Текст книги "Предводитель маскаронов"

Автор книги: Ирина Дудина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Официантка куда-то звонит по мобиле, это видно в проёме двери. В подвал вдруг врываются омоновцы с мордами, прикрытыми вязаными чёрными шапочками, они наставляют на нас автоматы какие-то, что ли, они предлагают нам немедленно заплатить, или пройти в ментовозку и навестить отделение милиции. Мы ещё больше бледнеем, отдаём разбойникам из подвальчика деньги за неупотреблённую отраву. Мы демонстративно переливаем в бутылку из-под минералки образец их пойла, чтобы отдать его на экспертизу куда надо. Но новые хозяева обгрызенной «Кудрявой лозы» нас явно не боятся, у них явно везде всё схвачено!

– И дайте же нам, наконец, нашу сырную тарелку! – кричим мы напоследок злодеям-торгашам. Нам выносят нашу тарелку со скудными кусочками сыра, мы стряхиваем это под дулами омоновцев в полиэтиленовый пакетик.

Специалистка по чукчам Маша в течении трёх дней пытается сдать вино на экспертизу. Удивительно, но всюду её гонят в другие места, пока круг не замыкается. Вкусившая западной жизни и нефтяных долларов Маша изумлена, да тут, в России, законы не работают, права потребителей нарушаются, и вообще царит полный беспредел! И что это за капитализм такой, когда хорошо торгующие хорошим продуктом люди куда-то исчезают, а на их место приходят откровенные надуватели и бандиты!

Я говорю Маше: «Давай я с тобой сделаю интервью, расскажешь всё подробно о чукчах на Аляске, ладно?». Маша радостно соглашается, только вот ей надо в Иркутск слетать. Через месяц выясняется, что Маша ни с того, ни с сего умерла в Иркутске…

(((((((((

У меня дома тоже проблема трубы как-то вышла на первый план.

В семье у меня вечно идёт битва за трубу. Труба с водой проходит в стене между ванной и кухней, там она раздваивается, вылезая кранами и туда и сюда. И вот такая фишка – когда кто-то включает воду на кухне, особенно если холодную, набирая её в чайник, то тогда в ванной холодная вода перестаёт течь, и если кто моется в ванной голый под душем, то его начинает поливать кипятком. Но бывает и обратное. Кто-то на кухне споласкивает посуду, а кто-то в ванной откручивает кран, и тогда обжигает кипятком руки того, кто на кухне.

И вот чтобы не было ожогов, надо всегда быть начеку, надо внимательно смотреть – нет ли кого в совмещённом санузле, нет ли кого на кухне, когда хочешь побаловаться с водой. А если одновременно, то тут надо уступать, или нагло настаивать на своём, крепко держать вентиль в руках.

Бабка у нас в этом плане ведёт себя как королева. Если ей что надо, то сию минуту, никогда она никому не уступит. Если ей надобно чайку испить, то она плевала на того, кто в ванне голый под душем стоит, или с намыленным лицом слепо ловит ладошкой тёплую струйку. Бабка грубым движением отвинчивает вентиль на кухне на полную катушку, чтоб струя посильней была. Разгорячённый душ в это время теряет вдруг свою холодную составляющую и порой превращается просто в поток кипятка. Я не раз попадала в такую историю. Главное – быстро выйти из под струи. Но порой не получается, струя сильна, она брызгает, даже если голым задом прижаться в кафельной стене, всё равно кипятком брызгает больно. Стоишь терпеливо, думаешь, ну этот ад же должен кончиться когда-нибудь, ну наберёт она свой именно в эту минуту необходимый чайник и отвалит. Но дьявольской старушке иной раз втемяшится в голову, что надобно после чайничка бы и посудку помыть. Кипяток превращается просто в горячую воду, ты плюёшь на злую старушку, которой в течение суток именно в данный момент пришла жажда помыть посудку. Лезешь частями тела под горячую струю, аккуратно частями намываешься. Но тут опять подвох. Старушка вертит вентиль своенравно, ей надо то погорячее, то похолоднее. И тут твоя и так то тонкая горячая струя безумеет – тебя то шпарит кипятком, то начинает течь мощный поток ледяной воды. Ты как уж на сковородке извиваешься, ты прыгаешь по ванной, шарахаешься из угла у угол, а шарахаться то некуда, половина ванной заставлена тазами и вёдрами, ибо комната совмещённого санузла так мала, что вёдра и тазы для стирки девать решительно некуда, разве что на деревянную решётку в угол, и вот прыгаешь по ванной от контрастного душа, и думаешь: «Что это?».

Иногда не выдерживаешь и начинаешь стучать в хлипкий кафель, приклеенный к шиферу, разделяющему ванную и кухню. Стучишь и кричишь: «Воду не крути пожалуйста!», но старушка не слышит, шум воды, лязг кастрюль, сосредоточенность на своей старушачьей мысли какой-то мизерной мешает стук и вопли услышать. А если и услышит, то ответ один: «Не ори! Чего орёшь!».

И даже если заранее попросишь – не крути кран, когда кто в ванной – бесполезно. Шаловливая ручонка старой перечницы так и тянется к вентилю, так и тянется. Даже святая показушная любовь к внукам не спасает от бабушкиного кипяточка.

И мне надоело пытаться воздействовать на её разум словами и речами, давно уже потерявшими в её жизни смысл и силу, так как всё время идёт враньё. Мы то бабушку чтим, тельце её бережём, мы внимательно следим, когда откручиваем кран, чтобы в ванной никто в это время не мылся… А она то этого не делает, как её не умоляй, как не проси. Может надо, чтобы она это вкусила, чтоб доводы тела были? Когда она полезла в ванную помыть своё дряблое старческое тело, я решительно, превозмогая себя, подошла к кухонному крану. Прислушалась. Струя в ванной за тонкой перегородкой била вовсю, старушка, видно, плескалась под душем. Я, превозмогая себя, перекрестившись мысленно и прося прощение у высших сил, решительно открутила вентиль с холодной водой до упора, типа чая хочу, чайник вот наполню трёхлитровый. На той стороне раздались вопли, стоны, подпрыгивания, всё, как надо. Удары в стены. Крики: «Сволочь! Ты меня убила! Убила! Ошпарила!». «Угу. Нас можно убивать и шпарить, а вас нельзя?». Потом бесчувственная жестокая старуха, давно уже потерявшая всякую любовь к ближним, всякие представления о добре и зле, старая, дряблая, но мощная в проявлениях зла, и вот она выскакивает из ванной в халате своём фланелевом древнем без пуговиц, который запахивается при помощи кушака, и грудина её под шеей алела, и вот она, вопя, выскочила, и стала бегать по коридору: «Кто открыл кран! Вы меня угробили!».

Я, редко-редко совершающая сознательное зло, а тут его совершившая, увы, не испытала я сладость зла, совсем не испытала. Противно так и тошно. Пыталась себя утешить: «Ну что-ж, старая перешница, сколько лет живёшь, столько лет учись, может это научит тебя аккуратно пользоваться краном!», – приговаривала я, но было очень гадко.

Правда, на какое-то время помогло. Перестали нас кипятком опрыскивать как тараканов каких-то. Но через пару недель – опять как с гуся вода. Юра залез долго, по-подростковому долго и чистоплотно мыться под душ. Бабуля не вытерпела, именно в сей момент ей захотелось помыть посудку. Я зашла на кухню и увидела, как шаловливой ручонкой тянется она к вентилю, как тихонечко так отворачивает, чтоб постепенно, не сразу перевести внука на кипяток… Ах ты старая шельма! Человек ли ты? Не человек ты, киборг ты какой-то…

(((((((((

Я пришла к Владу. Он плотно сидел в компе. Новый живущий в Сети. Мы с ним попили чаю из его пузатого чайника, в который Влад засунул сразу 6 пакетиков чая «Принцесса Гита», Влад принёс мне колбаски купаты, которые он в духовке нажарил. Мы с ним поели, и я вдруг заснула на его зелёном тёртом диване.

И приснилась мне Бабушка. Как будто сидим мы друг против друга, и бабушка такая прекрасная, и она что-то говорит, говорит… И говорит она о язвах мира, о его чудовищном безобразии, о вопиющей несправедливости. Прямо как я говорит, горячо, страстно, с глубоким горем и надрывом, со слезами, которые не удержать. О правителях, которые загубили прекрасную Россию, об их мерзкой лжи, о тупом обманутом рабском народе, о «рабах ласковых»… И она говорит, всё, что я думаю, говорит не останавливаясь, мне и слова ей не сказать. А мне так хочется, чтобы она узнала, что я с ней абсолютно согласна, так хочется проявить солидарность и утешить её в её скорби и гневе, мою гневную прекрасную скорбящую бабушку… И я беру её за руку, рука у неё горячая, старая натруженная горячая сухая рука моей бабушки. И я глажу, глажу её по этой руке, а бабушка чуть ли не плачет, гневно перечисляя несправедливости и подлости сегодняшнего мира. И я глажу бабушку по голове, как ребёнка, по её редким седым волосам, по скромному платку, прикрывающему её голову… И тут я проснулась. По телевизору показывали старика-учителя, который чудом остался жив во время Сталинградской битвы, когда все вокруг погибали. А потом он жил долго, и ему, уже девяностолетнему, довелось отведать Беслана. Его, заслуженного учителя и ветерана, позвали на 1 сентября в школу. И он попал в самый страшный ад, какой только бывает. На его глазах гибли дети-школьники, гибли от пуль и от взрывов. Он лежал у руин и перебрасывал голых мальчиков через стену, чтобы их спасти. Кто – то упал, переломанный, спасся, кого-то пуля убила на лету. А он остался жив. И он рассказывал гневно и страстно по телевизору о Беслане, он, ровесник моей бабушки, пожалуй. Может они родились в один, 1913 год. Только бабушка вот 17 лет как в могиле лежит, а ему вот достался Беслан… А голоса и гнев и слёзы у этого старика и у моей бабушки с того света были абсолютно одинаковые…

Я потом рассказала этот сон сыну Юре. Он сказал, что в пророчествах написано, что в конце времён даже мёртвые на том свете будут возмущаться делам живых, и будут стремиться вмешиваться в них. Наверное, потому что праведников среди живых будет не хватать, и мёртвые будут пытаться спасать мир…

((((((

На Новый Год Владик всё ж дошёл до моей норы. Всё ж у меня ёлочка, котик в ёлочных украшениях, детки прыгают, пожрать есть – салатиков нарубала пару тазиков. Торт купила. Шампанское мы не пьём, некому пить. Пили русский шипучий квас. Правда, Влад сел на мой игрушечный складной диван в ботинках своих, расшнуровывать их не стал, так как всё равно собирались с Митей пойти повзрывать фейерверки всякие, сел и заснул. Мы вокруг Влада попрыгали с детьми. Сидит под ёлочкой, лицо упало на грудь, спит и храпит. Смешно так. Пытались разбудить, так не просыпается, рукой нас отогнал и опять храпит, уткнувшись в мягкую подушку своим жёстким боком.

В момент речи президента Юра вышел из своей норы и выключил экран. Противно слушать пустословия о стране, которую разворовывают и разваливают. Китс прыгнул на телевизор сверху и стал чёрным хвостом своим махать, словно пытаясь прикрыть лицо президента. Митя стрельнул в экран оливковой косточкой. Бабка наотрез с нами праздновать отказалась. Она сидит в норе своей и там шипит. Когда пытались раньше звать её выпить шампанского, отвечала: «Ваше пить и есть не буду!».

Влад при щелчке выключения экрана проснулся, мы выпили шипучего кваса, поели салатов, и Влад опять, сидя на диване, засопел.

Такой вот Новый год.

(((((((

Мрачный и нехороший день. Типа мировой экономический кризис – и под эту марку мою зарплату сократили вдвое. Как и всем сотрудникам журнала. Треть народа из журнала ушла. А мне уходить некуда. Придётся прыгать по пяти журналам, чтобы зарабатывать столько же, сколько было до кризиса. Нина говорит, что её сестра работает в металлургической компании, и вот мнение её – кризис сделали под Россию, чтобы акулы-иностранцы смогли за бесценок скупить остатки российских предприятий.

Бежала, мчалась к Владику-киборгу, жала, жала на кнопки мобилы, а он молчит. Спит. Он ушёл от реальности в сеть и в сон, он такой развратный весь, весь не цельный, весь из врат и дыр каких-то, и весь похотный, и чрез его похоть входит в него непослушание и гордынька, и он не слушает тонких вожделений своего тела, тех, что стремятся к гармонии с внешним миром, и со всей сетью живых и геомагнитных существований, а слушается он похотных призывов своих, прихотей причудливых, и от этой чудаковатости своей он весь разбалансировался, весь рассыпался и изломался душой и процессами тела, и ночью он не спит, а днём спит, и он уже и на улицу то выйти не может. Живёт не как человек, а как мясо какое-то. Потерян он для общества, как говорит адвокат Ухов.

На Шпалерной снега не было. По Литейному неслись машины, людей почти не было, лишь каменные глыбы домов с завитушками, жёлтые фонари, и их отражения в мокром асфальте.

Я открыла ключом домофонным входную дверь.

Я вошла в парадную. Открыла ключом дверь Владика. Он спал на диване при ярком свете люстры, при громко работающем телевизоре. По телевизору визжала русская девка, которую какие-то бессмысленные бандиты волокли, чтобы зарэзать. На контрасте был последующий кадр с хорошим ментом, расследующим свершившееся бессмысленное и кровавое преступление. Очень умного, смелого, бедного, но бескорыстного мента играл одноклассник Влада. Тупость ТВ выросла за последние пару лет в геометрической прогрессии. Детектив сменился назойливой рекламой предметов для тела, для кала, для перхоти, для жира, для пениса. Меня чуть не стошнило от этой застящей глаза телесности.

((((((

Влад теперь всё время спит. Позвонит мне, что вот мол, приходи. Пока я витиевато до Владика добираюсь – глядь, а он заснул. Иду я к Владику, полумёртвому своему Владику в его норку, а он там как спящая царевна вечно спит. И у меня нет силы принца – чтоб разбудить эту спящую царевну. Я открываю ключиком двери. Три двери я открываю ключиками, а там стоит узкий диван Владика, зелёное ложе из лжебархата, и на нём лежит вполне розовый сопящий Владик с заострившимся носом, в синем спортивном синтетическом костюме.

Сколько он спит – неизвестно. Он может спать 10 часов, 18 часов, сутки, полтора дня – без всякой системы. Потом он может столько же не спать. Считается, что это последствия отказа от алкоголя.

Но он всегда был таким! Всегда спал как лев в природе. Правда, всё же у него были силы вставать и идти на работу. Теперь сил у него этих уже нет. Львы в природе спят сутками, три часа только в день бодрствуют. Самки-львицы бегают за ланями, а львы просыпаются, отбирают от самок куски добычи, и опять спать. Так и Владик. Львица, кормящая его – это его Мегера Фёдоровна. Лань – это его брат Лёша, который работает где-то по 10 часов, долго нудно едет на работу на своей машине через весь город, потом обратно, в двухкомнатную квартиру со своей мамой. И небольшие кусочки мама с сыном выделяют маложирному Владу, чтоб он с голода не помер.

Я размышляю, как же Влада всё же пробудить ото сна? Влад приоткрывает свои маленькие, заспанные красные глазки, эти глазки даже злобно из снов сверкают, как бы осмысленно даже. «Ну что это за дела ещё такие! Ну не надо же человека за нос то хватать!» – то есть Влад произносит довольно разумные и адекватные реплики. Можно попасться на удочку и сказать: «Ну, ты же просил! Ты же умолял разбудить тебя в 9 утра! Тебе же, ты сказал, очень-очень надо пойти туда-то и туда то!». Влад на это отвечает уже со смежёнными веками: «Да-да, я знаю, я сейчас проснусь. Ты меня продолжай будить, я сейчас встану». Но не верьте, он не встанет. Влад после таких разумных переговоров сворачивается калачиком, и из его приоткрытого рта, окружённого жёсткой седоватой щетиной, доносится звонкий сладкий храп.

Если опять начать мучить его, выкручивать ему уши, скривлять набок нос, щекотать пятки – можно нарваться не неприятность. Влад приподымает верхнюю часть туловища, ужасно ругается, машет руками и даёт сдачу, метко может лягнуть ногой. Но всё это он делает во сне. Потом, когда он проснётся, он будет бранить вас, что вы его во время, как он просил, не разбудили. Когда просишь его вспомнить, что вот его будили, он ругался дрался даже, – он смотрит на вас изумлённо и виновато абсолютно ясными чистыми глазами. Он ничего не помнит, ничегошеньки.

Влад не раз засыпал в шнурованных ботинках сидя на диване и с потухшей сигаретой во рту. Засыпал на стуле у компа, уронив голову на клавиатуру. Засыпал у стола с рукой, держащей вилку, на которую насажена смазанная горчицей сарделька. Иногда в таких позах он умудрялся спать по 10 часов, просыпаясь от того, что всё тело затекло и болит… Такой вот богатырский сон у Владика. Или сонная лихорадка. Или ещё что, аномалия какая то. Аномалия чересчур здорового человека, здоровым и единственно правильным образом реагирующего на мерзость и неподатливость мира…

((((((

Когда Влад просыпается – сожрёт сковородку фарша, взбодрится. Думает – надо заняться делом. Тогда он проявляет бешеную энергию, присущую ему.

Влад всё ж пытается порой найти себе работу. То есть по сути это его работа и есть – в попытке найти работу. Я так тоже всю жизнь жила. На самом деле он вовсе не пытается найти работу, он развлекает себя и убивает время. Он отвлекает себя от поисков самого себя, пытаясь прикрыться фиговым листиком цивилизации, потребности в общественном труде. А ему не даётся.

Владик звонит по всяким газетам, справочникам и сайтам и вежливенько так типа узнаёт о том, где, чем и кем можно поработать. Найдя что-нибудь интересненькое, приятненькое, Влад задаёт змеиным мелодичным голосом вострый вопросик: «А сколько вы платите?». В нашей подлой системе на этот вопрос прямо отвечать не любят. Юлят, замалчивают, скромно покрёхтывают, пудрят мозги, отсылают к начальнику или хозяину. Владика на мякине не проведёшь. Он начинает дальше глистообразно всасываться и рушить реальность. Он расписывает свои бриллиантовые и золотые качества как работника, что не соответствует действительности.

Владик ослаб, в нём нет той энергии, задора, той способности делать труд качественно, точно и быстро, какой был раньше. Революционер Влад ослаб и поистрепался в борьбе. Биороботы имеют свойство изнашиваться. Но он ведёт себя так, будто является лучшим рабом-работником на свете. Описав себя как прелестного раба, услышав, как на той стороне провода работодатель пустил слюнку, Владик переходит в наступление: «Меня устроит зарплата в 2000 баксов. На меньшее я не согласен! И деньги вперёд. Мне же надо, прелестному рабу, что-то кушать уже с первого дня моей работы! Аванс же какой-никакой полагается?». Владику возражают: «Но вдруг вы нас обманете, вдруг вы не так хорошо работаете, как описали, о, наш лакомый прелестный раб! Мы должны проверить!».

Суки работодатели! Сколько обманок в Интернете и в газетах «Джоб». Как часто, в 99 процентах из 100 там ищут лохов, чтоб человек сделал работу, а потом ему скажут – плохо работал, иди отсель, не выдержал ты испытательного срока. Так что Владик абсолютно прав. Я поэтому и колдоёблюсь с этим нищим, запущенным обсосом, что он всегда прав. Я и сама к тому же нищий обсосанный запущенный обсос. К тому же у Влада никогда ничего не получается. Всегда в борьбе с системой он проигрывает.

И проигрывает то он оттого, что сам он ленивый, жадный, чванливый, желающий получить от мира больше, чем даёт. Он сам хочет мир нагреть, но так как нежен и тонок где-то в глубине, то у него это не выходит никогда.

И, по сути, он всегда прав. Всегда надо требовать от работодателей именно 2000 баксов – это реальный прожиточный минимум сегодня для полного восстановления твоей рабсилы, чтоб и семью прокормить, и отложить на ипотеку, или на съём жилья, и чтоб на отдых и спорт хватило. Это абсолютно правильная и реальная сумма. И то, что человек без испытательного срока должен получить аванс – это тоже правильно, тест на то, что работодатель – это не обманка. Влад всегда прав и делает то, что надо.

Функция Влада – это задавать вопросы, ставить их ребром, тыкать ими в абсурдную и нелепую реальность, где тьмы и тьмы рабов работают за 10–15 тысяч рублей в месяц, что не даёт им возможности полностью восстанавливать их проданную рабсилу. Влад ненавидит гастарбайтеров за то, что они обесценивают нашу отечественную славянскую рабсилу. И он прав – тысячу раз прав. Если б все миллионы наших тихих послушных рабов стали бы как Владик! Если б все заговорили чванливыми буратиньими голосами – «2000 баксов и аванс»! Плюс по 10 000 баксов от недр ежемесячно…

(((((((((

Таня сказала мне: «Как я ненавижу эти деревья! Выглядываешь в окно – и будто в лесу, тёмно-зелёное всё, пар сырой древесный от деревьев идёт, дух горький от листьев и серёжек всяких!». Я удивилась: «Но ведь это занавешивает вид на барак напротив, на его убогие занавесочки, ты что, хочешь видеть эту безнадёжную плоскость стены и эти ровные квадраты окон, и чтоб соседи таращились на тебя из окон?». Таня сказала: «Здесь жить нельзя! Деревья меня фрустрируют. Свежий воздух меня раздражает. Деревья – это грязь и гадость, это ведь мерзко, когда к тебе что-то живое прикасается, это же антисанитария сплошная! Где жизнь – там микробы, клетки какие-то, растёт что-то, слизь всякая, гниение, паучки, жучки, гадость!».

– Но ведь ты сама биологическое существо. Ты ешь биовещества, у тебя самой бывает слизь и перхотинки, и растут всякие штуки – волосы лезут из всех твоих щелей, ногти, кожа орогевает, чтобы жить, тебе надо есть растения, рыбу, мясо всякое, труху из злаков. Твои лёгкие должны вдувать в себя газ с кислородом, чистый воздух, если будешь ты дышать пылью от ветшающих домов, ороговевшими частицами людей и падалью от их одежд – ты ведь сдохнешь, пыль забьёт твои лёгкие, твою кровь, ведь это дерьмо в больших количествах не переварить биороботу, и человек сначала станет серого цвета, покроется морщинами ранними, а потом загнётся.

– Неа, человек изнутри силён, ему всё по фиг, я вот курю по три пачки в день, комнату не проветриваю, и смотри – какая я вся розовая и свежая, и не болею, и бодрая всегда, работоспособная, по 20 часов могу у компьютера сидеть. Только вот глаза подсели. Кстати, где там очки моей матери, ты не видишь на столе, посмотри – толстые такие, в роговой рыжей оправе!

Я даю Тане очки, они торчат у неё из под бумаги у монитора, но Таня уже ни хрена не видит, она намного моложе меня, ещё 3 года назад она была зоркая, как орлица, нормальная такая она была, а сейчас она слепенькая, она смотрит на меня своими близорукими мутно-голубыми глазёнками, доверчиво распахнутыми мне навстречу, и я знаю, что её доверчивость приятна мне, она видит меня приятно-расплывчатой, розовой, красивой. Наверное, это приятно, видеть всё слегка расплывчатым вблизи, пудру не надо и крем-пудру не надо, кожа людей не раздражает своими рвами и ухабами.

Рядом с монитором стоит могильник с Таниными окурками.

Я ненавижу дым табачный, он мне кажется похожим на запах могилы, что-то такое, типа труха с падалью, тонкий такой аромат гниения, жёсткое такое жестяное гниение чёрное. Дым меня тоже не любит в отместку. Стоит мне зайти в помещение, где курят, как весь дым в меня впитывается, я как губка невинная для развратного дыма. Дым пропитывает всю мою одежду, мои волосы, мою сумку и вещи в ней. Я прихожу домой от курильщиков, сбрасываю свою одежду, иногда плюхаюсь спать в постель в измождённом состоянии. Утром меня потрясает запах могилы от моей чистой девичьей подушки, запах от одежды, запах глубокой могилы, и облачко пепельного глубокого запаха стоит даже вокруг. Я заглядываю в сумку. Боже, даже мои блокнотики провоняли! Они источают запашок чёрного пепла. Такой же вот могилкой пахнет ещё одно вещество – это растворимый кофе Нескафе, кофе для бедных. Я из класса бедных, я подвержена греху кофепития, ничего сделать не могу, Таня вот курит как слон, я пью кофе как слон, мы мелкие самочки, но капаем и капаем ядом и дёгтем себе в нутро. Но дёготь кофе я как-то могу внутрь принимать, а вот всякие дымы мне тошны, я же Эльф, я же Близнец, я же стихия воздуха…

Я ненавижу дым во всех его видах, даже что называется дымок костровый. Костровый дым мне тоже не мил, это слишком едкий и въедливый запах, он сразу бежит в кровь, от чего кровь сначала разжижается и неприятно типа закипает, а потом кровь тяжелеет, да и сам ты тяжелеешь, хочется помыться и снаружи и внутри, но это не отмывается.

Печной дымок тоже не люблю, он опять же какой-то неправильный, чуждый, тревожный, грязноватый. Не люблю дым от тибетских палочек и всяких там ароматических штучек. Дым есть дым, твёрдые частицы. Ещё больше я не люблю дым от машин, мёртвый такой чад, синий такой пёрд, иссушающий органику и покрывающий всё своими останками – слоем сизой мертвенной пыли. Ещё хуже дым заводов и фабрик. Но его уже давно в городе нет, производства умерли, встречается ещё вонь от ТЭЦ – такая сладковатая вонь чуть тошнотворная. Хуже всего дым от помоек. Когда горит пластик, бутылки пластиковые, полиэтилен, обшивка проводов, тряпьё из искусственных тканей. Этот адский чад я улавливаю издалека, по специфическим тонам – всегда будто рыбой гниющей отдаёт. Запах горящего торфяника, пожалуй, самый приемлемый из всех видов дымов. Он горестный и безнадежный, но абсолютно натуральный, дым торфяника ещё как-то пережить можно…

Удивительно, как люди бесчувственны к запахам. Я обожаю запах цветов, распустившихся роз, лимонных деревьев, лавровых кустов, оливковых рощ, свежескошенной травы, берёз после летнего ливня, сосен, разогретых на солнце, запах лугов, полей, первого снега и даже просто голой свежей земли. Мне нравится запах деревенского навоза, в нём нет ничего отталкивающего, ядрёный признак жизнедеятельности живых существ. Почему бы на задворках сараев и ферм не пахнуть навозу! Запах сушеного навоза, которым весной посыпают пригородные поля – всё же он чрезмерен. Поля не должны быть такими большими, они не должны находиться так близко у жилых массивов, навоз должен сразу перелопачиваться и покрываться слоем земли, он не должен пахнуть сутками и неделями на земле, значит, тут какая-то технология нарушена.

Запах кошек, крыс и собак в человеческом жилье неприятен и неправилен. Стало быть, в таком жилье звери побеждают, человек ослаблен со своей гигиеной, если человек слабее животного, то ему не следует животных в городе в квартире держать.

Запахи стирального порошка и моющих средств, все эти странные искусственные преувеличенные ароматы «Альпийская свежесть», «Зимний день», «Лимон» и «Зелёное яблоко» – это всё гадость, излишняя искусственная вонь нам ни к чему.

Всякие изысканные парфюмы в бутиках, от тётенек и от дяденек, от шампуней, мыла, гелей всяких – что ж, пусть будут. Капля искусственного в окияне натурального освежает. Но запах немытого тела человеческого мне приятен, люди должны быть пахучими, здоровый пот, здоровая немытая разогретая голова, пышущие здоровьем волосатые подмышки – это же прекрасно. Особенно противоположного пола. Нюхал бы и нюхал. Это же бодрой сияющей цветущей жизнью пахнет, это ж не трупаком несёт разлагающимся.

Ужасна вонь зверинцев и зоопарков. Вонь животного страдания и тюрьмы. Ужасна вонь больниц и моргов. Противна вонь сопрелых ног, этакий сверхъестественный сыр. Ноги должны быть чистыми и сухими, а вот подмышкам можно иногда давать свободу самовыражения. Тяжка вонь мочи стариков и вонь грязных задниц бомжей, а также завонявших без тёплой воды кровоточащих девушек. Это запредельно. Также не люблю немытых завонявших псов, живущих в городских квартирах. Грустно пахнут плохим, застарелым обменом веществ мало гуляющие на воздухе старики, грустно, но всё же натурально. Нормально пахнут, вызывая сострадание и почтение к сединам. Довольно прохладно отношусь к вони алкашей. Если человек пахнет проспиртовано, стерильно так, то это вызывает насмешку. Если алкаш с отваливающимся разлагающимся ливером – то это гадость. Гадко воняет стухший суп, перекисшая кислая капуста, позабытый с осени кабачок, в один миг превращающийся вдруг по весне в удивительно зловонную жёлтую лужу, в какую-то трупную практически лужу, такую трупную, что где-то она уже и осиной горькой и душистой пахнет, как бы переходя в своё иное.

Можно соглашаться или не соглашаться с моим пониманием запахов. Таня – она вот другая. И Владик другой. У них странные носы. Их объединяет то, что они много, очень много курят. Что-то изменило их биологию в результате. У них умерли тонкие рецепторы в носу. Они совсем не понимают тонких нежных запахов, например, аромат гиацинтов весной, или тонкий набег душистого горошка. Они бесчувственны ко многим тонким натуральным вещам, понюхав воздух с зажмуренными глазами, они не скажут: «Весной пахнет!». Они равнодушны к загазованным улицам города, наполненным мёртвым мрачным свинцовым смогом. Они равнодушны к душным помещениям, к нафталиновым шкапам, к пластиковой вони офисов.

(((((((((

Владик часто, часто говорит: «Обожаю синтетику! Нет ничего лучше, чем спортивный костюм из синтетики!». Я спрашиваю:

– Владик, но ты же не спортсмен. Твой спорт состоит в том, что ты лежишь на диване, куришь по пять пачек в день, трёшь своей обмякшей задницей свой дряхлый стул, потом трёшь локти о компьютерный столик, ну и спорт у тебя! При таком спорте можно и во фланельке сидеть.

Влад всё время врёт сам себе. Пропагандирует трубу выхлопную, но не бодр и не здоров, спит слишком много, всё время попадает в больницу по разным поводам. На самом деле он очень хрупкий и еле живой. Говорит о сыром мясе, но жрёт замороженные котлетки, бросает их на сковородку, час держит в духовке, потом ест штучек десять. Кричит о пользе овощей и фруктов, но ест всё замороженное, убитое холодом и пропаркой.

Так же врёт и Таня. Она как Владик – да, человек-функция. Она как Владик старается жить абсолютно свободно, работать до изнеможения, падать замертво на тахту тогда, когда глаза слипаются; не спать всю ночь, потом опять не спать. Как и Владик, она иногда вообще не спит неделями, у неё сон нарушен. Потом она просто раз в несколько лет попадает в дурку, подлечивается. Также делает и Владик.

Труд Тани так же странен. Она тоже великий деятель Интернета, но в нём она предпочитает вылавливать информацию, не передавая её дальше. Влад качает и качает, но потом он фасует, перераспределяет, перенаправляет потоки, делает доступным для всех то, что было доступно только ему одному благодаря его бешеной любознательности, пронырливости, умению заползать на самые богом забытые и малопосещаемые сайты. Владик качает и качает музыку, ловит и ловит новые звуки, делает их мировым достоянием, всё это абсолютно бесплатно и задарма.

Владика кормит его старушка мать и его брат, потерявший всякую волю к своей жизни. Они проверяют, не сдох ли он, они заходят к нему, убирают его нору от полного гниения и гор зловоняющих хабариков, они забирают его прокуренное, как бы уже самоценно живущее бельё и стирают его, они привозят ему в тазиках, баночках и кастрюльках здоровую, хорошо приготовленную пищу.