Текст книги "Либитина (СИ)"

Автор книги: Ирина Якимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Оставим пока тему моего нового существования, – встрепенулась я, фальшь взятого мной деловито-радостного тона рябью исказила поверхность волн. – Я заметила, тебя заинтересовала нелепая сказка об Избранном. Почему? Ты веришь, что такой Избранный действительно может существовать?

– Опять ты засыпаешь меня вопросами, Ариста! – звонкий смех Нонуса обратился ласковым ветром, погладил горбы волн – моих смятенных мыслей. – Нет, в существование Избранного я, естественно, не верю. Но эта легенда мне действительно показалась очень важной.

– Почему?

– Потому что Карда вообще додумалась до нее! Странная легенда для такого края, как наш. Раньше я бы посмеялся, но сейчас, после близкого знакомства с тобой, вполне принимаю ее, – самоуверенность Нонуса поутихла, и над морем разлился полный штиль. – Ты так упрямо не желала идти дорогой мести, искала другой путь... И эта легенда о том же: о прощении.

– Я никого не простила. Ни Вако, ни Митто, ни Эреуса... ни себя.

– Но ты не объявила их личными врагами. Не стремилась уничтожить. Ты перенесла войну внутрь себя, превратила в войну с чудовищной сутью. Также должен был и я поступить с Атером, оставить алхимика в прошлом, но я оказался слаб... и глуп. Я, как все эти Вако, Митто, Гесси искал врага вовне и попал в тенета общей для Терратиморэ ловушки, созданной Бездной ненависти. А ты сумела подняться над ней! И эта сказка об Избранном оттуда же, из твоего, верхнего мира. В ней совсем нет страха перед проклятием Макты, нет ненависти, лишь жалость: вампиров следует лечить, а не убивать. Она может стать мощным оружием в будущем. Божественное милосердие Избранного легко выбьет оружие и из рук охотников, и из рук вампиров.

– Считаешь, ею следует заняться?

– Обязательно. И на этот раз не забывать про мир. Больше я не допущу такой ошибки: разыгрывать комбинацию с немногими фигурами. Не-ет, теперь я сначала приберу к рукам весь мир: все клетки и все фигуры и даже воздух вокруг них. Буду работать со всем краем, с народными настроениями, как Вако. Подожду, сколько нужно, чтобы легенда об Избранном также глубоко отложилась в народной памяти, как страх перед проклятием Макты, потом начну... И я добьюсь, чтобы детей ненависти Бездны сменили дети любви!

– Мне нравится эта цель. Я помогу тебе, – поддержала я его, но тут же затихла. Затаилась, грустя в подводных пещерах запутанных дум:

"Разумеется, помогу. Но что стану делать я сама, для себя? Или с исцелением Коры моя миссия в Терратиморэ завершена, остается помощь Нонусу? Наверное, нет.

Меня будто вырезали из мира. Лишь силуэт-напоминание остался на листе, а раскрашенный бумажный человечек сгорел. Нонус прав, теперь придется искать иные оболочки: кукол-зверей, птиц и мертвых людей. Мое тело будет разделено с духом. Но можно найти неожиданное приложение способностей кукловодши..."

Я понеслась тропами памяти в недалекое прошлое: увитые плющом деревья, тихая речка и мои колыбельки в густых кронах деревьев. И людской слух–страх: похоже, северные леса облюбовала сама Лесная Старуха... Я вспомнила пейзаж, открывающийся с макушки самой высокой сосны: угольно-черная проплешину лесного пожарища. Гм, а ведь та пустая, насыщенная золой мертвых земля – отличное место для логова! На ней можно вырастить и выстроить что угодно. И, кажется, я уже знала, каким будет логово странной северной вампирши-паучихи. Лесной Старухи, носящей за плечами котомку со всеми людскими страхами... Нет, не хижина и не пещера – лабиринт! Паутина стен живой изгороди, паутина подземных тоннелей под ним, где легко заблудиться, потерять себя, а, вновь найдя, вернуться домой с новым, незнакомым именем и лицом. Да, да, наведаться на столичное кладбище, забрать из могилы тело главного проектировщка сада у дворца Арденсов и, воспользовавшись его знаниями, выстроить свой лабиринт! Я же стану его многоликой и бесплотной богиней – владычицей мертвых, а моя новая вечность – бесконечным театром с еженощной сменой масок. А как выглядела настоящая я, однажды забуду даже я сама, и это странно, но ни страшно и ни печально. Наверное, для бессмертных это даже логичная ступень бытия: превращение в божество смертных.

– Лабиринт?! Зачем? – не выдержал Нонус. – Моя заскучавшая Королева захотела развлечься?

Я улыбнулась... не только в мыслях, я почувствовала эту улыбку у себя на губах, и это ощущение придало силы и решимости.

– Я теперь дух, воплощение идеи, мысли, слова, но – какого слова? Думаю, мне стоит попробовать себя в качестве нового страха Терратиморэ. Ты говоришь, старый страх перед проклятием Макты начинает сдавать позиции надежде, значит, самое время заменить его подделкой – мной! Через мертвых, которых в нашем краю давно больше, чем живых, я знаю все о людских страхах. Каждый, кто придет в мой Лабиринт, встретится со своим потаенным ужасом лицом к лицу, но я отпущу всех, кто сделает хоть шажок навстречу своему страху, а не от него. Чем меньше в Терратиморэ страха, тем сложнее удержаться в нашем мире Бездне ненависти. О, теперь я знаю, как воспользоваться открывшейся мне в памяти погибших внутренней, скрытой сетью жизни... Я создам у посетителей Лабиринта иллюзию моего всезнания, а когда они доверятся мне, вдоволь потешусь с их потаенными страхами! От меня никто не уйдет таким, каким пришел, все получат невидимую рану – кто-то глубокую, а кто-то только царапину. На живом теле раны заживают со шрамами, и на каменном лбу царапина остается навечно. И то, и другое – память. И то и другое еще даст о себе знать в новых поколениях.

– Значит, станешь новым олицетворением страха? Каким-нибудь Чудовищем Севера? – со стороны Нонуса на море наших мыслей наползла тяжелая туча плохих предчувствий, затемнила воду, превратив ее в бездонную пропасть. – Но... Ариста, тогда будь готова, что однажды за твоей головой явится какой-нибудь людской герой. И ты не сможешь противостоять ему, потому что, объявив себя воплощением страха, даже с такой благой целью, ты уже вписала себя в сказку о неизбежной победе над страхом. Ведь она также неизбежна, как рассвет.

– Пусть. Мы разберемся с этим. Я стану тем воздухом, которым будут дышать фигурки на твоей новой доске. Потому что только контролируя страх Терратиморэ ты сможешь контролировать все в нашем краю, Нонус. Так что, по рукам?

– Зачем тебе это, Ариста? Ты... ты будто сама стремишься на алтарь для жертвоприношения! -

Потемневшее море забурлило, заходили горбами его тревоги. Но я парировала легко:

– А каким еще может быть конец пути для carere morte, который не хочет становиться настоящим чудовищем? Не волнуйся раньше времени, Нонус, конец еще очень далек, у нас много работы впереди.

Нонус колебался еще минуту, напрочь закрывшись от меня, спрятавшись в темных тучах тревоги. Потом согласился:

– Я принимаю твою цель и помогу тебе. -

Я почувствовала хватку его рук, не болезненную, но сильную. Произнося эти слова, вампир машинально обнял меня крепче, уже предчувствуя, что из-за своей клятвы однажды меня потеряет. И я наконец-то почувствовала, что бессильно лежу на его обожженных руках. Наша кровь смешивалась, мясо слипалось, так что уже нельзя было разобрать, где он и где я. И плоть, которая потом нарастет на его и моих костях, будет общей. Проклятие Макты связало наши мысли, сделало их одним, но то, что происходило между нами сейчас, соединяло еще крепче. Сопереживание и понимание пути и цели другого. И смирение перед лицом неизбежных потерь. Мы готовились к долгой войне – и внутренней, и внешней, хоть, все же, пока не представляли масштабов той тьмы, с которой собирались бороться. А между тем до появления первого слабого лучика надежды – настоящего Избранного, оставалось целых сто лет... Пятерка была побеждена, но набирало силу еще худшее зло – Улисс Алитер, самопровозглашенный владыка вампиров, мечтающий об открытом господстве carere morte над смертными и стремящийся к большой войне с охотниками...

– Нужно только дождаться, когда чаша надежды в Терратиморэ перевесит чашу страха. Тогда... ты не представляешь, как тогда все станет легко! – прошептала я. – Также легко, как сейчас по коридорчикам страха расползается тень проклятия Макты, в будущем над темным миром carere morte разольется свет солнца надежды. В мире страха мы могли только проигрывать, но в мире надежды будем только побеждать! А потом... потом придет время и для твоих детей Бездны любви, Нонус. -

– Ты опять бредишь, Ариста. От невозможности почувствовать мир вокруг привычным зрением, слухом, осязанием, разум начинает цепляться за ерунду и на ее фундаменте строить воздушные замки фантазий, – он опять прижал меня к себе, теперь мягко, ласково. – Ничего, сейчас я верну тебе кукол, сможешь чувствовать все через них.

"О, наконец-то!" – я затрепетала от нетерпения, ожидая, когда же вновь откроются коридоры к моим мохнатым и пернатым тварям и я стрелами унесусь прочь из тесной, темной, каменно-бесчувственной тюрьмы тела по сотням направлений, впивая в себя сразу весь огромный мир. Но Нонус почему-то медлил.

– Ты поверишь, что я не хочу причинять тебе боль? – наконец, спросил он. – Ты мне доверяешь, Ариста?

– Я всегда доверяла тебе. И всегда буду доверять...

Наше море мыслей было удивительно ровным, спокойным. Над тихо шелестящими волнами разливалось золотистое сияние, только я пока не могла установить его источник. Это был не солнечный диск со дна купели: кажется, все небо стало сплошным листом золота.

– Только ли цель спасти мир связывает тебя со мной?

– Какие странные вопросы. Зачем они, Нонус?

– Ответь.

Я задумалась. Вопрос казался нелепым. Нет, не только цель. Сначала я почувствовала наше родство с Нонусом, услышала знакомую мелодию боли, узнала то же горячее желание не поддаваться унынию или мести. Он вел меня по темному пути carere morte, помогая обходить провалы, ведущие к безумию и превращению в чудовище. Я долго твердила себе, что на уважении и благодарности не прорастишь цветок влюбленности, но он пророс, когда я забыла о благодарности, и погрузилась в обиду за стаю птиц в ночь Бала Карды. Он начал распускать лепестки, когда я почувствовала загадку маски холодности своего нового любовника. И он расцвел, когда мне пришлось вступить с другом, спасшим меня от тоски, в связывающее крепче общего дела противостояние. Я по-прежнему помнила, что в ночь Бала Карды Нонус не помешал обращению дочери, но обидное "прошел мимо", растворилось полностью и навсегда, когда я увидела его обожженные той же водой руки, тащившие меня из купели.

– Я люблю тебя, Нонус. -

Я сказала это – замкнула первое звено цепи. Разумеется, это лишь начало. Время покажет, насколько крепкая любовь прорастет из моих слов, приведет она в мир мифических детей Бездны или нет. Но я была готова к новым оковам... и крыльям за спиной.

Золотое сияние все также разливалось над нашим общим морем. Не требующее ответов, не нуждающееся в обозначениях словами. Это сияние была любовь, моя и его, слитая и нераздельная. Она была небесным куполом, заключившим в себе наше море, и давшим ему границы и объем.

– Очень хорошо, – отозвался Нонус очень спокойно и ободряюще. – Помнишь, я клялся, что никогда не причиню тебе боль? -

Дрожь в его голосе вдруг подсказала, что боль сейчас будет. Много, много боли... Я замерла внутренне, готовясь к жестокому удару:

– Почему ты вспомнил это?

– Когда я клялся, я не подозревал обо всех последствиях. Ты достаточно отдохнула, Ариста? Потому что сейчас я верну тебе твою боль.

– Что?! – удивительно, но я испытала облегчение. И цветок любви расцвел еще ярче, золото купола неба сплавилось с золотом волн. – Я все это время не чувствовала боли от ожогов, потому что ты чувствовал ее вместо меня?!

– Я забрал ее себе, чтобы ты отдохнула. И чтобы услышать от тебя признание в любви... Оно нужно не мне, моя смелая Королева, оно нужно тебе. Запомни это золотое сияние над волнами! Потому что сейчас я буду вынужден вернуть тебе твою боль. Она изменит тебя, и сильно. Ты станешь совсем другой. Только помни о наших целях. И, повторюсь, не забывай золотое сияние над волнами! Если забудешь, я не смогу ничего изменить для тебя.

– Что... изменить?

– Прости, но эта мечта только моя. До встречи... в мире без страха.

Коридоры к куклам открылись – сотни дыр испещрили золотой купол. А море стало чернильно-черным и забурлило. Оно швыряло меня с волны на волну, то подбрасывало к потемневшему небу, то топило, придавливало к самому дну, забивая рот и глаза песком безумия и беспамятства. И я поняла, что идиллическая картина, сопровождавшая наш разговор с Нонусом, была лишь иллюзией. А вокруг все это время был тот же океан боли.

Я закричала – всей сотней звериных глоток, когда мой дух рванулся прочь из океана боли в спасительные коридоры к куклам. От боли это не избавило, но теперь я могла выкричать ее. Единая черная тень моих тварей накрыла север. Я неслась без цели, надеясь, что убегу от боли, но та не отступала. А когда силы иссякли, окопалась в черном выгоревшем лесу. Я возводила свой Лабиринт, тщетно надеясь, что боль не отыщет меня в нем, но она не уходила долго – месяцы, годы... десятилетия. А когда, наконец, я поняла, что больше не чувствую ее, я поняла, что не помню и не хочу помнить о себе ничего. Потерялась где-то в закоулках Лабиринта Ариста. Над севером Терратиморэ царила Либитина, владычица мертвых и богиня людских страхов.

Триптих Либитины. Последняя сцена

Пламя свечей дрожит. Затхлый воздух подземелья колеблется от движений кукол, мечущихся по коридорам. Они готовятся к последней сцене триптиха, примеряют наряды и парики, репетируют танцы. Их тени скачут по рыжим листам рукописи, лежащей на столике в дальней камере логова. Набранная из разнородных листов бумаги, написанная подчас между чужих строк, она так похожа на автора – странную хозяйку Лабиринта, меняющую маски в надежде найти меж ними себя... Пламя свечи на столике, давшее бумаге цвет, тоже колеблется, только не от движения теней по коридорам, а от дыхания. Кукла-писарь разрумянилась, ее грудь вздымается и опускается, как у живого человека. Она сейчас – полное и точное отражение моего волнения.

Вот, о чем все эти годы мне шептало, потрескивая, пламя свечей! Золотистый ореол вокруг них напоминал о золотом сиянии над волнами мысленного моря во время нашего последнего разговора с Нонусом! Тот же мягкий и теплый свет, отгоняющий тьму, расчищающий место надежде, дающий границы миру и лучами протягивающийся в безграничье. Имя ему любовь. И мне опять неспокойно. Я ворочаюсь с боку на бок. Я пытаюсь провалиться снова в это, явившеся воспоминанием и пламенем мысленное море, и не могу. Я больше не чувствую его. И я понимаю, что уже очень-очень давно не чувствую ничего: ни прозрачного барьера, отделяющего меня от партнера, ни отголоска его эмоции, ни краешка его воспоминания. Где же ты, Нонус? Обмен кровью связывает обменявшихся навсегда, обмен мыслями может прервать только смерть партнера, – говорил он. Тогда, если я больше не чувствую Нонуса, значит ли это, что...

Движения кукол становятся нервозными. Тени с острыми углами сложенных крыльев за спиной скачут по листам рукописи, воздевая руки, вскидывая лохматые головы к темному земляному потолку.

"Нет, он не мог умереть так! Не от меча нелепого охотника, не от солнца, не от воды Донума! Не мог закончить земную жизнь тварью, а не человеком! Не мог пропасть, позволив мне забыть его, исчезнуть! Не мог..." -

Я кричу это, и сама себе не верю. Слишком хорошо я знаю жестокий мир carere morte. Он перемалывает всех: и сильных и слабых. И все же, продолжая отрицать очевидное, лихорадочно перебираю воспоминания о годах в Лабиринте. Нонус нигде не мелькает... Неужели, он погиб в один из первых темных годов моего беспамятства и боли? Неужели мои боль и беспамятство были тому виной? "Ведь помни я золотое сияние тогда, я упредила бы любое неблагоразумие Нонуса!" – понимаю я, и эта надуманная, как бы он сам сказал, вина тяжелым камнем ложится на грудь.

"Что же с тобой случилось, Нонус?"

Пламя свечей шипит и потрескивает, но не желает больше ничего говорить. Оно совсем ослабело в душном подземелье, скоро угаснет, и черная пустота разольется по коридорам. Тьму вновь разорвут на части лишь факелы охотников, идущих за моей головой. Я больше ничего не успею вспомнить, ничего не смогу передать бумаге – солнце катится к горизонту, возвещая начало последнего боя. "Но, наверное, так даже лучше", – постепенно понимаю я и примиряюсь с этим. Я вспомнила все, чего мне не следовало забывать, а остальное пусть достанется пустоте.

А Нонус... Пусть он останется в моей памяти живым. Не сдавшимся Бездне ненависти, не побежденным ею. Наверное и он так хотел, поэтому не позволил мне почувствовать свою смерть, как прежде не позволял чувствовать свою боль. Чтобы пламя нашей общей надежды не угасало, чтобы золотое сияние по-прежнему разливалось над волнами мысленного моря, сохраненного в глубине моей памяти... Глупый и чуткий мальчишка!

Коридоры логова пустеют – куклы выходят на поверхность для последнего представления. Я продумывала образ каждой, шила им наряды несколько лет, я написала десять сценариев и каждый отрепетировала по десять раз, чтобы последняя сцена триптиха была сыграна идеально и точно в каждой мельчайшей детали, а теперь у многих кукол, у которых еще остались слезы, блестящи дорожки на щеках размывают сложный грим.

"Это представление будет для тебя, Нонус. Мы не увидим светлых детей Бездны, но на миг увидим сияющий луч – открытую дорогу к ним. Это тоже неплохо".

Наверху быстро наступает вечер. Синяя мгла спускается в мою долину, не отмеченную на картах. Но куклы разжигают костры из заготовленных дров и зажигают свечи, отгоняя ночь. Теперь с высоты полета крылатых тварей чаша долины кажется отражением звездного неба, только мои огоньки теплее звезд.

И вот, в синей мгле показываются чужие, не несущие моего проклятия, моей личины, тени. Закрытые невидимым алмазным щитом, со смертоносным серебром в руках... Охотники. Им осталось обойти одинокую скалу, чтобы увидеть мою сцену, а пока я командую куклам-музыкантам играть. Вариация известной мелодии "Солнца и Луны" далеко разносится в холодном чистом воздухе, и я вижу, как это ошеломяет охотников. Многие приостанавливаются, прислушиваются.

– Не сбавляйте шаг! – командует глава отряда, заметив разброд в рядах. Охотники обходят скалу, и им открывается чудесная долина, вся в гирляндах живых огней. Разглядеть подробности мешает небольшой лесочек, который, впрочем, можно миновать за пять минут. Меж стволов мелькают танцующие силуэты в парадных одеждах всех эпох Терратиморэ, птицы кружат кольцом вокруг светильника – восходящей луны, с шуршанием шелка скользят по окрестным холмам стаи волков. Звенит мелодия "Солнца и Луны" – танца-пиршества, придуманного первыми carere morte.

– Что там? Бал?! – полушепотом вопрошает ночь помощница главы, изумленно озирая будущее поле битвы. Несколько охотников разражается нервным смехом, а предводитель усмехается:

– Похоже на то. Жаль, я не захватил фрак, – цедит он. – Вперед и поспокойнее. Помните, это же Либитина. Не отвлекайтесь на ее спектакли. Ищите меж масок путь к их хозяйке. -

Я вижу в его глазах готовность убить, но лишь отмечаю это как еще один выполненный пункт моего сценария. Страх смерти пока не приходит и не придет еще долго: воспоминание о золотом сиянии волн сдерживает его. И, вновь и вновь вызывая в памяти эту светлую и, после смерти Нонуса, священную картину, я танцую и пою вместе с каждой из кукол, пока охотники проходят лесочек. Но вот, они ступают на сцену, и грандиозное последнее представление Либитины открывается их глазам.

Всего два десятка самых старых, беспамятных и холодных кукол оставлены в подземных тоннелях защищать мое логово. Остальные веселятся на огромной поляне. Я раздула искорки их собственной памяти, эмоций, идей, желаний и, незримая, плаваю, раскинув руки, на волнах их собственного счастливого смеха. Сегодня у мертвых праздник: я подарила им один живой вздох, один удар живого сердца, исполнив по заветному желанию у каждого.

Здесь встречаются разлученные влюбленные, потерянные дети находят родителей, мирятся враги, воссоединяются дружеские союзы и семьи. Здесь звон в ушах стоит от сотен одновременно произносимых важных слов, которые не были сказаны при жизни. Здесь находят выход все, даже самые темные страсти: и запретная любовь, и жажда убивать. Снова и снова трепещет жало мести, вонзаясь во врагов. Рекой льются кровь и вино. А под мелодию непризнанного сочинителя танцуют первый бальный танец десятки юношей и девушек, таких, как моя Антея, не успевших вдоволь потанцевать при жизни.

Охотники, за пять лет решившие, что привыкли ко всем сюрпризам Либитины, ошеломленно озирают этот праздник мертвых. Губы некоторых шевелятся: они читают защитную молитву. Но их глава по-прежнему решителен. Без толики эмоций он всматривается в лица кукол, ищет меж ними меня. Один милосердный потомок Гесси печален, он понял смысл представления. Перед ними течет жизнь Терратиморэ, какой она была бы без вампиров. Ведь абсолютно все актеры моего театра умерли от клыков carere morte, и круглые ранки на их шеях, запястьях, груди нарочно подчеркнуты гримом. Я тщательно, с любовью восстановила и воспроизвела украденные Бездной ненависти кусочки многоликой Жизни.

– Либитина где-то среди них, – шепчет одна охотница. – Я чувствую.

Ее ощущениям можно доверять. Благородная дама, принадлежащая к высшему свету Короны, выросшая в вампирской Карде, она чутка к воплощениям Бездны ненависти. Многие соглашаются с ней, кивает и глава. Ее догадка близка к истине. Незримая, я сопровождаю каждую куклу Бала мертвых, я – их дыхание и сердцебиение, моя все еще немертвая душа сияет из их глаз.

– Центр может быть там, – главный охотник взглядом указывает на группу кукол почти в середине поляны. Там танцует темноволосая девушка в бледно-желтом платье, ее счастливое лицо как путеводный маячок. Она – безусловная королева бала, все остальные ведут танец вокруг нее, наброска моей Антеи.

– Так явно? – усомняется помощница главы. – В центре поляны?

– А почему бы нет, Дара? Это же Либитина, ее загадки могут быть и сложнейшими и самыми простыми.

– Да, эта композиция – явный смысловой центр для Либитины, – соглашается другая охотница.

– Очень точно, Солен! Или центр, или же... Либитина еще не показала нам своего лица.

Едва он договаривает это, как на краю поляны вспыхивает новый костер. Вокруг него, раздевшись донага и распустив волосы, исступленно пляшут ведьмы, сбросившие маски благовоспитанных дам. И среди них старуха в лохмотьях с длинными седыми косами. Огромный нос крючком, худые, в шрамах, будто зверьем покусанные руки. Она хрома и горбата. У нее желтые кошачьи глаза. Она говорит ведьмам что-то на языке зверей и в заключении заливается надтреснутым старческим смехом, в котором звучит мудрость и сила самой жизни.

– Лесная Старуха! – шепчет Дара. – Вот же она! – а глава отряда уже замер, резко повернувшись к старухе, будто та потянула его за ниточку, как марионетку.

– Рассредоточиться, – тихо командует он. – Окружаем группу у костра. Приготовьте арбалеты. Гесси, возьми троих и идите к группе танцоров с девушкой в желтом. Отвлеките внимание Либитины.

Охотники разделяются. Гесси и еще трое предпринимают попытку захвата танцующей групы, пока глава ведет остальных к старухе у костра. Но я настороже, и закручиваю группу Гесси в черном смерче крылатых теней, одновременно высылая ведьм навстречу основному отряду. Обратившись крылатыми чудовищами, они мчатся на охотников. Многие тут же падают, получив стрелу в голову, но оставшиеся окружают охотников, закрывая им дорогу. Лесная Старуха зычно хохочет.

– Вам не победить меня! – хрипло кричит она, отсмеявшись. – Понимаете ли вы, с кем сражаетесь? Вы сражаетесь со всеми мертвыми, всей историей, всем прошлым Терратиморэ, с самой основой земли страха! Вам не победить!

Группе Гесси удается прорваться к основной. Опять серебряные стрелы летят в кукол, и в черной сети, пленившей охотников, появляется прореха. На мгновение взгляд главы отряда встречается со взглядом безумной старухи.

– Прошлое всегда сдается на милость будущего, Либитина, – четко, громко говорит охотник и усмехается. Сверкает его меч, и еще одна кукла лишается головы. Прореха увеличивается, но я тут же заполняю ее, пустив в бой всех оставшихся кукол. Сеть превращается в плотный кокон.

– Прежде вы побеждали, но больше не победите, потому что я... я не боюсь вас! – выкрикивает старуха молодым, звонким голосом – моим новым голосом. Реплика не значилась в сценарии, но это действительно так. Я все еще не боюсь их, в золотом сиянии возвращенной памяти растворилось чудовище-страх. И куклы дерутся так, как не дрались с этим отрядом еще никогда. Я чувствую, как ослабевает, прогибается защита охотников под их напором. Просто потому, что теперь я не боюсь... Черт возьми, да я даже могу победить!

Это начинают понимать и охотники. Все чаще я прорываюсь сквозь их защиту, успевая оцарапать кожу когтями, разодрать клыками плащи. Увидев замешательство их главы, я бросаю против него самую сильную куклу – может, ей удастся оставить трещинку и на его непробиваемой стене защиты? И... вдруг налетаю на охотника с размаху, валю на землю. Никакой защиты нет, похоже, он без сознания, голова запрокинулась, руки выпустили оружие. Он сдался?! Не может быть!

Негодующие, испуганные крики вокруг. Охотники также не верят. С десяток стрел разрывают крылатую оболочку куклы на части, вонзаются в ее тело. Но я подхватываю потерявшего сознание главу отряда, перебрасываю его другой кукле. Вслед летят стрелы, но я ловко лавирую и ухожу от них. Я опускаю охотника перед костром Лесной Старухи.

– Вы все умрете здесь, а я получу новых кукол в коллекцию! – кричит старуха, триумфальной медью звенит ее голос. – Красивых, умных, сильных и таких послушных! Кто следующий?

Но мгновение замешательства у охотников прошло, они вновь бросаются в бой. Кажется, сдача предводителя только усилила их ярость. Вновь сверкают молнии мечей и стрел. "Хм, странные искорки в глазах Дары и Солен. И Гесси едва заметно ухмыляется чему-то... Что с ними?"

Старуха оборачивается к предводителю отряда, бессильно лежащему на траве. А тот открывает глаза, быстро приподнимается. В его правой руке сверкает маленький серебристый арбалет. Щелкает курок и серебряный болт вонзается старой ведьме между глаз.

"Все-таки обманул меня! Нарочно поддался!" – Я чувствую и разочарование, как от всякого обмана, и радость от красивого хода. Но предаваться чувствам некогда: нужно продолжать спектакль.

Вздох проносится по толпе кукол, и все они оседают на землю вслед за старухой. Клочья тумана от рассыпавшихся крылатых теней тают в траве. А глава отряда поднимается.

– Меч! – быстро требует он. Ближайший охотник подает ему свой меч, и глава рубит голову старухе. Тела в траве вздрагивают все одновременно и замирают. Но глава все же отдает приказ выколоть им глаза. Чтобы я не могла смотреть через них.

Придется вытерпеть и это. С болью помогает справляться золотое сияние. Ни одна моя кукла не дергается, пока ее ослепляют. Скоро и эта работа кончена. Охотники в нерешительности останавливаются.

Что это... Мы убили Либитину? – шепчет один, удивленно озирая заваленное неподвижными телами поле боя. – Мы победили Либитину! – осмелев, кричит он. Некоторые поддерживают охотника, но большинства следит за главным, который пока отмалчивается, не давая отмашку всеобщей радости. Он склоняется над головой Лесной Старухи.

– А я даже не испугалась, – помощница, Дара, подходит к нему, улыбаясь. – Сразу поняла, что ты нарочно поддался.

– Такую гибкую защиту создает только очень тонкое и в то же время яркое чувство, – подает реплику расслышавшая ее Солен. – Великая ненависть...

– ...Или тонкий расчет, – главный охотник оставляет старуху, выпрямляется. По его лицу невоможно ничего прочитать, и отряд просто ждет его слов.

– Это не Либитина, – наконец, негромко говорит он и задумчиво качает головой. – Искусная имитация, но клыки все же ненастоящие. Вставные. Старуха также кукла.

Разочарованный вздох проносится по отряду, но главный решительно вздергивает подбородок.

– Но Либитина где-то очень близко. Она вывела всех кукол на поляну – помните, мы видели ее пустой, когда подходили к скале? – за считанные минуты. Здесь недалеко должны быть ходы к ее логову.

– Если Либитина вообще здесь, а не за границей, – шепчет знакомый мне вечный спорщик. Глава замечает его реплику:

– Нет, Либитина здесь. Кто-нибудь еще заметил, когда поскользнулся или упал? – он усмехается. – Конечно, неприятно говорить об этом... Но поляна, на которой проходил бал, еще недавно была пастбищем. Тут Либитина питала тех, кто сейчас питает ее. Вероятно, мы стоим прямо над ее убежищем. Ищем!

Начинаются поиски. Охотники ищут тайные проходы к логову на поляне, в лесочке... Они делают все быстро, четко, но мне кажется – так медленно!

Скорее бы все кончилось! Ничего нет, ужасней этого ожидания, когда все нити, связывающие тебя с жизнью, уже отрезаны, а конца все нет. Я опять волнуюсь, ворочаюсь. Из темноты подземелий тянет к моему слабому мягкому телу щупальца извечный и общий для всех тварей страх смерти.

Что ж, так все и должно было кончиться. Став страхом Терратиморэ, я вписала себя в сказку о неизбежной победе над страхом. Ведь она также неизбежна, как рассвет. Я готовила этот отряд пять лет, лепила из столичных игроков-охотников подлинно бесстрашных людей. Они победили страх собственной смерти и страх гибели других. Они научились отсекать боковые пути ради великой конечной цели. Я испытывала их, подсовывая чудищ из общих для Терратиморэ страхов, чтобы они смогли встать над ними и выводила в бой их собственных, стократ более страшных монстров, чтобы они закрыли все долги перед своей прошлой жизнью. И я воспитала армию, которая сумеет избавить Терратиморэ от власти Бездны ненависти... -

Как все же неубедительны эти строчки, убегающие то вниз, то вверх! Я опять боюсь. Я опять трясусь от страха. Удары ожившего от волнения сердца – как стук часов, отсчитывающих последние минуты моей вечности. Вот уже Гесси, спустившись в ущелье, нашел широкий тоннель, которым я увела стада с пастбища в подземные загоны. Очень скоро охотники будут здесь.

Возможно, кажется странным, почему я выбрала этих, почему сейчас? Ведь за моей головой во все времена охотилось множество героев и проходимцев. Но я потянулась к предводителю этих еще давно, впервые заметив его необычную защиту от вампиров.