Текст книги "Итоги № 47 (2011)"

Автор книги: Итоги Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Вроде бы и вице-премьером Борис Николаевич назначил вас раньше, чем Гайдара?

– После подписания Ельциным мой указ оказался вверху стопки документов, и канцелярия президента сработала образцово, первым зарегистрировав именно его. Чистой воды бюрократический казус! Дело было так. 6 ноября 91-го года в Москву с визитом приехал спикер парламента Украины Кравчук и в разговоре с Ельциным полушутя-полусерьезно с невинным видом спросил: а почему Россия столько времени живет без правительства? Вот в Киеве, мол, давно создан кабинет министров, Белокаменная же отстает… Надо знать Бориса Николаевича! Он моментально взял со стола проекты указов и в присутствии Леонида Макаровича подписал их. Бурбулис назначался первым вице-премьером, Гайдар и Шохин – вице по экономике и по социальным вопросам. Поскольку в президентскую канцелярию бумаги поступили в обратной последовательности, хронологически я оказался первым назначенцем в правительство Ельцина… 10 ноября, сразу после праздников, мы были в Кремле у Бориса Николаевича. Он тогда еще сидел не в главном здании, которое занимал Горбачев, а в 14-м корпусе. Пришли вчетвером – Бурбулис, Гайдар, я и Шахрай как госсоветник по правовой политике. Принесли пачку проектов указов на новых министров. Меня поразила легкость, с которой Ельцин подписывал документы, соглашаясь с нашими предложениями. Было ясно: человек перешел Рубикон и не обращает внимания на не имевшие большого политического значения персональные мелочи. Правда, он попытался ввести в состав нашего кабинета на пост министра внешних связей мэра Москвы Попова. Мы с Егором вежливо объяснили: «Гавриил Харитонович – замечательный человек, был деканом на родном для нас факультете в МГУ. Но он представитель другой команды, не из нашей песочницы. Решайте, Борис Николаевич, с кем хотите работать…» Ельцин не стал настаивать, приняв все предложенные кандидатуры. Некоторые указы, правда, подписал в последующие дни, но вскоре кабинет был сформирован. У меня даже мелькнула мысль: если президент с такой готовностью отставляет близких людей, пришедших вместе с ним из Свердловска и Верховного Совета, неужели будет за нас бороться, когда придет время?.. 15 ноября мы начали работать как правительство. Интересное было время!

– А потом между вами и Егором Тимуровичем пробежала черная кошка…

– По-крупному мы разошлись примерно через год из-за вопроса, правильно ли бойкотировать кабинет Черномырдина. Его предстояло сформировать после того, как на очередном съезде в декабре 92-го депутаты не утвердили Гайдара премьером. Егор счел, что мы должны дружными рядами уйти следом за ним. Для меня было совершенно ясно, что отдавать правительство в руки оппозиции нельзя, а Гайдар придерживался классического большевистского принципа: чем хуже, тем лучше.

– После нас хоть потоп?

– Ну да, если в новой команде не окажется профессионалов, она быстро обосрется (цитирую Егора) и мы триумфально вернемся на исходные позиции. Я не разделял подобного подхода. По большому счету на кону стояла судьба начатых нами же реформ. Съезд народных депутатов утвердил Черномырдина премьером 14 декабря 1992 года, и президент издал указ о формировании правительства в десятидневный срок. Это была наша маленькая хитрость. Времени на консультации и долгие коалиционные переговоры у Виктора Степановича не оставалось, ему пришлось опираться на людей, рекомендованных не на политической, а на лично-профессиональной основе. Все решалось стремительно. Мобильные телефоны в ту пору еще не появились, и, когда на место ушедшего Петра Авена задумали взять Олега Давыдова, элементарно не смогли его найти, не дозвонились. Освободившееся кресло с моей подачи занял бывший первый замминистра Сергей Глазьев, тогда еще отъявленный либерал. Нашел я Виктору Степановичу и будущего министра финансов, вытащив из Вашингтона Бориса Федорова, куда тот уехал во Всемирный банк в качестве исполнительного директора от России. Он уже возглавлял Минфин в кабинете Силаева и соглашался вернуться с повышением статуса до вице-премьерского. Без этого отказывался уезжать из Штатов, где провел буквально пару месяцев. Федорова я продавливал, преследуя очевидную цель: пусть лица в правительстве появятся новые, но курс останется прежним, нацеленным на продолжение реформ. Андрей Нечаев в кабинете Черномырдина сохранил пост министра экономики, хотя и на короткое время. Гайдар, уходя, назвал Виктору Степановичу лишь двоих, кого он просил оставить в правительстве, – это Чубайс, возглавлявший комитет по управлению госимуществом, и министр науки Салтыков. Честно говоря, какое-то время я недоумевал, почему Егор согласился сдать всех, кроме этой пары? Ладно, с Анатолием понятно, он завершал приватизацию, а Борис? Чуть позже выяснилось, что Гайдар собрался в науку и ему понадобилась поддержка в правительстве.

– Один должен был дать помещения, а второй посодействовать в творческих изысканиях?

– Просматривался прагматический и, думаю, вполне оправданный расчет: ставилась задача создать мощный интеллектуальный центр, а эти два человека могли помочь быстро решить все вопросы. После смерти Гайдара говорить на темы, которые сейчас обсуждаем, не вполне уместно, но я и прежде не скрывал сложную историю отношений с Егором Тимуровичем. Отвечая на ваши вопросы, во многом воспроизвожу ранее сказанное.

– Все так, история давняя. Но если уж идти до конца, Гайдар первым обвинил вас в нарушении согласованных договоренностей и предательстве интересов команды. Типа «Шохин держался за портфель».

– Тогда напомню, как все было. Начало положил VI съезд, где возник конфликт между Ельциным и депутатами. Правительство заявило об отставке, Хасбулатов наградил нас репликой, мол, ребята растерялись, и мы демонстративно покинули зал заседаний. Эмоции били через край. Попутно замечу, что называть кабинет Гайдара командой младореформаторов не совсем верно. Среди министров оказалось много экс-депутатов и бывших отраслевых чиновников уровня первых замов. Состав подобрался весьма разношерстный. В финансово-экономический и социальный блоки действительно входили «наши» люди, а на остальных позициях уместны были профессионалы старой школы, готовые влиться в команду. К силовикам мы даже не лезли, там рулил Ельцин, ему помогал Бурбулис, подключался и Шахрай. Всю осень 92-го года мы в горячих спорах обсуждали, как и с чем идти на VII съезд. Рассматривались два пути: все подают в отставку, и под диктовку депутатов кабинет меняется целиком. За исключением Гайдара. Второй вариант: ищем нового премьера, который по имиджу устраивал бы съезд, и такой ценой сохраняем кабинет и Егора как главного реформатора в нем. Хорошо помню нашу прогулку по ночному Архангельскому – Гайдар, Чубайс, Авен, я, кажется, еще Нечаев. На всякий случай вышли из дома во двор: вдруг враги прослушивают? Шли и обсуждали сложившуюся ситуацию, предлагали: Егор, выбирай! Гайдар твердо сказал: нет, команда дороже. Будем искать премьера. Решили слетать в Тольятти, посмотреть на Каданникова: годится ли он в качестве крепкого хозяйственника на роль прикрытия. Пообщались и решили: нормальный мужик, мешать не станет. Еще одна кандидатура – Рыжов, посол во Франции. Я отправился на переговоры с Парижским клубом и заодно встретился с Юрием Алексеевичем. И с ним долго кружили по каким-то бульварам. Рыжов сказал: «Нет, ребята, не пойду. Человек я немолодой, поздно мне участвовать в битвах с Хасбулатовым и его гвардейцами…» Пока мы занимались поисками подходящего премьера под команду Гайдара, оказалось, что сам он склоняется к иному варианту: Борис Николаевич готов биться за Егора как за премьера до победного конца…

Уже после утверждения в должности главы правительства Черномырдин рассказал любопытные подробности, о которых я даже не догадывался. По словам Виктора Степановича, накануне рейтингового голосования на съезде его и первого вице-премьера Шумейко пригласил Гайдар: «Мы из одной команды, верно? Давайте так. Если не пройду, вы снимете кандидатуры». Черномырдин возразил: «А почему, собственно? Состоится первый тур, а там решим, что делать, как лучше сложить депутатские голоса, чтобы в итоге победил член нашей команды». Егор не принял плана. ЧВС не мог скрыть удивления... По итогам голосования первое место занял Скоков, вторым с незначительным отставанием шел Черномырдин, третьим на почтительном расстоянии – Гайдар. Если бы дистанция оказалась не столь внушительной, Ельцин наверняка поставил бы во главе правительства Егора, а так Борис Николаевич не рискнул еще сильнее обострять отношения с депутатами. Кстати, и Каданников, которого мы продвинули в список для рейтинга, лишь на трибуне понял, в чем смысл задуманной с его участием комбинации. Человека попросту забыли проинформировать о сути маневра, и он без затей предложил голосовать за Гайдара, выстрелив вхолостую… До сих пор считаю: наша ошибка заключалась в том, что мы не вели открытую игру внутри своей команды. Егор после поражения на съезде не предложил уйти вместе с ним в отставку, тема не обсуждалась. Было другое: Гайдар пришел к Черномырдину и каждому дал характеристику, основным пунктом которой было, почему того или иного человека не нужно брать в новое правительство. Если бы он собрал нас и предложил: «Ребята, пишем заявления и – в оппозицию», – появился бы предмет для обсуждения. Мне стало не по себе, когда узнал от ЧВС, что Егор всех представил в «лучшем» виде… Виктор Степанович сказал: «По тебе он тоже прошелся…» Я спросил: «Что говорил?» Черномырдин отказался повторить, лишь заинтриговал: «Но поверь, у меня старая привычка делать записи, и вот в этом блокнотике весь разговор законспектирован…» Я решил уточнить: «Но хоть кто-нибудь удостоился доброго слова?» Тогда-то и прозвучали фамилии Чубайса и Салтыкова… ЧВС рассказывал все не ради того, чтобы настроить меня против Гайдара. Боже упаси! Он выразился максимально определенно: «Я тебя, Шохин, в правительство не взял бы. Не люблю вас, либералов. Но после таких «рекомендаций» предлагаю остаться на прежней позиции. Будешь моим замом?»

– Вы так и не выяснили, что же именно сказал в ваш адрес Гайдар?

– Меня не содержание комментария интересовало, а сам факт его появления. Первая реакция: «Не может быть. Не верю!» Тут Черномырдин и продемонстрировал – правда, издалека – стенограмму беседы... Тем же вечером мы с Егором разругались в дым. Я приехал на дачу, смотрю: в доме Гайдаров горит огонек. А у меня сидели два товарища – Костя Кагаловский, будущий коллега Михаила Ходорковского, ныне по понятным причинам проживающий в Лондоне, и Андрей Бугров, теперешний председатель совета директоров «Норникеля» и член правления РСПП. Я говорю: «Пойду сейчас Егору морду бить. Будете моими секундантами?» Приходим. Спрашиваю без обиняков: «У меня состоялся неприятный разговор с ЧВС. Правда, что ты нас сдал, опустив ниже плинтуса своими характеристиками?» Егор начал объяснять: «Считаю, мы все должны написать заявления об отставке. Пусть новый кабинет окажется профессионально несостоятельным, нам же лучше». Ладно, говорю, а почему никому не сказал о планах, действовал на свое усмотрение? Гайдар завелся: да ты, да я… Мол, не понимаешь ситуацию, а берешься судить. Тогда я ответил, что сделаю все зависящее для создания сильного и дееспособного правительства. Было видно: Егор очень хотел стать премьером, верил, что Ельцин отстоит его кандидатуру, тяжело переживал неудачу с назначением и решил сжечь мосты. В общем, поговорили мы в тот вечер на повышенных тонах. Жена Гайдара Мария Стругацкая потом предъявляла претензии: «Высказал бы Егору что угодно, но без свидетелей…» Конфликт мог остаться нашим междусобойчиком, внутренним делом, а так информация уплыла… Нужна была публичная реакция, отсюда и легенда, будто я предал команду младореформаторов, позарившись на теплое место в новом правительстве. Защитная реакция… А я и тогда так думал, и сейчас считаю, что нельзя подвергать страну риску дополнительных потрясений из-за обид или ради удовлетворения собственных амбиций.

– Ваши пути-дороги разошлись с Егором Тимуровичем навсегда?

– Если раньше мы, что называется, дружили семьями, я с женой бывал в квартире его дедушки Аркадия Петровича на улице Кирова, то после этого лишь здоровались при встрече. Хотя точки пересечения случались… Гайдар вернулся в правительство в сентябре 93-го, а в октябре вывел на улицы Москвы горожан, призвав их защитить молодую демократию. При этом героизм Егора – результат трусости и отсутствия воли у других, а именно у некоторых силовых министров. Слава богу, все закончилось малой кровью, могло быть гораздо хуже. Помню, нам в правительстве тоже раздали оружие, мне вручили пукалку под названием ПСМ, такой малокалиберный пистолетик, пригодный, наверное, лишь для отпугивания хулиганов. И вот еду 3 октября со Старой площади, держу в руках этот ПСМ, а на улицах напряженно, ни у кого нет достоверной информации, придут в город танки Грачева или же Руцкой штурмом возьмет «Останкино»… Сижу в машине и размышляю: если остановят, отстреливаться до последнего патрона либо же не искушать судьбу? Решил от греха подальше запрятать оружие под сиденье… Но я не об этом хотел рассказать. Когда Белый дом потушили, Хасбулатова с Руцким препроводили на нары, Ельцин объявил о начале избирательной кампании в Госдуму первого созыва. Стал формироваться блок «Выбор России», и тут Гайдар решил не включать в список своих персональных недругов, к коим и я относился в силу событий декабря 92-го. Я его прямо спросил: «Егор, мне идти к вам?» Он ответил: «Не надо. Ты с политикой вроде бы не очень дружишь... Зачем тебе в Думу? Работай в правительстве. Сами справимся». Я задал еще вопрос: «А где Черномырдин?» Так ведь он, говорит Гайдар, крепкий хозяйственник… Полагаю, Егор не сомневался, что «ВР» соберет большинство голосов, получит контроль над парламентом и сформирует собственное правительство. На кой ему там Черномырдин с Шохиным? А у Гайдара будет полная реинкарнация. Он ведь вернулся в кабинет министров реальным экономическим царем. Кстати, именно тогда Виктор Степанович сказал: «Знаешь, некоторые твои друзья настойчиво рекомендуют президенту избавиться от Шохина. Наверное, смогу отстоять тебя как министра по делам СНГ. Не горячись, если что, не делай резких движений…»

– Но вы все же решили баллотироваться в Думу, Александр Николаевич?

– Через день-другой после разговора с Гайдаром звонит Шахрай: «Не зовут в «Выбор России»? Давай создадим свою партию и попробуем избраться! Почти все министры идут, а мы чем хуже?» За три дня учредили Партию российского единства и согласия – ПРЕС, позвали в список Шойгу, Меликьяна, Туманова (будущего председателя Конституционного суда), Затулина, Турбанова, Никонова и такой серьезной компанией двинули в Думу, успев зарегистрироваться в последний день. Проходной барьер был пять процентов, а мы набрали больше шести. За что получили отповедь от «демороссов», мол, оттянули электорат. Ребята, вы же сами выставили за дверь многих коллег по правительству, а теперь обижаетесь, претензии предъявляете! Только закончились выборы и началась привычная работа, Черномырдин опять вызывает меня: «Боюсь, на этот раз не смогу убедить президента, что ты должен остаться вице-премьером. Максимум министр по делам Содружества. Благодари своих друзей…» Отвечаю: «Виктор Степанович, я за пост вице не держусь. Готов быть министром, но – экономики». Через несколько дней звонит ЧВС: «Собирайся к президенту. Одна просьба – не возражай ему. Молчи и слушай! Борис Николаевич к тебе сложно относится, начнешь перечить, все испортишь». В итоге назначили меня министром экономики с потерей статуса вице-премьера. А спустя короткое время выяснилось, что некому отвечать за финансово-экономический блок, поскольку Борис Федоров, хлопнув дверью, ушел в отставку. Черномырдин стал пробивать для меня пост зампреда, и в марте 94-го я опять стал вице. Чтобы вести переговоры с МВФ и Всемирным банком, требовался ранг.

– Проблемы в отношениях с Гайдаром не мешали контактам с общими знакомыми? Скажем, вы оба дружили с Авеном…

– Пожалуй, нет. Тот же Петр всегда подчеркивал, что помнит, благодаря кому попал в правительство. А мы с Егором так и не сумели переступить через личные обиды, забыть разборки на даче в Архангельском... Может, еще у Анатолия Чубайса появился некий холодок в отношениях со мной, отстраненная ироничность. Нельзя путать частную историю с публичной жизнью. С Сергеем Дубининым я знаком с университетской скамьи, в свое время он спас меня от исключения из комсомола за организацию студенческой конференции «Мировая революция», тему которой бдительные старшие товарищи сочли крамольной. Но когда в августе 98-го случился дефолт, я в качестве руководителя фракции с трибуны парламента призвал Дубинина как честного человека подать в отставку с поста главы Центробанка. Аналогичным образом посоветовал поступить и премьеру Сергею Кириенко. И министру финансов Михаилу Задорнову, с которым приятельствовал с думских времен. Разве это повод для личных обид? В конце концов, есть профессиональная этика, законы политического поведения… Главное, чтобы эти правила работали по принципу иду на «вы», не влияя на нормальные человеческие отношения. На мой взгляд, так и должно быть.

– На похоронах Егора Тимуровича вы присутствовали?

– В тот момент находился далеко от Москвы и физически не успевал вернуться. Но на сороковины мы устроили вечер памяти в Высшей школе экономики, в котором я участвовал, выступал… Заслуги Гайдара перед Россией бесспорны, никто не собирается их принижать, однако сегодня я рассказывал совсем другую историю…

Продолжение следует.

Андрей Ванденко

За державу обидно / Общество и наука / Exclusive

Весь мир 11 ноября отмечает историческое событие: в этот день в 1918 году было подписано Компьенское перемирие, означавшее капитуляцию кайзеровской Германии и положившее конец Первой мировой войне. Она продолжалась четыре года и три месяца, в ее огне погибло почти десять миллионов человек, из них каждый пятый – русский. Этот день отмечается в странах бывшей Антанты: в США – День ветеранов, в государствах Британского содружества, включая саму Великобританию, Австралию и Канаду, – День поминовения, в Бельгии и Франции – День перемирия. Лишь в России нет даты, связанной с Первой мировой. Но ведь это и наша победа! По крайней мере, в этом убежден экс-губернатор Ярославской области, а ныне депутат Госдумы Анатолий Лисицын, ставший автором инициативы о внесении поправок в Федеральный закон «О днях воинской славы и памятных датах России». Лисицын предлагает включить в официальный календарь 1 августа – день начала Первой мировой войны.

– Почему вдруг вы обратились к этой теме, Анатолий Иванович?

– Не вдруг. Дед мой, Андрей Сидорович Громов, воевал на фронтах Первой мировой. Крестьянин, он стал офицером, принес домой три Георгиевских креста. Золотой орден в голодные двадцатые годы обменяли на хлеб, а два серебряных хранятся у меня как бесценные семейные реликвии… Несколько лет назад по делам службы я оказался в Белграде и случайно узнал, что там есть заброшенное русское кладбище. Увиденное меня по-человечески задело. По сути, это едва ли не главное захоронение павших на Первой мировой наших соотечественников. Уже установлено и документально подтверждено: на «Ново гробле» находится 741 могила русских воинов, в том числе ста двадцати четырех генералов царской армии, трех адмиралов императорского флота, двухсот восьмидесяти шести полковников и капитанов первого ранга. Есть братское захоронение. А неподалеку от кладбища в русской церкви Святой Троицы лежит и Петр Врангель.

– Тот самый барон, позорно бежавший из Крыма от Михаила Фрунзе?

– Вот и вы повторяете типичную ошибку… Да, речь о главнокомандующем Вооруженными силами Юга России, генерал-лейтенанте. Об исходе белой гвардии мы часто судим по одноименной книге Михаила Булгакова и художественным фильмам типа «Бег» и «Служили два товарища». Паника мирного населения, истерика офицеров, попытки в последний миг впрыгнуть на борт перегруженного парохода… Но это одна сторона медали, а была и другая. Факты свидетельствуют, да и современники Врангеля ставят ему в заслугу безупречную организацию эвакуации. За три дня из Крыма отплыло около 150 тысяч человек – гражданские беженцы и армия. Панические настроения вспыхнули лишь в Феодосии, в иных местах ситуация оставалась под контролем. Когда армада судов пришла на рейд Константинополя, перед союзниками возникла реальная проблема, что делать с огромной массой народа. Русские военные ведь не собирались складывать оружие, свято веря, что вскоре состоится новый поход на Советскую Россию. Армия продолжала ощущать себя армией. Ответственные за турецкую зону оккупации французы сразу предложили разоружиться. Врангель отказался даже обсуждать это. Значительную часть солдат разместили в полевом лагере на пустынном Галлиполийском полуострове, который наши стихийно переименовали в Голое поле. Был создан армейский корпус, куда вошли артиллерийская бригада, пехотная и конная дивизии, технический полк, железнодорожный батальон. Отдельно базировались Донской и Кубанский корпуса. Сперва французы помогали союзникам по коалиции провиантом и обмундированием, но вскоре им наскучила роль бескорыстных меценатов. В качестве компенсации за оказанные услуги они потребовали от Врангеля весь флот, а это, извините, более 280 кораблей! Ситуация продолжала ухудшаться, наступила пусть и турецкая, но зима, среди военных начались болезни и голод, кто-то попытался вернуться домой, однако большевики без сожаления ставили перебежчиков к стенке, и поток дезертиров быстро иссяк. Барон Врангель все это время занимался поиском места, куда могла бы перебраться его армия. Наконец летом 1921 года он договорился с правительством Королевства сербов, хорватов и словенцев (Королевство СХС), как тогда называлась будущая Югославия, и начался переезд русских в Белград. В какой-то момент здесь проживало до 70 тысяч бывших подданных Российской империи. Сербский король Александр I считался русским питомцем, он окончил Пажеский корпус в Санкт-Петербурге, имел несколько российских орденов. К тому же Карагеоргиевичи в начале прошлого века породнились с императорской семьей Романовых, и письма Александра I к Николаю II напоминают переписку сына и отца. Наша страна активно поддержала братьев-славян в Первой мировой, а сербы добро помнят. Все это не могло не отразиться на внешнеполитическом курсе белградского правительства. Александр I так и не признал Советскую Россию, когда почти вся Европа уже сделала это. Он не простил большевикам казнь царской семьи. Король не ставил обязательным условием разоружение армии Врангеля. Большинство из прибывших организованным порядком устроились на пограничную службу, занялись строительством железных дорог и корчеванием леса. Многие части сохранили прежний воинский уклад, русские офицеры продолжали носить форму, а, к примеру, работавший на сахарном и лесопильном заводах гвардейский дивизион под командованием полковника Рогозина просуществовал в неизменном виде вплоть до 1941 года. Александр I выплачивал нашим военным жалованье, сопоставимое с тем, что получали сербские офицеры, построил и от имени династии Карагеоргиевичей подарил эмигрантам Русский дом в центре Белграда. Выделил также четыре участка на кладбище «Ново гробле» для компактного захоронения. Там, кстати, лежит и преподаватель Александра I по Пажескому корпусу. Они случайно столкнулись на улице, король пригласил полковника во дворец, но тот постеснялся идти, поскольку форма истрепалась, а новую ему взять было негде. Да, в эмиграции жилось по-разному, случалось, генералы учили сербских юношей верховой езде… Тем не менее на средства диаспоры была возведена Иверская часовня, точная копия той, что стоит на Красной площади в Москве. В крипте находится усыпальница митрополита Антония (Храповицкого), долгие годы исполнявшего обязанности первоиерарха Русской православной церкви за рубежом. Там же на кладбище установлен памятник Русской Славы, едва ли не единственное место, куда можно возложить венок в память о русских воинах, павших на полях Первой мировой. Курировавший проект генерал пер енес два инфаркта, пока продолжались строительные работы. В чем его только не обвиняли: и в воровстве собранных денег, и в непрофессионализме, и в плясках на костях. Поедом ели! Словом, все очень по-русски…

Сооруженный в 1935 году архитектором Романом Верховским и тогда же освященный памятник представляет собой склеп-постамент, куда перевезены эксгумированные останки 387 членов Русского экспедиционного корпуса, погибших в 1916—1918 годах на Салоникском (Македонском) фронте. Там наши войска добились значительных успехов, сражаясь плечом к плечу с сербскими и французскими воинами. Кроме того, в склепе находится прах 136 офицеров и солдат четырнадцати русских артиллерийских батарей, защищавших Белград при осаде австро-венграми и немцами. Здесь же в братской могиле лежат четверо военнопленных, расстрелянных австрийцами за отказ грузить снаряды на фронт, два моряка с монитора «Тирасполь», погибших у дунайского порта Кладово, и еще более ста наших солдат, умерших в госпиталях оккупированной австрийцами Сербии.

В храме Святой Троицы, имеющем статус подворья РПЦ и также построенном на деньги осевших в Белграде русских, покоятся останки барона Врангеля. Умер Петр Николаевич в 1928 году в Брюсселе, но завещал похоронить себя в православной земле. Его волю исполнили с соблюдением поистине королевских почестей. День перезахоронения был объявлен в Белграде нерабочим, десятки тысяч людей вышли на улицы, чтобы проводить боевого генерала в последний путь. Состоялся военный парад, рядом шли русские и сербские колонны… Года четыре назад Никита Михалков предлагал потомкам барона перевезти его останки в Донской монастырь, на что внук Петра Николаевича адвокат Петр Базилевский ответил отказом. Могу прочесть отрывок из того письма: «Недалеко на кладбище лежат тысячи сослуживцев, чинов его армии, бесконечно ему преданных, которым и он отдавал последние свои силы. Взаимное доверие главнокомандующего и его подчиненных не имеет пределов – оно не ограничено ни смертью, ни давностью лет. Как в жизни, так и в смерти он находится в строю, вместе со своими офицерами, солдатами, казаками. Взять сейчас его – одного – для перезахоронения в Москве можно только по очень уважительной причине. Будь он жив, вряд ли бы он сам согласился бросить свою армию для чести ехать в Москву один, зная, что там до сих пор почетное место рядом с Кремлем занимают Ленин и Сталин…»

– Глубоко, смотрю, вы вгрызлись в тему, Анатолий Иванович!

– Вопрос не во мне. Когда впервые побывал на кладбище здесь, в Белграде, стало за державу обидно, по-другому не скажешь. «Ново гробле» – что-то вроде московского Новодевичьего. Там находится пантеон выдающихся людей Сербии, есть участки с французскими, итальянскими, австро-венгерскими, болгарскими и английскими воинскими захоронениями. И только русские могилы находятся в плачевном состоянии – поваленные и разбитые кресты, заросшие бурьяном и забросанные мусором безымянные холмики… Честное слово, стыдно! Пока родственники умерших были живы, они присматривали за некрополем. Но в 1944 году на Балканы пришла Советская армия, и начался массовый исход белоэмигрантов. Многие уехали за океан, увезли часть архивов. По сути, после Второй мировой наше кладбище оказалось бесхозным. Никто не платил за аренду земли, не ухаживал за могилами. По закону сербские власти давно могли перепахать старые захоронения и заново продать участки, но не сделали этого исключительно из уважения к русским, лежащим в их земле. При этом сегодня существует около десятка российско-сербских обществ дружбы, никто не знает их точного числа, но каждое претендует на право первородства и львиную долю времени тратит на борьбу с конкурентами. Как говорится, у семи нянек…

Словом, пришел я к местному православному владыке и сказал: «Готов помочь в восстановлении порушенного». Поначалу отец Виталий мне не поверил: «Тут и раньше были высокие люди из Москвы, много чего обещали, а потом уезжали – и с концами». Протоиерей Виталий – третий из династии священников Тарасьевых, которые служат в храме Святой Троицы в Белграде. Дед нынешнего настоятеля приехал в столицу Королевства СХС вместе с армией Врангеля. Отец Виталий оказывает неоценимую помощь по сохранению и восстановлению русского некрополя. При его активном содействии по церковным книгам и архивным записям мы установили имена, фамилии, даты жизни многих соотечественников, похороненных на «Ново гробле». Тут ведь жили не только военные. Достаточно сказать, что в 20-е годы в Белграде издавалось шесть русскоязычных литературных журналов. Шесть! Эмигранты из России подняли, а порой и создали с нуля отдельные отрасли промышленности Сербии. В какой-то момент каждый третий профессор Белградского университета был русским. И современный сербский балет имеет исключительно российские корни. Многие здания в городе построены по проектам наших архитекторов. Николай Краснов, в свое время возведший в Крыму немало прекрасных храмов, вилл, дворцов, включая Ливадийский, и удостоенный звания академика архитектуры, на протяжении семнадцати лет, вплоть до смерти в 1939 году, руководил экспертной группой по монументальным строениям Белграда. Почетный гражданин города, он участвовал в проектировании свыше тридцати зданий, в том числе -Народной Скупщины, правительства и министерства иностранных дел Сербии… Николай Петрович похоронен на «Ново гробле» рядом с женой. В пантеоне выдающихся сербов лежат тринадцать наших соотечественников. Так отмечены их заслуги перед новой родиной. Чуть в стороне от русских секторов находится могила Михаила Родзянко, камергера императорского двора, председателя III и IV Государственной думы с 1911 по 1917 год. Неподалеку покоится прах легендарного военачальника, создателя Добровольческой армии, участника русско-турецкой, русско-японской и Первой мировой войн генерал-адъютанта Михаила Алексеева. Он скончался в 1918 году в Екатеринодаре, но отступавшие под ударами красных казаки перевезли его останки в Сербию…

Чем серьезнее занимаюсь темой «Ново гробле», тем более любопытные вещи открываются. Хотя многое еще предстоит узнать. По моей инициативе заключен договор между Белградским университетом и Ярославским педагогическим университетом, начата совместная исследовательская работа. В одиночку такие объемные проекты никому не осилить. Поэтому я постарался привлечь к сотрудничеству госструктуры. Встретился с министром иностранных дел Сергеем Лавровым, в личном разговоре убедил главу правительства Владимира Путина, что тема достойна внимания. В итоге был создан попечительский совет, куда вошли Борис Грызлов, Сергей Шойгу, Сергей Степашин, Никита Михалков, Александр Шохин... Реализацией проекта занимается мой благотворительный фонд, курируют его совместно «Единая Россия» и Демократическая партия Сербии. Проектная документация готова. Остается принять решение по деньгам. Нужны три миллиона евро, чтобы привести в порядок некрополь, Иверскую часовню, памятник Русской Славы. Сделать на века! Мы прикинули: если финансирование не задержится, к 1 августа 2014 года, к столетию начала Первой мировой, успеем.