Текст книги "Болевой синдром"
Автор книги: Иван Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– А что, – Женька потянулся вилкой за огурцом, не попал в него с первого раза, – можно и прокатиться. Но погоны я снимать не буду!
– Да нас с тобой и не спрашивали о желании: сняли уже. Это мы их на плечах просто ощущаем, но, дай бог, пройдет и это.
– Не хочу, чтоб проходило!
Женька опять хотел выпить, но Макаров, видя, как того разобрало, накрыл ладонью его рюмку:
– Раз решили ехать к Лесе, пить сегодня прекращаем. Завтра рано вставать: побегаем по магазинам, ты мне посоветуешь, что лучше Олежке, Лесе, старикам купить. И послезавтра утром на автобусе…
Зырянов не возражал, вылез из-за стола, неровной походкой подошел к кровати:
– Командир, считай, что я уже сплю. Поеду с тобой в деревню. Но погоны с меня хрен кто снимет! А в деревне просто отдохну, а потом… потом…
Он заснул, как показалось Олегу, не успев еще голову положить на подушку. Макаров снял с него туфли, куртку, на всякий случай проверил карманы: не с «пушкой» ли приезжал Зырянов в аэропорт на встречу с Рамазаном? Карманы были пусты, если не считать денег.
Макаров даже предположить не мог, что лежал у Зырянова под подушкой красивый никелированный пистолет.
* * *
День был дождливый, ветреный, черно-белый. До метро Макаров с Женькой ехали в полупустом автобусе, затем зашли в такой же вагон, сели у крайнего выхода.
А с противоположной стороны успел вскочить в уже закрывающуюся дверь высокий человек в темных очках и с палочкой в руке. Он медленно пошел по проходу, с завыванием обращаясь к пассажирам:
– Граждане, кто может, помогите чернобыльцу! Я потерял зрение в результате взрыва атомной станции, и государству нет до меня никакого дела. Одна надежда – на отзывчивость русского сердца, на доброту россиянина. Не прошу много – лишь на пропитание и лекарства…
Макаров полез за кошельком, но сказал негромко, так, чтоб услышал лишь Женька:
– Врет все, конечно. Шустро он в вагон забежал, так слепые не бегают. Но тысяч пять дам.
– Погоди, Олег Иванович, не спеши. Я тебя познакомлю с этим Гомером.
Полковник недоверчиво взглянул на Зырянова:
– Шутишь?
– Не шучу.
– Ну ты даешь! Первый раз в столицу-матушку прибыл, а успел и с бандитами, и с торгашами, и с нищими перезнакомиться. Коммуникабельный ты человек, Женя.
– Да уж какой есть.
Слепой подошел к двери, ожидая очередной остановки, повернувшись спиной к Макарову и Женьке.
– Возьмите у меня деньги, товарищ, – сказал Олег.
Слепой не шелохнулся.
Женька встал, подошел к нему:
– Ладно, танкист, или как там тебя, не вороти морду. Камуфляж снял, нас не позоришь – и то хорошо.
Проситель милостыни просипел:
– Ну все, выйдем – заплачу, сколько надо.
Макаров тронул Женьку за рукав:
– Не заводись. Поживем немного без приключений, а то не скоро в деревню попадем.
– Все нормально, командир, – ответил Зырянов. – Я только хотел гражданина проинструктировать. Раньше он играл роль солдатика и не знал, что такое «Фагот». Теперь хочу спросить: какие конкретно лекарства нужны облученному человеку? Ведь спросит же кто-то.
– Отцепись от меня, а? – проныл парень. – Что я тебе плохого сделал?
– Дурной пример показываешь, – неожиданно зло сказал Женька. – Оказывается, и так можно существовать: ходить и попрошайничать. Может, и займусь этим. На пару с тобой ходить будем, а? Людям головы морочить, доказывать им, что есть еще те, которые и хуже живут.
Вагон еще не остановился, а старый знакомый Зырянова уже стал тыкаться в дверь, как муха в стекло. Лишь только створки открылись, он выпрыгнул, испуганно оглянулся на Женьку и поспешил к эскалатору, расталкивая прохожих.
Макарову показалось, что его старлей сейчас помчится следом за этим типом, и он тоже быстро встал, взял Женьку за локоть:
– Нам на следующей выходить… Ты чего-то, смотрю, опять разволновался. Ну насшибал мужик на бутылку, и черт с ним! Тебя чего это беспокоит?
Зырянов внимательно посмотрел на него:
– Командир, думаешь, я шутил, да? Если, как ты говоришь, сниму погоны, тоже таким стану. А почему бы и нет? «Государству до меня никакого дела, одна надежда – на отзывчивость русского сердца»… Все подходит.
– Хватит молоть ерунду, Женя. Напрасно я тебе с утра налил. Что ли, мы жить по-людски не сможем?
– Олег Иванович, а мы до этого по-людски жили, там, в Чечне? Там себя подставляли, а зачем? Что тут от наших потерь изменилось? Врут и предают. Всех бы их в ту бойню окунуть, как в дерьмо…
Женька говорил уже не шепотом, на них стали оглядываться, в чужих глазах были жалость и боязнь.
– Порядок тут, командир, навести надо…
«Да, – подумал Макаров, – увозить отсюда Женьку надо, и как можно быстрее. По сути дела, он еще пацан – ну что такое двадцать три года? Многое видел, многое пережил, ему бы душой отдохнуть, реабилитационный курс пройти, а тут – такое… Зырянов приехал к командиру вроде как в гости и за помощью, а выходит, что получил новые боевые задачи. И продолжает воевать».
– Наша остановка, Женя.
Магазин никуда не денется, решил Макаров и повел Зырянова прогуляться по старому парку. Дождь шелестел по распластанной на земле листве, струился серебром по темным стволам лип. У пустых скамеек возились синицы, искали еду. Белка застыла на ветке, любопытными глазами следя за единственными прохожими, бесцельно бродящими по мокрым аллеям.
Но цель у Макарова была, и он, как ему показалось, достиг ее. Женька оттаял, успокоился, даже заулыбался. Когда наконец зашли в магазин, он, пока Макаров выбирал одежду для сына, накупил целый мешок игрушек.
– Куда столько? – удивился Макаров.
– А мы с Олежкой твоим играть будем, вдвоем. Какие еще на сегодня вводные, командир?
– Пассивный отдых перед завтрашней дорогой. В ванной попаримся, телевизор посмотрим, газеты почитаем…
– Водочки попьем!
– Не без этого. И пораньше ляжем спать. В семь утра надо уже быть на Киевском вокзале.
Газет Женька так и не почитал. Перекусив на скорую руку, принялся крутить телефонный диск.
– Алла, чувствую, что я еще часа на два нуждаюсь в постельном режиме… Нет, лучше без уколов, но если ты настаиваешь…
Положил на аппарат трубку, взглянул на Макарова, потирая шею:
– Олег Иванович, я отлучусь на вечерок, а?
– Тут я тебе не командир, Женя.
Он сказал только это, не задал никаких вопросов, но Зырянов решил раскрыться сам:
– Понимаешь, Олег Иванович, мы с тобой еще наговоримся, и тут, и в деревне, а вот с женщиной… Я же только руку потерял, а не чего-нибудь другое. Домой вернусь – там с бабами напряженка: село есть село. Ты не ругай меня, ладно?
– Только не задерживайся, подъем ранний будет, чтоб на первый автобус успеть.
– В десять вечера буду сидеть уже вот на этом стуле. – Он помолчал, потом добавил: – Знаешь, она постарше меня, красивая и не врет вроде. О чем думает, то и говорит. Ты встречал таких женщин?
– А ты?
– Что я? У меня еще жизненного опыта в этом деле маловато. Вот пойду его набираться.
* * *
– Почему ты все время пытаешься спрятать от меня правую руку? Ну что ты ее в простыню зарываешь? Там кожа должна дышать, понимаешь?
Женька присел на кровати, повернувшись к лежащей Алле все же левым боком.
– Я думаю, тебе неприятно смотреть на это…
– Господи, вот уж не думала, что ты можешь комплексовать. Мне казалось, что офицеры этой болезнью не страдают.
– Я уже не офицер.
Алла легко соскочила с кровати, подняла с ковра свою одежду, начала одеваться.
– В плане секса ты офицер, и еще какой!.. А насчет «приятно-неприятно»… Дня через два ко мне приезжает один из тех, чьи бритвы в ванной лежат, Марк Геннадьевич. Так вот, как только он порог квартиры переступает, я его посылаю сразу под душ. От него потом за километр разит. И я ему об этом прямо говорю. «Доплачивайте, – говорю, – за вредность». И он духи покупает и только смеется на мои слова. А ты… Женя, у тебя боевая рана, а это совсем не уродство.
Уже в трусиках, бюстгальтере она вопросительно взглянула на Зырянова:
– Так, какая у нас дальнейшая программа? Идем на кухню готовить ужин? Тогда я халатик надеваю. А если хочешь прогуляться…
Женька щелкнул по циферблату:
– Мне бежать надо.
– Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.
В лифте она спросила:
– Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?
Зырянов кисло улыбнулся:
– Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?
Алла весело засмеялась:
– Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.
В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.
– Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.
– Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…
Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.
– Она? – спросил чей-то голос.
– Она. Барсукова.
Первый голос продолжил:
– Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.
– Ты их знаешь? – тихо спросил Аллу Зырянов.
Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:
– Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?
– Новак, – раздался голос третьего, справа от Женьки. – Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!
– Попридержи язык, – недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. – Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.
Женька ударил наугад, просто резанул тяжелым ботинком тьму повыше фонаря, туда, где, по его расчетам, должна находиться голова. Если бы он ошибся, то, конечно бы, фраернулся – потерял равновесие, на скользкой земле мог даже упасть. Но ботинок четко приложился к чужой морде, луч света подпрыгнул, потом спикировал и затух. Но тотчас зажглись еще два фонаря, уже с боков. Женька, набычив голову, метнулся вправо. Есть! Угодил лбом в чью-то грудь, противник со сбившимся дыханием даже не вскрикнул, рухнул на спину.
Но кто-то невидимый уже схватил за плечо и Зырянова, сейчас надо ждать удара… Вернее, не надо ждать! И он сгруппировался, подпрыгнул как мячик, развернулся в воздухе, ударил одновременно двумя ногами в чей-то живот, оттолкнулся от него, как от батута, сделал в воздухе сальто, приземлился метра за два от противника, ухитрившись остаться в вертикальном положении.
Но лучи двух фонарей тут же опять поймали его на скрещении.
– Новак, что с тобой? – раздался голос.
Под Новаком затрещали промерзшие листья, он вставал с земли.
– Ну ладно, – сказал он. – Если так, то и мы будем говорить с тобой по-другому.
– Подойди, поговорим, – ответил Женька.
– Где эта, Барсукова, не сбежала? – спросил кого-то Новак.
– Нет, мы ее под «перышком» держим. Дернется – лезвие как раз в горло войдет. А этот однорукий что-то потерял, когда прыгал.
Свет опустился, пробежал по аллее, остановился на никелированном пистолете.
Тотчас рука невидимого Зырянову Новака подняла оружие.
– Хорошая игрушка! И как раз вовремя найдена. Ты, хрен однорукий! Я бы тебя оставил в живых, даю слово. Но на меня еще никто не поднимал руку.
– Я на тебя ногу поднял, – поправил говорившего Зырянов.
– Заткнись! А поговорить хочешь – скажи лучше: ты о Рамазане узнал от Лаврентьева, да? Мне надо выяснить, кто тебе разболтал о Рамазане. Не узнай мы тебя, то поговорили бы об этом с Барсуковой, – не слышала ли она ничего существенного от своего дружка новокузнецкого, вдруг он при ней с тобой болтал? Но раз ты – вот он, то все понятно. Случайностей в таких делах нет. С тобой мы сейчас потолкуем, а девочку… Эй, отпустите ее, пусть катится куда хочет.
Да, подумал Зырянов, будет хорошо, просто замечательно, если Аллу отпустят. Этим ему развяжут руки… Руку то есть. Ударная у него левая, но все же очень жаль, что нет правой. Он бы показал этим сволочам… Да и покажет, только бы знать, что от этого не пострадает Алла. Можно будет попробовать и уйти: темень, деревья…
Глухой хлопок раздался там, где стояла Барсукова, и тотчас хриплый натужный стон сопроводил его, под падающим телом зашелестела ломающаяся трава. Новак вскинул пистолет в сторону Женьки, пытаясь рассмотреть, что происходит там, где стояла Алла. Фонарь опять был в его руках, и Женька пошел на этот свет, чуть боком, пританцовывая, готовя для удара ногу.
– Стой! На месте стой! – заорал Новак.
Женька хорошо видел освещенный ствол, направленный в его лицо, но шага не сбавил.
– Получай! – заорал Новак.
Вспышка направленного взрыва на миг осветила все вокруг. Зырянов был готов к этому и успел увидеть все, что его интересовало. Стоит Алла, рядом с ней валяется на земле человек, еще двое – чуть в стороне, закрылись ладонями от слепящего света.
Женька подскочил к Барсуковой, схватил за руку, увлек за собой:
– Бежим, пока не очухались.
Побежали сначала по аллее, потом свернули к жилым домам.
* * *
В десять вечера Зырянов домой не вернулся. Макаров, уже начиная волноваться, стоял у темного окна, смотрел на улицу.
Он обещал Лесе приехать через три дня, но недобрые предчувствия подсказывали ему, что и завтра поездка в Калугу не состоится. Если Женька к утру не объявится, он, конечно, из Москвы не уедет. Парень, судя по всему, на пределе, нельзя его сейчас терять из виду…
И тут раздался телефонный звонок.
– Олег Иванович, это я.
– Что случилось, Женя?
Даже по короткой реплике Зырянова Макаров понял, что что-то там произошло.
– Нужен твой совет, Олег Иванович. Мы не можем подъехать к дому, боюсь «хвоста»…
– «Мы» – это как понять?
– Выйди к трассе, мы остановимся правее троллейбусной остановки. Синие «Жигули». Будем там минут через десять, при встрече все и расскажу.
Машина уже стояла в обусловленном месте, когда Олег вышел к шоссе. За рулем сидела эффектная женщина, изо всех сил старающаяся казаться спокойной, но даже короткое свое имя она произнесла с дрожью в голосе:
– Алла.
Зырянов располагался на заднем сиденье, туда же влез и Макаров:
– Что у вас за чепе, ребята?
Рассказывал один Женька, женщина сидела молча и смотрела то в лобовое стекло, то в зеркало заднего вида.
Увернувшись от ножа, первый выстрел из газового пистолета сделала Алла. После этого нажал на спусковой крючок Новак и получил заряд в грудь и лицо, что с ним сталось, неизвестно. Алле домой возвращаться опасно, адрес ее известен тем, кто поджидал женщину на аллее.
– У вас нам тоже появляться нельзя: я и так вашу квартиру засветил, а если еще и знакомая Лаврентьева туда нагрянет…
– Машину угнали, что ли? – спросил Олег.
– Нет, это моя, – ответила Барсукова. – Она стояла у дома, мы вернулись, сели и…
Макаров помолчал, потом задал новый вопрос:
– Вас на работе не бросятся разыскивать, если вы исчезнете на несколько дней?
– Нет, мне надо только позвонить и предупредить.
– Там есть телефон, – сказал Макаров.
– Где это – там?
– У меня на даче. Женя, разворачиваемся и поехали.
– Это не так далеко от Москвы, да?
– Мне кажется, чем дальше, тем лучше.
– Нет, командир. Мне в столице поработать надо. Понимаешь, из-за меня мужик пострадает, Лаврентьев Игорь Викторович.
– Хороший человек?
Женька вспомнил никелированный пистолет, покачал головой, но ответил так:
– Каким бы ни был, но я его вроде как подставил, получается. И с Рамазаном, таким образом, мне все равно встречи не избежать. Еще не знаю, что ему скажу, подумать надо, но коммерсанта нельзя оставлять под ударом, командир.
Макаров был категоричен:
– Значит, так. С дачи ты носа не высунешь. Договорились? Фамилию твоего друга я запомнил, сам о нем с кавказцем поговорю.
– Олег Иванович, лучше бы тебе не впутываться в это дело. И потом, как же Калуга? Тебя Леся ждет, сын.
– Сын ждет, когда я воевать закончу. А тут, видишь, какое дело…
«Жигули» затормозили, поплыли по скользкой дороге застывшими на тормозах колесами. В свете фар было видно, что впереди остановился автобус, из него выскочили пассажиры: мужчина, женщина и ребенок. Взявшись за руки, побежали через трассу, к проселочной дороге. На указателе было написано: «Дер. РЕПКИНО. 2 км».
– Здесь недалеко тот котлован, где Тамара погибла, – сказал Макаров.
Еще минут через сорок они подъехали к домику, который Макаров не очень любил посещать. На даче, среди грядок, цветов, колючих кустов крыжовника, ему было скучно.
Он вышел из машины, отомкнул ворота, потом дверь гаража. Алла загнала туда «жигуленок».
– Так. Ну, пойдемте знакомиться с хижиной. Там, конечно, холодно, но в коридоре всегда лежат, по крайней мере так было раньше, сухие дрова, а в холодильнике не переводилась бутылка водки.
Они зашли в дом. Макаров думал, что здесь будет бардак и слой пыли на всем, потому порядок и чистота его даже удивили. Еще больше он удивился тому, что от печи шло тепло, плита была даже горяча – руку на ней невозможно было удержать. Объяснение этому можно было найти лишь одно…
Олег подошел к телефону и набрал номер тетки жены, Волчковой. Та оказалась дома.
Поговорили о жизни, здоровье и погоде. В конце разговора он спросил:
– На даче давно были?
– У вас-то? А чего мне там делать? Нет, как собрала урожай в начале сентября, так больше и не появлялась. Вот если бы вы переписали ее на меня…
* * *
Через неплотно прикрытую дверцу печи пробивался огонь и отражался на белой стене. Женька и Алла лежали на кровати, разговаривали: им не спалось.
– Послушай, зачем ты полез в драку? Тебя они отпускали, а мне ничего не сделали бы.
– Да? Надо было тебя оставить, а самому взять и уйти? А потом, этот гад тебя обозвал…
– Подумаешь, обозвал. Разве это повод, чтоб голову свою подставлять?
– Повод.
– И Олег Иванович: бросает все свои дела, везет нас ночью на дачу, взялся хлопотать за Лаврентьева – зачем ему это нужно?
– А зачем тебе нужно было сажать меня в машину и везти к себе?
– Не сравнивай, я врач, это у нас профессиональное.
– У нас тоже.
– Странно. Знаешь, я таких еще не встречала…
Она поцеловала его в плечо.
* * *
Макаров в это время тащился на маршрутном автобусе домой.
Он думал совсем о другом. Кому понадобилось посещать его дачу? И с какой целью?
Глава 17
Тренер был толстый, лысый, и создавалось такое впечатление, что он не говорил, а кричал. Впрочем, Чехотный сразу нашел этому объяснение: попробуй поговори с подопечными нормально, когда вокруг ревут моторы.
У тренера был маленький кабинет, в котором, как показалось следователю, даже пахло бензином. Машины разных мастей, заполнившие стол и книжную полку, вроде бы только-только заглушили двигатели.
– Одно скажу: жаль, конечно, что Леха от нас уходит, – рокотал он. – И гонщик он хороший, но главное – другое. Леха любую технику знает как свои пять пальцев, механики у него консультации берут, вот так… Чай будете? В термосе завариваю, на травках.
Чай тоже отдавал бензином.
– Одно скажу: Кучерявый ни разу режим не нарушил. На сборах даже шампанское не пил, хотя что нам шампанское?! А он – никогда! И с бабами – ни-ни! Кто же его заложил, а? Или секрет?
– А что, – спросил Чехотный, – водились за парнем грехи, о которых можно поведать?
Тренер коротко хохотнул, но глаза его при этом оставались серьезными:
– Да знаю я, за что вы к нему прицепились. Хотите на спор?
Чехотный сам еще четко не знал, почему он заинтересовался Кучерявым, лишь на чутье свое полагался, и потому уверенно ответил:
– Не знаете.
Тренер удивленно захлопал глазами:
– Не из-за пистолета?
Всегда невозмутимый Чехотный расправил сутулую спину, что было знаком крайнего удивления. На лице, наверное, тоже это чувство проявилось, и лысый толстяк довольно улыбнулся:
– Я же говорил! И его, кстати, предупреждал: нашел, мол, чем баловаться. Он пистолет этот сам выточил, но, если вы его видели, от настоящего не отличишь, ведь так? Поменьше только.
– От какого настоящего? Какой марки?
Тренер наморщил лоб:
– Дак… А черт его знает! Я служил давно, стрелял из «калашника», а видел только «Макарова» у офицеров. Но я другое имел в виду: пистолет сделан, как игрушка, не отличишь от заводского. И бьет здорово. Леха-то зачем его смастерил? На сборах уток бить диких. И убивал. Даже зайца одного подстрелил.
– Этой весной, что ли?
– Да уж не помню… Нет, весной у него заморочка одна вышла, он раньше времени уехал.
В то майское утро, по рассказу тренера, гонщики позавтракав, уже выходили из столовой. Он сам, значит, достал сигареты, решил возле крыльца подымить. Кучерявый мимо проходил. От крыльца, если смотреть в сторону трассы, просека ведет, не очень широкая, но саму трассу метров на пятьдесят видно. Как раз посреди, на обочине, увидел тренер стоявший «жигуленок». Кучерявый тоже на него раз взглянул, второй, потом туда потопал. На насыпь поднялся – женщина из машины вышла. Поговорили они минуты три, не больше. Леха вернулся, просит: «Отпусти, дело важное». Расстроившийся такой был.
– Мы уже знали, что он с замужней встречается. Я и подумал, что это она примчалась. Отпустил. А чего ж не отпустить? Одно скажу: парень надежный во всех делах, вы плохого про него и не думайте.
– Машину вы, конечно, не запомнили?
Тренер обиделся:
– Как это? Номеров, конечно, не видел, а все остальное как же не запомнить? «Шестерка», кремовая.
– А раньше эта женщина к нему приезжала?
– Ни раньше, ни позже я ее больше не видел. Они вроде сейчас и не встречаются уже.
– Кучерявый уехал вместе с женщиной, на ее «жигуленке»?
– Зачем? У него в ту пору «Форд» был. Он купил его как груду металла, а сделал такую тачечку!.. Нашему же парню и продал его месяца два назад. Кстати, считаю, по дешевке, лично я бы дороже отдал.
* * *
Чехотный после встречи с тренером автогонщиков узнал от Макарова о том, что кто-то посещает его дачу.
«Вот где и выплыл не обнаруженный в сумочке Тамары Алексеевны ключ», – подумал сразу же. Потом сам эту версию и отмел.
На кой черт убийцам или убийце почти через полгода после совершенного преступления лезть в дачный домик Макаровых? Если они надеялись обнаружить в нем что-то ценное, они бы воспользовались ключом сразу, в ночь убийства. И потом, проникли они в помещение не для того же только, чтоб растопить печь! Макаров сказал, что по сравнению с летним его приездом на дачу в комнатах ничего не изменилось, никаких признаков того, что кто-то рылся в вещах. Даже водка в холодильнике не тронута. Холодильник, кстати, все время был включен: там сливочное масло, консервы, соки… Все осталось на месте, Макарову даже показалось, консервов больше стало. Но это, конечно же, только показалось.
Чехотный теперь не исключал того, что жену полковника, свою любовницу, по каким-то неведомым пока причинам убил Кучерявый. Сейчас он уехал из Москвы, куда конкретно, неясно, но ясно – зачем: ищет хороший городок и квартиру в нем.
Допустим, Леха врет, никуда он не уехал, а проводит время на даче Макаровых…
Зачем ему это? Что он там потерял? С женщиной вновь встречаться? Так домой бы ее привел, не женат ведь. И потом, забирать у жертвы ключи только ради этого…
Можно еще предположить, что какой-то бомж воспользовался жильем, чтоб греться в нем по ночам, открывал замок отмычкой, старался ничего в доме не трогать, чтоб не вызвать подозрения у хозяев.
Но он бы проник в дом, чтоб провести там именно холодную ночь! Почему же покинул его с наступлением темноты? Где логика?
И наконец, Макаров обратил внимание на отсутствие пыли в доме. Вряд ли бомжу пришло бы в голову протирать пол, клеенку на столе…
Чехотный вздыхает, смотрит на пса, тихонько скулящего у двери, поднимается из-за стола и идет одеваться на вечернюю прогулку. При этом решает выкинуть пока из головы историю с теплой печкой в дачном домике. Есть куча и других вопросов, не менее важных.
Тамара Алексеевна, если это была она, приехала на тренировочную базу к Кучерявому утром, а погибла в следующую ночь. Зачем приехала? Ведь никогда же не делала этого. Значит, был повод, привезла дружку какое-то не терпящее отлагательств известие. Произошло это через день после встречи с подполковником Ляшенко. Ляшенко, по словам Макарова, встречался не только с женой командира, но и с женами других офицеров-«чеченцев». Передал от мужей приветы, рассказал, как они там живут-воюют. Так происходит всегда, если кто-то вырывается на пару дней с гор домой…
Да, следователь проверил: Ляшенко встречался и с женами других офицеров. Но нельзя проверить, о чем же он все-таки беседовал с Тамарой Алексеевной… Что мог сообщить такое, что женщина не дождалась двух дней, когда должны были закончиться сборы у Кучерявого, и сама помчалась туда?
Мало того, это известие должно было носить такой характер, что Леха, человек спокойный и рассудительный, человек, о котором все говорят только хорошее, убивает любовницу. Причем убивает не просто, а с особой жестокостью, вот ведь дело какое.
Ну не мог он совершить такой поступок!
И никто не мог залезть в дачный домик для того, чтоб лишь протопить там печь!
И с фотографией задачка, с той, которую обнаружил у себя Кучерявый… Если любимая женщина полгода назад подарила ему снимок, то он просто не мог бы об этом забыть, не мог его сунуть бог знает куда.
О чем все это говорит?
А хрен его знает о чем.
Впрочем, одно предположение есть, но это предположение сумасшедшего.
И все-таки надо связаться с коллегами из области.
* * *
Коллегу этого звали Вадик, и было ему двадцать два года. Впрочем, глаза у мальчика были хорошие, не сонные глаза, и Чехотный сразу простил ему молодость и некоторый налет апломба.
– Вас, товарищ Чехотный, собственно, что конкретно интересует?
– Женщины, сынок.
В общем-то до панибратства Чехотный никогда не опускался, но любого собеседника раскусывал с первого взгляда и безошибочно выбирал соответствующий тон. Вот и сейчас не ошибся: Вадик, обманутый его вызывающе простоватым видом, его старческой сутулостью, сразу понял, что имеет дело с мэтром, а не затюканным жизнью и годами следователем. Голос у Чехотного жесткий, уверенный, взгляд ироничный, и слово «сынок» понимается не иначе, как «деточка», а то и хуже – «сосунок».
Пока Вадик раздумывал, обидеться или нет на такое обращение, Чехотный заговорил уже действительно как с коллегой, сто лет знакомым, проверенным и надежным:
– Помощь твоя нужна. Запутаннейшее дело, у меня таких мало было. Давай вдвоем мараковать.
Он разложил на столе карту, помолчал, словно давая время коллеге ознакомиться с ней, потом сказал:
– Это, как видишь, твоя вотчина. Вот здесь, – ткнул острием карандаша, – находится старый карьер. В один из майских дней здесь сожгли в машине женщину.
Лицо Вадика стало возмущенным, он уже собирался достойно ответить следователю, но тот не дал ему это сделать:
– Естественно, не сомневаюсь, что ты в курсе, что ты даже можешь мне сказать, кто там погиб…
– Да, конечно, я могу сказать!
– Однако, Вадим Евгеньевич, меня интересует, скажем так, не совсем эта история.
В своей конторе по отчеству Вадика, наверное, мало кто называл, потому он сразу оценил поступок Чехотного, стал сама серьезность:
– Я слушаю.
– В тех же числах мая в этих вот деревеньках вдоль трассы ничего криминального не произошло? Драки с летальным исходом, изнасилования… – Он сделал паузу. – Может, из дому кто пропал? Ты только на память не полагайся, лично я никогда это не делаю, давай по бумагам посмотрим.
– Было, что-то было. – Вадик полез за папками. – Не уверен, что именно в эти же числа… Женщина пропала, из Репкино, это, кстати, недалеко от того самого карьера… Ага, вот. Когда ваша москвичка там погибла?
– Двадцать девятого, часа в три ночи.
– А у нас двадцать седьмого Гагаева Полина Владимировна уехала в Москву и не вернулась по сей день. Мы объявили ее в розыск.
– Кто такая? Давай все, что о ней знаешь.
– Эта дамочка с прибабахом, ей за сорок, не замужем и никогда не была, живет в доме с отцом… Сейчас… Гагаев Владимир Миронович, пенсионер, хобби – алкаш. Дочь взяла его пенсию, поехала в Москву за покупками, обещала привезти сахар на самогонку… Если бы не это, он, может быть, и не всполошился. Полина часто пропадала и на три, и на четыре дня, она у трех вокзалов проституцией подрабатывала, была неоднократно бита, доставлялась в кутузку.
– И посему на вид ей лет семьдесят, да?
– А вот и нет. Я же говорю, что она чокнутая. По деревне всегда ходила, как манекенщица. Дорогие духи, помада, туфли… В таких туфлях – по лужам, по грязи. Говорила всем, что ее обещает взять на работу сам Слава Зайцев, модельер который. Впрочем, могла и про Диора сказать: состояла на учете в психдиспансере.
– Фотография есть?
– Естественно. Вот, полюбуйтесь, не королева красоты, но и не Баба Яга. Она, кстати, любила фотографироваться, видно, все деньги, заработанные на панели, тратила на помаду и фотосалоны.
Чехотный посмотрел на снимок. Ничего схожего с Макаровой.
Вадик продолжал рассказывать:
– Гагаева могла возвращаться домой или автобусом, или электричкой. И так, и этак до деревни еще надо топать лесом, от автобуса – по грунтовке, от электрички – тропой. Но ее так исходили, что она как аллейка. Мы проверили: ничего похожего на захоронения не нашли. В моргах московских тоже ее не оказалось. Так что, скорее всего, уехала во Францию, на фестиваль моды, – он улыбнулся своей шутке. На руках у нее в тот день было сто десять тысяч плюс пять долларов. Тысячи – отца, доллары – ее.
Глаза Гагаевой сразу выдают болезнь – плавающие глаза, не сосредоточенные. Белые волосы. Это пока единственное, что роднит ее с Тамарой Алексеевной. Теперь надо узнать вес, рост, размер ноги, что там у нее с зубами было… Да многое надо узнать.
– Что еще в тех же числах интересного у вас было? Больше никто не пропадал?
– Нет. Ну, если не считать двух бычков из колхозного стада…
* * *
Гагаева Полина Владимировна была на два сантиметра ниже Макаровой, обувь носила на размер меньше, наверняка время от времени мучилась зубной болью: пломбированы два зуба.
Теперь эксперты должны были решить, кто же сгорел в машине. Чехотный ненавидел процедуру эксгумации тела и всю бумажную канитель, предшествующую ей.
