Текст книги "Любовь (выдержки из произведений)"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Альенде Исабель

Любовь

(выдержки из произведений)

Дубна

2021-2022

С О Д Е Р Ж А Н И Е:

часть 1

Все смертные грехи

Ключи от вожделения

Мои арабские ночи

Бюстгальтер на ручке метлы

Я накачивала себя кофе и шоколадом. Неверность.

Флейтист и прочие провинности

Парочка старых пройдох

Пробуждение

Первая любовь

Страсть

Ревность

Противоречивая любовь

Юмор и эротика

часть 2

Магия любви

Длительная любовь

Перевод Щепетовой К. В.

Под редакцией Поповой М. С.

Вступление

часть 1

Все смертные грехи

Моя сексуальная жизнь началась рано, около пяти лет, в детском саду монахинь-урсулинок, находившемся в Сантьяго-де-Чили. Полагаю, что до нынешнего момента я пребывала в неопределённом состоянии наивности, но о том нежном возрасте, связанном с моим сексуальным любопытством, у меня, увы, не осталось никаких воспоминаний. Первый опыт произошёл одновременно со случайным проглатыванием небольшой пластмассовой куколки, которыми обычно украшают торт ко дню рождения. «Она вырастет у тебя внутри живота, ты округлишься, и спустя какое-то время у тебя родится малыш», – объяснила лучшая подруга, у которой недавно появился братик.

Ребёнок! Я его совсем не хотела. Потянулись ужасные дни, меня лихорадило, я потеряла аппетит и часто пряталась в ванной, где меня тошнило. Подруга подтвердила, что такие же симптомы наблюдались у её матери накануне родов. В конце концов монахиня вынудила меня рассказать правду. Икая, я призналась, что, вероятно, забеременела. Тогда она взяла меня за руку и волоком потащила в кабинет настоятельницы. Та позвонила мне домой, чтобы сообщить, что я опозорилась и они меня выгоняют. После этой «трагедии» я стала испытывать ужас к куклам и собственному интересу к загадочному вопросу, который не должна была даже озвучивать: секс и всё связанное с ним.

У меня и у девочек моего возраста не был развит сексуальный инстинкт, о котором по прошествии немалого времени поведали Мастерс и Джонсон. Он наблюдался только у мальчиков и мог запросто низвести в ад и сделать из них потенциальных фавнов на всю оставшуюся жизнь. Когда мы, девочки, спрашивали о чём-то непристойном, то, как правило, получали два варианта ответа – в зависимости от материи-настоятельницы, к которой обращались. В традиционном объяснении фигурировал аист, приносящий малышей из Парижа, а современная трактовка затрагивала цветы и пчёл. Наша матушка была женщиной современной, хотя связь между пыльцой и куколкой в моём животе практически не укладывалась в голове.

Когда мне исполнилось семь лет, монахини стали готовить меня к первому причастию. Перед тем как получить освящённую облатку, нужно было исповедаться. Меня привели в церковь и, дрожащую, опустили на колени в мрачной исповедальне, отделённой от священника пыльной, из чёрного вельвета, занавеской. Я силилась вспомнить все свои грехи, не забыв ничего – чтобы причастие не оказалось ложным. Я включила в список всё, что содержалось в декалоге возможных грехов – от кражи и убийства до возжелания чужого добра, но в тот момент была столь напугана, что мой голос так и не прорезался. Священник выждал порядочное время, а затем сам взял инициативу. В пропитанной запахом ладана полутьме я услышала голос с галисийским акцентом.

– Ты касалась тела руками? – спросил он.

– Да, отец, – пробормотала я.

– Часто, дочь моя?

– Каждый день...

– Каждый день! Это серьёзнейший проступок в глазах Господа! Чистота – вот главная добродетель девочки. Ты должна мне пообещать, что впредь не будешь заниматься подобными вещами.

Я пообещала, хотя не могла представить, каким образом стану умывать лицо или чистить зубы, не притрагиваясь к телу руками. (Тридцать с небольшим лет спустя это болезненное событие легло в основу эпизода, упоминаемого в произведении «Ева Луна».)

Ключи от вожделения

Я родилась в годы Второй мировой войны на юге мира, в лоне в некотором смысле свободной и интеллигентной семьи, что, правда, слабо выражалось, и семьи с устаревшими взглядами во всём остальном. Я выросла в семье бабушки и дедушки, в их причудливом доме, где разгуливали призраки, вызываемые бабушкой. Она часто сидела за являющимся предметом массивной испанской мебели столом, ножки которого напоминали львиные лапы. После нескольких путешествий по миру бабушка нашла последнее пристанище в Калифорнии и оказалась в моём распоряжении.

В доме жили два одиноких дяди, порядком чудаковатые люди, как и почти все члены нашей семьи. Один из них провёл несколько лет в Индии и стал настоящим факиром – питался исключительно морковью и ходил, едва прикрывшись набедренной повязкой, проговаривая многочисленные имена Бога на языке санскрит. Другой был страстным книгочеем, человеком мрачным и благородным, внешним видом напоминавшим Карлоса Гарделя, этого соловья танго. (Оба легли в основу персонажей – хотя и получились они несколько утрированными, что я вполне допускаю – Хайме и Николаса Труэба в романе Дом духов.) Благодаря дяде, истинному книголюбу, дом регулярно пополнялся книгами, беспорядочно громоздившимися повсюду: их количество увеличивалось подобно диким цветам в ночную пору. Никто не контролировал и не направлял в какое-либо русло моё чтение. Так, в девять лет я прочла маркиза де Сада, но его тексты были для меня слишком заумными: автор писал о сложных для моего понимания вещах; мне же не хватало элементарной справочной литературы.

Единственным мужчиной, которого я видела обнажённым, был мой дядя-факир, сидевший во внутреннем дворе в позе лотоса и созерцавший луну. Тогда я испытала немалое разочарование, увидев небольшой придаток, который покоился между ног и свободно поместился бы в моём пенале с цветными карандашами.

И столько суеты из-за этого?

Когда мне было одиннадцать, я жила в Боливии, потому что мама вышла замуж за дипломата, человека передовых идей. Он определил меня в школу, где мальчики и девочки учились вместе. Я несколько месяцев привыкала жить в новых условиях, вечно ходила с красными ушами и колотящимся сердцем и каждый день влюблялась в нового мальчика.

Мои товарищи были дикарями, их круг деятельности в свободное время ограничивался игрой в футбол и драками. Девочки в это же время занимались тем, что измеряли грудь и записывали в блокнот количество полученных поцелуев, делая упор на подробности: с кем, где, каким образом. Кое-кто из счастливиц мог написать: «Фелипе, в ванной, с языком». Мой блокнот был пока чистым. Я притворялась, что не интересуюсь подобными глупостями, одевалась как мальчишка и лазала по деревьям. Но всё это для того, чтобы скрыть, что я всего лишь малолетка и пока сексуально непривлекательна – ощипанный цыплёнок выглядел лучше.

На уроках биологии нас немного знакомили с анатомией, однако мы куда лучше знали о половых органах мух, нежели о своих собственных. Существует столько выражений для описания процесса вынашивания ребёнка, что было невозможно представить его зримо. Самым откровенным, что нам показывали, была стилизованная иллюстрация матери, кормящей грудью новорождённого. Об остальном мы ничего не знали, а уж об удовольствии и вовсе не упоминалось – таким образом, от нас ускользала сама суть дела.

И зачем взрослые так подменяли понятия? Эрекция была тайной, тщательно оберегаемой мальчиками, девочки помалкивали о своём – менструации. Я любила читать и в книгах порой находила косвенные намёки, но в то время уже не рассчитывала на обширную библиотеку дяди, а эротической литературы в приличных домах не было.

В Боливии в школе для обоих полов отношения с мальчиками характеризовались толчками, ударами по рукам и записками от подруг: «Кинан говорит, что хочет тебя поцеловать; скажи ему, что, да, конечно, но с закрытыми глазами; скажи, что теперь уже неохота; скажи ему, что он дурак; он говорит, что ты ещё бóльшая дура» – и так проходил весь школьный год. Максимальная близость между нами была тогда, когда мы по очереди жевали одну и ту же жвачку. Однажды я смогла подраться врукопашную со знаменитым Кинаном, нашим рыжим одноклассником с большими ушами, в которого мы, девочки, были тайно влюблены, потому что его папа считался богачом, а дома у них был бассейн. У меня из носа шла кровь, но этот задыхающийся рыжий недоросток повалил меня на камни внутреннего двора – таковым было одно из самых волнующих воспоминаний моей жизни. В другом случае, на празднике, Кинан пригласил меня танцевать. До Ла-Паса ещё не дошло влияние рока, начавшего сотрясать мир, и мы до сих пор ворковали друг с другом под Ната Кинга Коула и Бинга Кросби. (О, Боже! Это была только предыстория!) Мы танцевали, обнявшись, иногда щека к щеке, но я была столь маленькой, что моё лицо едва достигало уровня пряжки ремня молодого человека стандартного роста. К счастью, Кинан для своего возраста тоже был низкорослым. Он слегка сжал меня, и я ощутила нечто жёсткое на уровне кармана его брюк и моих рёбер. Я легонько постучала по этому предмету кончиками пальцев и попросила, чтобы он снял ключи, ведь они причиняли мне боль. Я выбежала оттуда и на праздник больше не вернулась. Теперь, когда я гораздо лучше знаю мужскую природу, мне приходит в голову единственное объяснение его поведению, и, пожалуй, никаких ключей там не было. Бедный мальчик!

Мои арабские ночи

В 1956 году моя семья переехала в Ливан, следуя по стопам отчима-дипломата, а я вернулась в английскую школу для девочек, где секс просто-напросто не существовал – он был исключён откуда только можно моими учительницами, обладавшими британской кротостью и являвшимися ревностными христианками.

Бейрут считался жемчужиной Ближнего Востока; там арабские шейхи хранили свои капиталы в филиалах самых главных банков мира. У великих кутюрье и ювелиров Европы были свои магазины в этом городе контрастов, где на улицах можно было увидеть окантованный золотом кадиллак рядом с верблюдами и мулами. Многие женщины уже не носили вуаль, а некоторые студентки Американского университета ходили в брюках, но до сих пор существовала жёсткая граница, та, что тысячелетиями разделяла мужской и женский пол. Чувственность пропитывала воздух не меньше, чем запах бараньего жира, она была ощутимой, словно полуденная жара, и стойкой, точно пение муэдзина, призывающего на молитву с минарета. Желание, похоть, запретное... Мы, девочки, никуда не выходили в одиночку, да и мальчики должны были себя беречь. Мой отчим вручил братьям длинные булавки для шляп, чтобы защитить от щипков гуляющих на пляже, а порой и на улице.

На переменах в нашей целомудренной школе ходило по рукам откровенное чтиво, изданное в Индии с переводом на французский язык, очень затасканный вариант «Любовника леди Чаттерлей», и книжки карманного размера, описывающие крайности Калигулы. Единственное запомнившееся мне об оргиях – как посетители вытирают жирные пальцы о волосы африканских рабов и раздражают горло гусиными перьями вплоть до рвотного эффекта, чтобы впоследствии продолжить есть наподобие изображаемого в фильмах Феллини.

Мой отчим держал в запертом на ключ шкафу книгу «Тысяча и одна ночь», потому что подобная литература не подходила для маленьких членов семьи. Я же догадалась, как его открывать и тайком читала разрозненные куски этих волшебных историй издания в красной коже и с украшенными золотом краями – в них я спешно искала и эротические сцены. Я безвозвратно погружалась в мир фантазий и чувственности, ведомая всё дальше красавицами с кожей цвета молока, джиннами в бутылках и озорными ворами, наделёнными неистощимым энтузиазмом в вопросах плотской любви. Думаю, что эти тайные чтения я запомню навсегда, а их влияние в моих книгах, особенно в любовных сценах, донельзя прозрачно. Гормоны во мне взрывались, точно гранаты, и окружение лишь подпитывало чувственное удовольствие. Но поскольку я жила взаперти, то иных способов осуществить желание, помимо запрещённых книжек, у меня не было. Я мечтала о любви, и один поклонник у меня всё же был – сын торговца коврами. Он приходил ко мне, мы пили чай с различными угощениями на террасе. Молодой человек был настолько богат, что располагал скутером с личным водителем. У мамы тоже был водитель, и из-за их бдительности мы никогда не оставались наедине.

В то время я была плоской, как доска. В эпоху существования силикона это не столь важно, тогда же, напротив, подобное считалось большим несчастьем. Грудь рассматривалась как главная черта женственности, у меня же она практически отсутствовала. Тогдашняя мода чем только их не подчёркивала: и приталенным свитером, и широким эластичным поясом, и даже пышной юбкой с несколькими накрахмаленными нижними юбками. За будущее женщин с красивой грудью не стоило и переживать – тому пример Джейн Мэнсфилд, Джина Лоллобриджида и Софи Лорен. В каких-то фильмах грудь показывают в виде заострённых конусов, в других она напоминает спелые дыни – в зависимости от бюстгальтера, который носит актриса, однако она всегда огромных размеров.

Чем могла заняться девушка, обладавшая грудью в форме сливы? Сделать вкладку: две резиновые полусферы, сдувавшиеся при малейшем давлении, порою они внезапно гнулись внутрь, пока совершенно неожиданно не раздавался ужасный хлопок, отчего резина принимала первоначальную форму, крайне удивив находившегося рядом поклонника и жестоко унизив их обладательницу. Временами вкладки съезжали со своего места так, что одна легко могла оставаться под грудью, а другая оказывалась где-то сбоку либо обе сползали значительно ниже и плавали, точно брошенные утята.

В 1958 году Ливану угрожало насилие, чуть позже перешедшее в затяжную гражданскую войну. После Суэцкого кризиса обострилось соперничество между правительством и людьми, воодушевляемыми пан-арабистской политикой Гамаля Абделя Насера. Президент Камиль Шамун, христианин-маронит, обратился за помощью к Эйзенхауэру, и в июле образовался американский VI флот. Из авианосцев высадились многочисленные группы морской пехоты – упитанные и жадные до секса молодые ребята. Родители усилили контроль над дочерьми, но молодёжи ничто не могло помешать встречаться. Я сбегала из школы, чтобы танцевать с американцами, и нас всех вместе опьянял рок-н-ролл вперемежку с тем, что находилось под запретом. Впервые мои худенькие и маленькие формы пришлись как нельзя кстати – крепко сложенные морские пехотинцы могли поднять меня одной рукой, сделать вместе два пируэта, а затем вести за собой чуть ли не по воздуху в неистовом ритме гитары Элвиса Пресли. Между двумя сальто-мортале я получила свой первый поцелуй и следующие два года помнила его вкус – пива вперемешку с жевательной резинкой.

Бюстгальтер на ручке метлы

Волнения в Ливане вынудили отчима отправить меня с братьями обратно в Чили. В очередной раз меня радушно приняли в доме деда, чья строгость не произвела особого впечатления, потому что я привыкла к неволе, в которой жила в Ливане.

В окружении пожилых людей возможности доказать свою любовь сводились к минимуму, но в пятнадцать лет, когда я раздумывала стать монахиней, чтобы скрыть своё реальное положение старой девы, некий молодой человек всё же заметил меня на фоне коврового узора и мне улыбнулся. Возможно, его забавлял мой внешний вид. Я висела на его поясе и никуда не отпускала следующие пять лет, пока, наконец, он не согласился на мне жениться. Молодого человека звали Мигель.

Сегодня девственность считается помехой, тогда как раньше она была добродетелью. Предполагалось, что секс – одержимость мужчин, а романтика – навязчивая идея женщин. Мужчина, по собственному утверждению, пытался получить от женщины «доказательство любви», а она сопротивлялась, потому что не была обязана содействовать соблазнению самой себя. Идея заключалась в девственно чистом браке, и не столько из-за нравственности, сколько из-за благоразумия, поскольку единожды отвергнутую «попытку» женщина записывала в новую категорию, а поклонник исчезал и рассказывал об этом друзьям. К тому же был риск остаться беременной – ужасная судьба для незамужней женщины, в разы хуже самой смерти. Уже изобрели противозачаточные таблетки, но в Чили об этом упоминалось шёпотом, а самого лекарства ещё никто не видел.

Несмотря на риски, я сомневаюсь, что большинство девушек вступало в брак девственницами. Полагаю, что и я ею не была, но не уверена, потому что моё невежество в этих вопросах было столь же глубоким, как и у моего жениха. Я точно не знаю, как у нас появилось двое детей. И тогда случилось то, что мы ждали уже несколько лет: волна сексуальной свободы шестидесятых годов пронеслась по Южной Америке, дойдя, в конце концов, до самого юга континента, где жила я. Поп-арт, мини-юбка, наркотики, бикини и «Битлз». На первых порах мы подражали Ракель Уэлч, её загорелым ногам и жалким блузкам, вот-вот разорвавшимся бы под натиском её женственности, но очень скоро появились хиппи, эстетика которых была совершенно другой. Это было неожиданное потрясение: обладающие пышными формами кинодивы отошли на второй план, всем навязывали модель-англичанку Твигги – некий вид голодного гермафродита с клоунским макияжем. К тому времени у меня выросла грудь, вторичный признак материнства, и так я снова оказалась вне моды.

Говорили об оргиях, менялись партнёрами, порнографией, но я ни в чём таком не участвовала – мне просто не повезло. Некоторые гомосексуалисты выходили из тени; мне исполнилось уже двадцать восемь, а я до сих пор не представляла, как этим заниматься. До нас дошло и феминистское движение – оно упорядочило и дало имя гневу против патриархального уклада, который я ощущала с самого детства. Мы, три-четыре женщины, достали бюстгальтер, намотали на палку метлы и промаршировали по улицам Сантьяго, но поскольку нас никто не преследовал и об этом даже не написали в газетах, мы, мучимые совестью, вернулись домой.

Я в то время подражала хиппи – одеваться так получалось дешевле. В течение нескольких лет я ходила в обносках и индийских бусах и сидела за рулём медного Ситроена, украшенного цветочным узором. В таком виде я вертелась на трёх работах, весь дом был на мне, я растила детей с чувством ответственности, присущим немцам. От хиппи у меня осталась лишь юбка и сандалии. Девизом тех времён были «мир и любовь», в особенности любовь свободная, которая ко мне пришла слишком поздно, потому что в любом случае я была замужем за Мигелем.

У каких-то из моих замужних подруг были любовники, другие подружки предпочитали вечеринки, где мужчины клали связки ключей в корзину, откуда их чуть погодя женщины с завязанными глазами вытаскивали по одной, намереваясь провести оставшуюся ночь с её обладателем. Времяпрепровождение крайне забавное, но не для меня; во взаимоотношениях я настаивала на верности друг другу.

Я пыталась курить марихуану с мыслью слегка расслабиться, потому что не могла отставать (у нас в Чили все выращивали её в садах или в ваннах), но, попробовав шесть штук и не ощутив последствий, я решила, что это тоже не для меня.

Я накачивала себя кофе и шоколадом. Неверность.

Мой первый репортаж в феминистском журнале, в котором я работала, окончился скандалом. Дело началось так: во время ужина в доме одного знаменитого политика кто-то похвалил меня за несколько юмористических статей, которые я опубликовала, и спросил, планирую ли я написать что-либо серьёзное. Я ответила первое, что мне пришло в голову: да, мне бы хотелось взять интервью у неверной женщины. Над столом повисла ледяная тишина, а тема беседы поменялась, но, когда пришло время пить кофе, хозяйка дома – высшее должностное лицо правительства, стройная женщина тридцати восьми лет в костюме от Шанель – отвела меня в сторону и сказала, что, если я поклянусь сохранить в тайне её имя, она согласится дать интервью.

На следующий день я пришла к ней в офис с диктофоном, и женщина рассказала, что у неё несколько любовников – потому, что после обеда у неё есть свободное время и потому, что это благотворно для души, самоуважения и здоровой кожи, к тому же мужчины не так уж и плохи. Иными словами, по тем же причинам многие мужья, включая и вашего, неверны своей второй половине.

У этой сеньоры было одно укромное местечко, которое она делила со своими двумя подругами, такими же свободными женщинами, как она. Его она любезно предложила и мне, но случай им воспользоваться мне ни разу не подвернулся.

После несложных математических подсчётов вывод из моего очерка можно сделать следующий: женщины столь же неверны, как и мужчины. Если это не так, то с кем тогда мужчины занимаются любовью? Не может быть, чтобы только с мужчиной или группой добровольцев опять-таки исключительно мужского пола.

В Чили тех времён мужчины требовали того, что сами были не в состоянии предложить, а именно: их невесты должны были оставаться непорочными, а супруги верными. Они требуют этого до сих пор, но теперь мало кто прислушивается к подобным заявкам. В годы моей молодости почти все парочки моего возраста переживали кризис, а большинство отношений и вовсе оканчивались разводом. Как такового развода в Чили не существовало до 2004 года, в этой стране его разрешили куда позже, чем в остальном мире. Он значительно упростил жизнь граждан, которые расставались и связывали себя брачными узами без особых бюрократических формальностей. Самый яркий известный мне пример, – моя мама, которая прожила с моим отчимом шестьдесят пять лет без возможности официально пожениться – по мнению католической церкви, их отношения были скандальной внебрачной связью. Лишь когда он, в конце концов, овдовел, девяностолетняя пара смогла узаконить свой союз.

Сегодня более половины чилийских детей рождаются вне брака: он довольно дорогой, а развод – процесс сложный и запутанный.

В католическом, консервативном и лицемерном, обществе шестидесятых годов никто не простил мне небрежного тона репортажа о неверной женщине, несмотря на уже сказанное о том, что подобные вещи случаются нередко и даже происходят с моими друзьями и знакомыми. Если б у женщины, у которой я брала интервью, муж сидел в инвалидной коляске и поэтому она бы любила другого, окружающие, несомненно, сочувствовали бы ей, но заниматься подобными вещами исключительно ради удовольствия и без ощущения за собой вины – это уж ни в какие ворота!

В редакцию журнала приходили сотни возмущённых писем. Был даже получен официальный протест от архиепископа Сантьяго. Напуганная шеф-редактор настойчиво попросила меня написать статью о верной женщине, чтобы немного успокоить вопли народа, но я не нашла ни одной, кто в этом отношении сказал бы нечто интересное.

Для моих сверстников это были непростые времена. Мы читали «Отчёты Кинси», «Камасутру» и книги североамериканских и европейских феминисток, однако жили в чересчур манерном обществе: было нелегко избегать держащей нас в узде лицемерной морали. В моей жизни порой проскальзывали признаки шизофрении: дома я вела себя, точно гейша, а на людях показывалась настоящей развязной феминисткой. С одной стороны, я ждала мужа, держа в зубах оливку из его мартини, с другой – не упускала ни малейшей возможности, которую предоставляла моя журналистская деятельность, чтобы бросить вызов чилийскому послушанию с оттенком покорности. Например, как-то раз я появилась на телевидении в наряде танцовщицы – почти обнажённая, с торчащими из задницы страусиными перьями и стекляшкой-изумрудом в пупке. Мигель воспринял это с юмором, а вот свёкор со свекровью не общались со мной четыре месяца.

К несчастью, видеозапись этой программы сохранилась и время от времени ещё проскальзывает по телевидению, следовательно, возникает риск, что её увидят и мои внуки. Подобного рода безумие наградило меня дурной репутацией и породило определённые шуточки: поговаривали, что я «без предрассудков», а это серьёзное оскорбление окружавшему меня обществу, гордящемуся этими самыми предрассудками. На самом же деле, я по-прежнему была верной женой, а моя жизнь – открытая книга, доступная к изучению всем желающим.

Флейтист и прочие провинности

Военный переворот 1973 года в Чили положил конец долгоиграющей демократической традиции, и в 1975-м я эмигрировала со своей семьёй, потому что мы больше не могли и не хотели жить под диктатурой Пиночета.

Рассвет сексуальной свободы застиг нас врасплох в Венесуэле, в этой открытой и жаркой стране, резко отличающейся от моей, в которой чувственность выражается прямо – без всяких уловок и эвфемизмов. На пляжах было полно усатых мужчин в чересчур открытых купальных костюмах, созданных лишь для того, чтобы подчеркнуть скрывающееся за ними. Самые красивые женщины мира, выигрывавшие всевозможные международные конкурсы красоты, вызывающе прогуливались походкой от бедра, играя ими тайную музыку. В этой среде я почувствовала себя окончательно свободной – стала обращать внимание на собственное тело и вскоре поняла, что я, оказывается, чувственное существо, которому уже исполнилось тридцать три года.

Здесь мне вовсе не следует останавливаться на деталях этой свободы, потому что в ней нет ничего необычного, что засуживало бы обсуждения. Достаточно сказать, что я кое-чему научилась – приобретённый опыт существенно поможет мне в жизни в целом и в литературе в частности: лишённый эмоциональной связи секс, каким бы интересным он ни был, меня утомляет. Кроме него мне нужны чувство юмора, какой-то разговор, симпатия к человеку и то, чем можно поделиться с партнёром вне кровати с роскошными простынями.

Как-то раз я прочла, что разница между эротизмом и порнографией состоит в том, что в первом используется перо, а во втором – курица. Но для меня отличие между ними в том, что порнография – механическое совокупление, а в эротизме присутствуют чувства и история.

Достоверный факт, что гнёздышко большинства пар распадается потому, что люди больше не ощущают поддержки семьи и общества, благодаря которой твёрдо стояли на ногах; так случилось и с нами – с Мигелем и со мной. Он работал в отдалённой провинции Венесуэлы, а я оставалась с детьми в Каракасе. Вскоре наши дороги стали расходиться. Через два года я случайно встретила некоего аргентинского флейтиста, направлявшегося в Испанию и спасавшегося от очередной диктатуры. Тогда я бросила всё и поехала за ним, точно крысы за Гамельнским крысоловом.

Месяц я жила в Мадриде в своём бурном и страстном романе, закончившемся ливнем слёз, как только я поняла, что нас связывает исключительно постель: это, кстати, предсказывала моя мать, разложив карты Таро. Я вернулась к мужу и детям, намеренная забыть трубадура, исправить свои ошибки, работать, откладывать деньги, сменить свои цыганские юбки на серьёзную одежду и осчастливить Мигеля, вновь принявшего меня с распростёртыми объятиями. Мне это почти удалось. Последующие девять лет мы вместе пытались спасти наши отношения, но они, став подобием разбитого стекла, крайне трудно поддавались восстановлению.

В первой половине восьмидесятых не показывали никаких фильмов, за исключением работ Уолта Диснея, лишённых и намёка на совокупление живых существ. Даже в научно-документальных фильмах половая жизнь демонстрировалась на комарах и пингвинах. Со временем мораль изменилась настолько, что как-то раз я вместе с мамой пошла посмотреть японский фильм «Империя чувств», в котором супружеская пара, совершив прелюбодеяние, умирает, что моей старушке показалось весьма и весьма поэтичным. Мой отчим одолжил внукам книгу «Тысяча и одна ночь», на деле бывшую наивной сказкой по сравнению с продававшимися в киосках журналами. Нужно было много знать, чтобы отвечать на вопросы детей: «Мама, что такое скотоложство?», и притворяться, будто ничего не происходит, когда малолетние дети надували презервативы и, принимая их за воздушные шары, развешивали на ленте в ряд по случаю дня рождения.

Прибираясь в спальне Николаса, моего сына-подростка, я нашла книгу в коричневой обложке и, не будучи никаким специалистом, угадала её содержание, даже не открыв. Это был один из практических учебников по занятию сексом, которые в школе обменивают на марки с футболистами. Увидев иллюстрации обнажённых любовников, натирающих друг друга лососевым муссом, я поняла, как же на самом деле отстала от жизни. Столько лет готовки – и не знать всех способов употребления какого-то лосося! В каких заоблачных высях я плавала всё это время? В спальне до сих пор не было ни зеркала, ни трапеции на потолке. Мы с Мигелем решили попробовать что-то современное, но после нескольких опасных судорог, в чём мы убедились чуть позже, взглянув на рентгеновские снимки позвоночника, мы, проснувшись, нанесли на точку G мазь для суставов вместо мусса.

Когда моя дочь Паула окончила школу и начала изучать психологию с уклоном в сексуальность, я её предупредила, что выбор не очень-то и благоразумный, поскольку люди не особо его поймут – на ту пору мы жили не в Швеции, а в Латинской Америке, но она настояла. У Паулы был жених с Сицилии, и они планировали пожениться и родить полдюжины детей, едва моя дочь научится готовить макароны.

По факту, любой мог обмануться, взглянув на неё – Паула напоминала девственницу с картины Мурильо «Непорочное зачатие»: изящная, милая, с длинными волосами и томным взором, никто и не верил, что она – знаток оргазма.

В то время я путешествовала по Голландии, и Паула поручила мне привезти учебные материалы, необходимые ей для занятий. Со списком в руке мне пришлось зайти в один магазин в Амстердаме и приобрести определённые видеоматериалы и книги, несколько бананов из розовой резины на батарейках и презервативы с нарисованной головой Микки Мауса. И это было не самым оскорбительным. Самым худшим моментом был тот, когда на таможне в Каракасе открыли мой багаж, и мне пришлось объяснять, что вещи я везу не для себя, а для дочери.

Паула везде расхаживала с полным эротических игрушек чемоданом, и, как я и предсказала, у молодого сицилийца быстро лопнуло терпение – он заявил, что не намерен терпеть свою невесту, которая измеряет размер пениса каких-то посторонних мужчин вне дома. Поставленная перед выбором выйти замуж либо получить высшее образование, Паула предпочла последнее, и жених сам собой скрылся за горизонтом. Пока моя дочь постигала на курсах интимную жизнь, дома мы смотрели фильмы со всеми возможными комбинациями: женщина с собакой, паралитик с толстушкой, китаец с футбольной командой и прочее. К нам на чай приходили транссексуалы, педофилы, некрофилы, онанисты, и девственница с картины Мурильо, предлагая пирожные, по ходу посвящала меня в то, как хирурги превращают женщину в мужчину при помощи куска кишки.

Парочка старых пройдох

В 1987 году мне исполнилось сорок пять лет, я уже опубликовала три романа, а мои дети нуждались во мне всё меньше. В то время наш брак распался официально и окончательно. Николас убрал с головы зелёные кудри и снял с ушей четырнадцать крупных колец – мальчик поступил в университет. Паула вместо бесполезного изучения сексологии получила степень магистра в области когнитивного образования и научилась готовить макароны, где-то подспудно всё же желая найти жениха. Она нашла молодого человека в этом году, и, решив не тянуть, они поженились и стали счастливыми, правда, на крайне небольшой промежуток времени – пока наш дом не посетила смерть и не унесла мою дочь. Но это совсем другая история.