Текст книги "Либитина (СИ)"

Автор книги: Ирина Якимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Снаружи стихает перестрелка. Еще минута ожидания, и народ бросается прочь из церкви. Вот уже в давке у дверей кому-то ломают ребра. Жена главы поселения дрожит, но не двигается с места, боясь навлечь гнев госпожи. Когда здание опустевает, я подхожу к ней и отнимаю факел:

– Беги! – рычу я.

– Любимая госпожа... -

Смертную охватывает раскаяние, она начинает рыдать. Падает на колени:

– Вместе с вами, Госпожа...

"Дура!" – непонятно, кого я ругаю, ее или себя. Нужно взорвать хотя бы пустую церковь, но я позорно тушу факел в бадье с водой для питья. Оказывается, мне жаль и одной напрасной человеческой жизни.

– Так-так, – глава охотников встает в дверях церкви. – Владычица мертвых жалеет живых? Это было самое неудачное представление кукольного театра Либитины! – он хохочет, впрочем, больше от нервов, чем от действительного веселья. Кукла кидает на него уничтожительный взгляд и, завернувшись в крылатую тень, скрывается в алтаре, где находится выход в тоннель. Она мчится подземной дорогой прочь, прочь – воплощение моего сомнения, злости и боли... Что с тобой, Владычица мертвых? Слабость рассудка, настигающая многих бессмертных, достигших трехсотлетия? Жалость сердца, размягчившегося от гниющих четвертое столетие, не находящих утоления эмоций?

"Что с тобой, Ариста?!"

К главе отряда подходит другой охотник, мужчина постарше. Не без удивления я узнаю в нем потомка рода Гесси.

– Сбежала? – спрашивает он. Главный охотник кивает и уточняет:

– В алтаре есть тоннель к ее логову. -

От этих слов веет холодом. Собирая армии кукол для новой обороны, я одновременно тихонько пододвигаю к себе очередной, почти чистый лист. На нем всего три слова – начало следующей части повествования. Я вглядываюсь в черные букашки букв, пока они не начинают расползаться, сливаясь в пятно – коридор пустоты...

– Я испугался, что оставшиеся в церкви взорвут здание, – сознается очередной Гесси. – А ты?

Глава охотников холодно глядит на него:

– Нет. Я хорошо умею различать сумасшествие обреченности на лицах. С детства, – он усмехается чему-то: очень горькая усмешка. – Здесь же никто не был готов убить себя и близких, даже эта женщина с факелом, – он мимоходом бросает взгляд на жену главы поселения, так и рыдающую на полу.

– Либитина могла сама взорвать церковь вместе с людьми, – преувеличенно спокойно, как экзаменатор говорит Гесси. – Ты был готов взвалить эту вину на себя и отряд? -

А мне нравится этот охотник – живая иллюстрация того, как изменяются за столетия самые непримиримые идеи. Его голубые глаза холодны, как у первого Гесси, но есть другое, новое, неожиданное в благородных чертах потомка Лоренса.

"Что это, через три столетия даже в Гесси проснулась совесть? Воистину, до конца нашего мира недалеко!"

Глава отряда долго молчит, глядя в пол. Наконец размыкает сухие от еще не угасшего волнения губы.

– Я был готов, – ровно, задумчиво сообщает он. – И тебе нужно быть готовым, Гесси. Мы вступаем в большую войну, и таких глупых невинных жертв будет много. И нужно будет идти вперед, несмотря ни на что. Время милосердия и жалости осталось позади. Мы вновь превращаемся в волну фанатиков, какими были первые охотники. Но наша волна будет последней.

Долгое молчание.

– Я был не прав, сравнив Либитину с кардинским владыкой вампиров. Госпоже Кукловодше, в отличие от Дэви, знакомо милосердие, – неожиданно замечает Гесси. Главный охотник жестоко усмехается:

– Если так, оно ее погубит.

Все сильнее тянет холодом. Откуда? Не из открытого ли тоннеля, соединяющего церковь с самым центром моих владений? Я ожидала, что страх гибели невинных людей в церкви остановит отряд, но охотники легко переступили его. Их предводитель готов платить чужими жизнями, что для такого моя вечность? И мне мерещится, что охотник уже видит меня, через мили и мили, пока нас разделяющие. Чудится, что, вытянув руку, он способен коснуться моего мягкого жалкого тела жгучим серебром кинжала...

Я глубоко вздыхаю и опять заключаю дышащий в лицо страх смерти в прозрачную клетку. Недостойно Владычицы мертвых. У меня еще столько дел! И есть в запасе главный страх смертных, вполне способный остановить отряд. Нужно заняться подготовкой следующего представления, а заодно и продолжить свою повесть. Как раз настало время рассказать о том, какие уродливые формы принимало в прежние времена милосердие охотников. Послушная кукла вновь берет писчее перо, а темное пятно на месте первых слов следующей части превращается в узор букв:

"Великий Бал Макты..."

ЧАСТЬ 2 ИМАГО

Великий Бал Макты проводился в новом дворце, выстроенном в конце улицы Алхимиков. Я ожидала увидеть строгие линии и белые колонны модного у северян и понемногу распространяющегося и у нас классицизма, но, оказалось, архитектурные вкусы Макты куда архаичней. Выросшее более ввысь, чем вширь массивное здание с небольшими окнами-бойницами очертаниями напоминало старинный замок-крепость. Но еще прежде аскетичной, ненарядной архитектуры меня заинтересовало его местоположение: новый дворец был выстроен в старейшей части города и фундамент для него не клали заново – использовали старые камни, оставшиеся от логова Атера.

Атера-алхимика в Карде до сих пор поминали дурными словами. Сто лет назад этот чародей держал в страхе весь город: то грозился оживить мертвых на кладбищах, то обещал отправить на кладбища живых. Говорили, он заключил договор с Нечистым или... с "Бездной"? Трактовки разнились. У меня же возникла иная интересная версия:

– Может, Макта и есть Атер? – поделилась я с Эреусом, когда мы подъезжали ко дворцу. Муж ответил резко:

– Атер был выходцем из южной империи, и по внешности типичный южанин. Не просто так его прозвали Атером, черным. А Макта – наш, светлоглазый, светловолосый. Но довольно вопросов, моя леди!

– Я только один раз спросила.

– Впредь молчите, – опять его приобретенные в последние три года резкость, непримиримость. Я поджала губы.

– Мн будет проще молчать, если вы расскажете, что вас так тревожит, мой лорд. Нам чего-то следует опасаться на балу?

– Просто будьте на виду, среди приглашенных, и не покидайте бальную залу ни при каких посулах, – не сказал – выплюнул муж, хмуро озирая широкую подъездную аллею, на вид спокойную и неопасную. – На балу будет много темных тварей, на ваш взгляд ничем не отличающихся от людей. Макта специально закатил праздник ночью, в их время. Поэтому почаще повторяйте с дочерью Крестное знамение и не смотрите в глаза собеседникам – это даст некоторую защиту от их воздействия на разум. И, конечно, не танцуйте ни с кем, кроме людей из списка, что я вам дал, моя леди, и не отпускайте Антею танцевать ни с кем, кроме них же.

– Это будет самый веселый бал в моей жизни! Довольно тайн, мой лорд. Лучше просто научите, как отличать темных тварей от людей. Мне кажется, я пойму. Та дама в дворцовом саду... теперь я сразу подобных ей узнаю.

Муж быстро глянул на меня и вновь отвернулся к окну. Было видно, что его тяготит мое общество. "Это в последние три года он стал таким, – с грустью отметила я. Без семьи одичал – даром, что столица!"

– Твари сделают все, чтобы их невозможно было определить среди людей, – глухо сказал Эреус. – Тварь в дворцовом саду была голодна, но большинство придет на бал сытыми, чтобы мой отряд их не различил. Сытые они ничем не отличаются от людей, их чары работают в полную силу. Только зеркала не лгут, отражая тварей такими, какие они есть – мертвыми, но все большие зеркала убраны из всех залов на время бала, так распорядился Макта. Если б можно было не брать вас сюда! – сквозь зубы пробормотал он.

Я вздохнула и также уставилась в окно кареты на однообразный темный ряд деревьев аллеи. Избежать бала не было никакой возможности, от Эреуса, Эрвина и Майи я уже узнала подоплеку события. Макта вообразил, что неуничтоженные потомки и сторонники Лазара Арденса прячутся среди тридцати знатнейших фамилий Карды – старой аристократии, и надеялся выявить их на балу ведомым только ему способом. Несущих частицу крови Арденса ждал Суд по крови, и та же же страшная участь была уготована не явившимся на великий Бал. Эреус рассказал, что сначала планировал сбежать с нами еще до бала, но Митто отговорил его. Решив, что в бега пустились неуничтоженные Арденсы или их сторонники, Макта пожелает расправиться с беглецами лично и не успокоится, пока не переловит всех. Оставить кого-либо из членов семьи дома также не приветствовалось, Король мог расценить это как неуважение и покарать за него жестоко, как за измену.

– Я верю, что все обойдется. Подождите, мы еще обратим этот бал на пользу семье, – тихо сказала я просто чтобы подбодрить Эреуса. Но за три одиноких диких года муж стал невосприимчив к моим добрым словам. Его будто обняла за плечи какая-то мрачная тень, обняла и не отпускала. "Соперница!" – в который раз подумала я.

– Вера – это хорошо. Вера дает наилучшую защиту от тварей, – похвалил муж. Не в первый раз мне почудилась некая угроза в его тоне. – Но не будьте наивной, моя леди. Обернитесь, посмотрите на город, поймите, куда мы приехали, почувствуйте тень. Это сильная тьма.

Я сидела против хода движения, поэтому просто прислонилась лбом к окну. Взглядом я прослеживала дорогу, освещенную светом фонаря, покачивающегося у задней стенки кареты. Белые камни подъездной аллеи быстро таяли во тьме позднего зимнего вечера. Я помнила, что аллея выводит на улицу Виндекса, откуда мы повернули к новому дворцу Макты, но сейчас главной улицы Карды видно не было, лишь слабо светили сквозь ночь редкие окна далеких домов. Жадная тьма накрыла весь город. Как огромное холодное чудище она разлеглась на крышах и мостовых. Слепая, глухая, немая, она тянулась к теплу человеческих тел, жаждала впитать его и на мгновение почувствовать себя живой. Дорога позади кареты таяла быстрее чем снег под солнцем, будто съедаемая тьмой. Я вздрогнула от неожиданного укола холода – ледяной иглы плохого предчувствия, и отодвинулась от окна.

– Эреус... ты думаешь, на балу дойдет и до убийств? – звеняще от моментально поднявшегося волнения спросила я. Муж жестоко улыбнулся:

– Я полагаю, крови будет много, моя леди.

Антея, Эрвин и Майя, ехали в карете перед нашей. Мы вышли одновременно. Дочь была в приподнятом настроении, хотя еще накануне ходила мрачнее тучи, узнав, что нам придется уехать из страны. Но в последний день она вообразила, что на балу произойдет некое чудо, и мы останемся в Карде. Я пробовала разубедить ее, только перед выездом прекратила попытки и теперь обреченно ждала скандал после бала.

Сейчас Антея была весела, даже закружилась на ступенях дворца, повторяя па главных танцев. Я удержала мужа, собравшегося пожурить единственное чадо за недостойное поведение. Завтра нас ждет бегство из столицы, потом из страны. Пусть дочь запомнит последний момент искреннего детского легконогого счастья и хрупкую как крылья бабочки надежду на неизвестное чудо. Полы ее теплого плаща широко разлетались в стороны от кружения, открывая новое платье. Эрвин провожал ее восхищенным взглядом.

Макта велел всем явиться на Бал в цветах гербов, и тем поставил Эмендо в неловкое положение. Цыплячий желтый цвет герба, перенесенный на бальные одежды, делал нас шутами. Поэтому для дочери я, пожалев дебютантку, заказала платье из ткани другого, более светлого оттенка. И оно шло Антее. Она казалась бледно-желтым цветком лилии. Густые брови дочери в последние годы обрели красивый изгиб, а глаза взрослую расчетливую яркость, благодаря которой даже ее большой нос не казался таким уж большим – мое предсказание позднего расцвета ее красоты начинало сбываться. Темные, чуть развившиеся локоны спускались до лопаток, но эта небрежность лишь придавала девушке очарования. С Мактой вернулась мода на скульптурные формы в одежде: жесткие корсеты и строгие закрытые платья с пышными воротниками, юбки на металлических обручах. Во время примерок я с жалостью смотрела на дочку, до самой шеи закованную в жестокий панцирь церемониального платья, и в итоге упразднила буфы, подушки на бедрах и воротник-мельничный жернов, за которым Антея не могла видеть собственный наряд. В конце концов, первый и, возможно, на долгие годы единственный бал!

Пора было подниматься. Эреус подал руки мне и Антее и изобразил горделивую улыбку. Я постаралась улыбнуться также. Эрвин остался в саду. "Он в отряде мужа, его группа будет охранять от темных тварей сад", – вспомнила я, и от плохого предчувствия заломило виски. На мгновение привиделась я сама, бьющаяся в рыданиях и от отчаяния раздирающая в кровь лицо и грудь. Над кем я рыдала? Картинка была ужасающе реальной.

Я незаметно развернула на ладони бальную книжечку. Вместо списка танцев здесь был записан перечень людей, которые не вызывали у отряда Гесси подозрения в принадлежности к темным тварям. Он был не так уж велик: Адриан Дэви с семьей, Симон Калькар с семьей, Гедеон Вако с супругой, Алоис Митто, Ремма Алитер, Майя Лакус... – я оглянулась на подругу и поймала ее улыбку. Майя, как и в день переворота, не казалась ни испуганной, ни, хотя бы встревоженной, и я приободрилась.

Мы оставили приглашение на столике у входа в залу. Войдя туда, я на миг ослепла, так нереально ярка и роскошна была обстановка. Колонны из кроваво-красного камня терялись в высоте, тысячи свечей освещали огромный зал, люди в разноцветных одеяниях в котором казались мазками краски на холсте. Все послушались Макту и явились на праздник в цветах гербов – ярких и сочных, как зрелые плоды. В ожидании выхода Короля они выстроились вдоль стен, образовав подобие сумасшедшей радуги. Вот Вако в темно-синем, Митто в сером, Гесси в изумрудно-зеленом, Дэви в багряном...

Три удара жезла церемониймейстера, и в главных дверях показалась невысокая, но внушительная фигура в алой мантии. Макта. Я успокаивающе погладила пальцы мужа, хотя собственное сердце било о клетку груди железным молотом. Макта. Я не видела его три года, со странного священнодействия с тенями в тронной зале старого дворца.

Макта вышел в центр залы, сопровождаемый шелестом одежд придворных, приседающих в глубоком реверансе. Когда он проходил мимо, я склонилась и замерла в неудобной позе, как все. А Король скоро остановился, раскинул руки, приветствуя собравшихся.

– Господа и дамы! Вернейшие из моих подданных! – едкие саркастичные слова камнями сыпались на наши склоненные в выражении покорности головы. – Почтим великого основателя Терратиморэ Лазара великим балом! Именно он создал землю страха такой, какая она есть, а я – смиренный и скромный его последователь. Я лишь иду по дороге, проложенной первым Арденсом, и где и когда будет конец этой дороге, не мне решать, – вам. – Я макушкой почувствовала его ледяной пронзительный взгляд.

– Вам, – задумчиво и немного печально повторил Макта и поклонился. Свет в зале погас – тени надвинулись из углов и потушили свечи. В темноте я нашла руку перепуганной Антеи и сжала ее, а муж обнял нас обоих. Вокруг шелестели одежды придворных и хрустели подагрические суставы сановных стариков, возвращающихся из глубоких поклонов в выпрямленное состояние.

– О чем говорил Король, мама? – шепотом спросила Антея. – Я ничего не поняла!

– Он не сказал про Суд крови, – в голосе мужа слышалось облегчение. – Может быть, это хорошо.

– А мне кажется, он сказал про суд, но другими словами, – еле слышно возразила я. – Дорога Арденса – долг Арденса... Но что можем сделать мы? Макта как будто отдал нам власть над своей судьбой. Что все это значит?

В зал через боковые двери вползли змейки маленьких живых огоньков: слуги несли свечи для первого танца. Затрещали струны, проигрывая вступление. Я притянула к себе Антею.

– Дочка, послушай. То правило, о котором я говорила тебе уже пятнадцать раз... Послушайся его. От его соблюдения возможно зависит твоя жизнь. Танцуй только с людьми из папиного списка.

– Я понимаю.

– Действительно, понимаешь? – Антея в этот момент потянулась за свечкой, которую протягивал слуга. Я остановила ее руку:

– Нет. Первый танец мы пропустим.

– Но мама!

Я была непреклонна. Танец начался, а мы остались в темноте. Мимо чинно проходили пары, держа в руках маленькие свечки, дочь мрачно наблюдала за этим. И, пользуясь тем, что нас сейчас никто не видит, я обняла Антею за плечи. Дочь была послушной, и ее стоило наградить. Я понимала, какая буря бушует в ее душе.

– Видишь? Это совсем не интересный, пустяковый танец. Следующие будут лучше, и их ты потанцуешь. Карусель бала раскрутится через час, ты еще покажешь себя во все красе, дочь. И смотри, как удачно мы стоим: нам видно всех, а нас не видит никто. Это единственный танец бала без масок – отличный шанс по-настоящему узнать собравшихся. Вот, взгляни, Алоис Митто, – граф в это время остановился рядом с нами, легким наклоном головы пригласил девушку. – На кого он похож?

Я знал, что сердце Антеи чаще бьется при виде Алоиса... Дочь смешно нахмурила бровки. Она уже забыла свое горе:

– Похож? На... м...м... на Митто?

– На волка!

Дочь хихикнула. Серый плащ Митто, белоснежный воротник вкупе с хищным выражением остроскулого, остроносого лица действительно навевали сходство с волком.

– Тогда Макта похож на льва, – серьезно заметила дочь, и я вздрогнула: к нам приближался сам Король. Освещенное светом свечи лицо было равнодушным и... целеустремленным. Другие танцоры ориентировались в темной зале на маячки огоньков в руках ждущих приглашения, а этот нечеловек искал жертву иначе.

"Может быть, по биению сердца?"

Я не успела и вздохнуть, а Макта уже стоял передо мной и протягивал руку, приглашая на танец. В другой горела свечка, освещавшая лица оказавшихся поблизости людей: воплощенную маску спокойствия Короля, вытянувшийся от любопытства профиль Антеи, ослепительную улыбку Майи... Майя?

– Иди, Ариста, – одними губами шепнула подруга. – Я побуду с Антеей.

Я отвернулась от них с дочерью и поспешно склонилась перед Королем в глубоком реверансе, принимая приглашение.

Оглушительно загудели флейты, взвыли скрипки. Я шла рядом с партнером, не дыша, кажется, не касаясь ногами пола – черная тень Макты несла меня. Я уставилась на свечу в его руке и не смела поднять взгляд выше.

– У вас прекрасная дочь, леди Эмендо, – крохотное пламя затрепетало от холодного тона Макты. – Но смелость, готовность шагнуть в темную бездну моего зала я нашел в вас, а не в ней. Не сердитесь, Ариста. Я не разлучу вас с Антеей надолго.

– Я ничуть не сержусь, Господин.

– Я вижу в вашем взгляде... вас заворживает моя тайна, не так ли, леди Эмендо?

Я смешалась. "Мне это не снится?" – мелькнула мысль. В конце концов, я решила ответить, как ответила бы во сне:

– Тьма всегда завораживает... и страшит. Простите мои дерзкие взгляды, Господин. Я всего лишь женщина.

– Изничтожьте суету мыслей и страхов, обратитесь к главному чувству, составляющему вашу суть, и в нем вам откроется Бездна. В Ней ответы на все вопросы, – мы встали друг напротив друга. Последний поклон. Пламя свечи затрепетало, и я впервые осмелилась поднять взгляд на партнера. И тут лицо Макты поразило меня. Глаза – черные колодцы боли, болезненная усмешка искривила рот. Всесильный Владыка Карды молил... о помощи?!

В следующий миг свеча очутилась у меня в руках, а Макта растворился в темноте. Мелодия танца оборвалась.

"Обратиться к главному чувству, к своей сути", – подумала я. Хотела черпнуть из неиссякающего источника любви к родным, но вместо этого в темной и пронизанной огнями зале вдруг ощутила свое... одиночество. Вместе со всеми, синхронно я поднесла свечу к губам, задула, и мир вокруг погрузился в полнейшую тьму. Одно ужасное и завораживающее мгновение я ощущала себя единственным человеком во Вселенной, абсолютно одиноким и совершенно свободным, как Бог. Но огонек по веревочке взмыл на люстры, осветив огромный зал, и я очнулась. Муж спешил ко мне, за ним тенью следовал лорд Гесси. Антея с Майей остались там, где я их оставила.

Танец со свечами был единственным мистическим танем бала. Далее потянулась вереница бранлей и гальярд, обыкновеннейших на любом балу, и вереница представлений. Я обменялась вежливыми улыбками с Калькарами и Дэви, поприветствовала Красов и Фаберов, поговорила с Реммой Алитер – и вот уже видения и предчувствия казались нелепым сном. А когда я вспоминала, что утром мы должны покинуть столицу, а потом и страну, весь великий Бал Макты в мыслях мгновенно превращался в сон, особенно похожий на реальность перед самым пробуждением.

Первый час бала подошел к концу, когда до разговора со мной снизошел Гесси. До этого я часто ловила его взгляд, но лорд держался в тени у стены, озирая зал, будто полководец поле перед боем. Это был высокий подтянутый мужчина лет сорока с небольшим. Седой и холодноглазый, само воплощение зимы и льда. Бальный наряд жизнелюбивого весеннего сочно-зеленого цвета совсем не шел ему. Впрочем, и я в своем ярко-желтом напоминала цыпленка-переростка.

– Будьте осторожны, леди Эмендо, – предупредил Гесси. – Темной тварью Макты здесь сегодня может оказаться любой.

– Даже вы?

Он равнодушно изобразил улыбку:

– Доверяйте только себе. И... если вы все же встретите темную тварь, а потом, очнувшись, обнаружите у себя некоторые странности, не утаивайте это от мужа. Проснется жажда к человеческой крови, но знайте: пока вы не утолите ее, вас можно спасти.

– О! – я немного растерялась. За три года я не дождалась от мужа каких-либо подробностей тайной войны с тварями, а лорд Лоренс сообщил множество интересных и странных вещей в первых же трех фразах. – Можно спасти?

– Вода с серебром из источника Донума помогает исцелению души, – любезно сообщил Гесси. – Но нужен будет посредник: я или кто-либо из отряда Эреуса. Поэтому не медлите, посылайте за кем-либо из нас, как только вам захочется попробовать на вкус кровь ваших служанок. -

Теперь меня покоробил его тон. Лорд Гесси будто уже видел мое обращение темной тварью, было уверен, что ночь бала для меня закончится именно так. И ответила я резко:

– Когда мне понадобится такого рода помощь, ЕСЛИ она мне понадобится, я дам вам знать, Лоренс. Но я немного удивлена. Я полагала, твари Макты – мертвецы, телами которых он управляет. Но, выходит, они еще не мертвы, раз их можно исцелять?

Он отступил – и скрылся за прозрачной ледяной стеной отстраненности:

– Лорд Эмендо верно говорил: вы задаете много лишних вопросов, Ариста.

Карусель бала раскручивалась. Лица людей постепенно размывались – рябь на море толпы, их разговоры, смех волнами взлетали и разбивались о мол тишины зимней ночи. Черным чудовищем та разлеглась под окнами бальной залы и наблюдала. А веселье разрасталось и все отчетливее обретало наигранный характер. Лица людей срастались с разноцветными масками, голоса сливались с гомоном скрипок и гоготом флейт. Тяжело, душно! Упав в кресло, я смотрела, как дочь танцует с младшим сыном Калькаров – семнадцатилетним юношей. Антея развеселилась и раскраснелась. Огромные удивленные глаза, казалось, вознамерились вместить все картины и впечатления ночи. При определенном повороте головы можно было разглядеть в ее юном милом личике свои черты. А улыбка и немного упрямый наклон головы – лбом вперед, тыча противника воображаемыми рожками, – это от Эреуса. Как порой причудливо смешиваются, соединяются, не растворяясь, черты родителей в ребенке, в то же время создавая ни на кого не похожий, новый образ! Кто ведает этим, что этим управляет?

– Похоже, она совершенно счастлива, – сказал подошедший Эреус. Я обернулась к нему.

– Да... ненадолго. Скоро она поймет, что чуда не произойдет. Пусть веселится, пока можно.

Муж казался расслабленным и спокойным. Но правую руку держал за спиной: правый манжет рубашки превратился в лохмотья, будто кто-то рванул по нему когтями. И воротник помялся, на правом бортике куртки – россыпь крохотных бурых пятнышек, высохшая кровь.

Я содрогнулась:

– Дочь счастлива, а вы? Вижу, вы ловили темную тварь?

– Уже пять, и это далеко не конец.

– Гесси сказал необычную вещь: он сказал, их можно спасти, пока они не попробовали человеческой крови. Так, выходит, они не мертвецы?

Муж ошеломленно и как-то несчастно посмотрел на меня, сглотнул. После паузы чрезвычайно, преувеличенно ровно сказал:

– В очень редких случаях исцеление действительно возможно, душу новообращенного удается спасти. Но, обыкновенно, темные твари стараются держать своих юных в укрытых убежищах до принятия ими первой порции живой крови.

– Точно также, как поступили бы мы с детьми, – прошептала я. – Почему же охотники уверены, что они – живые мертвецы?

Он приблизился, опустился на одно колено и взял мои руки в свои. От его перчаток неприятно пахло: кровью, железом, горелой пылью.

– Я очень скоро все скажу тебе, Ариста, правда, – забормотал муж. – То, что ты сейчас сказала... Меня терзают те же вопросы, поэтому я больше не хочу продолжать дело Гесси. Мы уедем из Карды, и я все расскажу и тебе, и Антее, правда. Но не здесь, не сейчас. Этот город туманит мысли, мы все можем наделать глупостей! Понимаешь?

– Понимаю... – я нахмурилась. – Меня только пугает частота употребления вами слова "правда", мой лорд. За нею обычно скрывается ложь. -

Я боялась и ждала, что он отодвинется и начнет доказывать, что не врал, этим только убеждая в нечестности... Но Эреус сжал мне ладони – сильно и мягко, ласково:

– Милая... Любимая моя! Это были страшные три года, но все почти позади. Я не говорю ничего сейчас, потому что это долгий, тяжелый разговор. Но мы поговорим, обещаю, – он премило улыбнулся. – Пойдемте танцевать?

Я устало усмехнулась:

– О, нет, нет. Меня уже тошнит от этой карусели!

– Антея времени не теряет, и мы не будем. Идемте! -

Он все-таки вытащил меня в круг. Сначала мы покружились под веселую мелодию. Эреус немного слишком пытался быть милым, и это пугало. Но вот, ритм сменился. Я положила левую руку ему на плечо и заглянула в глаза. И он успокоился и впервые за долгие годы открыл взгляд до конца, до правды, до последней, кристально-честной искорки: в нем была тревога за нас и надежда. Муж повел меня по кругу в молчании, шутить и говорить комплименты больше не хотелось. Постаревшие, потяжелевшие, мы были сейчас тем же единым, что и в день венчания, и это единое не требовало громких слов, признаний, нелепых шуток.

Музыканты поспешно завершли последнюю музыкальную фразу. Мы с сожалением вернулись на места у стены, а церемониймейстер вышел в центр зала и объявил:

– Королева Семель желает увидеть "Солнце и Луну"! Смелые дамы приглашают смелых кавалеров. Танец со сменой партнеров.

Я уже хотела пригласить Вако, но муж удержал за руку:

– Нельзя. Останьтесь тут. Танец со сменой партнеров.

– Жаль...

– Я пойду, – он уже снова надел маску непримиримого борца с нежитью. – Не выпускайте дочь из виду.

Антея была поблизости. Смеялась, обсуждая с дочерью Дэви что-то. Я опять присела в кресло, поглядывая то на дочь, то в центр зала, где разворачивалось необычное зрелище.

"Солнце и Луну" – танец, написанный по мотивам показанного в начале бала короткого балета о любви-ненависти двух светил, танцевало всего с десяток пар, красивых, как на подбор. Вышли Вако, Митто, Дивелли, Майя Лакус с юным сыном Калькаров, с которым недавно танцевала Антея. Пары образовали широкий круг, поклонились Королю и друг другу, и танец начался. Красивый контраданс с гипнотическим рваным ритмом и скульптурно-изящными сложными поддержками. Макта и Семель наблюдали за танцем с балкона. Королева сидела рядом с Королем, очень прямая, гордая и бледная. Макта не убил ее в первый месяц правления, значит, Семель стала темной тварью.

Мелодия "Солнца и Луны" то ускорялась, то замедлялась, вызывая страннейшее ощущение неравномерно текущего времени. Казалось, все вокруг, не только десять пар в центре зала, начинают то двигаться быстро и дергано, как сумасшедшие марионетки, то застывают красивыми мраморными статуями в мире остановившегося времени. А что творилось в центре зала, глаза вовсе отказывались воспринимать. Танцоры двигались ловко, изящно, и совершенно не давая запомнить последовательность танцевальных па, а партнеров меняли так быстро и незаметно, что, казалось, это один человек, только со все бледнеющим и бледнеющим лицом. Они все дольше задерживали поддержки, чтобы зал мог насладиться воплощенными в живой скульптуре отражениями любви и страсти, свободы и повиновения, мечты и разочарования.

Скоро танец кончился, но иллюзия не кончалась. Макта спустился в тихий зачарованный зал и воздел руки:

– Остался последний танец бала! – возгласил он. – Но не последний танец земли страха! Танцуйте, доколе она не падет! Отныне по воле моей каждые пятнадцать лет должны проводиться большие Балы Карды, а Тридцать Домов по очереди принимать их. Пока путь, начертанный для Терратиморэ Лазаром Арденсом, не завершится!

Я подлетела к дочери, обняла за плечи. Сердце пело: ночь завершилась благополучно, вопреки всем дурным предчувствиям.

– Мама! – капризно воскликнула Антея, но сама, затрепетав, прижалась ко мне, также радуясь. Так мы стояли, пока не зазвучали первые аккорды танца и к нам не подошел Алоис Митто.

– Пусть монетка подскажет, какую из двух красавиц пригласить, – молвил он и подбросил серебряную десятину. Она упала гербовой стороной.

– Антея, – довольно проговорил Митто. – Вы позволите, Ариста?

Я не хотела отпускать дочь, но та обернулась. Глаза сияли: последний танец великого Бала она будет танцевать с красавцем Митто!

– Мама, разрешите! – зашептала она. – Ведь мы же завтра уедем...

Сердце дрогнуло: так хороша, свежа и юна была сейчас Антея, лишь глаза ее блестели от невыплаканных слез по улетевшему чуду. Трепетом по коже пробежало предчувствие краткости этой красоты... и я смилостивилась:

– Иди.

Серая и бледно-желтая бабочки вспорхнули, закружились по зале. Красивая пара! "Не будь Митто столь ветрен..." – я хмыкнула. Алоис уносил Антею все дальше, и я тихонько пошла следом, сопровождая их танец у стены. Бал почти завершен, осталось без задержек покинуть дворец, сесть в карету и уехать.

Белое пятно платка с монограммой, брошенного у двери во внутреннюю комнатку залы, почему-то привлекло мое внимание. "К" – и герб Калькаров. Без всякого перехода я вспомнила, что не видела младшего сына Калькаров с начала "Солнца и Луны".

Дверь в комнатку была закрыта, но не заперта, будто приглашая войти. Комнату открыли недавно: я отчетливо помнила, что проходила у этой двери в начале бала, и она была заперта. Во времена Арденсов в кулуарах подобным образом во время балов уединялись пары, поэтому я уже хотела пройти мимо, но... На ручке двери был кровавый отпечаток. Она была сделана в виде головы льва, и красное пятно пришлось точно на его пасть.