Текст книги "Мадам Лекринова (СИ)"

Автор книги: Иса Браус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Для потомков

Здравствуй, дорогой читатель. Меня зовут Искандер Тер-Николаев, и это письмо я пишу в 1930 году. Мне искренни жаль, что эта связь односторонняя. Ты знаешь, как меня зовут, а в дальнейшем ещё кое-что узнаешь обо мне, однако я ничего не буду знать о тебе. Что очень печально. И всё же я хочу верить, что твоя жизнь не менее интересная, чем то, что я приготовил для тебя.

Я родился и провёл большую часть своей молодости на Острове святого Феодора. Это была маленькая, но удивительная провинция нашей славной Империи. Этот остров получил неофициальный статус имперской мастерской. И не зря! На нём жили и живут самые талантливые изобретатели, о которых я слышал и с которыми знаком лично.

За всю свою молодость, я успел погостить во всех городах моей маленькой родины, вляпаться во множество приключений и познакомиться с интересными людьми.

Так что к своим сорокам годам я скопил множество историй человеческих судеб. В них есть всё: жизнь и смерть, радость и горе, верность и предательство, любовь и ненависть к ближнему. И когда мои знакомые изобретатели братья Станковы, которые много лет работали над перемещением объектов во времени и пространстве, предложили мне отправить по временной линии что-нибудь из моих вещей, я решил, что это будут самые интересные истории, которые случились на острове.

Возможно, благодаря гению моих знакомых изобретателей, я и сам смогу отправиться в будущие и даже познакомиться с тобой. А пока я дарю тебе кусочек нашего мира.

Добро пожаловать на Остров святого Феодора!

Предесловие

Пожалуй, я начну своё повествование с одного знакомства.

К сожалению, в угоду политике крупных держав, мне и другим подданным Империи приходилось участвовать в Великой войне. Все эти годы, пока шло это бессмысленное кровопролитие, я чувствовал, как госпожа по имени Смерть дышала мне в затылок, а осенью 1916 года, когда я участвовал в Луцком прорыве, она чуть не заключила меня в свои объятья на целую вечность. До сих пор в дрожь бросает при этих воспоминаниях. Бедный мой соратник, который был рядом со мной, наступил на мину, и её взрыв оказался настолько мощным, что меня отшвырнула на несколько метров. Когда же я очнулся в лазарете, мне рассказали, что я лежал под горой трупов, и только, лежа в труповозке, я стал подавать признаки жизни, в виде болезненных глухих стонов.

В общем, я пролежал целых два месяца, лечась от ожогов. Единственный плюс моего положения был в том, что я в лазарете познакомился с хорошими людьми. По вечерам те, кто мог ходить, собирались большой кучкой у моей койки и рассказывали истории из жизни, которая у нас была до войны. Это вселяло в нас надежду, что скоро всё будет, как прежде, но я понимал уже тогда, что, несмотря на свой оптимизм, вряд ли я после пережитого смогу смотреть на жизнь как прежде, и не важно, кто в этой войне победит.

Прости, я немного отвлёкся. Когда мои товарищи узнали, что я в своё время работал в редакции литературного журнала, ко мне почти все солдаты стали обращаться за советами, как лучше написать письмо своим близким. Мне всегда говорил, что у меня хороший стиль письма, но я считаю, что мне ещё долго предстоит учиться писательскому искусству.

Когда же моё состояние улучшилось, и я смог встать с койки, ко мне через общих знакомых обратился солдат, который смог чудом выжить во время газовой атаки. Из-за газа бедняга ослеп, и доктора не могли дать гарантий того, что зрение когда-нибудь вернётся, поэтому, когда ему стало чуть лучше, он попросил меня под диктовку написать письмо его родным. Так я познакомился с ещё одним интересным человеком, который оказался моим земляком. Я был его писарем до тех пор, пока меня не выписали из лазарета.

Зимой 1916 года появилась угроза того, что немецкие корабли появятся у берегов моего родного острова, поэтому всем солдата, кто был оттуда родом, в том числе и мне, было приказано сформироваться в один в Феодоровский полк под командованием генерала Геворкян. Так по воле судьбы, плывя на корабле "Феодор Балтийский", который направлялся к берегам острова святого Феодора, я снова встретился со своим старым знакомым. У моего нового друга оказалось здоровье как у быка, но, к сожалению, правый глаз навсегда ослеп. Из-за этого слепого глаза, он среди однополчан получил прозвище "Хрусталик". По началу его это очень сильно обижало, один раз дело даже кончилось дракой, в которой я заработал большущий синяк, из-за того, что попытался выступить в роли миротворца, но потом мой друг постепенно привык к своему прозвищу.

Вечером, когда по словам капитана корабля до прибытия оставалось примерно десять часов, я, Хрусталик и ещё двое моих ратешных друзей: Степан и Иван, – с которыми мне довелось делить каюту, играли в карты, при этом рассказывая о делах сердечных.

– Вот закончится война, обязательно женюсь! – заявил Степан.

– И на ком же? – спросил Хрусталик, выложив на стол семёрку червей

– Ещё не знаю, у меня много подружек в Александрограде и в Кутузово осталось.

– Ты только аккуратно выбирай, – предостерёг в шутливой форме Иван, покрыв карту Хрусталика валетом червей, – А то ещё попадётся тебе мадам Лекринова, и закричит она тебя до смерти, а потом заберёт всё, что ты нажил.

– Мадам Лекринова? Думаю, это вряд ли! – сказал я, достав из своей коробочки папироску, – Забавно, уже два года прошло после этого громкого дела, а я до сих не понимаю, как она могла убивать своим криком.

– Как? Как? Так же и все бабы, Искандер! – промолвил Иван, – Мне кажется, у них это врождённый дар!

– Что за вздор? – воскликнул Степан, – Если бы каждая женщина могла убивать своим криком, то мы бы были вымирающим видом! Я вот уверен, мадам Лекринова продала душу дьяволу за такую силу. Мне так один дьякон из моей родной деревни сказал. Не вижу оснований ему не верить!

– Степан, на дворе двадцатый век! Что это ещё за мракобесие? – воскликнул я.

– Почему мракобесие? Если есть Бог, а значит есть и Дьявол. Логично? Логично! Ты, Искандер, со мной воевал в Галиции, поэтому знаешь, что звуковые оружия массового поражения весят аки целый танк, поэтому технологиям нашего времени этот крик невозможно приписать. Следовательно, мадам продала душу Дьяволу, чтобы убивать своим криком. – вот такое заключение сделал Степан.

И тут я обратил внимание на Хрусталика. Во время нашего спора, он смотрел на нас с определённой долей презрения, будто он хотел этим взглядом сказать: "Да вы ничего не знаете об этом деле!"

– Хрусталик? – обратился к нему Иван, – Что это с тобой?

Хрусталик же молча покинул каюту, оставив нас в полном недоумение.

Наш лагерь был размещён в шестнадцати километрах от Александрограда, поэтому тем солдатам, у кого жили в административном центре родные, было разрешено после очередных учений уйти в увольнительное до вечера. Хоть я сам был родом из Южного Рюрикслава, но в Александрограде жил один мой дальний родственник, с которым я очень давно не общался, поэтому меня также занесли в списки.

Когда рано утром учения завершились, до поездки в Александроград оставалось полчаса, как раз этого времени хватало, чтобы спастись от зимнего холодного ветра папироской. Я немного отошёл от лагеря в сторону лесной опушки. Как раз по дороге я столкнулся с Хрусталиком. Остановившись у ближайшего дерева, мой друг попросил у меня папироску. Я достал её из своего свертка и угостил ею Хрусталика.

– Благодарю. – мой ратешный друг сделал затяжку, – Да уж, если бы мне ещё три года назад сказали, что я начну курить, то принял бы это за шутку.

– Понимаю. Я сам до войны курил только из дымокуров в харчевнях Южного Рюрикслава.

– Слушай, Искандер, я хотел бы извиниться, что так грубо ушёл, а потом ещё игнорировал тебя до сего момента. Я очень некрасиво поступил.

– Какие глупости! Я не в обиде! – сделав ещё одну затяжку, я решил задать вопрос, – История мадам Лекриновой… У тебя тогда был такой взгляд, будто бы это история коснулась тебя лично.

– Так и есть! Эта история меня изменила. – поймав мой заинтересованный взгляд аки у ребёнка, который ждёт сказку на ночь, Хрусталик ухмыльнулся, – О, какой взгляд! Теперь я понимаю, что имели в виду ребята в лазарете. Искандер, скажи, откуда у тебя такая жажда к новым историям?

– Не знаю. Наверное, ещё в детстве я нашёл своё предназначение: собирать и хранить истории человеческих судеб. Это важное дело, учитывая, что в наше время пресса любит коверкать даже самую невинную историю.

Из лагеря раздался через громкоговоритель голос дежурного, которым сообщил, что нам пора ехать. Потушив папироски, я и Хрусталик побежали к телеге, которые были запряжена автоматоном лошади.

Во время пути я хотел расспросить Хрусталика об его участии в истории мадам Лекриновой, однако он ловко умудрялся менять тему. Так что мы разговаривали о чём угодно, но только не о женщине, которая каким-то неизвестным способом умудрялась убивать людей с помощью крика. И когда мы приехали в Александроград, я уже смирился с тем, что мой ратешный друг будет хранить молчание.

Спрыгнув с телеги, я уже собирался навестить своего дальнего родственника, как вдруг Хрусталик окликнул меня.

– Искандер, так значит, ты хранитель историй?

– По крайне мере я очень бережно к ним отношусь. Когда наступит нужное время, я открою их миру.

– Вот как! – Хрусталик немного призадумался, а затем задал мне вопрос, – У тебя есть время зайти ко мне в гости?

– В гости? – конечно, я собирался навестить дальнего родственника, но, по определённым причинам, сомневался, что даже после стольких лет он захочет меня видеть, – Думаю, мне надо морально подготовиться ко встрече с роднёй. Так что, пожалуй, я приму твоё приглашение.

Так я на трамвае отправился в гости к своему ратешному другу. Во время пути я не отрывал взгляда от города, который не видел уже три года. Вечно серый Александроград. Однако, несмотря на серое небо, грязь, тошнотворный запах бензина и жуткий звук движущихся шестерёнок на колоннах жилых домов, эта большая имперская мастерская оставалась привлекательным местом для туристов с большой земли, даже в то время, когда идёт война.

Квартира Хрусталика располагалась на мостовой. Надо сказать, что это была одна из самых чистых улиц административного центра, да и дом, где располагалось жилище моего друга был настоящим загляденьем. Когда же мы переступили порог квартиры, внутри никого не было.

– И где твоя родня? – спросил я.

– Наверное, на рынке. Я хотел им сюрприз сделать, но думаю, они из газеты знают о создании Феодоровского полка, поэтому, наверное, они готовятся ко встрече со мной. – Хрусталик провёл меня в гостиную, – Ты пока располагайся. Я тебе кое-что покажу!

Мой друг ненадолго оставил меня в одиночестве. Он вернулся ко мне с большой пачкой листов. Когда же он сказал, что в них вся правда о мадам Лекриновой, моё лицо невольно окрасилось улыбкой.

– Благодарю тебя, мой друг, – я пожал руку Хрусталику, – Ты даже не представляешь, как я ценю твоё доверие!

– Это ты сейчас такой улыбчивый, но что будет после того, как ты всё это прочтёшь… – мой соратник тяжело вздохнул, на краткий миг протерев глаза, – В общем, ты можешь это читать, но иногда я тебя буду прерывать на свой рассказ.

Я взял в руки первый листок из этой кучи и стал читать записи, выведенные мелким, но не очень аккуратным женским почерком…

Глава I

Конец июня 1914 год.

Я долго не открывала глаза, наслаждаясь теплым ночным ветром, который ласкал моё лицо. Когда же мне удалось вернуть ясный ум, перед глазами снова встала панорама набережной Александрограда – административного центра острова Святого Феодора. Набережная ярко освещалась фонарями, из-за света которых морская вода была похожа на нефтяную гладь. Напротив лавочки, на которой я сидела, располагалась романтичная беседка. Её украшали механические фигуры русалок.

В детстве я обожала здесь гулять с родителями. Наверняка, днём тут до сих пор торгует карамельками милый толстенький старичок. Никогда не забуду, как я обнимала папу, говоря, что он самый лучший на свете, а тот, немного потрепав мою макушку, покупал яблочную карамель. А сейчас… Сейчас эти воспоминания кажутся такими далекими, черно-белыми как дагерротип.

Я достала из своей старой сумки часики. Ого, уже час ночи! Пора приниматься за дело! Встав с лавочки, я укрыла голову капюшоном темно-синей накидки и широкими шагами покинула набережную. Дальше начиналась улица Багратион. Наверное, это самая узкая улочка Александрограда. По ней ни одна повозка не сможет проехать. Однако эта самая безопасная улица административного центра. По крайней мере для меня. Несмотря на то, что улица Багратион обычно кишела всякими оборванцами, сегодня ночью мне повстречались только трое, и все они спали пьяным сном. Где-то вдалеке слышался собачий лай. Интересно, о чём эта дворняжка жаловалась? О равнодушии или жестокости людей? Мне даже захотелось утешить её крекером, однако у меня его не было. Прости, дружок…

Наконец, я разыскала нужный мне дом. Забавно, но это был единственный дом на всю улицу, где была установлена пожарная лестница. Даже не знаю, что и думать: либо у остальных жителей улицы нет денег, либо им плевать на свою безопасность, а может и то, и другое. Но так или иначе, взобравшись по ржавым ступенькам, от которых доносился жуткий скрежет после каждого шага, я поднялась на крышу. Место обзора было отличное.

Александроград вызывал у меня неоднозначные чувства. В детстве этот город мне казался необыкновенным. Повозки, ведомые автоматонами лошадей. Натянутые наверху по всему городу кабели с газовыми лампами. И фасады роскошных домов, которые были украшены маленькими шестеренками, приводящими в движение бытовые нужды жильцов. Теперь, когда мне есть с чем сравнивать, я чувствую изъяны этого города. Клубы дыма с фабрик, из-за которых горожане редко видят солнца свет. Запах бензина, от которого порой тошнит. И это только внешние изъяны. На острове Святого Феодора есть более красивые города. Лично мне привлекательными кажутся Иван-да-Марьяград и Романобург. Они чище и уютнее центрального города.

Достав бинокль, я тщательно осмотрела маршрут, по которому следовало продвигаться.

А вот и цель моей вылазки.

В паре кварталов отсюда, в Елизаветинском переулке находился трехэтажный желтый дом в классическом стиле, на двух больших колоннах которого крутились шестеренки. Там в своих апартаментах мирно спал коллекционер Миклушин. В его доме много дорогих цацек, однако мне нужна всего одна. Но сперва… Из своей сумки я достала железную маску с большими круглыми фильтрами. Она закрывала нижнюю часть лица до переносицы. После на моей прекрасной физиономии, конечно же, останутся следы, но это мелочи. Последняя деталь – восковые затычки в уши.

Способ, с помощью которого я собиралась переместиться к объекту разграбления, был довольно-таки необычным. Из маленьких круглых отверстий в поясе я вытянула кончики стального троса. Заправив его в некое модернизированное подобие арбалета, я прицелилась и выстрелила в деревянное перекрытие дома напротив. Стрела впилась в него с глухим стуком. Подёргав за трос, проверяя надёжность крепления, я глубоко вздохнула и сконцентрировалась на прыжке. Теперь пора!

Ныряю в густую темноту улиц, чтобы вновь оказаться на крыше, но уже соседнего дома. Специальный механизм сматывает тросы обратно в пояс, вытягивая меня наверх.

Так, перелетая от дома к дому я и оказалась на крыше дома Миклушина.

Самый простой и безопасный способ попасть внутрь через голубятню. Из темноты этой деревянной коробки доносилось воркование милых птичек. Я шагнула на дощатый пол. Включив маленький газовый фонарик, прикреплённый к левому наручу, я увидела крышку люка, который не был заперт. Да уж, господин Миклушин, вы на удивление беспечны. Мне же лучше!

Пробравшись в дом, я поубавила интенсивность огонька в фонарике. Чтобы не наделать шума, я сняла башмаки и засунула их в сумку. Из-за восковых затычек почти ничего не было слышно и мне пришлось полагаться лишь на своё зрение.

Я замерла в просторном коридоре, из которого вели пять дверей. Стены коридоров были украшены большими портретами, белый потолок расписаны золотой краской, а на полу настелен дорогой персидский ковер. Я, конечно, бывала во многих богатых апартаментах, но эти хоромы напоминали гнездо сороки. Всё блестит. Аж, глаза на лоб лезут. Спальня четы Миклушиных находилась от меня дальше прочих комнат. По левую руку от меня находилась гардеробная госпожи Миклушиной, а в следующей комнате, согласно полученным сведениям, как раз и находилась шкатулка.

Взломать замок для меня было делом нехитрым. Зайдя в комнату, я, конечно, ожидала увидеть множество дорогих вещей, но это превзошло все мои ожидания. За деньги, которые стоило всё это барахло, можно хорошо накормить все казенные приюты острова на долгие годы. И среди этих безделушек на самом видном месте лежала старая шкатулка из слоновой кости с рисунком журавля на крышке. Для себя же я присмотрела ещё парочку безделушек, пропажу которых вряд ли кто заметит. Мне сегодня несказанно везёт! Теперь надо уносить ноги!

Вдруг я почувствовала что-то неладное. Свет газового фонарика упал на одну из стеклянных витрин. В её отражении промелькнул чей-то силуэт. Я не успела даже испугаться, как в комнату ворвались господа полицаи с оружием в руках. У каждого на голове были наушники. Похоже, что предыдущие успехи вскружили голову настолько, что я не учла возможность засады. Через несколько секунд из дверного проёмы "выплыл" толстый мужчина, неприятной наружности. Он самодовольно улыбался, поглаживая свои длинные рыжие усы. И снова здравствуйте, следователь Перов. Это второй полицай, который пытается меня поймать. Будет унизительно, если я попадусь в лапы такого пройдохи как он.

Перов что-то сказал, но я его не расслышала. Остальные стражи порядка, естественно, тоже не могли разобрать его слов. Вот полицейский помоложе повернул голову к следователю, широко открывая рот. Наверное, пытался узнать, что сказал Перов. Тот в свою очередь нахмурил брови и постучал себе по голове. Парень понятливо кивнул и стал снимать наушники. Глаза у следователя, как говорится, " полезли на лоб". Ну, вот и нашёлся идиот среди этой кучи, который оказал мне большую услугу. Другой полицейский попытался остановить недотёпу, но не успел. Я уже набрала воздуха в грудь и закричала что было сил. Мой голос не был каким-то особенным. Всё дело в маске. Она – смертоносное изобретение, позволяющее убивать звуком, усиленным во много раз.

Стёкла окон, витрины с драгоценностями и хрустальные вазы взорвались и осыпались аки куча снежинок. Полицейские рефлекторно попытались укрыться от падающего битого стекла, а недотёпа, который снял наушник, упал на колени. Он попытался зажать уши, но это ему не помогло. Из его носа и рта потекла кровь, затем бедняга упал замертво.

Однако для меня подобные атаки также имеют определенные последствия. У меня закружилась голова, да к тому же я начала задыхаться. Я была вынуждена прекратить, атаку, чтобы перевести дух. Из-за скверного самочувствия я не сразу заметила, что делает следователь Перов. Обратила же я на следователя внимание, когда он занёс над мной кулак. Мне в последний момент удалось увернуться, и удар прошёл вскользь. Видимо, Перова разозлил тот факт, что он не смог меня вырубить с первого удара. Следователь прижал меня к книжной полке, схватив за горло. В ярости, он мне что-то кричал. Не трудно было догадаться, что это были за слова. В глазах потемнело, а воздуха катастрофически не хватало.

Нет уж, если даже я и сдохну во время ограбления, то точно не от твоих рук, Перов.

Оставила попытки убрать большие и сильные руки Перова, моя рука, потянувшись к книжной полке стала лихорадочно искать то, что могло меня спасти. Я нащупала что-то твёрдое. Не раздумывая, моя рука хватила этот объект, и я со всей дури ударила Перова. Вдруг я перестала чувствовать руки следователя на своей шеи. Освободившись от удушающей хватки, я присела корточки, жадно вдыхая воздух через фильтры маски. Когда же я пришла в себя, то увидела, лежащего следователя Перова с пробитой головой. Чуть в стороне лежала бронзовая статуэтка ангела, благодаря которой я спасла свою шкуру. На всякий случай я проверила пульс следователя. Как и предполагала, он был мёртв. Странное дело, чужая смерть меня уже давно не трогает.

Оглядевшись по сторонам, я заметила, что двух полицейских не было в комнате из чего следовало, что прибытие подкрепления вопрос времени.

Я бросилась к разбитому окну. Когда же я с помощью канатов в поясе перебралась на колонны дома напротив, в уши попал странный звук хлопков. Как оказалось, это ещё один отряд полицаев, дежуривший у подъезда, стрелял по мне. Но поняла я это, когда почувствовала острую боль в ноге, из-за которой чуть не врезалась в стену дома напротив. А уже вернувшись на улицу Багратион, я поняла серьёзность положения. На ногах я продержалась только несколько секунд, а затем упала на четвереньки. Окровавленный подол платья не предвещал ничего хорошего, поэтому со страхом я его приподняла…Теперь к синякам под глазом и на шее прибавилось ещё пулевое ранение в лодыжку.