Текст книги "Мадам Лекринова (СИ)"
Автор книги: Иса Браус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Перед моим взором появилась девочка крестьянка, судя по обручу, который украшал светлую косу, белой рубахе и синему сарафану. По возрасту она была не намного моложе меня. В её руках был берестяной стакан.
– Здравствуй, девица. – девочка поднесла стакан к моим губам, – Это должно облегчить боль.
Немного посомневавшись, я выпила маленькими глоточками отвар и стала ждать, когда боль притупится. Затем девочка удалилась с поля моего зрения. Пока её не было, я повернула голову, чтобы осмотреться. Я лежала на кровати в горнице, освещённая лишь огнём из печки. За окнами был ясный вечер со множеством звёзд. Тишину нарушало ауканье сов вдалеке. Вскоре девочка вернулась, но она была уже не одна. С ней был высокий тучный мужчина с рыжими волосами и бородой.
– Батюшка, я же говорила, что она придёт в себя! – произнесла девочка, а затем обратилась ко мне, – Ты целую неделю пролежала без сознания.
– Я и Вера нашли тебя у подножия горы, когда собирали травы, и отнесли в нашу слободу. – объяснил мужчина, – Акулина – наша знахарка – когда осматривала тебя, сказала, что ты "родилась в рубашке". При таком падении твой череп и позвоночник остались целы, а вот ноги и руки, конечно, пострадали.
– Ещё Акулина сказала, что если ты выживешь, то есть шанс того, что ты снова будешь ходить, – докончила Вера, – Но ты не волнуйся, мы тебе поможем. У нас в Белянской слободе все помогают друг другу.
– Поможем, чем сможем. Меня зовут Гаврил. – представился мужчина, – Судя по паспортной книжке, которую я нашёл в твоей сумке, тебя зовут Анна.
Я утвердительно кивнула. Так началась первая глава моей новой жизни.
Первые три месяца я была прикована к постели. За мной ухаживала Вера: кормила, мыла и даже сама мне сшила несколько красивых рубашек и сарафанов. Она много рассказывала об укладе жизни в Белянской слободе, но прочувствовать его получилось только, когда Гаврил, который в слободе выполняла обязанности ключника и плотника, соорудил для меня кресло-каталку, и я уже могла гулять в сопровождение Веры.
В Белянской слободе люди жили практически в изоляции от внешнего мира, огородившись большим деревянным забором. Старейшины на каждом народном собрании говорили, что так жителям будет проще следовать божьим заповедям.
Когда Вера выводила меня на прогулку, местные девушки, странно посматривая на меня, шептались друг с другом, а женщины постарше плевались, когда думали, что я их не вижу.
– Твоё падение с неба самое обсуждаемое событие тут за последние месяцы. – объяснила мне Вера в одну из многочисленных прогулок.
Кстати, отношение между мужчиной и женщиной в слободе несли очень патриархальный характер. На каждом семейном участке стояли по две избы. В двухэтажной жили мужчины, а в одноэтажной – женщины. Жена Гаврила умерла много лет назад при родах, поэтому Вера была единственной хозяйкой в женской избе.
– Как-то даже немного неловко. Вся изба тебе принадлежала, а тут я площадь занимаю. – однажды заметила я в шутливой форме.
– Ну что ты, Аня. Я рада, что у меня появилась такая подруга как ты. Тем более, что большую часть дня я провожу в мужской избе: убираюсь и готовлю.
Июль 1911 год.
И вот год спустя, когда моё тело уже более-менее восстановилось после падения, я встала перед выбором: как жить дальше? Отец в могиле, а мать в лучшем случае на каторге или в сумасшедшем доме. В Александрограде меня никто не ждал. Живя и работая в Белянской слободе, я смогла пережить своё горе и найти счастье, а Гаврил и Вера стали для меня новой семьёй. Я решила остаться в слободе. Однако всё было не так просто.
Я встретилась с неоднозначной реакцией, когда сообщила о своём решении. Вера настолько сильно этому обрадовалась, что крепко сжала меня в своих объятьях. А вот Гаврил эту новость воспринял более насторожено.
– Ну что ж, я поговорю со старейшинами, – неуверенно произнёс он, – А сейчас идите работать.
Я и Вера вышли на речку, чтобы постирать бельё. Тем же занимались старые бабки со своими дочерями. Увидев меня, старухи вскочили с места, схватили девиц за руку и быстрыми шагами покинули берег.
– Понимаешь, в чём дело… – начала объяснять Вера, – В нашей слободе девица, тем более зрелая, должна подчиняться либо отцу, либо мужу. А тут ты такая свободная, хоть и с нами живёшь. Вот наши старухи и боятся, что ты можешь их дочерей совратить.
– Что за чушь? – я дотронулась до своего лица, – Мне кажется, дело совсем в другом.
– Что ты, Анечка, этих шрамов почти не видно. – утешала Вера, – Ну да ладно. Я пока начну стирать, а ты сходи за другими корзинами.
Остальные корзины с бельём лежали у входа в мужскую избу. Подойдя поближе к двери, я услышала, что Гаврил с кем-то разговаривал. По голосу я узнала одного из старейшин. Во время этого разговора решалась моя судьба.
– Ты знаешь наши законы, Гаврил. Баба должна быть либо за отцом, либо за мужем. – напомнил старейшина, – Ты понимаешь, к чему я веду?
– Да, я всё понимаю, – дрожащим голос произнёс Гаврил, – Но она ведь ещё дитя!
– Дитя? А знахарка Акулина сказала нам, что девица зрелая. Так что она уже не дитя. Не понимаю, чего ты боишься? Акулина сказала, что она не порченая. Что очень удивительно! Тем более, что твоя покойная жена не смогла родить тебе сына. И что будет с твоим хозяйством, если ты не оставишь наследника? Давай будем честными, Вера эта потянуть не сможет.
– А если Анна откажется?
– Тогда пущай убирается из нашей слободы! Мы должны своих девиц оставить чистыми от грехов внешнего мира. Так что быстрее решай этот вопрос! В слободе уже пошли непристойные слухи.
Услышав шаги, я забежала за угол мужской избы. Когда старейшина покинул участок, Гаврил, тяжело вздохнув, сел на крыльце. Он какое-то время сидел с опущенной головой, а потом внезапно произнёс: "Я знаю, что ты тут, Анна." Прятаться было уже бесполезно, и я вышла к Гаврилу.
– Я так понимаю, мне не надо ничего объяснять. – мужчина старался не встречаться со мной взглядом.
– Да, я всё понимаю. – я подсела к Гаврилу.
– Аня, ты правда очень хорошая девочка, и если бы была другая возможность остаться в нашей слободе, я бы… В общем, если ты не хочешь быть моей женой, я не буду тебя принуждать, но тогда остаться тут ты тоже не сможешь. Прости меня, но таковы наши законы.
Наконец, наши взгляды встретились. Гаврил прочитал в моих глазах ответ. Конечно, он годился мне в отцы, но я понимала, что это единственный способ остаться в слободе. Гаврил был хорошим человеком, поэтому я была уверена, что всё стерпится да слюбится.
В августе того же года мы обвенчались. После того, как я стала женой Гаврила, жители Белянской слободы стали ко мне более спокойно относиться, но несмотря на это, я чувствовала себя несколько одиноко, но ежедневный изнурительный труд не позволял долго думать о плохом. Слобода была спокойным местом, где каждый работал ради общего благо. Каждый селянин был уверен, что его семья не будет голодать.
Однако была одна вещь, которая мне показалось подозрительной. Люди из внешнего мира уже более десяти лет не заглядывают в это место. Живя в Александрограде, я много слышал скверного о Белянской слободе. Поэтому что тогда, что сейчас у меня из головы не выходил вопрос: почему за это время сюда не суются представители власти. На каждом вече старейшины твердили, что нас оберегает Бог от Содома, что окружает нас. Если бы я тут родилась, то верила бы им, но как человека из внешнего мира, меня это не убедило. Ответ же на свой вопрос я получила на второй год жизни в слободе.
Август 1912 год.
Лето того года было очень жарким. Из-за духоты я несколько дней мучилась от головокружения, тошноты и бессонницы по ночам. В одну из таких ночей, я случайно услышала, как Гаврил разговаривал с кем-то во дворе. Мне стало настолько любопытно, что я подкралась к двери.
– Почему завтра? Мы ведь за этот месяц уже всё отдали! – судя по голосу, Гаврил был явно возмущён.
– Мы ничего не можем поделать. – второй голос принадлежал одному из ближайших помощников старейшин, – Этот пёс запросил вдвойне. Старейшины тоже возмущены, но они отдали приказ. Помни, всё это ради спокойствия слободы.
– Я знаю, – Гаврил печально выдохнул, – Да поможет нам Господь!
Уже утром во время завтрака Гаврил сообщил, что сегодня вместе несколькими мужиками поедет на охоту и вернётся только вечером. И только тогда заметила одну странность: на длительные охоты, которые длились чуть не ли целый день, Гаврил с компанией уходил раз в месяц. Вере ничего странного не показалось, а я вот заподозрила не ладное.
Моя матушка всегда говорила, что я сую нос, куда не следует, из-за чего на мою голову сыпется, аки снег, проблема за проблемой. И надо сказать, она частично была права. Я решила получить ответы на свои вопросы. Сказав Вере, что пойду в лес за травами, я решила проследить за своим мужем, несмотря на своё состояние. Когда я шла по свежим следам копыт лошадей и колес телег, моя голова начала болеть ещё сильнее, а ноги слабели с каждым шагом. Но я старалась не обращать на это внимание, и у меня не было никаких подозрений на этот счёт.
Так я меня занесло к, доселе невиданной, шахте в Несторовских горах, у входа которой стояли телеги мужиков. Однако вопросы мои не исчезли, даже наоборот, их стало ещё больше. Я тогда подумала: "Буду тиха аки мышь. Одни глазком взгляну и убегу. Меня никто не заметит." Войдя во внутрь, мне стало ещё хуже: мне не хватало воздуху, а ноги стали трястись. Благо мне хватило сил дойти до двух вагонеток. И какого было моё удивление, когда я, несмотря на расплывчатое зрение, увидела алмазы. Внутри Несторовских горы были алмазы! Кто бы мог подумать! Старейшины всегда говорили, что жителям слободы презренные металлы должны быть противны, ибо они от лукавого, а сами посылают людей добывать алмазы.
– Что ты тут делаешь, женщина? – этот мужской голос меня очень сильно напугал.
Обернувшись я увидела, как Гаврил и ещё трое мужиков с киркой в руках недовольно смотрели на меня. Вот тут моё состояние стало просто поганым. Гаврил в крайне недовольном тонне повторил вопрос, но ответить я не успела, ибо упала в обморок.
Очнулась я уже в женской избе. Первым кого я увидела, открыв глаза, была Вера. Моя падчерица, обмывая мне лицо мокрым полотенцем, просто светилась от счастья. Увидев, что я пришла в себя, она кинулась душить меня в объятьях и восклицать о том, как она рада за меня и за Гаврила. Я же не понимала повода её радости.
Вера не успела ничего объяснить, ибо в этот момент в избу зашёл Гаврил. Он несколько секунд прожигал меня суровым взглядом, а затем велел своей дочери заняться другими домашними делами. Оставшись наедине, муж сел возле моих ног. В моей жизни эта была самая мучительная пауза для моих нервом, ибо я не знала, чем она кончится.
– Не мучь меня, пожалуйста. – испуганно прошептала я.
– Боишься, значит. Радует, что ты выучила: "Да убоится жена мужа своего." – затем мужчина взглянул на меня, – Я имею права вообще тебе ничего не объяснять, но… Но тогда я боюсь, что от незнания, ты можешь наделать ещё больше глупостей.
– Эти алмазы. Зачем они старейшинам?
– Это не для старейшин. – и тут Гаврил с печалью в голосе поведал мне о старых временах, – Я помню, какой ужас был более десяти лет назад. Люди из внешнего мира пытались нас уничтожить. Большинство жителей слободы были уверены, что это Бог даровал нам силы их победить, но только я и ещё пару человек знают, чего нам стоит это спокойствие. В разгар этой войны в тайне прошли переговоры между старейшинами и посланниками губернатора. Была заключена сделка. Все тонкости знают только старейшины, но суть такова: нас оставляют в покое в обмен на ежемесячную дань. До этой сделки мы даже не знали, что в горах есть алмазы.
– Губернатор вас использует, как теневой источник доходов. Но это же неправильно!
– Что поделаешь? Пока мы бессильны против него, поэтому приходиться платить дань. – закончив историю, Гаврил вспомнил про мой проступок, – А теперь поговорим о тебе. По законам нашей слободы тебя должны были наказать за ослушание, и никто бы не задавал вопросов, в чём именно ты провинилась.
– И что со мной будет? – по моей коже побежали мурашки.
– Тебе повезло. – и тут Гаврил положил руку мне на живот, – Благодари Господа, что он послал тебе его, иначе бы тебя высекли розгами.
С этими словами Гаврил покинул избу. Моя дрожь стала ещё сильнее. Я приложила руки к животу, всё ещё не веря в то, что в свои шестнадцать лет я ношу в себе новую жизнь.
7 апреля 1913 год.
Для меня эта дата стала особенной. В этот день, а точнее в поздний вечер, я родила своего единственного ребёнка. Роды были долгими и очень болезненными, однако эти мучение, которые ранее мне казались бесконечными, стали таким сущим пустяком, когда я услышала детский плач. Когда всё закончилось, повитуха, выйдя из избы, объявила Гаврилу: "Это девка!" Вера вместе соседками тем временем мыли и пеленали малышку.
– Какая ты маленькая! – просюсюкала Вера.
Затем в избу зашёл Гаврил. Он, конечно, пытался скрыть своё разочарование, но я всё понимала. Мы хорошо относились друг к другу, но нам наш союз казался каким-то странным и даже неправильным, хоть он и был заключен перед лицом Господа. Как супруги мы были близки всего один раз, и то Гаврил тогда выпил стопку водки для храбрости. Мы надеялись, что мальчик родится с первой попытки, и нам больше не придётся спать вместе. Но что вышло, то и вышло.
– Что ж, если Бог даст, у нас будут ещё мальчики. – мне казалось, Гаврил сам же не верил в свои слова, – Её будут звать Мария.
– Красивое имя. – я протянула руки, – Пожалуйста, дайте мне мою Марусю.
Наконец, я смогла взять на руки этот тёплый комочек. Она была такой маленькой и несуразной аки гусеница. Я очень любила Марусю, но так и не успела привыкнуть к мысли, что она моя дочь. Мне она казалось такой же сестрой, как и Вера, которую я не могла воспринимать, как свою падчерицу. Возможно, это из-за того, что я родила в неполные семнадцать лет.
Вера же просто обожала свою младшую сестру и ей доставляло удовольствие заботиться о ней, в те часы, когда я была занята домашними делами. Да и Гаврил вскоре привык к дочке. И мы были по-своему счастливы. Однако всё хорошее имеет привычку заканчиваться…
Когда с момента рождения Маруси прошло две недели, старейшины призвали сборщиков дани, чтобы в тайне переговорить, после этого всех мужчин слободы призвали более усердно тренироваться в ратном деле. Каждый день не утихали звуки выстрелов и свист клинков. И только потом, когда Гаврил мне признался, что губернатора сменили, я поняла, какая буря ждёт Белянскую слободу, но мой муж меня попытался успокоиться тем, что за эти дни они успели набрать такую силу, что они легко смогут одолеть неприятеля, но я знала, что могут быть способны оружия,
созданные Гильдией механиков. Я пыталась предупредить об этом Гаврила, но он, убеждённый, что я, как и все женщины, руководствуюсь одними эмоциями, меня не слушал. И только покой Маруси меня сдерживал от истерики.
13 мая 1913 год
Я большую половину дня провела на огороде. К полудню Вера принесла мне плачущую Марусю. Сделав перерыв, я отнесла малышку в избу, чтобы покормить.
Ожидая, пока Маруся наесться, я ходила из угла в угол, и моё внимание привлекло то, о чём мне не хотелось вспоминать. Из-под печки торчал ремешок папиной сумки. Два года назад я оставила её там, а потом просто забыла про неё. Когда Маруся уснула, я, положив малышку в люльку, подошла к печке и открыла воспоминания о прошлой жизни. Все вещи остались на месте, в том числе и маска. Я её хорошенько разглядела. Меня пугала её мощь. Я была уверена, что эта же мощь пугала и папу, поэтому он так и не решился её уничтожить. Как это было давно. Вспомнив, как мне было плохо из-за неё, я кинула маску в сумку.
Вдруг на всю слободу раздался вой сирены. Этот сигнал был явно по ту сторону забора. Все жители слободы, в том числе я, Вера и Гаврил, подбежали к главным воротам. Никто не знал, что происходит.
Затем, пропущенный через громкоговоритель, голос, который находился по ту сторону главных ворот, произнёс: "Жители Белянской слободы, слушайте внимательно. Согласно постановлению, которое было подписано лично новым губернатором острова святого Феодора, в целях освобождение территории для строительства нового литейного завода, Белянская слобода подлежит к утилизации, а вы к депортации в другие города и сёла."
Естественно, после такого заявления поднялась волна возмущения. А голос продолжил: " В течение часа вы должны собрать свои вещи и выйти за главные ворота. Если будете сопротивляться, то мы вынуждены будем принять меры."
Волна народного возмущения вспыхнуло с новой силой. Затем старейшины привлекли всеобщее внимание.
– Да как эти безбожники смеют выгонять нас из родного дома? – закричал один из них, – Братья, не дадим в обиду нашу слободу!
Вскоре все мужчины начали подготовку к обороне. Женщинам было велено прятаться в церкви. Я не успела толком поговорить с Гаврилом. Было очень мало времени. Перед тем как убежать к линии обороны, он крикнул, чтобы я оберегала Веру и Марусю.
Прибежав в избу, я схватила Марусю и папину сумку. Мне тогда казалось, что я смогу использовать маску для самообороны, а также защиты Веры и Маруси, но так и не вышло. Вскоре все женщины и маленькие дети собрались в церкви. Батюшка призывал нас ничего не бояться и молиться за наших мужиков. Из-за духоты и страха детки ревели навзрыд, а мамы, бабушки и сёстры старались их успокоить, при этом пытаясь сохранять самообладание. Моя Маруся на удивление вела себя очень спокойно, она просто наблюдала за всеми. Вера, конечно, тоже не плакала, но от страха она дрожала аки осиновый лист. Я одной рукой обняла её и прошептала, что всё будет хорошо.
– Не переживайте, бабоньки. – сказала самая старая жительница слободы, – Сколько раз эти безбожники пытались нас выгнать, но ничего у них не вышло и сейчас не выйдет.
Остальные женщины её поддержали, однако неизвестность судьбы слободы продолжала их пугать. И вскоре мы услышали боевые крики мужчин. Каждая из присутствующих женщин начала за них молиться, в том числе я и Вера. Вдруг послышался выстрел, затем ещё и ещё. Это была настоящая война. Казалось, что это продолжалось целую вечность.
Затем всё стихло. Неизвестность стала пугать ещё сильнее, но никто не решился выйти из укрытия. Когда же в церковь вошли люди в военной форме, мы поняли, что Белянская слобода проиграла эту войну.
– Собирайте вещи и идите к главным воротам. – приказал самый главный, и мы поняли, что сопротивляться бесполезно.
Когда мы вышли из церкви, нас охватил ужас. Убитые были повсюду. Почти все из сопротивления погибли, даже старейшины. Но несмотря на это, у меня и у Веры была надежда, что Гаврил ещё живой, однако она умерла очень быстро.
– Папа! – закричала Вера и кинулась к Гаврилу, который лежал недалеко от большого колодца.
Я побежала за Верой. Бедный Гаврил… Вся его рубашка была в крови. Вера начала трясти его, умоляя открыть глаза, однако это было бесполезно. Когда же она поняла, что он мёртв, её охватила дикая истерика. Когда же это дошло и до меня, я упала на колени, прижав Марусю к груди. Было только одно очень слабое утешение: Гаврил погиб как воин, который защищал свой дом.
Кое-как успокоив Веру, я ушла вместе с ней и малышкой домой, чтобы собрать вещи. Помимо одежды, небольшого запаса еды и папиной сумки с документами, я взяла рабочие записи Гаврила, в которых были записки о замках и других механизмов. Мой муж надеялся, что, когда у него появится сын, он бы его учил по этим записям премудростям ключника. К сожалению, сына я ему так и не подарила.
Всех тех, кто остался в живых, увезли в ближайшее село Крещенское. Жителей слободы заставляли заполнить анкету, а уже потом им говорили, куда именно их депортируют. Нас было настолько много, что мы были разделены на несколько групп. Я, Вера и Маруся были в четвертой группе, которую должны были зарегистрировать через четыре дня. А пока нас временно поселили в одной из многочисленных палаток.
Эта ночь была очень беспокойной, но Вера, наконец, за долгое время смогла уснуть, и её не мог разбудить даже плачь Маруси. Я же молоком пыталась успокоить малышку, но она очень плохо ела.
Когда же я на следующие утро проснулась, Вера успела сбегать к жителям села за едой. Она взяла и для себя порцию, но кусок в горло не лез, также как и мне.
– Мы даже его похоронить не успели. – прошептала девочка.
Я обняла Веру. Я, как никто другой, понимала, какую боль она сейчас испытывает, поэтому успокаивала её тем, что все мы трое скоро переживём этот кошмар, но…
– Аня… – вдруг испуганно прошептала девочка, – Почему Маруся такая бледная?
Я кинулась к малышке. Она была белой аки… Аки… Я стала её тормошить, шептать её имя, но… А я продолжала уже со слезами её будить, дрожа умоляла проснуться, но…
После того, что случилось со слободой, я могла чего угодно ожидать, но только не этого.
Местными жители помогли нам по-человечески похоронить Марусю. Они нашли кусок белой ткани и ящик, который мы использовали, как гробик, а надгробный крест был сделан из двух веток, связанных между собой. После отпевание в местной церкви, малышку похоронили на сельском кладбище. Когда могилу закопали, Вера возложила на неё венок из ромашек. Затем она поцеловала пальцы и дотронулась ими до креста.
После похорон, когда Вера долгое время не отходила от могилы своей сестрёнки, я опустошенная бродила по селу, пока ноги не привели меня к местному озеру. Присев на камне подобно Алёнушке из картины Васнецова, я смотрела на своё отражение. Озеро казалось таким спокойным и глубоким. И в ту минуту мне захотелось уйти на дно. Всего пару минут агонии, а потом наступит покой, в котором мне на всё уже будет наплевать. Я наклонилась к озерной гладе, приготовившись пройти сквозь неё.
– Аня! – голос Веры заставил меня остановиться.
Мы молча смотрели друг на друга. Не одно слово в русском языке не могло выразить наше состояние. Это смогли сделать только слёзы. Рыдая мы заключили друг друга в объятья. И я поняла, что должна жить ради Веры. Кроме меня, у неё больше никого не было. Всё-таки она была моей падчерицей, хоть и разница в возрасте у нас была небольшая.
– Я боюсь! Они собираются нас убить! Давай сбежим отсюда? Давай уедим в город? – предложила она.
– Мы уедим туда, куда ты захочешь, Вера.
Этой же ночью я и Вера сбежали из села. Дойдя до дороги, мы смогли остановить мужика, проезжавшего мимо на телеге.
– Добрый человек, – прошептала я, – Куда вы путь держите?
– В Романобург. – ответил мужик, – Могу вас отвезти.
– Мы будем очень рады, – сказала Вера, – Только у нас нет денег.
– Не берите в голову! – махнул рукой извозчик.
– Да благословит вас Бог. – поблагодарила я.
Мы забрались на телегу и укрылись сеном, что лежало в ней. Мучаясь от бессонницы, я и Вера смотрели на звёздное небо. В ушах стоял звук ветра и топот копыт лошадей. У нас не было денег, мы не знали, как будем выживать в Романобурге, но самое главное, что мы были друг у друга. А остальные трудности казались преодолимыми. Считая звёзды, я вспоминала слова отца о том, что Бог не даёт человеку больше, чем он сможет вынести. И хотя смерть Гаврила и Маруси очень больно ударили по моей душе, но я понимала, что рано или поздно мне удастся отпустить их и жить дальше. И мне казалось, что Вера тоже так думала.
***
Вдруг Аня остановила свой рассказ. Опустив голову, она обняла свои плечи. Засвистел холодный ветер, от которого мурашки шли по коже. Девушка снова закрыла лицо вуалью, чтобы следователь Вахлаков не видел, что она пытается сдержать слёзы. Однако мужчина всё поняла, достал из кармана платок и протянул его Анне. Девушка удивленно посмотрела на Петра.
– Вот не надо на меня так глазеть. – в своей грубой манере произнёс он, но потом его тон стал немного мягче, – У меня самого четверо детей. Мне даже страшно представить то, что тебе пришлось пережить.
– Благодарю. – Аня поднесла платок к глазам, – Вот оно что, вы боитесь показаться мягкосердечным.
– Знаешь, девочка, я люблю свою работу, потому что в ней нет места для сантиментов.
– Хм, вот оно что. Пущай вы и хотите казаться чёрствым, но не буду отрицать того, что Бог вас умом не обделил, по крайней мере если сравнить с Костюшко и Перовым.
– Давай вернёмся к делу.
Аня утвердительно кивнула. Она повернулась к следователю спиной и попросила отстегнуть две верхние пуговицы на платье. Пётр удивленно посмотрел на девушку, та лишь рассмеялась.
– Пётр Иннокентьевич, я понимаю, что вы подумали, но у меня с головой всё в порядке. Поверьте, так надо.
Скептически хмыкнув, мужчина выполнил просьбу девушки. Отстегнув пуговицы на платье, Пётр увидел на спине следы от ожогов.
Анна повернула голову к следователю, чтобы отследить его реакцию. Как она и ожидала, его лицо не выражало ровным счётом ничего.
– Это "подарок" от Зинаиды? – наконец, спросил Пётр, застёгивая пуговицы на платье.
– Точнее напоминание о нашей второй встречи. – Аня развернулась к следователю лицом, – Вот теперь настало время для того, чтобы рассказать, как родилась мадам Лекринова.
***
Романобург – самый восточный город на острове святого Феодора, где нескончаемо льют дожди. Если взглянуть на карту острова, то можно увидеть, что весь город похож на лоскутное одеяло, сшитое водой. Тут практически нет экипажей и автомобилей. Люди передвигаются либо пешком, переходя через мосты, либо в плавь на лодке или речном трамвайчике.
Вера была в восторге от Романобурга. Что не удивительно, ибо она прежде никогда не видела больших городов. Я же просто была рада тому, что Вера отвлечена от той трагедии, которая с нами произошла. Несмотря на то, что вовремя первой прогулки мы промокли до нитки, мне Романобург тоже казался красивым городом. Эта Феодоровская Венеция, конечно, не сравнится с Иван-да-Марьяградом, но этот город однозначно лучше Александрограда.
Я заложила в ломбарде своё обручальное кольцо, и на деньги, которые удалось выручить, мы сняли комнату в подвальном помещение с маленьким окошком, которое выходило на казино "Парижен".
Перед сном я и Вера наблюдали за шикарно одетыми людьми, выходящих оттуда. У этих людей было так много денег, что они без всякого сожаления могли с ними расстаться в этом идиотском месте. Для Веры, которая почти всю жизнь жила в изоляции от внешнего мира, это был настоящий шок. До этого она знала только о неравенстве между мужчиной и женщиной, а теперь она узнала, что такое классовое неравенство.
Живя в Романобурге, я подрабатывала, где придётся. Иногда я вкалывала на двух работах одновременно. Например, днём я могла работать уборщицей в гостинице, а вечером – официанткой в трактире. Вера же брала у соседей заказы на починку одежды. Максимальная сумма, которую мы могли вместе заработать за месяц, составляла десять феодоровских рублей. Это, конечно, очень маленькая сумма, но её хватало, чтобы оплатить жильё и купить немного еды. Да, было очень трудно, но мы не унывали. Казалось, что я и Вера всё сможем преодолеть, пока мы вместе. Так в Романобурге мы прожили полгода.
Ноябрь 1913 год.
Из-за погодных особенностей, зима в Романобурге наступала раньше положенного срока. Весь месяц гуляла суровая метель. В одну из таких холодных ночей, я возвращалась с очередной работы. Я завернулась аки мумия в шерстяной палантин, ибо денег на новое пальто не было, но тогда меня радовали две вещи: скоро я буду греться в уже родной комнатушке и буду жарить кусочек курицы, которую я смогла купить по дешёвке. Я надеялась, этот "царский" ужин порадует Веру, ибо она в последние дни выглядела очень вялой и грустной.
Когда же до входной двери осталось несколько шагов, мой взгляд снова упал на яркие огни казино "Парижен". Я увидела, как вышли из парадных дверей к роскошному экипажу парочка, о чём-то весело хохоча. От вида богатой барышни, которая была одета в соболиную шубу, моя кожа покрылась мурашками. А у меня был лишь шерстяной палантин. Просто удивительно, как я за этот месяц не простудилась.
Вернувшись в комнату, моя кожа снова покрылась мурашками, но уже не от холода, а от страха. У порога меня встретила Вера бледная аки смерть.
– Здравствуй, Анечка. Наконец, ты… – Вера, прикрыв рот, начала кашлять.
– Веры, ты… – я начала беспокоиться.
– Я просто подавилась. Всё в по… – вдруг она, снова закашляв, упала на колени.
Я подскочила к ней и приложила руку к её лбу. Он был горячим и мокрым от пота. Быстро уложив Веру на койку, я стала лихорадочно соображать, что мне делать дальше. Пока я кипятила воду, ужасный кашель раздавался на всю комнату. Смочив лоскуток в воде, я приложила компресс к лбу Веры. На её губах и правой руке были видны следы крови.
– Аня, что ты… – произнесла девочка слабым голосом.
– Милая моя, всё будет хорошо. – мои губы предательски дрожали, – Просто тебе надо поспать, чтобы поправиться.
Я накрыла Веру одеялом и своим палантином. Когда же она, наконец, уснула, я вытряхнула из своего кошелька все деньги. Всего три феодоровских рубля, а цена услуг доктора превышала двадцать рублей. Меня охватила паника. Столько я могла заработать только через два месяца, а Вера, судя по её состоянию, нуждалась в незамедлительной помощи. Я взглядом обежала комнату, в надежде найти вещи, которые можно будет продать. Но стоимость нашей бытовой утвари навскидку не превышали десяти рублей. Я прикрыла лицо рукой, чтобы сдержать слёзы и взять себя в руки. Мне нельзя было раскисать. Вера была единственным человеком, который у меня остался, и я не могла позволить ей умереть.
И вот тут я снова обратила внимание на яркие огни казино "Парижен", которые виднелись с нашего окошка. Прожигатели жизни, которым всё равно, куда девать деньги. Во мне проснулась злость, которая копилась во мне всякий раз, когда я видела казино. Я, закусив нижнюю губу и сжав руки в кулаки, взглянула на Веру. Девочка продолжала кашлять уже во сне. Затем, учащённо задышав, я кинулась к папиной сумке, где лежала маска.
У меня не было чёткого плана. Я пряталась недалеко от казино, укрывшись палантином так, чтобы не было видно маски. Изначально я хотела использовать её только для того, чтобы скрыть своё лицо, но…
В общем, я пряталась недалеко от казино, ища самую лёгкую добычу. Найдя её, в виде уже подвыпившего сударя, оставалось привлечь внимание. У меня были варианты, как это сделать, но всё решил случай. Когда добыча вышла из экипажа, она дрожащими руками достала маленькую табакерку. Не успев открыть крышку, пьяный сударь выронил её, и она покатилась по асфальту. Швейцар, стоявший у дверей, уже хотел было пойти за ней, но мужчина, ели шевеля языком, произнёс: "Да она стоит больше, чем твоя шкура", – и толкнул парнишку с такой силой, что бедняга упал на асфальт. Когда же сударь пошёл за своей вещицей в сторону черного входа, я незаметно прошмыгнула за ним, благо метель умела хорошо прятать.
