Текст книги "Письма"

Автор книги: Исидор Пелусиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)

420. Епископу Феодосию.

Сострадательностью и кротостью, премудрый, старайся облегчать бедствия впавших в искушения, кротким словом усиленно приводя их в благодушие и исторгая корень уныния. Ибо, если узнают от тебя, что искушения, хотя и насланы были на них справедливо, но приведут к облегчению их падений, хотя попущены на не сделавших ничего худого, но доставят им венцы, – не только не дадут в себе места унынию, но еще исполнятся радости.

421. Пресвитеру Даниилу.

Что блаженный пресвитер Евстафий как всеми силами боролся с пожеланием гнусных приношений, так и давал в себе видеть наклонность к тому, что свойственно честности, – это не безызвестно твоему благоразумно. А что, по преселении его в горнее собрание, люди раболепные (каков и достойный осуждения диакон Евстафий, одноименностью с которым, как сам знаешь, весьма огорчался блаженный) обрадовались его смерти, любители же добродетели опечалились, лишившись сопребывания с ним, – это узнай от меня.

422. Ирону.

Об изменении, бывшем с Навуходоносором, и о восстановлении его в прежнем положении.

Когда заметно стало в царе вавилонском, что он и думает, и говорит, и поступает не сообразно с естеством человеческим, тогда лишен он был общения с людьми и чести, питался же и жил со зверями. А когда он возымел надлежащее понятие о Боге, тогда и сам возвратил себе славу свою. Ибо концом его бедствия было познание Всесовершенного.

423. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию.

Никто не находит для себя удобным сказать, кто кого начал обижать и кто с кем первый поступил беззаконно; так, назло себе самим, равны вы в пороке. Посему, как не легко узнать, кто начал и кто за ним последовал, так и положить конец вашему безумию почитают делом не легким, а весьма трудным. Ибо каждый старается в том, чтобы превзойти другого в лукавстве, не оставаясь в неведении (в таком случае он и заслуживал бы, может быть, извинение), но хорошо зная, что побуждается к этому непреоборимою враждою.

424. Пресвитеру Исхириону.

На сказанное Господом Самарянке: мы кланяемся, Его же вемы (Ин.4:22).

Надлежало бы не давать вовсе и ответа поверившим Евномию, этому человеку, который почитая себя сильным в слове, осмелился сказать, будто бы Сын принадлежит к числу поклоняющихся. Он не мог понять или, как думаю, не хотел по предубеждению и честолюбию сказать то, что истинно и что разумеют и мудрые, и неразумные, именно же, что Господь, применяясь к понятию Самарянки, говорившей с Ним, как с Иудеем, и предпочитавшей свое иудейскому, дал ей такой ответ: мы кланяемся, Его же вемы. Ибо очевидно, что Он в числе достопокланяемых.

Впрочем, чтобы не подать о себе мысли, будто бы мы даем им повод обвинять нас в презорстве, в опровержение их скажи: крайнею несмысленностью страдаете вы, поверив человеку, осмелившемуся учить, что Отец несравним, и отвергшему богомудрого Павла, который сказал: не восхищением непщева быти равен Богу (Флп.2:6). Ибо и слово: болий (Ин.14:28), которое приводите вы для умаления Сына, сказано потому, что возможно сравнение, а не не для того, чтобы показать несравнимое превосходство. Если, как вы говорите, Сын произошел из не сущих, то, по вашим словам, Отец не есть болий. Ибо какое сравнение всегда Сущего с происшедшим из не сущих?

Положим, что если вы и исповедуете, что Он не временно и бесстрастно произошел из Отцовой Личности, но не будете в состоянии постигнуть точный смысл, в каком сказано: Отец Мой болий Мене есть (Ин.14:28). Ибо Апостолам, которые умирали от страха, как готовящиеся немедленно погибнуть, не в научение, а только в утешение, чтобы их ободрить, сказано сие, что идет Он к Тому, Кто по их мнению, есть болий.

Сему ясным доказательством служит то, что не в иное время сказано это, но в ту самую ночь, в которую Христос был предан и в которую в такое смирение облекал Он слова Свои, что сказал даже: или мнится вам яко не могу умолити Отца Моего и представить Ми вящше неже дванадесяте легеона Ангел (Мф.26:53)? Ибо на что было такое число, когда при Езекии один избил сто восемьдесят пять тысяч человек, и сокрушил персидскую силу? Но, как выше сказано, Господь говорил это сообразно с их боязнью и с их предположением.

Посему, если не постигаете сего истинного смысла, но решились отстать от нечестия Аномеев, то возможете сказать то же, что изрек некто в беседе с ними: «Отец болий как Родитель и равен, поскольку Он Бог и единосущен».

425. Ему же.

Если богомудрый Павел узаконил духовная (очевидно, речения и именования) сразсуждать духовными (1 Кор.2:13), то и нам надлежит испытывать Божественные Писания, следуя сему правилу. А посему прежде всего должно принять в рассмотрение, почему сказано: не может (Ин.5:19), и потом приступить к решению вопроса.

Итак, выслушай сперва законодателя Моисея. Ибо справедливо будет основать понятие на Ветхом Завете, а увенчать Новым. Что говорит он народу? Не возможеши жрети пасхи ни в едином от градов твоих, но токмо на месте, еже изберет Господь Бог твой (Втор.16:5.6). Употребил речение: не возможеши, вместо «не дозволено, не дано права, не допущено, не разрешено тебе». А что могли бы праздновать пасху и в других городах, это явствует само собою, потому что и теперь делают это, хотя и противозаконно. Итак, что же значит не возможеши? – Не позволено тебе, не приноси жертвы, не совершай.

А что в этом смысле сказано, послушай Апостолов, которые последуют законодателю и говорят: не можем мы, яже слышахом и видехом, не глаголати (Деян.4:20). Итак, что же? Неужели не могли молчать? Без сомнения, могли. Посему, что же хотели сим сказать? Невозможно, неприлично предавать молчанию то, что обязаны мы громко и ясно проповедать. И Иудеи (а свидетельство врагов, конечно, стоит уважения) говорили: яко убо нарочитое знамение бысть яве, и не можем отрещися (Деян.4:16), речением: не можем означая: не имеем права. И Апостол говорит о Боге и Отце: в нихже не возможно солгати Богу (Евр.6:18), не в немощи какой обвиняя вседержительную Силу, но изображая величайшую силу, а именно то, что Отец Истины не доступен лжи.

И в другом месте, подкрепляя ту же мысль, сказал: аще не веруем, Он верен пребывает: отрещися бо Себе не может (2 Тим.2:13). Ибо и сие есть доказательство не немощи, но все превосходящей силы, с которою несовместимо отречение Божественного естества от Себя Самого. Если же надлежит привести свидетельство и Самого Спасителя, изречение Которого еретики стараются толковать злонамеренно, то слушай, что говорит Он: не могут сынове брачнии поститися, дондеже жених с ними есть (Мк.2:19), то есть сие не позволительно, не прилично, не пристойно им, не допускается, не признается сообразным. А поскольку в таком смысле сказано сие, то видна спасительная цель.

И это: не может Сын о Себе творити ничесоже (Ин.5:19), – не немощь Его выражает, но величайшую силу, а именно то, что невозможно и допустить, чтобы Сын творил что–либо противное Отцу. Поскольку подозревали Его Иудеи в том, что Он противник Богу и присваивает Себе чужую славу, то сказал это, как бы так говоря: «Не думайте, что творю что–либо против воли Отца, этому и быть невозможно. Не свойственно мне творить что–либо вопреки Его намерению. Ни с чем не сообразно, чтобы Я воспротивился Отцу». И что сие он подразумевает, явствует из сказанного нами выше, видно же и из великого смирения, с каким выразился Он. Ибо что изрек? Не может Сын о Себе творити ничесоже.

Если бы сказал: «иное творит о Себе, а иное – не о Себе», то, может быть, не нелепо было бы понимать, что сказал это по немощи. Если же изрек, что не может творити ничесоже, то сие самое даже и тех, кому не хотелось бы уразуметь что–либо возвышенное и благородное, понуждает обратиться к понятию боголепному и достойному оной Божественной Сущности. Понуждает сказать себе самим: ничесоже творит о Себе, однако же Он сотворил самое великое дело, – то, что составляет главизну всех благ, о чем болезновали патриархи, что предрекали Пророки, чему изумлялись небесные сонмы. И сосуд избранный, сокровищница Божественных таин, тайноводитель проповеди взывает, говоря: иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим (Флп.2:6.7).

Ничесоже творит о Себе, однако же Сам ясно взывает: и Сын, ихже хощет, живит (Ин.5:21). Ничесоже творит о Себе, однако же похвалил сотника, который свидетельствовал об Его самодержавной силе и власти, подтверждая его мнение, чтобы признавали сказанное не только решением сотника, но и определением Самого Спасителя. А прокаженному, который громогласно исповедал, что Он может творить, и в ясных словах просил только о том, чтобы Он восхотел: аще хощеши, можеши мя очистити, – тем явственно приписав Ему совершенную власть, Господь, ответствовал подтверждая его мнение Своим решением: хочу, очистися (Мф.8:2.3).

Ничесоже творит о Себе, однако же Хананеянке сказал: буди тебе, якоже хощеши (Мф.15:28), воспретил ветру и морю, отверз очи слепому, возвратил крепость расслабленному, воздвиг Лазаря. Но если бы покусились мы представить все, возвещающее о власти Сына, то, хотя и захотели бы кончить, не возмогли бы, может быть. Потому, оставив это, сделаем заключение, судя по себе самим. Ничесоже творит о Себе, однако же мы, ничтожнее которых ничего и быть не может, многое делаем сами по себе: и порока избегаем, и идем во след добродетели. А если бы не сами по себе это делали, то несправедливо было бы нам терпеть наказания, греша, и получать венцы, преуспевая.

Видишь ли, что смирение, с избытком выраженное в изречении, и неблагопризнательных убеждает с благочестивым разумением принять высоту сказанного. А если вникнешь и в самое различение, то найдешь, что оно выражено так именно, как нами истолковано. Ибо не сказано: не может Сын о Себе творити ничесоже, если не примет силы от Отца (так надлежало бы отличить себя тому, кто действительно не может творить, если бы изреченное выражало его немощь), но что говорит? Аще не еже видит Отца творяща. Видишь ли, как возвещает равночестие, равномощие и единосущие?

426. Градоправителю Ироду.

У выступающих на зрелище, наилучший, наибольшее старание не о том, чтобы многих уцеломудрить своими шутками, как утверждал ты, вводя в обман себя и слушающих, но чтобы многие грешили, потому что в порочности зрителей находят они свое благоденствие. А сделайся зрители лучшими – погибло их искусство. Посему не решатся и не подумают они исправлять падающих, да и не могут, потому что лицедейство их служит только ко вреду.

427. Епископу Феодосию.

Отличный врач, вооружась искусством для вспоможения изнемогающей от недуга природе, когда осаждают тело разнообразные виды болезней, начинает с лечения того, что требует поспешности (ибо пренебрегающий возможностью спасти явным образом виновен в гибели), а то, что допускает замедление и отсрочку, оставляет на последующее время, чтобы, признав себя победившим последнее, не быть неприметно побежденным первым, одержанную, казалось бы, победу обращающим в поражение. Так и ты, знание врачевания душ соединив с благоразумием, смотри, что требует поспешности, потому что по уврачевании этого будет надежда уврачевать и остальное.

428. Ориону

Телесные удовольствия обольстительны и сильны для того, чтобы очаровать, лишить владычества рассудок и все поставить вверх дном. Но если раздражительная сила будет помогать рассудку и повиноваться ему, как телохранитель царю, то они легко будут преодолены. Как скоро подвигнется на них праведный гнев, они не выдержат угрозы, в бессилии обратятся в бегство, уступив победу рассудку, который и должен побеждать. Вот смысл того, что повелел Песнопевец и что желал ты узнать: гневайтеся и не согрешайте (Пс.4:5).

429. Схоластику Немиссиану.

Еллинов и Иудеев, и всех, кто им соревнует, признаю людьми нечестивыми и неразумными, потому что утверждают, будто бы Пророки ничего не сказали о Спасителе. Так же и покушающихся относить к Нему весь Ветхий Завет не почитаю свободными от вины, потому что и они некоторым образом содействуют противникам в споре с ними.

Ибо, поскольку обличают их в том, что они натянуто прилагают к Спасителю и сказанное не о Нем, сим самым они рождают подозрение и относительно того, что истинно и прямо о Нем сказано.

Надлежит же поступать не так, но как ясно сказанное о Спасителе отнести к Нему, так и то, что говорится о других предметах, прилагать к тому, о чем сказано. Таково правило истины и доказательства. Представляющие же в доказательство не принадлежащее к делу отнимают силу и у того, что прямо к нему относится.

430. Пресвитеру Зосиме.

Человек, достойный уважения, прямой по нравам, славный по жизни (умолчу о том, что украшен он высоким чином, ибо это тень и сновидение), встретившись со мною, рассказал, что приступал он к досточтимому алтарю в намерении причаститься Божественных Таин, но, увидев предстоящим ему тебя, человека пожилого по возрасту, пресвитера саном, но юного еще по своей похотливости и превзошедшего всех известных беспорядочною жизнью, отступил назад, почтя непристойным Священные Тайны принять от нечистой руки. Не буду говорить, как поражен я был душевно, услышав это, но скажу, как сильно укорил я его.

«Никакого вреда, премудрый, – сказал я, – не терпит принимающий, хотя бы преподающий казался и не достойным. Пречистые Тайны не принимают скверны, если иерей и всех людей превзойдет порочностью. А если не веришь, то представь себе ворона, это нечистое, детоненавистное животное, и он–то питал небошественного небожителя Илию». Говорил я и многое иное, но отказался написать это по двум причинам: чтобы письму не придать излишней длины и чтобы не показалось, будто бы слишком выставляю на вид твои пороки. Посему, как его я укорил, так и тебе советую или исправиться, или оставить служение досточтимому алтарю, чтобы желающих приступить к нему не отгонять тебе своими делами.

431. Павлу.

На слова Писания: не о хлебе едином жив будет человек (Втор.8:3).

Евреи, сорок лет питаясь манною – пищею, по человеческому рассуждению, недостаточною для подкрепления тела, – пребывали в одинаковой бодрости и крепости, а может быть, имели и большие силы, потому что не пища, но Божественный устав поддерживал и души, и тела. Посему законодатель и изрек то, что желаешь ты узнать: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком словеси, исходящем изо уст Господних. И Христос, отражая диавольское ухищрение, противопоставил ему это же самое, и преодолел тем силу искусителя.

432. Феоне.

Об арианах и евномианах.

Еретики не примечают, что тем и уловляются, что сами уготовляют, и чем думают победить, тем решительно препобеждаются. Если Сын есть тварь, то слово болий (Ин.14:28) не поддерживает их мнения. Ибо большим называется то, что сравнивается, а не то, что имеет несравнимое превосходство. Посему, какое сравнение твари с Творцом? Пусть ответят на сие мудрецы.

433. Петру.

Немаловажное дело – разумный слушатель, который не только изъявлениями удивления прерывает течение слова, но и размышляет [о] трудно понимаемом на первый взгляд и даже может привнести нечто от себя. А что сие немаловажно, явствует из того, что Бог, угрожая Иерусалиму отнять другие великие и преимущественные блага, наряду с ними поставил и разумного послушателя (Ис.3:3), чего не сказал бы, если бы не составляло это ничего великого. Потому и Приточник изрек: ухо слышателя вожделение премудраго (Сир.5:29), ибо не доставляет мудрому многих трудов и потов, но требует от него только повода и семян, для возделывания же достаточно разумения в слушателе.

434. Светлейшему Иераку.

Да будет известно тебе, храм чистоты, что славят тебя по всему городу. А скоростью совершения дела соделал ты оное еще более дивным. Хотя оно и само по себе велико, но большим, лучше же сказать, величайшим показала его скорость, украсив милость и соделав ее приятнейшею. Посему, сияй подобными этому преуспеяниями, это прилично тебе.

435. Софисту Арпокре.

О силе Божественной проповеди.

Если природный ум в человеке предпочитается знанию грамоты, то удивительно ли, что Апостолы, будучи неучеными и некнижными, но исполнившись Божественной премудрости, препобедили диалектиков и риторов? Ибо, если читающий может не знать, как истолковать прочитанное, а не знающему начертания букв не невозможно узнать смысл написанного, то бывает нередко, что читающий не знает смысла, а слушающий, обладая более острым умом и отличаясь понятливостью, знает сей смысл, не зная даже начертания букв. Для кого невозможно уразумение содержащегося в письменах по незнанию букв, тот часто понимает ясно, что читают другие. Посему, если природный ум берет верх над ученостью, то как же Божественной премудрости не препобедить словесного искусства?

436. Епископу Лампетию.

О капище в Афинах (Деян.17:23).

Поскольку неопровержимо и неоспоримо всякое слово, признанное даже противниками, то с каждым народом должно вести речь, начиная с того, что для них обычно. Так поступал св. Павел, этот сокровищехранитель мыслей Христовых, с иудеями начиная беседу от Писания, а с Афинянами – от капища. Почему и говорил: бых беззаконным яко беззаконен (1 Кор.9:21). Ибо, как бы не слыхавший закона, предложил увещание, начав с капища, не потому что капище признал более достойным доверия, нежели Писание, но потому что не верующих Писаниям покорял собственными их учениями.

437. Трибуну Павлу.

Давняя поговорка и обычай, по суду всех людей признаваемый хорошим, повелевают не нападать на упавших и не бить лежащих, но уважать их как покорных просителей и подавать руку помощи пленным. Слышу же, что и звери, в которых есть несколько гордости, мстят сопротивляющемуся и оказывают пощаду уступающему. Поэтому, если и у людей, и у зверей есть пределы вражды и войны, которых преступать не надлежит, то и ты не гневайся на побежденных и на лежащих долу на земле не налегай, как на противников.

438. Исаии.

Если опасаясь, как бы обиженный тобою первый не подал на тебя жалобы в суд, придумал ты, опередив его, прикрыть свои вины и отнять повод к укоризнам на тебя, то, подлинно, это – мудрое (не сказать бы только злоухищренное) средство. Но если сделал ты это в надежде действительно выиграть дело, то поступил не умно. Ибо невозможно избавиться от осуждения в том, в чем осужден уже по неложному свидетельству писавших жалобу.

439. Пресвитеру Феодосию.

Знай, досточудный, что этот причисляющий себя к моим друзьям, не сказав и не сообщив ничего, ибо знал, что не потерплю и не дозволю нарушить долговременную дружбу, сделал то, что им сделано. Почему и исключен из нашей дружбы.

440. Грамматику Ермию.

На слова: глаголющеся быти мудри объюродеша (Рим.1:22).

Не знаешь ты того, что, как можно предположить, стихотворцы тех, которые не могут отличиться преимуществами знатного рода, возвысили невероятными о них баснями.

441. Схоластику Антонию.

Подвиг девства велик, славен, божествен – это борьба с врожденным телу сластолюбием – даже облегчает труды в других подвигах. Девство легко препобедит любостяжательность, не имея заботливости о телесном убранстве, о муже и детях, для чего нелюбомудренным кажется необходимым приобретение денег. Оно не будет иметь нужды предаваться плачу, потому что не произрастило ветвей, вместе с которыми произрастают заботы и слезы. Ибо дети, пока живы, принуждают иметь о них попечение, а когда умирают – плакать.

Девство не знает болезней и душевных тревог, не порабощаясь высокоумию мужа, не терпя мук рождения, близких к смерти. Прославляется ли кто более? – Оно не завидует. Любимо ли кем? – Не превозносится. Отвращающемуся от него не мстит, ненавидящему не льстит, от оскорбляющего не отвращается. Избавлением от всех сих неисцельных зол служит сия борьба с врожденным пожеланием, владея которым, человек имеет в подчинении у себя все сказанное выше. Потому исследовавший в точности свойство дел человеческих написал о переносящих все неприятности, лишь бы только не отдаваться в плен неистовству похоти: скорбь плоти имети будут таковии, аз же вы щажду (1 Кор.7:28).

Но многие, не уважая апостольского совета, как будто не доказываемого самым делом, в действительности же защищая сластолюбие, говорят, что возлюбившие брак не имеют скорби, но пользуются утехами и наслаждением. Многие же, употребив в помощь дар слова и думая о себе, что они мужественнее прославляемых за девственную жизнь, недостойным образом выражаются, что девство есть признак малодушия. Ибо, по их словам, посвятившие себя благочестивой безбрачной жизни преградили путь возможности продолжения рода и, оставшись не причастными браку и при отсутствии нужд бодро противостав превратности дел человеческих, поступают подобно тому, как если бы кто, будучи бесплотным, стал хвалиться, что он неуязвим. Так, говорят, и они, убоявшись неожиданной встречи с неприятностями, не уважили закон чадородия, безчадием оградив себя от превратностей и тем приобретя неодолимость.

«А мы, – говорят о себе противники девства, – предав себя неожиданным порывам превратности и выходя на брань с нею, стоим не вне боевого строя, не в рядах легковооруженных, но, подвергнув жизнь тучам стрел и предоставляя им свободно поражать нас, куда угодно, ограждаем себя против превратности тем, что остаемся как бы не пораженными, и будучи уязвляемы, и будучи пораженными, – как бы получившими удар стрелою без острия. И при испытании трудностей утверждая то мнение, что добродетель не подвластна превратности, представляем на сие самое точное доказательство».

Итак, собирая что–либо сему подобное, они витийствуют против девства и, хотя стыдятся, что нет у них подвигов оного, однако же думают представить благовидное оправдание. Но на самом деле при раздаянии наград они узнают, каким препятствием ко спасению служат жене муж, мужу – жена и заботы о жене и детях. Да и ныне они обличаются, ввергаемые в глубину зол тем самым, в чем одни ожидали вкусить утехи и покой и за что другие и надеялись удостоиться больших венцов. Ибо каким они не бывают подвержены страстям? В какие низкие не впадают промыслы? Какие не претерпевают неудовольствия, даже и не чувствуя их? Какое из благ не проходит мимо них? Что достойное похвалы остается при них?

И говорю это не упрекая тех, которые возлюбили честный брак (да не будет сего!), но подвергая осмеянию тех, которые необузданным и непостоянным языком осмеливаются предпочитать брак девству. Ибо сколько небо отстоит от земли, и душа отлична от тела, столько же различия у девства с браком.

Девство стоит в первом ряду полка, украшает чело дружины и воздвигает блистательные победные памятники. А брак, занимая середину и будучи дан в опору слабейшим, хотя может спасти сохраняющих его, но не возведет на высоту девства. Потому и духовный закон вступающему в брак и насадившему виноград запретил выходить на брань с духами злобы (Втор.20:6.7). Посему, связанные такими узами да не замышляют входить в состязание с разрешенными от оных (что и невозможно). И на всю жизнь свою предавшиеся житейским хлопотам и украшению тела да не думают получить награды, равные с посвятившими себя Господу и пекущимися о Господнем, но, соблюдая себя в надлежащем чине, да не вооружают языка своего на достигших небесной высоты.

Брак – не худое дело (да не будет сего!). Напротив того, брак законный и сообразный есть доброе дело. Но того худого, что влечет за собою брак, достаточно для того, чтобы ослабить удовольствие, доставляемое браком. Впрочем, если бы и ничего такого не вел он за собою, и тогда несправедливо было бы сравнивать его с девством.

Должно же сказать и то, чего, как ни спешу, не позволяет миновать мне девство, а именно то, что оно обуздывает и другие страсти, а брак сам уловляется другими страстями. Ибо кто, чтобы доставить пропитание детям, не делает всяких неподобающих поступков, не ввергается в опасности и в море, и в добычу зверям? Итак, они–то хотят, чтобы величали их мужественными и победоносными! И кто потерпит это? Какого времени достаточно для них будет, чтобы уврачевать сии язвы? Кто не пожалеет об уязвленных столькими стрелами? Такое множество бедствий окружает их, что ни умом их представить, ни словом выразить невозможно.

Поэтому, да положат конец таковым речам и не вооружают языка на девство, но да чествуют его как царицу, ему да подчинятся, чтобы иметь в нем и защитника, и ходатая. Солнцу, если употребить небесные образы, уподобить можно любителей девства, луне – любителей воздержания, и звездам – возлюбивших и соблюдших честный брак, особенно же по суду богомудрого Павла, который говорит: ина слава солнцу, ина слава луне, и ина слава звездам (1 Кор.15:41).

442. Ему же.

О том только, кто сильнее и выше телесных страстей скажу, что он в собственном смысле живет. А кто сопряг себя с ними, и сильно ими увлекается, тот не только все кончит глубокою бездною, но и здесь не может жить по причине происходящих от них скорбей и страхов, и опасностей, и тьмочисленного их роя. Ибо ожидается ли смерть? Прежде смерти он умирает уже от страха. Угрожают ли оскорбление, болезнь, бедность или иная какая неожиданность? Он погиб и сокрушен от одного предположения. Но не таков владеющий страстями: он стоит выше и страхов, и опасностей, и всякой превратности, не потому, что ничего не терпит (это, может быть, и невозможно), но, что гораздо важнее и более чудною делает победу – потому что пренебрегает их приражениями, нападениями и язвительными ударами.

443. Светлейшему Тимофею.

Хотя Херимон, этот, как писал ты, приспешник Евсевия, поощряемый сообществом с ним, с неистовством предается всякому пороку, не знает веры, но, не боясь неправды, злоупотребляет клятвами (мирится и остается скрытным врагом, заключает и нарушает договоры, клянется и клятвы обращает в повод к обману), однако же рукоплещущий этому, по суду моему, и теперь на себя навлекает виновность в этих злых делах, а в последствии понесет большую часть наказания.

444. Пресвитеру Павлу.

Для священнодействующего украшение добродетели – богатство, целомудрие – услаждение, довольство малым – утеха, успех подчиненных в добродетели – веселие. Если же кто, водясь правилами, противными сему, хвалится именем священства – то он не священ и не достоин права начальства.

445. Пресвитеру Мартирию.

Об арианах и евномианах.

Если изображающий Божественное рождение будет соображаться во всем с человеческими страстями (что и выговорить непозволительно), то в праве он услышать: «Если тебе воображается страсть при рождении, то мне – и при творении; ибо и творимое (если буду я соображаться с немощными человеческими помыслами) творится не бесстрастно. А если боголепно принимать будешь приличное чистейшей Сущности и оставишь в стороне все, ей не свойственное, то должен будешь представить в уме (если здрав твой рассудок), что, поскольку так рождает смертный, то иначе рождает Бессмертный, как и, творя, один творит с трудом, а другой без труда».

Сие–то представив мысленно, многоочитый ум, став как бы боговдохновенным, отлагая в сторону все земные образы, справедливо наименовал Сына сиянием славы и образом Ипостаси Отчей (Евр.1:3), одним указав на совечность, а другим – на ипостасность. Поскольку первое в иных, может быть, породило бы не ипостасное представление, то вторым начертал Апостол творческую Ипостась Ипостасей.

446. Ему же.

Ты, сколько видно, не обращаешь внимания на то, что бывает и ныне, и потому предложил вопрос: по какой причине, когда Дарий Мидянин поставил трех чиновников (а одним из них был и Даниил) начальствовать над поставленными им же князьями, Писание, вместо того, чтобы сравнивать Даниила только с равными, сравнило его и с гораздо низшими? Ибо превосходства над состоящими в том же чине, говорил ты, достаточно было, чтобы показать превосходство и над подчиненными. Теперь же Писание говорит: и бе Даниил над чиновниками и князьями (Дан.6:5), то есть оказался премудрее и способнее к управлению не только двоих высших, но и следующих за ними.

Решение же вопроса следующее. Возможно было суду царя и не быть здравым и поставлять нередко начальниками людей, не вполне годных. Часто бывает сие не в царствах только, но и в Церквах, и что удивительного заведывающим делами мирскими погрешать в чем–либо подобном, когда и в дела святые вторглось сие неразумие? А возможно также, чтобы во многом иные превосходили разумением высших чиновников. Посему Писание по необходимости сделало сравнение праведника не только с ними, то есть с вождями воинских полчищ, располагающими оные, где надобно, во время войны ли то, или мира, но и со всеми прочими, увенчивая его сообразно не с мнением державствующего, нередко погрешительным, но с истиною самых дел.

Ибо св. Даниил превосходил не только казавшихся мудрыми царю, но действительно мудрых. Потому и царь постави его над всем царством (3), как по делам оказавшегося лучше прочих. А другие рассудили употребить хитрость и происки, потому что зависть обыкновенно ополчается на благоуспешность.

447. Исаии.

Смотри, чтобы твое ни с чем не сравнимое высокомерие не понудило когда–либо Божественное, преисполненное снисхождения естество показать свое могущество, которое может и здесь предать тебя конечной гибели, и там подвергнуть самым жестоким наказаниям.

448. Ему же.

Кто выше пристрастия к деньгам, тот не согласится поступить противозаконно ни с теми, которые гордятся богатством, ни с теми, которые борются с неукротимым зверем – разумею бедность – потому что не причинить обиды ни первым, похищая у них деньги, ни последним, из корысти нарушая правду.

449. Соправителю Авсонию.

Поскольку лесть сильна в том, чтобы окрасть ум не только у мужественных, но и у благоразумных, то справедливо утверждаю, что она сильнее страха. Ибо уступить страху многие стыдятся, а лести с приятностью уступают победу, предаваясь ей без рассуждения и исследования.

450. Леонтию.

Не дивись, доблестный, и не труди сверх меры мыслей своих, если и по заграждении вольности для Зосимы, как писал ты, не оградами и дверями, которые могли иные отворить, но многими и важными обвинениями, он еще говорить с наглостью. Как у преуспевающих в обычае после преуспеяния быть скромными, так у согрешающих – после падений превозноситься.

Если же хочешь иметь на то доказательство, посмотри на этих трех отроков, оказавшихся за праведность победителями огня: что говорят они? Согрешихом, беззаконновахом, не делали мы правды (Дан.2:29). А Иудеи, когда не было греха, ими не соделанного, и срамного слова, ими не сказанного, говорили: сохранили мы повеления Твои и оправдания Твои, и ныне блажим чуждих (Мал.3:15). Посему и ты не смущайся и не говори ничего несозвучного и нестройного, зная, что сие–то наиболее и служит доказательством крайнего его умоповреждения.