Текст книги "Конец фирмы Беняева (Записки следователя)"
Автор книги: Иван Василенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Иван Василенко
КОНЕЦ ФИРМЫ БЕНЯЕВА
Записки следователя
Автор книги, прошедший большой путь
от следователя районной прокуратуры до старшего
помощника прокурора Украинской ССР, на интересном
документальном материале увлекательно
рассказывает о сложной и трудной работе
следственных органов и милиции.
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
Строительство коммунистического общества предусматривает дальнейшее укрепление социалистической законности, искоренение всяких нарушений правопорядка, ликвидацию преступности, устранение причин, их порождающих.
В выполнении задач, поставленных партией, по предупреждению и искоренению преступности и правонарушений большая роль принадлежит работникам правоохранительных органов, в том числе и следственному аппарату.
Быстрое и полное раскрытие каждого преступления имеет первоочередное значение для обеспечения принципа неотвратимости наказания. В этой связи В. И. Ленин подчеркивал: «Важно не то, чтобы за преступление было назначено тяжкое наказание, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым».
Смысл этой идеи состоит в том, что для предупреждающего значения судебного приговора, то есть наказания, определенного судом, важно, чтобы не только сам осужденный, но и его близкие, знакомые и соседи знали, за что он осужден, так как, писал Маркс, если «народ видит наказание, но не видит преступления», то он «перестает видеть преступление там, где есть наказание».
Чтобы не забывался глубочайший смысл этих слов, нашей литературе, искусству необходимо шире популяризовать деятельность нашего суда, первого поистине народного суда в истории человечества.
Проблема борьбы с уголовной преступностью не может быть решена одними лишь мерами судебной репрессии, потому что наказание само по себе еще не решает проблемы ликвидации преступности. Эту проблему должно решать все наше общество в целом, решать разными методами и прежде всего методом широко поставленного правового воспитания народа, особенно молодежи.
Правовое воспитание народа, и в особенности молодежи, есть часть всей проблемы коммунистического воспитания.
Этой задаче и посвятил свою жизнь автор книги «Конец фирмы Беняева». Иван Иванович Василенко прошел большой путь от следователя районной прокуратуры до старшего помощника прокурора Украинской ССР.
Каких только дел не было у него в производстве, и со всеми он успешно справлялся, был всегда объективен и человечен и с виновником, и с подозреваемым, и со свидетелем.
Свое свободное время, которого у следователя очень мало, Иван Василенко отдает литературной работе: пишет очерки, статьи, печатается в газетах, журналах.
И вот, наконец, завершена его давняя мечта – книга «Конец фирмы Беняева», в которой автор показывает читателю лучшие черты советского следователя.
П. А. ОЛЕЙНИК,
заместитель министра внутренних дел
Союза ССР
ПЕРВОЕ ДЕЛО
По окончании Ленинградской школы следователей я был назначен следователем прокуратуры Васильковского района Днепропетровской области. Прокурор области, знакомясь со мной, откровенно сказал, что район большой, сложный, есть случаи хулиганства, воровства и другие нарушения социалистической законности. В прокуратуре собралось несколько нераскрытых дел, бывший ее следователь оказался человеком неоперативным, за что и отстранен от занимаемой должности. Работы хоть отбавляй.
Сообщение прокурора я воспринял спокойно, хотя на сердце и было тревожно: теперь ведь учебником моим будет сама жизнь.
Васильковка мне понравилась с первого взгляда. Несмотря на трудности и недостатки первых послевоенных лет, была она опрятная, уютная. Мощеные улицы отремонтированы, чисты, домики побелены, огорожены. Весь поселок – сплошной сад, вдоль улиц – ровные ряды акаций и каштанов. В центре – Дом культуры, двухэтажная школа, магазины, административные здания, красивый парк.
После шумного Ленинграда здесь было удивительно тихо. Тишь да благодать вокруг такая, что трудно себе представить, как здесь могут жить люди, способные хулиганить, воровать, мошенничать.
Прокуратура помещалась в старом аккуратном здании на тенистой улице недалеко от центра. Перед домом, хорошо выбеленным известью, – палисадник. В нем зеленые кусты сирени. Запах цветущего шиповника стекает за ограду, разливается по улице. Вдоль затравенелой дорожки, ведущей к крыльцу, цветут настурции, украшенные зубчатой зеленью мяты. У самого крыльца живописные грядки мальв, левкоев, душистого табака и флокс.
Встретил меня секретарь прокуратуры Петр Степанович. Был он средних лет, худощавый, очень подвижный. Сдвинув очки на самый лоб, как это обычно делают старые канцеляристы, он сказал:
– Садитесь, пожалуйста. Хорошо, что вы приехали. В том смысле хорошо, что вы – мужчина. Нам, видите ли, обещали прислать женщину, а я лично полагаю, что следственная работа – не для женщины.
Петр Степанович сообщил мне, что прокурор в качестве уполномоченного райкома партии с самого утра уехал в колхоз и поручил ему встретить меня, ввести в курс дела и попросить, чтобы я сегодня же принял от бывшего следователя дела: тот торопится с выездом, да и сами дела не терпят отлагательства.
– Если не возражаете, я сейчас же вызову Гринева, – не сводил с меня маленьких прищуренных глаз Петр Степанович.
Гринев – мой предшественник, это о нем мне говорили в областной прокуратуре.
По правде говоря, с дороги мне хотелось отдохнуть, но раз так складывались обстоятельства, я сказал Петру Степановичу, что готов.
Вскоре явился Гринев. Средних лет, угрюмый. Сухо поздоровавшись, открыл дверь кабинета, на которой висела картонная табличка с надписью чернилами «Следователь», и пригласил меня.
Кабинет был небольшой: Два окна выходили во двор, па окнах – выгоревшие от солнца занавески, следы газетных лент, которыми заклеивали щели на зиму. Форточка в одном из окон заколочена гвоздями.
В правом углу кабинета – сейф, посредине – канцелярский стол, накрытый пожелтелой бумагой, на столе – чернильный прибор, какие-то бланки, телефон. Возле стола два стула: один для хозяина кабинета, второй – для посетителя. Воздух был тяжелый, спертый, пахло табачным дымом и сухой пылью.
– Что ж, будем начинать? – неприветливо взглянул на меня Гринев.
Я понимал его состояние и не обиделся.
– Давайте, – согласился я и попросил открыть форточку.
Гринев молча подошел к форточке, отогнул перочинным ножиком гвозди и отворил ее. В кабинет ворвалась утренняя свежесть.
…На следующий день, когда мы с Гриневым уже трудились над приемо-сдаточным актом, в кабинете впервые раздался звонок телефона.
Трубку снял Гринев.
– Слушаю. Происшествие? Но я уже не следователь: передал дела новоназначенному товарищу. Да, он здесь. Пожалуйста, – и протянул трубку мне.
Звонил начальник милиции Тертышный. Он сообщил, что на большаке вблизи села Владимировки обнаружен труп мужчины. Совершен наезд автомашиной. Срочно надо выезжать.
В двух словах я передал Гриневу о случившемся и сказал, что должен немедленно ехать в милицию.
– Вот вам и первое дело для начала, – скупо улыбнулся Гринев. – Желаю успеха.
Не знаю, искренне ли желал он мне успеха, но я поблагодарил его и, предупредив Петра Степановича о том, что еду на место происшествия, вышел на улицу.
«Итак, первое самостоятельное дело, – думал я. – Да еще с убийством. Как говорится, с корабля на бал, даже устроиться не успел… Ну-ну, посмотрим, чему научился в школе».
В кабинете начальника милиции собрались все оперативные работники. Начальник, кивнув на рослого молодого капитана в хорошо подогнанной форме, обратился ко мне:
– Поедете с ним. Капитан Войный, наш опытный работник, знает свое дело, вместе разберетесь, что к чему.
Выехали пароконной подводой. Милицейский ездовой, пожилой мужчина в изношенной военной форме, то и дело погонял коней, а Войный рассказывал о районе, о том, что исколесил его за время своей работы вдоль и поперек. Из его рассказов я узнал, что в районе много маленьких хуторов, с которыми нет телефонной связи, и это утрудняет работу; что на территории района есть большой Дебровский лес, в котором в гражданскую войну околачивались махновцы, а во время Великой Отечественной прятались дезертиры. На хуторах процветает самогоноварение и воровство. Есть случаи грабежей.
Разговорились мы и забыли о времени. Не успели, как говорится, и оглянуться, как уже были на месте происшествия.
Труп лежал на проезжей части дороги, накрытый простыней. На обочине стояло несколько человек. Нас сразу же окружили, стали объяснять наперебой:
– Машина переехала… Прямо через голову…
– Выпал из кузова…
– Пьяный лежал на дороге, а шофер ночью не увидел…
Войный приподнял простыню, и я увидел изуродованную голову. В полуметровом расстоянии от нее были видны четкие следы протектора автомобиля.
Итак, я приступил к исполнению своих обязанностей. Следователь на месте происшествия – главное лицо, ему подчиняются все.
В те годы постоянного судебно-медицинского эксперта в районе не было, и для осмотра трупов приглашались врачи больниц. Прежде всего я послал нашего ездового за доктором, а сам, пригласив из толпы двух понятых, занялся осмотром места происшествия. Обошел весь участок дороги, пытаясь мысленно представить события, происшедшие здесь. Воображаемые картины менялись с быстротой киноленты. Несчастный случай? Нарушение правил движения? Убийство?
«Главное – не спешить с выводами. Сначала все взвесить, оценить, – вспомнились слова преподавателей школы. – Пропустишь какую-нибудь деталь, а она могла оказаться основным звеном в цепи раскрытия преступления».
Пока мы с Войным и понятыми занимались своим делом, решали, что и как, из села прибежала женщина, стала на колени, сдвинула простынь, наклонилась и запричитала:
– Вася! Мой Вася, Васенька, родной мой!
Присутствующие пытались ее успокоить, увести, но женщина не двинулась с места. Тогда я подошел к ней и тихонько попросил отойти от трупа, чтобы не затоптать следов, это необходимо следствию. Послушалась.
Приехала врач. Познакомившись, я попросил Галину Петровну приступить к делу.
Галина Петровна оказалась опытным врачом. Осмотрела труп и сразу же стала мне диктовать:
– Возраст погибшего до тридцати лет… Правильного телосложения… Череп головы раздавлен колесом автомобиля. На правой поле пиджака тоже отпечаток колеса автомобиля. На левой ноге отсутствует туфель…
– Автодорожное происшествие, – высказал предположение Войный.
Но когда расстегнули одежду, обнаружили на груди, у самого сердца, зияющую рану.
– Удар ножом, – определила Галина Петровна.
Я тотчас же обратился к Войному:
– Товарищ капитан, немедленно передайте в прокуратуру и милицию: срочно проверить, не был ли судим потерпевший, какой вел образ жизни. Преступник должен быть в крови. Оповестите об этом другие села.
Внимательно осмотрев труп, мы установили, что его волочили по земле. Об этом свидетельствовали следы на каблуке и на брюках.
– Труп перенесен и брошен на дорогу для симуляции несчастного случая. Убийство совершено в другом месте, – пришел я к заключению.
Галина Петровна молча согласилась со мной.
Полностью осмотр места происшествия закончили только к вечеру. Никаких вещественных доказательств, кроме следов автомашины, установить не удалось. Следы протектора я скопировал с помощью гипса. Труп отправили в морг.
Итак, убийство. «Чтобы раскрыть его, потребуется не один день, не одна ночь, – рассуждал я. – С первого шага – гордиев узел. Хватит ли сил, умения, фантазии развязать его? Кто убийца? Каковы мотивы? Главное – ничего не упустить, не сбить самому себя с толку. Для начала необходимо наметить несколько версий. При вскрытии трупа тоже нужно присутствовать».
Подъехал Войный, доложил, что все исполнил, как я велел. Потом спросил:
– Ужинать будем?
Только теперь я вспомнил, что целый день ничего не ел. Может быть, от этого стучало в висках, шумело в голове.
– Не мешало бы подкрепиться, – ответил я. – Работать будем днем и ночью. Отдыхать некогда.
Я хорошо знал, что от меня, от моей инициативы, оперативности, настойчивости будет зависеть многое. Чтобы разоблачить преступника, надо идти по горячим следам, пока они есть.
Когда мы слушали лекции в следственной школе, разрабатывали версии на практических занятиях, осматривали место происшествия на макетах, было просто, ибо ответственность не ложилась на тебя с такой обезоруживающей очевидностью. И главное сейчас – верить в свои силы, не опускать рук, не складывать оружия.
Ужинать поехали в сельскую чайную.
В чайной было людно, накурено. Мы сели за стол в самом углу. За соседним с нашим столиком сидели два старика, пили пиво. Один из них уже был под хмельком и громко объяснил второму:
– Это наш новый следователь, – указал глазами на меня. – Неопытный, видать. Вот если бы Гринев, тот… Хороший был человек Лоза, царство ему небесное. Убили его, наверное, давние дружки…
Я решил на всякий случай запомнить этих старичков и их разговор. Вдруг пригодится.
После ужина собрались в сельсовете. Нам на помощь пристали оперуполномоченного уголовного розыска райотдела Опляту.
После долгих размышлений и споров наметили план дальнейшей работы, распределили поручения, еще и еще уточняя и анализируя каждый вывод и версию. И только после этого вышли на улицу освежиться.
Ночь прозрачная, душная. Лунный свет яркий, но зыбкий, жидким серебром сочится. В воздухе – обворожительный аромат цветущей липы.
– Пойдемте к озеру, там свежее, – предложил Оплята.
На лугу подле воды дышалось вольготней. За рогозами от водной глади озера поднимался пар, тянуло сладким и пряным запахом скошенных трав.
Мы подошли к копне сена. Войный снял китель, разостлал его под копной и повалился в душистую купу разнотравья.
– У меня во дворе тоже копна сена есть, – сказал. – Бывает, приду с работы под самое утро и, чтобы не будить жену, ложусь спать на сене. А через два-три часа опять иду на работу свежим, отдохнувшим. Запах сена снимает усталость.
В озере изредка плескалась рыба, в зарослях ольхи перекликались зяблики, незамысловатую мелодию выводила пеночка.
Мы молча слушали ночные звуки.
– Если убийца из местных, то найдем его быстро. Хуже, если он залетный, – заговорил Войный.
Не хотелось говорить о деле, и я предложил часок-другой поспать, ссылаясь на пословицу: утро вечера мудренее. Оплята поддержал меня, согласился и Войный, и вскоре мы уснули.
Утром я поспешил в морг на вскрытие трупа Лозы. Меня интересовал характер ножевой раны и черепных повреждений – прижизненные они или посмертные.
В морге меня уже ждали и немедля приступили к делу. Вскрывала труп Галина Петровна.
– Края раны неодинаковые. С одной стороны острые, с другой – с выраженными гранями. Ширина раневого канала двадцать пять миллиметров, глубина – сорок, – сообщала врач, а я тут же делал соответствующую запись в протоколе.
Закончив анатомирование, Галина Петровна пришла к выводу, что рана в области сердца нанесена не ножом, а скорее всего штыком от немецкой винтовки или самодельным кинжалом. Повреждения черепа – посмертные.
Таким образом, моя догадка не ошибочна. Уже убитого Лозу бросили на дорогу.
Имея результаты вскрытия, я решил еще раз тщательно осмотреть место происшествия в более широком радиусе.
Для повторного осмотра мне в помощь дали комсомольцев, школьников и активистов сельсовета. Местность я разбил на квадраты. Участники осмотра выстроились цепочкой. Шли медленно, осматривая каждый кустик, каждый буерачек. Попадающие в поле зрения какие-либо предметы я осматривал с понятыми.
Внезапно я обратил внимание на две примятые полоски, ведущие по косогору в сторону колхозной кузницы. Присмотрелся к ним и пришел к выводу, что эти зигзагообразные бороздки – следы, оставленные обувью пострадавшего. Стало быть, труп волокли.
Сделал соответствующие замеры, записал данные в протокол и пошел дальше, куда вели меня бороздки.
Во дворе кузницы стояла двуколка с бочкой воды. С правой стороны, у самого колеса, темнела лужа засохшей крови: «Значит, труп лежал в этом месте, – начал я воссоздавать картину событий. – Преступник, очевидно, мыл руки, застирывал одежду».
Возле кровяной лужи я увидел вдавленный след от обуви с правой ноги. Кто же его оставил? Преступник или кто-то другой, причастный к преступлению?
У следователя строгое правило: все следы, обнаруженные на месте происшествия, фиксировать. Поэтому я не торопясь все записал. Приготовив гипсовую смесь, залил след. Спустя несколько минут имел в руках гипсовой отпечаток обуви. Обращали на себя внимание следы двух набоек на подошве. «Это уже хорошо, – обрадовался я. – Индивидуальные особенности есть».
Если след оставил преступник, этот отпечаток поможет изобличить его.
Окончив запись, я с понятыми пошел дальше по следам. От бочки бороздки потянулись к зарослям лесопосадки. На небольшой полянке в траве нашли левый туфель убитого, хлопчатобумажную фуражку серого цвета, пустую бутылку из-под вина. Трава вокруг вытоптана, сбита.
– Похоже, что кто-то падал, была борьба, драка… Или самооборона, – резюмировал Войный.
В моем же воображении, как на фотопленке после химической обработки, проявлялись на фоне второстепенных картин четкие штрихи главной версии. Мало-помалу я входил в обстановку, приобретал уверенность, чувствовал, что стою на верном пути.
Только теперь я по-настоящему стал понимать значимость крылатого выражения Суворова, которое любил повторять преподаватель нашей школы Иванов: «Тяжело в учении – легко в бою». Действительно, я держу бой с преступником. И победу одержит тот, кто окажется мудрее, опытнее, терпеливее…
Разные мысли путались в голове: «Сколько лиц участвовало в убийстве? Кто преступник, местный или приезжий? Почему он выпивал с Лозой? Значит, знают друг друга? Как случилось, что бутылка из-под вина оказалась возле бочки? Может, преступник допивал оставшееся вино сам?..»
Вопрос, кто совершил убийство, волновал не только меня. Ко мне подходили колхозники, советовали, подсказывали. Я прислушивался к ним и, как говорится, мотал на ус.
Из восьми выдвинутых мной версий семь ошибочны. Но каждую из них надо проверить, чтобы оставить одну – рабочую.
Бороздки местами стали исчезать. «Труп несли», – сделал я вывод.
Солнце в самом зените как бы застыло на небосводе. И греет, греет. Изнуряющая жара. Воздух, насыщенный пряным, горьковатым запахом полыни, дрожит и трепещет от зноя. Кажется, тепло испаряет сама земля.
Травы поникли, притомились, Птицы молчат. Только горлинка – певица полудня – где-то стонет на ветле, да со стороны озера доносится детский смех, плеск воды. Плюхнуться бы и себе в парную воду озера, смыть усталость, освежить мысли.
Мы медленно движемся густыми зарослями бурьяна. Волоски крапивы обжигают ноги. Снова вижу примятые бороздки в траве. Следы ведут в сторону кладбища. Я часто останавливаюсь, делаю краткие записи. Замеряю расстояние между бороздками, ширину борозды. Двигаюсь дальше. На окраине кладбища возвышалась старинная, сложенная из красного кирпича церковь. Следы привели нас к ней.
У церкви с северной стороны мы увидели вытоптанный бурьян, осколки разбитой бутылки, недоеденную закуску – колбасу, лук и хлеб. Там и тут белели клочки бумаги. У самой стены церкви – лужа крови. На кирпичной стене – кровяные брызги. Это свидетельствовало о том, что убийство совершено именно здесь. Мы пришли к единогласному мнению, что потерпевший в момент нанесения ему ранения стоял.
Я составил протокол. Осторожно собрал осколки бутылки, кусочки разорванного письма, соскоблил для анализа засохшую кровь со стены и с земли.
Свою работу мы закончили с наступлением темноты.
На следующий день приехал прокурор района Григорий Иванович Грозный.
Я коротко доложил ему обстоятельства дела. Он внимательно выслушал и предостерег: одной версией долго не увлекаться. На первый взгляд все кажется главным. Необходимо научиться обобщать свои наблюдения, постоянно анализировать собранные доказательства, проверять каждый свой шаг, каждую версию, каждый вывод, чтобы не ошибиться.
– Основа основ – ничего не упустить, – говорил прокурор. – Делайте все не спеша, взвешивайте все «за» и «против». Не принимайте на веру любую догадку, трезво оценивайте, ничего сомнительного сразу не отбрасывайте, проверяйте.
Прокурор мне понравился – деловой, откровенный человек. Завел разговор о моей семье, о том, когда думаю забирать ее в Васильковку.
– Кстати, где вы остановились? – спросил.
– Пока нигде, прямо из прокуратуры поехал сюда, – ответил я.
– Ничего, подыщем вам где-нибудь угол, пока Гринев освободит квартиру, – сказал Григорий Иванович. – О ходе расследования звоните. Будет трудно – поможем. Желаю удачи. – И уехал.
Во второй половине дня хоронили Лозу. На похороны во Владимировну я послал Опляту. Вернувшись оттуда, он сообщил:
– Меж людей идет слух, будто Лозу убил его двоюродный брат Самойленко, они часто ссорились, и тот не раз угрожал ему.
И эту версию я занес себе в план расследования.
Вечером в сельсовет пришел бригадир колхоза Науменко. Он сообщил, что вчера тракторист Назарчук рассказал ему о том, что видел в поле незнакомого мужчину. Как раз в то утро, когда нашли убитого Лозу, незнакомец, весь в грязи, без фуражки, спал у скирды. Назарчуку запомнился на левой щеке у незнакомца шрам от ожога, на брюках – бурые пятна, похожие на кровь, на правой руке – наколка: сердце, пронзенное стрелой.
– Может, это он убил Лозу? – заканчивая рассказ, спросил у меня Науменко.
– Будем искать, – пообещал я бригадиру. – А за ваши сведения спасибо, они пригодятся нам.
Через несколько дней я вызвал на допрос жену убитого Марию. Говорить с ней было почти невозможно. Женщина не могла слова вымолвить, только плакала. Лицо осунувшееся, бледное, глаза угасшие, помутневшие, губы почерневшие, запекшиеся. Когда я протянул ей стакан воды, руки у нее дрожали, зубы мелко стучали о край стакана. Немного успокоившись, она заговорила, медленна, сквозь рыдания:
– Да, мой муж был в заключении, настрадалась без него с детьми. Судили его и двух его дружков за воровство. Взяли муку из вагона на станции. Фамилий дружков я не помню. От одного из них муж не очень давно получил письмо. С тех пор Василий очень изменился, часто вздыхал, задумывался. На мой вопрос, кто прислал письмо, он буркнул: «Давний знакомый». Из дому в тот день Василий уехал на попутной машине. Вот и все, что я знаю.
На некоторые вопросы Мария вообще не отвечала, только отрицательно кивала головой. Я понимал: она в самом деле не знает на них ответа.
После допроса я вызвался проводить ее домой с надеждой узнать от нее что-нибудь в непринужденной беседе. В спокойной домашней обстановке человек больше вспомнит, будет более доверителен. Этому учит опыт следственной практики.
По дороге к дому Марии Лозы нам встретился пионерский отряд. Дочерна загорелые на солнце, в белых рубашках и пионерских галстуках ребята шли строем под звуки горна и барабана. От ребят отделился мальчик с двумя красными нашивками на рукаве и подбежал к Марии.
– Мама, мы идем в кино! – сообщил. – Уже пообедали. Купались в озере. Так что ты не беспокойся.
Я понял: это сын Лозы, отдыхающий в пионерском лагере. Знал, что есть еще дочка.
«Одной поднять двоих детей трудно ей будет», – подумалось мне.
– Вот здесь мы живем, – с грустью сказала Мария, остановившись возле добротного под шифером дома.
Чистый дворик огорожен плетнем, во дворе колодец, две копы сена, сад, за садом огород.
– Заходите, пожалуйста, – пригласила меня Мария.
Мы зашли в дом. Сидя за столом, читала книгу девочка лет тринадцати. Увидев нас, девочка закрыла книгу и поздоровалась со мной. В светлице пахло любистком и чабрецом. Ими был щедро устлан пол. Летом в селах многие хозяйки так делают.
Я попросил Марию показать мне письма, имеющиеся у нее.
– Ведь кто-то вам пишет? Знакомые, родственники.
– Да, пишут, – ответила Мария, – сейчас поищу.
– Мама, в комоде писем нет. Они на шифоньере, – подсказала ей дочь. – Я сейчас достану.
Девочка пододвинула стул к шифоньеру, вскочила на него и, достав пачку писем, перевязанную зеленой тесьмой, подала мне.
– Папа берег письма.
Мария носовым платком вытирала заплаканные очи. Сверху на пачке писем пыль. «Давно лежат письма», – подумалось мне.
Долго не спеша перебирал я конверт за конвертом, просматривая тексты, написанные разным почерком. Письма, открытки от родственников. Но интересующего меня письма не оказалось.
– Люди говорят, что мужа вашего убил Самойленко, – решился я сказать напрямик.
Мария стала возражать:
– Что вы, это неправда. Мой муж и Виктор дружили… Ссорились однажды, когда Виктор был пьян, да то было давно. Он не поднимет руки на Василия. Курицу боится зарезать. Когда к празднику режут кабана, из дому уходит. Нет, нет, не он…
Прошло три дня напряженной работы по расследованию дела об убийстве Лозы, а результатов пока не было. Меня это начало тревожить: ведь время выигрывал преступник, наверное, уже успел выстирать окровавленную одежду, спрятать оружие, подготовить себе несколько вариантов алиби.
Утром четвертого дня я решил осмотреть еще раз заросли бурьяна около церкви. Мне вдруг пришло в голову, что преступник, убегая, не мог забрать с собой штык – нести неудобно. Да и зачем он ему после убийства? Вызвать к себе подозрение?
Поднялся я рано, еще до рассвета. Взял полотенце и пошел к озеру. Вода в нем была чистая, как слеза, отчетливо отражались в ней утренняя луна и мое лицо. Я плюхнулся в воду, пахнущую осокой и тростником. Нырял и нырял в самую глубину, освежая утомленное тело.
После завтрака с двумя понятыми начал осмотр местности. Осматривали каждый кустик, каждую былинку трогали пальцами, буквально шарили руками по земле. И вдруг один из понятых, забравшись в густые заросли крапивы, крикнул:
– Есть!
Осторожно раздвинув стебли крапивы, я поднял с земли штык от немецкой винтовки. У самого обушка его засохли пятна крови, на деревянной рукоятке отчетливо виднелись кровяные следы двух пальцев. На рукоятке штыка вырезаны буквы «В. Л.».
– Василий Лоза, – невольно вырвалось у меня. Но тут же я одернул себя: не делай поспешных выводов. Подумай, почему штык должен быть его? А если его, то каким образом он попал в руки убийцы? Во время борьбы? А не мог ли таким образом потерпевший ранить самого себя? Нет, это отпадает. При таком ранении он не смог бы вытащить штык из раны, отбросить его в сторону.
И снова загадки, загадки. На всякий случай, чтобы не оставлять без ответа ни единого вопроса, возникшего у меня в течение следствия, я решил выяснить у экспертов, сколько времени мог жить пострадавший после полученного ранения, чья кровь на рукоятке штыка. Не пострадавший ли оставил отпечатки пальцев на штыке?
Вечером в сельсовете собрались все участники оперативно-следственной группы, чтобы подвести итоги работы за день. Такие итоговые совещания мы проводили ежедневно. На них мы намечали план работы на следующий день. Совместные обсуждения сделанного за день помогали нам разобраться, что сделано хорошо, а что мы упустили, недосмотрели.
Прошедший день принес нам немало: был найден штык, которым убит Лоза, некоторые сведения добыли Войный и Оплята. Войный сообщил, что связался с районным судом, и товарищи оттуда пообещали прислать нам материалы судебного дела на Лозу и его соучастников за кражу муки со станции. Войный с этой целью послал в район милиционера.
Оплята проинформировал, что занимался подозреваемым Самойленко и установил, что к убийству Василия Лозы тот непричастен.
Мне было приятно, что Мария, жена Лозы, не обманулась в своих чувствах, она ведь без всяких доказательств уверяла меня в невиновности Самойленко. Отрадным было и то, что в расследовании преступления жители Владимировки всем нам помогали.
Совещание затянулось до позднего вечера. Наконец все разошлись, остались только мы с Войным. Я открыл окна и дверь. В кабинет ворвался ночной воздух, настоянный на аромате садов, огородов, скирд…
Мы с Войным решили сложить клочки письма, разорванного на месте преступления. А вдруг оно откроет нам что-то относящееся к делу?
Усевшись поудобнее за столом, прикрыв стеклом обрывки письма, мы начали изучать их, анализировать. В первые же минуты определили, что письмо разорвано недавно, бумага не успела раскиснуть от дождей. Текст написан химическим карандашом, писал не очень грамотный человек. В письме не было знаков препинания, интервалов между многими словами.
Войный с трудом отыскивал линию разрывов и соединял кусочки. Эта работа была не из легких. Язычок пламени в керосиновой лампе трепетал от малейшего дуновения воздуха, свет мигал, от этого в глазах рябило.
За два часа кропотливой работы с помощью лупы семикратного увеличения нам удалось прочитать обрывки фраз: «Пришли тысячу шестьсот рублей… Откажешь – получишь свое! Не играй с огнем!»
– Вот тебе и мотив убийства! – обрадовался Войный.
Попробовали вообразить себе происшедшее. Лоза и автор письма встретились на станции не случайно… Шли к Лозе домой, выпили… Потом, наверное, Лоза отказался дать деньги. Неизвестный ударил его бутылкой по голове. Защищаясь, Лоза вытащил штык, который был при нем. Еще удар… и оружие оказалось в руках убийцы. Последовал удар штыком в сердце, который оказался роковым… Выбросив штык, убийца выволок труп на дорогу, чтобы навести следственные органы на ложный путь. Он думал: на труп наедет автомобиль, и дело с концом.
Вы считаете, что убийство совершено около церкви? – спросил Войный. – Тогда почему лужа крови оказалась и у бочки с водой?
– А это просто, – ответил я. – Убийца, когда волочил труп к дороге, останавливался возле двуколки с бочкой воды. Труп положил, а сам вымыл руки, допил вино, потом выволок труп на дорогу. Нам теперь остается выяснить главное – кто убийца.
Сонливость как рукой сняло. Ждали с нетерпением утра. Хотелось поскорее заглянуть в судебные материалы по делу Василия Лозы и его соучастников, чтобы сличить почерк осужденных с почерком человека, написавшего письмо, обрывки которого мы только что прочли.
Однако утром мы не получили необходимых материалов. Выяснилось, что они были переданы в областной суд. Немедля ехать в Днепропетровск не имело смысла – выходной день.
Ничего не поделаешь, довелось нам заняться иными, не менее важными делами.
– Вы установили, кто из иногородних приезжал в село в день убийства Лозы? – поинтересовался я у Войного.
– Еще не закончили проверку. Делаем опрос жителей, – ответил он.
Я попросил его ускорить эту работу, а сам решил проверить, как идут дела у автоинспекторов ГАИ. По нашей просьбе они должны были установить, какие машины проезжали через село в день убийства Лозы.
– Да, затягивается наше следствие, – вздохнул Войный. – В следственных органах бытует правило: если в течение трех суток дело о преступлении не раскроется, его считают «глухим», и расследование обычно затягивается на месяцы, а то и годы.
