Текст книги "На земле и на небе"

Автор книги: Ирина Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Все оставалось без изменений. Дни скользили за днями, один был похож на другой. Роман по-прежнему служил, Ксения ходила в детский сад на соседней улице. Сама она нашла работу в фирме по пошиву штор. Работа была несложной, но утомительной из-за своей монотонности. И прежние заказчицы тоже не оставляли ее без внимания. К концу недели Катя чувствовала себя настолько разбитой, что, когда Роман приглашал ее в кино или на прогулку в парк, она воспринимала это как необходимость. Она улыбалась, даже смеялась его шуткам, старалась быть ласковой с ним, но это был компромисс с самой собой, это была работа ее души, инстинкт сохранения семьи. Она старалась вернуть свою любовь, но не могла. Ей не за что было зацепиться. Ей казалось, что и Роман играет в эту игру под названием «семейное счастье», что и ему требуются большие усилия, чтобы играть свою роль. А для того чтобы скинуть напряжение этой утомительной игры, ему стал необходим алкоголь. Все чаще он приходил домой пьяный. И в такие вечера Катя прилагала неимоверные усилия, чтобы сохранять спокойствие в их доме: алкоголь делал мужа агрессивным. Катя старалась избегать близости с ним в те ночи, когда он был пьян: он становился груб и жесток и получал разрядку только после того, как она кричала от боли. И теперь, когда он задерживался на службе, она чувствовала настоящий животный страх, гадая, в каком состоянии придет муж. Сердце каждый раз начинало бешено колотиться, и она напряженно вглядывалась в его лицо, когда он возвращался домой. А в те дни, когда Роман оставался ночевать в части, она испытывала большое облегчение.

Как-то он опять пришел домой под хмельком и объявил, что его отправляют в командировку на месяц. Катя вышла на кухню, чтобы муж случайно не заметил охватившую ее радость. Роман, видимо, почувствовал это ее желание свободы. Резким движением он схватил ее за плечи и развернул к себе.

– Смотри мне в глаза, – приказал он.

Искорки радости мгновенно погасли. Катя, стараясь казаться невозмутимой, подняла на него усталый взгляд.

– Ты любишь меня? – жестко спросил он, и едкий запах спиртного ударил ей в лицо.

Она невольно поморщилась.

Продолжая сжимать ее плечи, Роман смотрел в ее глаза, в которых не было ничего, кроме брезгливости.

– У тебя есть любовник! – догадался Роман, и горькая складка появилась у его губ. – А я-то думаю, почему ты такая стала замороженная… Вон и новое колечко на пальчике…

Ее зеленые глаза удивленно расширились: чего она не ожидала – так это упреков в неверности. И от кого!..

– Неправда! – Катя закусила губу, собрала все силы, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Кольцо мне подарила мама… Давно… – Она силилась еще что-то сказать, но у нее перехватило дыхание, и муж перебил ее:

– Ври, да не завирайся! Что я, не вижу, что мы не по средствам живем!

– Я же работаю… зарабатываю, – она отвечала ему машинально, стараясь заглушить страх затравленного животного, чувствующего нарастающую, но пока скрытую ярость более сильного зверя.

– Ты за кого меня принимаешь? Что я, совсем дурак! – возмутился Роман. Его глаза сузились и синяя толстая вена набухла на лбу, делая его лицо жестоким и неприятным, – Я сколько месяцев уже денег не приношу, а ты и пылесос купила, и вон, кожаную куртку, и туфли. Я специально смотрел – такие туфли две штуки стоят! Откуда у тебя деньги? Твой богач тебе подкидывает?

– Какой богач? – не поняла Катерина.

– Мне твоя дочь все выболтала, как ты там с богачами в деревне развлекалась и на «мерседесах» каталась. Так что святую из себя не корчи, пожалуйста. Явно передком подрабатываешь!

Кровь отлила от ее лица, страх исчез, сменившись жаркой яростью от несправедливости. Не помня себя, она ударила его. И в этом жесте было все: и накопившаяся за долгое время усталость, и обида, и отказ от иллюзий.

Роман на секунду застыл от неожиданности. Но тут же гнев захлестнул его. Он издал какой-то звук, похожий на сдавленный смех, и наотмашь ударил женщину так, что она повалилась с ног. Не помня себя от ярости, он стал пинать ее. Катя сжалась в комок, защищая лицо руками.

– Папа-а-а! – тоненько закричала Ксюшка. Она стояла на пороге кухни, и от ужаса увиденного у нее задрожали колени.

Не обращая внимания на дочь, Роман продолжал избивать жену.

Тогда девочка бросилась на отца и изо всех сил укусила его за руку.

От неожиданности Роман остановился, выпрямился и перевел дыхание. Перед ним лежала распростертая женщина. Девочка выпустила руку отца и присела рядом с матерью, стараясь приподнять ее голову.

– Мама, мама, мамочка, – тихим шепотом причитала она, неотрывно глядя, как тонкая струйка крови сочится из разбитого носа матери.

Роман мгновенно протрезвел и ужаснулся самому себе. Откуда взялась эта звериная жестокость? Он расстегнул рубашку и вцепился в волосы на своей груди, стараясь ощутить чувство боли.

Женщина на полу пошевелилась и, держась за бок, со стоном села, прислонившись спиной к стене.

– Уходи, – с трудом произнесла она разбитыми губами.

Роман хотел было что-то сказать в свое оправдание, но ее горящие презрением и ненавистью глаза остановили его.

Он резко повернулся и выскочил за дверь. Ему было стыдно. Он чувствовал свою неправоту, всю омерзительность своей жестокости, но знал, что это было естественным взрывом его чувств. Он пытался стать хорошим мужем. Он покупал ей цветы, он ласкал ее тело, и после столь усиленного внимания, которое он ей оказывал, она ничего не могла дать ему взамен. Не захотела. Она чужая ему, чужая. Таким образом успокаивая себя, он приводил свои мысли в порядок, как все мужчины, желающие оправдать себя даже за самые неблаговидные поступки.

Время, говорят, лечит. Действительно, синяки и кровоподтеки сошли, ребро срослось, но боль и разочарование поселились в душе Катерины. Ее жизнь стала тусклой, как будто перегорела лампочка, освещающая ее жизнь.

Роман пытался опять восстановить их отношения, даже приходил в больницу, но Катя отвернулась к стене и не захотела с ним разговаривать. Женщина, которая лежала на соседней койке и поправлялась после удаления аппендицита, посоветовала ему пока не показываться ей на глаза.

– Тяжело ей простить, сердце ненавистью горит, – говорила она, а сама с любопытством оглядывала красивого мужчину. «Видимо, налево жена сходила, вот и проучил», – решила она, вспоминая, как поколачивал ее муж, когда она увлеклась механиком из автопарка.

– Ничего, поправится, поживет одна, помается, сама тебе на шею кинется, – успокаивала она Романа, бережно укладывая оранжевые мячики апельсинов в тумбочку, которая стояла между ее кроватью и Катиной.

Роман и не торопился. Он вернулся спустя месяц. Катерина встретила его одна. Она молча открыла ему дверь и, не глядя на него, словно стыдясь своей неприязни, прошла на кухню. Роман хотел сделать вид, что ничего особенного не произошло, что, мол, милые бранятся – только тешатся, но, взглянув в лицо жены, понял, что разговор предстоит тяжелый. Он неторопливо разулся, помыл руки и прошел на кухню. Стол был пуст.

– Катюш, – начал он, – я вообще-то устал и проголодался.

Она медленно подняла на него глаза, пытаясь увидеть на его лице хотя бы легкую тень раскаяния. Но Роман смотрел снисходительно-испытующе.

– Катя, я все же твой муж…

Свет электрической лампочки, висевшей под потолком, отражался в его зрачках двумя блестящими, неподвижными пятнышками, и от этого взгляд его казался еще более холодным.

– Нет уже. – Ее ответ прозвучал резко, как выдох.

Он не узнавал ее. В последнее время она очень изменилась. Это была уже не та маленькая, восторженная и податливая студентка, что он когда-то встретил, и не усталая, немного испуганная женщина, которая жила рядом с ним, Перед ним стояла зрелая, сильная, гордая женщина. Ее лицо выражало решимость человека, испытавшего боль и страдание и закрывшего себя от вторжения любых чувств.

– Я подала на развод, – тихо, но твердо сказала она. – И будет лучше, если ты вообще не появишься в суде. Как твоя карьера? Тебе вроде предлагали повышение с переводом в другой город. Я думаю, что тебе стоит согласиться.

– А что ты за меня решаешь?! – вспылил, поднимаясь, Роман.

– Так будет лучше для тебя, или ты хочешь, чтоб все узнали о твоей зверской выходке? Я с трудом уговорила врача не заявлять на тебя… – Катя вздохнула. – Так что у тебя нет выбора.

– «Врача»… «нет выбора»? – Эхом отозвался он. Впервые Роман испытал страх. Ему внезапно стало душно, он опустился на стул и нервно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

– Я не буду говорить об этом. Не хочу. Но поверь – это лучший выход из сложившейся ситуации.

– А как же дочь? – Роман попытался выложить последний козырь.

– Дочь?! – От нахлынувшего гнева у нее перехватило дыхание. – Ты бил и топтал не меня, ты рвал и уничтожал ее. Ты разбил ее маленькую жизнь.

В ее взгляде было столько ненависти, что он тут же опустил глаза.

– Ты преувеличиваешь, как всегда. Она же несмышленыш… Ну поссорились… С кем не бывает. – Роман еще бормотал какие-то беспомощные слова, но уже начинал понимать, что это конец их семейной жизни. И все же он продолжал, нелепо комкая фразы: – К тому же… я все же мужчина… как ты будешь одна.

Он вдруг резко встал, подошел к ней вплотную и хотел было обнять, но Катя отстранилась:

– Ты мне омерзителен, Рома. Ты даже не понял, какое преступление совершил, не можешь понять…

– «Преступление»!.. – Он даже задохнулся от возмущения. – Это ты раскидывала ноги направо и налево. Я, как благородный человек, хотел тебя простить ради нашей семьи, нашей дочери, а ты…

Она посмотрела на него. Эти поджатые губы, это серое от злости лицо, вмиг ставшее жестоким, эти сжатые кулаки… Ей стало страшно. На секунду. Но, призвав на помощь все свое мужество, она произнесла как можно тверже:

– Уходи!

Ее полный презрения взгляд обжег его. Хорошо! Но она еще приползет к нему на коленях, она еще пожалеет, билось у него в висках. Роман старался себя успокоить, но клокочущая волна ненависти опять поднималась в его душе, и он, опасаясь, что не совладает с собой, бросился вон.

Как только за Романом захлопнулась дверь, Катя вдруг почувствовала, как на нее навалилась усталость. Усталость, не требующая иного лекарства, кроме забытья. Она прилегла на кровать и закрыла глаза. Ей не хотелось ничего чувствовать: ни нежности, ни жестокости, ни любви, ни ненависти. Она натянула на ноги плед. Напряженные мышцы постепенно расслабились, по телу разлилось тепло, и она нырнула в сон как в омут, не думая о пробуждении, не надеясь и не желая его.

Она проснулась, когда сгустились сумерки, почувствовав чье-то присутствие. Открыв глаза, она заметила силуэт понуро сидящей дочки.

– Мамулечка, ты заболела?

Девочка нагнулась к ней и поцеловала.

– Нет, просто прилегла, устала немного, – ответила Катерина и зажгла стоящий рядом торшер. Катя внимательно посмотрела на дочку. Ксюша в последнее время очень изменилась. В ее светло-карих глазах словно застыл страх. Темно-красная полоска крови на лице матери перечеркнула все ее детские представления о безопасности. Мир взрослых теперь представлялся ей кошмаром, где ее добрый волшебник и защитник отец мог в одно мгновение превратиться в злодея. Она силилась и никак не могла понять, как это возможно. Пока что она не нашла отгадку и жила в вечном напряжении. И вот этого отблеска неуверенности и страха в глазах дочери, скованности ее маленького тела, словно готовящегося отразить удар, Катерина никогда не сможет простить Роману.

Она села на кровати.

– Ты откуда, малыш? – спросила она.

– Меня тетя Шура забрала из садика. Смотри, что мне Санька подарил.

Девочка протянула ей рисунок. Неровный круг, обозначавший овал лица, угольки глаз, черточки бровей, две дырки носа и загибающаяся кверху линия рта. Рисунок был до примитивности прост, и в то же время неопытный художник смог передать какие-то неуловимые черты, что отличали его подружку от множества других детей.

– Похоже… – Катя внимательно рассматривала рисунок, – действительно похоже.

– И тетя Шура так сказала, – обрадовалась Ксюшка. – А давай его повесим вот здесь. – И девочка, забравшись на кровать, прикрепила листок на едва заметный, торчащий из стены гвоздик. Безликая, унылая стена озарилась сиянием улыбки с наивного портрета. – Мам, а день рождения у меня скоро? – неожиданно спросила дочка. Она села рядом с Катей и прислонилась к ее руке, чтобы чувствовать тепло ее тела.

– А почему ты спрашиваешь? – Катя обняла дочку.

– Тетя Шура интересовалась, что я хочу на день рождения. Да и листики с деревьев стали падать. А я помню, что в мой день рождения листики желтые, а солнце светит.

Действительно, Ксюша родилась в начале сентября – ярким, солнечным, теплым днем. Катя тогда еще подумала, что и жизнь ее должна быть такой же светлой и радостной, как этот сентябрьский день.

– Да, Ксюшенька, через три дня будем готовить угощение для ребят из твоей группы в садике.

Девочка заглянула в лицо матери.

– Правда-правда? – задала она свой ритуальный вопрос и, заметив на Катином лице улыбку, соскочила с кровати. – Три денечка, три денька, ля-ля-ля, ля-ля-ля, – запела она, радостно подпрыгивая, – угощенье – кренделя, ляля-ля, ля-ля-ля.

Вечером в четверг они делали печенье. Катя замесила тесто, раскатала в виде круга и разделила его на восемь ровных треугольников.

– Ксюш, в каждый треугольник клади изюминки и закатывай.

Девочка неуверенно взяла щепотку вымытого изюма и застыла в нерешительности.

– Клади сюда. Раз-два-три-четыре-пять. – Катя показала, как класть изюм.

– А теперь – закатать, – подхватила Ксюша, и детские пальчики ловко свернули треугольник теста в трубочку. – Ура! Получилось!

Она захлопала в ладоши и потянулась за новым треугольником.

Утром она собиралась вручать пакетик с печеньем воспитательнице в детском саду. Ксюшина воспитательница была доброй пожилой женщиной. Полноватая, с аккуратно собранными в пучок седыми волосами и приветливой улыбкой, с лучистыми голубыми глазами за стеклами круглых очков в металлической оправе – такими любят изображать добрых бабушек, и такой была Тамара Степановна. Она прожила большую и тяжелую жизнь, потеряв всех своих родных в лагерях. И сейчас ее семьей были дети, ее воспитанники, к которым она относилась как к своим внукам: всегда следила, заправлена ли майка в трусики, чтобы сквозняком, не дай бог, не прохватило, не промочил кто ножки. А если кто-то из ребят начинал слишком уж шалить, могла и пошуметь, и шлепнуть, и в угол поставить. Родители никогда не обижались на нее – все она делала, как подсказывало ее доброе, отзывчивое, большое сердце. Ксюша сразу полюбила свою воспитательницу и с удовольствием ходила в детский сад.

В этот день она собиралась особенно тщательно. Надела новое голубое платье с кружевами, которое специально к этому дню сшила ей Катя, белые колготки и новые синие туфли с бантиками. Она так себе понравилась, что Катерине с трудом удалось оттащить ее от зеркала.

– И вот, радостно-возбужденная и чрезвычайно довольная собой, Ксюшка влетела в раздевалку и, не успев поздороваться с Тамарой Степановной, тут же выпалила:

– А у меня сегодня день рождения.

– А я-то думаю, что за девица-красавица к нам пожаловала, – улыбнулась воспитательница. – У тебя новое платье!

– Да, это мама сшила, – ответила ей Ксюшка, любуясь бледно-голубыми кружевами.

Катерина протянула дочке пакет с печеньем. Ксюши схватила его обеими руками и с гордостью сказала, протягивая воспитательнице:

– Это мы сами с мамой испекли, я хочу всех ребят угостить.

Воспитательница, заглянув в кулек, похвалила:

– Ах ты хозяюшка! Умница! Поздравляю тебя, дорогая.

Она погладила девочку по светлым волосам, наклонилась и поцеловала в лоб. Тамара Степановна, конечно, знала, что по инструкции в саду нельзя давать детям домашнюю выпечку, но также знала она и правоту житейскую – больше двадцати лет работала в детском саду и привыкла доверять своему сердцу.

– Можно, и я угощусь? – спросила она. – Уж больно красивые у тебя печеньица и пахнут так вкусно…

– Конечно-конечно! Угощайтесь на здоровье!

– Ах, какая вкуснятина. – Глаза женщины засияли.

Ксюша, обрадовавшись, стала подробно рассказывать, как они с мамой весь вечер пекли печенье. Тамара Степановна, слушая вполуха ее сбивчивый рассказ, наблюдала за ней. Ксюшка всегда была очень ласковой, доверчивой и дружелюбной. Но в последнее время она стала пугливой и недоверчивой. Жизненный опыт подсказывал Тамаре Степановне, что и в этой молодой семье начались трудности, что, конечно, отразилось и на ребенке. Но сейчас девочка словно сияла, ее лицо озаряла улыбка, в глазах светилась радость.

И этой радостью она хотела поделиться с другими.

– Ну иди, угощай своих друзей. – Воспитательница ласково улыбнулась. Какие уж тут инструкции! Разве она может запретить такую счастливую щедрость?

Когда Катя вечером пришла в детский сад, дочка радостно выбежала ей навстречу:

– Мама! Меня сегодня все поздравляли! И хоровод водили, и песню пели про бёздей.

– Что? – не поняла Катерина.

– Ну мам, как будто ты не знаешь! Хэпи бёздей ту ю… – И девочка громко запела ставшую международной песенку.

– А ты сама-то понимаешь, о чем тут поется? – улыбнулась мать.

– Понимаю, конечно! Эта песенка про день рождения, который раз в году.

Катя опять улыбнулась и поцеловала дочку в раскрасневшуюся от счастья щечку.

– Винегрет у тебя в голове, дочурка.

– А вот и нет, а вот и нет! – воскликнула Ксюша и опять запела: – К сожалению хэпи бёздей ту ю только раз в году!

В субботу с поздравлениями пришли Шура с сыном. Саня в черных шортах, белых гольфах и белой рубашке с галстуком-бабочкой выглядел очень нарядно. Он держал перед собой на вытянутой руке букет игольчатых белых астр. Ксюшка, просияв, бросилась ему на шею:

– Санька пришел!

Маленький мальчик с серьезным выражением лица отстранил от себя подружку и начал, вероятно, заранее приготовленную речь:

– Ксюша, мы пришли тебя поздравить с днем твоего шесть… годик… лет… с днем рождения. – Он вздохнул с облегчением, найдя нужное слово. – И мы желаем… слушаться маму и… – Санька вновь запнулся и в поиска поддержки посмотрел на свою мать.

– Будь умницей и красавицей, как твоя мама, – закончила поздравление тетя Шура. Она присела на корточки и поцеловала девочку.

– Вот тебе подарок! – Мальчик с серьезным видом сунул Ксюшке цветы прямо под нос: – На, нюхай.

– Я что, собака?! – фыркнула девочка.

– Все равно бери, раз день рождения. – Мальчик явно не знал, куда деть казавшийся ему теперь ненужным букет.

– Спасибо, Сашенька, – выручила его Катя, – сейчас мы его поставим в вазу, и у нас будет настоящий праздник. – Глаза женщины забегали по комнате в поисках вазы.

– Катерина, я тебя тоже поздравляю с рождением дочери, и вот к букету – ваза. – Шура протянула ей коробку, обернутую в ярко-фиолетовую фольгу.

Катя с праздничным шорохом развернула подарок взгляду ее предстало чудо: матово-синий полупрозрачный тяжелый стеклянный конус.

– Какая красота! – От восхищения Ксюшка даже чуть присела. – Мам, можно я сама наберу в нее воды?

– Ксюшенька, а я тебе еще не все подарила, – остановила ее тетя Шура, – вот тебе заморский гостинчик. – И она протянула ей яркий целлофановый пакет. – Разворачивай.

– Ой, топик-попик-весь-в-цветочек! – захлопала в ладоши девочка. – И джинсы зелененькие!

И она тут же начала стаскивать с себя нарядное платье, горя желанием примерить обновки.

– Ксюшенька, потом примеришь, у тебя такое красивое платье, – пыталась урезонить ее Шура, но какое там! Ксюшка уже старательно задирала подол над головой, второпях забыв расстегнуть пуговицы.

– Подожди-подожди, а то порвешь, – остановила ее Катя, возвращаясь с уже наполненной вазой. Она помогла дочке выпутаться из платья, а потом, вернувшись к столу, поставила в новую вазу роскошный букет осенних астр, и комнату словно озарило солнце.

Ксюшка, облачившись в джинсы и топик, распахнула дверцу платяного шкафа и завертелась перед зеркалом.

– Модница-сковородница, – ворчливо-снисходительно заметил Санька.

– Ксюшка, хватит крутиться, еще насмотришься, – окликнула ее Катя. – Давай-ка, моя радость, приглашай гостей к столу!

Когда все необходимые ритуалы с наполнением бокалов газированной водой, произнесением тостов, чоканьем, задуванием шести цветных свечечек на тортике в виде ежика были соблюдены, дети выскользнули из-за стола, чтобы заняться привычным делом – только им понятными играми. Женщины остались за столом и спокойно беседовали. В основном говорила Шура, делясь впечатлениями от недавней поездки в Испанию. Катерина слушала подругу с восхищением.

– Представляешь, эту Саграду Фамилию один архитектор строил – Гауди. Всю свою жизнь строил, так и не достроил. Ничего ему не надо было, только бы строить… И женщин он не любил, и мужчин тоже. В общем – ненормальный какой-то. И умер в бедности. А когда умер – оказалось, что он был миллионером.

Ее сбивчивый рассказ был прерван трелью дверного звонка.

У Кати кровь отхлынула от лица. Больше всего она сейчас не хотела видеть своего бывшего мужа. Но что поделать, Роман все же отец ее Ксюшки, и запретить ему поздравить дочь с днем рождения она не может. Она застыла, не в силах принять решение. В дверь еще раз настойчиво позвонили.

– Ксения, иди открывай, – позвала Катя и даже испугалась своего ставшего чужим от напряжения голоса.

Девочка нерешительно, оглядываясь на мать и чувствуя ее невольный страх, направилась к двери. Шура пошла за ней. Раздался легкий звук открывающегося замка и какой-то приглушенный, незнакомый голос.

– Ай-ай!!! – закричала от радости Ксюша. Она вбежала в комнату с большой, почти с нее ростом, игрушечной собакой. – Мама, это подарок от Рекса! Там еще поздравление!

– Дай-ка посмотрю. – Санька выхватил из рук девочки открытку с изображением овчарки с дурацким бантом на шее.

– Отдай-отдай! Это мне принесли! – Девочка поставила игрушку на пол и со слезами в голосе бросилась к мальчику, который, дразня ее, взобрался на софу, держа открытку в высоко поднятой руке.

– Александр, прекрати, – строго сказала Шура. – Отдай немедленно.

Санька соскочил с софы и протянул открытку Ксюше. Та мгновенно схватила ее, отбежала в сторону и, повернувшись ко всем спиной, стала разглядывать.

– Давай я тебе помогу. – Катя подошла к дочке, развернула ее к себе лицом, взяла открытку и стала читать вслух:

– «Дорогая Ксения! Поздравляю тебя с днем рождения. Желаю хорошо кушать и быть красивой и сильной, как я. Рекс».

Катерина удивленно смотрела на подпись.

– Я же вам говорила, говорила, что это от Рекса! Я же вам говорила! – закричала от возбуждения Ксюша.

И, подбежав к игрушечной собаке, обняла ее.

– Ты мой дружок, дружочек, ты мой песик лохматенький, ты мой любименький, – запричитала она, буквально потонув в мягкой шерсти игрушки с глупой довольной мордой и торчащими вверх треугольниками мягких ушей.

Катерина перевернула открытку и увидела написанное мелким, но разборчивым почерком добавление: «Прости, что не смог приехать. Все объясню. Позвони. Дмитрий».

Она смотрела на нескончаемую череду цифр и ничего не ощущала внутри. Только прежнюю пустоту и усталость. К ней тихо подошла Шура:

– Что за Рекс? Колись, подруга.

– Это собака одного дачного знакомого, – она отложила открытку, – ничего серьезного.

Шура изучающе посмотрела в усталые глаза Катерины.

– Санечка, поздно уже, – позвала она сына, – прощайся с Ксюшенькой, нам пора.

– Спасибо, что пришли. – Катерина с видимым облегчением произнесла дежурную фразу.

– Вам спасибо, – ответила Шура, все еще внимательно изучая лицо подруги. – Ну ладно, захочешь – расскажешь, – вздохнула она. – И не переживай ты так из-за всяких идиотов.

Шура ободряюще улыбнулась ей своей открытой, детской улыбкой, и Катерине сразу стало легче. Действительно, почему «всякие идиоты» должны вползать в ее душу и селиться там. Всех вон, метлой! Катерина кивнула своим мыслям. Жизнь продолжается, и никаких извинений ей не надо!

Но номер его телефона ей понадобился уже в ближайшее время.

Длинный звонок, еще один, и – громкий, отчаянный, безудержный стук кулаками в дверь. Катя резко проснулась. Сердце выпрыгивало из груди от страшных предчувствий, которые несли эти глухие, частые удары в дверь.

– Катя! Катя! Открой!

Она побежала в прихожую, дрожащими руками открыла замок и распахнула дверь. Глаза, полные отчаяния и боли, смотрели на нее.

– Катя! Помоги, помоги, пожалуйста… Славик…

Шурины губы тряслись, лицо побелело, руки дрожали, а в глазах стояли слезы.

– Что? Что случилось?

Катя напряглась в ожидании ужасного известия о непоправимом несчастье.

– С-с-славик… – Шура схватила ее за руку и с силой потянула за собой. – Он там, в колодце.

Катя выбежала во двор. Но глаза уткнулись в стену темноты.

Луч фонарика осветил открытый проем колодца.

– Катя, он там, осторожно, – прерывающимся шепотом произнесла Шура.

Катерина подбежала к зияющей дыре и заглянула в колодец – ничего, только темнота.

– Шура, фонарик у тебя?

Вместо ответа ей в руку ткнулось что-то холодное и твердое. Яркий луч скользнул вниз. Знакомый затылок бобриком. И неправдоподобная тишина.

– Давно он там? – спросила Катя, чувствуя, как у нее от страха холодеют руки.

– Нет, я вышла во двор выносить мусор – и вдруг, как удар током – мелькнула его голова и исчезла… Я к нему – потом к тебе.

– Будь тут, разговаривай с ним, может, он слышит, чтоб понял, что он не один, а я вызываю «скорую». – Катя помчалась к подъезду. Ее мысль работала со скоростью набирающего высоту самолета.

Шурина дверь была только прикрыта, в прихожей – телефон. Палец автоматически нажимает 03.

– Слушаю, – раздался металлический голос.

– У нас беда, мужчина провалился в люк колодца.

– Пьяный? – Голос оставался невозмутим.

– Нет!!! – У Кати от ужаса пылало лицо.

– Вызывайте милицию.

– Но ему же нужна медицинская помощь. – В Катином голосе появились просящие нотки.

– Ладно, называйте адрес.

Она сбивчиво назвала улицу, номер дома.

– Ваша фамилия?

– Пырьева, соседка, – зачем-то уточнила она.

– Ждите.

– Когда?

– Скоро, в течение получаса.

Эти слова холодом стянули ее сердце. Полчаса неизвестности… От своего бессилия ей захотелось плакать.

– Нет-нет, скорее, это вопрос жизни и смерти! – в отчаянии закричала она в бесстрастную пластмассовую трубку.

– Как сможем, машины все на вызовах.

И трубка равнодушно запищала.

Катерину словно ударило током, холод сменился жаром, лоб покрылся испариной. Она вбежала в свою квартиру, на ощупь открыла ящик письменного стола, достала дочкину открытку с ухмыляющейся собачьей мордой и кинулась к телефону.

Какой длинный номер! Еще одна цифра… Наконец гудок и… щелк.

– Я слушаю, – спокойный, знакомый голос.

– Дмитрий, это Катерина.

– Катюшка…

– Не перебивай, пожалуйста. Нужна твоя помощь. Муж моей подруги провалился в люк колодца. Машина «скорой помощи» будет только через полчаса!

– «Скорая» будет в течение пяти минут. Адрес, ориентиры, – по-деловому осведомился Дмитрий.

Катя машинально отвечала на его лаконичные вопросы.

Разговор занял не больше минуты, но ее вдруг охватила необъяснимая радость. Теперь все будет хорошо, она уверена. Есть Дмитрий, который знает, как, когда и с кем разговаривать, и он сделает все, чтобы спасти неизвестного ему человека, потому что его попросила об этом она.

Действительно, через несколько минут к ним во двор с воем влетела машина «скорой помощи». Через секунду головы санитаров склонились над отверстием, а еще через несколько минут неподвижное тело Вячеслава с разбитой головой положили на носилки и понесли к машине.

– Ты жена? – строго спросил Катю высокий, худой мужчина, вероятно врач и старший в спасательной команде.

– Нет, вот его жена. – И Катерина указала на дрожащую от нервного напряжения Шуру.

– Кто с ним поедет? – Врачу, вероятно, было достаточно одного взгляда на Шуру, чтобы понять, что она находится на грани нервного срыва и в любой момент может впасть в истерику.

Но Шура, услышав вопрос, как будто очнулась, подошла к нему и спокойно сказала:

– Я должна, я сейчас… Я еду. – Она уже перестала дрожать, лишь ее худые руки, сжатые в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, выдавали, в каком она находится напряжении.

– Едем. – Врач кивнул ей и помог забраться в машину. Шура села рядом с носилками. Двери захлопнулись, и через секунду машина опять взвыла и понеслась по тихому, ночному городу.

Катя вернулась домой. Только она набрала воду в электрический чайник и включила его, как в дверь тихо постучали.

Она запахнула халат потуже, завязала пояс и открыла дверь.

Большая, тяжелая фигура заслонила дверной проем.

– Жив? – шепотом вместо приветствия спросил Дмитрий.

Катерина кивнула.

– Увезли?

– С минуту назад.

– Немного не успел… – В голосе Дмитрия звучала досада. – И куда?

– Я не знаю… Не спросила.

– Ничего, не беспокойся, лучшие врачи города сейчас рядом с ним.

И столько уверенности и знания ситуации было в его голосе, что Катя поверила – это действительно так. Взглядом она поблагодарила его:

– Проходи.

Они прошли на кухню, где горела неяркая лампочка под белым стеклянным колпаком.

– Чай пить будешь? – спросила Катя, когда в чайнике забурлила вода.

– Выпью, пожалуй. – Дмитрий тяжело опустился на табурет и обеспокоенно спросил: – Дочка спит?

– Да, ни Ксюшка, ни Санька не проснулись. Завтра я их в садик отведу, они в соседних группах. – И добавила: – Санька – это сын того, кто в больнице. А Шура сейчас рядом со Славиком.

– Конечно, – кивнул Дмитрий, – жена же…

Катерина не стала ничего объяснять, чувствуя себя не вправе посвящать Дмитрия в запутанную историю жизни ее подруги.

Она встала, достала с полки железную банку с чаем и засыпала заварку в чайник в виде слоника, залила кипятком и прикрыла чайник тряпичной куклой.

Дмитрий внимательно наблюдал за ней. Уютом и теплом веяло от ее неторопливых движений.

– Ты завариваешь чай, как моя мама. И кукла такая же несуразная…

Катя взглянула на куклу: пуговки-глазки, как всегда смотрели вызывающе бесстрастно, но рот ниточкой добродушно растянулся в улыбке. Она устало присела.

– Кать… – Дмитрий попытался взять ее за руку, но она резко отдернула руку. – Катерина, я хочу все объяснить…

– Не надо… Зачем?

Катя встала и, не глядя на Дмитрия, достала чашки, поставила на стол.

А он взял в руки чашку и улыбнулся:

– В горошек, как любит тетя Сара.

– Да, Ксюшка как увидела в магазине, так и заставила купить. Говорит, из таких чашек все вкуснее пьется… – Катя откинула со лба прядь спутанных волос и взглянула на Дмитрия уже мягче. – Почему ты не приехал? Ксения ждала…

– Не мог я… – Дмитрий опустил голову, старательно разглядывая простенький рисунок на чашке.