуловимым движением выхватил из кармана его бумажник, положил на стол и тут же прикрыл стопкой свежих газет, а сам вразвалочку пошел к окну, облокотился на широкий подоконник.
Женька удивленно смотрел на сержанта:
– А зачем вам мой командир понадобился? Вы что, ему звонить будете?
– Звонить ты будешь, – сказал сержант. – А мы разговор послушаем.
Женька перевел взгляд на офицера. Тот невозмутимо обрабатывал ногти маникюрной пилочкой.
– Мне что, действительно звонить?
– Ясно же сказано, – вяло ответил старший лейтенант и зевнул. – Аппарат на столе, так что…
Женька присел на краешек стола, прижал щекой к плечу трубку, набрал нужный номер один раз, потом другой. В кабинете было тепло, после выпитой водки его немного разморило, он расстегнул куртку, и полы ее распахнулись над перекидным календарем, пластмассовым стаканом с карандашами, газетами, пепельницей.
– Осторожней, ты нам поопрокидываешь тут все, – сказал сержант.
Женька небрежно положил трубку на аппарат:
– Не отвечает.
– И телефон разобьешь, – продолжил сержант. – Алексей Алексеевич, да отпустим его, а? Вроде же свой, из одного министерства. Ты во внутренних войсках служил?
– В них.
– Спецназ? – это спросил уже старший лейтенант.
– Он, родимый. Рота разведки.
– Хорошо, иди. Только, раз выпил, контролируй себя, понял? Не все такие добрые, как мы, задержат и будут правы.
Женька улыбнулся:
– Добро ваше не забуду.
– И на людей не бросайся.
– Хорошо. На людей – не буду. Но если еще раз встречу этого, в берете, – прибью. Вы ему так и передайте. Вдруг тоже встретите.
Он пристально посмотрел на сержанта, так, что тот не выдержал взгляда, повернулся к двери и открыл ее:
– Ладно, свободен.
Женька вышел.
Старший лейтенант достал сигарету, начал разминать ее толстыми короткими пальцами:
– Вася, ты скажи этому своему безногому калеке, пусть он пластинку сменит. Сейчас из Чечни многие возвращаются, точно прибить могут.
– Афганцем пусть станет, что ли?
Офицер тягостно вздохнул:
– Жертвой монголо-татарского ига. Какой же он афганец с его юной харей? Ничего не придумаете – пусть лучше вообще от нас убирается.
– Так отстегивает же, Алексей Алексеевич. Платит всегда исправно.
Старший лейтенант щелкнул зажигалкой, но прикуривать не спешил:
– Копейки. Мы с лопуха больше взяли. Сейчас посмотрим, сколько, но чуть выждем: вдруг обнаружит пропажу и вернется.
Он наконец закурил, сделал три глубокие затяжки, потом быстро прошел от окна к столу:
– Взглянем на добычу.
Отбросил в сторону газеты и… ничего не увидел. Перевел недоуменный взгляд на сержанта:
– Где бумажник?
Вася в ответ только усиленно заморгал глазами, взял газеты, затряс ими над столом.
– Бумажник не игла, соображай!
– Тут же еще один был, который мы у этого, с бородой, увели! Там три тыщи долларов… – Вася чуть не плакал.
Старший лейтенант выплюнул под ноги сигарету.
– Ну, мать же твою… На перроне его искать бесполезно, он, конечно, уже уехал. Выждали, называется, на свои головы.
– Три тысячи долларов! – повторил сержант.
– Деньги не главное. – Старший лейтенант закурил новую сигарету, сел за стол. – Он раскусил нас, усек? Хорошо, если он «чеченец», а если нет?
– «Чеченец», – неуверенно сказал сержант. – Он же нашего безногого на чем поймал? На молитве. Там пленных заставляли молитву учить, а наш, на костылях-то, этого и не знал. Потому и схлопотал. Нет, будь это из отдела внутренней безопасности, он бы не пил и драку в переходе не устраивал. Да и без руки. Калеки же у нас не служат.
Старший лейтенант чуть приободрился:
– Тут есть логика. Хотя… Как его фамилия?
Он полез в мусорную корзину, вынул оттуда скомканный лист, расправил его:
– Зырянов Евгений Иванович. Надо запомнить на всякий случай.
* * *
В чужом кошельке, помимо долларов, лежали аккуратно свернутые документы и красивая визитка на имя Лаврентьева Игоря Викторовича, генерального директора фирмы «Грань» из Новокузнецка. Домашний адрес, телефон – все чин по чину. На обороте карандашом выведены еще семь цифр, тоже, похоже, телефон.
Может, нынешний, московский?
Женька набрал эти цифры из телефона-автомата. Трубку сняла женщина:
– Слушаю!
– Мне нужен Игорь Викторович.
Минутное замешательство, потом – естественный в таких случаях вопрос:
– А кто говорит?
– Человек говорит, – раздраженно ответил Женька. Но потом понял, что раздражаться, в принципе, нечего, что на ее месте он бы, наверное, тоже поинтересовался этим же, и нечего строить тайну на пустом месте. – Я нашел кошелек, а в нем этот телефон.
– Игорь, – крикнула женщина в сторону, неплотно прикрыв ладошкой трубку. Голос ее теперь звучал глухо, но отчетливо. – Документы твои нашлись.
Тотчас трубку взял мужчина, спросил не слишком дружелюбно:
– Что вам угодно?
– Я нашел ваш кошелек.
– Понимаю. Сколько вы хотите от меня?
Женька все-таки вспылил:
– Да ничего я не хочу! Скажите адрес, я привезу кошелек и отдам вам его.
– Нет, это исключено. Я подъеду к вам сам. Вы где находитесь, как выглядите?
– Я выгляжу хуже, чем раньше.
Мужчина помолчал, переваривая услышанное, но так ничего и не понял:
– В каком смысле?
– Вам нужна особая примета? У меня нет руки. Кисти руки. А стою я у памятника Лермонтову, метро «Красные ворота».
В разговоре последовала опять пауза, потом Лаврентьев спросил:
– Если вам мало тех долларов… в кошельке… то скажите, сколько мне взять с собой?
– Я могу тебя и на хрен послать, – перешел с незнакомцем на «ты» Женька. – Ничего мне от тебя не нужно, сообразил? Если нет, то найдешь свою ксиву в мусорном ящике, он тут поблизости стоит.
