Текст книги "Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Глава 25. Егор
Она просто взяла и ушла. Утопала. Я бегом вернулся домой, схватил ключи от машины и обулся в кроссовки. Так и поехал – в трусах и кроссовках. Сначала в деревню. По дороге не встретил, но, может, её подвезли? Дом стоял пустым. Заперт, но финта «меня нет дома» уже не провернуть – окно разбито и прикрыто лишь куском фанеры. Фанеру я отодрал и залез внутрь. Насти там точно не было. Поехал на остановку, костеря себя, на чем свет стоит – надо было сначала туда. На остановке три бабушки с авоськами. На меня смотрели подозрительно, на вопросы отвечать не хотели.
Я понял, что не знаю даже её адреса. Да что там адреса – фамилии! Господи, я занимался сексом с совершенно незнакомой девушкой! Даже в няни её собственному ребёнку нанял! Но пугало меня не это, а осознание факта, что я не знаю, где её искать. Зачем мне искать её, я не очень понимал, но было очень нужно.
– Никитка заперся и не открывает, – сообщила мне Лика, – а нам уезжать нужно. Почему вообще у ребёнка дверь запирается?
– От таких вот мамаш, – злобно ответил я, снимая кроссовки. – Что за концерт ты устроила?
Лика скрестила руки на груди. Жест до боли знаком. Что бы я сейчас ни сказал, буду неправ. Она не хочет меня слушать, она «спряталась». Я с чувством выругался, Лика поморщилась. Однако в кухню за мной следом прошла. От кофе отказалась, налила стакан воды, села. Наверное, у них там, в Африке, нормальная вода дефицит. Ничего, пусть шикует теперь за мой счёт. Я понял, что все ещё дико зол.
– Нужно сломать дверь, – снова принялась она за свое. – Я волнуюсь.
– Я тебе шею сломаю, – обещал я. – Ты бы волновалась, когда истерику устраивала, сейчас уже поздновато. Не трогай моего сына, пусть успокоится.
– Он и мой сын!
Я махнул рукой – спорить не было ни сил, ни желания. Тем более и не поспоришь – Лика родила моего сына. Растила первые годы. И любит. Но надо признать – она такая. Это меня мучило раньше, но давно уже перестало. Люди не меняются, Лика тому яркое подтверждение. Мы с ней больше десяти лет знакомы – не изменилась ни капельки. Впрочем, я тоже. Допив кофе, я поднялся к сыну. Лика за мной, как привязанная. Вообще, мы расстались без скандалов, битья посуды и драк. Я все еще питал к ней толику симпатии и дружеских чувств. Но сейчас она дико бесила. Тогда, когда шесть лет назад она мне сообщила, что ничего у нас не получится, что со мной она просто разменивает свою жизнь на быт, что так не сможет, сломается, сдохнет, я ничего не сделал. Дверь открыл и сказал – вали. А вот сейчас был близок к членовредительству. Лика, похоже, чувствовала это – держалась на почтительном расстоянии.
– Никита! – крикнула она. – Открой дверь, слышишь маму?
Из детской тишина. Слышно, как часы тикают. Может, он плачет там? У меня даже сердце сжалось тревожно – дети не должны плакать. Если только из-за сломанной игрушки или сбитой коленки. Но не из-за того, что глупые родители превращают жизнь в дурдом.
– Отойди, – велел я. И сам постучал. – Никита, я к тебе лезть не буду. Ты только скажи, что с тобой все хорошо, и я уйду.
– Всё хорошо, – раздалось после недолгого молчания.
Я развёл руками и подтолкнул Лику к лестнице. Я своего сына знаю. Если не дать покоя, он из упрямства до вечера просидит. А так успокоится, заскучает, подумает, как следует, и спустится. Правда, до каких он выводов додумается, я представить боялся. И ещё – он видел меня в Настиной постели! Надо погуглить про детские психологические травмы и их последствия. Наверное, увиденное было для ребёнка шоком. Мне снова стыдно стало – я никудышный папаша. И мать из Лики так себе. Одна у нас была нормальная – чокнутая Настька. И та ушла. Мне снова захотелось материться.
На кухне Лика спрятала лицо в ладони и расплакалась. Мне не было её жаль, хотя я не выносил женских слез. Она раздражала. Я был слишком зол. В конце концов, не выдержал, все же воспитывали меня как следует. Шагнул к ней, прижал к своей груди её макушку. Волосы у Лики были каштановыми, но сейчас выцвели от яркого солнца почти в рыжину. Футболка, которую я успел надеть, ощутимо повлажнела от слез.
Лика вдруг отстранилась от меня. Посмотрела в глаза. Она была высокой, моя жена, но все же ниже меня ростом. И глаза у неё карие, такие же, как у нас с Никитой. А я как-то… привык уже к голубоглазым. А она на цыпочки потянулась вдруг и прижалась своими губами к моим, ладонями под футболку мне залезла. Сказать, что я охренел – ничего не сказать. Замер ошеломленно. Лика решила, что я поощряю, дальше двинулась. Наконец, я в себя пришёл, отшатнулся, отрывая её руки.
– Ты что? Совсем с ума сошла? Давай без рук!
Когда-то я все, что есть, отдал бы, чтобы она осталась и в моей жизни, и в моей постели. Терять её было горько. Но она сама решила, сама ушла. Столько лет прошло. Переболело, перегорело. Мы уже давно без неё научились жить.
– Я просто испугалась, – начала Лика шёпотом. – Ты так бесишься из-за этой девочки… Никитка на меня зол. Я вдруг поняла, что я вам чужая, понимаешь, Егор? Совсем чужая!
– Так и в прошлом году было, – спокойно ответил я. – И в позапрошлом, если ты не заметила. Ты поздно спохватилась.
– Нет, – возразила Лика, – иначе было. Я словно домой приезжала. А теперь появилась эта собачья няня, и все поменялось.
Я пожал плечами – переубеждать никакого желания. Надо отвлечь руки, может, и мозг отвлечется. Я взял со стола планшет, полез на сайт с рецептами. Оладушки из готовой смеси мне явно не удавались.
– Ты что делаешь?
– Оладушки.
И полез в холодильник. В магазин мы ходили вместе с Настей, поэтому там было все, что необходимо для жизни нормальным людям. В том числе и все ингредиенты для оладушек. Вскоре запахло ванилью, а оладьи, самые настоящие, золотистые, и не думали прилипать к сковородке.
– Я тебя не узнаю.
– А я тебя. С каких пор тебя стали волновать женщины в моей постели?
Лика вспыхнула. Поднялась со стула, который отъехал с жалобным скрипом. Подошла к окну.
– Спи, с кем хочешь.
– Спасибо.
– Только не с нянями моего сына. Не в его присутствии.
Во мне вскипела ярость. Но, как ни странно, я держал её в узде. Перевернул свои оладушки, словно равномерная их золотистость была делом всей моей жизни. Потом отложил лопаточку, от греха, и повернулся.
– Как ты думаешь, – как можно мягче спросил я, – если бы ты продолжала жить со мной, мы не занимались бы сексом? Или ты думаешь, что все супружеские пары делают это, лишь отъехав от своего жилья на пару километров? Или считаешь, что мы на глазах у ребёнка трахались?
– Ты передергиваешь.
– А ты ханжа.
Мне хотелось сказать недотраханная ханжа, но я сдержался. Стопка оладьев росла. Я бы гордился собой, но тревога за Никитку и Настю не отпускала. Я принял душ, побрился даже. Лика сидела внизу и нервничала.
– Если бы ты перестала здесь торчать, – остановился я напротив неё, – Никитка вышел бы из комнаты гораздо скорее. Не дави на него. Не знаю, душ прими, может… И ещё, Лик, ты всегда раньше у меня останавливалась, когда приезжала. А теперь… не стоит.
– Эта девочка? – скривилась Лика.
– Нет, – я был стоически упрям. – Просто нужно как-то определиться с нашим статусом. Разошлись, так разошлись. И развод нужен, ага. Нас быстро разведут, мы столько лет вместе не живём.
Не развелись мы по одной причине – Лике по работе нужен был статус замужней дамы. Но сколько лет назад это было… Я считал себя разведенным. В моей жизни не было девушки, которую волновал бы мой статус. Да и меня не особо волновал… А теперь думал, что придётся как-то Насте сказать, что женат, и испугался, представив себе её реакцию. И это ещё при условии, что найду Настю.
Я поднялся наверх. Постучал к сыну.
– Я к Насте поеду, – сказал в закрытую дверь. – Ты меня не теряй. Мама внизу. Не сердись на неё сильно, ладно? Она же девочка. А девочки все ревнивые. И ревнует она не меня, а тебя. Просто любит очень.
В ответ тишина. Я вышел из дома и сел в машину. Подумал – где может быть Настя? Почему я даже не додумался взять её номер телефона? Вроде, не нужно было. Уезжаю – Настя дома. Возвращаюсь – там же. Если повезёт – то добрая. Если так, то ночью можно поскрестись к ней в комнату, и она пустит. И тогда как провал в Настю, в её тепло, в безрассудный секс. И не думалось ни о чем. Хорошо же. Жаль, недолго.
– Вот найду, и первым делом номер телефона возьму, – решил.
А потом вспомнил про соседку. Настя точно с ней общалась, раз гуляла с её дитем и газон поливала. Из машины я вышел, благо, никуда не уехал, просто не хотел находиться в одном доме с Ликой. Пересёк дорогу, постучал. В окна постучал. Блядь, просто день всеобщего игнора! Лучше бы меня Лика игнорила. Я съездил в деревню, а вдруг, она вернулась? Просидел на крыльце целый час. Не вернулась.
Дома Никитка ел оладьи, обмакивая в мед. Я постарался сделать вид, что ничего особенного не произошло, не застрять внимание на том, что ребенок, наконец, из комнаты вышел, что вообще запирался. Вот Лика до этого не додумалась – выйдя из ванной и увидев ребёнка, принялась причитать и осматривать его, словно с ним случилось что-то. Никита на меня был похож, я во многих его поступках видел себя. И теперь понимал: давить – психанет. Нет, кричать не будет. Замкнется просто, может, снова закроется. Тем более сын не виноват ни в чем – взрослые чудят.
– Лика, – попросил я, отведя ее в сторону. – Он всего три часа посидел в комнате. Не стоит делать из этого трагедию. Совсем недавно ты не видела его три месяца. До этого пять. Один раз – десять. Я всякий раз к твоему возвращению все руки и ноги ребёнка были на месте. И в этом нет твоей заслуги.
Лика потерла переносицу. Я понял, что она устала… очень устала. Мне даже жаль её стало. Но каждый сам творец своей жизни, у каждого – свои грабли. Я мысленно промотал назад – возможен ли был иной путь тогда, шесть лет назад? Нет. Лика – она хорошая. Правда. Просто ей не стоило встречать меня, не стоило залетать, потом выходить за меня замуж. Она жила бы своими черепками, стоянками древних племён, научными достижениями и вечной кочевой жизнью. Это то, что ей нужно.
– Тогда у нас не было бы Никитки, – вдруг сказал я вслух.
– Что? – удивилась Лика. – Я совсем… запуталась. Прости меня, пожалуйста. Мне уехать?
Я кивнул. Мне её, конечно, жаль, но вдруг Настя приедет? А тут моя жена. И объясняй ей, что у нас больше пяти лет секса не было, не поверит ведь. Лика уехала, обещав вернуться завтра – попытается все же уговорить сына на совместную поездку. Я вспомнил про соседку с козлом и снова поехал в малую Покровку. Соседка была на месте.
– А вы ей кто? – удивилась она.
Ну вот как объяснить? Любовник? Работодатель?
– Она на работу должна была выйти, – почти не соврал я.
– Она же звонила, – словно вспомнила женщина, – и сказала, никому ничего не говорить.
И дверь захлопнула. Я постучал, а потом ещё раз постучал.
– Я заплачу! – крикнул я. – Много!
– А я вызову полицию!
Пришлось возвращаться не солоно хлебавши. Лика уже уехала, я хотел было сорваться в город, который коварно прятал от меня Настю, но не хотел оставлять ребёнка одного – ему и так сегодня досталось. А тащить с собой после непростого дня тоже не лучший вариант. Так что вечер мы коротали вместе. Оба нахохлившись, думали каждый о своём.
– С мамой поедешь? – наконец, спросил я, когда молчать надоело.
Никита пожал плечами. Он читал книгу, и даже без моих на то пинков. Мне нужно было доводить до ума сделку, но хоровод женщин в моей личной жизни совсем выбил из колеи. Упрямо думалось о том, что Настя могла вернуться к мужу. Эта мысль не давала покоя, возвращалась снова и снова, и мучила, как больной зуб.
– Мне Настю жалко, – сказал вдруг Никита. – Маму тоже жалко, но мама другая. Уедет к своим австралопитекам и думать забудет, о чем тут кричала.
– Я завтра поеду и Настю найду.
– А зачем? – спросил, огорошив Никита.
И посмотрел на меня моими же глазами. Ребёнок вообще до жути на меня похож, раньше это Лику смешило и обижало. Сын смотрел так внимательно, мне даже жутковато стало.
– Ну… объясню все.
– Я боюсь, что ты её найдёшь и снова обидишь, – продолжил Никита. – А так и получится.
– Блин, ты слишком умный! – отчего-то огорчился я.
– Я просто не хочу, чтоб она грустила…
Я понял, что, скорее всего, так и произойдёт – найду и обижу. Даже пытаясь этого избежать. Всё равно обидится, как не крути. И что теперь, сидеть, сложив лапки? Мы с Никитой снова замолчали. Я думал о том, правильно ли будет наврать, что я разведен, а самому быстренько развестись. Она и не узнает. Главное, паспорт не показывать, там вроде на штампе развода дата… О чем думал Никита – непонятно.
– Можно, я немножко напьюсь?
– Только не сильно, – покачал осуждающе головой мой взрослый ребёнок. – Потом утром будешь стонать, что мечтаешь сдохнуть.
Уже темнеть начинало, а я Настю так и не нашёл. И даже не понимал, отчего непременно её найти нужно. Выпил три бокала виски – больше не стал, сыну же обещал. Решил лечь спать. Поразительно, я спал рядом с Настей всего несколько ворованных ночей, а успел привыкнуть. И как-то холодно одному… неуютно. Никакого секса опять же. Я встал и вышел на балкон. Наверное, можно вздохнуть спокойно – никто ко мне через окна ломиться не будет. И почему от этого грустно? На крыльце почудилось шевеление. Господи, неужели Настя? Я с громким топотом понесся вниз, открыл дверь. За мной следом выкатился сын – шуму я наделал порядочно.
– Что, Настя пришла? – выпалил он, подтягивая на ходу штаны.
Я посторонился и указал на крыльцо. Там стоял козленок.
– Какой храбрый, – восхитился Никита. – В темноте пришёл. Вот как соскучился… Я его сахаром покормлю.
Прекрасно знавший планировку дома козленок уцокал в кухню, я вздохнул. Посмотрел в темнеющую за порогом ночь. На втором этаже дома напротив горел свет. Определённо. Днем никого не было, а сейчас приехали. Я испугался, что утром их снова не застану, и решительно пошёл штурмовать соседей. Свет горит, значит, не спят. Мало того, в приоткрытое на первом этаже окно слышен бубнеж телевизора. Я позвонил. Звонок явно был отключён – в то же окно я трели не услышал. Постучал. Понял, что так мне придётся уходить снова. А уходить ни с чем ужасно не хотелось. Я пошёл вдоль дома – планировка почти как у меня, значит, есть задняя терраса и вторая дверь. Моя вот часто летом открытой оставалась.
Шёл и Настей себя чувствовал – у неё, поди, такой же прилив адреналина, когда она ко мне пробирается. Возможно, чувствует себя так же глупо. Надеюсь, полицию не вызовут – все же знают, что я сосед. Милый сосед, вовремя стригущий свой газон.
Дверь была открыта, я вошёл внутрь, дурея от собственной безрассудной глупости.
– Эй! – позвал я. – Есть тут кто?
Никто не отзывался. Я уже знал, спасибо Насте, что её подруга тут няней работает. Напрягшись, воскресил в памяти и хозяев дома. Молодой мужчина и его насиликоненная жена. Мы даже знакомились, вроде. На первом этаже никого. Я поднялся на второй с мыслями – любое дело, даже откровенную глупость, нужно доводить до конца. Из-под двери одной из комнат выбивалась полоска света, туда я и направился. Объясню Настиной подруге, она поймёт. Бабы любят мексиканские страсти. И открыл дверь.
Девушка была не одна… она сидела на постели в одном нижнем белье, что-то говорила мужчине, который лежал, закрыв глаза. Меня увидела и охнула. Мужик глаза открыл и сел. Я попятился – драк ещё не хватало. А потом узнал его. Это же и есть хозяин дома и отец маленького крикуна!
– Вы спите со своей няней! – выдал вместо приветствия мой подпоенный алкоголем и изнуренный переживаниями мозг прежде, чем я успел его остановить.
– Вы тоже! – оскорбилась девушка и натянула на себя одеяло.
Глава 26. Настя
– Не жили как люди, не стоит и пытаться, – сказала я себе и пошла строго вперёд.
Позади остались Егор в трусах, расстроенный Никитка и Жена. Именно так – с большой буквы. А может, даже вовсе – ЖЕНА. Странно, но мне даже плакать не хотелось. Я слишком охренела, чтобы взять и по-бабски зареветь. И ещё чувствовала – Егор бросится догонять. Судя по нему, он многое не сказал, но горит желанием рассказать. Так что плакать мне категорически некогда. Я вышла на дорогу и махнула рукой, не доходя до остановки, в надежде, что кто-то остановится. Три машины пролетели мимо, а четвёртая остановилась. Я с опаской заглянула внутрь – в жизни я разочаровалась не настолько, чтобы перестать хотеть жить. За рулём сидел самый настоящий священник. Уж если кому и доверить свое бренное тело, то только священнику. Я села. Чувствовала себя стесненно. В бога я вроде бы верила, и крещеной была, но религиозности во мне ни на грош. Фанатиков и вовсе побаивалась, насмотревшись с мамой псевдо-мистических сериалов, до которых она большая охотница. Но священнослужитель… даже не знаю, как обращаться, на меня не смотрел – только на дорогу.
Мне было до ужаса жаль Никитку. И даже Егора было жаль, чуточку. Он такой потерянный стоял, смотрел мне вслед. А себя почему-то вовсе не жаль. Может, позже накатит? Я поковырялась в себе, благо, больше заняться нечем – на въезде в город пробка, ехали мы в час по чайной ложке. И пришла к выводу, что сама во всем виновата. Во всех своих бедах. И поэтому жалеть себя – только время терять. Женатый Егор вовсе меня не совращал. Это я его совратила. А потом сама себе напридумывала. Вот сейчас реветь захотелось, только не от жалости к себе, а от своей глупости.
Я посмотрела на дорогу – пробка и не думала рассасываться. Причиной затора была страшная авария – мотоциклист влетел в автобус. До нее мы ещё не добрались, я боялась, что нечаянно увижу больше, чем хочу, и искренне надеялась, что парень выжил. Подумала вдруг – я тоже могу умереть в любой момент, пусть и не поклонница мотоциклов. Вот умру и потащу за собой все свои грехи. На этой мысли я покосилась на священника. Сидел, по рулю барабанил пальцами, по радио тихонько музыка играла – ну совсем как обычный человек. Я раздумывала ещё минуту другую, а потом решилась.
– Святой отец, – попросила я тихонько, – исповедайте меня. Пожалуйста.
Священник вздохнул, посмотрел на меня устало.
– Достаточно батюшки, дитя голливудских фильмов, – ответил он, наконец. – И я не могу тебя исповедать. Исповедь – это таинство. Ритуал, который сформирован веками. Я не могу так – просто права не имею.
Я всхлипнула. Вот упадет мне вечером на голову кирпич, так и умру насквозь грешной. А потом слезы все-таки подкатили, прорвались наружу водопадом. Плакала я некрасиво, громко шмыгая, никак не могла найти платочек, чтобы утереться. Батюшка протянул мне свой. Вскоре я уже ревела, уткнувшись в его сутану, и стараясь не размазать по ней свои сопли и слезы.
– П-простите, – просипела в платочек, не смея поднять глаз.
– Ну, будет воду разводить, – погладил он меня по плечу. – А то полицейский уже на нас косится подозрительно. Меня жена в городе ждёт, мне в обезьянник никак нельзя. Знаешь, что? Исповедать я тебя не могу, но вполне могу выслушать и благословить.
Я улыбнулась и воспряла духом.
– Первый раз я сознательно согрешила во втором классе, – начала я длинный перечень своих грехов, – сломала куклу девочки, которая мне не нравилась, а потом так и не призналась в этом. В восьмом классе попробовала водку. Потом меня тошнило долго, и лет пять я точно не пила, честно. В девятом курила. Немножко совсем – баловалась. Потом ещё в универе курила… Ещё прелюбодействовала! Занималась сексом с мужчинами и даже не выходила за них замуж!
Грехи я перечисляла долго и старательно. Потом, наконец, добралась до Егора, когда мы въехали в город, и пробка рассосалась. Я поражалась тому, насколько я грешная – насквозь просто! А про Егора вообще говорила, понизив голос – стыдно. И совратила его. И женатый он оказался… Я краснела пунцовой волной, но заставила себя рассказать до конца.
– Настя, – ласково обратился ко мне священник, когда я, наконец, закончила на парковке одного из сетевых супермаркетов. – Ты удивительна безгрешна. Я редко таких людей встречаю. И ты… искренняя. И ты искренне раскаиваешься. Ты чистая, что редкость в современном мире. Если ты исповедуешься в церкви, я уверен, любой батюшка с радостью отпустит все, что тебя мучает. Я же от себя благословляю тебя, и желаю, чтобы ты родила ребёнка, желательно, в браке, освященном церковью.
Я буквально вспыхнула от радости. И расцеловала священника в обе щеки, колкие от бороды.
– Спасибо!
– Будь счастлива. Можно, я пойду? Меня супруга ждёт, а ещё список целый в магазин…
Я засмеялась и священника отпустила. Меня переполняло возбуждение и жгучая жажда действия. Даже шла энергичным шагом, и могла бы хоть сто километров так пройти! Но, по мере того, как отходила от той самой парковки, моя кипучая энергичность сходила на нет. Я вдруг поняла, что мне идти некуда. К родителям не хочу – задушат своей любовью и тревогами. Да и Стас приедет сразу же, а вот его я видеть не могу.
Села на лавку, вытряхнула содержимое рюкзака. Всё мои сбережения, ранее промокшие, но потом тщательно выглаженные утюгом, лежали в книге. А ещё есть сумма на карточке, но это уже совсем на чёрный день. Пока постараюсь довольствоваться «собачьими» деньгами.
И так как идти мне некуда, я решила снять номер в гостинице. Хотя бы на ночь. А там придумаю, как быть дальше, все же говорят – утро вечера мудренее.
Пословица на мне не сработала – утро оказалось таким же паршивым, как и утро. За одноместный номер я заплатила целых две восемьсот. Нехитрые подсчёты показали, что долго я так не продержусь. Собачьи деньги были приятным бонусом, но таяли очень быстро. Я нашла на дне рюкзака телефон, поставила его на зарядку. Включила, а он буквально разорвался от обилия смс и пропущенных звонков. И сразу же разразился трелью звонка. Номер был незнакомый, трубку я взяла с опаской.
– Какого хрена телефон выключен! – обрушился на меня мужской голос. – У родителей нет, пропадаешь неизвестно где! Я же волнуюсь!
Я даже рот от удивления приоткрыла. И не сразу поняла, с кем я говорю.
– Егор? – робко спросила я.
– Да! Тебя где черти носят?
– Не скажу, – мстительно ответила и сбросила звонок.
Внутри все трепетало, я запрыгнула на кровать и исполнила танец под песню собственного сочинения – позвонил Егор сам, значит, он волнуется! С рифмой дела не сложились, прыгать на казенной кровати так себе развлечение, поэтому я слезла и строго напомнила себе – все равно он женат!
Женатый мужчина моей мечты звонил мне снова и снова, трубку я брать боялась – только, можно сказать, исповедалась, а этот змей искуситель меня снова грешить склонит. Нет уж. Но позвонила родителям. Как и следовало ожидать – дома была паника. Оказывается, Егор, откуда-то взявший их адрес, приехал в шесть утра и практически вынудил их открыть дверь. А потом поехал к Стасу – вот тут-то я и напряглась. Может, Егор на самом деле семейный диктатор, поэтому жена от него отдельно живёт? Родителей я успокоила, как смогла – они непременно желали знать, где я живу. С трудом отовралась, взяв еще один грех на душу. Потом позвонила предательнице Таньке, так как, кроме неё, сдать меня больше некому.
– Он ввалился к нам ночью, – возмутилась Танька. – Если уж честь по чести, он вообще на мне жениться должен – я, между прочим, была в одном белье!
Таньке я доверяла на все сто, несмотря на то, что она сдала меня Егору. Но думать о то, что мой идеальный женатый смотрел на неё почти голую, неприятно.
– Ты все равно должна была молчать! – упрямо возразила я.
– Ты втрескалась в него по уши, вот и разбирайся, и нечего бегать! – ответила не менее упрямая Танька.
Её выводы мне не нравились. Я не втрескалась! Нисколько. Просто Егор – идеальный. А идеальные все такие – хочется рядом с ними быть каждую минуточку.
От него пришла смс:
«Найду и выпорю».
Я ничего не ответила. Следом ещё сообщение:
«Давай просто встретимся и поговорим».
Я снова промолчала.
«Никитка плакал».
Тут я не сдержалась и ответила:
«Не смей спекулировать ребёнком!»
А у самой сердце сжалось – вдруг не врет, и Никитка и правда плачет? Это было бы ужасно, он же себя таким взрослым считает. Я не хочу быть причиной его слез!
В этот день я планировала искать себе квартиру, но он весь прошёл в смс-общении, которое перемежалось звонками об обеспокоенных родителей. Компьютера у меня не было, а стоило загрузить в мобильном браузере страничку с очередным вариантом квартиры, как приходило сообщение или звонок. Звонили мне все.
Квартиры я просмотрела только ночью, продлив номер и заплатив ещё две восемьсот. И была страшно разочарована. Мечты о красивой самостоятельной жизни меркли на глазах. Нет, были квартирки прекрасные и дешёвые – липовые. Или нужно было заплатить риелтору, а у меня лишних денег не было. В итоге я выбрала всего три варианта, которые подходили по цене. Первый поехала смотреть уже утром.
Однокомнатная хрущёвка находилась на первом этаже. Поблекшие обои, текущий кран, запустение. Ни за что не буду тут жить. А через несколько часов… вернулась. Ибо эта квартира была лучше двух других. Получила ключи, заселилась, поплакала. Потом и всю ночь ревела, но уже после того, как отдраила и простерилизовала всю квартиру. От ядреного запаха хлорки щипало глаза, и плакать хотелось ещё сильнее. И каждый раз, когда звонил Егор, порывалась взять трубку и попросить – забери меня отсюда! Спаси!
Этот идеальный все травил мне душу смс. Я думала, что если он будет меня штурмовать так старательно, то я просто не сдержусь и сдамся. Хотя можно номер поменять… Но рвать единственную ниточку, что связывает меня с ним, не хотелось. Ничего, ему надоест. У него вон жена приехала.
Телефон снова завибрировал.
«Завтра ровно в час дня буду ждать тебя у Парка Советов. Просто поговорить».
И перестал звонить и писать, подлец. И утром не звонил ни сколько, прям ни разика, а я ведь привыкла уже. К Парку Советов я не собиралась – с моей окраины туда добираться целый час и с пересадкой – я уже посмотрела в сети. Однако вышла из дома в одиннадцать. В подъезде пахло кошками, в воздухе кружилась пыль. Зато домофон был, правда, немного тормознутый – пришлось нажать на кнопку три раза, прежде чем дверь выпустила меня на улицу. Я покружила по району, купила кисточку и краску, чтобы покрасить грязные не отмывавшиеся батареи, а потом плюнула на свои терзания и пошла на остановку троллейбуса. Просто скажу ему, чтобы он перестал меня преследовать и мучить.
Я приехала почти на полчаса раньше, но Егор уже там был. Сидел, ковырялся в телефоне, посматривал по сторонам. Меня увидел, улыбнулся неуверенно, поднялся навстречу. Красивый такой. Идеальный, мать его за ногу! До меня дошло, что вру себе. Вот позовёт, как следует, и я забуду, что он женат, и побегу. И не в его красивости дело. А в том, что мне нравится быть с ним. Завтракать с ним вместе, спать в одной постели, шутить друг над другом… Мне все в нем нравится, даже как он злится. И Никитку я люблю. И осознание этого факта возмутило меня до глубины души – боже, какая же я тряпка! Никакой силы воли. Надо непременно её в себе воспитать. Желательно вместе с любовью к тараканам, которые водились в моей новой квартире.
– Пришла, – улыбнулся возмутитель моего спокойствия. – Как ты?
– Паспорт покажи, – потребовала я вместо приветствия, боясь потерять остатки благоразумия.
– Эм… я не ношу его с собой.
И карманы вывернул, клоун. В карманах предсказуемо пусто. Но у него же машина должна быть рядом, не пешком же пришёл. Миллионеры пешком не ходят. Если только бегают вдоль речки.
– Где машина?
Я повертела головой и сама её отыскала – стоит, миленькая, рядышком с остановкой приткнулась. Я к ней широким шагом подошла, стою, Егора жду. Он вздохнул, машину отпер.
– Давай, – поторопила я. – У тебя тут куча личного пространства. Вот портфель лежит, можно ещё в бардачке поискать. Я больше чем уверена, что паспорт где-то здесь.
Паспорт лежал в бардачке. Я взяла его, погладила обложку из настоящей, чуть грубоватой кожи, оттягивая время. Открыла. Черт, этот гад даже на фото для паспорта получился идеально! Надеюсь, фотограф и паспортисты не ослепли от такой неотразимости. Медленно полистала дальше: прописка, Никитка, вписанный аккуратным разборчивым почерком… Нужную страницу открывать было страшно, паспорт чуть подрагивал в моих трясущихся руках. Открыла. Захлопнула и вернула обратно.
– У меня было единственное правило, которое я считала незыблемым, – сказала я, глядя ему в глаза, – никаких шашней с женатыми. Знаешь, я всегда считала шлюхами тех, кто спит с чужими мужьями. И кто я теперь, Егор? Шлюха?
– Это всего лишь досадное недоразумение, Насть. У нас с ней почти шесть лет секса не было.
– Так езжай домой и потрахайся! – завизжала я, переходя на ультразвук.
С площади взлетела испуганная моими воплями стая голубей, я поймала несколько настороженных взглядов проходивших мимо людей. Вздохнула поглубже и велела себе успокоиться.
– Настя, если по справедливости, ты ни разу и не поинтересовалась у меня наличием жены!
Вот сейчас мне его хотелось ударить. Я, значит, не поинтересовалась. Значит, опять сама виновата. Мужик живёт один, его сыну не с кем ходить на утренники, дома ни одной женской шмотки… Точно, нужно было спросить. И как я не догадалась? А потом меня осенило – я в самый первый день точно спрашивала!
– Иди в жопу, – с чувством сказала я.
Злость – вот залог успеха. Злой уходить гораздо легче. И все равно думалось: вот догонит, схватит в охапку и увезет. Не догнал. Вслед только смотрел, я этот взгляд лопатками чувствовала.
– Я на развод подал! – крикнул он.
Сердце сбилось с ритма, потом послушно забилось дальше. Не буду оборачиваться ни за что.
– Твой козёл вернулся!
Я улыбнулась. Сахарок вернулся, это хорошо. С ним Никитке не так грустно будет. Я не оборачивалась до тех пор, пока не села в троллейбус. Потом не выдержала. Посмотрела. Сидел, снова такой потерянный, что так и хотелось на груди приголубить. Бабкой жалости – тоже бой. Весь день я сублимировала в облагораживание жизненного пространства – красила батареи. Эмаль пахла так вкусно, что рот слюной наполнялся. Но, вспомнив, насколько она токсична, я открыла оба своих окна. Потом сходила за средством от тараканов и засыпала им всю кухню. Я готова была делать что угодно, только бы о Егоре не думать.
К ночи я выпачкалась и в пыли, и в краске, как поросёнок. Нужно было принять ванну, но я смотрела на чугунного монстра советской промышленности, так убитого ржавчиной, что почти не просматривался заводской белый цвет, и брезговала. Потом решилась и всю её залила «Доместосом». Подождала полчаса и принялась скрести ванну железной щёткой. Пот заливал глаза, щелочь, казалось, даже через перчатки щипала руки.
