Текст книги "Конец фирмы Беняева (Записки следователя)"

Автор книги: Иван Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Я не успел ответить Виктору Михайловичу. Зазвонил телефон. Трубку снял Виктор Михайлович. Звонил дежурный. Выслушав его, Бортников сердито бросил в трубку: «Эх, шляпы, упустили!» – и велел немедленно прислать машину.

Я не стал спрашивать, что случилось, он сам рассказал:

– Полчаса назад к милиционеру, дежурившему в центральном универмаге, подошел гражданин, у которого бандиты угнали автомашину, и шепнул ему, что машина его сейчас стоит возле магазина. Пока тот выяснял обстоятельства, из универмага вышли женщина с мужчиной в военной форме, сели в эту машину и укатили. Организовали погоню, милицейская машина нагнала легковушку на мосту, но бандиты дали очередь из автомата. Есть раненые. Вот такие дела.

Пришла машина. Мы с Виктором Михайловичем поехали на место происшествия.

На деревянном мосту через Днепр столпотворение. С большим трудом пробились к месту, где, уткнувшись в деревянный бордюр, стоял милицейский газик. В переднем стекле шесть пробоин. Водитель ранен в руку, один милиционер – в голову. Их увезла «скорая помощь». Второй милиционер на попутной машине бросился преследовать бандитов.

Пока мы осматривали место происшествия, тот милиционер, что догонял преступников, вернулся. Он рассказал, что за околицей у машины, на которой ехали преступники, спустила камера заднего ската, и они бросили машину на обочине. Сами же будто сквозь землю провалились.

Мы немедленно поехали туда.

В брошенной бандитами машине обнаружили пишущую машинку «Рейнметаллборзиг», самодельный кинжал, кассету-рожок к автомату с двадцатью патронами, паспорт и служебную книжку военнослужащего Филиппова Ивана Дмитриевича, паспорт на имя Дворецкого Германа Савельевича, копию предписания, отпечатанного на машинке, следующего содержания: «Сержанту Дворецкому Г. С. прибыть, согласно командировочному удостоверению, в Днепропетровскую область, в с. Краснополье, проверить, проживает ли там гр. Балковой Антон Яковлевич, и если таковой находится по этому адресу, оформить через прокурора города, согласно опознавательному листу № 89–90, арест Балкового». Подпись: «Начальник штаба Леонов, начальник следственного отдела Озеров».

– Липа, – махнул рукой Виктор Михайлович и передал документ мне.

Я тут же решил проверить, не на этой ли машинке он напечатан.

Сходство шрифта абсолютное. «Предписание» напечатали на похищенной в быткомбинате машинке.

В паспорте на имя Дворецкого я обнаружил подмену фотокарточки, поэтому предложил срочно размножить фотокарточку и вручить каждому оперативному работнику. Ведь это был действительный портрет бандита!

В багажнике автомашины нашли шкатулку с деньгами – свыше двадцати тысяч рублей, несколько пар карманных и ручных часов, круглую печать Николаевского горбыткомбината, два ордена – Красной Звезды и Славы, а также орденскую книжку на имя Филиппова. Под сидением оказалась связка ключей, отмычки, парик, борода и усы, черный платок с прорезями для глаз, носа и рта; под ковриком – шесть автомобильных номеров, в том числе два пожарных и санитарный, давно списанные милицией.

Окончив осмотр, мы собрали весь состав группы.

Я коротко доложил о последнем происшествии, отметил упущения в работе и изложил свои планы на ближайшие два-три дня.

Виктор Михайлович подробно довел до всех план розыскных мероприятий. Учитывая поступающие предложения, он на ходу корректировал план.

Но часто бывает в нашей работе, что наилучшим образом составленные планы ломаются и перестраиваются в один миг. Так получилось и теперь.

Из Улан-Удэ пришла шифровка: «Филиппов проходил службу в саперных частях, демобилизован и отбыл к себе на родину в Ильинский район Великолукской области».

Немного погодя получили еще одно сообщение: «28 октября 1949 года в реке около поселка Малаховки Московской области обнаружен труп Филиппова Ивана Дмитриевича. В области головы и спины – тринадцать колото-резаных ран, края которых обоюдоострые».

Получив такие данные, я сразу же решил лететь в Москву, чтобы ознакомиться с этим делом. Но перед поездкой вызвал к себе судебного эксперта Коршенбойма. Я знал его как высококвалифицированного специалиста.

– Илья Саввич, скажи мне, чем был убит Савочкин? Помнишь, в Александровне? – спросил его.

– Кинжалом, – тут же ответил Коршенбойм. – Я же писал об этом в заключении и размеры его указал.

Я достал из сейфа кинжал, обнаруженный в автомашине, показал эксперту.

Илья Саввич осмотрел его и сказал:

– Конечно, он. Помню даже, как ограничитель отпечатался на коже потерпевшего. А теперь дайте мне, пожалуйста, линейку. – Измерив лезвие кинжала, произнес вслух: – Ширина лезвия три сантиметра, длина – тринадцать. Такой же длины был раневой канал на трупе Савочкина.

– Илья Саввич, вы считаете, что этим кинжалом убит Савочкин? – спросил я.

– Да, – ответил эксперт. – Я в этом совершенно уверен. Видите ли, на лезвии имеются характерные задирки в виде вилочки. Если этой стороной кинжал касается кости, то на ней остаются трассы и частички металла. Помнится, у Савочкина было повреждено ребро, и я выпилил кусочек и законсервировал. Я сейчас проверю. Можно кинжал взять с собой? – попросил Илья Саввич.

– Пожалуйста, – разрешил я. – Но завтра верните, я его возьму с собой.

Минут через сорок Илья Саввич позвонил мне и сообщил, что на кусочке ребра – следы этого кинжала.

На следующий, день я вылетел в Москву, а оттуда на попутной автомашине добрался до района.

По поводу обнаруженного трупа Филиппова там было возбуждено уголовное дело, но следствие проведено небрежно и преждевременно приостановлено.

В деле имелся единственный протокол допроса свидетеля Коврыжкина, в котором записаны следующие показания: «26 октября я находился на Курском вокзале. Ожидал поезда. Рядом со мной расположились двое военных, оба под градусом. Один с погонами внутренних войск, другой, связист или сапер, был старше своего товарища. Видать, бывший фронтовик. На груди орден Красной Звезды, орден Славы и медали. Оба они ждали поезда. Под вечер военный в форме внутренних войск согласился проводить своего коллегу на Смоленский вокзал. Забрали свои чемоданы и ушли. Больше я их не видел».

Изучив дело, я пришел к выводу, что в форме внутренних войск был бандит по фамилии Дворецкий. Это он убил Филиппова, это он делает оголтелые налеты в Днепропетровской области.

Поскольку труп Филиппова забрали родители и похоронили у себя на родине, мне пришлось ехать туда. С участием местного эксперта я произвел эксгумацию трупа и, как и предполагал Коршенбойм, на позвоночнике погибшего установил трассы от кинжала. Таким образом я установил, что убийство Филиппова и Савочкина совершено кинжалом, найденным в машине, которую бросили бандиты.

Допросив родственников, изъяв необходимые документы и забрав с собой дело об убийстве Филиппова, я возвратился домой.

За время моего отсутствия появились кое-какие новости. Во-первых, были найдены место жительства Дворецкого и сам Дворецкий Герман Савельевич. От него поступило очень важное сообщение: еще в военное время у него в поезде где-то между Омском и Новосибирском были похищены документы.

Во-вторых, установлено, что из одного из лагерей бежал опасный преступник Красницкий, он же Воронцов, он же Донцов, он же Васильев Герман Александрович, 1918 года рождения, трижды судимый за бандитизм, убийство, грабежи и изнасилование.

В течение месяца оперативники охотились за Красницким, но тот нигде и никак себя не проявлял. Мы уже думали, что он покинул пределы области.

Не было сведений и от Степана Задиры. Меня уже начинали грызть сомнения: а вдруг подвел, предупредил бандита, и теперь скрываются оба.

Не знал я в тот момент, где волчье логово Красницкого. Не знал и о том, что Степан Задира сейчас один на один подбирается к этому логову.

Бандит тем временем, до бешенства разъяренный наркотиками, метался из угла в угол в чужой квартире, и перед его обезумевшими глазами, как в калейдоскопе, менялись картины… Отец, ярый кулак, с раннего детства воспитывал в нем дикую ненависть к Советской власти. Вот он вместе с ним во время коллективизации сжигает скирды колхозного хлеба, травит скот, стреляет из обреза в активистов, поджигает хаты… Тюрьма. Лагеря в Сибири. Побег. Снова убивал, грабил, мстил даже грудным младенцам. И снова тюрьма, и снова побег.

«Нет выхода. Нет, нет!..» – стучало в его голове. Как волк слышит запах металла, исходящий от капканов, так этот матерый преступник чуял безысходность своего положения. Он судорожно хватался за автомат, приставлял ствол к виску и тут же отбрасывал его в угол.

«Жить, жить, жить!» – стонал он, обливаясь потом от страха. Дрожащими руками доставал из полевой сумки ампулы морфия, шприц и колол себя в ногу… Страх уплывал, таял, как туман над озером. Наступала беспечная апатия, полнейшее безразличие ко всему. Тело его делалось легким, невесомым, голова почти нечувствительной. Он повалился в постель, смежил веки и минут пятнадцать, пока морфий не растворился в клетках его организма, лежал, не шелохнувшись, как будто прислушиваясь к себе.

«Прижившись», морфий возбудил в нем активность, желание действовать. Отравленное морфием воображение рисовало перед ним кошмары. Красницкий встал, взял в руки автомат и стал целиться в окно.

Именно в этот момент на пороге его логова и появился Задира. Зашел и с улыбкой воскликнул:

– Здорово, дружище! Не ждал? – и протянул ему руку.

Красницкий не сдвинулся с места, только наставил на Степана автомат.

– Выследил, гад! Легавая харя! Эко, паря, влип? Немедленно к стенке! Руки вверх!

– Не дури, Герман! Никто за мной не топал, не наследил я, – снова улыбнулся Задира. – Я к тебе с душой… Собака помнит, кто ее кормит. Короче говоря, куда клинья, туда и рукава. Так и я… Мне ничего не остается. С тобой ведь связан одной веревочкой.

Красницкий прервал его, выпустив очередь из автомата. Пули одна за другой сбивали штукатурку чуть выше головы Задиры.

– Говори сейчас же, кто тебя послал? – бушевал Красницкий. – Где оружие, которое я тебе дал? Брось на пол.

– Нешто не понимаешь, голова ты садовая? Куда мне деваться-то было. С работы выгнали, дома жизни нет, – шелком стелился пред ним Задира.

– Доказательства! – потребовал Красницкий.

Задира понял, что Красницкий не думает его убивать, и продолжал юлить:

– Я сам, как есть, перед тобой, такую даль тянулся, о каких доказательствах ты еще спрашиваешь…

Красницкий неожиданно опустился на скамейку и закрыл глаза. Автомат положил на колени. Видно, активная фаза действия морфия прошла, сейчас требовался сон.

Задира был в недоумении. «Что с ним? – думал он. – Плохо вдруг стало, что ли? А если…» – Он тихонечко опустил руки и неслышно переступил с ноги на ногу.

Красницкий поднял на него блеклые, словно выцветшие на солнце глаза.

– Цыц! – прошипел сквозь пену у рта.

Задира снова прижался к стенке. «Схватить за шею и… Успею ли? А вдруг кто-то войдет… С кем он здесь? Дурак, надо было понаблюдать за этим гнездом. Может, это место охраняется…»

А угнездился Красницкий в самом деле в удобном месте. Это был маленький хуторочек в Запорожской области, отрезанный от всего мира глухим простором и бездорожьем.

На хуторке было всего четыре хаты. Крайняя изба на отшибе принадлежала дальним родственникам его сожительницы Зины – неким Думало.

Здесь, в укромном местечке, Красницкий и намеревался пересидеть время его розыска, а потом перебраться на Кавказ, в горы…

О том, что уходит на хутор, он не сказал даже Зине. Почему-то в последнее время не мог положиться и на нее. И вдруг на тебе – этот гусь лапчатый нашел его.

В полусонном состоянии раздумывал Красницкий об этом, не зная, что Задиру навели на след подростки, мелкие воришки, которых Красницкий и в уме-то не держал, хотя временами и привлекал их к своему промыслу.

«Пора», – решил Задира и шагнул вперед, всматриваясь в белесые ресницы Красницкого. Грянул выстрел. Задира схватился за ногу. Сквозь пальцы струилась кровь.

– Псих ненормальный! – крикнул Задира.

– Что, боишься смерти? – хохотнул Красницкий. – Мразь этакая! Считай, что тебя уже нет на этом свете.

– Что посеешь, то и пожнешь, – огрызнулся Задира.

– Ах ты дрянь, кисляк! – ошалел бандит. В глазах у него все путалось, перекрещивалось, цвет сливался в одну массу. Он схватил Задиру за шиворот и поволок.

– Прыгай! – рявкнул Красницкий, отодвинув ржавые засовы на крышке погреба. – Тут тебя живьем крысы съедят, никто и не узнает, что был такой, – оскалил он желтые, давно не чищенные зубы.

Задира больно ударился раненой ногой о что-то острое и, еле сдерживая стон, попросил:

– Не бросай меня здесь, слышишь?! Перевяжи рану. Видишь, кровью истекаю!

– Сдохнешь скорее, – желчно заявил Красницкий и захлопнул крышку на засовы.

Стало темно. Задира зажег спичку и огляделся. Это был заброшенный земляной погреб. Стены его сплошь изрыты, покрыты плесенью.

Осмотрев рану, он успокоился. Рана не была опасной. Оторвав рукав рубахи, Степан забинтовал ее.

В погребе, кроме старой кадушки, опрокинутой вверх дном, ничего не было. Задира отодвинул ее от стенки, сел на нее и погрузился в раздумья. Что делать? Самому вылезть из погреба невозможно. Металлические засовы отсюда не сорвешь. От перенапряжения и потери крови тошнило, стучало в висках.

В темноте забегали крысы.

Задира зажег спичку и начал их считать.

– …Две… четыре… пять… восемь… десять. Пошли, пошли! – кричал он, бросая в них горящие спички.

Не тут-то было! Крысы не боялись ни голоса, ни спичек, лезли к ногам. Запах свежей крови дразнил их.

Степан вспомнил, что, падая в погреб, он о что-то острое ударился ногой, и стал шарить руками по земляному полу. Вот нащупал конец железного шкворня и с силой потянул его на себя.

Шкворень не поддавался. «Нет, во что бы то ни стало шкворень надо вытащить, – решил Степан. – Он мне пригодится и против крыс, и против Красницкого».

Задира стал расшатывать шкворень и наконец, устав до изнеможения, вытащил его. Шкворень был около метра длиной и толщиной в три пальца. Теперь можно воевать с крысами, которые к утру так обнаглели, что стали прыгать на него. Задира не выдержал, снял сапог и бросил на землю. Послышался треск и невероятный писк. Голодные крысы ели сапог, отнимая друг у дружки.

Ночь Степану показалась вечностью. Нога распухла, на нее нельзя было стать. Голова гудела, тело ныло, как побитое.

Он не мог определить, день на улице или еще ночь, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда над головой заскрежетали засовы и в светлом проеме показалась лохматая голова Красницкого.

– Вылезай! – загремел он лестницей. – Дело есть.

Преодолевая невыносимую боль, Задира еле вылез из погреба. Увидев в руках у него шкворень, Красницкий опешил.

– Откуда он у тебя? Брось!

– Это от крыс, – еле вымолвил Задира.

В квартире Красницкий пригласил Задиру позавтракать, налил ему стакан самогона.

– Выпей – ума прибавится.

Задира взял стакан и на секунду словно оцепенел. «A что, если стаканом по голове – и за автомат?» – пронеслось в его голове.

– Пей, не бойся, не отравлю! Потом поговорим, – ехидно улыбнулся Красницкий.

Задира решился. Сделав вид, что пьет, резко повернулся и ударил стаканом Красницкого в лицо.

Тут же дюжим пинком Красницкий сбил его с ног и стал топтаться на нем. Наносил удары в живот, в голову, раненую ногу.

– Скажи, слизняк, кто тебя подослал ко мне? Признаешься – отпущу! Будешь запираться – растопчу!

Задира молчал. Он и не мог уже говорить. Изо рта и из носа у него сочилась кровь.

Красницкий сделал перерыв, принял новую дозу наркотиков и в исступлении снова стал бить Задиру, пока тот не потерял сознание. Тогда Красницкий снова бросил его в погреб.

…В тот же день на хуторе появились работники милиции, окружили дом, но Красницкого и след простыл. В погребе нашли окровавленного Задиру в бессознательном состоянии и отправили в больницу.

К вечеру домой явились хозяин с хозяйкой. Увидев работников милиции, хозяин всполошился:

– Что случилось?

Ему рассказали.

– Да что вы говорите? – возмутился Думало. – Вот подлец! Ведь это муж нашей племянницы Зины. Смотри, какой сволочью оказался…

– Скажите, есть ли у него еще родственники? спросил руководитель группы старший лейтенант Климович.

– Есть, – ответил Думало. – В Новомосковском районе живет двоюродная сестра Зины – Клавдия Кусий. Забыл только, как называется село. Вроде бы Запашное. В селе Вольные Хутора проживает мать Зины, но они в ссоре. Туда им дорога заказана.

Составив протокол осмотра и допросив Думало, Климович со своей группой собирался уезжать, когда к нему несмело подошел сосед Думало, назвался Васиным и рассказал:

– Вчера я пошел к колодцу, слышу, в доме соседа будто кто-то стреляет из автомата. Я подкрался к окну. Вижу, там военный с автоматом. Что за человек? Сосед уехал, а в доме чужой. Ну, я бегом в сельсовет. И рассказал председателю. А тот не поверил: тебе, мол, померещилось. Не такой дурак, говорит, Думало, чтобы посторонних пускать… Сегодня я вышел утром к скотине, гляжу, а тот военный вышел из хаты Думало с каким-то свертком – и в балочку. Я за ним. Но упустил. В кустах он как сквозь землю провалился. И на хутор больше не вернулся, я наблюдал.

– Покажите то место, где вы его потеряли, – попросил Климович.

Васин повел его в балку. Там под кустом шиповника они обнаружили автомат, завернутый в мешковину. На нем – следы окровавленных пальцев. Номер автомата спилен.

Захватив с собой оружие бандита, Климович попросил Думало поехать с ним в Новомосковский район к родственнице Зины Клавдии Кусий. Думало охотно согласился и даже предложил Климовичу переодеться в гражданское. Так, мол, будет надежнее.

В квартиру Кусий зашли вдвоем. Думало представил Климовича как своего соседа. Разговорились. Клавдия накрыла стол. Климович осторожно прошел в спальню. В углу заметил женские туфли. Одна туфля лежала боком.

«Набойка! С тремя гвоздиками и шурупом», – чуть было не выкрикнул Климович.

– Где же Зина? – поинтересовался Думало, уловив замешательство Климовича.

– У соседки. Увидела вас и застеснялась. Позвать? – спросила Клавдия.

– Не надо, – поняв взгляд Климовича, произнес Думало.

На комоде в квадратной рамочке Климович увидел фотографию мужчины. Взял ее в руки.

– Кто это? – спросил хозяйку.

– Муж Зины, Геннадий. Приезжал недавно, привез ее барахло, – ответила Клавдия. – А в чем дело, может, что случилось? – тревожно взглянула на него хозяйка.

– Бандит он. Мы его ищем, – объяснил Думало. – И Зину тоже.

Климович разрезал рамочку и извлек оттуда пожелтевшее фото. На обороте было написано: «Зинуле от покорного слуги Генриха».

– Теперь пора, – сказал Климович, перекладывая пистолет в боковой карман пиджака. – Ведите к соседям, – обратился к Клавдии.

– А я? – вскочил Думало.

– Сидите здесь и наблюдайте. Может, и тот бандит появится. Если махну рукой – бегите на подмогу, – бросил на ходу Климович.

Соседка Клавдии Кусий жила через дорогу, и они через три минуты зашли к ней.

– Здравствуй, Мария Филипповна! Можно к тебе? – обратилась Клавдия к соседке. – Извини, это к тебе… мой знакомый… хочет о чем-то спросить. А где Зина?

– В соседней комнате, мои вышивки рассматривает, – весело ответила соседка и позвала: – Зина! К нам гости, выходи!

Но Зина не откликнулась.

– Зина! Тебя тетка спрашивает, – позвала вторично Кривцун.

Климович догадался, что Зина выбралась через окно, и, ни слова не говоря, выскочил следом.

В конце огорода он увидел женскую фигуру, прошмыгнувшую в заросли кукурузы. Побежал следом. Женщина заметила его и бросилась к реке. Климович за ней, но не успел, Зинаида была уже на той стороне. Примерно в трех километрах от реки виднелся лес.

«Догнать во что бы то ни стало!» – решил Климович и бросился бежать изо всех сил. Расстояние между ними сокращалось. Заметив это, женщина вдруг свернула влево, к лесопосадке. Климович понял ее хитрость и побежал наперерез.

– Стой! Стрелять буду! – хотел он остановить убегающую, но та вдруг, вскинув пистолет, выстрелила в Климовича. К счастью, пуля пролетела мимо. Климович залег в рытвине. Зинаида продолжала стрелять.

– …Два, три, четыре, пять, шесть, – считал выстрелы Климович. Остался последний! «Теперь пора!» – скомандовал он себе и поднялся, чтобы бежать к бандитке. Но та вдруг выбросила из пистолета пустую обойму, достала из-за пазухи запасную и попыталась вставить ее в магазин. Увидев это, Климович со всех ног бросился к ней. Зинаида нервничала, обойма ее не слушалась, и она швырнула ее и пистолет в Климовича.

– Не подходи! Горло перегрызу! – хрипела с пеной на губах.

– Ну зачем так? Бежать больше некуда. Спокойно, пожалуйста… – приближался к ней Климович.

На помощь Климовичу подбежал Думало.

– Эх ты, сучка, доигралась!

Зинаида больше не сопротивлялась, протянула руки к Думало, и тот стянул их веревкой.

В присутствии понятых в комнате Зинаиды были изъяты туфли с железными набойками, поддельные печати, денег тридцать семь тысяч рублей, поддельные паспорта на фамилии Захарченко Зинаиды Григорьевны, Старовер Зинаиды Степановны, Донченко Геннадия Савельевича и поддельное свидетельство о смерти Красницкого Германа Александровича.

– Кого это вы похоронили? – спросил Климович, показывая свидетельство о смерти Красницкого.

– Того, кого вы ищете! Опоздали! Он уже на том свете! – вспыхнула Зинаида.

– Воскрес, – коротко бросил Климович.

– Вчера мы его видели собственными глазами, – вмешался в разговор Думало.

– Он ни в чем не виноват! – быстро переключилась Зинаида. – Все это я! Но вы из меня ничего не вытянете! Слышите? Я вам ничего не скажу!

В тот же день Зинаиду Суховей доставили в областную прокуратуру. Допрашивал я ее с Виктором Михайловичем.

Вела Зинаида себя развязно, часто вскакивала, перебивала, бранилась, а потом и вовсе отказалась давать какие-либо показания.

Получив санкцию на арест, мы отправили ее в тюрьму.

На последующих допросах Суховей старалась всеми силами выгородить Красницкого. Часть преступлений, не связанных с убийством, она взяла на себя. Зато всех родственников, у которых прятала награбленные вещи, выдала не заикнувшись.

Время шло, и следы Красницкого потерялись. В области стало тихо. Но быть спокойным невозможно, пока опасный преступник на свободе.

Мы объявили всесоюзный розыск особо опасного рецидивиста, приняли дополнительные меры по усилению охраны материальных ценностей. Мы с Виктором Михайловичем разделили область на секторы и в каждом из них вели неусыпный надзор. Оперативная служба работала четко, организованно.

И вот однажды с участковым милиции Майбородой забрался я в самый отдаленный хутор одного из наблюдаемых секторов. На этом хуторе, как подсказали нам люди, проживала дальняя родственница матери Зинаиды Суховей.

Поздно вечером добрались мы к хутору. Зашли в сельсовет. Навели соответствующие справки и решили заночевать. Уморенные длинной дорогой и полуденным зноем, собрались было лечь, когда в сельсовет пришел семидесятилетний колхозник Иван Карпович Олейник и сообщил нам, что у его соседки Бобрик, которая живет одна-одинехонька, скрывается посторонний, нехуторской человек, он у нее только ночует, а рано утром уходит в лесопосадку. «Ради него, мне думается, соседка стала раньше всех на хуторе доить корову», – заключил старик.

Это сообщение нас насторожило. Сон и усталость как рукой сняло. Начали ломать головы, как нам быть и что предпринять. Сумеем ли мы вдвоем взять бандита? Вызвать из района помощь быстро нельзя: на хуторе нет телефонной связи. Послать нарочного – упустим время. Решили брать бандита вдвоем. План у меня был прост. На рассвете, как только Бобрик сядет доить корову, мы – в дом. Красницкий не догадается, подумает – хозяйка. Мы его и накроем в постели.

– А теперь пойдем к дому, изучим обстановку, выберем место для засады, – предложил я Майбороде.

Ночь стояла темная, хоть глаза выколи. Робко накрапывал скудный дождик. Хутор уже спал. С наслаждением вдыхая ночную свежесть, тихо шли единственной хуторской улицей. Вот и крайняя хата.

– Она, – прошептал Майборода.

Обогнули усадьбу и вышли к огородам.

– Да, местечко подходящее, – тихо произнес я. – Сразу за огородом узенькая лощинка, а за ней подлесок.

– И хозяйка подходящая. Муж ее – ворюга, из кулаков. В заключении сейчас, – коротко информировал меня Майборода.

Двор Бобрик огорожен частоколом. Большой сад. На задах курятник. Возле курятника столб, к которому привязана корова. Чуть в сторонке раскосматилась бузина. Мы решили там и сделать засаду. Из зарослей бузины хорошо просматривался двор, и в избу оттуда легко проникнуть.

Майбороде довелось трижды бывать в избе Бобриков с обыском. Знал он там каждый уголок.

– Думаю, – сказал он мне, – Красницкий обосновался на кухне. Там есть лежанка, у самой двери. Оттуда есть выход в сени и отдельный – в сарай. Зайдем к нему из сарая. Я пойду первым, а вы за мной.

Я улыбнулся, поняв его: предостерегает меня от опасности.

В доме Бобрик было тихо. Дождь под утро усилился, и мы промокли насквозь. Казалось, что время остановилось и ожиданию нашему конца-края не будет.

Мало-помалу начало сереть. Близился рассвет.

Скрипнула дверь. Вышла старуха с подойником. Мы подождали, пока она уселась доить корову, и, обнажив пистолеты, поползли к дому. Зашли в сарай. Дверь в кухню плотно прикрыта. Майборода быстрым движением отворил дверь и громко скомандовал:

– Руки вверх!

Я видел, как Красницкий поднимал голову, и, опередив его, сунул руку под подушку. Миг – и пистолет был у меня.

Остальное мы сделали, как и наметили: я накинул петлю на ноги Красницкого, а затем связал руки. Когда Бобрик вошла в дом, он уже лежал связанный на полу.

На первом допросе Красницкий отказался давать показания, ссылаясь на плохое здоровье, а через два дня заявил:

– Я подданный Соединенных Штатов Америки. Разведчик. Заброшен в Советский Союз для выполнения важного задания, а поэтому прошу передать меня органам государственной безопасности.

– Чепуху несете, – рассмеялся Виктор Михайлович. – Ведь мы все знаем.

– Врать мне ни к чему, – стоял на своем Красницкий. – В войну я попал в плен к немцам, и они меня завербовали. Учился в разведшколе возле Берлина, работал там инструктором. Пришли американцы. Переманили. Теперь служу им. Можете проверить, все подтвердится…

– Все? А теперь послушайте нас, – обратился к нему Бортников. – В Германии вашей ноги не было, потому что в армии вы не служили, все время находились в местах заключения. Вот справка. Вы кулацкий сын. Вашего отца раскулачили в 1934 году. И вы поклялись мстить за это Советской власти. В войну люди проливали кровь, а вы, бежав из лагеря, грабили, занимались разбоем, отнимали последнее. Сейчас люди залечивают военные раны, восстанавливают хозяйство, рук не хватает, а вы, здоровенный оболтус, грабите их, убиваете.

– Я не грабил, я возвращал свое, – взъерошился Красницкий.

Допрос продолжался несколько дней, и Красницкий наконец все рассказал правдиво. Его показания полностью подтвердились собранными по делу доказательствами. Зинаиду Суховей он защищал:

– Она жертва. Не судите ее. Вся ее жизнь – страх… Она мне служила, как собачонка…

Но перед судом стали не только Красницкий и Зинаида Суховей. Были привлечены к ответственности и те, кто их укрывал, прятал награбленное, способствовал совершению преступлений.

Все получили по заслугам. Законы Советской власти справедливы и суровы.