Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава 23. Люба
Стою, на ведро смотрю, и ни одной дельной мысли в голове. В молочной белизне плавает утопленный мотылёк, немного пыли и берёзовый лист.
– Это что? – спросила я, чтобы хоть что-то сказать.
– Это молоко, – ответила дочка. – Он весь день нас спасал, а потом подоил Зорьку, чтобы не заболела.
– Сам подоил или заплатил кому-нибудь?
– Сам. Они с дядь Славой по очереди доили, так долго, что бабушка успела бы целое стало выдоить.
И хихикнула, моя девочка, спасибо детской психике, которая так легко вычёркивает негатив. У меня так не получится. Меня все ещё потряхивало, а теперь ещё и страшно, что Лёшка вернётся, не мог он просто так исчезнуть.
Молоко я перелила по банкам, процедив и выкинув несчастное насекомое. Получилось пять литров всего, но неважно… плевать по сути на молоко. А вот на то, что Хабаров сам корову подоил плюнуть никак не выходит. Всё так перевернулось, вывернулось наизнанку, а ещё – страшно. Хорошо, что у бабушки старый дом. На окнах ставни. Снаружи они крепятся к стене, а вот закрываются изнутри на запор. Так я и поступила – все закрыла. И дверь заперла.
– Ты чего, мам?
– Так спокойнее, – пожала плечами я.
Торопливо смыла с себя ужасный день в крошечной бабушкиной ванной. А я ещё жаловалась, что у меня дома воды горячей мало – бабушка вообще считала, что душ дома буржуйство и упорно ходила в баню. И нагреватель у неё – на тридцать литров. Давно я не мылась так быстро. Легли с дочкой, свет выключили. С закрытыми ставнями дома тьма буквально непроницаемая.
– Может свет на кухне включим? – шёпотом спросила дочка.
– Давай, – тоже шёпотом ответила я.
Теперь из коридора в комнату падала полоска света. И уснуть бы мне, устала просто невероятно, но никак. Прокручиваю в голове все события длинного дня и ужасаюсь. Чтобы я делала, если бы Хабаров не вмешался? Пытаюсь успокоиться – если бы не он, этого бы не случилось. А… а если бы случилось? И поле сгореть могло, и Лёшка приехать… так и ворочалась, то про бабушку думаю, то про Хабарова, то про Лешку, чтоб его. Зато когда уснула, не снилось ничего вообще.
Следующим днем, воскресным, а потому спокойным, меня вообще никто не трогал, хотя косились все, кому не лень. Сегодня хорошо, сегодня я могу спрятаться, а завтра и в полицию, и на работу, а там пересуды… Жесть, которую мне необходимо пройти. А пока не выпускаю из своих рук Маришкину ладошку, и пусть только попробует Лёша подойти – разорву его голыми руками. С такой мыслью я к маме и пошла.
– Как там бабушка?
– Хорошо. Ругается только, за Зорьку волнуется.
– Вчера её… подоили, а с утра я сама.
Доить корову не самое моё любимое занятие, но справилась. Я вообще не понимала, зачем корова нужна, когда хорошее молоко можно недорого купить от наших же колхозных коров и недорого. Но бабушке – виднее. Мама кивнула и обещала вечером сама подоить, а там уже с соседкой договорится, та согласится доить за само молоко – у неё поросятам оно нужно. Маришка к бабушке прижалась и зашептала горячо, захихикала, точно про вечернюю дойку рассказывает.
А я на кухню пошла. Запах я почувствовала ещё с улицы – ароматище. Аппетита после вчерашнего не было, а теперь сразу появился. Мама пекла абрикосовый пирог. Это – нечто. Мама вообще отлично готовит, а абрикосовый пирог её коронное блюдо. Нежное тесто, хрусткая воздушная корочка, чуть золотистого цвета, а под ней сочные абрикосы. Я сглотнула слюну и наклонилась, пытаясь рассмотреть пирог через стекло духовки. Открывать нельзя, за нарушение температурного режима в духовке мама и без сладкого оставить может. Я не ошиблась – равнодушная жёлтая лампочка освещала пекущееся совершенство.
– Готово уже, – сказала мама. – Сейчас достану, посторонись.
Достала, а потом сразу салфеткой накрыла. Едим мы этот пирог тёплым, значит уже скоро. И Маришка рядом завертелась, тоже на запах прибежала.
– Вкуснятина, – облизнулась она.
– Это не нам, заяц, – улыбнулась мама. – Нам я следом поставлю шарлотку, наши яблоки уже пошли.
Маринка заметно скисла, салфетку подняла, рассматривает пирог, который кажется золотого цвета, а через тесто проглядывают округлые бока абрикосов.
– А кому?
– Сейчас твоя мама отвезёт пирог Марку Дмитриевичу. Ты же согласна с тем, что он его заслужил?
– Согласна, – кивнула дочка. – А ты, мам, велик мой забери, а то я вчера его там оставила.
Да, мой ребёнок смог покинуть посёлок и на велосипеде добраться до боярской вотчины. От этой мысли щекотно и страшно, мало ли что могло случиться? А ещё… я не хочу к Хабарову. Я привыкла делить людей на чужих и своих. Хабаров – чужой. Он так много сделал… но мне тяжело выразить ему свою благодарность. Просто… сложно. Отчасти потому, что приходится признать, что меня спас никто иной, как Хабаров, великий блядун и покоритель абсолютно всех женских сердец, к которому я относилась с таким высокомерием… Я то была не как все. Я устояла перед его чарами, чего бы мне это не стоило. Точнее, когда то смогла устоять. Теперь – нет. А он нас спас…
– У меня машины нет, – робко возразила я.
– Папину возьми. Он как раз вчера колесо прикрутил, чтобы за лекарствами ехать.
Папа год, как вышел на пенсию, и разбирать и собирать машину его любимейшее занятие. И меня вовсе не радует, что вот именно сегодня машина стоит целая. А мама аккуратно, чтобы не задеть пирог, обворачивает форму полотенцем – чтобы не я обожглась и не остыло раньше сроку.
– Ну, что встала? Полотенце в машине оставь, а то не солидно дарить в нем.
И пирог мне в руки сунула. Греет, через полотенце, пахнет умопомрачительно.
– Мам…
– Никаких мам, – жёстко сказала она, вдруг напомнив мне, что она дочь бабули, и когда нужно может быть такой же жёсткой. – Взяла и пошла. Яш, ключи от машины ей дай! И не забывай… нужно уметь принимать помощь, и благодарить за неё, какой бы ты не была гордой.
В замкнутом пространстве машины пирог паз вовсе невыносимо. И вызывал отнюдь не аппетит, а скорее – злость. Я злилась на себя, на маму, на Хабарова, на хренов пирог, на дурацкую ситуацию. Еду, солнце глаза слепит, папину старую машинку подкидывает на каждой кочке, а все встречные мужики руку поднимают, приветствуют, думают – отец. Я грущу. Еду, потом снова грущу. Ещё немного репетирую, самую малость. Можно например пирог подкинуть и сбежать. Можно вручить пирог, как великую милость богов. Можно наступить себе на горло и сказать спасибо…
– Люба, ты слабачка, – сказала я сама себе и чихнула от пыли, которая сразу же забилась в дырявую папину машину. – Просто представь.
Я притормозила и приткнулась к обочине – отчего бы не потянуть время? Откинулась назад на сиденье, ноги задрала, как руль позволил, и закрыла глаза. И представила себе. Что если… Если бы Хабарову было бы все равно? Вот приехала к нему моя маленькая девочка на велосипеде, который не забыть бы забрать, приехала, а ему все равно. И он просто отвёз бы и отдал её отцу. Маришки родному отцу. А почему бы нет? Как сказал Жорик… он же папа.
И тогда то вот… жопа бы настала, круглая такая, здоровая. Лёшка, который когда-то самым родным казался, просто увёз бы мою дочку. Нет, я не верю в то, что она ему нужна, но он же упорно верит в то, что с меня денег можно вытянуть, и тянул бы, до победного, а я бы словно белка в колесе крутилась бы и занимала у всех. Нет, нужно держать свою девочку крепко и никому не позволять её обидеть.
Представила, подумала, поехала. То, что его временный дом обжила жена, я уже в курсе. Кумушки доносили, хотела я это слышать или нет. Жена пока никуда не делась. Поэтому я поехала сразу к дому на озеро, там по крайней мере народу нет, а общественность я теперь не очень жалую. Ворота стоят нараспашку, народу и правда, никого, даже рабочих нет. Хотя выходные вроде как, кончились, одной мне на работу не нужно – временно отстранили. Въехала – велик дочки стоит прислоненный у стенке. Жара и пирогом пахнет невыносимо.
Дверь машины скрипнув открылась, иногда она заедала и приходилось открывать с пинка. Вышла, пирог свой прихватила, стою. К счастью, стучаться и кричать не пришлось, барин вышел на крыльцо собственной персоной. Руки в чем-то белом, плечи припорошены строительной пылью, зато топлес, я помимо своей воли немного залипла.
– Привет, – меланхолично протянул он и руки вытер воняющей химией краской. – От чего тебя спасать сейчас?
– Не от чего, – сглотнула я, вспомнив вдруг, какая гладкая его кожа, коснешься языком, чуть солоновата на вкус.
– А это чего у тебя?
Потянулся ко мне всем полуобнаженным телом, хищно втянул носом воздух.
– Пирог… Я хотела сказать тебе, спасибо, Хабаров! Спасибо, что спас и… мама тебе пирог испекла.
Пирог у меня Хабаров отобрал и пошёл в дом. Потом обернулся и меня за собой поманил, я пошла за ним послушно. Кухня большая, не пустая, мебель уже почти вся установлена, но кажется все пустынной и необжитой. На столешнице ножик копеечный из местного магазина, нелепо смотрится на дорогущем мрамор. Им он пирог и разрезал, откусил кусок, даже зажмурился от удовольствия. Я сглотнула – пирог реально очень вкусный.
– У тебя жена приехала, – то ли просто констатировала факт, то ли обвинила я.
– А у тебя муж, – пожал плечами он и откусил махом ещё полкуска. – Фкуфно.
Я кивнула – и правда же вкусно, не поспоришь. А Хабаров посмотрел на меня лукаво, чего у него такое настроение хорошее? Хотя это не у него в жизни жопа, у меня.
– У тебя взгляд какой-то голодный, – задумчиво пробормотал Хабаров. Отрезал кусочек раза в три тоньше своего и мне протянул. – Кушай на здоровье.
Я откусила. Жую, думаю, как-то все неловко и смешно. То трахались за каждой копной сена в колхозе, то вот стою и сказать не знаю что. Уходить нужно…
– Я пойду, – сказала я. – Спасибо ещё раз.
Половинка абрикоса оказалась неожиданно сочной, хотя о чем я, это же мамин лучший пирог… сок брызнул, запачкал мне ладонь и подбородок.
– Слушай, – решился Хабаров. – Ты в курсе, что ты с удовольствием предавалась запретной страсти с женатым мужиком? При том, что была замужем. И да – об этом все знают.
– Да, в курсе, спасибо, что напомнил.
– А ещё ты сидела в обезьяннике и про это тоже все знают, вся деревня просто гудит на ушах стоит.
– И это помню, – процедила я.
Хабаров улыбнулся, показав все тридцать два сверкающих зуба. К кончику носа крошка пристала… И вообще и правда, чего он так доволен?
– Я тут подумал… Репутации, о которой ты так пеклась настала конец. Прямо не репутация, а какашка втоптанная в грязь. Да не морщись ты, я по факту говорю. Зато есть несомненные плюсы. Твою репутацию не испортит уже ничто! Так что… пошли трахаться, а Люб?
И смотрит на меня глазищами рыжего кота из популярного мультика. Мне ему по роже дать захотелось, с размаху. Может даже – кулаком. А потом…потом я подумала. Вот чего я кому этим поступком докажу? Ничего, никому. А заниматься сексом с этим самым храбрейшим героем из всех подлецов просто невыносимо здорово.
– А пошли, – согласилась я, и футболку стянула.
Пропадать, так с музыкой.
Первое, что я увидела, переведя дыхание – розовые розы. Синие незабудки и прочие прелести, которые я с таким удовольствием собственноручно клеила так недавно. А кажется – миллион лет назад, столько всего успело случиться вдруг. Лежим на полу, правда Хабаров обжился здесь более менее, так что предавались порокам мы на надувном матрасе жизнеутверждающего салатового цвета.
– Как тебе обои? – спросила я потянувшись.
Хабаров перевернулся на бок, сбросил прядку волос, что выбилась из растрепавшейся причёски на мою грудь, и чмокнул меня в ложбинку, цокнул языком удовлетворённо, подмял меня, обнял крепко, хоть и жарко. Я пискнула, но терплю.
– Лучшее, что я видел, – сказал он без тени сомнения в голосе. – Что делать будем?
– С чем?
– Ну… со всем. Я же не отпущу тебя так просто, ты не надейся даже.
Я вздохнула – сама запуталась. Конечно сгоряча хлопнуть дверью очень хотелось, но хорошим сексом все дельные мысли из головы повыбило, недельные, к счастью, тоже. Теперь и сама не знаю, чего хочу. Главное, чтобы с поджогом разобрались, а ещё главнее – Маришку бывшему не отдать. Сама не заметила даже, как в бывшие его записала.
– Я пойду, – решила пока уйти от ответа я. – Дочка велосипед просит. И спасибо тебе… ещё раз.
– Пирога ещё хочешь?
Прислушалась к себе – хочу. Кивнула. Оказывается, проголодалась очень. Пирог мы ели запивая дешёвым чаем из нашего сельпо, а кусочек я взяла с собой для дочки. Шарлотка конечно хорошо, но абрикосовый пирог, он же в разы прекраснее. Хабаров нисколько не заморачиваясь одеждой вышел нагишом и велик мне в багажник закинул. Потом даже вслед ладошкой помахал, и так потешно выглядел, что я не выдержала и засмеялась.
– Ну что, поблагодарила? – поинтересовалась мама словно между делом.
Маринка сидит на кухне, на одном блюдце кусок шарлотки, на другом кусок привезённый от Хабарова, а мы с мамой в сад вышли, сидим в тенечке. Я вроде по дороге остановилась, и лицо умыла из бутылки полив, и косу переплела, но…
– Поблагодарила, – сухо отозвалась я, а потом меня озарило. – Ты что, собственноручно меня в пучину порока толкаешь?
Мама плечами пожала, потом обернулась, чтобы удостовериться, что не мужа, не внучки рядом нет и выдала шепотом:
– А кто ещё, если ты сама не в какую?
Я подумала – мало мне всего случившегося. Тут ещё и мама…
– Получается ты, – спросила я, велев оставаться себе спокойной, – ты в меня не веришь? Не веришь, что я смогу добиться чего-то сама, одна, без чужой помощи?
– Ты сама в себя не веришь, – вдруг перешла в наступление мама. – Кто сказал, что это вот все твой потолок? Доказывать что-то трактористам, терпеть бабские склоки, Боже, до поджогов же докатились! Кто сказал, что ты не достойна большего? Разве такой трусихой мы тебя растили? Там же целый мир, дочка. Если твоя бабушка была здесь счастлива, мы с отцом, это не означает, что ты должна себя приковать к этой деревне, Люба.
И поднялась со скамьи, подол платья поправила, посмотрела на меня, ошарашенную, сверху вниз.
– За дочкой присмотри, мы к бабушке поедем, раз уж у машины все колеса на месте…
Глава 24. Марк
От Славки пахло навозом. На руках самые настоящие мозоли, одна лопнула. Вся спина насыщенно бордового цвета, обгорела, видимо щеголял перед деревенскими девками без футболки.
– Жрать поди хочешь? – с неподдельным сочувствием спросил я.
Славка посмотрел на меня недобро и пошёл в душ. Душ мне слава богу подключили, тот, что на улице и вода из него текла, пусть и не очень тёплая. Брат ещё легко отделался. Когда я узнал, что этот гаденыш все построил, мне вообще его убить хотелось. И сделку папину завалил, И Элину сюда заманил, обещая ей любовь со мной несусветную до скончания веков, и в горы свалил. Только с обвалом дороги ему фартануло. Да, убить хотелось, но все же брат родной, хоть и идиот. Поговорил с отцом, объяснил ему, все как есть. Сделали выводы оба, правда, без конфликта все равно не обошлось… А младший работает скотником теперь, до конца лета, как минимум, отец ему за сорванную сделку все счета заморозил. Своих денег у Славки не было, раньше и не думал, что нужны они ему, а поди ж ты…
– А что жрать то? – немного подобрел, отмывшись от навоза брат.
– Макароны по флотски, – отчитался я. – Борщ из колхозной столовой, и, если себя хорошо вести будешь кусок пирога дам. Абрикосового. Цени мою доброту, пирога и так мало осталось…
Споро застучала о тарелку ложка, я вышел на улицу. У меня – хорошее настроение. Хорошее потому, что теперь кажется, что все получится. Что все не зря. И вообще, разве может быть настроение плохим после отменного секса? Вспомнил про Любку и даже внутри где-то защекотало, хочется в охапку её, и никому больше не отдавать. С этой мыслью я оделся и поехал в колхоз, нужно дела делать да и вообще.
– Это что? – спросил я у Анжелы.
– Приказ об увольнении, – пискнула она. – Любовь Яковлевны.
И сжалась вся, словно даже меньше в размерах стала, одни только сиськи вперёд торчат. Я даже вздохнул устало – что же они все её так не любят? Я вот такой добрый потрахавшись был, сейчас же стремительно буду злеть, совсем чувства босса не щадят.
– В жопу засунь, – мило посоветовал я. – Завтра видео с камер привезут, и посмотрим, кого увольнять будем.
– Они же не работают, – снова пискнула девица, теперь казалось, сжались испуганно даже сиськи.
– Проблемы были с сохранением изображения, но ребята над этим работают. И вообще, чего вам спокойно не живётся? Посмотри в окошко, лепота-красота, солнышко светит, птички поют, а вы злые такие. Нехорошо.
Анжела послушно в окно посмотрела, но судя по всему ничего чудесного там не увидела. Приказ в руках скомкала, и бочком выбралась из кабинета, словно я в любой момент вскачу со стула, на неё брошусь и покусаю. Вот ещё, есть мне кого кусать. И убивать дуреху не хотелось, мне хотелось убить Элину, которая никак не вытуривалась из моего дома, до последнего надеясь, что я не применю силу. Это исчадие ада мило улыбаясь ковыляло на каблуках по грунтовке, лезло куда не нужно и кругом сеяло смуту. Не удивлюсь, если и Анжеле нашептала, наобещав всех благ неземных. Я собрал силу воли в кулак и поехал к жене. Почти бывшей жене.
Она, в отличие от меня не приехала ночью закидав барахло в багажник. Она была при шофере и горничной. Шофёр возил её по колхозу, а несчастная рабыня готовила и убиралась. Тяжек труд декабристок, даже таких богатых и избалованных, по крайней мере именно это сейчас на лице Элины и читалось.
– Мне здесь скучно, – с ходу сказала она. – Марк, ну сколько можно? Нет, сначала весело было, у меня сейчас такой взрывной инстаграмм… Но коровы и куры уже приелись, слышишь? Милый, поехали обратно…
Я вздохнул – терпение мать всех добродетелей. А я взрослый, мудрый мужик, к тому же добрый был совсем недавно.
– Элина, – миролюбиво начал я. – Неважно, останусь я здесь или уеду, у нас с тобой ничего уже больше не будет, пойми уже. И да, освободи пожалуйста мой дом.
– Но он и мой, – упрямо вообразила она. – Я все ещё твоя жена.
– Если он тебе так нравится, – пообещал я. – Я оставлю его тебе при разводе.
– Каком разводе? – всполошилась она. – Тебе отец не позволит, слышишь? Никто тебе не разрешит развестись! Не будь ребёнком, это же деньги…
Я обошёл её и вошёл в дом, она следом. Господи, сколько шмоток навезла то! Взял здоровый мусорный мешок, иду, все собираю и в него запихиваю, сейчас выкину его на улицу и адьес амиго. Элина сменит за мной, то спорит, то уговаривает. Она свято привыкла верить в силу своего отца, силу его денег. И да похоже она до последнего надеялась, что именно эти факторы и удержат видимость нашего брака. А теперь растерялась и не знает, что делать. То причитает, то плачет, то пытается шофера своего на меня натравить. Но у того мозгов хватает понять, что я не очередной пижон поклонник, смотрит, не лезет…
– Мне четвёртый десяток пошёл, – сказал я, запихивая в мешок шёлковое великолепие лилового цвета. – Я могу позволить себе делать то, что моему, и уже твоему точно, папе не понравится.
– Это все рыжая шлюха! – воскликнула Элина.
– Вовсе она не рыжая, – возразил я, ведь Любке не нравилось, когда её рыжей называли, хотя как по мне, рыжая она и есть. – У неё волосы медовые, поняла?
– Разведенка с прицепом! – окончательно рассердилась бывшая. – Нищая и не первой свежести, глаза открой уже!
Я открыл. Посмотрел по сторонам… потом визжащую Элину в одну руку, мешок в другую, и на улицу. И то и это запихиваем в машину, следом молчаливую горничную. Кивнул шоферу.
– Увози, – попросил я. – Прямо сейчас, от греха подальше. И не останавливайся по дороге!
Он тоже кивнул в ответ, завёл машину. Нужно Варе сказать, чтобы проследила, если Элина его уволит, пусть компенсирует ему материальные издержки. С наслаждением подумал – сейчас приму нормальный душ, надену нормальные шмотки. А жизнь налаживается!
– Папа этого так не оставит! – крикнула в ответ Элина.
А я помахал прощаясь – скатертью дорожка. И душе пошёл принимать, выкинув оттуда кучу бутылочек, которые успела притащить Элина. Господи, какое же блаженство, когда из крана течёт горячая вода! Пока все сделал, смотрю, уже вечереет. Сразу вспомнилось про Любовь Яковлевну – хорошо бы сейчас к ней под бочок. Днем она вполне покладиста была… Но тигра за усы лучше не дёргать – я дождался темноты. Машину бросил в тени огромного клёна на перекрёстке, здесь как раз ни одного фонаря, и дальше пешком пошёл. Репутации конец, но чем бы дитя не тешилось… Я был уверен, что она у бабушки прячется, так и оказалось – окна светятся. А я помню, что мамой бабушки дома нет, и это придаёт смелости. Конечно, Любка скажет, что нельзя ничего ни-ни, что ребёнок в соседней комнате, но хоть потискаю…
Настроение снова стремительно вверх пошло. Руки потёр и покрался к дому, чтобы всевидящее соседской око не узрело очередное Любкино грехопадение. До крыльца оставалось лишь несколько шагов, когда под моими ногами что-то хрустнуло. Громко так, а по ночной тишине и вовсе оглушительно. Я замер, сверчки даже замолчали, а полоска света, что падала из-за приоткрытой двери вдруг стала шире. Я приготовился улыбаться, даже руки раскинул – обниматься же будем, но… так с улыбкой на морде и метнулся за ближайший угол.
Это бабка. Собственной персоной. Стоит, руки в бока уперла, взглядом зорким рыщет по тёмному двору, точно меня ищет, зуб даю. У меня сразу кончик носа заныл, и все те места на теле, которые познакомились с её клюкой. Себя убеждаю – взрослый мужик! Миллионер вот, и вообще – красавец! Какого черта стоишь за углом прячешься? Бабушку боишься? Самому не смешно? Прислушался к себе – нет, ни хрена не смешно.
– Да нет никого, бабуль, – позвала Любка. – Идём домой тебе укол пора делать.
– Тебе лишь бы иголку в меня воткнуть, – проворчала бабка. – Дай мне клюку и фонарик! Щас я этого супостата на чистую воду то и выведу.
Я вздохнул – так легко все, похоже, не обойдётся. Пячусь назад, размышляю на тему, что надо бы уже с Любовью Яковлевной поговорить, не семнадцатый же век все же, чтобы так честь ее блюсти. Да и в конце концов, бить людей это больно и обидно. Вот сейчас спрячусь, а завтра непременно на эту тему поговорю. В стене, вдоль которой я иду дверь нараспашку, очень вовремя, я уже вижу, как свет фонарика по земле скользит совсем недалеко. Вошёл внутрь, достал телефон, осмотрелся. Запах солярки и машинного масла, но уже застаревший, почти выветрившийся. Полки вдоль стен, свертки старых ковров в углу. А посередине… гроб на верстаке стоит. От неожиданности я чуть не вскрикнул, но вовремя вспомнил – отступать некуда, позади бабка. Боязливо подошёл ближе, посветил телефоном. И правда, гроб, самый настоящий.
Лакированный, блестящий, с вензелями. Приоткрыл крышку – пустой, слава богу. Свет фонарика мазнул по стене, совсем близко уже, и после недолгих раздумий я крышку открыл совсем и внутрь залез. Закрылся. Мягонько, правда пыльно, и ноги не влезают, пришлось коленки подогнуть, упереться ими в обитый атласом потолок. Замер, лежу. Ничего ни хрена не слышно, и жарковато. Понял, что лежу в гробу первый раз, надеюсь нескоро снова сюда, полез за телефоном, сделал пару сэлфи, одно отослал Славке. Славка восхитился и тоже в гроб захотел, а я так немного собой возгордился. Словом те несколько минут в гробу я вовсе не скучал. А потом мне захотелось чихнуть. Так, что терпеть невозможно, хотя я пытался терпеть целую вечность. Но дурацкая пыль столетнего гроба… Я чихнул так оглушительно, что у самого уши заложило. А через мгновение крышка гроба распахнулась и в глаза мне ударил свет фонаря.
– Ты что в моем гробу делаешь? – спросила бабка скрипучим голосом.
– Фотографируюсь, – робким голоском ответил я чистую правду и руки на груди сложил.
Бабка прищурилась, посмотрела на меня задумчиво.
– И как тебе мой гроб?
– Богатый, – честно ответил я. – Красивый весь такой, атласный, с завитушками.
Фонарик щёлкнув погас, бабка спрятала его в карман, а я ослепленный до этого, на несколько секунд потерял способность видеть. Поморгал – снова вижу. Слежу за бабушкиными руками, думаю за нос она мне схватится, или клюкой ударит? А потом понял, что лежу тут в гробу совсем беззащитный, а вдруг она мне сливу сделает на самом ценном? И заерзал, пытаясь это самое ценное хоть немного прикрыть. Бабка вздохнула и вроде даже глаза закатила, так сразу в темноте и не поймёшь.
– Люба! – крикнула она. – Тут твой миллионер в моем гробу!
– Господи, – откликнулась Люба. – Что он там делает?
Звук шагов, ещё раз ослепили фонарём. Я начинаю чувствовать себя глупо, да ещё и телефон вибрирует, Славка желает знать где стоит гроб, он тоже хочет в нем фотографироваться. Пытаюсь выбраться, но неудобно. Сел, ноги свесил, сижу.
– Ты что в гробу делаешь? – переспросила меня Люба. – Книжек про вампиров начитался?
У меня терпение уже на исходе, и бабка смотрит внимательно, ответа ждёт. Ну, ладно, хоть клюкой не машет.
– Я пришёл, – терпеливо начал я. – А тут бабка. То есть, извините, бабушка. С клюкой и угрозами. Куда ещё можно спрятаться я не нашёл. Если вы меня не будете бить, уважаемая бабуля, можно я пойду?
Любка села на пол и засмеялась. Из дома прибежала девочка, стоит в дверях, на меня смотрит, тоже смеётся. Даже бабушка хихикает, стыдливо прикрываясь ладошкой. Да заебись, вон, со мной зато не скучно. Во всем надо плюсы видеть. Спрыгнул на землю, штаны от пыли отряхнул, уходить собрался. Если честно, я все же обиделся, а ведь такой добрый был недавно.
– Марк, – сказала Любка, вдруг назвав меня по имени. – Бабушка на Лешку охотится…
