Текст книги "На далеких рубежах"
Автор книги: Иван Гребенюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)
Иван Гребенюк
НА ДАЛЕКИХ РУБЕЖАХ
Часть первая
СТАРТУЮТ ИСТРЕБИТЕЛИ
Глава первая
Теплоход «Юг» уходил в свой очередной рейс.
Из репродуктора, установленного над капитанским мостиком, доносились прощальные звуки вальса. Они пролетали над гранитной набережной, волнами перекатывались через дома-великаны и постепенно затихали в улицах и переулках большого города.
На палубе, слегка опираясь локтем на фальшборт, стоял летчик в звании майора и с грустью наблюдал за толпой провожающих. У него не было здесь родных и знакомых. Никто не помахал ему с берега рукой, никто не пожелал счастливого плавания.
Майору Поддубному на вид можно было дать лет двадцать шесть – двадцать семь. На самом деле ему исполнилось тридцать. Годы майора скрадывала стройная фигура, гладко выбритый подбородок, худощавое лицо, на которое еще не успело наложить свой бронзовый отпечаток южное солнце.
Год назад летчик окончил военно-воздушную академию. Потом служил в Заполярье, командовал эскадрильей, а теперь ехал в Н-ский авиационный истребительный полк на должность помощника командира полка по огневой и тактической подготовке.
Когда теплоход отошел от берега и развернулся, летчик спустился в свою каюту, открыл иллюминатор и в последний раз окинул взглядом город, амфитеатром лежавший над бухтой. Правее морского вокзала, как табун жирафов, толпились портальные краны. Некоторые из них неуклюже поворачивались, еще более напоминая этим живые существа.
Это был торговый порт. За ним, насколько хватал глаз, изгибался серый берег, острым серпом врезающийся в светло-зеленый простор моря.
На горизонте сгущалась мгла. Исподволь отступала береговая черта, а затем постепенно исчез и город: казалось, он ушел куда-то под воду.
Летчику припомнилась недавняя встреча с генерал-майором авиации Щукиным.
…Открылись массивные, обитые дерматином двери. Яркая ковровая дорожка вела от порога через весь кабинет к столу, за которым сидел генерал. Его официальная и строгая фигура вынудила летчика как-то сразу подтянуться. Расправив грудь, он зашагал твердо и уверенно.
Рядом с генералом стоял начальник отдела кадров, пожилой лысый подполковник с папкой под мышкой. Генерал неторопливо перелистывал какие-то бумаги, аккуратно делая на них пометки толстым красным карандашом.
«Мое личное дело просматривает», – догадался летчик. Остановившись, он представился.
Командующему, наверное, пришлись по душе выправка офицера, четкость в словах, скупость в движениях. Генерал приветливо протянул руку и предложил сесть.
– Удовлетворены новым назначением? – спросил командующий, внимательно разглядывая сквозь очки майора.
– Вполне, товарищ генерал!
– Отдаленность, пустыня не пугают вас?
– Никак нет, товарищ генерал. Еду охотно.
– Что за причина?
– О своем будущем командире полковнике Сливе наслышан. Боевой командир.
– Вы с ним знакомы? – живо заинтересовался генерал.
– Нет. Мы никогда не виделись. Но он во время войны командовал полком, который считался лучшим в дивизии. Говорят, слава о нем гремела на весь фронт. Я считаю для себя большой честью…
Летчик вдруг заметил на лице генерала неудовольствие и запнулся на полуслове. Наступило неловкое молчание.
– Ну, ну, я вас слушаю, майор, – сказал генерал, но тут же заговорил сам: – У вас, однако, острый глаз. Я еще ничего не сказал, а вы уже насторожились. Собственно говоря, это неплохо. Ну что ж, можете ехать. Документы я подписал. Желаю вам успеха. Но имейте в виду – нелегко вам придется: там, в полку, старая слава никак не уживается с новой. Но, судя по вашим аттестациям, думаю, что вы справитесь. Откровенно говоря, это мое личное решение – послать вас к полковнику Сливе.
Генерал проводил летчика к двери.
– Твердо запомните правило: строгая методическая последовательность в учебном процессе летчиков и непримиримая борьба против шаблона и послаблений. Не забывайте: вы помощник командира полка. От вас будет зависеть многое. Если что – обращайтесь ко мне непосредственно. Я даю вам такое право, товарищ майор.
– Благодарю, товарищ генерал!
– Всего хорошего.
Этого короткого разговора с генералом было вполне достаточно, чтобы понять: дела в полку Сливы идут неважно.
Что же произошло? Такой заслуженный, боевой командир и не справляется с боевой учебой?
…Теплоход шел уже в открытом море, оставив позади себя опаленные солнцем острова, как вдруг кто-то с силой рванул дверь каюты. На пороге встала фигура летчика с погонами старшего лейтенанта. Летчик был в белом кителе. С его моложавым лицом совершенно не вязались рыжеватые усики и бакенбарды. Небрежно швырнув на свободную верхнюю полку свой чемодан, он расстегнул воротник и только тогда увидел в каюте старшего офицера.
– Здравия желаю, товарищ майор! – козырнул старший лейтенант, слегка покачиваясь. Как видно, он был основательно навеселе.
– Здравия желаю.
– А я только что отобедал в ресторане и никак не соображу, где моя каюта. А она вон где оказалась. Вы, случайно, не в Кизыл-Калу держите курс? Так будем знакомы: старший летчик-истребитель Филипп Кондратьевич Телюков.
– Очень приятно! – майор протянул руку. – Поддубный Иван Васильевич.
– Весьма приятно. Так разрешите узнать, я угадал?
– Угадали: еду в Кизыл-Калу.
– Откуда?
– В данное время из Москвы.
Телюков поглядел на майора, как на обреченного.
– И вам, значит, не повезло, – сказал он и покачал головой.
– Не повезло?
– Приедете – сами убедитесь. Каракумы! Царство мертвых песков! Вторая Сахара.
– Вы ведь служите, как-нибудь и я привыкну.
– Мы, товарищ майор, закалены, – ответил Телюков задорно. – С нами вы себя не сравнивайте. Вот наглотаетесь песка, этак с полпудика проглотите, тогда узнаете, как себя человек в пустыне чувствует. Да еще если скорпион или фаланга ужалит, тогда…
Телюков запнулся и нахмурился, вспомнив, вероятно, нечто еще более неприятное, чем укус фаланги.
– Понимаете, товарищ майор… – сказал он с кислой миной на лице. – Есть у нас такой майор Гришин. Штурман. Кроме того, он временно исполняет обязанности заместителя командира полка по летной части. Так вот этот майор вкатил мне в аттестацию, будто я, старший лейтенант Телюков, недисциплинированный летчик. А полковник Слива взял да и подмахнул аттестацию. Быть бы мне уже командиром звена истребителей, так вот аттестация ни к черту! А уж сколько он, Гришин, записал на мой счет предпосылок к летным происшествиям – самый опытный бухгалтер и тот бы запутался! Бывало, чуть-чуть выше дозволенного выровняешь самолет на посадке – готово: предпосылка! Низко выведешь самолет при стрельбе по наземным целям – предпосылка к катастрофе. Эх, да что говорить! Как-то я на повышенной скорости рулил ночью по аэродрому – хлоп – предпосылка!
Телюков вынул сигарету, эффектно щелкнув серебряным портсигаром.
– А знаете, товарищ майор, в чем тут заковыка? Боится Гришин. Аварий боится! Сам летает, как пуганая ворона, и другим не дает развернуться. Боится! Так и глядит, кого б из летчиков прижать. И доприжимался: полк наш – худший во всей дивизии. Вот как! – Он хлопнул кулаком по тумбочке. – Так я, понимаете, товарищ майор, чтобы пощекотать нервы Гришина, поставил такую «свечку» над аэродромом, что ого-го! От земли – прямо в стратосферу! Ей-богу! Двигатель тянет, как зверь! А на сей раз пошел на бреющем. Лечу, а впереди горы, а в горах ущелье. Я – в ущелье. Только скалы мелькают слева и справа. Оператор радиолокатора передал на КП, что я в горы врезался. Ан не! Телюков всех истребителей-перехватчиков с длинным носом оставил. Так вы думаете, меня похвалили? Черта с два! Стружку с меня сняли!
– Не знаю, как вы там летали синим, но за «свечку» и эксперименты в ущелье я бы тоже взыскал с вас: отстранил бы от полетов, – заметил Поддубный.
Телюков вспыхнул:
– Меня? Меня отстранили бы?
– Обязательно, – подтвердил майор и раскрыл книгу, давая этим понять, что разговор окончен.
Телюков, однако, не унимался.
– Меня? Меня, говорите? – Он вытянул шею и стал похож на раздраженного гусака.
– Именно вас!
– Ого-го! А известно ли вам, товарищ майор, что лучше меня никто во всей дивизии не летает? Я летаю днем и ночью, в облаках и за облаками, в тропосфере и в стратосфере!
– Постойте, постойте! Почему же у вас на кителе знак летчика второго класса?
Телюков заметно смутился, покраснел.
– Да потому, что никто не принимает на первый. А я сдал бы зачеты. Ей-богу, сдал бы! Хоть сейчас! Обидно только, что аттестация плохая. Говорят, и капитана не дадут, стань я даже сверхклассным. А летаю, как комета! Я летчик-истребитель! Понимаете, товарищ майор? Давай мне скорость, чтобы консоли крыла трещали. Практический и даже динамический потолок давай! Тучи подавай. На десятом небе настигну вражеский самолет и не отстану, пока не вгоню его в землю, в пески. От меня, товарищ майор, сам черт не удерет – это я вам говорю от чистого сердца.
Поддубному наконец наскучило бахвальство летчика, к тому же он не очень трезвого.
– Я вам советую лечь и выспаться, – сухо сказал он.
– Вы, наверное, думаете, что я все это сочиняю? – с обидой в голосе спросил Телюков. – Хвастаюсь? О нет! Вы сами увидите. Я полагаю так: летчик, да еще истребитель, должен быть во! – он показал большой палец.
– Скромностью, говоря откровенно, вы не отличаетесь.
Телюков обидчиво пробормотал что-то себе под нос и начал расстегивать китель.
– Спать так спать. Признаться, я нагулялся по городу в ожидании, пока это корыто отправится в свой очередной рейс.
За ночь теплоход пересек море, вошел в узкий, видимо, неглубокий залив. Справа лежал серый холмистый берег, слева тянулась голая, желто-белая песчаная коса. На горизонте виднелся порт и железнодорожная станция Кара-Агач. Горсточка домишек лепилась к черным скалистым горам.
Вода в заливе стояла на диво белая, будто ее разбавили молоком. Казалось, теплоход не плывет, а скользит по зеркальному льду. Это впечатление еще больше усилилось оттого, что было свежо; море дышало утренней прохладой.
Стоя на палубе после душной каюты, майор Поддубный полной грудью вдыхал свежий воздух. Немного погодя он спустился вниз и разбудил своего спутника.
– На горизонте появился Кара-Агач. Вставайте, позавтракаем.
Телюков сладко потянулся и мгновенно соскочил с полки. Сказалась привычка военного человека, который не разминается долго после сна. Минута – и он уже фыркал, расплескивая воду над белым умывальником; мускулы так и играли под шелковой сеткой-тенниской, обнажавшей упругие загорелые плечи. Вытершись полотенцем, он тщательно пригладил бакенбарды, причесался, надел китель.
– Тяпнем по сто? – подмигнул он, когда они уселись в ресторане за стол.
Майор отрицательно покачал головой.
Телюков пожал плечами: «Мол, воля ваша, а я опохмелюсь». Но, поразмыслив, водки не заказал. Кто его знает… Майор… Значок академии… Летчик первого класса. Такой, безусловно, может быть начальником в полку. Да и не маленьким.
– Вы к нам на постоянно или, быть может, на практику? – как будто между прочим спросил Телюков.
– Помощником командира по огневой и тактической подготовке.
Так и есть, начальник!
Телюков с опаской стал припоминать свой вчерашний разговор. Все, о чем он говорил, – сущая правда. Вот только насчет лучшего летчика в дивизии сболтнул лишнее. Через край взял… И дернула же его нелегкая! Сам на себя возвел поклеп. И сколько раз давал зарок… Хорошо еще, если майор смолчит, а то не успеешь опомниться – разнесет пьяную болтовню на смех людям, и начнут потешаться в полку: «А ну-ка, Филипп Кондратьевич, ведь ты – первый ас в дивизии…»
Стыдно, хоть сквозь землю провались! Поразмыслив, Телюков сделал вид, что решительно ничего не помнит. Выпил лишнего, вот и ляпнул… С кем такого не бывает?..
Пока офицеры завтракали, теплоход пришвартовался к деревянному причалу. Спустили трап. На палубу поднялся врач – проверить, нет ли больных. Таковых, очевидно, не оказалось. Пассажиры хлынули на берег. Там их ожидали грузовые и легковые автомобили, ишаки, верблюды. Среди столь разнообразного транспорта сновали люди в европейских и азиатских костюмах; там и тут маячили островерхие шапки казахов, тюбетейки туркмен и туркменок, среди пестрой одежды которых преобладала красная расцветка.
Телюков слегка коснулся локтя майора:
– Вон впереди нас дочь командира полка. В соломенной шляпке, видите? Учится в институте иностранных языков на английском факультете. Едет, наверное, в гости. Вот хорошо! Полковник, значит, вышлет на станцию «Победу», и мы доберемся в полк с комфортом.
В соломенных шляпках ехало много девушек. Поддубный так и не разобрался, которая из них дочь командира полка.
Телюков, ловко лавируя между пассажирами, которые устремились на берег с чемоданами, корзинами, свертками, с детьми на руках и за спиной, пробился вперед и сразу затерялся в людском потоке. Поддубный увидел его уже на берегу, в обществе обладательницы соломенной шляпки. Обрадованный встречей, он увивался возле студентки, очевидно предлагая ей свои услуги. А она, стройная, с горделивой осанкой, стояла несколько смущенная, держа в руках небольшой чемодан и, как видно, не собиралась передавать свою легкую ношу офицеру.
– Сюда, товарищ майор! – окликнул Телюков.
Поддубный приблизился к ним.
– Познакомьтесь, товарищ майор. Дочь нашего командира полка.
– Очень приятно, – поздоровался Поддубный, назвав себя.
– Лиля, – сказала девушка и, вскинув ресницы, поглядела на офицера веселым взглядом.
«Ишь какую дочь вырастил полковник», – подумал Поддубный.
– Вот так бывает, – с досадой сказал Телюков. – Плыли на одном теплоходе и не видели друг друга… Правда, я почти все время спал. Набегался по городу, устал…
«Да и водка затуманила глаза», – внутренне усмехнулся майор.
Втроем они направились к железнодорожной станции, находившейся у подножия обрывистой высокой скалистой горы.
Оказалось, что поезд в Кизыл-Калу будет нескоро. Чтобы сократить время, вещи пришлось сдать в камеру хранения и пойти осматривать город.
А он оказался вовсе не таким уж маленьким, как выглядел издалека. Между горами лежало широкое ущелье, и по нему тянулась асфальтовая улица с домами европейского типа. Попадались дома трех– и четырехэтажные. Магазины с красивыми вывесками, фонари с электрическими плафонами, чугунные ограды, легковые автомобили – все подчеркивало, что это город, а не только порт и железнодорожная станция. У подножия горы стоял довольно большой дом с вывеской «Гостиница».
Они вышли на базарную площадь. Торговля шла преимущественно морской продукцией. На столах грудами лежали раки, шевеля клешнями. Поражала дешевизна: ведро раков – один рубль. По вашему желанию их здесь же на базаре сварят, бросив в кипящий котел, под которым все время поддерживается огонь. Сизый дым вился над чайной. В ней русские, казахи, туркмены пили чай. Одни сидели за столами, а другие – на коврах, скрестив ноги.
Телюкову отлично был знаком этот приморский городок, и он взял на себя роль экскурсовода. Водил своих спутников по улицам и переулкам, пока они не очутились перед рестораном.
– Зайдемте, ведь вы, Лиля, не завтракали?
– Да нет, что вы! – смутилась студентка.
– Идемте, Лиля! – настаивал Телюков.
Лиля нерешительно взглянула на майора, как будто спрашивала его согласия.
– Зайдемте, Лиля, если уж нас так настойчиво приглашают.
За стойкой, заставленной батареями бутылок, стоял молодой армянин-буфетчик. Увидев офицеров с девушкой, он поспешил к ним, подвел к столу и взялся сам обслуживать клиентов.
– У нас есть все, што душа угодно, товарищи офицеры, – с апломбом заявил буфетчик. – Кавказ был? Шашлык ел? Ест шашлык. Люля-кераб ел? Ест люля-кераб. Коньяк – да? Вотка – да? Сухое вино – да?
– А чай или кофе есть? – спросил Поддубный.
Буфетчик разочарованно развел руками.
Телюков, слушая названия блюд и напитков, чувствовал себя, как на именинах. К сожалению, за столом сидел старший, поэтому приходилось сдерживаться.
– Три порции люля-кебаб, бутылку портвейна, пирожные, – заказал Поддубный.
– Зелень – да? – холодно спросил буфетчик.
– И зелень, – уныло подтвердил Телюков, видя, что с майором не очень-то разгуляешься.
Заказанного ожидали недолго. Люля-кебаб оказался вкусно приготовленным, его ели с аппетитом. От выпитого вина у Лили раскраснелись щеки, глаза заблестели – голубые, чистые, как летнее небо после дождя. Постепенно исчезло напряжение, которое ощущала девушка в обществе молодых людей. Она обратилась к майору по-английски, зная, что теперь все офицеры, прибывающие из академии, владеют иностранными языками.
– О, да у вас акцент истого англичанина! – заметила Лиля.
– Пять лет изучал, ничего нет удивительного. Кроме того, квартировал у преподавателя английского языка.
– Вы в Москве учились?
– В Москве.
– А я никогда не была в столице. Так хочется побывать!
– Еще успеете.
– Вы, значит, к нам прямо из академии?
– Нет, год служил на севере.
– Ого! Прямо из льдов – в горячие пески! – Лиля поглядела на него с сожалением, а может быть, ему это просто показалось.
– Да неужели здесь так плохо?
– Где?
– Ну у вас, в Кизыл-Кале?
– К сожалению, ничего привлекательного. Пустыня. Куда ни глянь – пески да пески. Лежат барханы, как застывшее, мертвое море. А жара! Порой дышать нечем.
То, о чем рассказывала девушка, подтверждала ее внешность. Миловидное лицо и красивые, словно точеные, руки покрывал ровный темно-бронзовый загар, который, быть может, лег еще с детства. Ее можно было принять за цыганку, если б не светлые, прямо льняные волосы да слегка подведенные черные брови. Одним словом, сразу было видно, что она южанка, на внешности которой, пожалуй на всю жизнь оставила свои следы знойная пустыня.
– Тяжелый климат, – продолжала рассказывать студентка. – Моя мама все время болеет. Вот и сейчас еду, чтобы навестить ее. Сердце у нее слабое. А на днях получила письмо – с температурой лежит.
Телюков тем временем снова наполнил бокалы:
– Пожалуйста, Лиля! Прошу вас, товарищ майор!
Лиля лишь пригубила вино.
– Боюсь, голова закружится, а ехать ведь еще порядочно.
– Не волнуйтесь, Лиля, довезем! – сказал Телюков, осушив свой бокал.
В девять вечера сели в поезд. Ехали в мягком вагоне. Телюков усердно ухаживал за дочерью полковника. Перед посадкой он раздобыл в киоске целый ящик минеральной воды с куском льда поверх бутылок. Вряд ли он стал бы это делать, не будь с ними Лили. Встреча эта была для него более чем приятной.
Некоторое время поезд шел вдоль берега моря, огибая залив. Легкие волны набегали на пологий берег и, отхлынув, оставляли на мокром песке кружевную пену. Вдали виднелся какой-то мрачный, черно-бурый полуостров, на котором одиноко высился маяк.
Постепенно море отступало. Поезд врезывался в бесконечные пески.
Поддубный часто выходил в тамбур покурить, побыть наедине с самим собою. Думал о том, как-то встретит его командир полка, как вообще сложится служба на новом месте.
Лег спать поздно. Ночь была темная. Поезд остановится на минуту-две и идет дальше. Смотришь в окно добрый час и не увидишь огонька. Черно за окном.
Пустыня.
Глава вторая
Вот наконец и Кизыл-Кала.
Но где же станция?
Утро, а тут хоть глаз выколи. Песчаный буран замутил все вокруг. Тусклое, едва различимое, светит солнце, матовое, какое-то лиловое. На него можно смотреть простым глазом, не прикрываясь светофильтром.
В вагоне, еще задолго до Кизыл-Калы, Поддубный слышал от пассажиров про ветер-афганец, налетающий из Афганистана; он вздымает тучи пыли, наметает высокие барханы. Сквозь чугунный грохот вагонных колес слышно было, как шумела и завывала стоголосая пустыня. Но все это блекло перед тем, что встретило пассажиров при выходе из вагона! Будто кто-то без конца швырял горсти песку в глаза – на тебе, человек добрый, получай! Прошли всего каких-нибудь сто метров, а песок уже отвратительно хрустел на зубах, набивался в уши, ноздри, сыпался за воротник…
– И часто здесь такое бывает? – спросил Поддубный, когда нашли наконец вокзал и очутились в пустом душном зале.
– Не забывайте, мы в царстве песков! – воскликнул Телюков с какой-то неуместной патетикой. – Это Каракумы!
Поставив свой и Лилин чемоданы, он отправился на поиски машины.
– А вас, Лиля, не пугает это пустынное царство?
Девушка была закутана в пыльник и в ответ только улыбнулась сквозь очки-консервы.
«Вот какую жену надо искать офицеру, который вчера наблюдал полярное сияние, а сегодня – песчаную бурю», – невольно подумал майор, вспомнив о своей бывшей знакомой – Римме, которая наотрез отказалась ехать с ним из Москвы. – Такой ничего не страшно.
Машину на станцию почему-то не выслали. Что же делать? Телюков снова ушел и вернулся минут через пятнадцать.
– Вот что, – сказал он, стряхивая с себя песок. – На аэродром идет специальная машина, цистерна. Есть одно место в кабине. Либо вы, Лиля, поезжайте, либо я поеду и вышлю за вами «Победу» или что уж там дадут, коль замело дорогу.
Телюкову явно хотелось показать Лиле свою услужливость.
– Поезжайте вы, – решила Лиля.
– Разрешите, товарищ майор?
– Поезжайте, а мы здесь подождем.
Телюков уехал на попутной машине. И прогадал. Не прошло и пяти минут, как появился шофер командира полка – рядовой Челматкин. Он был без головного убора и, увидев майора, остановился в смущении:
– Вот беда – забарахлил мотор; вылез я из машины, а ветер раз – и сорвал панаму. Я вдогонку – да куда там! Оттого и задержался. Вы уж не взыщите, товарищ майор, да и вы, Лиля. Такая неприятность! – жаловался шофер. – Это у меня уже вторую панаму уносит. Третьей, пожалуй, не дадут, скажут в вещевом отделе – статьи на буран не предусмотрено…
– А вы бы спустили подбородочный ремешок, – заметил офицер.
– В том-то и горе, товарищ майор! В общем, говоря правду, ворон считал…
Челматкин – молоденький, белокурый, с нежным, как у девушки, лицом солдат, видимо, глубоко переживал свою оплошность. Это ведь не шутка – потерять панаму. Без головного убора и солдат не солдат. Да и старшина не похвалит!
– Я узнаю у начальника вещевого отдела, если можно будет, как-нибудь добудем вам панаму, – пообещал Поддубный.
Водитель повеселел:
– Спасибо вам, товарищ майор. Да у меня и деньжата есть. За наличный… лишь бы согласились выписать.
Ехали с включенными фарами, чтобы не столкнуться с какой-нибудь встречной машиной. Лиля расспрашивала шофера о домашнем житье-бытье. Челматкин отвечал, не поворачивая головы:
– Полковник провел к своему коттеджу водопровод, и теперь мы каждый вечер поливаем деревья. А они уже, ого, как выросли. Чисто в роще дом стоит!
– Мой отец, – пояснила Лиля, обращаясь к майору, – большой любитель природы. Он развел вокруг коттеджа рощу и требует, чтобы каждый офицер сажал деревья и смотрел за ними.
– И растут они здесь?
– Еще как! Была бы вода! Говорят, что в этой земле и спичка пустит ростки, только поливай…
– Откуда же здесь вода?
– С гор. Она стекает по трубам, а чтобы не испарялась – трубы проведены под землей.
– Интересно. Но этот буран…
– Ничего! Побесится и утихнет.
«Победа» неслась по гладкой накатанной дороге. Кое-где путь пересекали свеженанесенные гребни. Врезаясь в них, машина петляла, резко сбавляя скорость. Несколько раз Лиля стукалась головой о плечо офицера, невероятно при этом смущаясь.
– Ой, простите, товарищ майор, – говорила она, покрываясь румянцем.
Вскоре въехали в улочку, вымощенную булыжником. В стороне, будто тени, выступали из песчаной мглы косяки крыш и высокие глиняные ограды. Навстречу попадались солдаты в панамах и в противогазах со спущенными за пазуху трубками. Очевидно, солдаты пользовались лишь масками, чтобы прикрыть ими лицо.
– Это уже Кизыл-Кала, – сообщил водитель.
Свернув вправо, машина выскочила на косогор и резко затормозила.
– Штаб полка, – сказал Челматкин и, протянув руку поверх спинки сиденья, распахнул заднюю дверцу.
Тут произошла сцена, которая немало удивила и Лилю и водителя. К машине подбежал дежурный по полку техник-лейтенант Максим Гречка. Присмотрелся к пассажирам и выпалил во весь голос:
– Здравия желаю, товарищ майор! – по произношению в нем сразу можно было узнать украинца.
– Максим, ты?!
– Да я ж, Иван Васильевич!
– Каким ветром занесло тебя сюда, старина?
– Таким, что и вас!
Офицеры схватили друг друга в объятия, и если бы на них в эту минуту поглядел кто-либо посторонний, то подумал бы – они борются.
Гречка обернулся к водителю и, сыпя вперемежку русские и украинские слова, коверкая их на свой лад, говорил:
– Катай ко мне на квартиру! – А майору сказал: – Сегодня воскресенье, в штабе никого. Поехали ко мне, Иван Васильевич! Вот так встреча!
Шофер закрыл багажник. Греча сел в машину. Взбудораженный радостной встречей, он не разглядел как следует сидящей рядом девушки и обратился к ней:
– А мы с вашим мужем в летном училище встречались. Я механиком был там.
Лиля вспыхнула:
– Да вы что, товарищ Гречка!..
Гречка в недоумении захлопал своими маленькими, добрыми глазками:
– Ой, товарищ Слива… простите меня. Вот так встреча! А вы, товарищ майор, неужто все не женаты? А я давно. Уже и сынка имею. Такой потешный хлопчик. Петрусем назвали. Ох и встреча!
Техник-лейтенант Максим Гречка, как и все его однополчане, жил в деревянном стандартном домике, который перекочевал сюда с севера в разобранном виде.
В комнатах полутемно. Окна наглухо завешены, узенькие щели с трудом пропускают свет. Пахнет сухими сосновыми досками и пылью, от которой здесь во время бурана нет никакого спасения.
Гречка жил один. Жена и сын гостили у бабушки Петруся на Житомирщине. Месяц как уехали. Но отсутствие хозяйки ничуть не отражалось на домашнем уюте этого дома. Гора подушек на кровати покрыта кружевной накидкой. На столе – белоснежная скатерть, книги в полном порядке стоят на этажерке, посуда аккуратно сложена в буфете, флакончики и разные безделушки расставлены на маленьком столике перед зеркалом – во всем чувствовалась заботливая рука. Здесь сказывалась профессиональная привычка авиационного техника. Он никогда не оставит самолет, не приведя его в полный порядок. Если возьмет какой-нибудь инструмент из сумки, обязательно после работы положит его на место, да еще и проверит, не осталось ли где отвертки, ключа в кабине или в каком-нибудь отсеке. Забыть в самолете инструмент – это авария. Так и дома: ложась спать, а утром просыпаясь, Гречка, в силу привычки, тщательно проверял, чтобы все лежало на своем месте. Так и сохранялся в квартире порядок, раз навсегда заведенный хозяйкой.
Техник согрел на примусе воду и предложил гостю «хоть трошки смыть с себя проклятущий песок». И пока гость приводил себя в порядок после дальней дороги, хозяин вышел куда-то и вскоре возвратился, нагруженный свертками.
На столе появились колбаса, консервы, сыр.
– Вот это встреча так встреча! – повторял Гречка, хлопоча у стола и весь сияя от радости.
Стены в комнате увешаны многочисленными фотографиями и репродукциями картин. Рассматривая их, Поддубный натолкнулся на карточку, где был снят с Гречкой у самолета. Сразу же всплыли в памяти незабываемые дни, проведенные в училище.
Аэродром. Снег, мокрый дождь. Инструктор подводит курсанта Поддубного к самолету: «Вот ваш боевой конь. А это – механик, сержант Гречка» – и показывает на неказистого, низенького авиационного специалиста. Не успел инструктор отойти, как сержант бодро козырнул: «Товарищ курсант, самолет к вылету готов!»
Это прозвучало тогда несколько иронически. Ведь механик не мог не знать, что курсант еще самостоятельно не вылетал ни разу.
Теперь Поддубный не помнит, что сказал тогда механику в ответ на рапорт. Но запомнилось другое: не было случая, чтобы механик своевременно не справился с подготовкой самолета. Он был очень трудолюбив, старался изо всех сил. Бывало, козырнет и улыбнется. Из глаз так и брызжет жизнерадостность и довольство: «Поглядите, какой я молодец!»
Когда Поддубный совершил первый свой самостоятельный полет на боевом самолете, Гречка тепло поздравил его.
Однажды на аэродром прибыл фотокорреспондент газеты. В каких только позах не фотографировал он Поддубного – отличника учебы. И в кабине, и на плоскости крыла, и в фуражке, и в шлемофоне. Гречка и лестницу подставил, и трап подстелил корреспонденту. С полуслова понимал, что и где надо сделать. Но корреспондент был недогадливый. Курсанта фотографирует, а механика как бы не замечает. Гречка не вытерпел, обратился к летчику: «Пусть же и меня щелкнет хоть разок!» И дождался. Так появилась фотография, красующаяся теперь на стене в рамочке, как самая дорогая реликвия.
В школе состоялся выпуск. Летчики и механики расстались. И вот встретились снова. Да еще где – в песках Средней Азии!
– Вот это встреча! – твердил свое не на шутку взволнованный Гречка. – Как только пришло извещение, что к нам едет майор Поддубный, я сразу догадался, что это вы. Так и вышло! Садитесь, пожалуйста, к столу. Угощайтесь. А я пойду: дежурство у меня.
В который раз он уже собирался идти, но все возвращался, не доходя до порога.
– Вот встреча, а, товарищ майор?
– Идите, идите, Максим, вы ведь дежурите.
Вероятно, от любимой девушки ему было легче уйти. Вернулся, как только сдал дежурство. Очень обиделся, увидев непочатую бутылку вина.
– Спасибо, Максим, но я ведь не пью, – ответил майор на упрек.
– Э нет, Иван Васильевич, так не годится! Впрочем, вы завсегда были какой-то странный, – говорил Гречка. – Иные курсанты, бывало, в субботу на танцы спешат, а вы – за учебник тригонометрии – как сейчас помню. Посмеивались тогда над вами! Не раз я слышал: «Академиком хочет стать Поддубный!» А вы и в самом деле готовились в академию. Так сказать – политика дальнего прицела.
– Это правда, я еще тогда мечтал об академии. Учиться военному делу – так учиться настоящим образом надо, как говорил Ленин. И еще помните, как в летной школе инструктор любил говорить: «Хочешь жить – одолей врага, победи его, уничтожь. А для того, чтобы побеждать – учись!»
Собравшись с мыслями, Поддубный продолжал:
– И теперь наших летчиков надо учить так, чтобы они не воображали, будто врага можно закидать шапками. Военная наука – это наука особая. Тут учись и закаляй себя.
– Так вы же и научились по-настоящему: закончили академию. А выше академии нема ничего.
Поддубный улыбнулся:
– Наивный вы человек, Максим!
– А-а, понимаю! В академии вы приобрели теоретические знания, а теперь вам нужны практические. Сейчас вы помощник командира, а там и командиром полка станете. А дальше, гляди, и на дивизию посадят.
– Тот не солдат, кто не думает быть генералом, – сказал Поддубный.
– Вы уж будете, – подхватил Гречка. – В этом я уверен. Из академии – прямой путь в генералы.
– Суть не в личной карьере, Гречка. Тут надо смотреть куда глубже. Осуществилось то, что много лет назад предвосхитил наш великий ученый Константин Эдуардович Циолковский. Наступила эра аэропланов реактивных. Вы поймите, Максим, вникните хорошенько. Ведь это не просто взять да заменить на самолете поршневой двигатель двигателем реактивным. Это – переход авиации к новому высшему качеству. Ученые открыли новые законы аэродинамики. Конструкторы создали новые аэродинамические формы. Все новое.
