Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Я все буду, – потирает руки Хабаров.

Так мы и ели – все. Запивали холодным пивом, и я даже не думала с тоской о том, что просыпаться через четыре часа, что завтра снова все смотреть будут… у меня временный иммунитет. Наконец все было съедено и выпито, я убрала со стола. Вот теперь прощание неловкое по плану…

– А может, ещё раз? – улыбнулся Хабаров.

– Я могу лопнуть, – сочла нужным предупредить я.

– Мы осторожненько…

Перед самым рассветом Хабаров уснул уткнувшись носом в моё плечо. И мне… уютно так, что страшно. Не вздумай привыкать – мысленно предостерегаю я. Ты сотню раз видела, чем это заканчивается.

– Марк, – потрясла я его. – Просыпайся, тебе пора уходить.

– Ни за что, – пробубнил он и зарылся в подушку. – Ни при каких обстоятельствах я не встану.

Я вздохнула, улыбнулась даже. Это ненормально, когда взрослый мужик начинает умилять.

– Ко мне по утрам бабушка заходит…

– Я пошёл.

Вскочил, торопливо натянул джинсы, футболку. Думала, так и уйдёт не попрощавшись, но запрыгнул на постель, меня под себя и крепко поцеловал.

– До сегодня, – сказал он и ушёл.

Я накрылась с головой одеялом, оно пахнет Хабаровым, сексом пахнет, и простонала – Господи, что происходит, остановите меня! И да, белье в стирку нужно, бабушка и правда зайти может…

Глава 16. Марк

Меня ждало очень неприятное известие – мне было мало Любовь Яковлевны. Это… было ужасно непривычно. Ушёл от неё утром буквально отодрав себя от Любкиного тёплого тела, спасибо бабушке. Что происходит вообще? У меня было много женщин, чему отчасти виной былой юношеский азарт. Мне казалось, что теперь я в каком-то роде остепенился. Угу. Только ушёл, свистнув на кухне два куска пирога, один для себя, второй для селезня, как уже обратно хочется. А самое страшное, что не только трахаться хочется, а вообще Любовь Яковлевну всю целиком, со всеми заморочками и тараканами.

Но весь следующий день она провела с трактористами. Сначала они забилиськв её маленький кабинет, такая толпа, что я диву дался, как их в колхозе много. Ладно бы все были солидными дяденьками, так там юнцы, которые явно с ней флиртуют. Надо бы объявление повесить, что за флирт с агрономом снимается премия…

– Я вас ждала, – пропела девица с тракторами.

Учитывая, что все вопросы по поставке я решал с её руководителями, она вообще могла бы не переться в деревню, декабристка, блядь. Что они там, ржут что ли в кабинете у Любы?

– Ну, мы ещё увидимся, техники мне нужно много…

А сам думаю – надо было эти трактора повесить на председателя, мне то казалось, что таким путем укреплю агрономский авторитет, коли она так о нем печется, а на деле сижу, как на иголках.

– Это обещание?

– Что? Черт… извините, я сейчас.

Выскочил из кабинета, в коридоре такая толпа здоровых мужиков, что Любку и не видно, она где-то посередине. Вспомнил статью, которую читал недавно об извращенцах, которые в толкотне щупают баб, подумал – только пусть попробуют, руки оторву.

– Я все сказала! – крикнула Любка откуда-то из-за стены мужчин. – Поставки будут ещё, Марк Дмитриевич обещал полностью обновить технику!

Мужики забубнили, может ей там помощь нужна? Пробился, а она стоит там румяная, даже вроде довольная.

– Может, помощь нужна?

– Всё хорошо, – пожала она плечами, словно мы и не занимались сексом три раза за минувшие сутки. – Уже пишем заявления.

А потом вовсе уехала на поля. Какой-то ушлый гад её подвез. К слову, машины тоже привезли, но я вчера так отвлёкся на тело агронома, что совсем про них забыл. Трактористы рассосались, девушка с тракторами уехала, а меня заставили погрузиться в бухгалтерию. Никакой романтики.

Любу до вечера я так и не увидел. Вечером не выдержал, сел в машину, поехал к её дому. Посмотрю, может дочки снова нет? Проехал до конца улицы, дом кажется пустым и тёмным, потом обратно. Теперь стоит девочка. Я из машины вышел, к забору подошёл.

– Вы за мной следите, да? – спросила она. – Вы уже второй раз наш огород разглядываете.

– Тут вообще все моё, – похвастался я. – Я весь колхоз купил. Где хочу, там и езжу.

– А вот и не правда, мама наш огород купила в кредит, – обиделась девочка и подумав добавила: – вместе с домом.

Я руки в карманы сунул – ну, и что ей говорить? Она конечно милая, когда спит, тут без сарказма, и правда умиляла, а вот сейчас что?

– Ты случайно не планируешь, – осторожно начал я. – Уйти вечером из дома?

– Вы маньяк, – шагнула она назад. – Я в кино видела. Я маме расскажу и полицию вызову.

Любка выходить из дома не планировала, а девочка смотрела настороженно, даже сотовый из кармана достала, всем видом демонстрируя, что и правда полицию вызовет. Пришлось уехать. А дома селезень, очень сердитый по причине отсутствия еды, и грусть-печаль-тоска. Если с едой я разобрался, съездив в магазин и зажарив ужасно страшную яичницу, то вот с хандрой дело было сложнее.

– Ты каннибал, – сообщил я селезню, который с удовольствием жрал яичницу, тот лишь злобно хрюкнул в ответ.

На следующий день я Любку не видел с утра. Куда делась – непонятно. Пожалуй в огромном здании, где базировался офис отца человека было найти легче, чем здесь. Я понял, что как-то этот вопрос нужно решать, и вообще надо секретаря завести, чтобы уже она мучалась как найти того или иного человека, когда он так нужен. Я поручил дело Анжеле, та только скуксилась недовольно. Но… я же начальство, никуда она не денется. И правда, Любка нашлась.

– Вызывали? – постучала она в мой кабинет.

Ну вот, мы трахались три раза, и я не прочь ещё раз триста, а она на вы, хотя нет никого даже.

– Да, – кивнул я. – Машины привезли, идемте я выдам вам одну. Потом заявление напишете.

И потащил её под руку к выходу, пока не убежала никуда. Народ смотрит, а я что? Я ничего, и вообще – начальство. Машины стояли на большом поле позади ремонтных мастерских, было их пять штук. Одну решил выделить ветеринарам, они работают посменно и мотаются по всему колхозу, две агрономам, что делать с остальными ещё не решил.

– Вот, – сказал я и сдернул брезент, которым машина была накрыта. – Принимай!

Любка вышла, прошлась вокруг новой машины, погладила её, как совсем недавно трактористы, а потом вздохнула печально.

– Ну, – взволнованно спросил я. – как тебе машина?

– Очень красивая, – кивнула Любка.

И… прочь пошла. Я чуть не психанул, блядь, ну че за дела?

– Ты куда?

– Она слишком дорогая, Хабаров. Я такую не возьму.

– Вот и не слишком.

Любка подошла к соседней машине и стянула с неё брезент. Я развёл руками, ну, что скажешь…

– То есть, – спокойно сказала она. – Вот им всем Ниссаны, а мне Паджеро.

Я кивнул – так и есть.

– Почему?

– Ну, ты нравишься мне больше, чем ветеринар, и это нормально.

– Нет.

Вот ведь упрямая! А я старался, между прочим. Пошёл за ней следом. Поле насквозь пропитано мазутом и соляркой, вонючая пыль липнет к штанам, жарко, ещё Люба опять включила неуемную гордость.

– Даже не порулишь? Пять минут. Никто и не узнает.

Любка остановилась, задумалась. Я взял её руку, вложил в ладонь ключи, подтолкнул. Вижу же, что хочется… Всё же вернулась к машине, села. Положила руки на руль, посидела молча, я плюхнулся на пассажирское сиденье. А Любка сдалась, а уж порулив отказаться точно не сможет.

– Поехали к моему дому. Новому… Там нет никого сейчас, я тебе все покажу.

– То есть, – в её голосе лёд, – только ключи в руки и уже отрабатывать?

– Нет, что ты, – натянуто рассмеялся я.

Похоже секс мне сегодня не светит, и зря я с утра катался до районного центра за презервативами.

Движок завёлся гладко и заурчал, словно сытый кот. Я мог бы купить машину дороже, мог бы купить целый автопарк, но возьмёт разве? Однако катит по пыльной дороге, на лице – умиление. Вот прямо Мадонна с младенцем, ни дать, ни взять, хотя сравнение конечно очень странное.

– Я покажу тебе свой дом, – напомнил я.

Что-то в упрямой голове перемкнуло и Люба послушно повернула в указанном направлении. Здесь кочки и рытвины, дорогу разбили в который раз груженые строительным материалом машины, но хорошему джипу они не почём.

– Показывай, – кивнула она.

Я нажал на кнопку, ворота медленно открылись. Во дворе конечно пока запустение, но уже следующей весной будет разбит сад, в этом году дай бог всю грязь вывезут, которую во время стройки развели. Дом мне нравится, он проектировался в соответствии с моими предпочтениями, возможно это лучший дом из тех, что у меня были. Любка смотрит задрав голову, взгляд непроницаем.

– Ну как? – спросил я, непонятно от чего волнуясь.

– Пахнет вкусно.

Пахнет? Вкусно? Я глубоко вдохнул и удивился – и правда, вкусно. Чуть сыростью от озера, травой, которую видимо косили где-то рядом, и смолой от свежераспиленных досок, что лежат ярко-золотой грудой.

– Пойдём, я тебе все покажу, – веду по комнатам. – Это столовая. Гостиная. Кабинет. Кухня.

– А где спальня?

– Зачем?

– Машину отрабатывать.

Я выругался, нашёл сигареты и закурил, слишком много курю, вот до чего довела. Неудивительно, что муж у неё исчез. А может она его разозлившись в саду прикопала? Вот честно, я бы не удивился.

– Люб, – сказал я. – Эта машина куплена колхозу. Колхозу, понимаешь? Ну, да, она несколько дороже тех остальных…

– Раза в три.

– Не перебивай. Так вот – ты меня оскорбляешь. Думаешь, если я миллионер, то у меня чувств совсем нет? Есть! Так вот – я обиделся.

Так разошёлся, что и в самом деле чуть в свою обиду не поверил. Нет, равнодушным она меня не оставила, но внутри кипит скорее раздражение.

– И что сделает обиженный миллионер?

– Я перестану заниматься с тобой сексом, – хмыкнул я, и осторожно затушив сигарету, понёс её в урну, дабы не осквернять девственность нового дома.

Иду, чувствую, как спину взгляд буравит. Ничего, не на того напала! Я конечно подрастерял азарт покорения баб, но опыт то не пропьешь. Любка засмеялась, я не обратил внимания – хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

– И так не будешь?

Повернулся стоит в одном лифчике и джинсах. Кстати лифчик явно из того комплекта, трусы от которого у меня дома лежат. Округлая грудь удачно подчёркивается тёмным кружевом, я думаю – ну, какого хрена она такая красивая?

– Не-а, – равнодушно пожал плечами я.

И пошёл дальше по своим делам, которых у меня собственно и не было. Всё мои планы на день – потрахаться с Любой. Это я так бизнес строю, ладно хоть отец не в курсе, точно бы предал анафеме за то, что бросил семейный бизнес для того, чтобы вволю сношаться на лоне природы.

– И так?

– Люб, – сказал я не оборачиваясь. – Если ты разделась до трусов, то смею тебя огорчить – я там все видел. Там все конечно очень симпатично, но нет. У меня тоже есть чувства, и одно из них – гордость.

Увидел штуку, которой вышкуривают стены, лежащей на стремянке, взял в руки, повертел. Потом принялся за стену, видишь, женщина, я занят. Надеюсь только, что Варя не повыдергает на себе волосы с отчаяния, увидев, что я с её стеной сделал.

– И что теперь?

– Ну, не знаю, – пожал плечами я. – Сейчас стену дошкурю и домой тебя отвезу.

Руки покрылись ровным слоем пыли, она забилась в нос и чихнуть хочется просто ужасно, но совсем не время – Люба за спиной стоит. Чувствую её дыхание, боковым зрением вижу золотистую прядь, волосы распустила.

– Да брось, – шепчет она в мой затылок, мурашки бегут по коже. – Ты же меня хочешь.

Я обернулся – и правда, волосы распущены и почти голая. Уму непостижимая Любовь Яковлевна. Касаюсь её груди, живота, оставляю на коже светлые пятна строительной пыли. У неё глаза словно туманом подёргиваются, и меня пьянит осознание того, что это я на неё так действую. Надеюсь только я, никто больше. Неуместная ревность подстегивает так не к месту, притягиваю Любку к себе, и чуть кусаю её за губу. Злюсь, что тогда выбрала не меня, а какого-то урода, который бросил её с ребёнком и уехал. Целую её, жадно, словно стремясь зализать свой же укус.

– Нет, – сказал я и оторвался от неё, с трудом отлепив руки от задницы в стрингах. – Всё же, у меня принципы.

А Любка явно не понимает, что вообще случилось, и похоже на секс со мной подсела так же крепко, как я на секс с ней. А мне скулить хочется, но терплю.

– Хабаров, – вспылила она. – Да трахни ты уже меня, чего ломаешься, мне скоро ребёнка от бабушки забирать.

Я снова её к себе притянул, щёлкнул застёжкой её лифчика, одна лямка сразу же сползла с плеча.

– Возьмёшь машину?

– Что?

– Машина. Уважение. Принципы.

Она моргнула. Туман из глаз ещё не выветрился, и я не хочу, чтобы выветривался. Чего доброго думать начнёт, а мне это сейчас совсем не нужно. Отчасти потому, что держусь из последних сил, игры играми, а Любку хочется невыносимо. В конце концов, сколько можно быть девственным дому? Нужно осквернить каждую его комнату. Но блин, Люба ужасно упрямая. Держу её крепко, но чувствую – вот ещё мгновение и отстранится от меня.

– У меня тоже есть принципы, – говорит она, и честно мне её стукнуть хочется.

Но терплю, я гуманист, и вообще мне потом секса с ней не видать никогда.

– Люб, – говорю я, призывая все свое терпение. – Хоть раз сделай что-то не назло. У меня член сейчас штаны порвёт, возьми эту идиотскую машину и пошли уже трахаться, иначе я умру от спермотокзикоза и своих же принципов.

И… она удивила.

– Ладно, – решилась вдруг. – Давай штаны снимай, принципиальный.

Ха, это было так просто! Штаны я, разумеется снял и с упоением принялся осквернять свое новое жилище. Успели только три комнаты, отчасти потому, что заниматься любовью в остальных это ещё больнее, чем в поле, пол не постелен даже.

– Пошли купаться голой, – позвал я. – В озеро. Тут местные и не ходят.

Мы лежали на паркете, который за бешеные деньги везли из Италии. Ну, что я вам скажу – голая разгоряченная после секса кожа к нему прилипала чуть не намертво, так себе паркет.

– Потому что проклятое озеро, – зевнув ответила Любка. – Люди тонут. Говорят, русалка.

– Ты веришь?

– Не-а.

Я вскочил на ноги, отлепив себя от чёртова паркета.

– Ну, что ты лежишь? Пошли. Русалкой будешь.

И побежал. Я реально бежал нагишом, благо до озера рукой подать, а двор полностью закрыт. Сбавил темп, чтобы Любка догнала, а она бежит и смехом давится.

– Что смешного?

– У тебя член подпрыгивает.

– Потому что большой, – оскорбился я, и с лету прыгнул в воду.

Вода холодная, неожиданно, я едва сдержал девчачий визг – Не солидно.

– А теперь наверное, не очень, – засмеялась Люба и нырнула, прячась от возмездия.

Машину Любка взяла. Целых три дня мы трахались вообще везде, где это только возможно. Например я уже знал все удобные уголки родного колхоза. Берёзовая роща, укромные уголки на берегу реки, бескрайние поля. Дома по вечерам ребёнок, ко мне Любке стыдно, а вот в полях она весь день. Я даже вошёл во вкус такой жизни, хотя если честно, о кровати мечталось, на ней гораздо удобнее… Подумывал даже о покупке траходрома на колёсах, который бы эту самую кровать вмещал. Любка тоже словно ко мне привыкла. А потом мне позвонил брат, и прежняя жизнь вмешалась в деревенские пасторали и отменный секс. Нужно было срочно лететь в Европу и вытаскивать брата из жопы, пока его отец не убил.

Глава 17. Люба

Я стала такой же, как все те девочки, которых я жалела. Одна моя подруга была с Хабаровым три дня. Ровно до секса. Потом рыдала и мечтала то о том, что он вернётся, то о большой упаковке снотворного, чтобы напиться и сдохнуть.

– Зато ты сходила в ресторан, ужин в котором стоит, как твоя почка, – пыталась утешить я. – Проветрилась.

– Ты не понимаешь, – кричала она.

Теперь понимала. Знала ведь, что не нужно, и полетела, как мотылек в пламя, весело, задорно. За последние дни я занималась секс о больше, чем ща последние годы. Мы трахались каждый раз как в первый, он же в последний. Пожалуй, мне пора подавать заявку в институт трансплантологии, на пересадку вагины. От моей скоро ничего не останется.

– Всё это скоро закончится, – сказала я себе вслух. – Он наиграется и уедет, ты соберёшь себя по кускам и будешь жить дальше.

– Что мам? – переспросил ребёнок, который, как я думала спит уже.

– Дождь закончится, малыш.

И правда, дождь шёл. Весь день, нудный, моросящий. Дождь сейчас совсем не кстати, где он был в начале лета? А теперь сенокос в разгаре, скоро уборка начинается, а тут… моросит. И да, пришлось сексом заниматься в машине, а она хоть и большая, все равно неудобно. Родители у меня, словно чуя, что происходит, Маришку на ночь не оставляют, я сама оставить её не могу одну, Хабарова пустить тоже. К нему днем не могу тоже, кругом глаза, хотя по сути, какая уже разница, и так все шепчутся… Пока держусь, они побаиваются Хабарова, а что потом будет, когда он уедет? И самое страшное, что сейчас так к нему хочется…

– Мам, – позвала дочка из своей комнаты. – Там кто-то в дверь стучится.

Я выпала из своих мыслей – и правда, стучат тихонько. Особо я не боялась, спокойно жила одна – все свои, деревня. Но немного насторожилась. Глазка в двери нет, сразу открывать не стала, все же осторожнее надо быть, время – скоро полночь.

– Кто там?

– Это я…

Хабаров, стоило только вспомнить, тут же появился. Дверь открыла. Стоит, мокрый весь, тем не менее шагнула и обняла, такого холодного – удержаться не смогла. На лицо все симптомы страшной зависимости.

– Ты чего приехал? У меня дочка дома…

– Мама! – крикнула она. – Кто там?

– Почтальон! И спи уже, я тебя разбужу завтра рано, а время ночь совсем.

Куртка чуть расстегнута на груди, туда я лицом и уткнулась. Тепло, Хабаровым пахнет, вагина вдруг решила, что вовсе она не убита, и ещё разочек точно переживёт… нет, дорогая, не сегодня.

– Люб… у меня самолёт через четыре часа. Я ненадолго, правда. В отцовской фирме проблемы, раньше я все на себе тащил, а брат не справляется.

Я кивнула – понятно. Должен был уехать рано или поздно, хотя конечно слишком рано получилось… И плакать хочется. Да, я стала, как они все, девчонки, влюбленные в Хабарова.

– У меня номера твоего нет, бежал предупредить. Давай уже, я буду тебе звонить каждый час.

Глупое сердце радостно забилось, того и гляди из груди выпрыгнет. Что ты, он же звонить будет. Торопливо продиктовала цифры, Хабаров поймал моё лицо и поцеловал в губы.

– Почтальон, – раздалось скептически сзади. – Так я и поверила. Я между прочим почти школьница и вовсе не глупая.

Повернулась – стоит, босая, в одеяло чуть не с головой завернувшись. Вот, теперь и дочка знает, как я низко пала. Главное, не рассказала бы бабушкам… нужно поговорить. Если не получится – подкупить.

– Я и правда, почти почтальон, – вмешался Хабаров. – А ещё немножко дед Мороз. Сейчас вот списки собираю на подарки. Тебе что привезти?

– Ничего не нужно, – улыбнулась я, и еле удержалась, чтобы не попросить, только сам приезжай…

– Люб, ты утку мою корми, хорошо? Он привык жрать, ни в чем себе не отказывая, гад.

Я кивнула, Хабаров чмокнул меня в нос и растворился в мокрой темноте. Я заперла дверь, подхватила дочку на руки, едва не сложившись пополам – тяжёлая такая! Понесла к себе.

– Сегодня можешь со мной поспать, как раньше.

Маришка взвизгнула и обняла меня за шею. Лежим, дочка сопит ровно, я гоняю в голове не весёлые мысли, дождь мерно моросит по крыше, а Хабаров наверное уже в город едет… Надо было попросить его осторожнее на мокрой дороге… Хотя, это точно ни к чему, прожил же без моей опеки тридцать с лишним годков, и сейчас не пропадёт.

– Маам, – подала голос Маришка, которой утром явно сложно просыпаться будет. – Ты влюбилась, да?

Я задумалась и испугалась. Я? Влюбилась? Я чувствую к Хабарову почти ровным счётом тоже самое, что и раньше, в университете. Разве теперь больше сексуальных мыслей, да и зависимость эта… Значит ли это, что я и раньше его любила, или то, что я не люблю его сейчас? Тьфу, совсем запуталась.

– Не знаю, – честно ответила я. – Правда. Но… чтобы в жизни не случилось, я всегда буду любить тебя больше всех на свете.

– Правда?

– Правда.

Маришка замолчала, явно переваривая услышанное, а я напряглась, ожидая новых вопросов. И дождалась.

– А если родятся другие дети? Все влюбляются, женятся, потом новых детей рожают, будто им старых мало.

Я улыбнулась – смешная.

– Тогда придётся делиться мной. Но, милая, я буду стараться, чтобы моей любви никогда не было тебе мало.

Маришка кивнула, накрылась одеялом с головой.

– Дочь? – решилась я. – Не говори пока бабушкам, хорошо?

– Хорошо.

Ну, вот, а я переживала. Хабаров позвонил только в девять утра. Я к тому времени успела отвести дочку к маме, покормить противную утку. Зато не пришлось выкидывать недоеденную кашу, бабуля считает, что это грех. Селезень все сожрал за милую душу, и вчерашнюю кашу, и чуть почерствевшие блинчики. Сходила в сельсовет. Теперь, когда Хабарова не было рядом, я чувствовала себя, как улитка, у которой отобрали раковину. На меня смотрели абсолютно все. Сбежала на поле, так все пялятся на мой джип. А в нем так Хабаровым пахнет… Телефон зазвонил, я чуть не подпрыгнула, а потом едва не уронила его от волнения.

– Я покормила твою утку, – сказала я вместо приветствия.

– Хорошо…

И неловкое молчание. Затем ещё большая неловкость:

– А тут дождь идёт.

– У нас тоже…

Снова молчим, а потом я не выдержала.

– Ты же приедешь, да?

– Конечно приеду, я же обещал. У меня времени не будет, ты съезди в мой новый дом, там что-то решить нужно, я Варе сказал, что ты поможешь, и что во всем тебя слушать.

Ну вот – точно вернётся, у него же здесь дом. А за то, что заставил меня волноваться, я ему гостиную обклею обоями в ядовито розовый цветочек, у нас в сельпо они девяносто рублей за рулон. Будет знать. Но на душе сразу легче стало, даже вдруг улыбаться захотелось, или даже запеть какую-нибудь глупую песенку. Про любовь…

Я усилием воли удерживала себя в хорошем настроении. Вроде как даже улыбаюсь, чужое взгляды игнорирую. Только вот другие меня игнорировать не хотят, я их буквально примагничиваю к себе.

– Занята? – спросила Анжелка заглядывая в мой кабинет.

Я бы рада сказать, что нет, но эта слушать не станет. Всё равно выскажет, что собиралась, поэтому просто кивнула, и она прошла.

– Что такое? Если это из-за премии Фёдорову…

– Да хрен с ней, с премией, – махнула рукой Анжелка. – Пусть будет, не мои же деньги. Ты лучше про машину расскажи. Дорогая же? Сколько стоит?

У меня даже руки на клавиатуре замерли и мысли сбилась, а ей сбиваться никак нельзя – тоннаж сена высчитываю. Вздохнула, призвала себя к терпению.

– Я не знаю. Это не моя машина, Анжела. Она колхозная.

– Угу, конечно… только почему то именно тебе досталась.

Я знала, что так и будет, Господи, как я не хотела эту машину…и хотела. Она была идеальной. Она, мать вашу, скользила по любому бездорожью. Она не прыгала на кочках, словно вот вот развалится. Наконец – она вкусно пахнет…

– Анжел, это совсем не твоё дело. Иди лучше Фёдорову перерасчёт сделай.

Она буквально вспыхнула – щеки заалели. Анжела привыкла быть королевой класса, затем колледжа, потом вот сельсовета… мне кажется, она и из деревни не уехала потому, что здесь она кто-то, а в городе никто. Кольнула мысль – а ты почему осталась? Но её я прогнала, не время заниматься самокопательством, сено вон кроме тебя никто считать не будет.

– Он уехал, – сказала Анжела. – Ты думаешь он вечно будет в нашем колхозе сидеть? Пройдёт блажь и обратно… Или ты надеешься, что он тебя с собой заберёт?

Засмеялась и ушла.

– Вот же сука, – шёпотом выругалась я.

Да, я знала, что так и будет. И действия Анжелы, и её слова, я сама этого опасалась, но тем не менее бросилась в омут с головой. Ничего, моя жизнь, разгребу как нибудь. Анжелу я встретила вечером на парковке. Ехать ей до работы пять минут, но своей крошечной китайской машиной она ужасно гордилась. Теперь её и не видно почти в тени моего джипа. То есть, колхозного…

– А про мужа ты забыла? Люб, у тебя муж есть…

– До свидания, – улыбнулась я и села в машину.

Один раз она меня до слез довела, второго шанса я ей не дам. Надо мыслить позитивно. Я поехала к маме, забрала дочку, а потом, как и собиралась – в сельпо. Обои эти лежали здесь уже второй год, в самом углу, всеми забытые и никому не нужные, даже пылью обросли.

– Мам, а нам зачем? – удивилась Маришка.

– Скоро увидишь… Тань, а сколько у тебя этих обоев? А если все заберу, то скидку сделаешь? Ну Тань, они же все равно никому не нужны…

Получилось двенадцать рулонов за тысячу рублей, у нас очень выгодно жить. Мы с дочерью быстро перетаскали их в машину и поехали клеить.

– А зачем? – не унималась дочка.

– Марк Дмитриевич мой начальник, – терпеливо пояснила я. – Он попросил проконтролировать.

– Видела я ваш контроль, – хмыкнула дочка и отвернулась.

Ну вот, и она туда же. У меня ладонь оттягивает внушительная связка ключей, на них брелок, который открывает ворота. Маришка насупленная, и сам дом её нисколько не интересует, хотя тут есть на что посмотреть. Мне немного обидно – хотелось весело провести с ней время.

– Здравствуйте, – мило улыбается слишком красивая девушка. – Марк Дмитриевич меня о вас предупредил.

А я думаю – слишком много красивых баб. Интересно, она здесь работает за профессиональные достоинства, или какие-то другие? И сама эту мысль гоню – гадкая, а я, вроде как, на позитив настроилась. Девушка барби так удивилась нашим обоям, что даже не помогла их перетаскивать внутрь, стояла, ресницами хлопала, но мы с дочкой и сами управились.

– А… зачем это? – осторожно спросила она.

– В гостиную, – бодро отрапортовала я. – Клеить, естественно.

Она замолчала, разглядывая приличную горку рулонов.

– Вы понимаете, – замялась она, подбирая слова. – Обои для гостиной сделаны на заказ. Они из шёлка, а узор по нему – вплетение настоящих трав. Это… произведение искусства. Я не могу вот так…

Мне даже жалко её стало. Девушка покраснела даже, как Анжела совсем недавно, но вела себя куда приличнее. У Хабарова, сука, хороший вкус. И я понимаю, что девушка не причём, но мне словно наказать её хочется. Настоять на своём назло всем.

– Вам Хабаров сказал, что в его отсутствие все решаю я? – холодным тоном спросила я.

– Да…

– Тогда какие вопросы?

Девушка наклонилась, подняла один рулон, надрезала плёнку, развернула полотно, разглядывая. На нем – розовые розы. Вот прям убийственно розовые, Хабаров оценит. Кругом зелёные листочки, а ещё крошечные ярко голубые цветочки. Ляпота.

– Но мы не можем их клеить, – обрадовалась девушка найдя выход. – Рабочих нет! Возможно и завтра не будет…

И послезавтра, и до тех пор, пока Хабаров не приедет, мысленно продолжила я, а сама только улыбнулась ободряюще.

– Ничего страшного, – успокоила я. – Это же деревня, мы здесь все делаем сами. Несите клей, ножницы и валик. Сейчас все оформим. А если чего-то нет, так я быстро в магазин съезжу.

Девушка сдалась и ушла за искомым.

– Ты злая, – сообщила мне дочка. – А если шёлковые обои больше не нужны, может мы их в моей комнате поклеим?

Я рассмеялась, Маришка тоже. Потолок был высокий, пришлось ещё и стремянку притащить. Девушка пришла в себя и радовала профессионализмом, она даже дешёвое дерьмо клеила на стены профессионально и не без изящества. Я немного подобрела – может и правда она тут за профессионализм.

– Это ужасающе, – сказала она, когда мы закончили. – Я такого никогда не видела.

И… рассмеялась. Смеёмся, и я, и она, и Маришка. Смотрим на стену, обоев только на одну хватило, а там буйным цветом расцветает кошмар шизофреника.

– Идеально, – заключила я.

– А может, переклеим, пока не вернулся?

– Ни за что.

– Мам, а зачем ты это делаешь? – спросила Маришка уже дома.

– Самоутверждаюсь, – пожала плечами я.

Дочка закатила глаза и спряталась под одеялом. А меня мучило то, что Хабаров не позвонит. Сейчас я очень остро в нем нуждалась, он казался мне якорем. Пусть и не надёжно все, но я знала, что он не даст в обиду. А он вечером сказал, что едут в горы, а связи там нет… я все равно отправила смс в мессенджере, только она так и висела, недоставленной.

На следующий день дочку пришлось взять с собой на работу – родители увезли бабушку по больницам. Давление поднималось часто, что мою маму пугало, все же, возраст. В нашей поселковой больнице полного обследования провести не могли, если только больничный выписать по простуде, поэтому ездить приходилось в город.

Смешно, но с Маринкой мне не так страшно. Крошечный ребёнок оказался надёжным щитом. Даже у деревенских сплетниц было понимание границ дозволенного, и при дочке они не позволяли себе даже косых взглядов. Даже бездетная Анжелка держала дистанцию. Поэтому день получился просто замечательным. Мы взяли с собой бутербродов на поля, устроили пикник на одном из холмов, недалеко от того места, где я, фигурально выражаясь, потеряла честь. К слову, чисто духовно я наверняка уже была девственницей – все же пару лет без секса…

Иногда я доставала телефон, проверяла статус доставки сообщения – видимо, все ещё в горах. Или просто телефон выключил, избегая моего внимания. Тут себя успокаивала. Хабаров – не такой. Если бы я ему надоела, он бы просто сказал мне об этом прямо, я сотни раз такое видела за годы обучения в университете…

– Ты чего грустишь, мам? – Маришка лежит на пледе, лицо закрыла панамой, но наверняка на нем блаженство. Я мало времени с ней провожу, но осенью, как уборка урожая закончится, все изменится. Самая сложная пора лето. – Всё будет хорошо.

Я улыбнулась – надеюсь. Легла рядом с дочкой, щуриться на солнышко, и поражаться тому, куда меня жизнь привела. Ничего, главное же, что не жалею ни о чем… К вечеру окончательно убедила себя в том, что все хорошо. Что Хабаров вернётся. Что от жизни надо брать все, и шикарный торс Хабарова один из обязательных пунктов. Что неважно, что будет дальше, главное то, что сейчас. И ещё, чтобы ничего не коснулось Маришки, не нужно позволять ей привыкать к Хабаорову… А вечером случилось нечто.

Мой огромный джип урча вкатился во двор. Не мой, колхозный, но какая разница? Я отвлеклась на кипу документов, которые разбросаны по заднем сидению – нужно забрать их с собой. А Маришка вдруг касается моей руки, и страшным шёпотом:

– Мама, там бабушка…

Я выронила один листок с недавно распечатанной отчётностью на пол, и перегнулась его выуживать.

– Вернулись, наверное, вечер уже. Главное, не говори, что мы обедали бутербродами. Скажи, что суп ели в столовой.

– Нет, мам. Там другая бабушка…

Я даже не сразу поняла, а когда дошло, вообще все документы выронила. Выпрямилась на сиденьи – и правда, свекровь… Она меня не жаловала, хотя это классика, правда? С Маринкой проводила время постольку поскольку, заходила раз в месяц, больше меня критиковать. А когда перебралась пару лет назад в райцентр, видеться мы стали ещё реже. А теперь вот стоит, смотрит на меня и её взгляд ничего хорошего не сулит.