Текст книги "Око"

Автор книги: Иван Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 55

Я встал из-за стола и прислушался. Землетрясений в нашем регионе не было примерно десять миллионов лет. Не сейсмический наш район, а вся вибрация шла со стороны кладовой комнаты.

Какой-то внутренний голос говорил мне, что это возвращается бывший житель этой квартиры по имени Григорий. А вот Григорий ли? Может быть, кто-то другой?

Я метнулся к двери кладовой комнаты и встал у стены со стороны дверных петель. То есть, человек, открывающий двери, меня сразу не увидит. Поглядев в сторону письменного стола, я увидел работающий компьютер и посетовал на себя за то, что не выключил его. Но, с другой стороны, в этом не ничего страшного. Григорию в прошлый раз был нужен компьютер. Он им воспользовался, включив его, благо я не ставил никаких паролей на систему. А сейчас и включать ничего не надо, все уже включено.

Внезапно вибрация прекратилась и наступила полная тишина. Затем медленно стала открываться дверь кладовой комнаты. Стояла тишина, но мое сердце билось так громко, что его должны слышать все, кто находится поблизости.

Наконец, дверь открылась, и в комнату вошел мужчина примерно моих лет с небольшой бородкой. Не закрывая дверь, он направился к письменному столу с компьютером. Все-таки, хорошо я сделал, поставив английский замок на дверь кладовой. Захлопнув дверь, я произнес голосом театрального трагика:

– Здравствуйте, Григорий, вот вы и попались.

Вообще-то, любого человека в такой ситуации и с такой развязкой должна хватить кондрашка, то есть, инфаркт по-медицински.

Григорий стал падать. Я еле успел подхватить его под руки и подтащить к диванчику. В аптечке я видел валидол, корвалол, изокет и нитроглицерин. Все это сердечные препараты. Сейчас стали говорить, что барбитураты, находящиеся в составе валидола и корвалола убивают людей. Столько лет спасали, а сейчас стали убивать. Все это происки конкурирущих фармацевтических компаний. Сколько раз я видел, когда при резком повышении артериального давления и исключительно плохом самочувствии от этого, человеку давали столовую ложку корвалола в пятидесяти граммах горячей воды. Больной через несколько минут начинал успокаиваться, артериальное давление снижалось, и человека частенько засыпал, приходя в норму. Изокет это практически жидкий нитроглицерин в виде аэрозоля. Два "пшика" под язык и человек с сердечным приступом может дожить до приезда скорой помощи.

Я схватил изокет и бросился в комнату, но мнимый больной стоял у двери в кладовую комнату и лихорадочно старался открыть замок.

– Сейчас бы тебе по балде чем-нибудь тяжелым, а не изокет под язык, – сказал я, и Григорий перестал ломать замок. – Присаживайтесь на диван и поговорим спокойно. Я постараюсь не причинять вам зла.

– Что вам нужно? – хмуро спросил он. – Вы меня сдадите местному руководству и получите за это орден за заслуги? Ошибаетесь. Вы увеличите количество узников здесь, хотя, может быть, даже уменьшите их количество, потому что после того, как станет известно о моем изобретении, необходимость в ваших мелких услугах просто отпадет.

– Как это отпадет? – парировал я вопросом, на который сам же ответил. – Человек со способностями не пропадет никогда.

– Предание свежо, – ухмыльнулся мой гость и прежний хозяин квартиры. – Мы трудимся в тайной шарашке, принадлежащей неизвестно кому. Для каких целей будут использованы наши способности и изобретения? Во благо или во вред нашему народу? В любом случае – во вред. Сначала это все будет использовано в военных целях, а народу кинут крохи со стола.

– Чего это вы так плохо относитесь к нашей родине, – спросил я, – вы думаете, что заграница не делает то же самое?

– Конечно, делает, – легко согласился Григорий, – но эта заграница обеспечила своим народам высокий уровень жизни, гарантированные свободы и изо всех изобретений они извлекают коммерческую выгоду на благо общества. А у нас что? Финансирование науки мизерное. Ученые бегут за границу. Все, кто более или менее способен к созиданию, реализуют себя именно там. Вся элита уже обосновалась за границей. Дети их там. Банковские счета там. Бизнес там. Ресурсы вот только здесь. И много этих ресурсов. Неисчерпаемые ресурсы и они здесь только потому, что ресурсы еще не закончились. Ты не думаешь, что тебя здесь просто грабят, продают все полученные тобой сведения за границу, а платят копейки? Тебе хоть рубль дали в этом заведении?

Вообще-то он был прав. Тему будущего со мной не обсуждали и о зарплате речь не шла. Живи на всем готовом и не задавай вопросов. А вопросов действительно много. Как на острове Бек-Кап. Был такой старенький чешский фильм "Тайна острова Бек-Кап". Там тайная организация похищала талантливых ученых и давала им возможность реализовать свои изобретения, которые использовались в создании самого мощного оружии для завоевания мирового господства. Возможно, что и мы так же. Вот возьмут и дадут задание проникнуть в какое-то время для ликвидации какого-нибудь человека, чтобы изменить историю.

– А вы сами, уважаемый, за какими такими коврижками отправились в 1903 год? – спросил я. – Разве вы сами не являетесь тем орудием, которое готовят на этом острове?

– Я не орудие, а оружие, – сказал мой гость, – не путайте эти понятия. Причем я – мыслящее оружие, а это, согласитесь со мной, две большие разницы.

– От терминологии суть дела не меняется, – сказал я, – просто вы решили поменяться местами со своими бывшими хозяевами и взять игру на себя. У орудия хоть ответственности меньше. Я, мол, только чужие приказы выполнял. Хотя, в нашей стране законы это проформа и как средство держать в узде людей без связей. Захотят, они вас сделают организатором преступной группировки в количестве одного человека и посадят на пожизненно. Вот уж настоящие преступники обхохочутся над правдоискателями и правдолюбами в России. Басманное правосудие и Данилкин суд стали уже международными терминами, обозначающими беззаконие и высшую степень коррупции в государстве.

– Вот поэтому я и отправился в 1903 год, чтобы у нас не было 1917 года, не было Второй мировой войны и страна наша развивалась, а не погибала под гнетом организованной преступности. Чтобы она вся не превратилась в одну большую станицу Кущевскую, а страной правил народ через выбранного им президента, а не через тандем, – выпалил Григорий, – да разве вы это поймете, рабы?

– Мы не рабы, – начал я декламировать всем известную скороговорку и остановился, понимая, что он прав. Несвободные люди, ходящие под дамокловым мечом круговой поруки и связанные "омертой" единственной и всеобъемлющей политической партии криминала и разбойников от политики. Мы вынуждены принимать условия игры, иначе и члены их семей могут пострадать физически и морально. – Да, мы не рабы, это вы раб своей идеи. Почему же у вас не получается то, что вы задумали?

Григорий задумался. Вероятно, этот вопрос мучил и его и он не находил на это ответа.

– Вы знаете, я прихожу к мнению, – сказал Григорий, – что истории о благородной идее, останавливающей кровавых преступников, это все библейские сказки. Агитаторы от религии уверяли свободных людей в том, что без веры они несвободны и что их свобода является осознанной необходимостью поднять знамя веры и идти на уничтожение тех, кто исповедует другую веру. Любого лидера можно безболезненно заменить, но сменщик его должен быть низменнее по цинизму поставленной цели. На месте Ленина мог быть любой человек, ненавидящий русских как угнетателей других наций, так же и на месте Сталина мог быть туркмен, армянин, узбек, эстонец и даже русский, уничтожающий сотнями и тысячами своих соплеменников и представителей других наций ради призрачного счастья империи. Вы можете быть циничнее Ленина и Сталина?

Глава 56

Этим вопросом он поставил в тупик и меня. Я тоже, грешным делом думал, что будь на месте вождей революции другие люди, то было бы все по-другому. Ничего бы по-другому не было. Могло быть только хуже, но не лучше, потому что масса, поддерживающая лидера, уничтожила бы того, кто посмел быть ангелом божьим. Ни одна газель не поведет волчью стаю за собой. Хотя, нет, поведет, но в качестве добычи, а не как вожак. Вожаком может стать только более матерый волчара, чем прежний вожак.

– Да уж куда циничнее, – согласился я, – если у тебя все рычаги власти. Когда ты как пролетарий и у тебя нет ничего, то можно быть как угодно циничным и ничего от этого не изменится. Но если у тебя власть, то все ваши потаенные мысли прочитают ваши подчиненные и будут стараться соответствовать вашим симпатиям и интересам. Главное, – как говаривал Владимир Ильич, – взять власть. Мосты, вокзалы, аэропорты, телеграф, электростанции и банки. А уж потом можно диктовать свою волю. Создать армию, органы ВЧК, концлагеря, проводить массовые репрессии, уничтожая людей миллионами. Тогда тебе поставят памятник, учредят золотые и платиновые ордена с бриллиантами, люди будут приходить к твоему мавзолею на поклон, выстаивая по полдня в очередях, а молодожены будут спешить туда прямо из ЗАГСа. А если никого не казнишь, будешь действовать строго по закону, то объявят слюнтяем, недостойным поминовения. Скажут, – распустил всех, и порядка нет никакого. Но все это в далеком прошлом и у меня законный к тебе вопрос: а зачем тебе все это надо? Зачем ворошить прошлое, зачем поднимать пыль, потому что если что-то и произойдет, то произойдет только в параллельной жизни. Мы не можем войти сами в себя, но мы можем заглянуть в наше прошлое и поменять его, но уже не для нашей жизни. Вам не приходилось ощущать, что кто-то посторонний вторгается в нашу жизнь и все, удачно складывающееся, вдруг начинает идти кувырком?

– Мне тоже так казалось, но каждый человек хотел бы что-то поменять в своем прошлом, – сказал Григорий. – Я никогда не верил оптимистическим и бодрым песням, типа "Если снова начать, я выбрал опять бесконечные хлопоты эти". Насколько искренне говорит человек, испытавший ужасы гитлеровских и сталинских лагерей о том, что он бы снова хотел прожил ту же жизнь, ничего не меняя? Это же явный мазохизм. Ах, посадите меня в лагерь, ах, испинайте меня яловыми и кирзовыми сапогами. Вранье все это. Каждый человек хотел бы что-то поменять в своей жизни. И я сделаю, что такие же люди, как и мы, но живущие в несколько иной временной фазе, жили лучше, чем мы.

– Оставьте все так, как есть, – предложил я. – Вернитесь во времени назад и обнародуйте свое изобретение – машину времени. Никто не верил, что возможно ее создание, а вы реализовали невозможное. Вслед за вами кто-то изобретет перпетуум мобиле, и мы будем жить в обществе счастья.

– Не будьте наивны, коллега, – охладил меня собеседник, – я сам постараюсь, чтобы машина времени не досталась никому. Причем, я не буду ломать ее. Это сделаете вы, потому что никто не поверит, что не вы ее создатель и вас будут пытать, чтобы выведать ее секрет, а разборка этой приведет ее в негодность. Так что вы будете более заинтересованы в сохранении тайны машины, чем я. Нельзя машину давать кому-то в руки. Если я вдруг преисполнился наполеоновскими планами, то какие планы будут у реальных Наполеонов? Даже подумать страшно. А перпетуум мобиле принесет бедствия для народов. Не верите? Вы этой машиной заменяете все виды энергии. Уберете газ, уголь, воду, науку, технику. Возможно, когда мы в процессе эволюции дойдем до состояния мыслящих бактерий, то тогда нам не потребуется ничего, а перпетуум будет ближайшим шагом к такому состоянию. Вот так.

– Послушайте, Григорий, – начал сердиться я, – вас послушать, так нужно сложить ласты и лежать в темном и тихом месте в ожидания царствия божьего.

– Вот именно, – согласился мой оппонент, – пусть все идет так, как оно идет. Не нужно варить суп на высоких температурах и при повышенном давлении. И, если у меня получится, то я введу в параллельной России инквизицию, которая будет отсекать все лишнее и мешающее нашей жизни.

– А что, партия не была той инквизицией, которая определила кибернетику продажной девкой империализма? – спросил я.

– А у меня инквизиция будет не партийная, а народная, – отпарировал Григорий, – у нас любая Дунька без труда и без образования станет Главным инквизитором или Самодержицей Всероссийской. Вся заграница будет трепетать перед тем, что она отчебучит или скажет в телекамеру. И вам спасибо за разговор. Были у меня размышления на эту тему, а вот наш разговор поставил все на место. Пойду снова туда и буду обкладывать Ленина такими матюгами, что вся интеллигенция и народ пойдет именно за мной, а не за ним. Интеллигенция потому пойдет, что будет думать, что это народные методы и народные оценки, а народ будет думать, что его от интеллигенции почти что ничего не отделяет – мат, он, батенька, сближает все классы. Послушали бы вы, как матерится звездуниха, которая поет в перерыве между матами, так сразу бы поняли, в чем суть нашего единства. А еще водка. Один японец сказал про нее так. Вот русская водка. Чиста как слеза. И сразу сияют от дружбы глаза. Это у них называются хокку. Стихи из трех строчек. Организуйте застолье и сразу услышите в свой адрес столько добрых слов, что невольно поверите в то, что вас окружает исключительно милые и приятные люди. Но и узнаете многое, потому, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А сейчас, прощайте. Если надумаете попользоваться машиной времени, то я поставлю таймер на два перемещения: туда и обратно. Умному человеку достаточно одного перемещения. Дурак будет сновать туда-сюда. За примером далеко ходить не надо, – и он ткнул пальцем себе в грудь.

Григорий вошел в кладовую комнату и закрыл за собой дверь. Снова что-то загудело и квартира начала дрожать такой мелкой дрожью, как человек, который пришел с морозной улицы легко одетый и только дома почувствовал, как хорошо он промерз. Потом все стихло.

Я открыл дверь кладовки. Там никого не было. Только стены были немного теплыми. Вероятно, контур нагревался.

Внезапно раздался звонок в дверь квартиры. Я открыл. На пороге стоял Миша.

– У тебя термометра нет? – спросил он. – Я после обеда прилег отдохнуть и чувствую, что меня начало как-то мелко трясти, как будто я промерз. Пошел к тебе и все недомогание сразу закончилось.

– Это, Миша, нервное, – успокоил я его, – думаешь, наверное, обо всем и не находишь удовлетворения от того, как ты живешь и что ты делаешь. Нет народного восхищения тобой, поэтому и нервишки начинают в свои игры играть.

– Вероятно, ты прав, – сказал Миша и ушел к себе.

Я пошел на кухню, набрал в чашку холодной воды, поставил ее около компьютера и стал внимательно глядеть в нее. Говорят, что Нострадамус точно так же в воде видел будущее.

Глава 57

В воде я так ничего и не увидел. Возможно, что нужно знать, какого цвета должна быть чашка, белая или темная, в какое время на нее нужно смотреть, при дневном свете или при свете свечи. Нюансов много, да и нужно обладать природным даром. Хотя, как тут узнаешь, обладаешь ты природным даром или не обладаешь? Хитрые жучки разработали систему тестов и за приличную сумму могут вам выдать вашу «тайну» о том, что вы, вероятно, являетесь потомком великого волшебника Мерлина или колдуньи Морганы и что в вас заложено то, что недоступно другим людям.

Успокойтесь и забудьте напрасно потраченные деньги. Вы не родственник и даже не однофамилец этих колдунов и волшебников. Если в вас что-то заложено свыше, то это проявится в вас в самый подходящий момент. Например, чувство опасности. Это можно расценивать как элементы трусости, но когда человек слушает свое чувство и принимает меры по обходу опасности при решении сложной задачи, то он остается в выигрыше и от этого выигрывает тот, кто послал его на это задание.

Можно, конечно, не принять во внимание предупреждение "кто прямо пойдет, тот голову потеряет" и пойти прямо. О таких людях Максим Горький говорил: "Безумству храбрых поем мы песню". Храбрость бывает отчаянная или осознанная. И тут не все так просто. Как говорится, если уж во что-то ввязался, то забудь о спокойствии, будь всегда готов к опасностям.

Я, например, хорошо чувствую, когда нужно спрыгивать с подножки разогнавшегося вагона без тормозов. Если все будут останавливать этот вагон, то и я буду вместе с ними, прилагая все силы для остановки, но если люди с горящими взорами не внемлют твоим предостережениям, устремляясь в сторону пропасти, то они выбрали свою судьбу сами и не нужно составлять им компанию, если тебе этого не хочется.

Я сидел у компьютера и философствовал, бессознательно глядя в объектив вэб-камеры. И вдруг мне показалось, что объектив моргнул. Не мигнул, а именно – моргнул, как будто это не объектив, а глаз. Какое-то знакомое чувство неизвестности говорило, что я скоро буду там, куда я так стремился, но совершенно не хотел быть там. Так уже было однажды.

Я встал, достал ящик с инструментами и заколотил гвоздями кладовую комнату. Стал инквизитором и закрыл народу путь к величайшему изобретению. Когда найдут этот артефакт, он испортится, а проволоку бомжи смотают и сдадут в приемку цветных металлов, на полученные деньги купят бутылку пойла, выпьют и откинутся на спину в блаженном помутнении, переместившись в то состояние, которое можно назвать классовой нирваной. Суть любой нирваны одна и та же – везде дерьмо и люди ходят, вляпавшись в нее. Кстати, Гриша, когда вернешься сюда, то придется тебе убираться, не солоно хлебавши. Сам говорил, что умным людям достаточно одного перемещения.

Я сделал кофе. Не торопясь выпил его и снова сел к компьютеру. Казалось, что вэб-камера следила за моими перемещениями и снова мигнула мне, как бы говоря, что она меня видит и рада моему возвращению. Я тоже мигнул ей и улыбнулся. Если начинаешь разговаривать с компьютерами, утюгами, вэб-камерами, то нужно улыбаться, чтобы люди могли принять это за шутку времен коммунистического тоталитаризма, а не за расстройство психики.

Внезапно вэб-камера начала моргать так быстро, что я не успевал моргать за ней и какая-то резкая боль начала сковывать область глаз и лба над переносицей. Затем у меня потемнело в глазах. Все мое тело стало расслабляться, покачиваемое каким-то механизмом с механическим стуком через равные промежутки времени. Какой-то странно привычный запах пыли и обработанного дезинфицирующими средствами общественного туалета ударил мне в нос.

Я сидел на мягком диване мчащегося куда-то поезда. Напротив меня сидела симпатичная девушка и что-то рассказывала:

– В мае я поступила на работу в военкомат или, как это называется теперь, отдел военного комиссариата города, пришла на вакансию юрисконсульт, но начальник военкомата, узнав, что на данную позицию претендует женщина, отказался со мной даже разговаривать, передав через старшего помощника, что в его военкомате бабы юрисконсультами не работают. Я уже решила было уйти, но мне была предложена в чем-то, как меня уверяли, похожая на юрисконсульта должность помощника начальника отделения в этом же военкомате. Меня представили начальнику отделения, он провел со мной интервью и направил в отдел кадров оформляться. Через несколько дней я приступила к обязанностям помощника. Работа была во многом незнакома, но я с усердием и старанием преодолевала трудности незнакомой работы. Проблему создавал человеческий фактор – основной "костяк" коллектива, который состоял из 20–25 женщин в возрасте от 60 до 95 лет. Меня они категорически не приняли, устраивали мне бойкоты, создавали помехи в работе, потом, неизвестно по каким причинам, объявили меня любовницей начальника, позже присовокупили мне в любовники еще четверых сотрудников из числа оставшихся лиц мужского пола, ранее военнослужащих.

За время моей работы меня постоянно сопровождал какой-то скандал, меня постоянно подозревали к причастности к чему-либо.

Однажды начальница секретной части, ей было 65 лет, с какого-то перепуга объявила мне, что я на самом деле внедрена капиталистической разведкой в их военкомат и что я выношу секретные сведения. Далее эта самая начальница секретной части военкомата предприняла ряд, на ее взгляд, правильных следственных действий, а именно: врывалась неожиданно в составе нескольких своих подружек-сотрудниц ко мне в кабинет, либо в начале рабочего дня, либо в конце, и начинала требовать отчета о работе. Потом отчего-то перестала это делать, также неожиданно. Параллельно шло полное игнорирование меня коллективом: меня мало того что никогда не приглашали на вечеринки, а точнее на попойки, но даже в коридоре со мной при встрече в ответ не здоровались, а иные бабушки-сотрудницы даже шарахались в сторону.

В ходе доверительной беседы со старшим помощником, я выяснила причину этого. Моя проблема была в том, что я молода, красива и с высшим образованием, тем самым и противопоставляю себя этому коллективу, который проработал в этом военкомате более двадцати лет.

Я поняла, что мне так долго не выжить с таким отношением, причем никаких объективных претензий ко мне так и не было высказано, за исключением лишь того, что я внедренный представитель вражеской разведки и одновременно нахожусь в интимных отношениях со всем сотрудниками мужского пола.

В общем, я нашла себе новое место работы и написала заявление об уходе. Начальник отделения, у которого я работала, отказался подписывать мое заявление. Он заверил меня в том, что знает все, что происходит. Он меня поддерживает, так как я являюсь для него ценным сотрудником. Он берет меня под свою опеку, и чтобы я не расстраивалась и не обращала внимания на выходки всех этих престарелых женщин.

В общем, я осталась. Некоторое время меня действительно никто не трогал, со мной начали здороваться в коридоре, но на попойки по случаю дня рождения все-таки не приглашали. Отчего я говорю, что это попойки? Это от того, что невзирая на свой преклонный возраст пьют эти женщины много.

Так почти спокойно я проработала до февраля следующего года, овладела навыками еще по нескольким направлениям работы в военкомате, зачастую засиживалась на работе до девяти вечера, но мне было интересно, хотя я и понимала, что тащу на себе работу почти за весь отдел. В начале февраля, случилась какая-то масштабная попойка. Примерно около восьми вечера, выполнив всю работу, я собралась идти домой. В коридоре путь мне перегородил изрядно выпивший мой начальник, не очень-то любезно предложив мне пойти выпить с ним виски. Сославшись на то, что уже достаточно поздно и мне надо идти домой. Я попыталась ускользнуть от него, но начальник схватил меня за руки, а потом и за волосы и затащил в один из кабинетов, там были еще сотрудники, также изрядно выпившие. При них начальник сказал, что давно уже не равнодушен ко мне и сейчас мне это докажет. Он начал сдирать с меня одежду, на что в ответ получил от меня удар кулаком по лицу, со всей моей силы.

Пока он приходил в себя от неожиданности, я успела выскользнуть из этого страшного кабинета. На следующий день я пришла на работу с твердым намерением получить трудовую книжку и никогда больше не приходить в военкомат, но мои намерения были рассеяны все тем же начальником, который принес мне свои искренние извинения с уверениями, что такого больше не случиться. И действительно, такого больше не случалось с его стороны, но кроме него в военкомате работали и другие представители мужского пола, из числа офицеров находящихся в отставке, в разных рангах от майора до подполковника, зато с их стороны начались ко мне разные знаки внимания, которые отнюдь не были мне приятны. Мои требования оставить меня в покое, оставались без внимания.

Защитником снова явился мой замечательно-странный начальник, подполковник. Он призвал возмутителей моего спокойствия к порядку, и меня цепляли только изредка в его отсутствие. За это время случились праздники, это восьмое марта и мой личный, это мой день рождения. Моему начальнику это дало повод для подарков в виде больших букетов красно-бордовых роз и коробок шоколадных конфет ассорти. От агрессивной политики ухаживаний начальник перешел, к конфетно-букетному. И я успокоилась, отчего-то решив, что это может продлиться очень долго, быть может, даже перейдет на постоянную основу.

Практически два месяца было именно так, но потом меня начали приглашать, то в сауну, то к себе домой. Вскоре после моего отказа, коллектив снова начал проявлять ко мне недружелюбный тон, начались бойкоты со стороны бабушек-сотрудниц и цепляние со стороны сотрудников мужского пола. И начальник снова публично потребовал прекратить все эти цепляния и необоснованные бойкоты.