Текст книги "Конец фирмы Беняева (Записки следователя)"
Автор книги: Иван Василенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
В двенадцать часов дня к Беняевым кто-то громко постучал.
Открыв дверь, мы увидели Заровского.
– О, заходите, заходите. Мы вас ждем. Что у вас в портфеле? – улыбнулся Запара.
Заровский, поняв ситуацию, хотел бежать, но дверь уже была заперта. В портфеле у него оказалось двадцать пар кожаных подошв фабричной рубки.
– Откуда у вас подошвы? – спросил я.
– Нашел, гражданин следователь. Нашел, и все тут. Слыхал, Беняев принимает, вот и принес. Не думайте, что я вор. Давно завязал. Вот вам крест! – торопливо закрестился он.
Я распорядился отправить его в камеру предварительного заключения.
Не прошло и часа, как в дверь снова постучали. Явился новый слуга Беняева – Симахин из Павлограда.
С ним разговор был коротким. Симахин сознался во всем. Он сапожник. В течение трех лет покупал у Беняева мягкую и жесткую кожу. Подтверждая свои показания, Симахин выложил на стол триста сорок рублей.
Я позвонил старшему следователю прокуратуры Карпову и попросил его подробно допросить Симахина, а затем выехать с ним в Павлоград и произвести у него обыск.
Только под вечер мы закончили обыск дома Беняева. Необходимо было еще осмотреть подвал, чердак и сарай. Чтобы ускорить обыск, я решил разгруппировать участников обыска. Запару с одним понятым послал на чердаке производить обыск, Чуднова с другим понятым – в подвале, а я с третьим понятым стал осматривать сарай.
Сарай был превращен в мусорную свалку. Под самое незастекленное окно навалены кучи хлама.
– Здесь и смотреть-то нечего, – шепнула мне понятая.
– Папенька давно собирается ломать сарай, да все руки у него не доходят, – сообщила Мальвина, следуя за нами.
Я же не мог повернуться и уйти. Внутреннее чутье останавливало меня. Поднял палку и стал ковыряться в мусоре.
– Что вы там ищете? Не золото ли? – с ехидной улыбкой спросила Мальвина.
Не обращая на нее внимания, я поднимал тугие, сбитые временем пласты мусора. Внезапно наткнулся на бережно упакованный бумажный тюк. Разрезав, веревки, вытащил оттуда пачку пятидесятирублевок.
– Ха! – сверкнула на меня глазами Мальвина. – И везет же вам. Если бы я знала, давно бы этот мусор перерыла.
– А теперь нам придется вычищать ваши авгиевы конюшни, – усмехнулся я и, позвав милиционеров, предложил вытащить весь хлам из сарая. Таким образом мы еще обнаружили более восемнадцати тысяч рублей.
Обыск уже подходил к концу, и мне пришла в голову мысль еще раз на всякий случай пройдись по комнатам дома. Первым делом подошел к роялю и обратил внимание на то, что одна его ножка по цвету не совпадала с другими: была не черной, а фиолетовой.
Наклонившись, я стал тщательно ее рассматривать.
– Что, снова клад нашли? – тенью за мной ходила Мальвина.
– Клад не клад, а ножку придется отвинтить, – уверенно усмехнулся я.
– Ну, это уже безобразие! Не дам портить инструмент! – встала на дыбы Мальвина.
К ней подключился Беняев.
– Не волнуйтесь, граждане, – успокоил их Запара. – Мы все сделаем аккуратно.
Рояль подняли и повернули боком, я повернул ножку вправо, и она отсоединилась.
Мои подозрения оправдались. Фиолетовая ножка легко снималась и развинчивалась, в тайнике ее хранились золотые монеты.
– Мы и не знали, – в один голос заявили Беняевы. – Купили рояль лет тридцать тому назад. Видимо, владелец спрятал.
Из боковины рояля я вытащил связанные в рулон куски белой бумаги и газеты, которые использовались для снятия индивидуальных мерок с ноги заказчиков. Каждую мерку сопровождала фамилия заказчика.
– Доказательства сами лезут нам в портфель, – подмигнул мне Чуднов.
– Но ведь это делалось в трудные годы немецкой оккупации, – с обидой произнес Беняев.
– Что вы говорите, гражданин Беняев. Взгляните-ка на газеты! – возразил Запара.
Действительно, газеты были за последние три года.
– Что же здесь удивительного? – упирался Беняев. – Приходится подрабатывать на кусок хлеба.
– А кожтовары где берете? – спросил Запара.
– На рынке, милый человек. Там их хоть пруд пруди. Вот там бы следовало вам тряхнуть хорошенько, а над бедным стариком грешно глумиться.
– Время приспеет – тряхнем, – пообещал Запара.
Составив соответствующий документ об обыске, мы арестовали Беляева.
…В камере Беняев вел себя неспокойно: вскакивал с кровати, бегал из угла в угол, потом снова укладывался, часами лежал с закрытыми глазами, бормоча что-то себе под нос. То становился в угол и, постанывая, начинал молиться. Потом садился на кровать и, загибая пальцы на левой руке, перечислял своих старых одесских дружков, тех, кого сам обманывал, и тех, кто его обманывал.
Время шло. Стены камеры не расступались по мановению волшебной палочки, и Беняев притих, впал в задумчивость.
О чем он думал? Строил планы своего освобождения? Или вспоминал прошлое, те времена, когда ему впервые так повезло…
Только началась война, его повесткой вызвали в военкомат. Не пошел. Лег в больницу. Сумел добыть справки о болезни. Явился на комиссию жалким, корчась от боли.
– Печень у меня, – стонал, закатывая глаза.
– Хворь другая у тебя, – улыбнулся один из членов комиссии. – Но все-таки придется еще раз проверить.
Анализов проверять не довелось. Немец подступал к городу. Наши войска отошли. Город словно вымер.
А Беняев ожил. Мотался с женой по магазинам, тащил мешками соль, спички, консервы – все, что на глаза попадало.
Когда порядком подчистил магазины, принялся и за квартиры тех, кто эвакуировался. Брал все: книги, ковры, стулья, картины, посуду, меха, инструменты, обувь, гвозди…
Когда в город вошли гитлеровцы, Беняев принял на квартиру эсэсовского обер-лейтенанта и через него добился разрешения на частное предприятие, развернул обувную мастерскую. Вначале у него было два сапожника, а затем стало шесть. Сам он, конечно, не брался за молоток. Оформлял заказы, снимал мерку, определял фасон. Фирма Беняева расширялась. Деньги сначала тоненьким ручейком, а потом и рекой потекли в его карман.
Пришел конец гитлеровской оккупации. Беняев загнал свою мастерскую в подполье и притаился. Но жажда к наживе изъедала его, руки чесались заняться старым делом. А тут и время свое сыграло. Трудно было стране. Не хватало промышленных товаров, плохо было с обувью. Этим-то и воспользовался Беняев. Вновь заработала его фирма. Сапожников разместил в разных концах города. Выдавал им кожтовары, выписывал заказы. Готовая обувь поступала к тете Маше по кличке Заноза, и та ставила на них штамп артели «Коопобувь», передавала «саранче» – так называл Беняев своих сбытчиков, а те «шли в люди». Деньги за проданную обувь отдавали Занозе.
Один раз в неделю, как правило ночью, Беняев приходил к Занозе и забирал деньги. Сапожникам за работу платил сам наличной суммой.
Когда же в городе была восстановлена обувная фабрика, Беняев наладил свои связи с некоторыми грузчиками, и те, пользуясь свободным выездом на автомашинах, вывозили из фабрики похищенные стельки, подошвы, другие детали и продавали Беняеву.
На другой день, когда я приехал в тюрьму и попросил привести Беняева, вид у него был помятый, глаза мутные. Зашел в кабинет ссутулившись, поддерживая одной рукой брюки. Не поздоровавшись, сел. Отвислая нижняя губа его дрожала.
– Чего надулись? – спросил я.
– Не виновен я, – брюзгливым тоном ответил он. – Роковая ошибка. Умру в тюрьме – ответите за меня.
– А мне думалось, вы начнете с признания, – пошутил я.
– В чем я должен признаться? – вспыхнул Беняев и глянул на меня зверем. Потом, уже тише, добавил: – Даже к старости у вас нет уважения.
– Со здоровьицем у вас порядок. Вас проверял врач. Симулируете, Беняев.
– Крест даю – печень вздутая. Ночь не спал. Кильку съел – чуть было душу богу не отдал, – юлил он.
– Ладно, будет вам. Скажите, какой у вас трудовой стаж? – задал я ему первый вопрос.
Беняев не сразу ответил. Посидел, подумал, почесал мизинцем подбородок и лишь тогда промычал в ответ:
– Знаете, из памяти вон выскочило. Ну, к примеру, в двадцатые годы приказчиком был.
– Где?
– В лавчонке, – криво улыбнулся он.
– Приказчик в счет не идет, – строго сказал я.
– Еще вот вспомнил – ремонтировал сапоги красногвардейцам.
– Небось, вы тогда работали у себя дома? – поинтересовался я.
– Безусловно. Вывеска была: «Всех дел мастер».
– Вот оно как! Частником были?
– Да, да. В период нэпа. Потом нас объединили в артель. Но какой из меня-то артельщик, – остался дома, делал мелкий ремонт. Правда, клиентура слабенькая, но на хлеб зарабатывал, перебивался.
– Ничего себе перебивался, – не смог я сдержаться от возмущения. – Не перебивался, а наживался. Как клещ, высасывал чужой труд.
– Не смейте так говорить обо мне! – вздыбился Беняев.
– Эх, Беняев, Беняев, – не сводил я с него глаз. – Скажите, какую пользу вы принесли нашему обществу? Задумывались ли вы когда-нибудь над этим?
– Была польза. Обслуживал население. Платили ведь, кто сколько мог. А деньги… разве человек от денег может отказываться, – заискивающе улыбнулся Беняев.
Я встал из-за стола, прошелся по камере. Как объяснить этому самоуверенному, сжигаемому неуемной алчностью и привыкшему к паразитической жизни пауку, что он не жил настоящей жизнью и – страшно подумать – даже знать не будет, что значит жить по-настоящему, той жизнью, которую ты сам делаешь с каждым днем лучше, той жизнью, которая делает тебя самого с каждым днем лучше.
– Вы прошли мимо жизни, Беняев, – только и сказал ему с горечью. – Люди за это время страну нашу сделали передовой в мире, а вы со стороны, словно в замочную скважину, подсматривали за жизнью, дрожа в своей келии, как суслик.
– Зачем вы так? – с обидой произнес Беняев. – Я тоже жил старался как мог. Не строили же люди социализм босиком. Подавай им обувь. Вот я и снабжал их. В артель не пошел из-за болезни…
– Какой же вы больной, если систематически занимаетесь кражей кожевенных товаров на фабрике и в артели, – наступал я на Беняева.
– Вы меня поймали на фабрике?
– На фабрике не поймали, к сожалению. Но вы принимали похищенные оттуда кожевенные товары и реализовали их, а деньгами делились с теми, кто их выносил из фабрики.
– Я этого не делал, – огрызался Беняев. – Связь с фабрикой и артелью мне не пришьете. Что касается найденного у меня сырья, так я купил его на рынке. Откуда я мог знать, что оно ворованное, на нем же нет штампа. Отпустите меня, печень беспокоит. Больной я человек.
– Больной? Сейфы грузить не больной был, вспомните-ка Одессу… – оборвал я Беняева.
– Откуда вы знаете? – с недоумением уставился он на меня.
– Знаем. И о золоте, которое вы скупали у цыгана. И о бриллиантах. Дружки ваши часто вас вспоминают, – тиснул я его фактами.
– Корешков моих нет в живых. Зря меня берете на пушку, – возразил Беняев.
– Не хороните их преждевременно. Здравствуют оба: и Степан Прокофьев, и Вилиус, – не спускал я с него глаз.
– Слух прошел, что умерли, – промямлил в ответ Беняев.
– И посылки ваши с кожтоварами они благополучно получали. Правда, последнюю посылку им не довелось реализовать. Мы перехватили ее на квартире Прокофьева.
– Перехватили? Это провокация! Скажите, я посылку подписывал?
– Нет, не вы, и письмо тоже писали не вы, то есть оно под диктовку написано.
– Который час? – внезапно спросил Беняев.
– А куда вам спешить? В камере ваше место никто не займет.
– Пора обедать. У меня режим. После – часок отдыха, – деловито произнес он.
Я не стал возражать. Режим есть режим.
Беняева увели. Я тоже ушел вслед за ним.
Возвратившись из тюрьмы, я стал изучать письмо, привезенное Чудновым из Одессы. Почерк был явно женский. Я еще раз просмотрел всевозможные записи, выполненные семейством Беняевых, но даже похожих почерков не нашел. «Кто же подписывал посылку и писал письмо?» – ломал я себе голову битый час.
В раздумье я не заметил, как открылась дверь и в кабинет вошла женщина, худенькая, рыжеволосая, с веснушками.
– Здравствуйте, товарищ следователь! Я к вам.
– Садитесь, пожалуйста. Слушаю вас.
– Это правда, что Беняева арестовали?
– Да, – кивнул я головой.
– Так вот, я хочу кое-что рассказать… Моя фамилия Разумная, – невесело улыбнулась она и густо покраснела. – По просьбе Беняева я писала за него письма, оформляла и отправляла посылки в Одессу… Пошил мне туфли. Денег не взял, сказал, мол, услуга за услугу. Что там было в посылках, я не знаю. Всего шесть штук отправила. Теперь подумала: а вдруг там что-нибудь опасное было. Вот и пришла.
– На чьи фамилии отправляли посылки, помните?
– Да, конечно. Две посылки Вилиусу, а четыре Прокофьеву.
– Вы сами ходили к Беняеву?
– Нет. Он приносил посылки ко мне домой. Мой муж об этом знает. Он может все подтвердить.
– Это ваше письмо? – показал я Разумной письмо, изъятое у Прокофьева.
– Мое. Писала я, а Беняев диктовал. Что-то здесь нечистое, правда? – робко и доверительно спросила женщина.
Я промолчал.
– Меня засудят? – испуганным голосом спросила Разумная, расценив по-своему мое молчание.
– За сообщение большое спасибо. Мы вас ни в чем не обвиняем, – ответил я ей. – Если еще что-нибудь вспомните, приходите.
Утром ко мне зашел Карпов и выложил на стол мешок с кожтоварами.
– Изъял в Павлограде, – доложил. – На них штамп девятой обувной фабрики. Изъял у Семахина и Гавкуна. Через них вышел и на других перекупщиков кожтоваров.
– Значить, Беняев снабжал товарами многие города, – подводил я итоги.
– Выходит, так, – утвердительно кивнул Карпов.
В тот же день был произведен обыск у шофера артели «Коопобувь» Бердиева.
Бердиев долго запирался, выкручивался, а потом признался, что перевозил кожтовары со станции, а часто по указанию мастера цеха артели Потожана завозил товары на Лиманскую улицу и там их сгружал с грузовика и складывал в сарае. Помогал ему какой-то инвалид, фамилии его не знает.
Когда я уже заканчивал допрос, позвонил Тутов и сообщил, что в Красноповстанческой балке обнаружены три мешка с кожтоварами.
– Вблизи жилые дома есть? – спросил я его.
– Должны быть. Точно не знаю. Я туда послал Чуднова.
– Наступили мы им на мозоль, – сказал я Тутову свое предположение. – Боятся ответственности, вот и выбрасывают.
– Не Бердиев ли это сделал? – выразил свое предположение Тутов.
– Давайте оставим их на приманку. Ночью придут хозяева, и мы их задержим, – предложил я.
– Поздно. Мешки нашла одна старуха и распустила свой длинный язык… Я дал Чуднову указание доставить мешки в управление. Пригласим специалистов и осмотрим. Может, хоть какие-то следы найдем, – вздохнул Тутов.
– Хорошо, действуйте, – согласился я.
И следы нашли: на одном мешке имелась надпись «Саф. С. Т.»
Попробуй-ка угадай фамилию – Сафронов, Сафонов, Сафин…
А в это время Запара был занят Бердиевым. Водитель наотрез отказался показать сарай, в который выгружал кожтовары. Вообще Бердиев вдруг заартачился, стал показывать неправду, сбивать всех с толку.
Обстоятельства по делу усложнялись. Я собрал оперативную группу. Заслушав коротко информации ее участников, дал новые указания, и товарищи разъехались по своим местам. Со мной остался только Чуднов.
– Какие ваши планы на дальнейшее? – спросил я его.
– Прежде всего необходимо установить, кому принадлежит мешок с надписью, – начал он. – Я поручил Запаре выбрать карточки на всех Сафроновых, Сафоновых и тому подобных. Нам известны инициалы, это облегчает работу.
– Бердиев говорил, что владелец сарая – инвалид, без ноги, – вспомнил я.
– И это очень важно, – сказал Чуднов. – За несколько часов отыщем владельца мешка.
Но пришлось нам затратить на это не часы, а почти целую неделю. Мешок принадлежал некоему Сафонову, по, к нашему огорчению, сам Сафонов исчез. Его жена, отпетая спекулянтка, заявила нам: «Не знаю, куда уехал. Мы разошлись».
Объявили розыск Сафонова. Время летело, а мы снова остановились на одном месте. Меня мучила неотвязная мысль: не упустил ли я чего-нибудь самого важного для дела, самого существенного. Поэтому я снова и снова проверял каждый свой шаг, обдумывал версию, вместе с товарищами делал выводы – нет ли ошибки. В одну из таких минут и вскочил ко мне в кабинет Запара.
– Нашел! Подпольное производство нашел, – с улыбкой воскликнул он. – На Караваевской улице есть частный домик. В тот домик часто заходили мужчины, но до вечера не выходили. А вечером выходили со свертками. Я обошел домик дважды. Никакой вывески. Постучал – не открывают. Зашел с понятыми, а там – целая бригада из семи человек, сапожные столики. Обуви навалом. Я опечатал дом, а хозяина – сюда. Ожидает в коридоре.
– Пригласи, – сказал я.
Вошел мужчина лет пятидесяти, маленький, круглый, с лысой, как бильярдный шар, головой.
Я пригласил его сесть, попросил назвать фамилию.
– Кусин, гражданин следователь, – ответил басом мужчина. – Иван, по батюшке Егорович, года рождения тысяча девятьсот первого.
– Судимый? – спросил я.
– Как же, как же. Было маленько. За недостачу. Три годка отсидел.
– Чем занимаетесь?
– Днем частным делом, а вечером сторожую в бане. Просто так, не для наживы.
– Значит, вы содержите частную мастерскую?
Кусин поежился, будто его блоха укусила.
– Ну какая же это мастерская! Собратья приходят для усовершенствования мастерства. Шьем себе, но, конечно же, не отказываем и другим. Всем нужна обувь со скрипом.
– Патент имеется?
– Нет, мы же чуть-чуть. Какие у нас доходы? Полтинник в день.
– Говорите правду. Это ведь беняевское заведение, чего хитрите? – пристально и прямо глядя ему в глаза, спросил я.
Кусин заерзал.
– Да. Он тоже в нашей компании. Но он не держатель. Нет, нет. Боже упаси! Ей-богу!
Мы поняли, что раскрыли беняевское заведение, которое так долго искали, и, прекратив допрос, срочно выехали на квартиру к Кусину.
Обыск занял много времени. От Кусина мы вывезли почти целую машину кожевенных товаров, заготовок и готовой обуви. Там же мы изъяли и подложный штамп артели «Коопобувь», книги заказчиков.
Допросили всех сапожников этой фирмы, и все они в один голос заявили, что хозяином данного заведения является Беняев. Они же опознали и Бердиева, который доставлял сюда сырье.
А еще через неделю мы задержали и Сафонова. От того тянулись связи на обувную фабрику и в артель «Коопобувь».
Вскоре было установлено, что Заровский являлся основным организатором поставки кожтоваров. Сафонов – хранитель казны, Мальвина – распространитель заказов, начальник цеха артели «Коопобувь» Потожан – комбинатор, а сам Беняев, по кличке Поп, – держатель заведения.
Я решил еще раз допросить Беняева.
Прошло немного более трех месяцев, как мы арестовали его. На допросах он уже вел себя скромно, говорил тихо, слезливым голосом.
– Я много понял, да поздно. Ушли мои годы. Немощный я, боюсь, не протяну долго. И зачем мне было копить столько… Как крот, света белого не видел, ни дня, ни ночи не знал, а что толку… Конфискуют ведь все… а меня в тюрьму… Дочку жалко… Не скажете, сколько мне дадут? – вскинул он на меня глаза.
– Не знаю. Суд решит, учитывая ваше раскаяние, – ответил я.
– Возьмите подписку и отпустите на несколько дней, ну хотя бы на денечек, – жалобно юлил он.
Я отрицательно качнул головой.
– Вы совершили тяжкое преступление, причинили огромный ущерб государству и обществу и должны содержаться под стражей.
– Ущерб я возмещу. У меня денежки еще имеются… Припрятаны. Не нашли вы. Отпустите! – Глаза Беняева лихорадочно заблестели.
– Напишите записку своей жене, пусть она выдаст их нам, – предложил я ему.
– Она не найдет. Я так закопал, что сам черт не отыщет.
– Тогда нарисуйте схему, и мы сами найдем и внесем их в Госбанк, – посоветовал я.
– Не согласен, – криво улыбнулся Беняев. – Я должен это сделать сам, собственными руками.
«Хитер, бестия, – подумал я. – Ищет повод для встречи с Мальвиной? Да, пожалуй это так».
Решили все-таки доставить Беняева домой. Хоть и рискованно, но необходимо. В конвой подобрали надежных, опытных оперативных работников и в субботний день доставили Беняева домой. Он все время норовил потолковать с глазу на глаз с дочкой. А для видимости лазил под кровать, спускался в подвал, подымался на чердак. Мы ни на миг не оставляли его, ходили следом. Уже почти два часа водил он нас за нос.
– Так где же ваши деньги? – спрашиваю его.
– Выскочило из головы, родимые, – застонал Беняев. – Клянусь богом, затемнение какое-то нашло на мою голову.
– Собирайтесь, Беняев, повезем вас обратно, нечего тянуть время, – решительно сказал я.
– Ой-ой, – вдруг схватился он за правый бок. – Приступ, мне плохо, плохо… лечь надо, – открыл он рот и закатил глаза.
– Ой папенька! Голубчик! Что они с тобой сделали? – запричитала Мальвина. Все семейство Беняевых заголосило и бросилось к нему.
– Хорошо, ложитесь, – разрешил я.
– Ах, папенька мой, пожалей нас, не умирай, – стала на колени Мальвина и протянула к нему руки.
На мгновенье одна рука Беняева дернулась и застыла. В узкие щели между пальцев другой руки, которой были прикрыты глаза, он наблюдал за нами.
– Прикидывается, холера, – шепнул мне Чуднов.
– Пусть полежит. Ты же присматривай за ним. А я пойду осмотрю чулан, – распорядился я.
Следом за мной вышла Мальвина, стала жалобно упрашивать:
– Отпустите папеньку. Не дайте умереть ему в тюрьме. Пожалейте нас.
Через минуту-две выскочил ко мне Чуднов.
– Вот, Беняев хотел передать жене, – подал скомканный клочок бумаги.
Я развернул его и прочел: «Мальвочка! Сходи к тете Маше и забери пакет. На адвоката приберег…»
– Так вот почему вас тянуло домой, – обратился я к Беняеву. – Номер ваш не пройдет. Нас нельзя обмануть.
Беняева вывели к машине, он попытался что-то сказать Мальвине, но мы ему помешали.
– Где живет тетя Маша? Ее просит отец на свидание, – обратился Чуднов к Мальвине.
– Мария Петровна Лапша? – переспросила Мальвина и тут же запнулась.
– Да-да, о ней говорил отец, – подтвердил я.
– Она живет на Игрени, – наконец поверила мне Беняева. – Это папина дальняя родственница. Я могу провести вас к ней.
– Не беспокойтесь, мы сами найдем, – ответил Запара.
Мы с Чудновым сели в машину и поехали на Игрень.
Лапша копалась в огороде. Увидела нас и шмыгнула к соседке. Чуднов за ней следом.
– Петровна! Куда же вы? Мы к вам в гости! – громко крикнул.
– Милости просим! – деланно улыбнулась Лапша.
Мы зашли в дом, отрекомендовались, и я тут же предложил ей выдать нам пакет, который оставил ей Беняев.
– Какой пакет? Не давал он мне никакого пакета. Что вы выдумываете? – сделала она удивленный вид.
– Гражданочка Лапша, не годится людей обманывать! – строго, сказал Чуднов. – Ведь сам Беняев послал нас к вам.
Лапша, прищурив глаза, внимательно посмотрела на меня.
– Да, да, – подтвердил я. – И велел отдать его нам.
– Беняев мне ничего не оставлял, – все еще колебалась Лапша.
Тогда я, прикрывая часть текста, показал Лапше записку.
– Знаком почерк?
А что он пишет?
– Читайте!
«Пакет на адвоката приберег», – прочла Лапша и, как подкошенная, опустилась на стул.
– Ничего я не знаю и знать не хочу, – всхлипывая, произнесла она. – Честно жила – и на тебе, отыскался родственничек. Я с его махинациями не связана.
– Ну, где же пакет? – подступил к ней Чуднов.
– У соседки, – призналась наконец Лапша.
– Пошли к ней, – предложил Чуднов.
– Нет ее дома. – Лапша вытерла передником покрасневшие глаза. – В город уехала. Вернется поздно вечером.
– Смотрите, Петровна. – Чуднов поглядел ей пристально в глаза. – Лучше говорите правду. Иначе придется отвечать за скрытие похищенного.
– Ей-богу, правда, извините ради бога меня, глупую старуху. Побоялась сразу признаться.
Оставалось одно – ждать. Чтобы убить время, я подошел к стене и стал рассматривать фотокарточки в добротной деревянной рамке.
– Ого, какой молодец у вас здесь Беняев! – воскликнул я, обращаясь к хозяйке. Беняев был сфотографирован во весь рост у подставки с цветами.
– Да то давнишняя, – подошла и хозяйка поближе. – При немцах фотографировался. А вот, – указала на выцветшую, совсем блеклую фотографию, – из Одессы. Василий Андрианович служил там у немца. Вы думаете, он родичался раньше со мной? Где там… Когда ему наступили на хвост, тогда и меня нашел. Не хотела я брать этот чертов пакет. Деньги мне пообещал за хранение…
– Вы знаете, что в пакете? – спросил Чуднов.
– Как же знать, коли он сургучом заклеен.
– И Беняев вам не говорил, что в нем?
– Ей-богу, не знаю. Скрытный больно он. Посмотрите сами, – искренне ответила Лапша.
Соседка вернулась домой, когда уже стемнело.
Лапша, завидев свет в ее доме, не мешкая сообщила нам.
– Кого там леший принес? – спросили нас за дверью низким голосом.
– Открой, Клавдия, – попросила Лапша.
Лязгнул засов, дверь открылась.
– Клава, люди за пакетом приехали, отдай им, – сказала Лапша, представив ей нас.
– Не они мне его давали. Ты принесла, ты и распоряжайся им как хочешь, – буркнула она, сунув пакет Лапше в руки.
Чуднов пригласил понятых, и мы вскрыли пакет. Там оказалось двенадцать пятирублевых золотых монет царской чеканки, на восемь тысяч облигаций трехпроцентного займа, шесть колец с бриллиантами.
Через два дня я предъявил Беняеву фотографии всех ценностей, обнаруженных в пакете, который хранился у Лапши и на который столько надежд он возлагал.
– Вы меня ограбили! Это нечестно! Необъективно ведется следствие! Даже на кусок хлеба не оставили, обобрали до нитки!
– Не печальтесь, Беняев, все это на ваше.
– Как? Я нажил… Вот этими мозолями…
– Нажили вы, но преступным путем. Деньги, облигации, золото, бриллианты, имущество возвратим государству, а вас судить будем. А как же иначе, Беняев! Возмездие неотвратимо!
Передав дело в суд, я ушел-таки в очередной отпуск. Крымские горы ждали меня.
