Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20. Марк

Удобного мне рейса не было лишь один раз в неделю. Вот сегодня, даже не удивительно, да? Я бесил я всю дорогу, удивлённые взгляды окружающих настроения не добавили. Здесь, внизу тридцать градусов и наши грязные куртки приковывают повышенное внимание. Ну, ещё разбитое лицо брата. А я борюсь в желанием ударить ещё раз – так сильно он не бесил даже в свои пятнадцать.

Трубку не брали обе. Не Люба, не Элина, которую непонятно каким ветром вообще в деревню занесло. Всю ночь я метался по номеру, а утром вылетел первым же рейсом в Россию – лететь пришлось с пересадками. Брата я подумав забрал с собой, сделка явно сорвалась, хватит его прикрывать, пусть отвечает перед отцом…

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спокойно спросил я, после того, как узнал о Элине.

Славка только нервно помотал головой, верил я ему не особо, но бить снова было уже жалко. Днем мы были уже в России, трезвый младший хмуро смотрел на мир из под распухшего отекшего века, я был настроен не более оптимистично. Трубку взяли в офисе, точнее в сельсовете. Сказали, что агроном на поле, почему не берет трубку непонятно, но можно поговорить с Виталиком – он тоже агроном и рядышком сидит, чай пьёт. Потом добавили, что моя жена чудесная женщина, а я испытал дикое желание побиться головой о стену. Следующий перелет занял всего два часа и вечером мы были в своём городе.

– К папе пока некогда, – сообщил я брату. – Сейчас прилетим и сразу в колхоз. Одного я тебя не отпущу, иначе умчишь в Караганду и ищи тебя там потом.

Славка смирился. Моя машина ждала на парковке, брата я дотащил за шкирку и засунул внутрь, а был порыв – в багажник. Я ума не мог приложить что делать с бабами, что делать с братом, вообще, что делать. В деревню, если честно, ехать страшно. Это наверное, как Славка боится к отцу – он там точно люлей получит по самое не хочу. А мне страшно, что не получу, приеду, а окажется, что Любке все равно. И орать на меня не будет, а лучше бы наорала…

Когда показалась знакомая ржавая железка у меня даже ладони чутка вспотели, которыми я руль стискиваю. Младший подлец спит себе, а когда на дрянной дороге машину подбрасывает, его голова стучится о стекло, что его нисколько не беспокоит.

– Ты меня хоть покормишь? – поинтересовался он, когда въехали в деревню. – Я жесть голодный.

Лететь пришлось эконом классом, что в жизни младшего наверное случилось в первый раз, кормили там так себе, это изнеженное создание жрать не стало. В городе не останавливались… ничего, пусть терпит. Я гоню к Любке.

Торможу и понимаю – дома её нет. Время, конечно, позднее, одиннадцать, но спать не должна, кто вообще спит в одиннадцать? Но окна тёмные. Тем не менее я из машины вышел, постучал. Затем снова набрал её номер – даже гудков нет, видимо, закинула в чёрный список. Пиздец, прекрасно. Чую – спряталась у бабушки. Все нужные сведения я мог получить в сельсовете, но только утром, а мне сейчас знать нужно.

– Хозяйка! – ору я и стучу к соседке.

Соседи знают все. Через несколько минут загорается свет, дверь открывается не сразу – меня разглядывают в щель, я терплю, я само смирение, а то, что взорвусь сейчас, так это не имеет никакого значения.

– Аааа, миллионер, – признали меня наконец.

Славка фыркнул из-за спины, а дверь открылась. Передо мной стояла пожилая женщина в халате, из под которого выглядывала весьма фривольная ночнушка в в кружевах. Брат снова фыркнул, а я подумал, что можно выбить ему зубы – расходный материал, можно новые поставить.

– Хабаров, – представился я. – Марк Дмитриевич.

– Слушаю, – церемонно ответила соседка.

– Люба… агроном, Любовь Яковлевна, вы не знаете, где она может быть?

– Так у бабушки, – махнула рукой женщина. – Где ей ещё быть? Дома опасно. Ограбили, все вынесли, на стене кровью написали – за все заплатишь своей жизнью. Я на работе была, не видела, а вот Светка…

И принялась рассказывать. Про позор, про девичью честь, про кровную месть. Я обернулся, посмотрел на Любкин дом, вроде стоит мирно, ни что в нем не указывает на недавние страшные события, в которые если честно, верится с трудом. Но дыма без огня не бывает, начинаю беспокоиться.

– С Любой все в порядке? А с девочкой? – соседка кивает. – Адрес бабушки скажите, пожалуйста.

– Это Нади штоль?

Голос спускается до шёпота, я нетерпеливо киваю.

– Да.

– А может, не надо? Она же вас побьёт, а вы такой хорошенький…

Синяки, которые только вот сошли вдруг напомнили о себе и заныли. Подумал – братом прикроюсь, так ему и надо. Адрес взял – совсем близко, в деревне все близко, если не пешком в жару. Столько упорно добирался, не спал толком, не жрал, цель вперёд толкала. А теперь стою перед нужным домом, окна светятся, даже силуэт чей-то видно за шторами, и идти – страшно.

– Не ссы, – сказал сзади Славка. – Будь мужиком. В конце концов, чем быстрее тебя отпиздят, тем быстрее я пожру.

Я снова подумал – план прикрыться братом от клюки совсем неплох. Вздохнул. Идти навстречу бабушке совсем не хочется, но там Люба… шагнул, потом ещё разочек шагнул, так до самых дверей и дошёл. А там уже отступать некуда… я постучал.

– Кто там?

Я чуть не ответил – миллионер. Тогда б меня точно убили, а Славка бы лопнул со смеху, впрочем так ему и нужно.

– Марк Хабаров.

В щелку тут меня никто не разглядывал, дверь распахнулась сразу, без прелюдий, и бабка предстала передо мной во всей своей грозной красе. Халат гламурный, пушистый, в полосочку, до самого полу, а из под него тапочки розовые, тоже пушистые. Волосы собраны в пучок, совсем пегий от седины. Очки круглые в роговой оправе. Это было даже мило, но клюка, чёртова клюка в её руке…

– Чего надо?

Голос грозный, клюка чуть по полу постукивает. Страшно, но отступать некуда, позади Москва… Черт, совсем плющит.

– Мне бы с Любовь Яковлевной поговорить, – заискивающе прошу я.

– А больше ничего не хочешь? – любезно осведомилась бабка, и улыбнулась даже.

– Нет… не хочу.

Бабушка шагнула на меня, я назад. Где-то за её спиной мелькнула фигура, для Любки точно маловата, девочка. Значит точно тут.

– Пошёл вон, – велела бабка. – И не приходи сюда больше, чтобы глаза мои тебя не видели.

– Нет.

– Давно с клюкой моей не любился?

Смешно, честно, и смех и грех. Весу в бабушке наверное и пятидесяти килограмм нет, вон какая крошка, а как её обойти? Сражаться с бабушками я не приучен, тем более с бабушками таких важных мне женщин. Что делать?

– Спит она, – информирует бабушка. – А завтра ты не приходи. И послезавтра… нечего ходить.

Я пролетел кругами с пересадками половину Европы и небольшой кусок России за сутки, только для того, чтобы споткнуться об упрямство бабушки. Я все же отступаю – у меня родился план. Ещё раз заглядываю через бабушку в дом, потом иду к дороге. Здесь весь дом на глазах, со всеми немногочисленными светящимися окошками.

Я считаю – за спиной у бабушки был коридор, из него кухню было видно, значит та дверь в сторону точно ванная, а в эту сторону гостиная и одна-две спальни. Осталось высчитать которая Любкина.

– Люб, – кричу я, так чтобы она дома точно услышала. – Я завтра вернусь, и послезавтра, и никуда отсюда не денусь! По крайней мере без тебя! Ты слышишь?

Одна шторка шевельнулась и я молниеносно решил – Любка. Значит там её комната. Теперь можно отступать. Младший уже в машине ждёт, газую и к дому. К тому, в котором живу. В нем тоже окошки светятся… у меня уже аллергия на окна. Во дворе стоит машина, мой кряк сидит на ней с самым злобным видом. Меня увидел, засипел, заклокотал, слетел, и к ногам, думал даже ластиться начнёт, как кот. Стучу в дверь и проклинаю все на свете.

– Привет, – улыбается Элина так, словно весь день меня сидела ждала, хотя хрен её знает, может и ждала. – Ты почему так долго?

– Какого хрена ты здесь делаешь? – возмутился я. – И что, у тебя ума не хватило покормить мою утку? Ты что, не видишь, что он голодный?

Элина отшатнулась назад, а Славка наоборот поближе подошёл. Когда моя жизнь превратилась в цирковое представление?

– Не так я нашу встречу представляла, – поджала губы Элина. – Я пошла на такие лишения…

– Зачем? Какие, блядь, лишения? Просто сажай свою задницу в машину и уезжай обратно! Что ты здесь потеряла?

– Тебя.

Господи, ну вот что делать с этими бабами? Родители были против нашего развода. Тогда я ещё позволял отцу влиять на свою жизнь, взбунтовался в этом году. Нам дали на примирение два года. Я вообще забыл о том, что женат и вспоминать не желаю. Всех на хер, Элину, отца, Славку. Завтра юриста дерну, пусть оформляет развод.

– Уезжай, – по человечески попросил я. – Просто уезжай сейчас.

Дверь перед моим лицом захлопнулась, я выматерился. Время полночь, я стою на улице с уткой подмышкой и не понимаю, что делать. Ах да, ещё я чертовски голоден, и мне негде ночевать, но сдаваться и ехать в город я не намерен.

– Поехали в новый дом, – команду брату.

Там нет еды никакой, зато там есть вагончик с кроватями, когда дом строился в нем жили посменно, чтобы не мотаться каждый день в город. Вот там и переночуем, может даже пожрать найдём, если повезёт.

– Это утка? – нервно спросил Славка.

– Утка, – спокойно ответил я. – Моя личная утка.

Селезень, которому кататься нравилось растекся по сиденью и расслабился. Представляю, какой стресс ему Элина причинила, надеюсь хоть не пнула, пробиваясь в моё жилище.

– А она не насрет?

– Умнее тебя будет.

Машину я загнал на участок. Славка хотел попасть в дом, но я адски устал, а дома делать совершенно нечего – ни еды ни мебели. А мне и жрать хочется и спать. А ещё в душ и чистые трусы надеть, носки и вообще, я уже сутки в этой одежде… нужно хоть немного себя в порядок привести, иначе и домогаться Любы стыдно. А домогаться придётся, добровольно она меня к себе не подпустит.

– Нам туда.

Я махнул в сторону вагончика. На двери замка нет, она скрипнув открылась. Нашарил на стене выключатель. Здесь… мило почти. Даже обои в полосочку на стенах. Стол, на нем клеенка, электрический чайник. Вдоль стен две двухъярусные кровати. Они застелены, но спать на чужом белье…

– Мы что, здесь спать будем? – недоверчиво спросил Славка.

– Будем, – кивнул я. – Сбежать у тебя без шансов, телефон я отобрал, машину не дам, хочешь, иди пешком, всего то, чуть больше сотни километров.

– Я жрать хочу, – снова вздохнул он.

Я открыл шкафчики. Чай в пакетиках, несколько супов тоже в пакетиках, половина зачерствевшего батона, упаковка печенья. Вода под столом в пятилитровке, наполнил чайник и включил.

– Пир просто. Садись делай себе суп.

Я вытряхнул брикет с лапшой в тарелку, насыпал сверху ядовитой приправы и налил кипятка. Запах пошёл сомнительный. Брат посомневавшись повторил все за мной. Ну, что я могу сказать… суп мы сожрали. Надеюсь, это был полезный опыт. И чаю попили, пахнущего веником, в прикуску с каменным печеньем. После этого Славка вырубился на своей шконке не снимая одежды просто моментально, а селезень, который суп жрать отказался, устроился на подушке рядом с ним.

Душ для рабочих имелся, но воды в нем почему-то не было. Я повизгивая искупался в озере. Вода в темноте совсем чёрной кажется, и хочешь не хочешь, вспоминаются русалки, и проклятия, и кажется, что вот-вот ноги коснётся… или коснулось… Я сайгаком выскочил из воды и решил – больше никогда. Пусть озеро будет для красоты, но я в него больше не полезу.

Натянул футболку и джинсы из дежурной сумки, что ездила со мной в Европу и отправился к Любе. Ночь, точно спит. Но это хорошо – значит бабка цербер спит тоже. А я… я тихонько. И машину бросил на перекрёстке, дальше пешком пошёл, дабы не шуметь раньше сроку. Перелез через забор, свалившись в кусты, оцарапал руку – мало мне видимо побоев бабкиных. Согнулся в три погибели и к дому бегу. Ночи летние, тёплые, окна все приоткрыты. Нахожу нужное и скребусь тихонько, только бы бабка не проснулась.

– Люююб, – зову я. – Люб, ну, отзовись.

Шторка чуть шевелится, есть контакт! Я торопливо перебираю в голове все, что собирался сказать, и кажется, ерунда, не подходит ничего… Я несколько лет управлял отцовской компанией, я много говорил, уметь говорить – половина дела. А сейчас… ничего.

– Люб, – жалостливо шепчу я, вспомнив, что бабы любят жалеть. – Я без тебя не смогу, правда. И не хочу мочь. Ты же в деревне спряталась… как в норе, а это неправильно. Давай я тебя заберу, тебе же плохо тут. И тебя, и твою девочку. Знаешь, сколько в мире всего интересного? Твоей девочке понравится… Слышишь меня?

– Ну?

Шёпот совсем тихий, я карабкаюсь ближе к окну, прижимаюсь носом к стеклу – ни хрена не видно, бликует. Но то, что отвечает, это конечно радует, значит не все потеряно.

– С Элькой у нас давно ничего нет. И женились то мы, потому что отец сказал, я тогда слушал его… она и не плохая, глупая только, как пробка. Я завтра развод начну оформлять… Люб, ты выходи на улицу, поговорим, только осторожно, чтобы твоя церберша не проснулась.

Створка окна тихонько открывается внутрь. Я весь подаюсь туда и нос к носу сталкиваюсь… с бабкой. Луна вылезла, в её холодном свете чётко видно каждую морщинку на лице церберши, тонкую длинную косу, которую она заплела на ночь, ночнушку в цветок, и торчащие из под неё худые ключицы.

– Церберша, говоришь? – шепчет бабка.

– Ой, – отвечаю я.

Ничего другого в голову и не приходит. Она… она за кончик носа меня схватила. Старая, пальцы тонкие, а силы – немерено. А я, блядь, в такую ситуацию ещё ни разу не попадал.

– Только попробуй заверещи, – продолжает она. – Ребёнка напугаешь. Понял?

– Понял, – отвечаю я.

– Будешь дёргаться сливу сделаю. Знают миллионеры, что такое слива на носу?

– Знают…

Я хотел кивнуть, но не смог – нос в плену. Стою, не шевелюсь.

– Будешь рыпаться, Жорику позвоню. Усек? – я не понял, кто такой Жорик и зачем ему звонить, но на всякий случай согласился. А ещё потому, что обижать бабушек нельзя, даже если они такие свирепые, особенно, если это бабушка такой важной для тебя женщины. А бабка продолжила. – Чтобы я тебя тут больше не видела. Не для тебя она, своих бы тараканов разогнать. Езжай на свои Мальдивы и дорогу сюда забудь. Понял?

– Нос отпустите, – попросил я. – Мне больно. И никуда я не поеду… Любке не пять лет, сама решит. А я буду здесь столько, сколько сочту нужным. В конце концов я ещё урожай не собрал, и вообще никуда не спешу.

– Вот гад, – выругалась бабка. – А ну пошёл вон пока Жорика не позвала!

И нос мой отпустила, потом осторожно окно закрыла, хотя я думал хлопнет. Ах да, ребёнок же спит… Я нос потёр – как бы не пришлось завтра с красным ходить и потрусил обратно к машине. Нужно новый план придумать.

Глава 21. Люба

Теперь я с полным успехом могу сказать – все мои беды от Хабарова. Потому что если бы я не проснулась ночью от его стука, то ничего бы этого не случилось. Нет, проснулась же, выслушала короткий разговор с бабкой, повздыхала в подушку. Хабаров ушёл, с ним и мой сон. И черт меня тогда дёрнул выйти на улицу. Чего я ждала, того, что он сидит там под кустом с покаянной речью и билетами на Мальдивы? Угу, ещё и с уткой, и с женой до кучи. Я вздохнула. Тихонько прокралась, чтобы бабушка не проснулась, она и так вся на нервах, и пошла.

На улице тишь да гладь, только от дома культуры еле слышно музыку. Время уже совсем позднее, значит скоро закончат и Таська освободится. У неё в гримерке всегда есть водка и сигареты, а ещё – бабское плечо. Всё это сейчас мне необходимо, не бабушке же рассказывать, как мне Хабарова хочется, а нельзя. Значит поеду к Таське.

Джип свой я бросила у здания сельсовета, под насмешливое фырканье Анжелки. Она вообще так довольна, словно это не я без мужика осталась, а она миллион выиграла в лотерею, ну, или миллионера. Ходит сейчас в лучших подружках у голливудской жены Хабарова, все шепчет ей, шепчет… Так вот джип – его не было. Деревня у нас пусть и не очень многочисленная, но площадь занимает солидную и идти пешком мне просто лень. Достала велосипед, он у бабки в гараже стоит, вместе с гробом. Велосипед мой, школьный.

Села значит, поехала, кручу педали, думаю грустные мысли, матерюсь на кочках – не видно в темноте ни хрена. Дорогу привычно срезаю, у нас в деревне миллион секретных тропок. И вот тут то меня фортуна и догнала. Догнала – нагадила. С этой стороны деревни поля поступали вплотную, начинались почти сразу за огородами и лесопосадкой. И оттуда мне послышался лязг. Вот что там может лязгать в середине ночи? Местной алкашне и в обычные дни тут делать нечего, а сейчас и подавно – на дискотеке все. Может, телёнок сорвался с верёвки и бродит? А чем гремит?

Я похлопала себя по карманам, может, Жорику позвонить? Одно поле уже сожгли, мало ли… Но телефон остался дома, сразу не взяла, а потом не стала заходить из боязни разбудить бабушку и дочку. И я решила проверить. Круг небольшой, маньяков у нас отродясь не водилось, а если бы были, то тоже бы на дискотеку бы ушли. Поэтому я съехала с тропки на пыльную проселочную дорогу и поехала к полю.

Оно загорелось буквально на моих глазах. Если бы я успела чуть раньше, возможно даже поджигателя бы поймала. А сейчас стою и не знаю, что делать, телефона нет, даже Хабарова нет, который мог бы любезно со мной на пару тушить поле пиджаком за тысячу долларов. Ночь, я стою, и поле светится – горит.

Лихо развернула велосипед, чтобы ехать за помощью и упала прямо пыль. Она бензином пахнет, запах пристаёт к волосам, одежде, неважно, потом отмоюсь, сейчас главное на помощь позвать. Когда увидела впереди фары – обрадовалась. Остановилась, руками машу… дура, одним словом. Тем более машина полицейская, в ней Жорик, никогда ещё так ему рада не была.

– Поле горит! – крикнула я. – Вызывай пожарных!

Он вышел из машины, на меня посмотрел, фуражку свою в руках помял.

– Любовь Яковлевна, – позвал он, я ещё удивилась, чего так официально, мы же в школе вместе учились. – Садитесь в машину, пожалуйста.

– Пожарных надо вызвать!

– Вызвал, – терпеливо ответил он. – Сейчас приедут. Садитесь.

– А велик?

– Завтра бабушке отвезу.

Я плечами пожала, велик откатила в сторону и прислонила к столбу, чтобы пожарным машинам не мешал. Поле горит все ярче, надеюсь они скоро приедут, иначе мы в этом году вовсе без урожая останемся, и тогда меня точно из старших агрономов разжалуют, а прибавка к зарплате – семь тысяч. Для меня ощутимый бонус. Плюс да, все злорадствовать будут, это вынести тяжелей всего. С этими мыслями я в машину и села.

– Ты бы лучше поджигателя ловил, – вздохнула я. – До дома я сама доеду.

– Так это, – смутился Жорик. – Я уже поймал… в участок едем.

Участок это дом, который выделен под полицейские нужды. В нем две камеры с решетками, как положено, в основном в них отсыпаются алкаши, которые слишком уж перебрали. Серьёзных преступлений у нас не бывает, если что – приезжают опера из райцентра. И я даже не поняла сначала, что в Жоркин обезьянник именно меня везут.

– Жор, – попробовала спорить я. – Ты не можешь… как так? Мы с тобой почти тридцать лет знакомы…

Тем временем машина подъехала к дому, который изображает полицейский участок. Обычный жилой дом, только решётки на окнах и дверь железная. Ну, две камеры ещё, одна из них для меня. Жорка меня за руку взял, впрочем, весьма деликатно, в камеру провел и дверь закрыл на замок. В соседней камере, мне через решётку видно, спит Степаныч, он каждую дискотеку трётся возле клуба и у молодёжи выпрашивает выпивку. Сегодня, видимо, ему повезло, в отличие от меня. Я вздохнула.

Жорка прошёл в свой кабинет, оттуда некоторое время доносился его бубнеж – по телефону говорит. Степаныч во сне причмокивает, может, водка снится… Я сижу думаю, что Жорка меня отпустит. А если не отпустит, то бабушка проснётся утром, узнает в чем дело, придёт и отходит его клюкой, будет знать.

– Жор, – позвала я. – Ну, ты же знаешь, что это глупости все. Что я поле не жгла. Да и не сажают за поля… Наверное.

– Могли бы и штрафом ограничиться, – кивнул Жорик выходя из кабинета. – Только позвонили сейчас, трактор загорелся, и баня у Семеновых, ладно хоть на дом не перекинулось… А это уже солидный ущерб. Так что будем ждать, что из райцентра скажут.

– Я при тебе к полю приехала, Жорка.

– Всё завтра, Люб. Ты возьми одеяло и подушку, из райцентра пока приедут… устанешь ждать. Хочешь, чаю налью?

Я согласилась на одеяло с подушкой, не усну, так хоть согреюсь, трясёт, хотя и не холодно, видимо, от нервов, и на чай тоже согласилась. У нас в участке чисто, поэтому чай выпила и растянулась на деревянной лавке – отдохну. Утром это недоразумение разрешится.

Бабушка и правда утром пришла. Кричала так, что я за неё испугалась – все же, давление. За Жорку тоже испугалась самую капельку – бабушка выражений не выбирала.

– Бред сивой кобылы, – кричала бабка и лупила клюкой по столу, под которым Жорка спрятался. – Ну-ка выпускай мою девочку! Господи, твоя бабушка, покойная Нин Васильевна, в гробу наверное перевернулась со стыда!

– Не имею права! – кричал тоже Жорик, из под стола. – Распоряжений ещё не было, я свидетелей отпрашивал, три человека видело, как ваша Любка с канистрой на поле шла!

– И зачем она по твоему сожгла поле, которое сама же сеяла?

– Ну, так… у мильянера же жена приехала, вот она и осерчала…

– Уууу, сволочь, – вконец рассвирепела бабушка и полезла под стол.

Приходила мама. Она уже спокойнее, может, как и я верила, что недоразумение само собой рассосётся. Принесла чай в термосе, конфеты и пирожки, суп в пластиковом контейнере. Жорка с синяком под глазом любезно разогрел мне суп в микроволновке. Телефон остался дома, но он пока мне и не положен. Все будут решать из райцентра, может, если повезёт, отпустят до суда, и то, не факт – трактор сгорел… да и от поля хорошо если четверть осталась. В данной ситуации мне больше всего было жалко бабку и поле. А потом мама пришла снова.

– Давление у мамы скакнуло, – пожаловалась она. – Я от греха скорую вызову и с ней поеду, а с Маришкой папа посидит. Ты не переживай, я просто перестраховываюсь. Я Жорке позвоню из больницы и расскажу, как дела.

Папа, это естественно мой, а не Маришкин. И легко сказать, не переживай! Бабушка у меня одна, единственная и неповторимая, и порой мне кажется, что без неё я точно не смогу. И сидела ерзала, как на иголках, мама только через час позвонила. Сказала, что положили бабушку под капельницу, давление снизили, а сама мама после обеда приедет, на автобусе. А пока в районный отдел зайдёт и пинка всем даст за то, что к нам не спешат.

Время – десять утра только, а уже столько всего случилось. Степаныч уже проспался и ушёл, а у меня голова наверное, сильнее, чем у него болит – совсем чугунная, после бессонной ночи. И кажется, что такая кака настала, что хуже быть не может. Хотя знаю, может, тьфу-тьфу не нужно, пусть лучше я в тюрьму сяду, чем с бабушкой что случится. Представила себя в тюрьме – роба, решётки… как тут. Ну, ничего, зато спят там по расписанию и жрут три раза в день. Ещё растолстею.

– Если к трём не приедут, – вздохнул Жорка, – То сам тебя повезу, хотя не по инструкции, сменщика то у меня нет. Ты бы поспала пока.

Поспишь тут… Тем не менее я в одеяло завернулась и глаза закрыла, может, когда проснусь, этот дурдом закончится. И правда, уснула, правда назойливый стук меня разбудил. За этот короткий промежуток сна я успела позабыть, где нахожусь, поэтому изрядно удивилась, узрев над собой беленый, в разводах от кисти потолок, потом решётки, а за ними… своего мужа собственной персоной.

– Я что, ещё сплю? – удивилась я.

– Ты, конечно, та ещё спящая красавица, – добродушно усмехнулся Лёшка, сразу вспомнившись мне таким, каким на заре нашей любви был, добрым, внимательным… – Но точно проснулась. Правда я не ожидал тебя в таком месте увидеть.

– Ты чего припёрся?

Я бы хотела выразиться галантнее, но обстоятельства не способствовали. Столько всего свалилось разом, даже муж! Жорик из своего кабинета вышел, почесал голову, на нас поглядев, достал сигарету и демонстративно ушёл на улицу, чтобы не мешать. Я едва не окликнула его, наедине с благоверным оставаться совсем не хотелось. Просто ничего хорошего от сегодняшнего дня уже не жду.

– Так дочка же у меня, – протянул Лёшка. – Вот и припёрся. Поехал к вам, там нет никого, у бабки пусто. А Маринка с дедом, оказывается, пока мама в обезьяннике.

Меня передернуло то того, что он с дочкой говорил, а меня рядом не было. Папу я своего люблю безгранично, но он жил в бабском царстве, и от того был несколько… мягок. Противостоять чужому напору не знаю, сможет ли, а бабушка в больнице и мамы дома нет… один к одному.

– Лёш, – попросила я. – Не дури. То что я здесь торчу, это недоразумение, и ты это знаешь. Сейчас из райцентра приедут, разберутся, максимум штраф мне выпишут, это Жорик со страху перестраховывается.

– Главное же то, что сейчас, – заметил Лёша. – В соцзащиту, или как оно там, я сейчас позвоню. Даже приплачу, чтобы быстрее приехали, пока тебя из кутузки не выпустили. Развод ты не оформила, все родительские права у меня в наличии. Я дочку увезу и хрен кто мне слово против скажет.

В зобу дыхание сперло – это про меня сейчас. Хочу сказать, а воздуха не хватает и перед глазами мушки.

– Ты же… – с трудом выговорила я. – Она же не нужна тебе совсем! Обуза! Её в школу водить, на больничные сидеть с ней рядом, кормить четыре раза в день, тебе оно все не нужно, это моё… Тебе зачем?

Лёшка по карманам похлопал – сигареты ищет. Потом вспомнил, что он в отделении полиции, пусть и деревенском, вздохнул печально. Я смотрю на него и радуюсь – мало на него Маришка похожа, блондинка только, как он. А так, ничего нет, правда и моего тоже толком… И страшно мне, и не верится, что дочку заберёт, я же понимаю, что не нужно это ему…

– Мама мне позвонила, – наконец объяснил он. – Сказала, что ты в своём колхозе хахаля нашла богатого. Я в интернете посмотрел, и правда богат, чертовски… А я думал ты сгниешь в этом колхозе, на агрономскую зарплату, а поди ж ты… В общем я дочку увезу, а потом уже подумаю, сколько алиментов ты мне выплатить должна. Наверное, порядком.

И поднялся, собираясь уходить. Улыбнулся ещё, гад, доброй отеческой улыбкой. Я к решётке метнулась, думаю дотянусь сейчас до него, все лицо расцарапаю, да я голову разобью ему об эту же решётку, и пусть потом сажают по настоящему, плевать! Только он отскочить успел, честь отдал, усмехнулся и вышел.

– Жора! – крикнула я. – Жора отпусти меня скорее, он сейчас Маринку увезет!

– Из райцентра звонили, – устало откликнулся он. – Уже выехали, никак не могу отпустить.

– Тогда сам езжай! Жорик, милый, пожалуйста! Привези её сюда, ко мне за решётку, и ключ выкинь нахер!

Жорка замялся. Он хороший, только… исполнительный слишком.

– Не могу… как её увезу, он же её папа…

– Блядь, – выругалась я. – Если он её увезет я тебя засужу, если бабка не убьёт! Ты что, не понимаешь? Ты же со мной в школе учился, ладно обезьянник, мне плевать, я переживу, но только не позволяй ему увезти мою малышку!

Он наконец зашарил в полках стола – мне видно, через открытую дверь кабинета, звякнули ключи, у меня даже сердце замерло. Вышел, посмотрел на меня сурово.

– Девочку я привезу, ему не отдам. Только… может потом в соседней клетке сидеть буду.

И вышел. Я всем богам взмолилась – хоть бы успел! То, что этот урод в соцзащиту позвонит, я даже не сомневаюсь, и да, мне уже все равно, буду решать проблемы по мере поступления. Но главное – только бы не увёз!