Текст книги "Болевой синдром"
Автор книги: Иван Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Стоп!
Кроме Маши…
Она знала и то, что он поехал к Шунту!
Женька тихо открыл дверь, выглянул из-за ящиков в ту сторону, в которую удалилась продавщица.
Маша стояла у выхода из метро, а к торговой палатке шагал, расстегивая на ходу кобуру, пожилой старший лейтенант Алексей Алексеевич.
«Итак, вот, подруженька, почему ты была такой перепуганной, – сообразил Зырянов. – Ты думала, я все понял и пришел расквитаться с тобой. А я не понял, я дураком был. Что-то я все время в дураках тут хожу».
Женька проскользнул меж ящиками, поспешил к дороге под их прикрытием, сел в машину к Володе:
– Гони!
– Куда?
– Сейчас – куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Проехали с километр, и Женька стал соображать, где лучше повернуть, чтобы проехать к дому Макарова. Но потом он принял иное решение. Нельзя туда ехать. Квартиру командира он и так засветил, о ней теперь узнают и менты… Выродки!
Там, в Чечне, он называл московских омоновцев братанами, он и сейчас готов за них последнюю руку положить, но эти…
Разыскать бы сейчас тех, с кем вместе лазили в горах! В принципе, это нетрудно, но не хочется их в такую кашу втягивать…
– Останови тут, что ли, – попросил он.
Володя притормозил у тротуара, спросил:
– А почему «что ли»?
– Потому что все равно, где выходить.
– Податься некуда, да?
Зырянов промолчал.
– Слушай, – сказал водитель. – У меня бабушка в деревне, классная старушка такая, и всего полчаса езды от кольцевой дороги. Поедем, отлежишься там, а? Я тебе денег дам на мелкие расходы…
– Деньги у меня есть. Спасибо, брат!..
Глава 11
Лес был лиственный, светлый, опавшая листва уже чуть подгнила в теплые дни и пахла йодом. Грибов было много, но одни уже почернели от старости, другие, попадавшиеся Макарову, почему-то оказывались несъедобными и даже ядовитыми, по утверждению Леси. Но настроения ему это ни капли не портило.
Да и до лампочки ему были всякие сыроежки и подберезовики! Он почти не выпускал из рук Олежку. Паренек оказался чересчур серьезным и рассудительным. Говорил он крайне мало, недоверчиво, по-взрослому прищуривая глаза.
– Ты правда мой папа?
– Правда, сынок, правда.
Макаров попытался было покрепче прижать сына к груди, но тот выгибался упругой лозой, уходя от объятий.
– А война совсем закончилась?
– Для кого как.
Мальчика этот ответ не устроил, он не понял его:
– Что ли, не закончилась?
– Закончилась, Олежка.
Тот немного помолчал, потом заключил:
– Тогда ты правда мой папа.
Макаров даже остановился, пытаясь вникнуть в детскую логику.
– С чего ты решил?
– Мама говорила, что ты вернешься, когда закончится война и если тебя там не убьют.
Непонятный спазм комом подкатил к горлу. Все еще не трогаясь с места, Олег спросил тихо, почти шепотом:
– Ты рад, что я пришел?
– Не знаю. У нас в садике еще у Коли Ивченкова папы нет, и его все обижают. А ты можешь теперь забирать меня из садика?
– Нет вопросов!
– Все время будешь забирать, пока другая война не начнется?
– Не начнется, Олежка, уже не начнется.
Он осторожно спустил сына на землю, взял его за руку:
– Где там наша мама пропала? Пойдем ее искать.
– Пойдем. Только мама пропасть не может, мамы не пропадают.
«Господи, в пять лет – и уже философ, – подумал Макаров. – Или дети все в пять лет философы? Мне просто не приходилось их выслушивать».
Большая темная птица, тетерка, наверное, сорвалась из-под ближайших кустов, тяжело пошла над землей. Рябина рубиново отсвечивала на солнце. Желтый березовый лист запорхал бабочкой и доверчиво уселся на вязаную старенькую шапочку Олежки.
«Что было бы, если бы Леся не подписывала фотографии? Что было бы, елки зеленые?!»
– А я белый гриб нашла! Эй, где вы?
Макаров и Олежка побежали на голос по пружинистой листве. Леся стояла на коленях у толстого ствола березы, отгребая от толстой ножки гриба лесной мусор.
– Олег Иванович, посмотрите, какая прелесть!
– Смотрю, Леся Павловна!
Она смутилась, молча уже срезала гриб, поднялась, сказала, глядя на сына:
– Пусть пока будет так. Мало ли что… – Подняла глаза на Макарова. – Чтоб потом еще раз не переучиваться.
Он положил ей руку на плечо. Она не отстранилась, но напряглась, будто не зная, куда шагнуть: вперед или назад.
– Пусть будет пока так, – согласился Макаров.
Вернулись домой уже на закате. Павел Павлович, оказывается, зарезал овцу, развел за садом костер и готовился жарить шашлык. Филипповна вытаскивала из печи два яблочных пирога.
– Мама, да что же вы в новом платье, в саже выпачкаете. Ой, даже бусы надели!
– Ничего, доча, ничего!
– Олег Иванович! – кричал из сада Лесин отец. – Иди, поможешь мясо нанизывать!
– Иду, Павел Павлович!
– Уксус захвати!
– Хорошо.
– И бутылку…
Ужинали за низким деревянным столиком, поставленным недалеко от тлеющего кострища. Павел Павлович, хоть и выпил порядочно, очень трезво рассуждал о том, что стоит вот в деревне их дом, почти новый, большой, и пристроек полно, и можно бы большое хозяйство завести, да силы уже не те, самому не потянуть, без подмоги… И еще он хвалил грибные леса, рыбное озеро, свой сад и чистый воздух, ругал асфальт, и все понимали, куда он клонит, и, кивая, улыбались про себя…
– Тут через четыре километра еще одна деревня стоит, – сказал Павел Павлович. – Сестра моя там живет. Мы с Филипповной пойдем, отнесем ей свежего мясца, до утра там, наверное, и побудем. – И, словно убоясь, что его не так поймут, заключил: – Я к тому говорю, чтоб ты, доча, корову утром в стадо выгнала, не забыла.
Олежка бегал с тлеющей головешкой и рисовал ею в густеющем темном воздухе понятные лишь ему узоры. С собакой Цапой он выскочил за ворота, провожая уходивших дедушку с бабушкой. Уже оттуда прокричал:
– Ма, я с ними, можно?
– А чего у папы не спрашиваешь? – укоризненно сказал Павел Павлович.
Малыш ничего не ответил, но вскоре послышались его легкие частые шаги. Он остановился метрах в пяти от столика, настороженно взглянул на Макарова:
– Можно я пойду с дедушкой и бабушкой?
– Беги.
Олежка подбежал к нему, ткнулся носиком в плечо, тут же развернулся и попрыгал к калитке. Заорал громко и весело:
– Папа разрешил!
С ветки упало созревшее яблоко.
Леся чуть вздрогнула, встала со стула и села на скамейку, рядом с Макаровым. Он положил свою огромную руку ей на плечи.
– Олег Иванович, я не хочу, чтоб мы чувствовали себя должниками друг перед другом. Не обижайтесь, хорошо? Я не хочу видеть вас в роли благодетеля. Мы с Олежкой и так поднимаемся, обязательно поднимемся.
– Я завтра дня на три уеду домой, – сказал Макаров. – Потом вернусь.
– Ну что ж, вернетесь – хорошо, не вернетесь… Значит, не вернетесь.
– Вернусь, – повторил Макаров. – Война для меня закончена. – Он горько улыбнулся. – Знаешь, Леся, я от нечего делать стал собирать газетные вырезки о том, как война порой из людей зверей делает. У меня на даче старых газет полно было, вот увидел там одну статью… Первый раз в жизни испугался. Сначала появилось желание журналисту морду набить за то, что он военных как потенциальных преступников рассматривает. Потом задумался: а вдруг?.. И жутко стало. Приучил я своих тельники на груди рвать, понимаешь? Там, в горах, это нужно, а что будет, когда они домой вернутся?!
– Вы много вины на себя берете, разве так можно, Олег Иванович? За все, что вокруг творится, отвечать – ни нервов, ни даже жизни не хватит. Это тоже своего рода комплекс: не виноват, а мучаешься. Я знаю, вы из-за этого и меня разыскали. Поэтому вам лучше не возвращаться сюда, понимаете? А если возвращаться, то не виноватым ни в чем.
Макаров вспомнил слова Женьки при расставании.
– В краповом берете? – спросил у Леси.
Та сразу поняла, что он имел в виду.
– Да, в краповом берете.
* * *
Если Зырянов водку и пил, то не больше рюмки, отметил Макаров, взглянув на стоявшую в холодильнике бутылку. А вот насчет девок принял пожелание к сведению: в ведре для мусора лежит тампон. И почему-то бинт с темными пятнами крови.
Ладно, рапорт при встрече. Прийти скоро должен поручик, уже вечер, холодает, а куртка его висит.
Женька, Женька. Хороший парень, вот только энергия через край бьет. К Лесе в деревню его на недельку взять, что ли? Пусть там с Павловичем навоз вилами побросает, огород вскопает – во благо силу его обратить надо, чтоб она дурью не стала. Точно, дня через три они туда и поедут.
А за эти три дня кое-что успеть надо. Первое – поставить хорошее надгробье Тамаре, с фотографией. С той, которая нравилась ему и ей. Лет десять назад, может, даже больше, был сделан тот снимок. Там у жены несвойственная ей мягкая улыбка.
Так, где можно разыскать альбом со снимками? Скорее всего, среди журналов, которые покупала Тамара. «Экран», «Силуэт», «Бурда»… Стоят ровными стопками в нижней секции шкафа.
Альбом наверху, вот он.
Макаров взял его, пошел к журнальному столику, включил настольную лампу, стал листать. Дальше, дальше, дальше… Стоп, это уже совсем далеко, фотография была поближе, на той странице еще красной пастой был нарисован чертик. Это к ним в гости соседи с сынишкой приходили, взрослые посмотрели альбом, начали пить водку, а мальчишка взялся за фломастер…
Вот он, чертик.
Олег выключил настольную лампу, потом опять включил ее. Нет, никакое это не видение. На месте знакомого снимка неопрятно, что само по себе уже странно, был наклеен другой, совершенно дурацкий, долгое время валявшийся среди неоприходованных фотографий в обычной картонной коробке, лежавшей в том же шкафу, возле альбома. Пикник, лесная полянка, человек десять сидят на траве с бокалами и стаканами, все уставились в объектив…
Глянец – пятнами, резкость отвратительная. Клей выступил по краям снимка, прихватил соседнюю страницу, потому Макаров вначале и пролистал этого чертика, не увидел его.
Загадочка.
Олег теперь уже более внимательно пролистал весь альбом, от первой до последней страницы, проверил, так сказать, свою зрительную память, которой он всегда гордился. Не хватало по крайней мере трех снимков. На одном Тамара была еще школьницей, стояла с портфелем и букетом цветов. На втором она в купальнике на пляже. Купальник очень смелый для ее сорока лет, но зато здорово смотрелась фигурка…
Макаров сразу же подумал о Волчковой. Она тут копалась в вещах, возможно, наткнулась на альбом, взяла то, что ей понравилось… Но зачем надо было переклеивать фотографии?
Он набрал номер телефона Валентины Сидоровны без всякой надежды застать ее дома. Тетка то по соседям бегает, то у подъезда на лавочке сидит. И точно: длинные гудки, никто не берет трубку.
Ладно, это не срочные дела. Видно, сама Тамара изъяла, может… Да кто ее поймет, женскую логику?
На надгробье придется взять другую фотографию. А сейчас можно и поспать. Ключи у Женьки есть, дверь сам откроет, когда бы ни пришел… Гулена.
Макаров погасил настольную лампу, вышел из зала, мельком взглянул на вешалку… Потом остановился, взял в руки Женькину куртку, поднес ее ближе к свету.
Светлая подкладка ее правого рукава была темной от крови.
* * *
– Вы из милиции? А мы не вызывали милицию…
Женщина, открывшая Макарову дверь, все же посторонилась и пропустила его в комнату. Олег сразу пошел на голос, болезненный, натужный, раздавшийся из комнаты с красивой витражной дверью:
– Кто там, Лора?
– Это я, – сказал, входя, Макаров.
Человек с болезненным голосом лежал на широкой кровати. Голова его была похожа на темный металлический шар, залепленный десятком узких белых полосочек. Такие клеят где попало, и пишут объявления типа «Пропала кошка с белыми лапками…».
– Томазик, наверно, это милиция, – сказала женщина, нерешительно разглядывая Олега.
– Вы милиция? – спросил черный металлический шар с белыми объявлениями.
– Я Макаров, – Олег, не дожидаясь приглашения, сел на стул рядом с кроватью. – Как самочувствие?
– А, так вы врач, – с облегчением сказала женщина, но тут же спохватилась. – Но мы и врача не вызывали, нам не нужен врач!
– А кто вам нужен? – спросил Макаров. – Может, сиделка?
Женщина совершенно не поняла его шутки, начала говорить, что для лечения Томазика созданы и так все условия, но сам Томаз уже кое-что сообразил и попросил:
– Выйди, Лора, нам поговорить надо.
Лора сузила глазки:
– Стол накрыть?
– Нет, – слишком поспешно ответил торгаш. – У нас, я так понимаю, будет короткий деловой разговор.
Женщина аккуратно закрыла дверь.
– Насчет стола – это что-то вроде пароля, да? – спросил Макаров.
Томаз, не отвечая, молча смотрел на него своими печальными глазами.
– Хорошо, начнем без предисловий. – Макаров сжал кулаки и положил их себе на колени. – Меня интересует Евгений Зырянов. Что вы можете сказать по этому поводу?
Томаз вздохнул, как всхлипнул, но потом все же собрался и решил изо всех сил выглядеть понезависимей.
– Кого это – «меня»? Вы какую контору представляете? И почему пришли ко мне?
– Ладно, отвечу. Мой товарищ не вернулся домой, хотя должен был, и в кармане его куртки я обнаружил записку с вашим именем и телефоном. Кто я – это неважно, думаю, знакомство наше долго не продлится. Так, нет?
– Вы без гранаты пришли?
Макарова вопрос поставил в тупик:
– Какая граната? При чем тут граната?
Томаз горестно улыбнулся:
– Ваш дружок ею меня пугал.
– Если вы скажете, что на лице – следы от гранаты, я не поверю. Я вообще не поверю, что вас бил Зырянов. Следы побоев просматриваются с обеих рук, а у него – всего одна, левая.
– Мне не только лицо разбили… – начал было говорить Томаз, но Олег его перебил, еще раз напомнив, что он не врач и осматривать его руки-ноги с грудной клеткой не намерен.
– Где Зырянов?
Торгаш молчал, потом выдал:
– Меня из-за него так отделали. Теперь могут совсем убить. Я ничего вам не скажу.
Олег пожал плечами.
– Вы останетесь в проигрыше, Томаз. Женьку я так или иначе найду, но тогда уж на каждом перекрестке раззвоню, что всю информацию о нем получил от вас. Не думаю, что в этом случае вам будет легче.
– Но я вправду не знаю, где ваш дружок. Мы поговорили и расстались с ним. И все.
– О чем поговорили?
– Если вы с ним заодно, то и так все знаете. Его интересовал Рамазан.
Макаров так стремительно встал со стула, что Томаз в испуге дернулся и застонал, скривившись.
– Рамазан? Это точно, Рамазан?
Торгаш только чуть кивнул.
– И что ты ему сказал про Рамазана?
– А что я мог сказать? Я ничего не знаю. Мне привозят от него товар, я его продаю – и все!
Макаров вновь сел и уже основательно перешел с собеседником на «ты»:
– Куда Зырянов от тебя ушел?
– Он мне не докладывал. Я сказал, что ничего о Рамазане не знаю, на этом мы и расстались.
– Если бы вы на этом расстались, у тебя бы морда лица почище была. Это раз. Если Зырянов к тебе приходил, то он наверняка знал, что ты кое-какой информацией владеешь, это два. А теперь три: скажи, кто тебя лупил, и я узнаю, куда пошел от тебя Женька. Это – логика, понимаешь? Наука есть такая.
Томаз молчал, уставя тоскливый взгляд в потолок. Казалось, он вот-вот расплачется.
Олег продолжал его ломать:
– Поверь, я ведь не остановлюсь на полпути. Я начну его искать сам. Ниточки есть для этого. В записке еще сказано о каких-то турецких куртках, я этот след проработаю. Я с Рамазаном не раз встречался и обязательно повстречаюсь еще раз…
– Враки, – хмыкнул торгаш.
– Чем доказать, что не вру?
– У него на правой руке татуировка. Какая?
Олег вспомнил руки Рамазана, длинные музыкальные пальцы, тщательно обработанные ногти…
– У него нет татуировок. Но на мизинцах – длинные ногти.
Томаз закрыл глаза.
– Конечно, может быть, он их иногда срезает…
– Не срезает, – сказал торгаш. – Ваш Зырянов собирался на следующий день после встречи поехать на склад к Шунту… Все! Он убьет меня, если узнает, что я о нем рассказал.
– Женька поехал к Шунту, и вы Шунта об этом предупредили?
– Нет! Честное слово, нет! Я не знаю, как они все узнали. Не знаю даже, кто меня заложил!
– Закладывают всегда ближние, иуды закладывают. – Макаров улыбнулся Томазу и даже подмигнул ему, но тот опечалился еще больше. – Ладно, засиделся я тут. Рассказывай, кто такой Шунт и как к нему добраться. Может быть, я заодно и за тебя ему отомщу, а? Если он хоть пальцем тронул Женьку…
* * *
– Только не говори, что я толкаю тебя на противоправные действия, хорошо?
Толик Шиманов, омоновец, один из тех, с которыми Макарову приходилось топтать чеченские высоты, погладил короткий чубчик:
– Олежек, бля, ты мне еще про устав и про долг с совестью что-нибудь расскажи, я, бля, в последнее время люблю на эти темы уши разувать. Надо Жеку твоего выручить – все, выручим. Это цель, а остальное меня не… колышет, говоря по-культурному. Зырянов – это светленький такой паренек, руки длинные, да?
– Правая теперь на кисть короче.
– Помню я его. Славный пацан. Вытащим хоть из-под земли, если он еще на этом свете. Бутылка с тебя.
– Дело сначала, Толик, сделать надо.
– Это не заржавеет. Картишки раскладывай, с чего пойдем?
Макаров коротко рассказал ему о своих планах. Надо добыть «Газель», бумажки-накладные, в бумажках пусть будет явная «липа», по такому случаю их пригласят в кабинет к главному, то есть к Шунту…
– Может, Толик, и по своей кафедре по складу этому что-нибудь криминальное накопаете.
– О, бля, ты меня опять смешишь! Олежка, запомни: сейчас на любой склад езжай и бери всех в кутузку! Тут такой бардак творится, что, говоря по-культурному, охренеть можно! И наркоту хранят, и оружие, и неучтенку… Но это сегодня не мое дело! Я с тобой еду как частное лицо! Я, бля, как какой-то Ваня Ванечкин, усек? Потому что по всем законам, которые ты уважаешь, я сегодня нахожусь на посту при исполнении совсем в другом месте. Теперь ты посиди у меня минут десять, а через эти десять минут к подъезду подадут и «Газель», и мамзель, и все, что ты хочешь! И все только ради тебя, Олежка! Потому что эти сценарии мне не по нутру, бля. Я бы ударил по газам, хоть на МАЗе, хоть на велосипеде, все равно прикатил бы в этот дерьмовидный ангар и набил бы всем морды! Посадил бы их на пол, как на рынке «черных» всех сажаем, и дал бы им всем, говоря по-культурному, минуту подумать… Но – хозяин барин! Будем, бля, снимать кино! Если тебе скучно жить, чего не повеселиться?
Ровно через десять минут Шиманов зашел в кабинет, бросил на стол перед Макаровым пистолет, сам разулся, убрал в шкаф легкие туфли и вытащил оттуда тяжелые берцы:
– Ствол – муляж, естественно, а вот эта обувочка – настоящее оружие. Им как е… Бля, по-культурному-то и слова равноценного не найдешь. Ладно, карета подана, куда путь держать будем?
Они уже спускались бегом по лестнице, когда Макаров сказал Толику адрес склада. Тот остановился так резко, что Олег чуть не налетел на него:
– Ты чего?
Шиманов потер пальцем переносицу:
– А ничего, однако. Это – «двадцатка», елы-палы. Туда даже мы не суемся, понял?
– Нет, – признался Макаров.
– М-да. – Омоновец все еще не сходил с места. – Поясняю для непонятливых.
– Говори.
– «Крыша» над складом. Не знаю чья, но мы туда не суемся.
Макаров прислонился плечом к крашеной стене, судорога опять пробежала по щеке:
– Я так понимаю, ты не едешь?
Омоновец с хитрым прищуром покачал головой:
– На «двадцатку», бля, не едет подполковник Шиманов, это ему противопоказано, но Ване Ванечкину все пути открыты, и он повеселится напоследок. Айда!
– Напоследок – это как понимать?
Толик уже садился за баранку «Газели», разудалая веселость на миг слетела с него:
– Опять в Грозный еду, Олежка. Есть данные, «чичики» собираются столицу свою брать, и Москва отдаст ее, не сомневаюсь, а нас туда или на заклание, или козлами отпущения… В общем, кино будет вроде того, какое мы едем делать, только масштабы другие, и все перевернуто. Бля!
За всю дорогу, отнявшую минуту сорок, Шиманов не проронил больше ни слова.
* * *
Кладовщик посмотрел накладные и выпучил глаза:
– Что это за абракадабра?
– Зачем абракадабра? – с южным акцентом и темпераментом вступил в диалог Толик. Макаров просто поразился тому, как перевоплотился его друг. – Не обижай, дорогой. Склад? Склад. Адрес правильный? Правильный. Мы тебе – бумаги, ты нам – водомерные счетчики давай, биля!
– Я тебе покажу «биля», – вскинулся кладовщик, мужчина лет пятидесяти, худой, с огромным бегающим по шее кадыком. – Не соображаешь, что это значит, не вякай, русский лучше учи. Что это за подписи у вас? Адрес правильный, а все остальное… И потом, у нас никогда в жизни и счетчиков таких не было. – Он со всех сторон рассматривал накладную и, кажется, поражался все больше и больше. – О, галиматья, а?
– Ты скажи, что коньяк хочешь, дорогой, биля! Я дам коньяк. А ты мне – счетчики.
Кладовщик осатанел:
– Не обзывайся! Я тебе обзовусь! Приезжают тут и начинают хреновину пороть! – Он схватил телефонную трубку, не набирая номера, сказал: – Шунт, тут с бумагой непонятной приехали, адрес наш указан, насосы хотят получить… Фу ты, счетчики водомерные, я о таких даже не слышал… Ну я им все это и объясняю, а они коньяк суют. Ну какой, хороший коньяк, не греческий, конечно. Ага!
Он положил трубку и откинул деревянную перегородку:
– Идите к начальству, там разбирайтесь.
– Спасибо, биля!
Макаров хотел было пойти первым, но омоновец умело оттер его плечом:
– Я задачу понял, так что доверь инициативу мне. До поры до времени сопи в две дырочки и перенимай опыт братьев по оружию.
Зашли в просторный кабинет. За столом – прилизанный, весь на «ша», парень лет двадцати пяти. Кисловатое выражение лица, брезгливо сведенные губы. Навстречу вошедшим он не поднялся, лишь спросил лениво:
– Что там у вас?
Шиманов с бутылкой коньяка последовал к столу. Поставил бутылку. Потом без размаха, совершенно неожиданно даже для Макарова, ударил Шунта в лоб. Удар был таким, что Шунт перелетел через спинку тяжелого кресла, к потолку поднялись его ноги, задрались штаны, обнажив голубизну кальсон. Ноги эти еще не успели опуститься, а Толик уже был за креслом, приподнимал завскладом за лацканы пиджака своей огромной ручищей и искал глазами хорошее место, куда можно швырнуть этот груз. Нашел. Дальний угол кабинета был заставлен картонными коробками, вот туда и спикировал Шунт.
Толик опять шагнул к нему, уже лежащему горизонтально, и сказал почти примирительно:
– Лежачего не бью, поднимайся, тварь ты этакая, чтоб еще раз к твоей морде руку приложил.
Шунт лишь замычал в ответ, рука его заскользила под пиджак, но Шиманов угадал ее движение и первым добрался до наплечной кобуры. Сказал при этом:
– Смотри, Сань, он как настоящий, вооруженный. – И опять с нескрываемым наслаждением двинул противника по челюсти.
Макаров сначала не понял, с чего это Толик перепутал его имя, но потом до него дошло: омоновец не исключает, что Шунт очухается и попробует найти своих обидчиков. Пока же завскладом был в отключке.
– Ну что, гнида, еще пару раз тебя звездануть – и можно вопросы задавать, так?
Нет, Макаров ошибся, соображать Шунт не перестал. Разул ставшие мутными глазки:
– Спрашивайте.
Олег присел на корточки:
– У тебя был парень без правой кисти руки, Зырянов. Где он?
Шунт наморщил лоб, делая вид, что вспоминает.
– Это когда было?
Шиманов улыбнулся:
– Я же говорил: еще два удара не хватает. После них все вспомнишь.
– А, да… – затряс головой Шунт, но Толик уже пустил в ход кулаки, и ему пришлось сделать вынужденную паузу. – Да, – простонал он минуту спустя, – был Зырянов.
– То, что был, можно и не признавать. Вопрос по-другому стоял: куда он делся?
– Мы… здесь…
– Или ты перестанешь тянуть кота за хвост, или я тебя добью, слово даю. – Омоновец осмотрел кабинет. – Хорошее тут местечко: стены звуконепроницаемые. На кой черт такая роскошь на складе? Так, ладно: добивать?
Не только Шунт, но и Макаров поверил в то, что Шиманов не шутит.
– Он орать на нас начал, угрожать…
– На вас? Сколько вас тут было?
– Трое.
– Можешь не продолжать. Вы втроем напали на однорукого. Не исключено, что и оружие в руках держали. Но детали меня не интересуют. – Толик рывком поднял Шунта и, удерживая его на весу, спросил: – Парень жив?
– Думаю, да.
– Ах, эта мразь еще и думает! Закатил бы я тебе пощечину, да ведь дуба дашь. Куда дели Женьку?
– Отвезли на свалку. Но он был жив. Я лично через два часа там проезжал – никого не было. Значит, он ушел. А куда, не знаю.
– Что Зырянов от тебя хотел? – это уже спросил Олег.
– Он искал Рамазана. Но откуда мне знать, где Рамазан? Мне такие вещи не докладывают.
– Так, придется по-новому, – Шиманов начал закатывать рукава.
– Я тогда действительно ничего не знал! – срывающимся, плачущим голосом выкрикнул Шунт.
– Тогда? А сейчас?
– Он прилетает в пятницу, послезавтра.
– Ты это знаешь потому, что встречаешь его?
– Да.
– И в какой гостинице заказан номер?
– В самой обычной, в «России».
– Да, «Россия» уже самая обычная. – Шиманов повернулся к другу. – Саня, еще вопросы к этой падали есть? Наверное, надо узнать рейс, время, номер «люкса»…
Пока Макаров продолжал допрос Шунта, Шиманов сел в начальственное кресло за стол, откупорил бутылку коньяка, осмотрел полки стоящего рядом шкафа, нашел там рюмки, коробку конфет.
Через пару минут к столу подошел и Олег.
– Ну что, дружок, – сказал ему омоновец. – Коньяк я заработал, так? Посему выпьем… Ах, хорошая штука, не скоро теперь такого откушаю. Даже жалко его хмырю этому отдавать, но надо. Ползите сюда, господин Шунт.
– Я не хочу пить, – все еще тяжело дыша, проворчал завскладом.
– А вот это уже не твое дело, хочешь ты или нет. – Толик налил ему полный тонкостенный стакан, стоявший у графина. – Тост можешь не произносить, но выдуй все до капли, чтоб я тебе через клизму его не закачивал. Давай!
Шунт выпил коньяк, как воду, даже не скривился. И конфету не взял.
– К действиям работников правопорядка претензий не имеешь? – Толик налил ему еще полстакана и так при этом взглянул, что Шунт, не протестуя, тут же выпил.
– Вы не менты, – ответил он, все еще держа пустой стакан. – Менты бы сюда не сунулись.
– Соображаешь, – вроде как разочарованно произнес Толик. – А кто же мы тогда по-твоему?
– Я так понимаю, что мне лучше не выяснять.
– Правильно понимаешь. А начнешь копать – битьем морды дело не ограничится.
– Чувствую.
– Нравятся мне чувственные, еще бы с тобой посидел, да дела торопят. Что бы у тебя, кроме пистолета, взять на память о встрече, а? – Толик задумчиво посмотрел на Шунта. – Возьму-ка я у тебя телефон на всякий случай.
– Номер? – спросил тот. – У меня визитка есть…
– Шутник. Посмотри, у этого аппарата мы отрезаем шнур, вот так… А другой, мобильный, ты мне даришь. Я же не поверю, что ты, такой козырный, обходишься без «Джи-Эс-Эм» или чего-то подобного.
Лицо хозяина кабинета пошло пятнами то ли от выпитого коньяка, то ли от злости.
– В верхнем ящике стола.
Шиманов открыл стол:
– «Джи-Эс-Эм». Не подкачала интуиция. Ладно, Саша, поехали. А ты нас не провожай. Допей коньяк…
Завскладом с отвращением посмотрел на бутылку.
– Допей, я сказал… Вот так. И сиди там, где сидишь, не рыпайся.
Кладовщик только что отпустил очередную машину, увидел идущих по проходу склада чудаков, приехавших за непонятными счетчиками, сказал язвительно:
– Будете товар получать?
– Дорогой биля, действительно счетчиков нет. Все у вас есть, а счетчиков нет.
Макаров, возможно, прошел бы вообще молча мимо этого мужика, но взгляд его случайно упал на небольшой стеллаж, стоявший рядом со стулом кладовщика. На полке стеллажа лежал скомканный черный свитер.
Олег отфутболил ногой стул, схватил свитер. Под ним оказались джинсы. Одежда была порвана и окровавлена.
Олег одной рукой поднял за грудки кладовщика и, как пресс-папье, покачал его по столу:
– Где Женя? Это его одежда. Где Зырянов, я тебя, гад, спрашиваю?
Он, видно, чересчур надавил на грудную клетку мужичка, у того сперло дыхание, он лишь зевал, не в состоянии вымолвить ни слова. Шиманов прочел ситуацию, перехватил руку друга:
– Спокойней, старик, а то он и что знает забудет. Расслабься.
Кладовщик соскользнул со стола на пол, присел там испуганным кроликом:
– Я ничего не знаю! Я только сегодня из отпуска вышел, барахло тут уже лежало!
– А кто знает? Где твой сменщик?
Сменщика звали Володей. Кладовщик дал его адрес и телефон, но предупредил, что Володя попросил недельный отпуск в связи с болезнью бабушки. Где живет эта бабушка и есть ли она у него вообще, кадыкастый мужичок не знал.
Когда друзья уселись в «Газель», Олег сказал:
– Ты артист. Ты с Шунтом даже разговаривал совсем не так, как обычно говоришь.
– А ты чего хотел? Чтоб какой-то там Ваня Ванечкин базарил языком подполковника Шиманова, бля? – Он тронул машину и продолжил: – А вот ты не изменился. Потому я хорошо сделал, что инициативу на себя взял.
– Ты о чем?
– Я ведь по Чечне знаю, как ты умеешь руками махать. Ты бы этого Шунта прибил до того, как он хоть слово успел вякнуть. Хорошо, я хоть старика успел спасти.
Макаров закусил губу. Со времен госпиталя такое с ним впервые случилось, как он ни контролировал себя, как ни старался сдерживаться.
– А вообще, все правильно, – заключил Толик. – Пусть наших знают! Помрем – переменимся, а пока живы, в игры живые и будем играть. Так, пока едем, две нелегкие задачки решить надо…
Задачка первая касалась пистолета. Шиманову ствол был ни к чему, и оприходовать он его не мог, поскольку с Шунтом дружески беседовал Ваня Ванечкин, а не омоновец. ТТ надо было или выкинуть в первый же водоем, или…
– Возьми его, Олежка, вдруг пригодится? Обращаться с ним, думаю, умеешь… Теперь насчет свитера и штанов. Зажми себя меж ног, но мы сейчас позвоним одному общему другу и узнаем все о трупах за вчера и сегодня. Ельчанову позвоним, он в этих делах дока. Знаешь такого?
– Еще по Осетии, – ответил Макаров.
В морги с характерными приметами Зырянова людей за последние два дня не поступало.
Глава 12
Соседи по даче ни разу не видели Тамару Алексеевну Макарову с посторонним мужчиной. Правда, на дачах они бывали в основном в выходные дни, а Макарова за неделю до гибели ушла в отпуск и проводила его, так сказать, на лоне природы.
Чехотный побывал в конторе, где работала Макарова. Его там многое интересовало. Само собой, производственная характеристика. «Опытный специалист, умелый наставник молодых, опора руководителей…»
О мертвых плохо не говорят, хотя вполне допустимо, что Макарова и обладала всеми перечисленными качествами.
– А как в моральном плане?
– О, это был идеальный человек…
Чехотный мог находить нужных для бесед людей, мог разговорить их. Это только с виду он был сонный, замкнутый, походил на сгорбленного усталого человека, которому ни до чего нет дела, но внешний вид так часто бывает обманчив…
У Тамары были две подружки. Одна очень серьезная, жена работника министерства, другая незамужняя, прошлой осенью справившая свадьбу своей единственной дочери, живущая одна в трехкомнатной квартире, пухляшечка с зазывными серыми глазами.
