Текст книги "Греческое сокровище"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Поскольку мною движет одно – любовь к науке, я, разумеется, не притязаю на эти сокровища. И счастлив принести их в дар Греции. Пусть эти сокровища станут краеугольным камнем будущего величайшего национального богатства».

Генри тихонько дотронулся до плеча Софьи, которая уже заснула крепким сном. Он протянул ей телеграмму.

– Я не могу смириться с тем, что наши имена останутся в тени. У нас и без того будет немало неприятностей, когда мы вернемся в Афины и начнем классифицировать наши находки. Мы опять вызовем на себя огонь, как после Трои и сокровищ Приама. Я решил сам пойти в атаку.

Софья открыла глаза, прочитала телеграмму. Одобрительно кивнув, протянула Генри исписанный листок бумаги.

– Ты правильно сделал. Как говорят на Крите: никогда не показывай противнику спину.

7

На следующее утро, 30 ноября, Генри начал раскапывать пятую могилу, отмеченную надгробной стелой с меандровым орнаментом. К этому времени рабочие Софьи углубились более чем на двадцать футов и наткнулись еще на две простые стелы. А через три фута нашли и самую могилу. Наутро в шахту спустились Генри, Софья, Спирос, Финдиклис и Стаматакис, взяв с собой самых лучших землекопов Деметриоса, и вынули всю землю со дна могилы, длина которой равнялась двенадцати футам, ширина – десяти, глубина всего двум футам. Это была самая мелкая могила.

Сняв верхний слой гальки, нашли только один костяк, сплошь покрытый пеплом. Генри снял с черепа золотую диадему. Она была покрыта филигранными украшениями в виде концентрических кругов, колец, стилизованных цветов, по всему золотому полю шел узор из спиралей. Генри взял череп в руки, но он в тот же миг рассыпался в прах. С одной стороны скелета откопали наконечник копья, два небольших бронзовых меча и два бронзовых ножа. Софья, работавшая с другой стороны, нашла золотую чашу, украшенную горизонтальными полосами и узором елочкой. В могиле было много черепков керамической посуды ручного и гончарного производства, последней нашли разбитую зеленую вазу египетского фарфора. Копали еще несколько часов, но безрезультатно.

– Не густо, – посетовал Генри, – четвертая была просто набита золотом. – Ну что ж, вернемся к первой могиле. Из-за дождей она осталась нераскопанной.

Бригада Спироса начала раскапывать ее уже накануне, а теперь подключился и Генри, которому Деметриос отрядил двадцать рабочих. Углубились на двадцать футов от поверхности агоры: Генри по опыту знал, что надо пройти еще десять. Воздух был свежий, чистый, лужи просохли; работа шла полным ходом, землю вынимали с площадки размером двенадцать футов на двадцать два, влажный еще грунт выносили в корзинах. Когда до обеда и полуденного отдыха остался час, обнаружили стены могилы, выложенные циклопическими блоками. Колодец, чем глубже, тем делался уже; наконец появилась облицовка кристаллического сланца, скрепленного глиной.

Вот и знакомый слой гальки, осторожно сняли его и обнаружили первый скелет, лежавший у южной стены шахты головой к востоку. По-видимому, это был очень высокий мужчина: тело его было еле втиснуто в ложе длиной пять с половиной футов. Взглянули на лицо и ахнули от благоговейного восторга. Более прекрасной маски они еще не видели. Это было лицо благородного эллина: прямой тонкий нос. огромные глаза, прикрытые веками, небольшой, но и не маленький рот, мужественный очерк губ. великолепная борода, не закрывающая подбородка, изящно приподнятые брови и пышные с загнутыми кончиками усы.

– Это лицо венценосца! – воскликнул Генри. – Величайшего из царей…

Спиридон Финдиклис смотрел на Генри с добродушной

усмешкой.

– Агамемнон! В этом нет никакого сомнения! – ликовал Генри. – Взгляните на него. Какая сила, какое властное выражение, высший дар повелевать! Наконец-то мы нашли кости

Агамемнона!

Профессор Финдиклис деликатно промолчал. Софья спокойно проговорила:

– Милый Генри, ты уже сообщил лондонской «Таймс» и королю Георгу, что Агамемнон и его спутники похоронены в четвертой могиле.

– Такова археология. Каждый день раскопок приносит новые находки, которые перечеркивают выводы, родившиеся накануне, – кротко ответил Генри.

Стоя на дне этой узкой глубокой могилы, профессор Финдиклис тихим, ровным голосом, будто нерадивому студенту, выговаривал Шлиману:

– Дорогой доктор Шлиман. первый закон науки – не высказывай суждения, пока не располагаешь бесспорными доказательствами его истинности.

Генри не обиделся и не рассердился.

– Воистину так, профессор Финдиклис. Но это не в моей натуре. Да и работаю я по-особому. Я хочу, чтобы весь мир участвовал в моих раскопках, день за днем, час за часом. Да, я высказываю догадки и предположения и спешу обнародовать их, таков мой метод. Если же очередная находка показывает, что я ошибался, я не боюсь во всеуслышание признать ошибку и выдвигаю новое утверждение, в справедливости которого я в тот момент не сомневаюсь. Люди не только видят наши находки, но и следуют за ходом наших рассуждений и как бы сами участвуют в нашей увлекательнейшей работе.

Профессор отечески, с любовью похлопал Шлимана по плечу.

– Прекрасно, доктор Шлиман. Человек должен во всем оставаться самим собой.

Они снова принялись за работу. Увы, череп Агамемнона, соприкоснувшись с воздухом, рассыпался в прах. Генри выругался себе под нос. Софья и Финдиклис рассматривали нагрудную золотую пластину Агамемнона, длина ее равнялась двум футам, ширина немногим больше одного фута. Небольшие выпуклости очерчивали грудь Агамемнона, вся поверхность пластины была украшена филигранной спиралью. Шлиман с Финдиклисом подняли пластину, но под ней уже ничего не осталось. Плечевую кость—так они предположили—обвивала широкая, богато декорированная золотая лента. По левую и правую сторону лежало пятнадцать бронзовых мечей, в ногах еще десять. Многие мечи были непомерно велики, именно такие должен был иметь «владыка мужей». Среди погребальных даров нашли копья, обломки позолоченных кинжалов. Несмотря на тесноту, работа спорилась; обнаружили целую россыпь янтарных бус, золотых цилиндров, листьев, целых и поломанных; тут были серебряные вазы, серебряные щипцы, алебастровая ваза с бронзовым устьем, отделанным золотом, из нее высыпалась пригоршня золотых бляшек.

Затем перешли к соседней могиле, находившейся немного севернее. К их вящей досаде, могила оказалась разграбленной. Ни верхнего галечного слоя, ни глины, только одна зола. И на скелете никаких украшений.

– Теперь я понимаю, – воскликнул Генри, – почему я нашел те двенадцать золотых бляшек, когда мы начали раскапывать эту могилу. Грабители вырыли узкую длинную шахту и попали как раз на эту гробницу; они поскорее собрали все золото и убежали.

– Когда же это могло произойти? – спросила Софья. Тот же спрессованный тысячелетиями грунт лежал и на этой могиле, и потому решили, что грабители поработали здесь еще до того, как Микены были захвачены аргосцами.

А утром первого декабря еще одна поразительнейшая находка! Небольшая группа рабочих копала у северной стены, очень скоро показалось галечное покрытие. Генри, как обычно, отправил рабочих наверх; он, Софья и профессор Финдиклис принялись разгребать засыпанную золой гальку. Тут-то они и нашли третьего усопшего. Золотая маска была так погнута, что определить по ней черты лица было нельзя. Генри снял маску, нагрудную золотую пластину – и все остолбенели. Голова и торс почившего в древности монарха сохранились на удивление. Лицо глядело на них совсем как живое. Широкий лоб, тонкие губы, сжатые веки, два ряда белых безупречных зубов, не хватало только прямого короткого носа, каким он, судя по всему, был. Тело лежало в таком тесном пространстве, что голова прямо-таки вдавилась в плечи. Грудная клетка сохранилась хорошо, но за тысячелетия ребра спрессовались с позвоночником. Кости таза были на месте, ниже не осталось ничего.

Замечательное лицо. Сильное, волевое и. без сомнения, при жизни красивое. Обретя дар речи. Генри сказал Софье:

– Именно таким я всегда представлял себе лицо Агамемнона.

– Ну, знаешь. Генри, – попыталась урезонить его Софья. – сразу три Агамемнона – это, пожалуй, чересчур. Ты должен решить наконец, кто из троих командовал войском ахейцев.

– Да, конечно, – неохотно согласился Генри. – Та, первая великолепная маска, без всякого сомнения, маска Агамемнона. Но под ней не было лица. Я нашел человека, которого я всю жизнь искал, его лицо, и совсем отдельно – маска. Теперь мне предстоит разгадать эту загадку.

Начали рассматривать погребальные дары. Нагрудная пластина была довольно массивная, но без орнамента, шестнадцати дюймов в длину и десяти в ширину. Справа от тела нашли два бронзовых меча. Рукоятка одного была богато отделана золотом. Углубившись всего лишь на фут, Генри нашел одиннадцать бронзовых кинжалов, золотые пластинки, больше сотни золотых бляшек. Софья на своем месте нашла двенадцать золотых пластинок, одну с изображением льва, преследующего оленя. Здесь же нашли огромный золотой кубок.

Генри повернулся к профессору Финдиклису.

– Просто чудо, что этот труп так хорошо сохранился. Я боюсь до него дотронуться, вдруг он рассыплется в прах, как все остальные скелеты. Вы случайно не знаете, как бальзамируют трупы?

– Вам хотелось бы сохранить эти останки? Нет, к сожалению, не знаю. И думаю, что никто во всей Арголиде не сведущ в этом искусстве.

– Остается одно, – сказал. Генри, – послать в Нафплион за нашим художником, чтобы он немедленно приехал сюда и сделал портрет этого древнего царя. Я хочу сохранить его облик для потомков.

Генри выбрался из шахты, достал из кармана блокнот и набросал телеграмму Периклу Комненосу, прося его срочно приехать на раскопки. Затем снова спустился вниз. Начало быстро темнеть.

– Не лучше ли продолжить работу утром, чтобы случайно не | повредить эти древние останки?

– А не опасно оставлять так могилу? – спросила Софья. – Здесь вокруг еще столько золота.

Генри поддержал Софью: можно работать при свечах. Профессору Финдиклису пришлось хоть и мягко, но проявить свою власть.

– Не тревожьтесь, солдаты никого сюда не пустят. Неутомимая чета должна была уступить. Генри позвал

Стаматакиса вниз и передал ему последние ящики с золотом, драгоценностями, нагрудной пластиной и маской. Крикнули, чтобы сверху спустили веревку, перевязали ящики крест-накрест, и Генри опять крикнул, что можно поднимать. Ящики наверху принимал Стаматакис; он развязывал веревки, накрывал каждый ящик холстом, ставил их на телегу; когда все ящики были погружены, укутал их сверху одеялом. Охранять эту телегу поставили солдата самой свирепой наружности. Излишняя предосторожность. Украсть золото из древней царской гробницы—да разве кто на такое решится? Жители Арголиды верили, что дерзкого нечестивца поразит страшная кара. Генри вспомнил, как в Троаде землекопы не хотели работать по праздникам святых—боялись, что святой непременно накажет грешника. Утром отправились на раскопки в фургоне Дасисов. Опять стали просеивать тысячелетний грунт, нашли массивный золотой кубок с изображением трех бегущих львов, затем еще два кубка и небольшую чашу. В засыпи нашли серебряные кубки и большую серебряную вазу, по-видимому не принадлежавшие ни одному захороненному. Разрыхляя землю небольшим ножичком, Софья откопала алебастровую чашу для питья. Финдиклис обнаружил целую россыпь золотых листочков, похожих на двуглавого орла – у черенка они были соединены, а маковки смотрели врозь.

Перикл Комненос приехал верхом перед обедом; в притороченных к седлу сумках были эскизные блокноты, холсты, кисти и масляные краски. Генри сейчас же спустился с ним на дно шахты. Комненос сказал, что хотел бы сначала сделать карандашные наброски.

– Живопись—ваше дело, не мое, – сказал ему Шлиман. – Делайте все, что считаете нужным. Важно, чтоб изображение было как можно точнее. Через день-другой мы попытаемся поднять его отсюда.

Все остальные выбрались наверх, сели на плиты и принялись за еду, согреваемые скудным декабрьским солнцем, лучи которого были так же тонки, как найденная в могилах золотая фольга. Они были не одни. Накануне кое-кому из рабочих удалось все-таки увидеть бренные останки микенского монарха.

Разговорам не было конца. Скоро о неслыханной находке знали все землекопы. И вот теперь они стояли у разверстой могилы, на их лицах застыло изумление, граничащее с ужасом.

– Скоро о нашем открытии узнает вся Арголида. Слух о нем разлетится с быстротой молнии, – заметил Генри.

Когда солнце было уже довольно высоко, к акрополю стали стекаться жители окрестных деревень. Они ехали верхом на лошадях, ослах, в фургонах или шли пешком. Поднявшись на гору, заглядывали, вытянув шеи, в отверстие могилы, чтобы хоть краем глаза взглянуть на доисторического человека, который был все еще во плоти и как будто присутствовал среди живых. После полудня из Аргоса стали прибывать экипажи. Деметриос и Спирос оставались на дне могилы. Солдаты натянули вокруг веревку, чтобы удерживать любопытных на почтительном расстоянии да и безопасности ради – того гляди, кто-нибудь свалится вниз. Прибыв на акрополь, новички на первых порах впадали в изумленное оцепенение, которое затем сменялось безудержным потоком вопросов и восклицаний, сливавшихся с более спокойным говором прибывших раньше. Генри. Софья и профессор Финдиклис переходили от одного к другому, спрашивая, не умеет ли кто бальзамировать или на крайний случай, не знает ли кто такого умельца.

К вечеру Генри и Софья, работая на 'четвереньках и с большой осторожностью, нашли похожие на щиты блюда, верхнюю часть серебряной вазы с золотым устьем и ручкой, сотни золотых бляшек, сплошь в узорах, широкую золотую ленту, назначение которой они не смогли разгадать. Уже вечером откопали золотые украшения для поножей, обломки костяных и мраморных рукояток ножей, покрытых резным орнаментом; углубившись еще, наткнулись на несколько больших медных сосудов и на четырехугольный деревянный ящик, на двух стенках которого были вырезаны лев и собака. Дерево было как намокшая губка, и Генри опасался, что ящик рассыплется, не успеют они поднять его на поверхность. Этого не случилось; соприкоснувшись с воздухом, ящик затвердел как камень. В золе было полно черепков; как и в меньшей могиле, в этой были обнаружены остатки пищи – главным образом устрицы.

Работая весь день в присутствии мертвого, который, казалось, был еще вчера жив, Софья испытала жуткое, мистическое чувство. Этот давно почивший венценосец, как бы его ни звали, точно все время следил за ней. Когда она поворачивалась в его сторону, взгляд ее как магнитом притягивало одушевленное, выразительное лицо. Древний царь, казалось, беседовал с ней. Она не понимала, что он ей говорит, не знала его языка; но в эти два дня она гораздо сильнее, чем все остальное время раскопок, чувствовала, что они с Генри живут напряженном жизнью сразу в двух исторических эпохах: в 1876 году после рождения Христа и во времена этого монарха, который сумел пережить сокрушительное для всего сущего действие трех с лишним тысячелетий. Каким-то шестым чувством она постигла его жизнь, хотя знала о ней только то, что им открыли раскопки в Трое и здесь, в Микенах. Она не боялась этого царя—лицо его выдавало силу характера, но не было грозным. Она чувствовала, что была бы счастлива, живя в большом прекрасном Микенском царстве, которым он правил. Но ведь и ее муж монарх. Он правит своим миром. Открытие этих фантастических могил-сокровищниц—заслуга Генри Шлимана, только его одного. Благодаря ему человечество будет знать, как жили и умирали микенцы, и, возможно, проникнет в самые сокровенные тайны доисторической цивилизации. У нее вдруг появилось дерзновенное желание, в котором она не призналась бы даже Генри: ах, если бы рядом с ними сейчас был Гомер! Они нашли столько из описанного им, что «Илиада» и «Одиссея» больше никогда не будут считаться вымыслом.

В этот второй день декабря стемнело рано. Толпа разошлась. Генри и его маленькая группа оставались возле могилы до тех пор, пока солдаты не зажгли сторожевые костры, поклявшись, что ни на шаг не отойдут от могилы в течение всей ночи.

На другой день, третьего декабря, аргосцы со всей Арголиды съехались посмотреть на небывалое чудо: к ним вернулся один из их прародителей. Солдаты все еще не сняли заслон: многие рвались спуститься в могилу. Генри стоял в центре агоры, беседуя с полицмейстером Нафплиона и префектом Аргоса, к ним подошел немолодой, лысый человек в очках с толстыми стеклами и синей блузе. В руках у него был туго завязанный узел.

– Господин префект, – заговорил он, – будьте так любезны, представьте меня доктору Шлиману. У меня есть ему предложение.

– Это Спиридон Николау. наш фармацевт из Аргоса, – повернулся префект к Шлиману.

Глаза у Генри загорелись.

– Надеюсь, вы как раз тот человек, которого я жду!

– Да, доктор Шлиман, по-видимому. Ко мне в аптеку все эти дни то и дело заглядывали знакомые и говорили, что вы ищете человека, знающего бальзамирование. Я много читал о том, как бальзамировали древние египтяне; они предохраняли трупы от разложения впрыскиванием смол и ароматических веществ. Меня дважды приглашали в Нафплион, чтобы я забальзамировал трупы моряков, которых родные хотели увезти и похоронить дома. Я употреблял для этого спирт, в котором растворял сандарак. Мой метод, по-видимому, оказался успешным, поскольку я получил от семей погибших моряков благодарственные письма.

– Милости просим! – воскликнул Генри. – Вас-то нам и

надо. Идемте.

Генри помог фармацевту спуститься вниз. Николау внимательно осмотрел останки и вынул из своего узелка необходимые приспособления.

– Вы понимаете, конечно, что я смогу забальзамировать только сверху.

– Забальзамируйте, пожалуйста, все, до чего только сможет добраться ваша кисть. Затем мы подведем под древнего царя железный или дощатый щит и попытаемся поднять наверх в целости и сохранности.

Фармацевт налил в миску спирт и всыпал в него из мешочка прозрачные винно-желтые зерна сандараковой смолы. Взглянув на Шлимана с гордостью профессионала, он сказал:

– Доктор Шлиман, я полагаю, что начать надо с этого широкого лба, затем спускаться ниже, перейти ко рту, зубам, подбородку, грудной клетке…

– Да, да, – нетерпеливо перебил его Генри. – Вам виднее,

вы специалист.

Художник Комненос был очень недоволен, что ему помешали.

Генри старался его утешить:

– Вы сделали прекрасный портрет – полное сходство.

– Но я еще не закончил!

– Разумеется. Взыскательный художник всегда стремится ко все большему совершенству. Я вас прошу, пожалуйста, позвольте Спиридону Николау заняться нашим древним другом. Он сохранит для нас эти бесценные останки. Вы сможете закончить портрет, пока мы будем искать способ, как извлечь его отсюда, не повредив.

Аргосцы напирали на солдат, требуя, чтобы им показали, как будут бальзамировать ахейского царя. Софья боялась, что самые отчаянные прорвутся и упадут в яму глубиной тридцати трех футов. Она попросила Леонидаса Леонардоса и префекта урезонить толпу. Но желание увидеть, как будут бальзамировать, было так велико, что ропот не унимался.

Спиридон Николау сосредоточенно работал узенькой кисточкой около двух часов. Кончив бальзамировать, он выпрямился, счистил с блузы несколько случайных капелек лака.

– Ну вот, доктор Шлиман, по-моему, теперь с вашим старым приятелем ничего не случится. Это, конечно, не настоящее бальзамирование, но законсервирован он весьма надежно. Ручаюсь, что можно спокойно везти его в Афины.

Профессор Финдиклис, который тоже спустился вниз, чтобы посмотреть на работу фармацевта, поблагодарил Спиридона Николау от имени Греческого археологического общества. К свящему изумлению Генри, профессор вынул из кармана бумажник и, спросив, сколько причитается за работу, тут же заплатил ему.

– Профессор, вы потрясли меня! – воскликнул Генри. – Еще ни разу за все годы, что я занимаюсь раскопками, никто не заплатил вместо меня ни драхмы.

Профессор Финдиклис просиял.

– Общество приняло решение оплачивать подобные расходы. И мне была выдана для этого определенная сумма. Я оплачу также подъем монарха наверх и перевоз его в Афины.

Фармацевт пожал всем руки и поднялся по лестнице наверх, где его встретили аплодисментами. Софья спустилась вниз к мужчинам.

– Я снял размеры, – сказал Генри. – Немедленно еду с префектом в Аргос, чтобы найти подходящий металлический щит, который попробуем под него подвести.

У дома Дасисов Софья вышла, а Генри поехал с префектом дальше, в Аргос. Вместе отправились к городскому кузнецу, заказали сварить из железных полос нужных размеров носилки. К вечеру все было готово. Генри вернулся в экипаже, к задку которого был привязан железный щит. Деметриос и Аякс отвязали его и прислонили к телеге, чтобы утром доставить на акрополь.

И вот еще одна бессонная ночь. Генри говорил и говорил, пока не забрезжил рассвет. У Софьи слипались глаза, она то слушала, то погружалась в сон. Генри вспоминал детство, как пробудился его мальчишеский интерес к Трое, Микенам; потом стал с упоением перебирать все подробности последних дней, когда были сделаны эти ошеломляющие открытия.

Оделись с первыми лучами солнца. Вся семья Дасисов была уже на ногах. На кухонном столе дымился горячий кофе. Деметриос и Аякс погрузили на телегу железный щит. Генри, Софья и профессор Финдиклис поехали к Львиным воротам на ослах.

Несколько рабочих с большим трудом опустили железный щит на дно шахты. Стали рыть щель в подстилающем слое гальки, который под тяжестью многометровых наслоений впрессовался за века в мягкую коренную породу. Генри и профессор позволили рабочим подкапываться со всех сторон – забальзамированные останки не грозили уже рассыпаться. Но отделить монарха от его трехтысячелетней постели и просунуть в щель железный щит не удавалось.

– Доктор Шлиман. – после нескольких часов безуспешных попыток сказал профессор Финдиклис, – по-видимому, надо придумать что-то другое.

Генри, совершенно расстроенный, кивнул головой.

– Вижу. Я уже кое-что придумал. Что, если выдолбить в грунте вокруг неглубокую траншею, а затем сделать горизонтальный подкоп. Таким образом, мы вырежем пласт толщиной в два дюйма и поднимем его вместе с галькой и телом.

– Поднимать будем на железном щите?

– Нет. В деревянном ящике, чтобы ничего не повредить при подъеме. Надо привезти несколько досок, сколотить их и подвести под грунт, затем прибить к ним стенки. И наш друг окажется внутри ящика.

Двое из семьи Дасисов отправились в деревню за досками. Тем временем бригада Генри стала долбить траншею и подкапываться под галечное ложе; работали только лопатами и ножами. На это ушло несколько часов. Вернулся Деметриос с досками, рабочие спустили их на дно, затем просунули одну за другой в поперечную щель, приколотили боковые – и получился четырехстенный ящик.

Вокруг могилы опять собралась огромная толпа, чтобы посмотреть, как будут поднимать древнего царя. Рабочие спустили в могилу крепкие веревки, подвели их под ящик, крепко-накрепко завязали, чтобы, не дай бог, ящик не оборвался. Генри, Софья и профессор Финдиклис поднялись по лестнице наверх. Более десяти рабочих, протяжно ухая, стали тянуть наверх драгоценный груз. Поднимали медленно, плавно, дюйм за дюймом. Время тянулось бесконечно. Генри сжимал руку Софьи так, что ей казалось, у нее поломались все косточки; и вот наконец тяжелый ящик показался над поверхностью, его подтянули в сторону и почтительно опустили на землю агоры.

Теперь уже толпу не надо было сдерживать. Каждый, кто здесь присутствовал, жаждал увидеть лик микенского владыки. Порядок был полный. Люди благоговейно ждали своей очереди: в торжественном молчании проходили они мимо царственных останков, как будто это был король Греции, умерший вчера и теперь возлежавший на траурном ложе в Афинском соборе.

Отдал последние почести древнему царю последний аргосец.

Генри распорядился погрузить ящик со скорбным грузом на дроги. Толпа запротестовала.

– Доктор Шлиман, мы на своих плечах отнесем его в Харвати. Это для нас величайшая честь.

Шесть человек встали по обе стороны и подняли ящик на плечи. Двое встали спереди, еще двое сзади, и процессия тронулась. Генри и Софья шли впереди всех, за ними профессор Финдиклис и Спирос. Далее следовал Стаматакис, по левую его руку—Леонидас Леонардос, по правую – префект Аргоса.

Это было поистине королевское шествие. Прошли через Львиные ворота и неспешно двинулись по извилистой дороге вниз. Быстро смеркалось. Когда вступили в деревню, было уже совсем темно. По всей улице пылали факелы – это крестьяне из окрестных деревень пришли проводить своего царственного предка к месту временного упокоения.

У кладовой Стаматакиса кто-то взял Софью под руку. Это была Иоанна Даси. По щекам ее текли слезы.

– Иоанна, почему ты плачешь? – удивилась Софья.

– Мне так жаль этого бедного человека. Тысячи лет никто не тревожил его покоя. Там, в глубине могилы, ему нельзя было причинить вреда. Это был его вечный дом. Что же теперь-то с ним будет?

Обняв за плечи добрую женщину, Софья попыталась утешить ее.

– Ну что ты, Иоанна, теперь он обретет бессмертие! Будет вечно жить в красивом археологическом музее в Афинах. И люди со всего света будут приходить к нему, преклонять перед ним колена и присягать ему в верности!