Текст книги "Манящий запах жареной картошки"
Автор книги: Ирина Степановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Она тихо встала. Достала обручальное кольцо, вынула из ушей серьги, положила на стол. Написала записку: «Я одна виновата во всем. Прошу винить только меня». Закрыла форточки и открыла газ. Пока газ из кухни наполнял комнату, она раскладывала повсюду рисунки – пейзажи и портреты, натюрморты и этюды – головы и руки, торсы и стопы, копии и вполне самостоятельные работы. Когда ей стало трудно стоять, она подползла к кровати и обняла руками голову сына. Ее затошнило, она потеряла сознание и поэтому не услышала, как кто-то действительно одним ударом ноги выбил их дверь.
Когда она очнулась, в квартире еще стоял отвратительный запах, но форточки были открыты, рисунки были убраны, у стола на стуле сидел майор. Записка, кольцо и сережки были сдвинуты в сторону. У стены стоял ее сын, рядом с ним конвоем двое солдат. Больше никого в комнате не было.
– Яблоко от яблони недалеко катится! А если бы на площадку вышел кто покурить? – сказал ей майор, увидев, что она обрела способность соображать. – Из-за какой-то царапины столько дел натворили, чуть подъезд не взорвали!
– Из-за какой царапины? – не поняла она.
– А сын-то вам что, не объяснил?! Перепугал все отделение насмерть! Тот парень, в которого он стрелял, конечно, сам виноват, но ваш-то интеллигент тоже как поступил! Никому ничего не сказал, самовольно ушел с поста, заявился в казарму и давай палить! Прострелил тому молодцу щеку, тот грохнулся в обморок, а этот пустился в бега!
Сын сказал:
– Мама, значит, я не убил!
– Собирайся! – сказал майор. – Жертву твоей глупости я отправил в госпиталь, через два дня будет здоров. А ты до утра должен вернуться в часть. Тогда замнем дело.
– Собирайся, сыночек! – заплакала мать. – Прости меня, мальчик мой, за то помрачение, что нашло на меня! Но я думала, пусть лучше мы вместе…
– Поскорее! – сказал майор. Она стала совать ему деньги, но он отодвинул одним движением ее руку, взял сумку, что она приготовила сыну, и вышел из комнаты. – Двадцать секунд жду на лестнице!
Она еще успела, прежде чем за ними закрылась входная дверь, угостить двух солдат яблоками, перецеловать сына в щеки, шею, руки, затылок и крикнуть майору:
– Так что ж теперь ему будет? Как мне узнать?
– Подъезжайте к концу недели, там будет видно, – сказал майор.
К концу недели сына в учебке уже не было, а через полтора месяца от него пришло первое письмо. Из Чечни.
За то время, что он воевал, «Красные рыбы» побывали во Франции, Испании, Петербурге и Минске и вернулись в Москву. Их вывесили на прежнее место, и мать снова пришла посидеть на знакомой скамейке.
– Как дела? – поинтересовалась все та же дежурная.
– Осталось сорок пять дней, – коротко ответила мать и постучала по дереву.
– Господи, дай-то Бог! – перекрестилась знакомая.
Когда сын написал, что демобилизуется в срок, мать начала строить планы. Она носила его картины специалистам, они отзывались о них положительно. Она берегла каждую копейку, думала, мечтала, как будет откармливать его лучшими продуктами, отпаивать соками. Она вымыла окна, хотела переклеить обои, но мечтала, что сын сможет выбрать их сам, Весна билась в окна сиренью, шли дожди, их сменяло буйное солнце, студенты собирались на сессию, мать ждала. Она не теряла времени даром. Она обивала пороги, она выяснила все льготы, она добилась, чтобы его картину вывесили в выставочном зале на Кузнецком мосту. Она ждала и боялась непоправимого.
Телеграмма пришла поздно вечером. «Еду с Катей. Встречай». И она полетела на вокзал. Но сына не встретила. То есть не увидела. Она его не узнала. Это они с Катей сами подошли к ней. Он стад по-другому ходить, сильно вырос, раздался в плечах, загорел и через два слова ругался матом.
«Хорошо я сделала, что одежду-то не купила, – подумала мать. – Он бы в прежние размеры не влез».
Катя была хорошенькой, стройненькой девушкой, на которой сын собирался жениться. Когда после ужина мать захотела показать ей картины, Катя зевнула, а сын недовольно сказал:
– Будет, мать, смотреть всякие глупости! Делом пора заниматься!
И мать онемела. Она пыталась разговаривать, улыбаться, но сама чувствовала, что у нее это получается через силу.
– Что это мама у тебя какая-то странная? Будто не рада! – удивилась будущая невестка. – Нам с ней будет трудно ужиться, надо искать другую квартиру!
Сын устроился на работу в банк одновременно охранником и шофером. Все вокруг говорили: «Как повезло! Приличные деньги!» Невестка была довольна. Он больше не делал попыток начать рисовать. Об институте и речи не было.
– Пора перестать быть нежизнеспособным! – как-то сказал он.
– Ведь у него есть талант. Надо думать о будущем… – пыталась поговорить с ними мать.
– Если бы вы были там, где был он, – сказала невестка, – вам эти глупые картинки тоже не полезли бы в голову!
Во вторник вечером невестка собрала все картины и отнесла на помойку.
– А то в комнате места мало! – пояснила она.
Мать собрала свою сумку, съездила на вокзал и купила билет к тетке в деревню. До отхода поезда оставалось почти три часа. Она вспомнила, что в среду в музее – день бесплатных посещений.
«Красные рыбы» были на месте. Она тихо села. Никого из посетителей вокруг больше не было.
– Что с вами? Как сын? Вернулся наконец? – участливо спросила все та же дежурная, увидев ее лицо.
– Нет. Не вернулся. Его убили, – глухо ответила мать и, бросив прощальный взгляд на картину, вышла из зала.
2000 г.
МИМОЗА
К Восьмому марта в Москву привезли море цветов. Они не умещались в киосках, и предприимчивые продавцы ставили целые охапки в огромные жестяные вазы и выносили на улицы. Весна не удалась в этом году, и белые, желтые, розовые, багровые розы уныло смотрелись под серым небом на мокром грязном асфальте с остатками снега. Полосатые тюльпаны прятались в целлофановые кульки, и даже солнечные герберы и те стояли с поникшими оранжевыми головками.
«Какие же цветы купить ей, любимой?» – подумал Вадим и, подняв воротник пальто, остановился у ближайшего цветочного форума. Продавщице было не до него. В предпраздничный день вокруг нее толпились около десятка представителей сильного пола, и Вадим огляделся по сторонам в ожидании, пока она освободится. Суета около входа в метро достигла накала. У самых дверей в подземелье шла бойкая торговля ночными рубашками и лифчиками необъятных размеров. Чуть дальше расхватывались влет серебряные цепочки и серьги кустарного производства. Какой-то мужик в полушубке, приехавший издалека, всем телом сберегал от толпы расписные резные деревянные ложки, тут же девушка рекламировала поддельные китайские утюги, в общем, этот предпраздничный день ничем не отличался от таких же других.
«Куплю любимой вот эти розы, – подумал Вадим. – Она блондинка, они ей пойдут. Одна сторона лепестка пунцовая, а другая – бледно-розовая, очень красиво. Она, наверное, наденет то кольцо и серьги из белого золота, что я подарил ей в прошлом году по случаю пятилетней годовщины нашей совместной жизни, поставит свечи на стол, как она всегда это делает для создания интимной обстановки, и будет мила и нежна… Да, очень красиво!» – окончательно решил он и протянул продавщице деньги. Уже с хорошо упакованным букетом в руках он бросил последний взгляд на метро и повернулся к своей машине, но тут какая-то вновь возникшая толчея привлекла его внимание. Он подошел чуть поближе. Невысокий мужик с длинным носом, усами и в кепке распаковывал на грязных деревянных ящиках облезлый коричневый чемодан. Около него остановились стайка озабоченных прыщавых мальчишек и несколько женщин лет эдак пятидесяти, в темных цветастых платках. Из чемодана на землю посыпались какие-то желтые крошки.
– А вот какая красота! Подходи, дешево отдаю! – зычным голосом забубнил мужик, и женщины ахнули.
Мимоза!
Под откинутой крышкой чемодана оказалась живая пушистая желто-зеленая масса. Хозяин поколдовал над ней, и вот она под его руками стала превращаться в отдельные нежные ветви. Он тряс ими, взмахивал и вертел у прохожих под носом, демонстрируя их стойкость и свежесть, и, распушившись и запахнув, мимоза вдруг придала грязной улице свет и очарование праздника. И сам праздник тут же стал для всех не одной из текущих обязаловок, помеченных красным цветом в календаре, а единственным и неповторимым днем в году, условно и понятно для всех обозначенным ярким числом «восемь».
– Почем мимоза? – спросил Вадим, придерживая рукой дорогое пальто, чтобы не запачкать его о грязный ящик.
– Десять рублей большая ветка, пять рублей маленькая! – кричал продавец куда-то поверх голов, не обращая на Вадима никакого внимания. Краем глаза он уже видел в его руках роскошный букет из пятнадцати роз и знал, что господа с такими букетами в руках мимозу не покупают.
«Как и тогда. Только тогда счет шел на тысячи», – криво ухмыльнулся Вадим, порылся в кармане и протянул мужчине десятку. Тот автоматически встряхнул пушистую ветку и подал Вадиму. «Зачем я купил-то ее? – подумал тот, возвращаясь к машине. – Ну уж теперь что сделаешь? Выкидывать жалко». Букет из роз он аккуратно положил на заднее сиденье, а мимозу бросил на щиток перед собой. Ввиду того что поток машин сзади не затихал ни на мгновение и встроиться в общий ряд было трудно, Вадим сидел без движения и тупо смотрел на мимозу. Как будто в первый раз в жизни видел ее рифленые светлые листья, пушистые комочки цветов. В салоне стало прохладно, он включил отопление, и мимоза запахла. Запах ее распространился на весь салон и напомнил ему о белобрысом коренастом парнишке, не умеющем говорить и не знающем, куда девать красные руки. А он ведь уже и забыл про него. На кнопке «Авторадио» шел очередной выпуск новостей. Он выключил кнопку. Внезапно стемнело, вдоль проспекта зажглись фонари, из «Макдоналдса» выбежал веселый клоун и стал топтаться на месте, предлагая детишкам воздушные шары и разбрызгивая вокруг себя грязь огромными длинными башмаками.
– Мимоза идет брюнеткам, блондинкам она ни к чему, – вдруг сказал вслух Вадим и, внимательно глядя в зеркало заднего вида, тронулся со стоянки. – Ну проезжай же ты, проезжай! – громко сказал он, обращаясь к водителю той машины, что была сзади, будто бы тот мог его слышать, и, пропустив его, быстро повернул руль и встроился в общий поток. Ветку мимозы, чтобы не упала, он положил рядом с собой на соседнее сиденье.
Любимая очень обрадовалась букету роз и даже взвизгнула. В комнате все было так, как предполагал Вадим. Столик, сервированный на двоих, бутылка дорогого вина, свечи, аппетитный запах из кухни. Он снял в прихожей пальто, прошел в ванную и долго мыл там руки. Запах мимозы, казалось, прочно пристал к его коже.
Лиля возвращалась домой одна, усталая, с тремя официальными гвоздиками и подарочным набором от администрации, состоящим из чашки и блюдца.
– Сашку забери сегодня из садика! Мне что-то нездоровится, – попросила она маму по телефону. – Нет, нет, не заболела, просто настроение плохое, – ответила она быстро на тревожный вопрос.
– Тебе надо развеяться, сходить к кому-нибудь в гости!
– Лучше просто лягу поспать, – ответила Лиля. Но прийти домой в этот предпраздничный день и сразу лечь в постель ей показалось слишком уж чересчур. Все-таки она женщина, а значит, завтра и ее праздник. Вот Сашка хоть и маленький, а уже приготовил ей в подарок рисунок. Не утерпел и показал еще два дня назад – прелестная птица, похожая на петуха, с шикарным разноцветным хвостом. Официально он подарит его завтра утром, когда она придет за ним. Мама с отцом тоже, наверное, сделают ей какой-нибудь маленький, милый подарок. Все хорошо, все в порядке, зачем ей грустить? Не единственная ведь она на свете разведенная женщина. Да и из-за чего переживать? Муж, когда и был, все равно в этот день приходил «на бровях», а цветы дарил кому угодно, только не ей. Обидно, конечно, она ведь и не гналась за роскошными букетами. Она любила мимозу. Когда-то ей дарил мимозу один человек, но это было давно, до замужества. Она была тогда молода, глупа, многого не понимала. Не понимала, например, того, что гораздо проще, если есть деньги, купить в ларьке дорогущую розу, чем искать по всему городу южную привозную пушистую ветку и отдать за нее последние гроши, которые аккуратно складывались в карман, вместо того чтобы быть проеденными на завтраках в школьном буфете, или быть прокуренными, или пропитыми в компании таких же институтских обалдуев, из числа которых был и ее муж. Тогда все девчонки хотели выйти замуж за богатых и перспективных. Желательно за иностранцев. Если не получится за иностранцев, ну, тогда уж за наших, но обязательно, чтобы жених был высок и красив и похож на поп-звезду. А тот человек, что дарил ей тогда мимозу, был небольшого роста, квадратен, не так уж хорош собой, с прыщами на щеках и происходил из рядовой, ничем не выдающейся семьи.
– Какие у него перспективы? – говорила подружка, смотрясь в зеркальце и закалывая высоко на макушке свои шелковистые белокурые локоны.
– Никаких, – пожимала плечами Лиля.
– Тогда зачем он тебе? – широко раскрывала подружка глаза.
– Ни за чем.
– Зря только время потеряешь! – авторитетно утверждала подружка, перелистывая очередной глянцевый журнал. – Что этот человек может тебе предложить?
И Лиля робким голосом отклоняла очередное предложение «где-нибудь прогуляться» под предлогом чрезвычайной занятости.
– Что это за кавалер, который зовет девушку таскаться по улицам под дождем и даже в ресторан пригласить ее не может! – рассуждала подружка.
– Ох, доиграетесь, девки, что вообще без мужей останетесь! – предостерегала их Лилина мать.
– Да что вы, Анна Павловна, – разводила руками подружка, – чем за таких замуж выходить и плодить нищету, лучше вообще ни за кого не выходить!
Но Лиля все-таки вышла замуж. После того как узнала, что подружка нашла-таки себе приличного кавалера. Жениться он на ней, правда, до сих пор не женился, но в его новой, хорошо отделанной квартире подружка устроилась прочно. А Лиля пожила со своим высоким и красивым мужем около года, да и разошлась с ним после рождения ребенка.
– Хоть он и был высок и красив, а все равно – козел, – объяснила она родителям. – Бабник и пьяница.
В квартире было уже темно, пусто, прохладно. Лиля не глядя воткнула гвоздики в стеклянную вазочку, подняла с пола игрушки. Не раздеваясь, не зажигая свет, присела на кухне к столу. Послушный машинальному движению ее пальца, вскоре зашумел электрический чайник. Она плеснула в кружку утреннюю заварку, разбавила кипятком, пригубила. Вдруг, повинуясь какому-то внезапному импульсу, она резко встала, отставила чай, замотала голову темным пестрым шарфом, обула старые сапоги, чертыхнулась на периодически разъезжавшуюся молнию и, забыв перчатки, вышла из дома. Подошедший трамвай повез ее на Чистопрудный бульвар. В окне салона мелькали летящие вдоль трамвайных путей фонари, бесстрастный голос объявлял остановки, а в глубине стекла отражались подвыпившие чужие мужчины с букетами цветов, заботливо усаживающие на сиденья вновь входивших в трамвай женщин. Компания молодых веселых дам, похожих на сотрудниц какого-то мелкого учреждения, видимо, встречавших наступление праздника в своей сугубо женской компании, смеялась до икоты. Лиля села в середине салона на одиночное сиденье и невидящими глазами уставилась в темноту, не замечая своего отражения. А снаружи, с улицы, был виден на фоне веселой, смеющейся толпы бледный овал ее грустного лица в рамке темных блестящих волос, гладко зачесанных под сине-зеленым шарфом, намотанным поверх головы и воротника ее узкого черного пальто.
– У-у-у! Какие мы го-ло-одные! Какие мы а-а-алч-ные! – щебетала любимая, одной рукой держа на весу поднос с закусками, а другой обнимая Вадима за шею.
– Да, да! – сказал он, почему-то вовсе не чувствуя аппетита. «Наверное, потому, что поел вместе со всеми в офисе», – подумал он. Конечно, подчиненным тоже нужно давать расслабиться, ну как по случаю праздника было не поздравить женщин! Пришлось отступить от диеты и демократично выпить со всеми и закусить. А дальше он сказал какую-то странную вещь, которая минутой раньше вовсе не приходила ему в голову.
– Знаешь, подожди полчаса! – сказал он любимой. – Меня беспокоит машина! Что-то с ней не в порядке, надо проверить!
Любимая было надула губки, но, зная, что новая машина для каждого мужчины святое, перечить не стала. А он и не думая обращать внимание на ее реакцию, быстро скинул деловой костюм, влез в старые джинсы, потрепанный свитер, накинул поверх куртку и вышел из дома.
«А хорошо, что я все-таки на ней не женился!» – подумал он и завел двигатель. Естественно, в новой машине все работало, как хорошие часы, и он на половинных оборотах, бесшумно, выехал со двора. На Кольце же он разогнался настолько, насколько позволяла разрешенная скорость. Достаточно быстро перед ним появилась темная гладь пруда, поблескивающего через ажурную решетку бульвара. Он обогнул бронзового Грибоедова и трамвайную остановку и припарковался у темного переулка, в котором, он помнил это ясно, пряталась сломанная колокольня временщика Александра Даниловича Меншикова. Ему рассказывала об этом та, которой он дарил когда-то мимозу. Рядом со сраженной молнией колокольней стояла относительно новая церковь. Подумаешь, ей от силы было каких-нибудь сто пятьдесят лет.
– Хочешь, обвенчаемся здесь? – однажды сказал он, когда они стояли в этом переулке и, задрав головы, наблюдали, как мечутся ласточки в вечернем воздухе над колокольней.
– Будет гроза, – сказала она. – А в Бога я не верю! – На самом деле ее тогда смутило, что в туфлях на каблуках она будет на голову выше своего жениха. Подружка умерла бы со смеху!
Он припарковался, но из машины не выходил. В церкви закончилась служба, и люди, в большинстве своем женщины, выходили и оборачивались, крестясь на икону. Поверженный природой столп Александра Даниловича никого не интересовал, ясно показывая, что именно так проходит людская слава. «А она обожала исторические памятники, – подумал он. – Интересно, показывала ли она это место мужу? Дурак я, что приехал сюда», – решил он и проверил, включился ли автоматически ближний свет. Уже стало темно. Сзади зазвонил, загромыхал по рельсам трамвай, тронувшийся от остановки. Машинально он обернулся, мельком взглянул на освещенную громаду, проплывавшую мимо него. И вдруг в окне второго вагона на фоне чьих-то качающихся фигур увидел ее лицо. Он заморгал, пытаясь прогнать видение.
«Какая чепуха, не может быть!» Но его нога сама придавила педаль, и автомобиль тихо тронулся, подстраиваясь к ходу трамвая. Они проехали пруды и встали у перекрестка. Ему нужно было смотреть на дорогу, но он все время поворачивал голову влево. «Она, она, конечно, она!» Вон она сидит в чем-то темном и смотрит куда-то вдаль. Его она не видит, в машине темно. Она вдруг подняла голову. Что-то ее отвлекло. Ах да! Сзади него – рев сигналов. Целое стадо желающих его обогнать, он – препятствие для движения. Ехать вровень с трамваем долго нельзя, значит, надо открыть себя, подать знак. А вдруг он ошибся? Хорош же он будет, если сейчас к нему в машину впрыгнет какая-нибудь незнакомая тетка!
Лиля думала: «Ну и зачем? Зачем вместо того, чтобы выспаться, я сижу в этом ненужном мне виде транспорта и делаю вид, что мне ужасно интересно, что там за окном? Меншикову башню с трамвайных путей никогда не было видно. Слева блестит гладь воды, а со стороны только пустые окна домов да фары машин. Вон какой-то дурак отчаянно сигналит и машет руками. А сзади сигналят ему. Пьяный напился, что ли?»
И вдруг она поняла, что сигналят и машут руками именно ей. Постойте, да она ведь хорошо знает этого человека. Та же белобрысая круглая голова, мощная шея, ладошки, будто лопатки… Такими теперь ее сын играет в детском саду. «Вадим! Как он узнал, что я здесь?» Она соскочила с сиденья и побежала вперед, раздвигая толпу плечом и руками. Забарабанила в синюю стеклянную перегородку водителя:
– Выпустите! Выпустите меня!
– Сумасшедшая какая-то! – послышались голоса.
– А может, девушке плохо! – захихикал какой-то мужик. – Праздник все-таки! Наотмечалась где-нибудь, и того! Срочно нужно выйти!
– Дочка! Да не откроют тебе! Второй же вагон! Жди до остановки! – сказала ей какая-то пожилая женщина.
Лиля невидящим взглядом обвела пассажиров и, протиснувшись к выходу, прильнула лицом к двери. Вадим сделал ей знак. Мол, держись, я еду за тобой, что бы ни случилось! Другие автомобили толклись на узкой проезжей части позади него, и Лиле даже казалось, что она слышит адресованный ему разноголосый неформальный хор.
«Откуда у него такая красивая машина?» – успела подумать она и чуть не упала. Она ждала остановку, но вот двери раскрылись, а она не успела даже придержаться за поручни. Так и вывалилась, будто кулек, из вагона. Да еще запнулась носком сапога о металлический край ступеньки, расцарапала о дверь ногу.
– Садись скорее! – Вадим открыл ближайшую к ней заднюю дверцу и впихнул в салон. Несколько минут они ехали молча. Он оторвался от преследования и смотрел теперь на дорогу, а она молча потирала ушибленную коленку.
– Ну, здравствуй, Лиля! – наконец сказал он, когда они выехали на Кольцо.
– Здравствуй, – почти шепотом ответила она.
– Давай сейчас съедем с Кольца, и ты пересядешь вперед.
– Не надо.
– Почему?
– Не надо! Я тебя и в зеркале вижу. Мне здесь удобно. Машина большая.
– Но я тебя плохо вижу.
– А это и не обязательно. Я неважно выгляжу в последнее время.
Он помолчал. Потом выдавил:
– Что, дела идут неважно?
Она подумала: зачем ей бодриться, скрывать, делать вид, что все прекрасно? Разве не видно ее потрепанное пальто, тот самый шарф десятилетней давности, старые сапоги…
– Что поделать? – сказала она. И рассказала как на духу и о неудавшемся замужестве, и о неинтересной работе, о маленькой зарплате. Но тут же спохватилась: – А у тебя-то как?
– Да тоже так… – неопределенно протянул он.
Она посмотрела внимательно. Да, действительно. Задрипанный джемпер, куртка, замасленная на локтях.
– Откуда такая машина?
– Да я шофер! Вожу большого начальника! – сказал он вдруг первое, что пришло в голову. Рассказывать о бизнесе, о своей преуспевающей фирме ему не хотелось.
– Ужасно плохо! – сказала она. – Я – эгоистка. Я ведь даже рада, что у тебя тоже ничего особенного не вышло.
– Почему? – недоумевая, спросил он.
– Если бы я встретила тебя вдруг, а ты был бы в полном порядке, весь в шоколаде, супергерой, я бы не подошла.
– Почему?
– Мне было бы стыдно. Я ведь была когда-то такая дура! Думала, что человек только тогда что-то стоит, если он может зарабатывать большие деньги, крутить какие-то дела! Но оказалось, что это все-таки в жизни не главное. Мой бывший муж умел крутиться, но был таким козлом! И потом, те, кто выбивается в люди, как правило, забывают о своих друзьях.
– Это ты о своей подруге?
– И о ней тоже.
– Кстати, ты о ней что-нибудь слышала?
– Только то, что она нашла себе богатенького кавалера и живет у него. Мне его не показывает. Да я и не интересуюсь. Мы практически не общаемся. У меня ведь не такой образ жизни, как у нее. Она светская женщина. А у меня – дом, ребенок, работа. Больше не гуляю по историческим местам, – сказала она с горечью.
Он уже давно съехал с Кольца, переехал Москву-реку по прекрасному освещенному мосту и остановился в одном из двориков Замоскворечья, около ее дома. «Не забыл, где я живу», – отметила она.
– Послушай, – сказал он ей вдруг охрипшим от волнения голосом, – если начать все сначала, ты бы начала?
– Конечно, – улыбнулась она. – Я только потом поняла, что я ведь тебя любила. Только глупая была. Никого не слушала, кроме подружки. А она говорила, что никакого толку из тебя не будет, ничего не получится. Но я и рада, что не получилось. Мы с тобой на равных. Мне не хотелось бы выглядеть в твоих глазах неудачницей. Я чувствую себя виноватой, несмотря на то что это ведь ты первый женился.
Он удивился:
– Почему это я? Это ты, наоборот, выскочила замуж сразу после летних каникул. Я даже повидать тебя не успел.
– Да нет, – улыбнулась она. – Ты что-то путаешь или забыл. Я вышла замуж после окончания института. После того как узнала, что ты женился. Мы с тобой ведь не виделись весь последний год учебы. Я ездила стажироваться.
Он помолчал. Уличный фонарь бросал в салон световой конус, и в нем ее лицо было чудесно нежным.
– Между прочим, я никогда не был женат, – сказал он. – Тебе твоя подруга сказала, что я женился?
– Не помню, – улыбнулась она. – Может быть. Какая теперь разница? Что это лежит у тебя на приборном щитке? Мимоза? Ты для меня купил? – Она протянула руку, и он вложил в ее ладонь уже привядшую ветку.
– Как я люблю мимозу… – протянула она и дотронулась губами до сложившихся листьев. – Кроме тебя, никто больше не дарил мне мимозу. Никогда! – В ее глазах что-то блеснуло. Украдкой, чтобы он не видел, она коснулась веткой щеки. Он развернулся к ней всем корпусом. Подголовник мешал ему ее видеть. Ему пришлось изогнуться. Ее глаза на бледном лице сияли мягко, будто южные звезды.
– Я тоже сделал ошибку, – сказал он. – Не спрашивай какую, я не скажу. Но интуиция все-таки подсказала мне удержаться от последнего шага. Венчаться мы будем в церкви?
Он замер, и она замерла. Наконец он услышал чуть слышный ответ. Она прошептала:
– Да.
– Ты поверила в Бога?
– Нет. Просто потому, что ты так хочешь.
Он протянул руку и взял у нее мимозу.
– Тогда до завтра. Я сам тебя найду.
– Ты не зайдешь?
– Нет. Сегодня у меня есть еще кое-какие дела.
Она еще не успела войти в подъезд, как уже услышала шум отъезжающей машины. «Он больше не придет, – подумала она. – Такие встречи через годы обычно ничем не заканчиваются, кроме разговоров». Она поднялась к себе в квартиру, не включая свет, разобрала постель и юркнула под одеяло. Долго она еще ворочалась, стараясь согреться, но когда наконец уснула, ей приснилось что-то очень приятное.
– Где ты был? – спросила любимая, невозмутимо поправляя тот самый букет шикарных роз. – Раздевайся, я наконец зажгу свечи.
Он все еще стоял в коридоре в куртке и смотрел на нее. Что-то в его взгляде промелькнуло такое, что заставило ее всмотреться в его лицо пристальнее.
– Что-нибудь случилось? – Она стояла перед ним в перламутровом блестящем платье, на каблуках, со светлыми локонами, красиво уложенными в роскошную прическу рукой умелого парикмахера.
– Так ты у нас, значит, светская львица? – спросил он с издевкой, и по лицу его при этом пробежала судорога. Он стоял перед ней набычившись, на коротких, но крепких ногах, выставив вперед упрямую квадратную голову, сжав руки в кулаки перед собой, смотрел исподлобья.
– А в чем дело? – спросила она нежнейшим голоском и подошла, чтобы погладить его по макушке. С высоты каблуков она возвышалась над ним почти на целую голову.
– Дело в том, что я сегодня встретил Лилю и узнал, что это ты, оказывается, ей наврала. На ком же ты меня женила? Уж не на себе ли? А помнишь ли ты, как ты явилась ко мне вся в слезах с известием, что Лилька вышла замуж? Но ты ошиблась ровно на год!
Любимая на мгновение опустила глаза, но почти тут же с вызовом посмотрела на него снова.
– Ну и что? – сказала она. – Я же не виновата, что Лилька оказалась такой дурой, что не могла правильно тебя оценить. Я сказала ей, что из тебя ничего не выйдет, и она мне поверила!
– А ты считаешь, из меня что-то вышло?
– Коне-эчно! – И любимая протянула руку, унизанную кольцами, чтобы потрепать его по щеке. Камни в кольцах заиграли в отраженном свете многочисленных ламп.
– Собирайся! Я отвезу тебя домой! – сказал он и достал из шкафа объемистую сумку.
– Никуда не поеду! – сказала она и демонстративно уселась на диван, скрестив ноги. – Мы с тобой столько лет вместе!
– Да! Столько лет, приобретенных обманом! – Он молча достал из шкафа ее меха, сверху кинул шкатулку с драгоценностями, вместе с вешалками засунул костюмы, привезенные из-за границы, быстрым шагом вышел на лоджию и вышвырнул сумку вниз.
– Ты с ума сошел! – закричала она. – Ведь все украдут!
Она как была в открытом перламутровом платье и туфлях без задников выскочила на лестницу и, не дожидаясь лифта, бросилась бежать по ступенькам вниз. Он нащупал в кармане ключи от машины, захватил ее блестящие новые сапоги и спокойно съехал вниз на пришедшем лифте. Усмехнувшись, он посмотрел, как она ползает в грязи по газону, высвобождая свои сокровища из цепких лап нераспустившегося шиповника.
А наутро, когда Лиля проснулась, вначале ничего не произошло. Но она потянулась с улыбкой, сварила себе кофе покрепче, позвонила родителям и отправилась к ним за сыном. «Ну надо же! – думала она по дороге. – Бывает же так! Помчалась куда-то, как бешеная кошка, вытаращив глаза! Встретила того, о ком думала долго. Уже сама такая встреча – подарок судьбы! Достаточно и этого».
А когда она возвращалась с сыном домой, ее внимание привлек цветущий желтый куст, внезапно выросший у самого ее подъезда.
«Утром здесь ничего не было! Что же это?» – подумала она. И, лишь подойдя ближе, рассмотрела. Ветки цветущей мимозы были воткнуты в остатки нерастаявшего сугроба на манер того, как втыкают в снег выброшенные елки после Нового года. Сердце у нее забилось быстрее, она с удивлением оглянулась и увидела стоящую неподалеку дорогую машину. Вся машина была тоже завалена мимозой, а возле нее стоял долгожданный, вновь обретенный ею человек и стряхивал с рукавов старой куртки осыпавшиеся нежно-зеленые листья и пушистые желтые шарики.
– С Восьмым марта! – крикнул он ей и счастливо улыбнулся, когда она, крепко держа сына за руку, подошла совсем близко.
Март 2002 г.
НА ПЛЯЖЕ
Этот кусок пляжа был хорошо виден только с мола. Фактически он был под него запрятан. Другое такое неудобное место для купания и принятия солнечных ванн было трудно придумать. Однако они всегда были здесь. Муж, жена и ребенок. Семейная пара и сын. Сын – инвалид детства.
Уродец.
Во всем мире такие дети считаются полноправными членами общества. Они называются слабовидящими, слабослышащими или с ограниченными возможностями передвижения. Этот ребенок собрал в себе все эти признаки. Он плохо видел, не слышал и почти не мог самостоятельно передвигаться. Определить на вид, сколько ему лет, было нельзя. Полное непонимание мира, в который он зачем-то попал, и бессмысленная улыбка открытого рта всегда присутствовали на его безумном лице. Детское его тельце было причудливо деформировано, тонкие ручки и ножки находились в непрерывном неправильном движении. Суставы были странно вывернуты в разные стороны, что, однако, все-таки позволяло ребенку самостоятельно ползать, а иногда вставать на ноги и странно ходить, дергаясь и извиваясь всем телом, придерживаясь руками за теплые, нагретые солнцем плиты причала.
