Текст книги "Конец фирмы Беняева (Записки следователя)"

Автор книги: Иван Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Подняли занавес. На сцене выстроились участники детского хора. Из-за кулисы выбежала девочка в белом платье, с белыми бантами в косичках и объявила:

– Выступает хор детского дома! Песня о Родине!

– Узнали? Это же Лена, – шепнула мне Наталья Сергеевна.

Во втором ряду хора я увидел Сашу. Выделялся в хоре его сочный голосочек.

Чтобы снять показания, Сашу пригласили в кабинет директора. Я отрекомендовался и попросил подробно рассказать о себе.

Тень беспокойства легла на Сашино задумчивое личико, он опустил голову. Потом откашлялся, огляделся и взволнованно заговорил:

– Я… Мы жили в селе Всесвятском Васильковского района. Там мои бабушка и дедушка. Здесь – сестра Лена…

Саша смотрел то на меня, то на Наталью Сергеевну и все говорил о детском доме, о школе, о друзьях. О матери же – ни слова.

– Почему ты не пишешь писем маме? – спросил я.

– Маме? У меня ее нет, – дрогнувшим голосом ответил мальчик и отвернулся.

Я подошел к нему и, не говоря ни слова, положил ладонь на плечо. И почувствовал, как судорожно вздрагивали детские плечи.

Проглотив рыдания, мальчик торопливо заговорил:

– Отца моего нет. Я видел его мертвым. Мама меня предупредила, чтобы я никогда никому не говорил об этом. Потом привезла нас с Леной сюда.

Голос его постепенно выравнивался, плечи под моими ладонями уже не дрожали. Он вздохнул несколько раз глубоко-глубоко, словно только что перешагнул через пропасть.

– Скажи, Саша, – повернул я его к себе лицом. – В чем был одет твой папа в тот день, когда ты видел его в последний раз?

Саша посмотрел на меня влажными глазами и ответил:

– Папа был в гимнастерке. Я проснулся утром раньше, чем Лена. Мама куда-то ушла. Дверь была заперта снаружи. Я не мог открыть ее и стал звать папу. Но он молчал. Тогда я подошел к кровати, поднял одеяло и увидел, что папа не дышит. Лицо у него было желтое и руки аж синие.

– А крови ты нигде не видел?

– Нет, крови я не заметил.

– Ну, теперь, Саша, – сказал я, взяв мальчика за руку, – успокойся совсем-совсем и иди к Лене, она ждет тебя. Будь мужчиной. О нашем разговоре никому говорить не следует.

– Хорошо, – пообещал Саша.

После завтрака я взял Сашу и Лену в город. Покатал их на карусели, затем повел в зоопарк. Мы много говорили обо всем на свете, шутили и смеялись. Особенно неугомонно вела себя Лена. Засыпала меня вопросами, рассказывала о своих подружках.

Заглянули мы и в магазины. Я купил Лене куклу, которая умеет закрывать глаза и пищать, а Саше – сборник стихов Пушкина. В Центральном парке культуры и отдыха угостил ребят мороженым, и там, на скамейке под большой липой, нас и нашла Наталья Сергеевна.

– Ищу-ищу вас по всему городу, – присела она возле Лены. – Почему обедать не приходили? – спросила строго.

– Мы пообедали в столовой, – весело ответила Лена.

За это короткое время дети ко мне привыкли, и я без затруднений, так сказать, между делом, узнал от них все, что меня интересовало, и в тот же день решил ехать.

Узнав о том, что я должен уезжать, дети запротестовали, просили побыть с ними дольше. Пришлось объяснить им, что ехать я просто вынужден, обязывает служебный долг.

Вечером Саша и Лена вместе с Натальей Сергеевной провели меня на вокзал.

Приехал – и сразу же в прокуратуру. Теперь, когда я уверен, что Селиванова нет в живых, необходимо выяснить ряд других вопросов: получен ли ответ из Новосибирска, что написала сестра Селиванова? Как ведет наблюдение Войный?

В прокуратуре меня встретил Петр Гаврилович.

– Тут по вас все соскучились. Спрашивают, когда приедете. А вы даже не позвонили, – упрекнул добродушно.

Услышав наш разговор, из кабинета вышел Григорий Иванович, пожал мне руку и пригласил к себе.

– Ну, как дела? – спросил и, не дожидаясь ответа, сообщил, что вчера получили известие из Новосибирска. Там Селивановой нет, и никогда в тех местах не проживала.

Я в свою очередь прочитал прокурору свидетельства Саши и Лены.

– Завтра же нужно произвести обыск у Зарубы, – предложил Григорий Иванович. – Необходимо все просмотреть в ее доме. Хотя время и упущено, но всякое бывает… А теперь идите домой, отдыхайте с дороги.

Но домой я сразу не попал. По пути встретил Войного, и он меня буквально затащил в райотдел милиции и не отпустил до тех пор, пока не выжал из меня до мелочей результаты поездки.

– А что у вас нового? – поинтересовался я, окончив свой рассказ.

– За это время Заруба никуда не отлучалась, затаилась, будто чего-то ждет, – ответил Войный.

– Подумайте над тем, куда могла упрятать Заруба труп мужа. Завтра будем искать, – сообщил я ему решение прокурора.

– Работники милиции нужны? – поинтересовался Войный.

– Думаю, достаточно будет двух человек, да вы третий.

Когда я вышел из милиции, на улице уже был поздний вечер.

Рано утром мы были во Всесвятском. Но дома Зарубы не оказалось. На дверях висел большой амбарный замок.

– Убежала! – констатировал Войный.

Несколько минут молча стояли у дома. Мне почему-то не верилось, что Заруба могла скрыться. Первым заговорил понятой Моргун:

– Может, она уехала к детям? Последнее время часто вспоминала о них.

– Нет, вчера вечером я ее видел, – возразил участковый уполномоченный Бойчук. – Да вот и она, легка на помине.

– Чего так рано, мои дорогие гости? – подойдя к нам, слукавила Заруба. – Мне и угостить-то вас нечем.

– Извините за беспокойство, но мы должны сделать у вас обыск, – объяснил я ей. – Вот санкция прокурора, – протянул постановление.

– Вам все мало? – ощетинилась Заруба. – Сколько еще будете плевать в мою душу? Вызовы, обыски! Когда придет этому конец? Я буду жаловаться!

– Ваше право жаловаться, а нам необходимо исполнять свой служебный долг, – тихо сказал я и попросил открыть нам дом.

– Успеете еще все перекопать, впереди целый день, – огрызнулась Заруба, но дверь отперла.

В хате беспорядок: занавески на окнах грязные, постель не убрана, в коридоре куча мусора, в кладовой заплесневелое помойное ведро.

Я еще раньше решил начать обыск с отопительной системы. С помощью понятых снял с печки чугунную плиту и начал осторожно выгребать золу. За духовкой, в самом углу, обнаружил две наполовину расплавленные железные пуговицы и шинельный крючок.

Отчистив от золы пуговицы, мы увидели на них железнодорожную эмблему – звездочку, а посредине разводной ключ и молоток.

– И пуговицы, и крючок от железнодорожной шинели, – сразу же определил Войный.

– Похоже, она сожгла его одежду, – шепнул я ему. – А может, и труп. Посмотрим еще. Давайте вытащим и духовку.

Осматривая печку, я наблюдал за Зарубой. Она не находила себе места. Слонялась из угла в угол, опустив голову; бралась то за тряпку, то за веник, то за ведро, но ничего не делала, только изредка украдкой, потихонечку поворачивала голову в нашу сторону и исподтишка поглядывала то на меня, то на Войного.

– Неужели труп зарыла в своем доме… Ужас какой! – втихомолку возмущался Войный.

– Попробуем-ка сорвать полы, – обратился я к Войному. – Интересно все-таки, как будет реагировать на это Заруба.

– Меня одно поражает, – Войный топнул ногой об пол. – Когда делали обыск в последний раз, полы ходуном ходили, а сейчас, небось, новые доски настлала.

Однако… долго меня не оставляло сомнение: что, если трупа под полом не окажется?

Наконец таки взял в руки топор и обратился к понятым:

– Откуда будем начинать?

Увидев мое намерение ломать пол, Заруба выскочила во двор и не своим голосом закричала:

– Дом крушат! Помогите, люди добрые!

И я спасовал, о чем через некоторое время сожалел, но что поделаешь – упущенное не воротишь.

Последующие два дня я занимался допросом соседей Зарубы. Мнение соседей о ней было единогласное: опустошенный человек, до предела безнравственно ведет себя, ни с кем из соседей не ладит, устраивает у себя оргии и дебоши, покоя от нее никому нет. К детям, по мнению соседей, Заруба всегда была равнодушна, те вечно бегали голодные и оборванные. «Может, и к лучшему, что дети в детдоме, с ней пропали бы, – доверительно делились со мной старые люди, – она ведь только и знает, что волочиться за мужчинами. Да и то сказать: муха на цветы не садится… Это пчела летит к лесу, а муха к гною…»

После обыска я Зарубу больше не допрашивал, но наблюдение за ней мы не сняли.

Несколько дней спустя Войный доложил мне, что к Зарубе в гости зачастил ее двоюродный брат Степан, с которым раньше она была в ссоре.

«Что-то затевает Заруба», – подумал я и велел Войному усилить наблюдение. Сам же с нетерпением ждал результатов экспертизы.

Как и следовало ожидать, экспертиза установила, что пуговицы и крючки подвергались температурному воздействию путем открытого огня. На металлической оболочке пуговиц сохранились истлевшие частицы сукна. Стало яснее ясного, что Заруба сожгла в печке одежду мужа. Об этом также свидетельствовал и ярлык, изъятый в ее квартире.

На наш запрос одесская фабрика «Красный швейник» ответила, что такие ярлыки прикрепляются к шинелям. Согласно дате отправки, артикулу, штампу ОТК, шинель с этим ярлыком в числе, других изделий была выслана в адрес станции Днепропетровск.

Установили мы и то, что 12 июня 1946 года на складе ОРСа Селиванов получил шинель с этим ярлыком вместе с другой форменной одеждой.

– Арестовать надо эту потаскуху, – настаивал горячий Войный. – Повторить обыск и арестовать.

– Арестовать рановато, – возразил я. – У нас нет доказательств того, что она совершила убийство. А вдруг Селиванов умер естественной смертью?

– Ну и ну! – кипел негодованием Войный. – Скажите на милость, если б муж умер, зачем бы она сжигала его одежду? Не понимаю, она устраивает нам всякие козни, а мы цацкаемся с ней.

– Степан Павлович, я не согласен с вами. Заруба могла из боязни сжечь одежду, чтоб люди не подумали плохого, – начал я объяснять Войному.

– Разве мало у нас улик против нее? – покраснел от волнения Войный.

– Да, Степан Павлович, еще недостаточно у нас улик. Арестовать Зарубу сможем лишь тогда, когда найдем труп и получим заключение специалистов о причине смерти.

Переубедить Войного мне не удалось. Он стоял на своем.

В тот же день я доложил о результатах проведенной работы прокурору.

Григорий Иванович внимательно выслушал меня и сказал:

– Все правильно. Но и с обыском не тяните. Зря вы испугались истерики Зарубы. Я полагаю, что труп Селиванова зарыт в доме. Ее истерика подтверждает это. Попомните мое слово. В общем – обыск, и немедленно! – заключил он.

Когда мы рано утром подъехали машиной к дому Зарубы, в окнах тускло светилось. Я постучал. Дверь открыла хозяйка. За спиной у нее стоял Степан Заруба. Вид у них был растерянный.

Вошли. В доме остро пахло свежевыкрашенными полами.

– Вы что, сделали ремонт? Полы покрасили? – удивился Войный.

– А что, нельзя? – резко ответила Заруба.

Войный в один момент обошел всю квартиру.

– Ну и ну, милая! Так вы срывали полы в коридоре? Нам не разрешили, а сами срывали-таки. По какой такой надобности? – строго спросил Войный.

– Срывала! А что! У вас надо было спросить? – огрызнулась Заруба.

Я попросил понятых принести лом и топор.

Заруба отошла к окну, села на стул и оттуда волком смотрела на нас.

Доски в самом деле были новые, плотно подогнанные одна к другой. Видно было, что пол настилал неплохой специалист.

– Кто вам делал ремонт? – спросил Зарубу Войный.

– А зачем вам это знать? – все еще хорохорилась Заруба. – Женщина я одинокая, мало ли кто согласился мне помочь.

Когда сняли доски в коридоре, всем бросилось в глаза очертание свежезасыпанной ямы в углу подполья.

– Дальше не копать, – распорядился я, заметив четкий отпечаток лопаты на одной из стенок осевшей ямы.

Изучая его, я обнаружил, что на лопате имелись две заклепки.

– Так это же саперная лопата! – воскликнул один из понятых. – Я служил в пехоте и знаю эти лопаты, как свои пять пальцев.

Я попросил отойти от ямы, сфотографировал отпечаток лопаты, сделал замеры, а затем снял копию с помощью пластилина и гипса. Копия поможет установить особенности саперной лопаты, а следовательно, выявить ее владельца.

На самом дне ямы мы обнаружили истлевший рукав от гимнастерки, две ржавые пуговицы и рассыпавшуюся кисть руки.

Закончив осмотр, я немедленно вызвал судебно-медицинского эксперта.

Он подтвердил, что мы обнаружили в подполье дома Зарубы кисть, принадлежавшую мужчине. После лабораторных исследований получили все необходимые анализы.

В тот же день Зарубу заключили под стражу.

В прокуратуре меня ожидал Григорий Иванович. Я коротко доложил ему обо всем.

– Недаром говорят, сколько веревку ни вить, а концу быть… – произнес Григорий Иванович и тепло-тепло взглянул на меня. – А вы молодец. Сколько воды утекло, так сказать, а вы отыскали концы, распутали дело. Осталось подвести итоги.

Я сам был доволен работой, но от смущения покраснел.

Через день решил допросить Зарубу. Но ничего из этого не получилось: ругалась, плевалась, доказывая, что «вместо нее, одинокой, несчастной женщины, в тюрьму надо посадить этого умника» – то есть меня – за то, что поступаю с ней беззаконно. Так и не смог убедить ее дать правдивые показания. Пришлось прервать допрос.

Когда ее увели, я начал ломать себе голову вопросом, вытекающим из следствия: кто соучастник Зарубы? Ремонт пола, перехоронение – сама Заруба с этим не могла справиться.

С чего же начать? Как найти сообщника?

И тут я вспомнил: лопата!

Если найдем лопату, которой рыли яму, найдем и ее хозяина.

Поиски решил поручить Войному.

– Понимаете, – со вздохом произнес Войный. – Обыски у всех жителей подряд делать нельзя. Это нарушение законности. Но вот у брата Зарубы Степана – можно.

– Пожалуй, ты прав, – согласился я. – Не простая же случайность их примирила. Все в селе знают, что Мария и Степан долгое время были в ссоре, и вдруг примирились. Отчего бы?

Без прямых улик прокурор не мог санкционировать обыск у Степана Зарубы, и мы с Войным отправились во Всесвятское, чтобы обратиться к людям за помощью. Оперуполномоченный Бойчук с ходу начал информировать нас о проделанной им работе.

– А кто такой Парамон, подписавший анонимное письмо, вы не установили? – спросил я его.

– Парамонов в селе нет, – ответил Бойчук и, сделав паузу, продолжал: – Правда, одна старуха мне сказала, что у Заруб был дед Парамон, который умер еще до войны.

– А старуха эта жива?

– Да, живет на хуторе. Старая очень, но помнит все очень хорошо.

– Прекрасно! – воскликнул я. – Старушка навела нас на след! Идемте в контору! По-моему, анонимку писал Степан Заруба.

В конторе колхоза мне дали подотчетные документы кладовщика колхоза Степана Зарубы. Перелистывая пухлые папки бухгалтерских документов, я нашел акт, составленный Степаном. Анонимка и акт написаны одной рукой.

Через полчаса мы были в доме Степана Зарубы.

– Где ваш муж? – спросил хозяйку Войный.

– Вчера ушел к Кузьме, нашему куму, и домой не вернулся. Наверное, запил… У него это часто бывает… – уныло ответила женщина.

В то время как я с понятыми приступил к обыску, уполномоченный милиции Бойчук искал Степана Зарубу по всему селу.

Саперную лопатку нашел я на чердаке. Она была воткнута в щель на стыке шиферных плиток в углу. Сомнений не было, такую лопатку – с двумя заклепками и трещиной – мы искали.

А вот Степана Зарубу мы так и не нашли.

Через два дня Войный нашел Зарубу в Покровской больнице. Ему поездом отрезало ногу. После ареста Марии Степан бросился под поезд. Узнав у врачей о состоянии здоровья Зарубы и получив разрешение на допрос, я вошел к нему в палату.

Зарубу и не узнать: лицо желто-серое, нос заострился, руки худые, синюшные, скрещены поверх одеяла на груди. Когда я подошел к его постели, он посмотрел на меня тусклыми, неживыми глазами и зашевелился, пытаясь сесть.

– Лежите, не тревожьтесь, – обратился я к нему, усаживаясь на табуретку. – Я к вам на несколько минут. Как вы себя чувствуете? – спросил тихо, пододвинув табурет поближе к его постели.

Степан Заруба замер на мгновение, даже глазами не мигнет. Потом тяжело перевел дыхание и заговорил:

– Мария не убийца. Муж ее, Николай, умер своей смертью, внезапно. По глупости своей она закопала труп мужа в подполье своего дома. Жили-то они плохо, часто скандалили, дрались. Испугалась, дурья голова, что люди станут говорить, будто она его сгубила. Вот и пустила слух, что Николай бросил ее, уехал невесть куда. Я обо всем знал и, будучи в ссоре с ней, написал в прокуратуру. Началось следствие, Мария прибежала ко мне в слезах, дескать, помоги перехоронить, не чужие ведь. Пожалел ее. Перехоронили мы Николая за селом. Место приметное – старая акация там при дороге. Отмерить три шага – камень будет. Под тем камнем и засыпали мы его кости. Виноват я, что не отговорил сестру от дурной затеи, – вздохнул тяжело Заруба и закрыл глаза, давая понять, что устал говорить.

Возвратившись в Васильковку, я вызвал к себе Марию Зарубу и без обиняков спросил:

– Так где вы перехоронили останки Селиванова?

– Вы снова за свое, неужели не надоело? Оставьте меня в покое, я ничего не знаю! – завыла она.

– Эх, Мария, Мария. Зачем вы упираетесь? Ведь Степан мне все рассказал. И лопату у него на чердаке я нашел. Он назвал приметное место у старой акации. Кстати, знаете ли вы, что случилось со Степаном?

– Нет, – буркнула она сквозь слезы.

– Ваш брат под поезд бросился, – сказал я, не сводя глаз с нее. – Знаете ли вы, по какой причине ваш брат без ноги остался и чуть было жизни не лишился?

Слезы исчезли с ее глаз в один миг, словно с разбитой посуды вода. Заруба потупилась, закусив язык. Немного погодя подняла голову и посмотрела на меня будто бы незрячими глазами. Потом заговорила хриплым голосом:

– Степана я обманула. Мужа после очередной ссоры удушила сонного. Шинель сожгла в печке, а его закопала в подполье. Боялась ответа. Детей отвезла в детдом, чтоб не выдали.

Мне казалось, что и голос ее сейчас оборвется и сгинет навсегда. Ан нет, не сгинул. Заруба продолжала:

– Не жила я. Света белого невзвидела от страха. Душа истлела.

– Хватить жалеть себя, – оборвал я ее. – Поздно жалеть. Зло всегда порождает новое зло. А ответа не миновать.

ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ

В конце декабря выпал обильный снег, и в одно воскресенье дочка уговорила меня походить на лыжах. Прогулка так захватила нас, что мы вернулись домой вечером. Не успели переступить порог, как жена сообщила, что меня уже несколько раз спрашивал по телефону Войный и просил, чтобы я, как только вернусь домой, сразу же позвонил ему.

– Пропал человек, – сообщил мне Степан Павлович по телефону. – Пришла утром женщина в слезах: целую неделю ищет мужа и не может найти. Отчаявшись, решила обратиться к нам за помощью. Дело, видать, серьезное, – беспокойно звенел в трубке голос Войного.

Переодевшись, я поспешил в милицию.

В кабинете Войного сидела женщина средних лет с продолговатым, но полным лицом, с заплаканными глазами.

– Это следователь. Повторите ему свой рассказ, – обратился к ней Степан Павлович.

– Мой муж, Анатолий Манжула, уехал встречать Новый год к родственникам в село Грабки Синельниковского района и вот до сих пор не вернулся. Я объездила всех родственников, но ни у кого из них его не было. Боюсь я, что и в живых его уже нет. – Женщина умолкла, вытерла лицо носовым платком и снова заговорила, торопливо оглядываясь на дверь, будто тот, о ком она поведет речь, притаился где-то за дверью. – В Васильковке живет Иван Щербина, давний соперник мужа. Чует мое сердце: он убил Анатолия. Помогите, я здесь одна, как перст. С Урала Анатолий меня привез, познакомились там на стройке. Жили с ним хорошо, в мире да согласии. Кому-то наша жизнь поперек горла стала… – тоненько запричитала она.

Немного успокоившись, женщина оставила нам письменное заявление и ушла домой, а мы принялись составлять план оперативно-следственных мероприятий по розыску Манжулы.

Выехал он в гости со станции Просяная. Кто-то же видел его в этот день, а может быть, и ехал вместе с ним. Мы поручили уполномоченному Опляте отбыть на станцию, расспросить людей об этом, а также проверить образ жизни исчезнувшего, выяснить, кому он был не по нраву.

Чтобы ускорить розыск, я предложил обратиться по радио за помощью к жителям района, подробно изложив возраст исчезнувшего, приметы, в чем был одет.

Раздав поручения всем работникам милиции, мы с Войным на ночь глядя выехали в село Волосское. Там у Манжулы было много родственников. Предполагали мы, что он мог загостить у них.

Добрались до села за полночь и решили переночевать в конторе колхоза. Пока наш извозчик ходил за соломой, стелил нам постель около натопленной печки, я решил поговорить со сторожем конторы.

– Знаете ли вы Анатолия Манжулу? – спросил его.

– Знаю, – ответил сторож. – А что, набедокурил?

– Да нет, – вздохнул я. – Пропал без вести.

– Да вы что? Как безвестно? – удивился сторож.

– Уехал из дому перед самым Новым годом и до сих пор не вернулся, – вмешался в разговор Войный. – Ищем вот. К вам тоже приехали по этому вопросу. Может, кто подскажет нам что-нибудь. Каков он был, Анатолий?

Сторож начал охотно рассказывать.

– Парень он ничего, вроде бы не бестолочь, степенный. Сиротой рос. Отец давно умер, матери не стало после войны. Хлебнул горя… Что же с ним стряслось? – Маленький, сухонький, с жиденькими, белесыми, как пух одуванчика, волосенками, старик вздохнул и посмотрел на меня. – Тут неподалеку живет Анатолиева тетка, Мария Скотаренко. Мы вместе встречали Новый год, но Анатолия у нее не было…

– Есть ли у него другие родственники? – полюбопытствовал я.

– Есть, – ответил сторож, – конечно, есть. В этом… дай бог памяти… в Чаплино живет дядя по материнской линии, фамилию забыл. Не то Норенко, не то Здоренко. Моя баба его знает хорошо. Да еще в Мироновке есть у него двоюродный брат, Манжула Станислав…

Поговорив со сторожем, мы растянулись во весь рост на ржаной соломе, которая чуть-чуть пахла прелью.

Однако уснуть я никак не мог. Войный тоже лежал молча и жевал соломинку.

Утром, чуть занялась заря, уже беседовал с теткой исчезнувшего – Марией Скотаренко. Голос у тетки дрожал, глаза были полны слез.

– Анатолий – труженик и семьянин хороший. Жену свою любил, в прошлом году в отпуск к нам с женой приезжал. Больше я его и не видела. С Новым годом нас телеграммой поздравил, счастья желал, а самого несчастье постигло…

Поговорив еще с женой сторожа и получив в сельсовете характеристику на Манжулу, мы выехали в Мироновку.

Станислава Манжулы дома не оказалось. Рыбачить пошел, на подледный лов. Жена же Станислава сообщила, что Анатолий на Новый год к ним не приезжал и писем от него они давно не получали.

– Что будем делать? – спросил меня Войный.

Я предложил заехать на станцию и связаться с райотделом милиции: может, что-нибудь новое поступило от Опляты.

От дежурного по отделу мы узнали, что на станции Чаплино задержан мужчина, на одежде которого якобы обнаружены следы крови.

– Это вызывает интерес. Может, подскочим туда? – предложил Войный.

Я отказался. Хотелось поговорить со Станиславом.

Но беседа со Станиславом ничего нового мне не открыла, и я не мешкая выехал в Чаплино.

Перед отъездом связался с дежурным райотдела милиции, спросил, какие новости, не звонил ли Войный.

Новостей не было никаких, а Войный доложил, что задержан был некий Батура Сергей Никанорович. Он в стельку пьян. Толком объяснить ничего не может. На одежде действительно следы крови.

В Чаплино я Войного не застал, зато с Батурой поговорил.

Пока я говорил с Батурой, явился Войный. Еще с порога заявил:

– Батура к убийству Манжулы не причастен.

– Убийству? – не понял я Войного.

– Да, я так думаю. Хотя у меня и нет твердых доказательств, – отчеканил Войный. – Звонил Оплята. Он нашел женщину, которая по фотокарточке опознала Манжулу. Женщина рассказала ему, что видела Манжулу в поезде Днепропетровск – Чаплино, с ним был мужчина. Она ему описала приметы Манжулы и того мужчины, с которым Манжула ехал. Понимаешь, ехали вместе, и вдруг один исчезает. Что же здесь, по-твоему, может быть?

– К Батуре приметы не подходят? – поинтересовался я.

– Нет. Тот мужчина полный, а этот худой. Однако гадать не стоит. Оплята вот-вот должен быть здесь.

В эту минуту открылась дверь.

– О, легок на помине!

Оплята вошел в кабинет вместе с женщиной. Женщина остановилась у порога, поправляя прическу.

– Вот она видела их обоих в поезде. Запомнила и нарисовала, – доложил Оплята и протянул мне два портрета, сделанные карандашом на листке бумаги из школьной тетрадки.

– Вы художница? – спросил я, пригласив женщину сесть.

– Да, окончила художественное училище. Я из Донецка. Ездила в Днепропетровск, – ответила женщина сдержанно, и мне это понравилось.

– Ваша фамилия, имя и отчество?

– Пархоменко Татьяна Саввична.

– Если вы можете сообщить какие-либо сведения, идущие к делу, то… прошу вас, только подробнее, пожалуйста.

– Хорошо, – улыбнулась женщина, снова поправив свои волосы. – Тридцать первого декабря я ехала домой. Билет взяла до станции Чаплино. Решила по дороге навестить свою школьную подругу. В Синельниково ко мне в купе сели двое мужчин. Один в длинном зимнем пальто с серым каракулевым воротником, в шапке-ушанке из заячьего меха. Лицо полное, с крупными чертами. Нос широковат, глаза серые. Второй помоложе. В светлой куртке и кепке, на ногах валенки. Оба были выпивши. Толстяк рассказывал анекдоты, а второй заливисто смеялся. Я читала книгу, а потом стала за ними наблюдать. Мне захотелось их нарисовать. Вот так у меня и оказались эти портреты. А вчера, когда я ехала в Днепропетровск, в вагон зашел старший лейтенант Оплята. Я показала ему свою тетрадь. Да, еще я заметила, как эти мужчины вышли в Чаплино – и сразу же в магазин. У меня такое впечатление, что они давно знакомы. Тот, что в пальто, называл улицу Коцюбинского.

Я записал ее показания, поблагодарил и попросил остаться в Чаплино на два-три дня.

– Походим по поселку, может, найдем толстяка.

– Не могу. Детей оставила у соседки. Я могу приехать через три дня. Муж вернется домой, побудет с детьми. Ладно? – попросила она.

Я согласился. Отпустили мы домой и Батуру.

Вечером собрались вместе: Войный, Оплята, участковый Василевский и я.

– Ну, какие у кого будут соображения по делу? – спросил я.

– Главное у нас – найти толстяка, – начал первым Войный. – Без помощи общественности не обойтись. Поэтому я решил заснять карандашные наброски, сделанные Пархоменко, и раздать фотокарточки проводникам поездов, торговым работникам. Может, и найдем концы таким образом.

– Необходимо также сделать проверку на улице Коцюбинского, – дополнил я Войного.

– Поручите это мне, – попросил Василевский. – Завтра я проверяю соблюдение паспортного режима на этой улице.

– Справитесь ли вы один? – засомневался я. – Сколько там дворов?

– Восемьдесят семь.

– Я помогу, – поддержал его Оплята.

– Хорошо. Так и решим, – согласился я.

– Нам нельзя упускать и другой, не менее важный вопрос, – обратился ко мне Войный. – Нельзя оставить без надзора кинотеатр, гостиницу, ресторан, столовую. Там вечером может появиться толстяк.

– Вот вам и карты в руки – организуйте, – одобрил я его решение.

На следующий день Войный с самого утра посетил всех Норенко и Здоренко, живущих в Чаплино. Среди них родственников Манжулы не было.

– Есть идея, – предложил я Войному. – Давайте-ка мы проверим тех, кто переехал на жительство в Чаплино из села Грабки Синельниковского района. Сторож не знал ведь точной фамилии.

– Можно, – быстро согласился Войный. – Сейчас же займусь.

Немного погодя он вошел ко мне сияющим.

– Нашел родственничка. Фамилия его не Норенко, а Здоровский, и проживает он по улице Коцюбинского, тридцать семь. Оплята и Василевский еще не дошли до него.

– Значит, сообщение Пархоменко не бесполезно? – перебил я Войного.

– Да, кроме этого… – Войный запнулся. – Лучше пусть он сам, – жестом руки указал на дверь. – Здоровский тут, я приглашу его.

Вошел мужчина преклонного возраста, страдающий одышкой.

– Напугали меня до смерти, – начал он с порога. – Никак не отдышусь… Был, был у нас Анатолий тридцать первого декабря. Вечерком. И не сам, а с приятелем. Такой толстый здоровяк, круглолицый. Поставили на стол бутылку водки, попросили стакан. Хозяйка моя, конечно, нарезала сала, внесла помидорчиков. Я, знаете, водки в рот не беру, так они сами. Выпили, закусили. С полчаса не побыли. Анатолий спешил домой. Жена ему дала гостинцев – конфет детям и шалевый платочек для его жены. Вот и все.

Здоровский вытер вспотевшее лицо, сложил носовой платок вчетверо, сунул его в карман. Потом лишь медленно спросил:

– А что с ним? Что-то случилось?

– Ушел от вас и домой не вернулся, – объяснил ему Войный.

– А мужчины, что с ним был… тоже нет? – поинтересовался старик.

– Ищем обоих, – ответил я. – А мужчину, с которым был Анатолий, вы раньше не встречали?

– Нет, не встречал, – покачал головой Здоровский.

Старик больше нам ничего не сказал, тяжело поднялся со стула и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Опять ниточка оборвалась! – занервничал Войный. – Обидно же, черт возьми!

– Мне думается, Степан Павлович, есть необходимость проверить поселок Чаплинский. Толстяк проживает где-то рядом.

– Поехали! – коротко согласился Войный.

Слабость Войного состояла в том, что он, когда дело заходило в тупик, всегда соглашался с любым моим предложением.

Поселок уже готовился ко сну, когда наши сани остановились возле поссовета. К нашему сожалению, председателя в поссовете не оказалось, и, удрученные этим, мы решили покурить на свежем морозном воздухе. Только вышли на улицу, а нам навстречу идет несколько мужчин, и среди них один будто бы сошел с рисунка Пархоменко.

– Вас можно на минуточку? – обратился к нему Войный.

– Пожалуйста. Можно и на две, – усмехнулся тот.

Мы зашли в поссовет, познакомились. Чмель Семен Ильич, живет здесь, в Чаплинском, работает в колхозе.

– Знаете ли вы Манжулу Анатолия? – спросил я.

– Да, – ответил Чмель коротко.

– Где же Анатолий? – спросил его Войный.

– Как где? – удивился Чмель. – Уехал домой!

– Когда?

– Да на второй же день. Жена так сказала. Мы хорошо встретили у нас Новый год, правда, я напился до чертиков и не помню даже, когда уснул. Проснулся, его уже не было. Спросил жену, а она не в духе: «Уехал твой, чтоб его больше здесь не было!»

– Видите ли, – обратился я к Чмелю, – дело в том, что Манжула от вас до сих пор не вернулся домой, и мы его ищем.

– Ну и ну! Нет, вы меня на прицел не берите! У вас против меня никаких улик нет и быть не может. – выпалил мне в ответ Чмель.

– Уже прошел обучение? – вмешался в разговор Войный.

– Да, прошел, – ощетинился Чмель. – Бывал уже в тех местах! Не застращаете! Мокрое дело мне не пришьете! Ну, чего уставились? Пил с ним! Домой привел! А куда он девался – это уж, извините, не мое дело.