Текст книги "Исторические портреты"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

В конце июля миновала опасность нападения франко-испанского флота. Соединённая эскадра, приведя себя в порядок и пополнив запасы, покинула Ионические острова. Двое суток дрейфовали корабли при полном штиле в южном проливе между Корфу и Видо. Наконец ветер «пошёл» и корабли легли на курс к Мессине. В начале августа с салинга флагмана увидели клубившуюся шапку Этны. Корабли, лавируя при противных ветрах, бросили якоря на рейде Мессины. Наконец-то прибыл курьер от Суворова.

Командующий сообщал о недавних победах и просил:

«Милостивый государь мой, Фёдор Фёдорович!

Обратя теперь виды свои на Геную, выступил я теперь в поход. Мне надлежит осилить некоторыми крепостями, трудности, препоны отнимут у меня довольно времени, как и изготовление к горному походу».

Просьба Суворова была предельно ясна.

На следующий день Ушаков наставлял перед походом контр-адмирала Пустошкина. В подчинение ему выделялась эскадра из семи кораблей. Надлежало оказать содействие Суворову.

Ушаков повёл русско-турецкую эскадру в Палермо. Там ожидало подкрепление с Балтики. Предстоя ла первая встреча с Нельсоном. Царь требовал согласовать действия с англичанами.

На рейде стояла английская эскадра. Русские и турецкие корабли по сигналу флагмана становились на якорь.

При входе в Палермо адмиральскому флагу Ушакова салютовала семью залпами эскадра вице-адмирала Карцева. Неделю назад она прибыла из Кронштадта в его подчинение. На рейде находился «Фудроянт» под флагом Нельсона и другие британские корабли.

Первым на «Святой Павел» прибыл флаг-офицер Нельсона.

   – Контр-адмирал Нельсон передаёт искренние поздравления вашему превосходительству с благополучным прибытием.

Ушаков слегка наклонил голову.

   – Их превосходительство с нетерпением ждёт возможности завтра поутру лично засвидетельствовать своё уважение вашему высокопревосходительству.

Ещё до прихода в Палермо, из постоянной переписки с Нельсоном Ушаков имел твёрдое суждение о нём, не только как о моряке, но и как о человеке. Адмирал знал о тех делах, кои совершила английская эскадра в городе Неаполе, и суждение это укреплялось, а нынче и подтвердилось окончательно. Не в пользу Нельсона. Поэтому, когда на следующий день английский адмирал прибыл с визитом, Фёдор Фёдорович приблизительно предполагал, о чём и как будет идти разговор.

У трапа «Святого Павла» Нельсона и английского посланника Уильяма Гамильтона встречали командир корабля и флаг-офицер адмирала.

Худощавый, невысокого роста англичанин с чёрной повязкой, закрывающей правый глаз, и пустым рукавом, замкнутым за пояс, с любопытством оглядывался по сторонам.

В первые минуты, когда лейтенант Головачёв распахнул перед Нельсоном дверь и тот, обменявшись обычными любезностями с Ушаковым, быстро прошёл в угол каюты и стал боком к присутствующим, Фёдор Фёдорович проникся к нему состраданием. Однако по мере того как, не переставая улыбаться, Нельсон настойчиво, под разными предлогами отвергал помощь русской эскадры в овладении Мальтой, чувство это постепенно улетучивалось. Гортанным голосом, весьма резко, Нельсон произносил каждую фразу, подкрепляя её не менее энергичными движениями руки.

Нельсон довольно бесцеремонно отверг упрёки в насилиях над пленными в Неаполе, на что Ушаков ответил:

– На островах Ионических пленено российским флотом пять тыщ французов. Все они, за исключением пленённых эскадрой турецкой, отправлены в свои места. Повстанцев же мы миловали.

Ушаков встречался с Нельсоном ещё не раз, но такого накала беседы уже не принимали. Они и проходили во время деловых встреч с министрами короля, на официальных приёмах. Было окончательно решено, что соединённая русско-турецкая эскадра уйдёт в Неаполь, восстановит там порядок, высадит десант и двинется в Рим, чтобы помочь войскам короля освободить город от французов.

Но накануне выхода эскадры, 31 августа, в Палермо произошла кровавая драка между турецкими матросами, которые занимались грабежами на берегу, и местными жителями. Десятки людей были убиты... Турки взбунтовались, вместе с офицерами отказались участвовать в военных действиях и 1 сентября снялись с якоря и ушли в Константинополь. Эскадра Ушакова теперь уже не была союзной.

Англичане за спиной русских сговорились с французами в Риме о капитуляции, выпустили их с оружием и отправили в Геную, куда подходили войска Суворова. Но Ушаков получил повеление царя направить войска в Рим для помощи королю.

7 сентября русская эскадра вошла в Неаполитанский залив. На следующий день рано утром на берег свозили десант, пушки, амуницию. Для марша на Рим Ушаков выделил 820 офицеров, матросов и солдат под командой полковника Скипора.

17 сентября 1799 года отряд русских моряков выступил на Рим. Не прошло и двух дней, как Ушаков узнал о том. 30 сентября многолюдные улицы Рима впервые встречали и приветствовали русские войска. До стен Вечного города давно докатилась молва от Апконы и Бриндизи, Манфредонии и Неаполя: русские матросы благонравны и добропорядочны. Не только разбой не учиняют, но и, наоборот, щадят пленных, защищают невинных.

Впервые за многие годы римляне столь бурно выражали свой восторг иностранным войскам, глядя на стройную колонну русских моряков: «Виват, московито!» – неслось из открытых окон и с балконов. В голове отряда шли полковник Скипор и лейтенант Балабин. За их спинами в крепких руках шелестел, гордо рея на ветру, Андреевский стяг. По улицам и площадям древней столицы Италии гремела удалая русская песня, волной перекатывалась вдоль рядов ушаковских чудо-богатырей.

То было в уходящем году последнее радостное событие.

Накануне прихода в Мессину Ушаков получил императорский рескрипт: «Эскадрам забрать войска и следовать в черноморские порты». Эскадра перешла на Корфу, готовилась к возвращению в Севастополь.

Близились дни расставаний с республикой Семи островов. Благодарные жители по-разному выражали свои чувства к русским морякам и их адмиралу. На Кефалонии выбили медаль. С одной стороны был изображён Фёдор Фёдорович, а по ободу шла надпись: «Знаменитый почитаемый Фёдор Ушаков, главный русский флотоводец. 1800 г.», с другой – русские корабли и тоже надпись: «Кефалония всех Ионических островов спасителю». Жители острова Итаки также преподнесли медаль, но изобразили адмирала в образе Одиссея, который, по преданию, родился на Итаке. С Занте прислали серебряный позолоченный щит с изображением Семи конических островов.

Накануне ухода эскадры на «Святой Павел» прибыла депутация Корфу, с поклоном преподнесли шпагу, украшенную алмазами, и с надписью: «Корфу освободителю своему Ушакову». Растроганный Фёдор Фёдорович, принимая подарки, каждый раз просил о главном для него, чтобы после ухода эскадры граждане островов жили дружно, в спокойствии. Сенат Ионических островов выразил признательность за доброе управление островами:

«...Господин адмирал и кавалер Ушаков, освободитель и отец Соединённых Ионических островов, признает, что благоденствие оных зависит от точного наблюдения временной Конституции... и доказательством тому служит добрый порядок, умеренность и спокойствие, утверждённые на всех островах к общему удовольствию жителей и всерадостно восхищенных».

6 июля 1800 года крепостные стены Корфу были сплошь усеяны жителями острова.

Флагман поднял сигнал: «С якоря сниматься. Следовать за мной».

Буднично и до обиды заурядно встречал Севастополь свою эскадру после почти трёхлетней разлуки, как будто не было сражений и побед в Средиземноморье, а ведь все корабли возвратились целёхонькими. Главнокомандующий флотом, фаворит Павла I, фон Дезин благодушествовал в Николаеве, и Ушакову оставалось действовать по заведённому порядку, разоружать эскадру, приводить в порядок обшарпанные за долгие годы скитаний в чужеземных портах корабли, готовить отчёты по всем расходам и ждать своего часа. Всё решилось весной. В столице, по странной традиции, отправили на тот свет за конного царя Павла I, а новый властелин Александр I прислал командовать флотом слащавого француза маркиза де Траверсе. Адмирал Ушаков как боевой черноморский флагман в Петербурге никого не интересовал. О нём вспомнили год спустя и поручили командовать гребным флотом на Балтике, на замену Де Траверсе. Скрепя сердце Ушаков покидал Черноморский флот, становлению которого он отдал столько сил и энергии, победами которого прославил Россию. Гребной флот на Балтике давно потерял свою значимость и доживал последние годы. Новый император, Александр I, равнодушно, мимоходом, изредка вспоминал о флоте. Уже в преклонных годах Ушаков, хотя и недужил временами, изнывал от тоски по морю, но крепился. Служба в Петербурге тяготила манерами, необходимостью ловчить и приспосабливаться. А он не мог «изгибаться» и потакать начальству против совести. А тут вдруг услыхал на заседании Адмиралтейств-коллегии: «Посылка наших эскадр в Средиземное море стоила государству много, сделала государству блеску, а пользы никакой...»

В декабре 1806 года Ушаков подал рапорт об отставке, ссылаясь на «душевную и телесную болезнь, чтобы не быть в тягость службе».

Царь с издёвкой попросил министра П. Чичагова:

– Разузнай, в чём заключается его душевная болезнь.

Ушаков ответил без обиняков:

«...Не прошу я награды, знатных имён, высокославными предками вашими за службу мне обещанных... Ныне же, после окончания знаменитой кампании, бывшей в Средиземном море, честью прославившей флот наш, замечаю лишённым себя... милостивого воззрения».

17 января 1807 года он был уволен со службы «с ношением мундира и с полным жалованьем», а 4 июля последовал указ Адмиралтейств-коллегии, в котором были перечислены все его заслуги.

Вскоре обрадовала весточка из Средиземноморья. Там его питомец, вице-адмирал Дмитрий Сенявин, громил турок в сражениях.

Ушаков покуда жил в Измайловском городке, удерживало его в Петербурге стремление помочь становлению на морской стезе племяннику Ивану Ушакову. После его нелепой гибели в водах Невы Ушаков решил покинуть столицу.

Перед отъездом, 30 мая 1810 года, Ушаков собрал друзей-сослуживцев адмиралов Петра Карцева, Гавриила Голенкина, Александра Сорокина, пригласил нотариуса. Поначалу монотонным голосом нотариус зачитал составленный накануне документ, завещание Ушакова.

«Препоручая себя во власть Всемогущего Бога наследниками оного по прямой линии следующих определяю детей покойного брата моего коллежского асессора Ивана Фёдоровича сына Ушакова, родных моих племянников флота мичмана Николая Иванова сына Ушакова, Морского кадетского корпуса гардемарина Фёдора Иванова сына Ушакова и племянницу мою девицу Павлу Ивановну дочь Ушакову, которых почитаю я вместо детей моих [16]16
  «почитаю я вместо детей моих». – Ушаков не был женат, всю жизнь прожил холостяком.


[Закрыть] и о благе их стараюсь, как собственный их отец, и они... почитают меня таковым... Означенному племяннику моему флота мичману Николаю Ивановичу сыну Ушакова отдаю в вечное и потомственное его владение недвижимое моё имение, состоящее за мной в Ярославской губернии Романовского уезда в сельцах Бурнаково, в Кузине и в Дымовском...» Ещё полчаса перечислялись разные деревни близ Череповца, Рыбинска. Как положено, адмиралы скрепили документ и спросили:

   – Себе-то на пропитание чего оставил?

   – Под Тамбовом поселюсь, в Темникове, в деревеньке дяди моего Ивана Игнатьевича, которую он мне завещал.

Ушаков в 1810 году уехал в Темниковский уезд Тамбовской губернии, в небольшое имение своего дяди. Поселился он в скромном домике на опушке леса, поблизости от Санаксарского монастыря. Большую часть своего имущества он отдал своим многочисленным племянникам.

Пришлось в 1811 году наведаться в Крым по своим личным хозяйственным делам. Не удержался, побывал в Севастополе, последний раз ступил на палубу кораблей.

В своей деревне Алексеевке отставной адмирал отпустил на волю крестьян, оставив только семерых слуг. Надвигался грозный 1812 год. Ушакова дворянское собрание избрало предводителем губернского ополчения, но он, поблагодарив, отказался, слёг в постель. На его средства в Темникове открыли небольшой госпиталь для раненых, все свои сбережения в Петербурге он отдал в пользу неимущих.

Уединяясь, Ушаков всё больше времени уделяет посещению монастыря, усердно молится, жертвует деньги Темниковскому монастырю. Как вспоминал иеромонах Нафанаил:

«Оный адмирал Ушаков... знаменитый благотворитель Санаксарской обители, вёл жизнь уединённую... по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолия в монастырь к служителям Божьим во всякое время, а в Великий пост живал в монастыре в келье для своего посещения по целой седьмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неукоснительно, слушая благоговейно».

Другой современник дополнил образ жизни и облик адмирала Ушакова:

«Он довольно жил для Отечества, для службы и для славы; но бедные, пользующиеся неистощимой его благотворительностью, со скорбью и со слезами говорят: «Он мало жил для нас!» Имя адмирала Ушакова причислилось к именам знаменитых русских мореходов, а добродетели его запечатлелись в сердцах всех тех, которые пользовались его знакомством в последние годы жизни его, посвящённой Вере и благотворению».

Скончался Фёдор Ушаков в последних числах сентября 1817 года и погребён в Санаксарском монастыре Темниковского уезда. Над его могилой в ограде возвышается бюст прославленного адмирала, а рядом сооружён величественный памятный знак.

Православная церковь причислила Фёдора Фёдоровича Ушакова к лику святых Темниковского Санаксарского Богородицкого монастыря. Такой чести не удостаивался ни один флотоводец.

Потомки не забыли боевые дела Ушакова. Броненосец и крейсер «Адмирал Ушаков» бороздили моря и океаны. Указом Президиума Верховного Совета СССР 14 марта 1944 года учреждены орден и медаль Ушакова, которыми награждались офицеры и матросы за боевые подвиги.

Деятельность выдающегося русского флотоводца Ф. Ушакова явилась важнейшей вехой в истории нашего флота. Яркая личность Ушакова моряка-новатора в тактике и стратегии неизменно сопутствовали победам Черноморской эскадры над превосходящими силами неприятеля. Он умел сплотить и вдохновит!, на подвиги подчинённых офицеров и матросов. Первым из русских адмиралов, в условиях самодержавии, Ушаков проявил талант политика и дипломата в Средиземноморье. Ему также принадлежит приоритет плодотворного взаимодействия с сухопутными войсками генералиссимуса А. Суворова.

А гениальный полководец образно и по заслугам оценил деятельность своего верного товарища по оружию:

«Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом!»

Дмитрий Сенявин

очти полтора столетия родословная Сенявиных, единственная среди знаменитостей прошлого, была неразрывно связана с историей зарождения, становления и бытием Военно-морского флота России. Начало династии моряков положили при Петре I братья Сенявины: Наум, Иван и Ульян. Из них самый известный – адмирал Наум Акимович прославился в 1719 году громкой победой русского корабельного флота над шведами у острова Эзель. Дело отца продолжил сын Алексей. Он явился создателем Азовской флотилии и в чине вице-адмирала вывел первую русскую эскадру в Чёрное море...

Вице-адмирал был первым «поводырём» Дмитрия Сенявина на морской стезе.

Дмитрий Сенявин, автор примечательных «Записок», описал так свои первые шаги:

«Я родился в 1763 году, августа 6 в полдень, в селе Комлево, Боровского уезда. Священник прихода сего учил меня грамоте, а на 8-м году я читал хорошо и писал изрядно... Дядюшка мой, адмирал Алексей Наумович Сенявин, проезжая из Таганрога в Петербург, остановился в Москве. Батюшка мой находился при нем генеральс-адъютантом. Перед самым выездом их из Москвы батюшка представил меня дядюшке, я ему очень понравился, взяли меня с собой, привезли в Петербург и очень скоро определили в Морской корпус.

Первые годы учения Сенявин, несмотря на способности, попросту отлынивал, бедокурил, три года просидел в одном классе. На путь истинный его «наставил секанцами» дядя, капитан 2-го ранга Иван Сенявин. Дело пошло успешно, и в 1777 году Дмитрия произвели в гардемарины. Одно из первых его плаваний на Се вер, к мысу Нордкап, на линейном корабле «Преслава» дало хорошую закалку.

«Преслава» входила в состав эскадры контр-адмирала Степана Хметевского, которая по указу императрицы должна была пресечь действия американских каперов на торговых путях на Севере России. В начале мая 1779 года эта эскадра направилась в дальний вояж.

Чем ближе к Нордкапу, тем ярче озарялся ночью и без того светлый небосвод. Однажды в полночь, к изумлению высыпавших на бак матросов, красны и диск солнца покатился по горизонту, едва касаясь его, к востоку, а затем поднялся, отсчитывая новые сутки.

У Нордкапа Хметевский разделил эскадру и назначил каждому кораблю свою акваторию для охраны. «Преславе» выпало крейсировать к западу на меридиане Нордкапа.

Шли недели, изредка у горизонта вдали белели паруса. «Преслава» устремлялась к ним, но это оказывались обычные «купцы», направлявшиеся в Архангельск. Командир «Преславы», = капитан 2-го ранга Верх решил подняться к северу, и за неделю с небольшим «Преслава» ушла на триста миль от Нордкапа. Зачастили снежные заряды, переходящие в снегопад. Утром в Петров день на верхнюю палубу насыпало сугробы в пол-аршина. Ванты и паруса обледенели, и «Преслава» повернула обратно. За всё время крейсирования американские каперы так и не встретились. Видимо, они прознали о русской эскадре.

В начале сентября корабли собрались на назначенном Хметевским рандеву у Нордкапа. К ним присоединился отряд кораблей из Архангельска, и вся эскадра направилась в Кронштадт. Погода с каждым днём ухудшалась. Море штормило, всё время налетали шквалы. Матросам прибавилось работы, то и дело приходилось менять паруса, а главное – успевать брать рифы, уменьшая парусности. Однажды ночью крепкий норд-вест развёл крупную волну, корабли валяло с борта на борт. На рассвете, едва матросы «Преславы» успели взять марс-рифы, как налетел сильный шквал. Следом раздался встревоженный возглас вахтенного офицера:

   – На «Храбром» грот-мачту снесло!

Прямо по корме, сильно накренившись на левый борт, зарывался носом в волны фрегат «Храбрый», рухнувшая грот-мачта волочилась и била по борту, грозя проломить его. Было видно, как лихорадочно рубили ванты матросы, среди волн появлялись и исчезали упавшие за борт. Не успел «Храбрый» освободиться от сломанной мачты, как рухнула бизань-мачта, а следом оторвало и швырнуло в бушующие волны марс-рею вместе с матросами, так и не успевшими взять рифы...

Подоспевшие корабли вылавливали из воды матросов, но спасти удалось немногих. В волнах погибло сорок три человека. Хметевский приказал одному из кораблей взять «Храбрый» на буксир и отвести его на ремонт в ближайший норвежский порт, эскадра направилась на Балтику.

Во время обеда в гардемаринской каюте Дмитрий вдруг озорно выпалил:

   – В охотку бы мне побывать на «Храбром» в тот миг, когда там мачты рушились!

Гардемарины вначале опешили, а потом наперебой начали ругать Сенявина за неуместную шутку. Спор разгорелся, и на шум в каюту заглянул Верх. Узнан, в чём дело, он насупился:

– Негоже, когда товарищи в несчастии гибнут, потеху устраивать. А дабы тебе, Сенявин, в науку сиг пошло, отправляйся-ка на фор-салинг вахту нести. Авось тебя там бурный ветер развеселит!

Всё же Сенявин за время практики заслужил по хвалу, успешно сдал экзамен и в 1780 году был произведён в мичманы, первый офицерский чин.

В ту пору испанские крейсеры по королевскому указу начали перехватывать россиян у Гибралтара, в Средиземном море.

Испании сделали демарш. Императрица повелела снарядить эскадру в те края. В феврале Россия «для покровительства чести российского флага и безопасности торговли», приняла Декларацию, которую назвали «О морском вооружённом нейтралитете». Воюющим державам – Англии, Франции, Испании объявлялись российские правила «для поддержания её подданных противу кого бы то ни было».

В составе эскадры ушёл в плавание корабль «Князь Владимир», куда назначили мичмана Сенявина.

Около года «Князь Владимир» патрулировал в испанских водах, временами отстаивался в Лиссабоне. Кроме добротной морской практики Сенявин воочию знакомился с бытом и нравами европейской державы, иногда с товарищами гостил на берегу у негоциантов[17]17
  ...с товарищами гостил на берегу у негоциантов. – В ту пору, в 18 лет, Сенявин, видимо, впервые испытал чувство любви. « Были две сестры англичанки по фамилии Плиус, – вспоминал Сенявин. – Меньшая называлась Нанси, и ей было около 15 лет. Мы один другому очень нравились, я всегда просил её танцевать, она ни с кем почти не танцевала кроме меня, к столу идти – як ней подхожу или она ко мне подбежит и всегда вместе. Она выучила по-русски несколько приветливых слов, говорила мне, я на другой день, выучив по-английски, отвечал ей прилично, и мы так свыклись, что в последний раз на прощание очень скучали и чуть ли не плакали. Это ещё не всё. А будет продолжение, только не скоро, а ровно через 28 лет под конец моей молодости и при начале её старости».


[Закрыть].

По возвращении летом 1782 года мичмана Сенявина назначили в Азовскую флотилию и зачислили в экипаж корвета «Хотин». Вскоре «Хотину» призе лось доставить в Петровскую крепость крымского хана Шагин-Гирея. Там Сенявин впервые увидел князя Потёмкина.

Осенью того года Сенявин был переведён на только что построенный фрегат «Крым», а в январе 1783 года произведён в чин лейтенанта.

Образцового, расторопного офицера присмотрел младший флагман, контр-адмирал Мекензи, и Сенявин 2 мая 1783 года с эскадрой вице-адмирала Федота Клокачева вошёл в Ахтиарскую бухту. Флагман Клокачев сразу оценил Ахтиарскую гавань по достоинству. «О которой могу вам объявить, – сообщал он в письме, – подобной ещё гавани не видали, в Европе действительно таковой хорошей нет; вход в сию гавань самый лучший, натура сама разделила бухту на равные гавани, т.е. военную и купеческую, довольная в каждом лимане глубина, положение ж берегового места хорошее и надёжно к здоровью, словом сказать, лучше нельзя найти к содержанию флота места».

Вскоре Клокачев убыл в Херсон, а новый флагман Мекензи поручил своему адъютанту обустраивать гавань и порт. Томас Мекензи больше занимался личными делами, «спроворил себе дачу», балагур по натуре, он любил повеселиться. «Ко всему этому, адмирал наш, – заметил Сенявин, – очень любил давать празднества и беспрестанно веселиться, что была так же страсть его. В каждое воскресенье и торжественные дни у него обед, а ввечеру бал. Ни свадьба, ни крестины и даже похороны без присутствия его не обходились, везде он бывал, а потом все у него обедают и танцуют всегда почти до рассвета».

Все заботы по строительству порта и города Мекензи постепенно переложил на Сенявина.

Неделями без отдыха метался флаг-офицер по бухточкам и берегам. Договорился с командирами полков – на стройки стали высылать солдат в помощь матросам. Съездил в Балаклаву, подрядил тамошних мастеровых-каменщиков. Не хватало материалов – Сенявин приказал брать камень в Херсонесской бухте. Доставляли на тех же самых карбасах, которые здесь отыскали полгода назад. Мекензи обычно отмахивался от просьб своего флаг-офицера – доложить начальству о нехватке леса, камня, и тогда Сенявин сам обратился в Адмиралтейство.

Постепенно всё наладилось, и весной 1784 года Севастополь уже обозначился первой улицей с каменными домами. Слева от пристани расположились кузницы, склады, шлюпочный эллинг. Инженеры и артиллеристы полков к этому времени укрепили на мысах при входе в Ахтиарскую бухту батареи, сооружённые Суворовым для отражения возможного нападения с моря.

«Построили первую часовню «Святого Николая», – так отметил Сенявин в своих записках это знаменательное событие. – Часовня освящена 6 августа, кузница была готова в три недели, пристань сделана с небольшим в месяц, а в дом перешёл адмирал и дал бал на новоселье 1 ноября. Вот откуда начало города Севастополя».

Осенью корабли эскадры салютовали первенцу херсонских верфей, 70-пушечному кораблю «Слава Екатерины» под командой капитана 1-го ранга Марка Войновича.

Минул год. У самого входа в Южную бухту неподалёку от приметного мыска загрохотал якорь, отданный 50-пушечным фрегатом «Святой Павел». Фрегат встал на якорь лихо, без суеты и излишнего шума. Капитан 1-го ранга Фёдор Ушаков отдал команду:

– Опустить шлюпки. Экипажу дозволено на дна часа съехать на берег.

К прибывшим кораблям Мекензи относился с прохладцей. Больше занимался увеселениями и своими делами. Осенью, когда в Севастополе объявилась ревизия, посланная Потёмкиным, который с того года стал главнокомандующим нового Черноморского флота, Мекензи сразу сказался больным и устранился от проверки. Ревизия обнаружила крупные недостачи, и высочайшим повелением «главный командир» был привлечён к ответственности «за неправильное расходование казённых сумм». После этих событий Мекензи занемог по-настоящему, проболел недолго и после Рождества скончался.

Вместо него Потёмкин назначил своего протеже Войновича. Вступив в должность, Войнович хотел оставить при себе Сенявина флаг-офицером. Сенявин согласился, но попросил:

   – Ваше превосходительство, должность сия отлучила меня от службы корабельной. Посему, оставаясь при вас, желал бы предстоящую кампанию самостоятельно судном управлять.

Потёмкин сам указал на Сенявина:

   – Нынче с Константинополем сношения обретают важный смысл. Посланник наш, Булгаков, просил надёжного офицера отыскать.

Русский посланник Яков Иванович Булгаков обрадовался новому человеку из России. За двадцать лет дипломатической службы он научился с одного взгляда оценивать людей. Сенявин пришёлся ему явно по душе. За обедом он рассказывал новому знакомому о разных интригах и происках дипломатов в Стамбуле. Частенько они не ладили, но потом сходились и мирились, чтобы сообща воздействовать на Порту.

   – Но при всём том, братец вы мой, – попросту говорил посланник, – вся эта шатия – и французы, и пруссаки, и англичане – цель имеют превосходную: вредить как можно больше России-матушке.

Осенью Войнович усиленно просил вернуть Сенявина в Севастополь. Приближался момент выезда из Петербурга императрицы в путешествие по южным областям для обозрения недавно присоединённых провинций. Поездку эту с неимоверным размахом задумал Потёмкин – деньги-то из казны для него лились беспрерывным ручьём.

Едва из Херсона пришло известие, что Екатерина намерена посмотреть Севастополь и флот, как всё в Ахтиарской бухте и вокруг взбудоражилось. Командиры кораблей меняли рангоут и такелаж, шили новые паруса, заказывали новую форму для служителей. Войнович, как только появился Сенявин, вцепился в него мёртвой хваткой. Первым делом он надумал перестроить дом Мекензи под царский дворец, потом помпезно обставить встречу и сопровождение Екатерины от Инкермана до дворца.

Накануне приезда императрицы в Крым Войтовича произвели в контр-адмиралы, а Сенявин стал капитан-лейтенантом.

В жаркий полдень 22 мая 1787 года Екатерина со спутниками приехала в Инкерман. Ещё издали, спускаясь с гор, прибывшие увидели лазурную гладь громадной бухты и застывшие на рейде корабли эскадры.

У пристани, в устье Черной речки, стояли наготове катера, в парадной форме Войнович ожидал Екатерину. Милостиво подав ему руку, Екатерина легко вошла на катер. Дальнейшие события красочно описал Сенявин. «Лишь только катер государыни отвалил от берега и показался штандарт, в то самое время, со всего флота и крепостей салютовали с каждого по 101 выстрелу. Потом поравнявшись, государыне противу середины флота салютовано в другой раз, по прибытии к пристани и снятии штандарта салютовано в третий раз по столько же выстрелов. День ясный клонился к вечеру, теплота воздуха охлаждалась лёгким ветром с моря, и всё это вместе приветствовало шествие государыни наивеликолепным образом.

По прибытии её величества во дворец генерала тет, штаб– и обер-офицеры были представлены и все удостоены руки её величества. Я и капитан Mopcкой артиллерии Юхарин были в это время на корабле заняты некоторыми распоряжениями и представлялись спустя часа два особо.

Когда я целовал руку государыне, тогда князь Григорий Александрович сказал несколько слов в пользу мою. Её величество, изволило подать мне и другую руку и сказало: «Вот ему в другой раз и другая моя рука за хорошую его службу». Я не могу выразить тогдашний мой восторг, а скажу только, что все последующие мои награждения никак уже сравниться с сим не могли. В то время целование царской руки делалось с коленопреклонением, может, я и ошибаюсь, это мне казалось тогда и теперь весьма и очень хорошо». Когда сгустились сумерки, бомбардирское судно, стоящее посреди бухты, открыло ураганный огонь по укреплённому городку на Северной стороне. С третьего выстрела городок загорелся, а после пятого запылали все башни и стены. Гости были поражены меткостью канониров, а Екатерина восхитилась:

   – Передай благоволение наше Войновичу, – сказала она Потёмкину, – особливо за пальбу пушечную.

   – Канониров, матушка-государыня, меткой стрельбе обучал бригадир Ушаков, – пояснил светлейший князь. – Сей опытный капитан держится не токмо догм, а сам учиняет новизну в экзерцициях.

Минуло два месяца после посещения Екатериной Крыма, и Турция без объявления войны неожиданно напала на русские сторожевые корабли в Днепровском лимане у Кинбурна. Султан намеревался вначале расправиться с Лиманской эскадрой, а затем уничтожить другую эскадру, Войновича, в Севастополе. Но у Кинбурна десант турок был наголову разбит войсками Суворова, а накануне Потёмкин распорядился Войновичу выйти в море, искать и атаковать неприятеля. Трусоватый Войнович замедлил с выходом в море, и это привело к беде. Флаг-офицер Сенявин вспоминал:

«2-го сентября поутру вступили мы с добрым попутным ветром проворно под паруса: три 70-пушечных корабля, два пятидесяти и шесть 40-пушечных фрегатов, – всё тут, что было налицо морских наших сил. Проплыв половину расстояния, 4-го числа случились нам ветры тихие и переменные, 8-го числа в полдень мы были от Варны в сорока милях итальянских, ветер дул от W, ввечеру ветер стал крепчать и отходить к NO, а с полуночи сделался ужасный шторм от NNW.

   9 числа на рассвете видели мы только один корвет и два фрегата без мачт. В 9-м часу у нас на корабле все три мачты сломались разом, сделалась большая течь. Мы положили якорь на глубине 55-ти саженях, выдали полтора каната; якорь задержал, корабль пришёл к ветру и течь несколько уменьшилась В полдень никого от нас не было видно. 10-го течь у нас прибавилась, а 11-го числа с вечера до полуночи так увеличилась, что во все помпы, котлами и ведра ми изо всех люков едва только могли удерживать воду, и мы в это время были точно на краю погибели».

Войнович занемог и не покидал каюту. Командир флагманского корабля «Преображение Господне» капитан 2-го ранга Иван Селивачёв растерялся, и тут проявил характер флаг-офицер Сенявин, первым делом взял в руки топор и вместе с боцманом, отруби и ванты, сбросил за борт обломки мачт. Взяв в руки ушат и прикрикнув на приунывших матросов, начал черпать воду из трюма. Пристыженные матросы взялись за дело, и вскоре корабль обрёл устойчивость Приспособив запасной рангоут, поставили паруса и пришли в Севастополь. Итог похода оказался плачевным. Без боя эскадра потеряла два судна. Один фрегат погиб, а второй, линейный корабль, отнесло к Босфору, и турки его пленили.