Текст книги "Руины стреляют в упор"

Автор книги: Иван Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Особенно подтягивался и настораживался он при встрече с полицейскими постами и патрулями. Ни одного лишнего слова не срывалось с его губ, ни один мускул на его круглом личике не выдавал внутреннего напряжения. Смотрел Саша в глаза полицейским открыто, смело, не моргая, отвечал на все их вопросы бойко, решительно, не задумываясь, но коротко, скупо.

– Куда прешься? – хватал его за воротник полицейский.

– Пусти, дяденька, домой иду, – пытался он выскользнуть из цепких лап.

– Где живешь?

Саша называл деревню, расположенную километрах в пятнадцати – двадцати от Логойска. У него на всякий случай даже бумаги были за подписью старосты деревни. Не теряя времени, он вытаскивал из кармана свой мандат и показывал полицаю.

– Зачем в город приходил?

– Тетка у меня здесь есть, к ней приходил.

– Где живет твоя тетка?

Саша называл один из адресов, где его, в случае надобности, могли бы признать за племянника.

Не заметив ничего подозрительного в этом худом, наивном мальчике, полицейский отпускал его. Вырвавшись, Саша, с виду спокойно, шел дальше. А мальчишеское сердце наполнялось гордостью при одной мысли о том, что взрослые, серьезные и смелые люди идут по его следу. Комиссар отряда товарищ Макаренко не каждому поручает такое ответственное дело!

Говоря Крыживцу, что он исчезнет на некоторое время, Балашов ничего не выдумывал. Действительно, горком предложил ему целиком отдаться делам подполья. Их уже набралось много.

На железнодорожном узле работала группа военнопленных. Измученные, обессиленные, они мечтали только о том, как бы вырваться на волю и снова взяться за оружие. Железнодорожники постепенно сошлись с ними, сблизились.

– Хлопцы, помогите убежать! – просили пленные рабочих. – Ведь вы здешние, знаете и дороги и леса. Нам только бы добраться до леса да кое-какое оружие добыть...

Сначала подпольщики не открывались, отвечали неопределенными обещаниями. Но вот от Славки поступил приказ готовить наиболее надежных к побегу, – делать это с большой осторожностью, чтобы не завалить дело.

– Скорей бы только, – просили пленные. – Нас могут внезапно вывезти в Германию. Мы уже и сухарей сберегли...

Голод грыз их исхудалые тела, и все же пленные откладывали часть своих мизерных пайков, чтобы продержаться некоторое время после бегства. Люди жили надеждой... Неужели друзья-железнодорожники не помогут им вырваться из этого пекла и стать в строй народных мстителей?..

Балашова отозвали с работы, чтобы ускорить побег пленных. К нему пришла смуглая Леля – хозяйка квартиры, в которой жил Казинец, и сказала:

– Славка дал нам одно поручение. Пошли.

Они уже хорошо знали друг друга, поэтому Апанас Балашов не стал допытываться, куда его позвали. Оделся и пошел за Лелей, на некотором расстоянии от нее. Пришли на улицу Мясникова, неподалеку от Дома правительства. Остановившись на секунду, Леля сделала Балашову знак рукой, чтобы подождал, а сама исчезла в подъезде.

Апанас начал медленно ходить по тротуару. Далеко от подъезда, куда нырнула Леля, не отходил, но и не останавливался возле него. Нужно было остерегаться, чтобы не нарваться на шпика. Однажды он уже стоял под дулами автоматов, знает, что это такое...

...Случилось это еще в первые дни оккупации Минска. Немцы приказали Балашову вести состав в Борисов. Доехали до станции Минск-Восточная. Состав остановился, но локомотив, конечно, работал. Фашистский надзиратель, стоявший рядом, не знал, как устроен тормоз на наших паровозах.

– Поехали! – приказал он Балашову.

Манометр показывал полное давление, а поезд стоял. Перевел реверс и раз, и другой, и третий – ни с места. Фашистский контролер то на приборы глянет, то к колесам кинется – ничего не понимает.

– О, доннер веттер! – выругался он и стукнул прикладом автомата о стенку будки.

В этот миг Балашов неуловимым, но резким движением снял тормоз. Паровоз рванулся изо всей силы, и гитлеровец стукнулся головой о стенку. Где-то затрещал, заскрежетал металл, поезд помчался вперед.

– Хальт, хальт, русиш швайн! – заорал гитлеровский надсмотрщик.

Поезд остановился возле небольших кустиков. Но это был уже не состав, а половина его. Вторая половина, оторванная, осталась по инерции на месте.

Сзади к паровозу бежали с автоматами гитлеровцы, сопровождавшие состав. Они что-то злобно кричали, размахивали оружием.

«Ну, будет сейчас...» – подумал Апанас.

Поговорив о чем-то между собой по-немецки, они приказали Балашову идти вперед, к кустам, а сами наставили на него автоматы.

«Вот и отгулял я на белом свете...»

Согнувшись, будто держа на плечах непосильную ношу, он шел навстречу смерти.

Сзади послышался окрик. Приказали идти назад, к поезду. На душе стало легче: «А может, передумают, не застрелят?» Около паровоза дали в руки лопату и приказали:

– Копай! Здесь мы тебя пуф-пуф!

Уже надвинулась ночь. Под тусклыми огнями красных фонарей песок, который Балашов неторопливо выбрасывал из ямы, казался окровавленным. Нога вяло нажимала на лопату. Железо громко скрежетало о камни, скользило по ним, не хотело лезть в землю.

Когда яма была выкопана по колено, гитлеровцы неожиданно приказали:

– Бери зубило, молоток и ремонтируй! Не отремонтируешь – капут!

Провозился всю ночь.

– Нужно бросить оторванные вагоны и ехать дальше, – предложил Балашов.

– Работай, а то яма готова!..

На рассвете взяли сцепку, закрепили кое-как за буферный брус и поехали в Борисов.

Ехали чуть не ощупью.

Движение на этой линии было задержано.

Так начал Балашов свою полную тревог и опасностей жизнь подпольщика. Теперь у него уже был какой-то опыт. Научился не только смотреть смерти в глаза, но и обманывать смерть.

...Минут через двадцать из подъезда показалась Леля. Двое дюжих парней тащили за ней санки с большим узлом. По сигналу Лели Балашов подошел к ним.

– Берите и везите, – тихо сказала она. – Для пленных...

Те двое вернулись, а он потащил. Леля проводила его до Западного моста, потом также отстала. Одному тащить было тяжело: местами на мостовой не было снега, и санки с грузом скрежетали по камням. Пока добрался до Вирской улицы, даже вспотел.

Там встретили свои люди. Втащили груз на второй этаж, развязали. Из-под одеяла на пол вывалились шапки-ушанки, перчатки, белье, бинты, медикаменты. Все это Славка с помощью подпольной организации гетто собрал для пленных, которые готовились убежать в лес.

Кузнецов тут же приказал Балашову отнести медикаменты в депо и раздать пленным, подготовленным к побегу.

Как раз начался обеденный перерыв. Идти обедать и пленным и рабочим было некуда. С их пайками – ничтожными кусочками хлеба или сухарей и совсем крохотными ломтиками твердого, состоящего из одних сухожилий мяса – расправиться можно было самое большее за пять – десять минут. А тут целый час отдыха. Пленные незаметно группировались возле железнодорожников-подпольщиков, готовые в любой момент по их команде рвануться или в бой, или из города. Они жадно ловили каждое слово Нитиевского, Девочко, Шкляревского. Балашов быстренько рассовал всем по карманам бинты, медикаменты и приказал беречь пуще своего глаза.

– Нам это не легко достается, каждая крупинка лекарства на счету, – предупредил он. – Если кто не сбережет, пусть не рассчитывает на дальнейшую нашу помощь.

– Зачем об этом говорить, сами понимаем, – отозвались пленные. – Но когда все же выведут нас отсюда? Мы готовы в любой момент придушить конвоира...

– Не в конвоире дело, – ответил Балашов. – Нужно будет – придушите. А относительно отправки в лес ждите приказа. Видите, готовимся. Одежду уже имеем, а оружие еще нужно искать. Если вам что попадет под руку – не упускайте случая, все прячьте: нож, пистолет, винтовку, еще лучше – автомат. Все пригодится.

Да, трудней всего было добывать оружие. Балашов всегда удивлялся, как это Славке удавалось достать столько пистолетов, автоматов, гранат. Всякий раз, когда из леса приходил маленький связной Саша, Славке сообщали об этом, и он давал адреса, где хранилось оружие для тех, кто идет в партизаны.

Сам Апанас также ходил в Старосельский лес, на то место, где в первые дни войны шли бои красноармейцев с фашистами, и принес оттуда несколько неисправных пистолетов и гранат-лимонок. Сколько поработать пришлось, чтобы отыскать их! А здесь – пистолеты целыми дюжинами...

А разве все знал Балашов? Откуда он мог знать, что совсем недавно из квартиры комсомолки Лиды Драгун, которая жила на Надеждинской улице, представитель отряда Владимира Ничипоровича Иван Рябышев забрал целый ящик гранат и мешок медикаментов и перевязочного материала, пишущую машинку, много бумаги, теплую одежду и даже листовки, напечатанные подпольщиками. А сколько оружия и медикаментов регулярно отправлялось в отряды Воронянского, Ничипоровича и во многие другие отряды, которые опирались на минское подполье! Горком действовал неутомимо, энергично, но тайно.

Особенно много одежды, медикаментов и продуктов собирал Казинец в гетто. Там была крепкая партийная группа во главе с Михаилом Гебелевым и Григорием Смоляром.

Всего этого Балашов не знал, ведь он был только исполнителем распоряжений горкома. Но и то, что приходилось ему видеть, удивляло молодого хлопца. Какой силой нужно обладать, чтобы даже в жутких условиях фашистского гнета и преследований иметь такое влияние на людей и пользоваться их беззаветной поддержкой! А над тем, что сам он рискует жизнью для общего дела, Балашов как-то не задумывался. Ведь иначе и быть не могло!

Только успел он распределить медикаменты и одежду, как получил новый приказ: перенести оружие с Брилевской улицы на западную окраину Минска, откуда пленные будут пробираться к партизанам. Перед самым выходом из города они вооружатся и тогда смелей пойдут к своим.

Как всегда, Апанас надел рабочую одежду, натянул на плечи спецовку-бушлат, прицепил на рукав рабочую повязку, взял сигнальные флажки, а в карман сунул пистолет и нож. Шел на явочную квартиру не торопясь, зажав под мышкой флажки. Так ходят на работу и с работы все железнодорожники.

На явочной квартире уже ждали его. Обменявшись паролями, хозяин и Апанас пошли в небольшой хлев. Разбросав стружки, обрезки досок и разное тряпье, хозяин вытащил тяжелый ящик.

– Вот они, забирай!

В ящике лежали лимонки-гранаты. Апанас расстегнул бушлат и начал нанизывать гранаты на пояс. Пять, десять, пятнадцать... Ремень, застегнутый на последнюю дырку, еле выдерживал такую тяжесть.

– Хватит, – сказал хозяин, – а то еще оборвется, наделаешь беды. Лучше другой раз придешь или кого другого пришлешь по этому паролю.

– Ничего, ремень солдатский, должен выдержать, – успокоил Апанас.

Запахнувшись бушлатом, он пошел к Юбилейной площади. От нервного напряжения сильно захотелось курить, а в кармане ни крошки махорки. Уже на Бетонном мосту глянул вниз, на Суражский рынок, и не вытерпел: «Пойду куплю курева. Это же недолго...»

Шумливый, горластый рынок кишел людьми. Они сновали взад и вперед, кричали, торговались, ругались и божились, расхваливая свои товары. Какой-то парень совал под нос Апанасу поношенные ботинки и клялся, что лучших ботинок во всем Минске не найдешь и стоят они очень дешево. Но Апанас отмахнулся от него и окинул взглядом ряды, где мог быть табак. В дальнем углу, возле забора, увидел махорку. Протиснувшись туда, выбрал пачку, спросил цену и свернул цигарку. Махорка была хорошая. Заплатил деньги и еще не успел положить махорку в карман, как его сильно толкнули и на базарной площади загудело:

– Полиция! Облава!

Сначала Апанас совсем растерялся. Ноги будто приросли к земле. Но спустя мгновение инстинктивно бросился он в сторону Суражской улицы. Туда стремглав, толкая друг друга, мчались все, кто только мог бежать.

Никогда не думал Апанас, что базарная площадь такая большая: бежал, бежал, а ей все конца не было. Перед глазами мелькали прилавки, брошенные с перепугу товары, куски бумаги, тряпки... Все это сливалось в одну серую массу и летело ему навстречу.

А сзади раздавались, словно подстегивая бегущих, женский крик, мужская ругань, визг поросят, кудахтанье кур.

Только добежал до забора, отделявшего рынок от Суражской улицы, как нечаянно стукнулся о чью-то широкую спину и получил хорошего тумака сдачи.

– Чего прешься на человека? – рявкнула на него бородатая пасть.

Связываться еще с этим типом в такой момент было бы совсем глупо, и Апанас кинулся в сторону, стараясь быстрей пробраться к забору. Но оттуда, от высокого забора, навстречу мчались ошалелые беглецы с криками:

– На Суражской полиция! Рынок окружили!

Что делать? Куда деться? Снова помчался к рынку.

На глаза попалась уборная, и, не задумываясь, он забежал туда, заперся. Сердце лихорадочно колотилось. Что же делать? Отбиваться гранатами и отстреливаться? Нельзя, погибнет много невинных людей. Это вызовет у населения не сочувствие, а негодование. Отдать оружие полицаям? Ни в коем случае. Выбросить все в уборную? А что скажут товарищи, как потом смотреть в глаза Славке? С таким трудом добыты гранаты и пистолет...

Невольно осмотрел себя. Под бушлатом гранаты совсем не видны. Рабочая повязка на месте, и флажки не бросил в суматохе. Паспорт и аусвайс в кармане. Даже махорка не рассыпалась.

А что, если?..

И он пошел. Решительным, смелым шагом шел прямо на полицаев, которые группой стояли около ворот, ожидая, пока ошалелая от страха толпа не поймет, что она окружена.

Приближаясь к воротам, Апанас становился все спокойней и спокойней. Не то что ему было менее боязно. Страху, пожалуй, еще прибавилось. Но это уже был не тот звериный страх, который гонит жертву на охотника и который заставил Апанаса сломя голову лететь к забору. Теперь он уже шел на риск с открытыми глазами. Нервы были собраны в кулак. Сердце билось так, что, казалось, его удары могли услышать враги. А они стояли и внимательно смотрели на Балашова. Среди них выделялся длинный широкоплечий офицер в высокой серой шапке. Он, видно, только что опохмелился: от него несло сивушным перегаром. Балашов рассыпался перед ним мелким бисером:

– Пан начальник, я – железнодорожник. Выскочил на минуту с работы, купить махорки... Вот видите, даже закурить не успел... А вот мой аусвайс, паспорт... Через пять минут отходит поезд, мне нужно торопиться... Пропустите, пожалуйста...

Офицер тупо глядел на документы, на махорку, бросил взгляд на рабочую повязку. Секунды тянулись очень долго. Что взбредет ему в пьяную голову? А что, если скажет отойти туда, где уже стояли несколько задержанных? Стрелять сразу или подождать, пока поведут? Однако офицер кивнул в сторону улицы:

– Иди, не шлындай в рабочее время...

У Балашова заняло дух от радости.

– Спасибо, пан начальник, – поклонился он и трусцой пустился к товарной станции. Добежал до железнодорожной больницы и только оттуда потихоньку направился на явочную квартиру. Но сердце долго не могло утихомириться.

Серебрянкой называли район за Червенским рынком, где жила Лида Драгун. Почему Серебрянкой? А кто его знает. Ну, скажем, Комаровка так называлась потому, что выросла она на болоте, над которым некогда тучами вились комары; Слепянка когда-то выделялась своими убогими, подслеповатыми хатами, Сторожевка получила свое название, видимо, еще в древние времена, когда здесь выставлялись сторожевые дозоры. А вот название Серебрянка объяснить трудно. Может, потому назвали ее так, что украшали этот район серебристые тополи, а может, когда-то Свислочь была здесь чистая, как серебро, и щедро бросала отраженные от воды солнечные лучи на прибрежные дома. И уже никак нельзя подумать, что жители Серебрянки ходили в серебре и золоте...

На руках у Лиды Драгун совсем маленький ребенок. Куда подашься с ним? Не возьмешь же в одну руку ружье, на другую сына и не пойдешь воевать. Но и стоять в стороне, забиться в свой угол она не могла, сердце не позволяло. Город постепенно поднимался на врага. Руины стреляли в упор, жгли фашистов огнем листовок, рвали минами. Полиция безопасности и СД, которая в первые месяцы рассчитывала на спокойное, привольное житье, бросалась из одного конца города в другой, надеясь напасть если не на самих подполыциков, так хотя бы на их след, а в крайнем случае – найти изменников, которые пролезли бы в подполье. Активным подпольщикам нужно было хорошо скрываться. На долю Лиды Драгун и выпала задача спасать их от фашистских когтей.

Однажды, еще в конце августа, в квартиру Драгун кто-то постучал.

– Лида, открой, – сказала мать.

– Кого это несет к нам? – насторожилась Лида. – В такое время не каждый гость к столу.

Открыла дверь – и растерянно отступила в сторону. Перед ней стоял невысокий человек в заплатанной одежде и хитро усмехался в густую бороду.

– Пожалуйста... – несмело предложила она бородатому пройти в переднюю комнатку.

– День добрый в хату, – знакомым голосом, чуть заикаясь, поздоровался человек.

– Ай, дядя Арсен, – обрадовалась Лида. – Вот не ждала... Так вас же мать родная не узнает...

– Насчет матери не знаю, а вот если ты не узнала – это хорошо. Значит, я очень изменился, так и нужно было. Даже в дом не хотела пускать...

– Нет, – оправдывалась Лида, – я просто растерялась...

Встречались они последний раз перед войной. Лида не знала, куда забросили ее родственников бурные волны событий.

Едва Арсен Викентьевич Калиновский поздоровался со всеми в квартире и сел возле стола, как в дверь опять постучали. Лида снова вышла и вернулась с пухленькой беленькой девчиной, которая бросила на Арсена Викентьевича любопытный, чуточку насмешливый взгляд. На пунцовых губах ее вспыхнула невольная улыбка. Видно, девушке почему-то показалась странной широченная борода на еще моложавом лице Арсена Викентьевича.

– Знакомьтесь, – сказала Лида. – Это моя подруга Валя Соловьянчик. Живет в соседнем доме. А это мой дядя...

Лида не знала, можно ли назвать имя Арсена Викентьевича. Помолчав немного, сказала:

– Дядя Арсен.

Пожимая руку Вале, Арсен Калиновский внимательно к ней присматривался: можно ли говорить при ней открыто или нет? Взгляд у нее смелый, решительный, держится свободно – видно, не из пугливых... Но вид бывает обманчив. На лбу ведь не написано, что на душе у человека. Поэтому спросил осторожно:

– Ну, так как, девчата, живете?

– Как горох при дороге, – первая ответила Валя. – Не живем, прозябаем.

– А как бы вы хотели жить?

– Удивительный вопрос, – снова не стерпела Валя. – Сразу на него и не ответишь. Хотели бы жить лучше. А как лучше – сами не придумаем. Может быть, посоветуете?

– Нужно подумать, – не то отказался посоветовать, не то пообещал Арсен Викентьевич. Чуть помолчав, добавил: – Я советчик не очень сильный, но знаю людей, которые могут кое-что подсказать.

Девчата загорелись:

– Дядя Арсен, познакомьте нас с ними...

– Ого, какие вы быстрые! Так с налета и познакомить. Серьезные дела таким образом не делаются, дорогие вы мои. Выдержку нужно иметь и осторожность.

– Вы не бойтесь ее, – догадалась Лида, показывая на Валю. – Мы все равно что одна душа: я ей доверяю, как себе, а она – мне. Мы ведь комсомолки...

– Арсен Викентьевич, эта девушка надежная, – вступила в разговор Лидина мама. – Мы ее хорошо знаем.

– Ну, если так, то познакомлю. Но сначала давайте договоримся между собой. Не согласитесь ли вы работать в городском комиссариате? Ну, хотя бы в заявочном бюро.

– Почему это вы, дядя Арсен, начали заботиться о заявочном бюро? – настороженно спросила Лида.

– Не о бюро забочусь, а о наших делах. Нам нужны там свои люди. И документы получать оттуда, и людей своих устраивать... Одним словом, дело ответственное. Если боитесь – сразу скажите. Предупреждаю, жизнью придется рисковать... И не только своей жизнью...

Лида посмотрела на маленького сына, который сладко спал в люльке, причмокивая надутыми губками. Видно, одно мгновение она колебалась, а затем решительно махнула рукой:

– Согласна.

– И я согласна, – поддержала ее Валя.

– Тогда пойдем, я познакомлю вас с интересными людьми.

– Иди, Валя, одна, мне сейчас сына кормить. Потом вместе сходим. Хорошо?

Сразу же из квартиры Драгунов Арсен Калиновский и Валя Соловьянчик пошли на Комаровку.

Добраться туда можно было только пешком. Многие улицы были загромождены камнем, узенькие тропинки, проложенные пешеходами, причудливо вились между кварталами руин. Около двух часов добирались Калиновский и Соловьянчик на улицу Чернышевского.

Володя Омельянюк ждал их. Арсен Викентьевич предупредил его, что придет, возможно, не один, а с молодой женщиной, если удастся склонить ее на подпольные дела. Он имел в виду Лиду Драгун. Саша Макаренко, присутствовавший при их разговоре, сказал:

– Если девушка наша, то уговаривать не придется, сама схватится за поручения, а если фифа какая-нибудь, лучше не связываться... Нужно хорошо подумать, стоит ли рисковать.

– Я знаю ее, – возразил Арсен Викентьевич. – Она моя родственница, племянница жены. Только одно нехорошо – у нее маленький ребенок...

И вот теперь Арсен Викентьевич привел девушку. Володя удивился: у такой молодой и уже ребенок. Ему и в голову не могло прийти, что Калиновский приведет другую девушку.

– Знакомьтесь, Володя, это Валя, – представил он гостью. – Думал с одной Лидой договориться, а тут и она очутилась. Обе хотят помогать нам...

Володя придирчиво оглядел девушку и остался весьма доволен. Она произвела на него впечатление не только своей привлекательной внешностью. Как-то сразу они почувствовали уважение друг к другу. Валя видела перед собой еще молодого, но серьезного, рассудительного человека, который чувствует тяжесть ответственности не только за себя и свои действия. Он вдумчиво расспрашивал ее о довоенной жизни, о родителях и родственниках, о любимых книгах и кинофильмах. Она отвечала на все его вопросы искренне, без кокетства, словно они были уже давно знакомы и встретились здесь, чтобы вспомнить пережитое. Сама, не ожидая вопросов, она рассказала, как пыталась пробраться на восток, как фашистский десант пулеметами и автоматами погнал таких, как она, обратно в Минск. Видно было, что он хорошо понимал и ее переживания, и ее настроение и всей душой сочувствовал ей.

– Вот и хорошо, что Арсен Викентьевич познакомил нас, – сказал Володя. – Я не сомневаюсь, что вы обо всем рассказали искренне. Каждый из нас пережил нечто подобное. Но нам жить одними горькими или сладкими воспоминаниями нельзя. Там, за линией фронта, теперь каждый гражданин спрашивает себя: что я сделал для победы над врагом? Этот же вопрос ставим и мы перед собой. Одними ахами да охами дело не поправишь. Мы также должны бить врага. Вы готовы к этому?

– А что я должна делать?

– Арсен Викентьевич, видимо, кое-что уже сказал вам?

– Да, он сказал, чтобы мы устраивались в городской комиссариат и обеспечивали своих людей документами.

– Правильно. Пока что и этого с вас хватит.

– А это и не так уж мало, – послышался у нее за спиной незнакомый хрипловатый голос.

Валя быстро оглянулась. Она не слыхала, как из другой комнатки тихо вышел высокий, худой, белесый человек и стал за ее спиной. Его появление не удивило ни Володю, ни Арсена Викентьевича, поэтому испуг Вали сразу же исчез, человек, видно, свой.

– Знакомьтесь, – сказал Володя, – это Сергей, офицер. Мы помогли ему выбраться из лагеря военнопленных, а вы помогите сделать ему хорошие документы.

С той поры они много раз встречались то на квартире у Володи, то у Лиды Драгун, то у Вали Соловьянчик. Сергей перебрался жить на квартиру Драгунов. Туда стали заходить и другие офицеры, которым удалось выбраться из лагеря военнопленных. В скором времени Сергей (Антохин), Рогов, Белов и некоторые другие офицеры создали так называемый Военный совет партизанского движения. Они наладили связь с подпольным горкомом партии. Сарай, который стоял сразу же за домом № 14а по Надеждинской улице, превратился в склад. Это отсюда Иван Рябышев забрал впоследствии ящики с гранатами и много другого оружия для партизанского отряда Ничипоровича. Сюда часто приезжал и Саша Макаренко.

Как-то уже зимой на квартиру к Вале пришли сразу Володя Омельянюк, Вася Жудро, Саша Макаренко. Зашли сюда и Сергей с Роговым. Саша рассказывал о боевых делах своего партизанского отряда.

Когда Арсен Калиновский переступил порог, Саша говорил о самом напряженном моменте стычек с немецким гарнизоном в одной деревне на Логойщине.

– Комендант совсем не ожидал нашего нападения, – взволнованно рассказывал партизанский комиссар. – Часовых мы сняли тихо, ножами, без единого выстрела, когда герр комендант сидел за столом над доброй закуской. А мне почему-то хотелось самому расправиться с комендантом. Уж очень он вредный был, сам расстрелял многих наших людей. Мне очень хотелось увидеть, как он будет смотреть в глаза своей смерти...

Саша снова переживал все, что случилось с ним недавно в доме коменданта немецкого гарнизона. Черные глаза комиссара горели огнем, на худом цыганском лице выступили желваки. Сам того не замечая, он выговаривал некоторые слова с украинским акцентом. Всегда, когда он волновался, он переходил на родной язык.

– Я первый вскочил у хату. Дывлюсь, а він лыпае на мэнэ вачыма, как тот трус на удава... Рот разинул, як халяву... А потом, вижу, рукой тянется к пистолету, что лежал рядом на лавке... А сам от страха глаз от меня не может оторвать. А я на него лезу, вплотную подошел и пистолет в самое пузо ему наставил. «Руки вверх!» – приказываю. А они у него дрожат... трясутся. И даже, не при женщинах будь сказано, нехороший запах пошел по комнате. Но вдруг откуда у него храбрость взялась: как рванется к пистолету! Да только не успел. Я всадил ему в пузо всю обойму...

Арсен Викентьевич молча наблюдал, какое впечатление рассказ комиссара произвел на присутствующих. Володя, Вася, Валя, Лида смотрели на Сашу с восхищением, гордостью и уважением. На губах рыжеватого Рогова играла чуть заметная ироническая улыбочка: загнул, дескать, хлопец, но ему и простить можно, молод еще... Нигде так не врут, как на войне да на охоте...

В комнате некоторое время царила тишина. Все были под впечатлением того, что рассказал Макаренко. Потом Лида спохватилась:

– Вот хорошо, дядя Арсен, что вы зашли! Мы посылали за вами человека, и напрасно – никого дома он не застал...

– Срочное что-нибудь?

– Очень. Вас ищет СД. К нам приходили за адресом, но мы вашу карточку еще раньше уничтожили, как вы нам тогда посоветовали. В некоторых карточках наших людей адреса перепутали, вписали разрушенные дома. Пусть ищут под руинами...

– Да, дело серьезное, – в раздумье проговорил Арсен Викентьевич. – Что-то пронюхали, гадюки. Но что?

– Вам снова нужно менять квартиру, – посоветовал Володя Омельянюк. – Перебирайтесь в этот район, на Серебрянку. Вас здесь не знают, будет безопасней. Хорошие знакомые есть здесь у вас?

– Есть. Пусть и жена сюда перебирается, а то и ее схватят. Передайте ей, пожалуйста...

– Обязательно передам, – ответил Володя. – Видно, гестаповцы серьезно берутся за нас, принюхиваются к нашим следам... Нужно принимать меры. Девчата, снова придется вам поработать. Необходимо менять документы. Достаньте побольше чистых паспортных бланков. И печати...

– Сделаем.

Недалеко от Вали Соловьянчик, на Оранжерейной улице, жили Герасимовичи. Отец – инженер, надежный человек, сын Борис только что окончил среднюю школу. И вот у этого самого Бориса настоящий талант обнаружился: такие печати делал – не отличишь от немецких. Из бильярдных костяных шаров мастерил. Герасимовичи всегда помогали, если кому-либо нужны были документы. Давая согласие оформить документы, Лида имела в виду Герасимовичей.

– Очень хорошо, – похвалил Володя. – И помните – побольше бланков... Кстати, еще одна просьба. Попробуйте достать хороший план города Минска.

– Это уже трудней... – На молодом, красивом лице Лиды сбежались морщинки. – Мы видели план только у шефа. В столе прячет, под замком...

– А может, попробуете?..

– Посмотрим. Если выпадет подходящий момент – попробуем.

И они сдержали слово. Шеф им доверял. Молодые красивые женщины совсем не напоминали ему опасных большевиков, ведущих беспощадную борьбу против фашистских властей.

«Что нужно таким вот слабым существам? – думал шеф. – Нежность, мужская ласка, ну и деньги, конечно, прежде всего деньги, чтобы приобретать разные там финтифлюшки».

Разговаривают его подчиненные всегда с легкомысленно-беспечным видом, тема разговора одна – о нарядах. С особым удовольствием, даже наслаждением обсуждают они вопросы, связанные с разными там горжетками, жабо, плиссе, гофре и сотнями других, бог знает каких вещей...

Этих особ, конечно, нечего остерегаться. И он не остерегался. Выходя из кабинета, часто оставлял ключи на столе. Улучив удобный момент, Лида взяла ключи и приготовила оттиски на воске. Николай Герасимович по отпечаткам сделал новые ключи и передал их Лиде.

В тот день Лида и Валя пришли на работу минут на двадцать раньше обычного. Валя осталась в коридоре, а Лида зашла в кабинет, открыла стол шефа, взяла план Минска и спрятала его за пазуху. Впервые в жизни ей приходилось брать без разрешения чужие вещи. Как это страшно! Сердце колотилось, – казалось, готово было выскочить из груди. Она сама не помнила, как заперла стол и вышла из кабинета.

Шеф почему-то не сразу заметил, что план исчез. Когда спохватился – только развел руками и глубоко задумался. Девчата незаметно следили за ним. Они видели, что в нем происходит какая-то борьба: он то встанет, чтобы куда-то идти, то снова сядет за стол. Видно, ему хотелось сообщить о пропаже в СД, но кто знает, что могут подумать гестаповцы... Еще, чего доброго, самого загребут...

Когда они остались втроем, шеф погрозил пальцем Лиде и Вале.

– Доиграетесь, шельмы!

– О чем вы, пан шеф? – с невинным видом глядя ему в глаза и томно растягивая слова, спросила Лида.

– Разве не знаете, о чем?

– Ей-богу, нет, пан шеф. Кажется, все делаем как следует. Ни одной ошибки не допустили в бумагах... Не знаю, может, у Вали какая ошибка произошла, а у меня, ей-богу, все хорошо...

– И у меня все правильно...

– За такие ошибки головы рубят, – сказал шеф и, со злостью стукнув ящиком стола, повернул ключ и вышел. Девчата переглянулись: куда его понесло? Хотя бы не пошел заявлять... А если и так, все равно никуда не денешься. Нужно ждать, что будет.

Через полчаса шеф пришел один. Наверно, ходил прогуляться, злость и тревогу свою развеять. Ну, пронесло на этот раз!

Придя домой, Лида сказала Вале:

– Нет, так больше не будем делать. В другой раз он обязательно донесет на нас в СД. Я вот что придумала: у меня есть хороший знакомый, он работает в гидрометслужбе. У них там разных карт – хоть гать гати. Как я это раньше не вспомнила? Нужно сказать об этом дяде Арсену или Володе...