Текст книги "Преступление"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Вы дружны с внучками? – спросил ты и закашлялся, потому что вонь приближалась, сгущалась, кажется, прямо у тебя в ноздрях.

– Ну, бывает, заглядываю к дочке чайку попить.

– А девочки к вам не приходят?

Хэмил изменился в лице. Изменение было столь кардинальным и внезапным, будто нечто невидимое шарахнуло старого мерзавца в челюсть. Голос его зазвучал глуше на целую октаву.

– Приходят. Только редко.

– Редко – это как? Раз в неделю? Раз в год? Вам хотелось бы, чтобы они приходили чаще? – В твоих словах звучал вызов, ты с отвращением глядел на облезлые обои, на кучу коробок и мешков, но главным образом на газеты. Хуже всего, однако, была густая вонь. Ты снова закашлялся и едва сдержал позыв на рвоту. Нотмен расстегнул верхние пуговицы, у него задергалось левое веко. Ни мусор, ни подгоревшая еда, ни заплесневелый хлеб с протухшим беконом, ни табачный дым, хотя бы и все вместе, так вощть не могли. В квартире что-то разлагалось. Будто выкуривало вас с Нотменом. Тебя пронзила страшная догадка.

– О чем бишь мы? – буркнул Ронни Хэмил, будто умудрился забыть о причине вашего прихода.

– Мистер Хэмил, вам придется проехать с нами в полицейский участок для дальнейшей дачи показаний, – произнес ты, изо всех сил стараясь сохранять бесстрастность в голосе. Беспощадная вонь подступала со всех сторон, заползала в рот. Ты заметил, что у Нотмена брови и волосы встают дыбом. Нет, ты

никуда не уйдешь, пока не отыщешь ответ на другой вопрос: откуда эта разъедающая кожу вонь. – Здесь скверно пахнет. – Ты поднялся и стал осматривать комнату. Первая мысль была проверить чердак.

– Я думал, это от соседей несет...

Источник вони обнаружил Нотмен. Мертвый черный котенок – он, видно, пытался грызть провод от лампы, и его убило током. Котенок лежал за кушеткой, под кипой газет, и весь был усеян чем-то похожим на рисинки. В первый момент ты решил, что котенок отравился какой-то китайской снедью, картонная упаковка валялась тут же, но «рисинки» двигались. Ты присмотрелся. Мертвый котенок кишел червями.

– Эмлин, дурашка, – в неподдельном отчаянии воскликнул Ронни Хэмил. – Так вот куда тебя занесло... – И Ронни рухнул на колени перед разлагающимся кошачьим трупиком.

Ты пулей выскочил из квартиры, отметил в блокноте «Позвонить в Управление гигиены окружающей среды и в Общество защиты животных». К стадиону стекались толпы. Нотмен затолкал Ронни в фургон и со стоном произнес, об-ращаясь к тебе:

– Сегодня финал, а мы из-за гребаного педофила в пролете.

Ты тоже сел в фургон (машину Труди потом решил забрать). Нотмен сделал крюк, проехал мимо трибуны, возведенной Арчибальдом Литом, – последней уцелевшей части старого стадиона, имеющей в составе запрещенный ныне асбест. Рекламных «бутербродов» из местных на поле заменили «понаехавшие». Вместо пологих террас, где болельщики вопили, пили, дрались, обнимались и мочились друг на друга, понаставили трибун, да еще и розовых. Соседний пивоваренный завод закрылся, запах хмеля успел выветриться.

Зато всю дорогу до участка воняло Ронни Хэмилом. На допросе Хэмил показал, что утром в среду, примерно в то же самое время, когда исчезла Бритни, он вышел промочить горло, а промочив, побрел к каналу. Свидетелей нет. Хэмил клялся, что его постиг «провал», и очнулся он в субботу утром в квартире своего собутыльника, в Каплоу-Корт, многоквартирном доме в районе Оксгангс, предназначенном под снос. Вроде еще один козел отпущения. Но ты засомневался. Старик-то совсем плохой. Даже если учесть элемент неожиданности, разве у Ронни хватило бы сил в считанные секунды справиться с внучкой? Вдобавок Ронни никакого отношения не имел к тому, в чем Тоул видел причину твоей болезненной одержимости, – к белому фургону. У Ронни Хэмила были водительские права, но не было автомобиля, и ни единого свидетельства, что в последнее время он брал в аренду или у приятелей хоть какое-то средство передвижения, не всплыло.

Аманде Драммонд ты велел заодно поспрашивать старшую сестру Бритни, Тессу. Девочка, успевшая оклематься после отравления, подтвердила: им с Бритни было велено избегать деда.

– Мама не разрешает к нему ходить. Говорит, он на голову больной.

Вы с Ношеном, воодушевленные новостью о том, что «Хартс» выиграли со счетом 2:0 и это уже одиннадцатая победа подряд, со свежими силами насели на Ронни Хэмила. Хэмил струил замутненные перегаром слезы, тебя жене оставляло ощущение, что свет флуоресцентной лампы выпаривает его, как лужу. Хэмилова трехдневного загула и признания Анджелы в том, что отец в детстве ее домогался, Тоулу бы вполне хватило. Однако труп ребенка до сих пор не обнаружили. Так что к алкоголику, насиловавшему родную дочь, из всех мерпресечения применили только круглосуточный надзор. Ты хотел, чтобы Хэмила выпустили – может, он приведет тебя к Бритни. Или к ее останкам.

Ты проводил Ронни Хэмила к выходу. Дождался, пока его шарканье растворится в ранних сумерках, пошел обратно в кабинет. Заглянул Нотмен.

– Есть новости, – мрачно сказал он. Целую секунду ты ожидал отчета об обнаружении тела Бритни. – Романов таки выжил Берли[6]6
  Осенью 2005 года главный акционер «Хартс», литовский бизнесмен Владимир Романов, уволил главу клуба Фила Андертона. Вслед за Андертоном ушел директор «Хартс» Джордж Фолкс. Главный тренер «Хартс» Джордж Берли уволился в знак несогласия с политикой Романова.


[Закрыть].

Ты крутнулся в кресле.

– Быть не может!

– Может. На «Скай» в новостях сообщили.

– Но мы же первые в Лиге. Ни одного проигрыша! Какого черта этому Романову надо?

– Спроси чего полегче.

Внезапно ты дал волю гневу. Твой гнев относился к «Хартс» постольку поскольку, хотя ты и рявкнул:

– Блин! А на следующей неделе Дерби, мать его!

Твой футбольный клуб снова сам себе ногу прострелил; впрочем, кого бы они сейчас ни назначили тренером, разницы особой не будет; слава конца пятидесятых – начала шестидесятых ушла безвозвратно. У Глазго позиция другая: там за свои интересы удавятся, и, только удавившись, вспомнят об интересах болельщиков[7]7
  Имеются в виду футбольные клубы Глазго – «Рейнджере» и «Селтик».


[Закрыть]. Ну и пусть их, заодно с им подобными, пусть упиваются славой по доверенности. Ты хотел одного: найти девочку живой и невредимой.

На следующий день близ Колдингема двое фанатов пеших прогулок, бросившие вызов холоду, порывистому ветру и колючему дождю, заметили в бухте, у самой воды, на камнях, обнаженное синюшное тело маленькой девочки.

– Она точно кукла была, – позднее рассказывал один из очевидцев. – Я сперва и не подумал, что это настоящий ребенок.

Информация застала тебя у Труди дома. Уже на шоссе, по пути к морю, тобой овладело странное успокоение. Потом ты смотрел на мертвое дитя: волны уже занялись обычной шлифовкой, Бритни перекочевала в разряд предметов неодушевленных.

7 Эдинбург (2) Ч.2

– Прости меня, малютка, – прошептал ты еле слышно, твои руки тоже помертвели от холода. Больше всего в своей работе ты ненавидел говорить с жертвами насильников. Как правило, они были женского пола, так что это предусмотренное протоколом испытание выпадало тебе нечасто. Бритни никогда не расскажет, кто над ней надругался. Ты поднес руки ко рту, задышал на них. В нескольких ярдах от тела валялся школьный портфель, в нем – учебники. На погибшей не было одежды; в этом свете брошенный портфель выглядел скорее вызовом, нежели промахом, и никак не вписывался в общую картину преступления.

С помощью вертолета тело извлекли из воды и доставили в морг. Смерть наступила не ранее чем четырнадцать часов назад, в то время как отсутствовала девочка уже более трех суток. Убийца сначала задушил ее, а потом бросил на скалы, рассчитывая, что тело унесет прибой. Дайверы прочесали всю прибрежную полосу, но ничего не обнаружили. В тот же день, три часа спустя, примерно в обед, Ронни Хэмилу было предъявлено официальное обвинение в убийстве внучки.

Тебя это не удовлетворило. От Ронни несло перегаром, старик явно не просыхал уже много дней. Неужели у него достало бы сил и соображения, чтобы совершить такое? Почерк выдавал педантичность и предусмотрительность преступника, один портфель не лез ни в какие ворота. На теле обнаружили следы лубриканта, но не спермы. Убийца пользовался презервативом. Ни крови, ни частичек кожи, ни волос, ни слюны – ничего, позволяющего выявить чужую ДНК, только остатки клея со скотча, которым были перетянуты щиколотки и запястья Бритни. К Ронни не вела ни единая ниточка. Правда, его отпечатки нашли на тетради; правда и то, что там и других отпечатков хватало. Весьма возможно, Бритни показывала деду тетрадь, когда он, по его словам, неделю назад проведывал внучек. Напротив, картина преступления очень уж походила на оба дела Эллиса.

Так что ты позвонил одному парню, с которым познакомился год назад на семинаре по идентификации потенциальных насильников. Тебе помнилось, что парень сильно смахивает на больного туберкулезом: сутулый, будто тяжкое бремя тащит, а глаза возбужденные, будто в маячащей на горизонте неминуемой отставке он единственный уже разглядел перспективы полного освобождения. Уилл Торнли вел дело манчестерской девочки Стейси Эрншоу. В отличие от Джорджа Марсдена, Уилл за честь мундира определенно удавился бы. Твой звонок оторвал его от работы в саду и соответственно нисколько не обрадовал. Уилл так скрытничал, что к концу разговора окончательно уверил тебя: Эллис к убийству Стейси отношения не имеет.

Ты не проникся атмосферой веселья, царившей в участке. Слава богу, Гиллмана в баре при столовке не было, и он не видел, как Нотмен сердечно похлопал тебя по спине со словами:

– А мы таки прищучили этого выродка..

– Угу, выродок и есть, – кивнул ты, в первый раз радуясь, то на сегодня у тебя запланировано семейное сборище.

И ты ушел со сборища корпоративного, но под занавес заглянул к Бобу Тоулу. Босс предложил тебе гаванскую сигару, ты отказался.

– Рэй, не нравится мне трои вид, – скривился Тоул. – Ты чего победу не торжествуешь?

– Боб, знаю, тебе не это хочется услышать, но совесть не позволяет мне замалчивать результаты расследований по херт-фордширскому и манчестерскому делам.

– К черту официоз. Валяй, выкладывай.

Ваши глаза встретились, на секунду повисла ледяная пауза. Тоул не хотел слушать. Ты не хотел говорить. Но ты заговорил.

– По-моему, Эллис невиновен. Имела место грубая подтасовка. Она еще аукнется.

– Значит, ты ставишь под сомнение приговор, на который трудились сразу два полицейских департамента?

– Если бы они действительно трудились, сейчас бы голова ни у кого не болела, – сказал ты, причем слова, сорвавшиеся с твоих губ, для тебя же прозвучали нелепо.

Миндальничать с тобой Тоул не собирался. – А вот интересно, Рэй, где ты раньше был со своими домыслами? На Луне?

– К делу Эрншоу Эллис непричастен, это и ежу понятно.

Задачку под ответ подогнали. И по уэлвинскому делу ни единый мало-мальски существенной улики не найдено.

Тоул так яростно тряхнул головой, что челюсти щелкнули, вызвав у тебя секундную ассоциацию с выбравшейся из воды ищейкой.

– Ты, что, не слушал запись, которую прокручивали у могилы убитой девочки? Или слушал, но не слышал? – Тоуловы глаза вылезли из орбит. – Эллис все перечислил, все, что сделал с бедной малюткой.

От воспоминаний тебя затошнило.

– Эллис – больной человек, но девочек он не убивал,

И потом, он никакого отношения не имеет к белому фургону...

– НА ХРЕН БЕЛЫЙ ФУРГОН! – взревел Тоул. – Давай теперь всех пересажаем – и разнорабочих, и типчиков, что с чужими женами путаются, и недоносков, что на процессию школьниц мастурбируют. Как же, у них же у всех белые фургоны! Все, Рэй, проехали! Преступник у нас в руках!

После такой отповеди ты обнаружил у себя первые симптомы смирения. А первым, с кем ты столкнулся в коридоре, был ухмыляющийся Гиллман.

Ресторан «Обелиск» представлял собой заведение выше средней категории, получившее целых две мишленовских[8]8
  Имеется в виду влиятельный ресторанный справочник Мишлена, публикующийся в десятках стран. По умолчании упоминание всегда относится к красному справочнику, самому старому и знаменитому в Европе (рестораны и отели). Мишлен выпускает также зеленый справочник (путешествия и туризм).


[Закрыть] звезды. Медные лампы на терракотовых стенах и массивных деревянных столах сеяли тусклый свет. Ты явился не в лучшем настроении. Твоя мать Авриль и сестра Джеки опередили тебя на пару минут, метрдотель как раз помогал им раздеться. Мать в экстазе округлила глаза.

– Рэй, по какому поводу сбор? Ничего не случилось?

– Нет. – Ты отбил охоту к дальнейшим расспросам. – Сейчас все узнаешь.

– Ну и хорошо, – с облегчением кивнула Авриль и долго примеривалась, прежде чем подставить тебе щеку для поцелуя, который ты послушно отвесил. Второй поцелуй получила твоя против всего и вся предубежденная сестра.

– Энгуса не будет, он в Лондоне на конференции, – сообщила Джеки. В кивок ты вложил сожаление, а удовлетворенную улыбку удержал.

Дональд и Джоанна Лоу уже сидели за столом подле дочери. Труди надела синее платье, которого ты прежде не видел, и тщательно уложила волосы. Ты поцеловал ее, подмигнул и похвалил наряд, затем поздоровался с ее родителями. Ты симпатизировал обоим. Моложавые, они были ближе по возрасту к тебе, чем к своим пятидесятилетним ровесникам. Дональд – красивый мужчина, лицо тонкое, волосы только начали седеть и редеть – занимал не последнюю должность в автобусной компании и когда-то профессионально играл в футбол, стоял на воротах для «Мортона» и «Ист Файф». Джоанна – ухоженная женщина, глаза светятся, словно окна родного дома, улыбка что твой джекпот – держала в Ныовингтоне сувенирный магазин с эзотерическим уклоном.

Энтузиазм четы Лоу вылился в неловкие объяснения Авриль и Джеки по поводу отсутствия их мужей, особенно усерд-ствовала Авриль: Джон, дескать, скоро придет.

– Он на работе задержался. – Авриль закатила глаза. – И по воскресеньям покоя нет! – добавила она тоном слишком высоким для твоих истерзанных нервных окончаний.

Твой отец всегда работал по воскресеньям, говорил, если дело касается железнодорожных перевозок, воскресенье – самый суматошный день. Джон Леннокс контролировал местные перевозки из крохотного кабинетика в Хэймаркете, куда его перевели после давнего инфаркта; прежде он сам водил поезда. Тебе нравился этот обшарпанный, темный кабинетик, было в нем что-то готическое, ты нередко заглядывал к отцу, и вы вместе шли перекусить в ближайшую пивную. Несмотря на то что ручной труд давно заменили компьютеры, отец все накладные, отчеты и схемы хранил в аккуратных папках. Он гордился, что не зависит от исправности компьютера.

Отец пришел через несколько минут, кивнул тебе, поцеловал Труди и пожал руки Дональду и Джоанне, а на жену и дочь едва взглянул.

– Что, Стюарта не будет? – спросил он.

Скотина Стюарт, подумал ты, паршивец младшенький, непременно все мероприятие сведет к своей персоне.

– Стюарт просил начинать без него, – произнес ты и заказал шампанское. Смешно, честное слово: все делают вид, что не догадываются о причине сбора. Косят на руки Труди, она в перчатках кремового цвета, но ясно ведь: перчатки не просто так.

– У нас новость, – сказал ты, решив, что довольно комедию ломать. – Мы собираемся пожениться. В будущем году, скорее всего в сентябре.

Труди сдернула перчатки и получила положенную порцию охов и ахов. Ты наблюдал за реакцией и чрезмерной радости ни с чьей стороны не заметил. Меньше всего энтузиазма продемонстрировали твои родители; глядя, как Дональд с Джоанной обнимают и целуют Труди, ты ощутил укол зависти. Твой отец ограничился кивком, выражение лица у него было в точности такое, какое он усвоил во время одного из матчей, когда у «Хартс» наконец произошла замена, предсказанная им еще на первых минутах. Он только что вслух не произнес: «Да и пора бы уж». Твоя мать передернула жилистую шею, как помповое ружье. Поршень кадыка застрял, помешав ей сию же секунду проблеять: «El mondo, мальчик мой El mondo» – твое детское прозвище, вместе с постерами, изображающими корриду, вывезенное во время оно из Испании. Постеры потом еще долго висели у тебя в комнате, над кроватью.

Твой полупьяный братец явился, когда дело уже приближалось к десерту. Джон Леннокс, сидевший рядом с женой, подвинулся, чтобы сын мог сесть между папой и мамой, будто они собирались по очереди присматривать за младшеньким.

– Вчера ездил в Глазго на пробы, – пояснил Стюарт. – Проторчал в этой дыре, поезд задержали. Из-за инженерных работ.

Ты скроил улыбочку.

– Что, папа, железные дороги в упадок приходят?

Твой отец был человек, склонный рассуждать о том, что и когда подгнило в Соединенном Королевстве, причем неизменно сводил причину всех бед к железным дорогам. Слова «Бичинг»[9]9
  Бичинг Ричард (Beeching Richard 1913—1985) – в шестидесятые годы XX века занимал пост председателя «Бритиш Рэйлвейз», национализированной корпорации железных дорог Великобритании. По его решению многие сельские железнодорожные линии были закрыты, а построенные позже стали длиннее. Кроме того, появилось много новых станций. Специалисты отмечают, что в новом тысячелетии скорость движения поездов в Британии существенно уменьшилась. Однако это объясняется не длиной железнодорожных путей или количеством станций, а желанием страховых компаний делать ставку не на скорость, а на безопасность.


[Закрыть] и «приватизация» в его устах звучали, как в иных звучат названия болезней, передающихся половым путем, однако сегодня Джон Леннокс оставил свое мнение при себе.

– Стюарт, твой старший брат женится, – произнесла Джеки. Тебя раздражала ее манера сглаживать острые углы, если дело касалось Стюарта; адвокат по уголовным делам, причем весьма стервозный адвокат, Джеки больше ни с кем не вела себя подобным образом.

– Тоже мне новость, – рассмеялся Стюарт. – Я, между прочим, сразу догадался, по какому случаю поляна. – Стюарт налил себе шампанского. – За Рэя и Труди, – произнес он. – Да пребудет с ними крестная сила!

– Стюарт, – напряглась Джеки.

Твой брат проигнорировал твою сестру – он смотрел на невесту.

– Знаешь, Труди, братьев не выбирают, но по доброй воле выйти замуж за полицейского? Ты отважная девушка. Сними те это с этого, коль я / Неправ...

С удовольствием снял бы твою самовлюбленную черепушку с плеч, подумал ты, но прикусил язык и удовлетворился простым:

– Извини, что доставил тебе столько переживаний.

–  Я несу этот крест с достоинством. – Стюарт расхохотался и взглянул на Дональда, вскинувшего бровь, а затем на Джоанну, которая, судя по всему, получала удовольствие от его спектакля, просто растворялась в нем, как аспирин в стакане воды. – Знаете, лет сто назад мы с приятелями из театрального училища каждое утро ходили в Данди, чтобы примкнуть к пикету на заводе «Тай-мекс». Я и спросил у Рэя: «Как ты можешь этим заниматься, да еще за деньги – богатеньких защищать, а на бедных гадить?»

– Ну конечно, сейчас ты всем сообщишь, что я тогда ответил. – Ты изображал скуку, барабанил пальцами по столу и смотрел в потолок.

– Обязательно. Ты ответил, что сам себе этот же вопрос задаешь. Причем ежедневно. – Стюарт сделал паузу, оглядел Притихшую компанию и повторил: – Ежедневно.

– Ну и что? – Ты попытался зевнуть.

Однако Стюарт уже вошел в образ. Да и аудитория не разочаровала пока.

– Нет, что он безумен, то правда... Ты выразился примерно так: «Я делаю это, чтобы избавить общество от разных мерзавцев. Спроси самых уязвимых в Мурхаусе или в Нидцри, кого они на самом деле боятся, и тебе скажут: мерзавцев, которые с нами бок о бок живут». Тогда я продолжил тему: «Отлично, Рэймонд, а как насчет богатеньких мерзавцев?» – Стюарт уставился на тебя, приглашая всех последовать своему примеру.

Губами ты произвел звук, больше похожий на те, что вырываются из другого отверстия.

– Богатенькие мерзавцы сами сваливают, если у них хоть капля соображения есть, – признал ты. – Ими уже ведомство нашей Джеки занимается, в смысле уголовное право. Я только промежуточное звено.

– Вот уж увольте, – сказала Джеки.

Ты вспомнил, что Стюарт этим ответом никогда не удовлетворялся. И правильно делал. Ты не кривил душой, но тут присутствовал еще один фактор, личный – ты не мог заставить себя его озвучить, Никогда не мог. Теперь ясноглазый Стюарт, конечно же, уловил недомолвку, причем не в первый раз, однако роль разоблачителя на себя брать не захотел.

– Ну выручай же, Рэй, – взмолился он. – Я пытаюсь тебя понять.

Лоу, на твой взгляд, весьма предусмотрительно, успели завести с твоим отцом разговор на какую-то животрепещущую тему. Твоя мать оказалась в ловушке: все доели и допили, рты занять нечем, вот дети и ссорятся.

Ты не выдержал.

– А помнишь ту куклу, как там ее звали? – спросил ты, хотя прекрасно помнил Марджори.

Джеки бросила на тебя ненавидящий взгляд.

– Рэймонд, – взмолилась Авриль.

– Все в порядке, мама, – заверила Джеки. – Так всегда бывает, когда мы всей семьей собираемся. Стюарт изводит Рэя за то, что он – полицейский, а Рэй – меня за то, что я адвокат.

Слова Джеки тебя ошеломили,. Главным образом потому, что ты понял: так и есть. Ты пытался ответить на выпад Стюарта, но выбрал окольный путь. Готовился развивать тему Марджори: я, дескать, так любил эту куклу, что папа волновался, нормально ли у меня с ориентацией. К тому времени, как открылась ориентация Стюарта (вот он-то как раз и есть гей), Джон Леннокс успел сменить политику отцовской опеки на политику невмешательства и забыть об инциденте с Марджори, который вгонял в краску и тебя, и твою сестру.

– Он был таким славным мальчиком! – воскликнула Авриль в отчаянной попытке замять дело. – Мой милый, милый малыш El Mondo.

Ну конечно, ты же все обо мне знаешь, с горечью подумал ты и по очереди окинул взглядом отца, мать, брата и сестру. Дональд Лоу обнял Труди.

– А я вот что скажу: наша девочка нам ни дня беспокойства не доставила. Верно, Джоанна? У нас идеальная дочь, – гордо заявил он.

– Ну, насчет идеальной ты загнул. – Джоанна рассмеялась и разразилась банальнейшим случаем из детства Труди; слава богу, теперь Труди краснеет, думал ты. Затем, на секунду или две, все исчезли, и ты видел только валун и синюшное тельце на нем.

Внезапно и не по сезону заработавший кондиционер заставил тебя вздрогнуть и стряхнуть видение. Ты уставился на конусообразную настенную лампу.

– Сынок, все нормально? – Твоя мать заметила, как ты подскочил.

Ты метнул взгляд на Стюарта. Ангелочек давно вырос из ползунков и превратился в категоричного самовлюбленного пижона, а с ним почему-то до сих пор носятся как с писаной торбой.

– Хорошо, что у меня есть ты. А то кто бы мне рассказывал об утопическом светлом будущем свободной Шотландия, которое давно состоялось бы, если б я не стал полицейским.

Стюарт поднял руки: дескать, сдаюсь, и едва не хихикнул.

– Ладно, Рэй, извини. Просто я не в своей тарелке. Так хотел сняться в «Таггарте»[10]10
  Детективный сериал, действие которого происходит в Глазго. Главный герой – инспектор Таггарт.


[Закрыть] – и пожалуйста, облом.

 – Но, сынок, ты ведь уже снимался в «Таггарте», – принялась утешать Авриль.

– Мама! Я ведь о другой роли говорю!

Однако на сей раз ты решил не давать ему спуску.

– А еще я рад, что ты на правах человека полностью осведомленного о характере моей работы мне же и рассказываешь о том, как я притесняю бедняков. Вот только что мне привиделось тело изнасилованной семилетней девочки. Я вытащил ее из моря. Я кругом виноват: не предотвратил, не успел вовремя.

Девочка из нищего квартала: пожалуй, я и ее притеснял.

– Довольно! – рявкнул Джон Леннокс. – Нашли время разборки устраивать. Успокойтесь, оба!

Вы со Стюартом вымучили по примирительному взгляду. Явился официант, сообщил, что сейчас подадут десерт. Ты налил себе еще шампанского. За столом теперь говорили о «Хартс», обсуждали вынужденный уход Джорджа Берли. Ты хотел высказаться, но зазвонил твой мобильник. Это был Кит Гудвин.

– Привет, Рэй. Что случилось? Где тебя носит?

– Сижу в ресторане с родными, пью шампанское, – ответил ты. – Я только что обручился.

– Поздравляю. Но, Рэй, шампанское – это ведь алкоголь.

А как же наша программа? После стольких усилий...

– Кит, я тебе попозже перезвоню. – Ты нажал «отбой».

Зануда – всегда зануда, хоть о спиртном и наркотиках нудит, хоть о чем другом. Ты поклялся сегодня как следует выпить.

Именно так поступают люди, когда обручаются и когда педофилов-убийц за решетку сажают.

Удар пришелся на утро понедельника. Следственная группа пребывала в эйфории после корпоратива, тебя мутило от съеденного и выпитого в «Обелиске».

Ронни Хэмил не смог предоставить алиби. Алиби предоставило Бюро происшествий. Любитель вечерних пробежек выловил Ронни из Юнион-канала, куда тот свалился в пьяном виде после возлияний, во вторник вечером, накануне исчезновения Бритнй. В больнице Хэмила продержали до среды, до десяти утра, по выходе же он продолжил пьянку у приятеля, довел себя почти до комы и знать не знал, что вся Шотландия спит и видит его за решеткой. Эпизод с каналом стерся из Хэмиловой памяти, однако его спаситель, случившийся поблизости бегун, все прекрасно помнил.

Сразу после того, как Хэмила выпустили, ты позвонил Джорджу Марсдену и обрисовал ситуацию.

– Что и требовалось доказать, – сухо заметил Марсден.

Видимо, Марсденово злорадство оказалось заразно. В тот

вечер твоя следственная группа как бы нехотя подтягивалась в бар «У Берта». Ощущение провала преследовало каждого, как дурной запах. Ты не мог поручиться, что на лице у тебя написано «А я вам говорил», однако и клясться, что не написано, тоже не стал бы. Полицейские пили молча, воздух потрескивал. Первым не выдержал Олли Нотмен.

– Хэмил – гнусный извращенец. Это его работа, ясно же.

– Хэмил – мешок с дерьмом, но девочку он не убивал, если же его посадить, настоящий убийца окажется безнаказанным, – отрезал ты. Пара человек за столом кивнули. Большинство избегали на тебя смотреть. Ты оказался, не в первый раз и не в последний, непричастен к преступлению под названием «мое дело сторона».

На следующий вечер ты выходил из участка с намерением дома продолжить просмотр видеозаписей. Уже в дверях на фотоэлементе тебя, задыхаясь и путаясь в длиннополом пальто, остановил твой убеленный сединами босс.

– Рэй, ты как?

– Извини, Боб. У нас ничего нет. Пусто! – ответил ты. С тех пор как невиновность Ронни Хэмила была доказана, ты не видел Боба Тоула. Теперь твой босс выглядел не менее измотанным, чем ты себя чувствовал.

– Продолжай работать, – кивнул Тоул. Отеческого хлопка по плечу, усвоенного в Тоулову бытность футбольным тренером, оказалось достаточно – за тобой жидко хлюпнула промозглая эдинбургская тьма.

Ты проникся собственной бесполезностью. Ке полицейский, а прямо философ – последователь Карла Поппера: какую бы версию ни выдвинули коллеги, ты тут же ее опровергаешь. С каждым днем ты все больше сочувствовал боссу. Пенсия не за горами, Тоулу неинтересно завершать послужной список строчкой «Дело не раскрыто». В любом полицейском участке, где громкое преступление превращается в висяк, винят в первую очередь начальника. Таковы правила. Работать приходится в стесненных финансовых условиях. Уже планировались меры по урезанию расходов. Прошел слух о дисциплинарном взыскании. Да еще за халатность привлекут. И без массовых увольнений не обойдется. Вопрос только в одном: до каких чинов докатится волна репрессий.

Стали раздаваться голоса против. «Индепендент» на первой полосе опубликовала результаты независимого расследования, чем посеяла сомнения в правомерности заключения Роберта Эллиса и укрепила твою уверенность в том, что серийный убийца на свободе. Однако ты, будучи под Тоуловым давлением, продолжал разрабатывать версию с мужчинами Анджелы Хэмил.

– Ублюдок где-то рядом, эта потаскушка у него только для отвода глаз. – На «потаскушке» Тоулов претенциозный выговор сгустился до местного диалекта, характерного для заведений улицы Толлкросс, и продемонстрировал прежде скрытые задатки твоего босса, в частности его перспективы в иных обстоятельствах оказаться пр ту сторону баррикады. – Займись Анджелой вплотную, Рэй, – продолжал босс. – Мне уже такое доводилось видеть. Со слабыми женщинами оно не редкость. Какой-нибудь мерзавец ее охмуряет, и вот она уже слова поперек пикнуть не смеет. Выясни, кто он!

И вот, как и остальные сотрудники из отдела особо тяжких, ты стал проявлять повышенный интерес к личной жизни Анджелы Хэмил. Ты глумился над Анджелдй, в открытую хмыкал при словах «я никогда не водила мужчин домой – из-за дочек». Знал, что у Анджелы не осталось сил на запирательства. Ты ненавидел ее покорность, замечал за собой – нет, чувствовал, – что сам становишься по отношению к Анджеле агрессором, далеко не первым в ее жизни, но не мог остановиться. Одно имя ты из нее выжал: некто Грэхем Корнелл тоже работал в Департаменте по делам Шотландии. Анджела сказала, что он «просто друг».

Через пару дней ты снова стоял в отделе особо тяжких и с ужасом смотрел на белую доску для записей. Олли Нотмен пригласил тебя выпить. Вы пошли в бар «У Берта». Все ваши были уже в сборе. Они все подстроили. Не успел ты выдохнуть, как Гиллман и Нотмен сделали первую подачу. Дуэтом.

– Это Корнелл, тут и думать нечего.

Настала очередь Хэрроуэра и Маккейга вступить в хор. Ты наша надежда. Ты лидер. Ты у нас главный. Не бросай нас. Он же с нас с живых не слезет.

И ты согласился. Отчасти. Потому что Корнелл действительно наводил на мысли. Однако чуть позже, на Хэллоуин, ты поговорил с ним лично. Ты застал его на выходе из дома, в красном костюме с рожками и раздвоенным хвостом. Да бог бы с ним, с костюмом: все повадки Грэхема Корнелла выдавали в нем гея. С твоей точки зрения, нелепо было предполагать, что гею вздумается похитить ребенка женского пола. Однако некоторые члены следственной группы, например Гиллман, приравнивали геев к педофилам. Ты мог бы без конца гонять Гиллмана и ему подобных на семинары по идентификации педофилов, но искоренить формировавшийся веками стереотип тебе было не по плечу; он пребывал в латентном состоянии, поджидал условий для рецидива. Рецидив постиг группу измотанных, доведенных до отчаяния мужчин, потеющих под флуоресцентными лампами в тесных кабинетах, портящих зрение за компьютерами, бегающих по свидетелям и задающих одни и те же вопросы. Ты боялся, что тебя единственного миновала стальная хватка массового психоза. Когда в кабинет входила Драммонд (единственная женщина в группе), все замолкали. Даже Нотмен, несмотря на то что жил с ней.

На одолевавшие тебя вопросы, мольбы и версии ты отреагировал по-своему: поддался старым пристрастиям. Пасмурный ноябрьский день шел на убыль. Поезд привез тебя к границе с Ньюкаслом. Ты поймал такси и через несколько минут был в грязной забегаловке района, в этом городе выполнявшего функции Уэст-Энда; там ты, шотландский полицейский, решился на несколько граммов кокаина, первые за четыре года.

Они были нужны тебе не меньше, чем Корнелл – твоей группе. Кто бы это допустил, чтобы серийный убийца, выродок разгуливал на свободе. Слишком многие юристы и полицейские сделали карьеру на аресте Роберта Эллиса и предъявлении ему обвинения; теперь им грозил крах. Настоящий же преступник остаток дней проведет на Багамах, притом за счет налогоплательщиков. Коллективный разум организации, являющейся порождением бюрократической системы, встал на путь наименьшего сопротивления – и приговорил Корнелла. Ты сделал то же самое, только на свой лад.