Текст книги "Греческое сокровище"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Примечание автора

Одна из трудностей, стоявших перед автором этой книги заключалась в том, что в описываемое время в Европе существовало два календаря. Генри Шлиман и вся остальная Европа считали время по Грегорианскому календарю, которым пользуемся и мы. А греки тогда жили по Юлианскому. Софья Шлиман, по всей вероятности, датировала письма тем числом, которое стояло в тот день на афинских газетах. А даты, которые встречаются в книгах, дневниках и письмах Шлимана, все даны по новому стилю. Отсюда кажущаяся путаница в датах, в силу чего иногда трудно определить, когда на самом деле происходило то или иное событие.

В письме Генри к Софье от 26 ноября 1889 года читаем:

«Дорогая, я дал тебе деньги на хозяйство до первого декабря. Ты видела письмо в Ионийский банк, которым я открыл на твое имя счет с первого декабря по новому стилю. Господи, не могла же ты обо всем забыть!»

Греция приняла официально Грегорианский календарь только 1 марта 1923 года.

Читатели, которые надеются увидеть сокровища Приама в Берлине, будут разочарованы. Они исчезли. Когда в конце второй мировой войны советские войска подходили к Берлину, золото, хранившееся в Берлинском музее, было упаковано в четыре ящика и не то куда-то спрятано, не то зарыто. Сокровища как в воду канули. Существуют разные предположения, что случилось с кладом Приама: погиб во время бомбежки, был присвоен… украден. А может, лежит где-то п забытом тайнике. Не исключена возможность, что и одни прекрасный день он все-таки найдется.

Книги, написанные Генри Шлиманом:

La Chine et le Japun au temps present, 1867

Ithaque, le Peloponnese, Troie, 1869

Antiquites Troyennes, 1874

Atlas des Antiquites Troyennes, 1874

Troy and Its Remains. 1874

Mycenae, 1878

Ilios: City and Country of the Trojans, 1880

Orchomenos. Bericht iiber meine Ausgrabungen im Bootischen

Orchomenos, 1881

Reise in der Troas im Mai 1881, 1881

Troja: Results of the Latest Researches, 1884

Tiryns: The Prehistoric Palace of the King of Tiryns, 1885

Генрих Шлиман и «гомеровская» археология

В ярком созвездии археологов прошлого столетия едва ли можно назвать другую личность, запечатлевшую в сознании и памяти многих поколений столь же заметный, неизгладимый временем след, как Генрих [39]39
  В своем романе И. Стоун дает англизированную форму имени Шлимана; автор послесловия придерживается русской традиции. – Прим. ред.


[Закрыть] Шлиман. Громкое это имя не сходило в последней трети XIX века с полос крупнейших газет и научных журналов всего мира, находя в среде научной общественности самые противоположные отклики—от восторженно хвалебных до ругательно-критиканских. Жизнь и раскопочная деятельность Шлимана, осененные ореолом романтической биографии, стали для широких кругов любителей и поклонников археологии своеобразным эталоном деятельности археолога, ярким образцом целеустремленного поиска, примером непреклонного преодоления препятствий на пути к осуществлению главной цели, а для некоторых—даже олицетворением самой археологической науки со всей присущей ей романтикой. О Шлимане написаны десятки биографических работ—от научных монографий и статей до пространных жизнеописаний, при этом число их неустанно растет. С одним из последних таких произведений, романом известного американского писателя Ирвинга Стоуна, автора многих романизованных биографий [40]40
  В переводе на русский язык опубликованы: – Моряк в седле– о Дж. Лондоне: «Жажда жизни» – о Ван Гогс; – Муки и радости» – о Миксланджело. – Прим. ред.


[Закрыть], мы и познакомили теперь советского читателя.

В основу своего произведения И. Стоун положил второй, или «археологический», период жизни Шлимана—от женитьбы на Софье Энгастроменос в 1869 г. до кончины археолога в 1890 г. Основное внимание писатель уделяет, естественно, наиболее ярким страницам его биографии – раскопкам в Трое и Микенах; соответствующие главы романа читатель, бесспорно, найдет самыми колоритными и запоминающимися.

Имея счастливую возможность использовать богатейшие документальные материалы, и среди них неопубликованную пока переписку археолога с Софьей и семьей Энгастроменосов, лишь недавно переданную внуками Шлимана Американской школе классических исследований в Афинах, И. Стоун предлагает на страницах своего романа собственное восприятие, точнее говоря, собственное интуитивное видение сложной, внутренне противоречивой и не подлежащей однозначной оценке личности этого человека. За строками писем и фразами диалогов, за внутренними монологами и размышлениями Софьи читается попытка автора проанализировать отдельные поступки и устремления Шлимана, по возможности осмыслить порой столь неожиданные проявления его недюжинной натуры. Иными словами, писатель рисует собственный оригинальный образ своего героя, и образ с жанровой неизбежностью во многом романтический.

Кто же он был на самом деле – Генрих Шлиман, человек, с чьим именем связано столько крупных археологических открытий? Рас с чет ли вый коммерсант, удачливо вкладывающий капитал в любое предприятие, включая археологические изыскания, или счастливо наделенный тонкой интуицией серьезный ученый, обладавший чудесным даром видеть сквозь землю? Экстравагантный миллионер, не нашедший лучшего применения своим деньгам, как пускать их на ветер или, точнее, в буквальном смысле «зарывать их в землю», либо человек, с детских еще лет одержимый заветной идеей и добившийся в зрелые годы ее воплощения?

Трудно, а может быть, и просто нельзя дать определенный ответ на этот вопрос, поскольку ни у современников, ни у последующих поколений не найти единодушного отношения к этому человеку. В ученом мире тех лет, равно как и в кругу широкой публики, взгляды которой формировались под сильным воздействием журналистов и тех же ученых мужей, выступавших в прессе, одна из самых популярных фигур 70—80-х годов XIX столетия обсуждалась зачастую с полярно противоположными оценками. Сходились все, пожалуй, лишь в одном – Шлиман отмечен удивительной благосклонностью фортуны, все, к чему он ни прикасается, будь то бочки с индиго или прах древних захоронений, моментально, как у царя Мидаса, превращается в золото.

Наиболее трезвые из его критиков и те отдавали дань выдающимся способностям, прежде всего лингвистическим, и неодолимой энергии этой незаурядной личности. Что же касается обыкновенного бюргера и обывателя, то он, разумеется не без тени скрытой зависти, превозносил счастливчика как героя дня и кумира. Если присовокупить сюда удивительную, поистине «авантюрную» историю его жизни, то станет понятным и то, откуда появились названия многочисленных, вышедших впоследствии романизованных биографий Шлимана, такие, как: «История одного золотоискателя» (Э. Людвиг), или «Мечта о Трое» (Г. Штоль, А. Брекман), или «Одна страсть—две любви» (Л. и Г. Пул).

Автор данного очерка вовсе не склонен навязывать своего восприятия Шлимана как человека и как ученого. Совсем наоборот. Уверен, что читатель, познакомившись с романом, вынес свой образ главного героя. Моя же задача – добавить к этому портрету отдельные реалистические штрихи, дабы хоть в некоторой степени приблизить единое целое картины к действительности. Читателю также небезынтересно будет, вероятно, узнать и некоторые биографические сведения, тем более что И. Стоун бытописует только второй период жизни Шлимана, к тому же события последних лет его деятельности, не менее важные для археологии, изложены в романе довольно бегло.

***

Биография Шлимана имеет под собой солидный фундамент документальных материалов. Не говоря уже о свидетельствах современников, собственное наследие археолога составляют 10 книг, масса статей в научных журналах и обычной периодике, 18 путевых и раскопочных дневников, многочисленные тетради для упражнений и заметок и сверх того 60 тысяч писем! Поистине непостижимой была способность этого человека к эпистолярному общению: ведь даже если считать все 45 лет его активной деятельности, и тогда получается, что он успевал сочинять по три-четыре письма в день! Лишь сотая доля переписки Шлимана была издана в двух томах, подготовленных его биографом Эрнстом Майером [41]41
  Schliemann Н. Briefwcchsel. Aus dem NachlaB in Auswahl hcrausgeKeben von Ernst Meyer. Bd. I (1842–1875): II (1876–1890). Berlin. 1953. 1958.


[Закрыть]. Кроме этого, Шлиманом была составлена и опубликована довольно подробная автобиография.

Генрих Шлиман родился 6 января 1822 года в Ной-Букове. маленьком городке немецкой земли Мекленбург-Шверин, в семье пастора. Детские годы его проходят в расположенной неподалеку деревеньке Анкерсхаген. Здесь, воодушевленный местными легендами, наслушавшись рассказов о гибели Геркуланума и Помпей, начитавшись детских книжек о Троянской войне, маленький Генрих загорается желанием когда-нибудь самому найти и раскопать легендарную Трою.

Серьезного образования мальчик не получил – пошатнувшееся общественное и финансовое положение отца вынудило его покинуть гимназию и после окончания реального училища зарабатывать на кусок хлеба в лавке мальчиком на побегушках. Пытаясь как-то вырваться из сдавивших его тисков нищеты, разорвать серый круг бесконечно тянущихся будней, хрупкий юноша, к тому же серьезно больной, пешком идет в Гамбург и там вербуется в Венесуэлу. Кораблекрушение, когда он чудом спасается, означило счастливый перелом в его жизни.

Через некоторое время ему посчастливилось устроиться в солидную торговую фирму «Шредер и K°» в Амстердаме. Благодаря редким лингвистическим способностям и отменной памяти Шлиман по выработанной им самим методе быстро овладевает несколькими иностранными языками. Последний из них. русский, натолкнул его хозяев на мысль отправить молодого способного служащего-полиглота в 1846 году в Петербург. Неутомимая энергия и завидная деловитость очень скоро делают Шлимана из торгового агента компании купцом, открывающим свое дело.

Удачливо занимаясь оптовой торговлей различными товарами, среди которых на первом месте стояло индиго, Г. Шлиман уже через несколько лет становится богачом. Свое состояние он приумножает в Калифорнии, открывая банк для золотодобытчиков, но более всего – на поставках русской армии военного сырья в годы Крымской кампании. В России Шлиман пробыл 18 лет. Здесь он, принявший русское подданство, венчался в Исаакиевском соборе с Екатериной Петровной Лыжиной, племянницей богатого петербургского купца, которая родила ему троих детей, здесь он достигает такого высокого положения в обществе, что приписывается к купцам первой гильдии, а незадолго перед тем, как покинуть страну, получает титул потомственного почетного гражданина Санкт-Петербурга.

В конце 50-х годов уставший от спекулятивных махинаций, разочаровавшийся в своем несчастливом браке сорокашестилетний негоциант постепенно ликвидирует дела и отправляется в путешествие по Европе и странам Средиземноморья. В середине 60-х годов он предпринимает даже кругосветное путешествие. Серьезного научного образования Шлиман не получил и в зрелые годы. Древнегреческий язык он освоил практически аутодидактом, весь его археологический багаж – прослушанные в Париже за несколько месяцев лекции: раскопочной же практики у него и вовсе не было никакой.

На первой странице собственного жизнеописания Шлимана, опубликованного впервые в 1881 году, программно высказывается идея, лейтмотивом проходящая через весь очерк: «Я предлагаю в начале этого труда свою автобиографию… желая показать, как дело моих зрелых лет явилось естественным следствием впечатлений моего раннего отрочества и как кирки и заступы, раскопавшие Трою и царские гробницы Микен, ковались… в маленькой немецкой деревушке, где прошло мое детство» [42]42
  Цитируется по французскому, последнему прижизненному, изданию: Schliemann Н. Ilios. Ville et pays Troyennc. Paris, 1885. p. I—94: Introduction. Autobiographic de I'autcure et recit de ses travaux a Troie.


[Закрыть]. В действительности есть все основания полагать, что романтическая история о том, как полуголодный ученик лавочника упорно добивался богатства лишь ради того, чтобы воплотить в жизнь свои мальчишеские грезы, не более чем красивая легенда.

На самом деле отошедший от дел коммерсант вовсе не так уж решительно собирался посвятить остаток жизни научной раскопочной деятельности, что прямо следует, к примеру, из его письма конца 50-х годов петербургскому купцу Бесову: «Однако посвятить всю свою жизнь путешествиям или же в безделье проводить время в Риме, Париже или Афинах невозможно для человека, который, подобно мне, привык к тому, чтобы с утра до вечера отдаваться практической деятельности. Да и поздно мне посвящать себя научной карьере; я слишком долго был купцом, чтобы надеяться достичь теперь чего-то в науках; хотя я до сих пор и взращивал их в себе к собственному удовольствию, все же мне было бы не но нраву превратить их в свое единственное занятие» [43]43
  Muller W. Troja. Wicdcrentdcckung der Jahrtausende. Leipzig, 1972. S. 23.


[Закрыть] Скорее всего, окончательное решение стать археологом, всколыхнувшее давно забытые в погоне за барышом детские мечты, созрело в путешествующем экс-коммерсанте во время поездки по Греции и Переднему Востоку.

Это не первый случай, когда Шлиман сообщает о себе фиктивные биографические сведения: он называет своего друга и первого учителя греческого языка Теоклетоса Вимпоса архиепископом, хотя—как узнает читатель из романа—тот так и не смог подняться выше епископа. От начала и до конца вымышленной была и история о «случайном» американском гражданстве. Недавно стали известными архивные материалы, опровергающие утверждение Шлимана, что уже в первый год жизни в Петербурге он сумел приписаться к купцам первой гильдии [44]44
  Schliemann Н. Autobiographie. р. 12


[Закрыть] на самом деле он вступает в первую гильдию купцов, причем не петербургских, а нарвских, лишь в 1854 году [45]45
  Бабанов И. Е., Суетов Л. А. Новые документы к биографии Шлимана. – «Вестник древней истории». 1968, № 1, с. 195.


[Закрыть].

Но едва ли разумнее обрекать Шлимана на излишне строгий суд за его наивный обман с красивой рождественской сказкой его детства. Не следует забывать, что конец 70-х и начало 80-х годов, когда и было составлено жизнеописание, проходят для уже прогремевшего по всему миру раскопщика в постоянной упорной борьбе за то, чтобы отстоять и утвердить перед лицом ученой общественности свое имя не просто как золотоискателя, но как серьезного исследователя. Не секрет, например, что Шлиман даже держал в Лондоне специального агента по рекламе. Этим стремлением завоевать симпатии не только широкой публики, но и коллег по профессии и вызвано, собственно говоря, составление автобиографии и включение ее в виде предисловия в монографию «Илион».

О женитьбе на Софье, о Трое и Микенах – первых ступенях восхождения Шлимана на Идейскую вершину науки—читателя познакомят увлекательно написанные главы романа И. Стоуна. Мне бы хотелось здесь задержаться на других осуществленных и неосуществленных планах археолога, изложение которых в романе несколько смазано либо вовсе отсутствует.

Прежде всего Орхомен, который Шлиман начал исследовать вместе с Дёрпфельдом в 1880 году. Раскопки на акрополе практически ничего не дали, поэтому основные усилия были сосредоточены на раскрытии толоса, который античный «гид» Шлимана Павсаний назвал сокровищницей владыки Орхомена– Миния. Проникнуть в купольную гробницу пришлось не через дромос, а сверху, при этом в ходе ее расчистки, давшей массу орнаментированных обломков мрамора, выяснилось, что она была ограблена уже в древности. Но самое интересное, что круглое в плане купольное сооружение соединялось небольшим коридором с другим помещением, но уже прямоугольным, служившим собственно усыпальницей—таламосом. Здесь-то раскопщиков и поджидала главная удача: весь пол был усыпан плитами из зеленого шифера, покрытыми диковинным узором.

После того как разрозненные и расколотые блоки удалось сложить в первозданном виде и стало ясно, что это рухнувшая кровля усыпальницы, глазам зачарованных первооткрывателей предстала изумительная картина: рукой безвестного мастера, удивительно тонко и точно водившей умелым резцом, был изображен ковер полевых цветов, перемежающихся с хитросплетенными спиралями стеблей или побегов. Весь зеленый «луг», размером три на четыре метра, был обрамлен по краю не менее тонкими по резке многолепестковыми розетками; два ряда таких же розеток ограничивали в центре потолка квадрат того же орнамента из цветов и спиралей. Искусную резьбу по камню Шлиман уже встречал – например, в большом толосе Микен, так называемой сокровищнице Атрея, но здесь они раскрыли, безусловно, шедевр микенского камнерезного искусства. Тогда еще археолог не знал, что точная копия этого узора, но не гравированная, а исполненная краской, ожидает его в Тиринфе, который, он начал копать через несколько лет рука об руку с тем же Дёрпфельдом.

В Тиринфе Шлиманом были сделаны еще более выдающиеся открытия. Здесь сложенная из огромных глыб циклопическая кладка обеспечила почти идеальную сохранность оборонительных сооружений акрополя. Целый ряд галерей, казематов, вылазных калиток и потайных лестниц был раскрыт за два года работ. Важные результаты дали и раскопки царского дворца на акрополе.

Расписная керамика в Тиринфе была такая же, какая попадалась Шлиману в Микенах. Однако неожиданным и приятным открытием были многочисленные куски полихромной росписи, покрывавшей некогда штукатурку стен дворца. Большинство фресок представляло собой орнаментальные композиции с преобладавшим мотивом переплетавшихся спиралей и розеток; одна из них, как говорилось, полностью повторяла резное убранство потолка усыпальницы в Орхомене. Но попадались и изображения живых существ: на одном крупном фрагменте целиком сохранился разъяренный мчащийся бык, на спине которого исполняет диковинную пляску обнаженный юноша. Шлиман тогда не знал никаких аналогий подобному изображению.

Раскопки Тиринфа были весьма поучительны, во многом способствовали росту Шлимана как ученого. Он теперь понимает и смело признает в своей книге «Тиринф», что раскрытые им в Трое здания, которые он в свое время с легкостью окрестил храмами, на самом деле не что иное, как жилища мегаронного типа, подобные дворцу тиринфского акрополя. Приехавший на раскопки Э. Фабрициус указывает ему, что сюжет ритуального танца юноши на быке неоднократно встречается на критских сосудах и геммах. Это предопределяет дальнейшее направление поиска: Крит, Кносский дворец—легендарный лабиринт грозного владыки Миноса. Шлиман предпринимает несколько попыток начать раскопки в Кноссе – о чем вовсе не упоминает И. Стоун, – но на сей раз судьба ему не благоприятствует– критской Одиссее археолога так и не суждено было случиться.

У Шлимана зрели и другие проекты. И. Стоун кратко упоминает о том, что Шлиман предлагал «клад Приама» Эрмитажу, но он, как, впрочем, и остальные биографы, не упоминает, что в 80-е годы ставший уже знаменитым археолог предполагал начать раскопки на территории Российского государства [46]46
  С публикацией новых архивных документов о связях Шлимана с Россией можно познакомиться в статьях: Бич О. Новые материалы о Г. Шлимане. – «Вестник древней истории», 1947, № 2; Дашевская О. В. Новое о Генрихе Шлимане. – «Вестник древней истории», 1968, № 1; Бабанов И. Е., Суетов Л. А. Новые документы к биографии Шлимана. – «Вестник древней истории», 1968, № 1


[Закрыть]. В 1882 году, действуя через своего сына Сергея, Генрих Шлиман предложил Археологической комиссии на полном обеспечении произвести раскопки на юге Черноморского побережья Кавказа с тем условием, что все находки он предоставит в распоряжение Эрмитажа. Шлимана, видимо, привлекала перспектива проверить на практике связи древнейшей Эллады с Колхидой, о которых свидетельствуют античные авторы. Читатель наверняка сразу же вспомнит прекрасный греческий миф о золотом руне Фрикса, о походе аргонавтов в царство Аэта, о волшебнице Медее, владевшей тайным искусством превращать стариков в юношей, и много других сказаний.

Ухватившийся за это предложение, сулившее очевидные выгоды казне и Археологической комиссии, председатель последней И. А. Васильчиков вступает в переписку с министром двора, с тем чтобы выхлопотать Шлиману разрешение на въезд в Россию и на производство раскопок. Из переписки выясняется, что помехой такому разрешению могут явиться некие скрытые «причины политического и гражданского свойства, не дозволяющие г. Шлиману вернуться в Россию без Высочайшего на то разрешения и Всемилостивейшего помилования».

По всей видимости, препятствием к осуществлению новой кампании послужило то, что, женившись на Софье, Шлиман официально не расторг в России своего первого брака с Екатериной Лыжиной, что каралось по российским законам того времени «лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на срок от одного года до трех лет».

Сыграло свою роль, очевидно, и то, что, приняв американское гражданство, Шлиман так и не вышел официально из русского подданства, что по законам Российской империи также было недопустимо. По всей видимости, процесс против уже знаменитого в те годы двоеженца, присягнувшего к тому же на верность сразу двум державам, возбужден русским правительством не был, а дело, скорее всего, просто положили под сукно. Не существуй названных причин, мы могли бы рассказать еще об одной Одиссее или, вернее, Аргонавтике удачливого археолога – кавказской.

***

Как же мы теперь, спустя столетие, с позиций науки исхода 70-х годов XX века можем оценить раскопочную и исследовательскую деятельность Генриха Шлимана? В том водовороте противоречивых о нем суждений современников и последующих поколений археологов какое направление нам выбрать? Кто же он был, Генрих Шлиман, – великий разрушитель или гениальный пионер, проложивший новые пути в науке? Ведь и по сей день и не от дилетантов в археологии, а среди маститой профессуры слышишь порой сердитые возгласы: «Лучше бы Шлиман не копал Трою, через полвека Блеген сделал бы это лучше него!»

Да, действительно, с точки зрения современной археологической практики методы раскопок Шлимана кажутся просто варварскими. «К несчастью, мы были вынуждены разрушить фундамент здания в 18 м длиной и 13 шириной, сложенный из огромных обработанных камней, после чего были найдены три надписи» [47]47
  Schliemann Н. Autobiographie, р. 22.


[Закрыть]. «Я был обязан разрушить также небольшой желоб из зеленоватого песчаника, шириной 0,2 м и глубиной 0,17 м, который я обнаружил на 10,65 м ниже дневной поверхности и который служил, видимо, для стока воды, использовавшейся в хозяйстве» [48]48
  Ibid., р. 25.


[Закрыть]. «Чтобы открыть настоящую Трою, я был обязан пожертвовать руинами многочисленных сооружений, от которых я сохранил лишь несколько стен на севере и на юге» [49]49
  Ibid., р. 31.


[Закрыть]. Это только признания самого раскопщика.

«Ниже, на глубине десяти футов, нашли двухтонные мраморные глыбы, обработанные в дорическом стиле: Генри посчитал их деталями храма Лисимаха. Надписей на них никаких не было, и Генри с легкой душой распорядился сбросить их вниз, на равнину». Это слова И. Стоуна, и слова, довольно близкие к истине, поскольку они основаны на записи в троянском дневнике самого Шлимана. Так навсегда погибли для науки архитектурные детали, которые позволили бы реконструировать декор великолепного храма Афины Илиады.

Современная археологическая методика допускает разрушать более поздние строительные остатки—и то лишь после тщательной их фиксации—для доследования более ранних слоев только в тех исключительных случаях, когда эти кладки столь жалко сохранились и настолько обрывочны, что не дают никаких оснований для восстановления плана тех зданий, которым они принадлежали. Вполне понятна поэтому тревога эфора Стаматакиса—обрисованного в романе в несколько гротескном виде чинуши от науки, – приставленного Греческим археологическим обществом для наблюдения за микенскими раскопками Шлимана. Он, как и его коллеги по обществу, напуганные широким, лихим размахом одержимого поборника Гомера, душой болел за сохранение всех древних памятников, составляющих национальное богатство греческого народа. Вполне понятны поэтому и усилия другого эфора, Филиоса, отстоявшего в тиринфской кампании Шлимана остатки византийской церкви—ведь и она представляет интерес как памятник культуры.

Раскопки шахтовых гробниц микенских царей—те просто напоминают некий археологический Сакраменто, золотую калифорнийскую лихорадку, на которой Шлиман когда-то нажил себе второе состояние. Самоотверженно работая почти месяц только втроем, без рабочих, явив удивленному миру бесподобную коллекцию сказочных золотых украшений, супруги Шли-маны при этом практически не составили столь необходимых науке точных описаний и планов самих погребений, а инвентарь захоронений, тут же лихорадочно снимавшийся с костяков восхищенными раскопщиками, настолько незамедлительно подавался в ящиках «на гора», что в итоге оказались смешанными различные комплексы и потеряны многие важные детали для воссоздания погребального обряда, одежды и убранства грозных владык «золотоносных Микен».

И все же, несмотря на все эти серьезные промахи, и здесь нельзя слишком сурово осуждать Шлимана. Конечно же, получи он более солидную раскопочную квалификацию, приняв участие в археологических изысканиях других, опытных специалистов, и его собственные раскопки были бы более осторожными и методически совершенными. Но ведь нельзя забывать, что и археологическая наука тех лет была достаточно молодой, делала лишь первые шаги. Траншейный метод раскопок, присущий первым троянским кампаниям, повсеместно практиковался и дипломированными археологами. Кроме того, и сам исследователь не стоял на месте. Его творческий союз с В. Дёрпфельдом, символизировавший «обручение с наукой», столь же счастливое, как и брак с его «гомеровской женой», многое изменил во взглядах Шлимана, приучил его быть менее скоропалительным в собственных гипотезах, сделал его более зрелым ученым. Да и, как говорит известная пословица, не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Удалось ли Шлиману открыть «гомеровскую» Трою? На этот вопрос нельзя дать однозначный утвердительный либо отрицательный ответ. Да, Генрих Шлиман первый продемонстрировал ученому миру, причем не с пером в тиши кабинета, а с лопатой на раскопе, что Троя – не выдумка великого аэда, а реальность, скрытая многовековыми наслоениями холма Гис-сарлык, хотя и по сей день находятся такие бёттихеры даже среди ученых мужей, кто объявляет Трою выдумкой Гомера, а то и более поздних поколений греческих писателей и поэтов.

Но был ли найденный город Троей Гомера? Предоставим слово самому Шлиману: «Смотритель Фотидис раскопал сегодня великолепно построенный бастион из больших, прекрасно обтесанных квадров ракушечника, причем без применения цемента или извести. Однако он кажется мне не древнее времени Лисимаха, а кроме того, очень нам мешает. Но он слишком красив и достоин восхищения, чтобы у меня отважилась подняться на него рука—он должен быть сохранен» [50]50
  Schliemann Н. Trojanische Altertiimer. Leipzig. 1874. S. 82.


[Закрыть]. Так величавая красота могучей башни гомеровской Трои спасла ее от разрушения руками искавшего ее рьяного почитателя Гомера.

Проблема «гомеровской» Трои, Трои Приама и Гектора, лишь часть более широкого и более сложного «гомеровского вопроса». Прежде всего, в науке и по сей день продолжают сражаться два лагеря—унитариев и аналитиков, придерживающихся диаметрально противоположных взглядов по вопросу о личности творца «Илиады» и «Одиссеи». Первые приписывают обе поэмы одному гениальному поэту, вторые делят авторство между несколькими создателями.

В своих путешествиях и раскопках Шлиман руководствовался Гомером подобно тому, как современный турист пользуется путеводителями типа «бедекера». Он был склонен верить каждой детали, описанной божественным слепцом. Он находил в раскопанном им Гиссарлыке Скейские ворота, дворец Приама, его сокровищницу и так далее. Насколько он был прав? В современном гомероведении следует признать наиболее устоявшейся ту точку зрения, что «Илиада» была сложена в IX или VIII в. до н. э., причем ее создатель (или создатели), использовав более древние эпические сказания—оймы о Троянской войне и возвращении ахейских героев на родину, все же по большей части описывает современное ему общество. Это не исключает, конечно, того, что отдельные реалии микенской цивилизации II тысячелетия проникли в бессмертный эпос.

Античная традиция, как мы бы сейчас сказали, датирует поход ахеян и разрушение «града Приама» достаточно широко—от 1334 до 1136 г. до н. э., но чаще всего в древности назывался XIII век. Как же укладываются эти указания в многочисленные пласты культурных отложений города, исследованного Шлиманом? После работ в Трое Дёрпфельда и особенно после великолепных по своей тщательности американских раскопок под руководством К. У. Блегена проясняется, что этот памятник, не считая эллинистического и римского Илиона. имеет 46 слоев, объединяемых археологами в восемь более крупных горизонтов. Дёрпфельд обнаружил в шестом горизонте интенсивные слои пожарищ, причем потом было установлено, что незадолго до этого город сильно пострадал от землетрясения. Поэтому немецкий археолог (и он не одинок в своем мнении) считал гомеровским «градом Приама» Трою VI. В свою очередь Блеген называл гомеровским Илионом следующий горизонт—Трою VIIa, которую он датировал тем же временем. Но сейчас выясняется, что и эта гипотеза не лишена противоречий. Как показали археологические изыскания последних лет в самой Греции, около середины XIII в. до и. э. многие микенские цитадели срочно укрепляются. Видимо, ахейцы в это время сами испытывают мощный натиск каких-то племен, а потому трудно предполагать, чтобы они смогли отважиться на какую-то организованную коллективную экспедицию к берегам далекого Геллеспонта, когда у них дома не все было благополучно.

Вправе ли мы теперь строго укорять первооткрывателя Шлимана, который, пораженный величием мощных стен, ослепленный блеском золота «сокровища Приама», увидел воспетый Гомером город в Трое II, построенной на 1200 с лишним лет раньше царствования Приама? Если нынешние исследователи, вооруженные такими современными точными методами, как радиоуглеродный анализ, предлагают для Трои не менее шести хронологических колонок, можем ли мы смотреть свысока на ошибки Шлимана, перелопатившего целину? Показательно, что, предпринимая дальнейшие шаги в своих раскопках, археолог уже гораздо ближе подошел к истине: грезившиеся ему «сокровища Агамемнона» очутились в гробнице могильного круга Микен всего за 300 лет до того рокового дня, когда «грозный водитель народов Атрид» пал от руки коварной Клитемнестры.

«Лучше бы Шлиман не копал Трою…» Но тут же возникает вопрос: а сколько еще лет понадобилось бы тогда сражаться ученым филологам-гомероведам, чтобы их спор настолько разжег интерес археологов, что среди них отыскался бы новый Шлиман, отважившийся поверить Гомеру и с лопатой в руках доказать реальность «града Приама», отыскать могилу Агамемнона, дворец Тиринфа?

Трудно не согласиться с его биографом Г. Штолем, удачно сравнившим Шлимана с Колумбом: «Разве подвиг Колумба умаляется тем, что он искал морской путь в Индию и был убежден, что открыл именно ее? Разве значение Шлимана уменьшается от того, что он, заблуждаясь, думал, будто в руках у него сокровище Приама, тогда как это был клад правителя, жившего за тысячу лет до Приама?» [51]51
  Штоль. Г. Шлиман. – Жизнь замечательных людей-. М… 1965, с. 12.


[Закрыть]

Да, Шлиман был пионером, и главнейшей его заслугой перед наукой следует признать то, что он произвел подлинную революцию в сознании археологов, историков, филологов. Интеллектуальной публике и простому обывателю он попросту подарил новый, неизведанный мир, ученых же он заставил – не без сопротивления и колебаний с их стороны – в конце концов поверить, что этот мир воистину некогда существовал и что он достоин как восхищения, так и глубокого, серьезного изучения. Заслуга Шлимана как первопроходца станет яснее, если мы оглянемся назад: а чем была занята далеко не малочисленная и не бесславная когорта археологов в те годы, когда Шлиман с заступом в руках боролся за своего Гомера!