Текст книги "Жизни для книги"

Автор книги: Иван Сытин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

М. Семенов. И. Д. Сытин и народный учитель

Существовало в Москве общество с очень длинным и ничего не говорящим ни уму ни сердцу названием – Общество взаимной помощи при Московском учительском институте. Члены этого Общества рассеяны буквально по всей России, «от Белых вод до Черных». Это все – учащие в высших начальных училищах, которые восприняли свое начало в те приснопамятные времена, когда во главе министерства народного просвещения стоял граф Д. А. Толстой, и первые сорок лет своего существования именовались городскими, по положению 1872 года, училищами. Созданные в пору жестокого безвременья, новые училища оказались, однако, вполне жизнеспособными и в первые же годы своего возникновения приобрели прочные симпатии самых широких слоев населения – явление далеко не заурядное в истории русской школы. Этим успехом они были обязаны своему прекрасному преподавательскому персоналу, который почти всецело выходил из среды простого народа, получал солидную педагогическую подготовку в учительских семинариях и институтах и с горячим энтузиазмом отдавал свои силы великому делу просвещения родной земли. Естественно, что эти новые культурные работники, разбросанные по далеким от просветительных центров захолустьям, одинокие, часто беспомощные в борьбе с окружающим злом, всегда чувствовали необходимость объединиться. Так зародилось названное Общество. Но оказалось, что мало учредить Общество: надо вдохнуть в него жизнь, наметить определенные цели его существования, чтобы всем было ясно, возле чего и ради чего стоит объединяться. Первые годы Общество влачило жалкое существование: количество членов не превышало нескольких десятков; вся деятельность его сводилась к выдаче мизерных ссуд и еще более мизерных пособий. Конечно, такая «деятельность» никого не привлекала, и количество членов Общества, и без того ничтожное, пошло на убыль. Общество явно умирало… От времени до времени делались попытки оживить его, но все они оказывались бесплодными. Но вот во главе правления стал известный общественный деятель и педагог И. В. Тулупов. Он сумел воссоздать разрушавшееся учреждение, вдохнуть в него жизнь, заразить своим энтузиазмом, верою в светлое будущее русского учителя сначала ближайших своих сотрудников по Обществу, а затем и всех его членов. Именно ему принадлежит идея создать первый в России Учительский дом. На первых порах, однако, эта мысль была встречена полным недоверием: над ней смеялись, называли чистейшей утопией и относили к числу тех благих намерений, которыми, как известно, вымощен ад. Да и как было поверить в возможность осуществления подобной мысли! Легко сказать: «создать Дом»; но как это сделать Обществу, все капиталы которого не превышают нескольких сот рублей? Несмотря на всю несбыточность, мысль о Доме все же не была оставлена. Члены правления образовали комиссию, которая задалась целью составить ряд учебных пособий, с тем чтобы доход от их издания шел в фонд на постройку Дома. Первая работа комиссии – хрестоматия «Из родной литературы» [95]95
  «Из родной литературы. Младший возраст. Хрестоматия для городских училищ, торговых школ, сельских 2-классных училищ и средних учебных заведений». Составили Н. Н. Городецкий, П. Ф. Дворников, С. А. Дмитриев и др. Ч. 1–2, изд. И. Д. Сытина, М., 1915.
  «Из родной литературы. Старший возраст. Хрестоматия для городских училищ, торговых школ, сельских 2-классных училищ и средних учебных заведений». Составили Н. Н. Городецкий, П. Ф. Дворников, С. А. Дмитриев и др. Ч. 1–2, изд. И. Д. Сытина, М… 1915, 2 тома.


[Закрыть]– вышла в свет в 1904 году и вскоре получила широкое распространение в школе. Хрестоматия была издана И. Д. Сытиным на исключительно выгодных для Общества условиях, так как идея создания Учительского дома с самого момента своего возникновения встретила с его стороны самое горячее сочувствие… Комиссия усердно продолжала так удачно начатую работу… Прошла 5–6 лет, и в распоряжении Общества оказался уже фонд на постройку Дома в несколько тысяч рублей. Но что значили эти тысячи в сравнении с теми десятками тысяч, которые были нужны для осуществления заветной мечты? В сердца даже наиболее веривших в успех дела закрадывалось невольное сомнение, опускались руки; только инициатор всего предприятия Н. В. Тулупов шел твердо, неуклонно по намеченному пути и энергично работал, работал неустанно, не жалея сил, для воплощения своей прекрасной идеи… Результаты не заставили себя ждать; пришла неожиданная помощь. В фонд на постройку Учительского дома поступило щедрое пожертвование в количестве 15 тысяч рублей от И. Д. Сытина. Недурно было пожертвование, еще лучше были слова, которыми оно сопровождалось: «Своим благосостоянием я обязан народному учителю, – сказал Иван Дмитриевич. – Я неоплатный его должник». Дело, однако, этим не ограничилось: вскоре Иван Дмитриевич дал средства для напечатания «Чеховского юбилейного сборника», весь доход от продажи которого также поступил в фонд для постройки Дома учителя. Мечта близилась к своему осуществлению. С легкой руки Ивана Дмитриевича со всех сторон начали стекаться пожертвования. Популярность идеи Учительского дома быстро росла… Теперь Общество смело приступила к делу. 16 мая 1910 года происходила торжественная закладка первого в России Учительского дома, а через полтора года он был уже готов. В Доме теперь имелся обширный зал для спектаклей, лекций, детских праздников; большая библиотека, содержавшая более 12 тысяч названий; детская библиотека с 10 тысячами книг; педагогический музей, который, несмотря на очень недолгие годы своего существования, уже издал несколько ценных исследований по вопросам детской психологии, и проч. Ежегодно в Учительском доме устраивались курсы для учащихся начальных училищ. Росла деятельность Общества, росло и количество его членов: было где объединиться, к чему приложить свои силы. Имя Ивана Дмитриевича Сытина всегда, всегда было дорого Обществу. Не забудет его народный учитель.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. 53–56.

Ф. Батюшков. О том, как И. Д. Сытин издал иллюстрацию к «Сну Макара» В. Г. Короленко (Из истории цензурных мытарств)

Это было в 1899 году. Иван Дмитриевич Сытин, не помню точно по какому случаю, заехал ко мне и увидел набросок задуманной картины р. стиле старинных лубков, но художественно выполненный в деталях, – иллюстрацию к «Сну Макара» Короленко работы художииц Е. М. Бем и В. П. Шнейдер. Ивана Дмитриевича очень заинтересовал эскиз, и я пояснил ему его происхождение: В. Г. Короленко получил через знакомых из Сибири фотографическую карточку того самого объякутившегося крестьянина «чалганца», по имени Захар, который послужил ему, по выражению художников, «натурой» для написания задуманного им очерка. Желая приноровиться к представлениям о загробной жизни полудикого обитателя Якутской области, Короленко задавал этому Захару ряд вопросов на данную тему, и затем, в творческой переработке художника, ответы Захара послужили базой «святочного рассказа» о сне Макара, имеющего этнографическую ценность, а в целом составляющего одно из лучших произведений талантливого беллетриста. Кроме фотографии имелось два рисунка самого Короленко: вид сибирской деревни, «затерявшейся в далекой якутской тайге», и набросок якутской могилки. К этим трем рисункам, иллюстрирующим «земную» жизнь Макара, художницы присоединили, в своеобразной разбивке наподобие изображений Страшного суда со змием в середине, различные эпизоды из хождения Макара по мытарствам и его появление на первый посмертный суд перед лицом Тойона [96]96
  Тойон – господин, хозяин ( якутск.). В рассказе В. Г. Короленко «Сон Макара» – бог, верховное существо.


[Закрыть]. Орнамент весь выдержан в якутском стиле, а отдельные медальоны написаны в реальных тонах. Это сочетание реального и фантастического, жизненной правды и стилизации, в соответствии с тем, как сам «чалганец» представлял себе ирреальный мир по ту сторону гроба, сообщало картине особую пикантность, и все в ней заволакивалось белесоватой снежной мглой, из которой выделялись лишь яркие лучи восходящего солнца в том мире, где и «для тебя, бедный Макар, найдется правда». Эту цитату, которой заканчивается в рассказе речь старого Тойона, предлагалось поместить длинными буквами в форме лучей вверху картины. И. Д. Сытин сразу загорелся желанием издать картину на большом листе, поместив вокруг нее, на полях, текст рассказа. «Картину станут покупать, и это даст широкое распространение рассказу, – говорил он. – Короленко – популярный писатель, но надо, чтобы он повсюду был известен. Будут в деревнях рассматривать картину, а кто-нибудь найдется и почитает текст. Да эту вещь станут приобретать и в интеллигентских кружках – это так оригинально, красиво, интересно». Словом, И. Д. Сытин взял с меня обещание выхлопотать ему у художниц разрешение напечатать картину, причем заверял, что для соблюдения полутонов, в которых и он находил главную прелесть раскраски, он не постоит за расходами, «хотя бы и на семнадцати камнях пришлось печатать». Предлагал и гонорар вперед… В последнем вопросе художницы были очень скромны, но разрешение дали, прося только показать сперва рисунок в корректуре. Иван Дмитриевич успокоился, когда все было слажено и он получил форменное обещание, что картина будет закончена и доставлена ему в Москву.

Месяца через два, когда получен был первый отпечаток, начались цензурные мытарства. Иван Дмитриевич мне телеграфировал, что московская цензура наотрез отказалась пропустить картину, передала ее на рассмотрение духовной цензуры, и просил меня похлопотать в Петрограде о пропуске, переслав мне оригинал.

В Петрограде духовная цензура также запретила печатание. Я ездил в лавру и выслушал ряд наставлений о том, как надлежит изображать крылья у ангелов, особо для каждого ангельского чина, что, дескать, не было соблюдено художницами. Из-за крыльев главным образом и настаивали на запрещении. Между тем картиной заинтересовались многие. Бывший секретарь Общества поощрения художеств художественный критик Н. П. Собко, увлеченный интересным замыслом, повез показать картину митрополиту Антонию, который дал свое разрешение, но это не помогло: разрешить печатание оказалось не в его власти.

От митрополита картина была отвезена к всесильному в ту пору К. П. Победоносцеву, тоже весьма одобрительно отозвавшемуся о самой картине и весьма нелюбезно о цензуре, которая «никогда не знает, что надо, чего не надо; по комарам бьет, а крупного не замечает»… Однако и он отказался дать ей пропуск, заявив, что цензурного постановления отменить нельзя.

Дело казалось проигранным. И. Д. Сытин все-таки не унывал и настаивал – не сдаваться. Он телеграфировал мне и писал, чтобы я добился пере смотра в главном управлении по делам печати. Совет оказался правильным, хотя на первых порах возникло новое и совсем неожиданное возражение. Я подал заявление в главное управление, что на мой взгляд картина совершенно ошибочно была направлена в духовную цензуру, так как предание об «исходе души», о мытарствах и о первом частном суде над душою после смерти – не есть каноническое. Это – народное поверие, издревле терпимое церковью, как наводящее на «благочестивые размышления», причем в изображениях исхода души допускалась вольная трактовка сюжета. Поэтому я и просил передать картину на рассмотрение светской цензуры. Так и было сделано, но цензор, представивший доклад комитету, почему-то вдруг заподозрил, что в одном из ангелов, греющихся у «камелька», представлено «замаскированное изображение Иисуса Христа». Догадка Fie в меру проницательного цензора была лишена всякого основания, однако картина была вновь запрещена.

В ту пору начальником главного управления по делам печати был Н. В. Шаховской, которому я рассказал, что «божий человек» отнюдь не есть Иисус Христос, ибо и по контексту явствует, что «молодые люди в длинных белых рубахах», у которых «на спине болтались большие белые крылья», по представлению Макара, могли быть только ангелами. Н. В. Шаховской, как ученик проф. Н. И. Стороженко, начитанный в апокрифах [97]97
  Апокрифы – памятники легендарно-религиозной литературы, допускавшие в своих сюжетах или их трактовке толкование, отличное от официального церковного учения.


[Закрыть], сразу понял суть дела: затруднительное постановление было отменено, и только для того, чтобы соблюсти «приличие», Шаховской попросил меня вычеркнуть две-три фразы из текста рассказа, который и без того пришлось сократить, так как он целиком не умещался на полях картины. Почему-то потребовалось также смыть подпись в лучах солнца и перенести ее на верхнее поле. Эту уступку художницы согласились сделать. Таким образом, после трех месяцев мытарств – более длительных, чем те, которым, по преданию, подвергается душа после расставания с телом, ибо на седьмой день она уже является на суд, – картина, наконец, получила все нужные пропуски, чтобы появиться в свет.

Не знаю, насколько Иван Дмитриевич угадал быстроту ее распространения «вширь и вглубь»; не знаю, в какие новые слои общества она проникла; в смысле выполнения отпечатки все-таки очень уступали оригиналу, так как не вполне удалось сохранить те полутоны, которые с самого начала так понравились И. Д. Сытину. Но издание во всяком случае разошлось. А во всей этой истории я особенно оценил одно свойство характера Ивана Дмитриевича: настойчивость и упорство в достижении цели. Случайный посредник в данном предприятии, я несколько раз готов был считать дело окончательно проигранным. Уж если митрополит и обер-прокурор синода, «сам» К. П. Победоносцев, заявляли, выражая свое сожаление, что все-таки ничего не поделаешь, то, казалось, где же в ту пору было искать выхода? Но Сытин упорно твердил: «Не сдавайтесь! Добьемся!» И добились. И. Д. Сытин вполне подтвердил правильность французской поговорки: vouloir c’est pouvoir (хотеть – значить мочь. – Ред.). Этой поговорки нет на русском языке, но она глубоко залегла в русском характере.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. 109–112.

П. Бирюков. И. Д. Сытин и дело «Посредника»

Моя скромная литературная деятельность вращалась вокруг личности, жизни и имени моего великого друга Л. Н. Толстого. Вот в этой-то деятельности мне и пришлось столкнуться с крупной фигурой издателя и человека – с Иваном Дмитриевичем Сытиным.

В первой половине 80-х годов Лев Николаевич Толстой со своим другом Владимиром Григорьевичем Чертковым задумали издание хороших дешевых книг, которые могли бы доставить здоровую духовную пищу русскому народу взамен плохой, доставлявшейся ему так называемой лубочной литературой. В самом начале этого предприятия я был приглашен участвовать в нем. Конечно, центром этого дела и главной литературной силой был сам Л. Н. Толстой. Но одной из главных задач, одним из условий успеха этого дела был выбор исполнителя наших планов, как со стороны материально-технической, так и со стороны той духовной энергии, которая нужна была, чтобы предпринять борьбу за реформу народной литературы.

Лев Николаевич, всегда интересовавшийся народной жизнью, уже задолго до этого посещал Никольский рынок и присматривался к различным типам и деятелям этого рынка, заходил в книжные лавки, беседовал с торговцами, рассматривал книжки и картины и расспрашивал о различных условиях этой торговли. Своим верным чутьем он угадал истинный источник свободного образования русского народа и решил влить в этот источник светлую струю живой воды. Выбор его пал на Ивана Дмитриевича Сытина. Вскоре и я познакомился с ним. Это было, если я не ошибаюсь, в ноябре 1884 года, почти в то же время, когда состоялось и мое личное знакомство со Львом Николаевичем Толстым.

Я помню еще скромную лавку у Ильинских ворот, на Старой площади, где сам Иван Дмитриевич стоял за прилавком и вел все дело, отдавая приказания ловким приказчикам, тут же в лавке ворочавшим огромные короба-тюки с книжным товаром. Когда мы приходили по делу, требовавшему беседы, он оставлял свою лавку и вел нас в соседний трактир попить чайку, и за этим чайком прошло много задушевных бесед, в которых разные практические соображения перемешивались с самыми глубокими принципиальными вопросами. Часто во время этих бесед являлись клиенты Ивана Дмитриевича, мужички-коробейники, и присоединялись к чаепитию.

Толстой не ошибся в своем выборе. Необычайная энергия и чуткая внимательность Ивана Дмитриевича к нуждам «Посредника» (так называлась ваша издательская компания), его искреннее уважение и любовь к инициатору этого дела обеспечили ему успех.

Связь «Посредника» с И. Д. Сытиным сделалась столь естественной, что два дела питали друг друга. Те повышенные как литературные, так и художественно-технические требования, которые мы предъявляли к исполнению наших заказов, заставляли Ивана Дмитриевича расширять и совершенствовать свое дело. А успех изданий «Посредника» в зависимости от его содержания как среди народа, так и среди прогрессивной интеллигенции скоро доставил фирме И. Д. Сытина широкую известность. Расширение же и развитие дела, руководимого опытной рукой, доставляло возможность расширять и дело «Посредника». Успех нашего совместного дела превзошел наши ожидания.

Условия лубочной печати и торговли не позволяли вести точной статистики. Но, по более или менее проверенным минимальным данным, мы в течение первых 4 лет распространили около 12 миллионов брошюр. Так как Л. Н. Толстой и «Посредник» не утверждали литературной собственности на свои издания, то вскоре другие издатели стали перепечатывать наши книжки и самостоятельно распространять их, так что общая цифра распространения их может с большой вероятностью быть доведена за это время до 20 миллионов. И книжки эти действительно прошли в народ. Видя успех нашего дела, многие интеллигентные кружки обратились за содействием к Ивану Дмитриевичу, и дело его постепенно разрослось до нынешних гигантских размеров.

Такова в кратких словах внешняя сторона нашего общего дела. Но что мне было особенно дорого в моих сношениях с Иваном Дмитриевичем, это сознание того, что в нем есть божия искра, влекущая его к участию в добром, просветительном деле, эта искра всегда горела в его душе, и она-то и была источником той энергии, которая нужна была для борьбы с темными силами, как всегда, старавшимися затемнить свет, проникающий в массы народа.

В минуты откровенности И. Д. Сытин признавался нам, что общение с «Посредником» и участие в нем были для него нравственным удовлетворением среди суетливой коммерческой жизни в постоянном общении с корыстными конкурентами, с одной стороны, и представителями духовной и светской администрации – с другой; он отдыхал душой на чистом деле «Посредника».

Мне пришлось работать с Иваном Дмитриевичем в течение трех периодов: первый период – с основания «Посредника» до конца 80-х годов. К этому времени деятельность «Посредника» начала ослабевать вследствие начавшихся цензурных гонений. Кроме того, мы, главные участники дела, разъехались из городов по деревням и предались земледелию. Последовавшие затем голодные годы поглотили все наши свободные силы. Но с осени 1893 года деятельность «Посредника» снова оживляется. Мы с И. И. Горбуновым поселяемся в Москве, возобновляем все народные издания и начинаем новый отдел для интеллигентных читателей. Дело Ивана Дмитриевича уже получило к этому времени значительное развитие, и участие его в «Посреднике» было незаменимо. Этот период продолжался около 4 лет, до начала 1897 года, когда меня и Черткова сослали за участие в духоборческом движении [98]98
  Духоборы (духоборцы) – русская христианская секта, возникшая во второй половине XVIII века; преследовалась официальной церковью. В 1843 году большая часть духоборов была переселена в Закавказье. Некоторые из них сблизились с толстовцами, сосланными туда же. В конце XIX века под влиянием последних духоборы отказались повиноваться властям, в частности нести воинскую повинность, что повлекло за собой жестокие репрессии царского правительства.


[Закрыть].

Третий раз сошелся я с Иваном Дмитриевичем для издания посмертного полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, редактировать которое поручено было мне В. Г. Чертковым.

Четыре издания полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, выпущенные Товариществом И. Д. Сытина одновременно, сделали свое дело. Россия узнала Толстого, так как по всему ее необъятному пространству были разбросаны миллионы томов этих изданий. Можно смело сказать, что одна из больших заслуг. И. Д. Сытина перед русским народом и обществом – это ознакомление русского многомиллионного читателя с творениями своего гения. И я чувствую глубокую благодарность за это к И. Д. Сытину и горжусь тем, что мне пришлось быть его сотрудником в этом деле.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. ИЗ—116.

К. Мазинг. Воспоминание

Это было давно. В Москве существовал Комитет грамотности, основанный просвещенными помещиками при Московском обществе сельского хозяйства и закрытый правительством в годы реакции. Председателем был И. Н. Шатилов; состав активных деятелей был самый разнообразный. Я помню в заседаниях Л. Н. Толстого и московского цензора Рахманинова, многих прогрессивных педагогов и помещиков, еще не забывших крепостного права. Дебатировались различные вопросы и даже делались опыты на фабрике С. В. Ганешина для испытания того, как лучше обучать грамоте: по звуковому методу или по буквослагательному. Были члены, высказывавшие опасение, как бы распространение грамотности не развило подделки паспортов, приводились факты в подтверждение этой возможности. В то же время Комитет заботился о распространении хороших книг среди населения. Несколько знаменитых писателей, назову Л. Н. Толстого и И. С. Тургенева, предоставили Комитету выбрать, что он найдет нужным из их произведений, и распоряжаться по усмотрению Комитета грамотности. В первую очередь представились затруднения с цензурой. На обложке «Севастопольских рассказов» Л. Н. Толстого проектировалась виньетка – часть кремлевской стены с башней. Это было недопустимо: ведь на эту башню, по сообщению цензора и члена Комитета, был перенесен вечевой колокол из Новгорода! [99]99
  В начале 1478 года Новгород был присоединен к Москве и утратил свою политическую самостоятельность. Вечевой колокол – символ новгородской независимости – был увезен в Москву и водружен на одной из кремлевских башен.


[Закрыть]Рассказ «Муму» тоже вызвал сомнение, часть его нужно было выкинуть, для чего просили разрешения И. С. Тургенева. Но вот поставлен вопрос о способах распространения изданий в народе и о количестве необходимых экземпляров. Одни думали печатать 3600 экземпляров, другие доходили до 7200; сколько помнится, остановились на 6000 экземпляров, как пределе возможного распространения книги для народа. При обсуждении этого вопроса познакомился я с И. Д. Сытиным. Пришел в заседание молодой человек, очень стесняющийся в малознакомой компании, и стал говорить, что поле распространения народных книг в России безгранично. Издатели и книгопродавцы страдают от того, что им приходится распространять плохую книгу, а не книгу хорошего автора. Но способыраспространения, которых придерживаются авторы и просветительные общества, не обеспечивают широкого распространения книги. Нельзя ждать, чтобы малограмотный народ поехал в город, чтобы купить книгу, ему нужно принести ее так же, как приносят всякий товар. Книга, как хорошая, так и плохая, есть товар, и не следует думать, что к книге народ применит другую мерку, чем к любому товару, что плохую книгу предпочтет хорошей. Кроме внутреннего достоинства книга должна быть дешева, чтобы быть доступной покупателю, и должна быть там, где народ покупает себе другой товар. Книга должна быть на любом рынке, на ярмарке, в лавке не только специально книжной, но и в лавке всякого другого товара и в узле всякого разносчика. Пока это не будет сделано, будут вестись дебаты о 3 тысячах или 6 тысячах экземпляров, а на самом деле Россия требует, чтобы печатались сотни тысяч экземпляров; но, напечатав, не нужно ждать, пока крестьянин придет за книгою, а преподнести ему на удобных условиях. И. Д. Сытин убежден, что в народе нет предубеждения относительно серьезных и хороших книг, напротив, он уже сам разбирается в них. Рекомендация односельчан для распространения книги – самое действительное средство. И скоро придет время, говорилось более 40 лет тому назад, что вся литература сделается доступною народу.

Я вспомнил эту старину, этот зародыш единения книгоиздателя и автора. Связь эта уже расширилась и укрепилась. Пожелаем, чтобы мысли И. Д. Сытина, высказанные им в его юности, были заветом для его многочисленных сотрудников в широко развивавшемся издательском предприятии.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. 129–131.