Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10. Марк

Положительно, этот ужасный день того стоил. Каждая его мучительная секунда. Потому что сейчас Любка стоит и шелохнуться боится. Ребёнок смотрит в бинокль и шумно восторгается, а я думаю, какая все у мамы девочки замечательно нежная кожа. Тут прохладно, а она словно солнцем подогрета. Гладкая. И хорошо, да, что у неё малышка. Иначе, как бы я Любку сюда заманил? Да никак. А теперь и пискнуть боится, чтобы не привлечь внимание дочки.

А мне и правда лишнее внимание совсем ни к чему. Я скольжу пальцами под ткань шорт. Место выбрал невинное, с внешней стороны бедра, чтобы не спугнуть раньше времени. Поглаживаю, и знаете – кайф. Придвигаюсь ещё ближе, чтобы чувствовала мою эрекцию, которая теперь аккурат в неё и упирается. А мне больно почти, и вот сейчас я очень жалею о том, что с нами ребёнок. Потому что дальше – точно никак. И хоть волком вой, или дрочи в кабинке ближайшего туалета.

Немного наглею, продвигаюсь пальцами к трусикам. А потом и вовсе накрываю лобок… Он скрыт тонкой тканью белья, я понимаю, что вот сейчас надо остановиться… Но трусики отодвигаю в сторону.

– Марина! – отмирает Любка. – Срочно домой, срочно!

Хватает ребёнка за руку и буквально волочет прочь стараясь на меня не смотреть. А я ещё чувствую, какая она там внутри горячая и… мокрая. Моя почти невинная ласка не длилась наверное и минуты, а она уже мокрая. Блин и член сейчас порвёт брюки. Я слышу, как Люба с ребёнком спускаются по лестнице, но остаюсь здесь, в надежде, что прохладный ветер выдует и мысли, и возбуждение, и хоть немного уляжется эрекция. Помогло лишь отчасти.

– Лифт служебный, – объясняю я. – Нужен ключ.

Они с девочкой стоят у лифта, который не могут вызвать. Я прикладываю карточку доступа, и дверь послушно открывается. Одна панель лифта стеклянная, девочка сразу прижимается к ней носом, разглядывая полумрак проплывающих мимо этажей, а я ловлю взгляд Любы. Он случайный, в зеркале. В кабинке лифта вообще сложно спрятаться… Смотрим друг на друга, я поднимаю руку, а потом… сую палец в рот. Тот самый, которому посчастливилось доли секунды побыть в трусиках самой Любовь Яковлевны.

– Сладкая, – говорю я.

– Кто сладкая? – оборачивается сразу девочка.

Люба краснеет буквально моментально и целиком.

– Жизнь у миллионеров, дочка, – торопливо объясняет она, прижимает ребёнка к себе и больше не выпускает.

Защищается малышкой словно щитом. Прекрасно, только не сможет же она все время держать её за ручку… Мы покупаем девочке коктейль в том же Макдональдсе, но она его не допивает, засыпает. Стаканчик выпадает из её рук на пол, сладкая жидкость медленно вытекает из трубочки оскверняя салон моей машины… Да бог с ней, с машиной.

– Хабаров, ты подлец, – говорит мне Любка, удостоверившись, что ребёнок спит.

– Но обаятельный же?

– Обаятельный подлец, – со вздохом соглашается она. – Только пожалуйста… не делай так больше.

Я молчу, этого обещать не могу. Мы едем, дорога за городом тёмная, пустая, мы молчим, даже музыку включать не стали. Потихоньку начинает накрапывать дождь. А мне так хорошо, что пиздец. Это странно и непонятно. Отчего мне хорошо так, в машине со спящим ребёнком, с его упрямой мамой, ночью, в дождь? Не знаю, но ловлю кайф. И на развилке сворачиваю в сторону. Мне хочется, чтобы эта поездка не заканчивалась, а от города до села при хорошей скорости всего сорок минут. Я сделал крюк и прибавил ещё час. Любка заметила, но не сказала и слова…

Ребёнка она отстегивает от сиденья сама. Девочка шевелится, но не просыпается, устала, день был очень насыщенный. А потом сумасшедшая мамаша пытается взять её на руки.

– Эй, – отодвигаю я её в сторону. – Тут же килограмм двадцать минимум! И ребёнка угробишь и сама надорвешься.

Беру девочку сам. Она спит, одна рука свисает вниз безжизненно, чуть покачивается при ходьбе. То самое голубое платье перемялось, косы сбились, но выражение лица самое что ни на есть довольное, даже во сне. Чувствую прилив нежности, которого внезапно пугаюсь. Хабаров, может зря ты сюда приехал? Вали, пока не поздно!

– Поздно уже, – говорит Любка и я вздрагиваю.

Она то смотрит на часы, но мне блин все понятно. Реально, сука, походу поздно. Люба гремит ключами, отпирая дверь в свой дом, я стою, держу спящего ребёнка и охреневаю от всего, что происходит.

Дом у Любки маленький совсем, прилепоен к среднему по типу таунхауса, только на советский манер. Кухня тонет в темноте, свет горит только в прихожей. Иду, несу такую лёгкую, и одновременно невероятно тяжёлую девочку. Потом спохватываюсь – прислуги у Любки точно нет. Значит полы сама моет. Поэтому разуваюсь и дальше по коридору топаю босиком.

Заглядываю в детскую, здесь ребёнок явно бывает не часто, ибо девственно чисто. Зато в гостиной диван застелен бельём, на нем крошечные куколки, книжки, детали от конструктора… Всё это Люба торопливо убирает, детальки гремят падая на пол. Любе, судя по всему стыдно. И зря, я и не такой срач развожу, а у меня прислуга есть…

– Сюда ложи, – командует Люба.

Я укладываю ребёнка, Любка наклоняется, стягивает с малышки сандалии, развязывает поясок платья. Она возится, а я на её задницу смотрю. Отличная задница… эрекция снова о себе напоминает. Съездить может в город, только уже без сопровождения…

– Тебя наверное селезень ждёт? – напоминает Люба, закончив.

Я смотрю и ухмыляюсь – какая же упрямая все таки!

– Гнать будешь?

– Буду, – кивает Люба.

– А если не уйду? Я кофе хочу… обнимашек…

Я иду по коридору, медленно отступаю от Любы, не отводя от неё взгляда, она так же медленно идёт за мной. Упираюсь спиной в дверь. Полумрак, тихо, я вижу, как у Любы грудь вздымается.

– Уходи, пожалуйста, – просит она.

– Почему? Ты просто объясни. Ты же меня хочешь не меньше, чем я тебя.

– И что? Миллион долларов я тоже хочу, но прекрасно обхожусь без него.

Я просовываю палец под пояс грубых джинсовых шорт и подтягиваю Любу ближе к себе. Так она и делает этот шажок, на прицепе. Теперь мы прямо напротив друг друга, между нами – несколько сантиметров.

– Хочешь, дам? – спрашиваю я. – И миллион долларов, и себя?

Так близко она ко мне, глаза в глаза. В прихожей полумрак, который не в силах разогнать одна тусклая лампочка под потолком, я не могу разглядеть что там, в её глазах. Хочется думать, что в них желание. Может даже дикое, ничем не прикрытое… эк меня попёрло. И да, я знаю, что она меня прогонит и все равно… а может даже именно поэтому я подтягиваю её к себе вплотную. Так близко, что ловлю её дыхание. И её целую, нет, но наглею конкретно – подкрадываюсь ладонями под майку. Осторожно, они лежат на пояснице, не выше, не ниже. Любку главное не спугнуть.

– Ха…

Хабаров, наверняка хотела сказать она. Но не успела. Я подумал, что она такого расскажет, что я ещё не слышал? Вот ещё… Заткнул я её поцелуем, самый действенный метод. Вот когда я целовал Любу, что к сожалению случалось не так часто, как мне хотелось, я в принципе начинал понимать зачем люди целуются. Поцелуй с Любой, это когда мало. Хочется ещё и ещё… И член брюки натягивает до боли, и рычать хочется, но низзя – рот занят. Вот, что такое поцелуи с Любой.

Наш поцелуй длится… хрен его знает сколько, говорил же уже, сколько не целуй – мало. И я чувствую, что она собирается отстраниться, но я не готов, прижимаю упрямицу к себе, даю рукам воли…

– Хабаров, – вырывается она. – Хабаров, нет! У меня ребёнок спит в соседней комнате!

Слово ребёнок пробивается в мозг словно через толстый слой ваты. Я как раз прикидывал, трахнуть Любку прямо на полу, или таки проявить силу воли и донести до комнаты и нате – ребёнок. И правда же, есть ребёнок. Девочка, спит, сам принёс. И стонать хочется от огорчения. И уговаривать… Но нет, до такой степени я не пал. Все будет, нужно только чуточку подождать. А ребёнок… Я вдруг остро стал понимать сторонников чайлдфи.

– Зараза ты, – говорю я, беззлобно впрочем.

Беззлобно, потому что понимаю – за этот вечер я продвинулся за этот вечер больше, чем за десяток лет. Я почти умиротворен. Ещё бы член уложить и вообще прекрасно.

– Зато ты, Хабаров, молодец.

Я широко улыбаюсь, чего скрывать? И правда ж молодец…

– Я тебе приснюсь, – предупреждаю я. – И сон будет очень неприличным, имей ввиду.

– Иди уже…

И дверь открывает, даже книксен отвешивает. Я проходя мимо ловлю её лицо за подбородок и коротко, но крепко чмокаю Любку в губы. И ухожу, посвитывая.

– Утром сон расскажешь?

Дверь закрылась и оставила меня в кромешной темноте. Ну и хрен с ним, все равно настроение отличное. Иду, вдруг спотыкаюсь, падаю на нечто твёрдое, бугристое, пахнущее землёй и точно инородное, утром никаких препятствий я здесь не видел. Щупаю – морковь. Морковь, бля! Целая гора. И я лежу на этой горе моркови и смеюсь, хорошо, что дурку вызвать некому.

Глава 11. Люба

В аду наверняка заведён персональный котёл для таких мужиков, как Хабаров. Но я уверена, что и там они устроятся с самым превеликим комфортом – среди местной нечисти наверняка есть особи женского пола. А следовательно, им наступил пиздец. Как мне. Как всем бабам.

Я дверь за Хабаровым закрыла и заперла на все замки. Еле как подавила соблазн проглотить ключ – постучит если вернувшись, я ведь пущу… остановило меня то, что все равно есть три запасных ключа, а глотать столько железа наверняка для пищеварения не полезно. И потом, первый этаж, окна… Я слышала, как Хабаров смеётся. Вот чего он ржёт, победу надо мной празднует? Так я ещё не сдалась…

Затем прокралась к окну и тихонько выглянула за занавеску. Двор мой темен, но на по пути к дороге он попадёт под свет, который падает от уличного фонаря. Попал. Идёт и морковку грызёт, гад. Морковь ещё такая… неприлично гигантская. Хотя, мне сейчас все неприлично, я когда сексом занималась в последний раз? И вспомнить то не могу.

Заглянула к Маришке – спит, раскинувшись поперёк дивана. Всё хорошо, все под контролем. В душе включила воду попрохладнее. Раздевшись обнаружила то, что в принципе и так чувствовала – трусы мокрые. И внизу живота тянет буквально. И свихнувшийся рассудок шепчет – ну, чего ты ломаешься… переспи с ним разок. В конце концов, хотя бы для здоровья…

– Нет, – сказала я своему рассудку и отражению. – Я знаю, чем этот разок закончится.

Полезла под воду. Мыться я привыкла очень быстро – бойлер с горячей водой всего на пятьдесят литров, даже ванну не получается набрать. Споласкиваемся в душе, а если хочется длительных водных процедур идём к маме, в баню… Сейчас горячую убавляю почти полностью, и поэтому мёрзну под водой целых двадцать минут. Потом идёт совсем ледяная, и я повизгивая сдаюсь. Зато протрезвела немножко, повыветрились из головы феромоны и прочие бякости, так на мой мозг влияющие. К Маришке нужно, под тёплый бочок.

Натягиваю одеяло прямо на голову, будто от себя самой спрятаться хочу. Жаль только не выходит. И голосок этот противненький внутри черепушки свербит нашептывая – один раз только… Ну, правда, можно подумать девочка.

– Ну и что, что не девочка! – сердитым шёпотом отвечаю в тёмную теплоту одеяла. – Он же меня уничтожит! Я видела это, десятки раз видела! Ему влюблять в себя даже не нужно, оно само случается! Он развлечется, наиграется, уедет, а мне потом что, в окно выходить?

Ехидный внутренний голос шепнул, что если я выйду в окно, то просто упаду в грядку с морковкой, за что бабушка меня конечно же не похвалит. Маришка заворочалась, напоминая мне, что сейчас явно не лучшее время спорить со своим свихнувшимся от нехватки секса рассудком. Завтра… в поле, блядь.

– Выйду в чисто поле с конееем, – шёпотом пропела я, понимая, что шарики окончательно заехали за ролики.

А потом стянула с головы одеяло, уткнулась носом в дочкину сладкую макушку и приказала себе спать. И даже уснула. А снился мне Хабаров, вот же подлец, накаркал. И сон был весьма предсказуемый. Во сне я проснулась, на все плюнула, даже про ребёнка не вспомнила, и пошла к Хабарову в чем спала, в футболке, трусах, босиком. Пришла значит, стучу. Он открыл. Голый совсем, да… И такой, ну… впечатляющий в общем.

– Пришла? – просто спросил он.

Я кивнула. А чего юлить, и правда ж пришла. Он пропустил меня вперёд, я прошла мимо, задев головку члена бедром. Говорю ж – очень выдающаяся штука была. А я как назло совсем не понимала, что сплю. Обычно понимаю, а тут зараза… В общем все, как взаправду, если не считать, конечно, огромного члена.

– Ну, раз пришла…

Шагнул ко мне сзади, футболку задрал, обмацал меня всю самым что ни на есть обычным способом, торопливо, жадно б я сказала, ещё немного и больно. Но за эту черту не перешёл. А я только и думаю о том, что вот это самое… огромное сейчас во мне будет и плавлюсь. Кричать хочется от одного только предвкушения. А потом мужские руки сдергивают с меня трусы. Тоже без церемоний совершенно, даже не снимают, они так и остаются где-то на уровне коленок, не могут упасть, потому что я ноги немного раздвинула, выгнула попу, опираясь о подоконник, чтобы удобнее…

– Сейчас, – сказал Хабаров.

И рука накрыла мою промежность. А потом… потом я проснулась. Лежу, в потолок смотрю, глазами хлопаю. Утро уже, светает, потолок родной до каждой трещинки знакомый, паутина вон в углу у двери, сколько раз обещаю залезть и смести её щёткой, забываю. И медленно понимаю – сон был. И обидно так, что хоть ори. Ладно бы хоть досмотрела. В трусах снова влажно, эдак чистого белья не напасешься… А самое главное, у меня ладонь в трусах. Угу, прямо так и лежу, пиписю ладонью придерживаю, словно украдёт кто. А в метре от меня лицом в подушку сопит Маришка.

– Пиздец, – говорю шёпотом.

Все, больше никакого совместного сна, до тех пор, пока не найду себе любовника. Ещё не хватало перед дочкой опозориться. Встаю тяжело, словно столетняя старуха, иду на кухню. Нет сил заварить чайник, просто пью воду прямо из под крана… А потом снова себя убеждаю.

– Ничего от тебя не останется, – втолковываю себе. – А он наиграется… ты сто раз это видела, Люба. Уедет, а ты останешься, с полями своими, дочкой… Только в глазах местных станешь миллионерской подстилкой.

Последнее звучало особенно внушительно. А ещё – воскресенье. Я задницей чую, приедет Хабаров. Едва дочка просыпается, хватаю её за руку и бегу к родителям. Прятаться.

– Ты же сказала отсыпаться будешь, – удивилась мама.

– Не вышло, – криво улыбнулась я. – И потом, у тебя столько моркови непрореженной, у меня просто руки чешутся за неё взяться.

И правда в огород иду, усадив дочку завтракать. Ну, где мне ещё раком стоять, как не над грядкой с морковью? Выдергиваю зелёные кустики молча, сосредоточенно, а в мыслях – голый Хабаров.

– Дочь, ты меня без урожая оставишь.

Гляжу – и правда. Я не прореживаю, я уничтожаю морковь, уже четверть грядки полностью выдернула. И мама смотрит пусть и молча, но блин, так проницательно… А ведь наверняка дошли слухи. И про камаз моркови, и про танцы… Это же село, тут все друг про друга все знают. Но молчит, и я так благодарна маме, что ничего не спрашивает…

– Может, сходишь в магазин? – предложила мама. – Мне хлеб нужен…

– Нет, – испугалась я.

У мамы безопасно. Здесь никто не будет посягать на мою девичью честь. По чести – она наверняка восстановилась уже за столько времени непорочного поведения. Можно сказать, девочка. Никаких выходов в свет, даже в магазин. Вон Маришку отправить с запиской, тут до магазина близко, она это дело обожает.

А мама долго стояла, смотрела, опять же – молчала. Слава богу. Я ударно прореживала ненавистную морковь, причём взяла себя в руки, и делала это образцово показательно. Старалась. Бабушка точно оценит. Мама ушла домой, а я возилась ещё долго, пока не закончила… иду на обед, ладони грязные, спину ломит, зато честь на месте. Руки отмыла прямо на улице, из дачного подвесного рукомойника, домой захожу, открываю дверь, а там…

– И весь город видно! – взахлёб рассказывает моя дочурка. – Целиком! А вечер уже, и там огоньки, огоньки, целая миллиардная стая!

Я замираю, даже дыхание задерживаю. Не так здесь безопасно, как мне казалось. Крадусь на цыпочках по коридору. Картина маслом – Маришка с вдохновленным лицом рассказывает о своих приключениях. И все невинно так, с точки зрения ребёнка, конечно… А уж родители читают между строк, смотрят на меня выдидающе.

– Дочь, – прошу я, буквально сдергиваю её с табуретки. – Мне кажется, по нам соскучилась вторая бабушка.

– Ну-ну, – задумчиво протянула мама. – У бабушки то морковь без твоего внимания страдает.

А я что? Я ничего. Дочку в охапку и бегом. Причём деть активно сопротивляется, она ж не все дорассказала, и в результате ноет всю дорогу.

– Зачем мы от бабушки ушли? – недоумевала она.

– У второй бабули морковь точно не прорежена.

Маришка глаза округляет и смотрит на меня с испугом, прежде за мной такой страсти к огородничеству не водилось. Поля я свои люблю, да, а вот огороды не очень, они тоску нагоняют. Дочка так удивляется, что даже замолкает и перестаёт протестовать. А бабуля ожидаемо нашлась в огороде, в цветастом сарафане, розовых носках, калошах и пуховом платке накинутом на плечи. Все дела бросила, к забору прислонилась, смотрит на меня внимательно. Так внимательно, что я думаю, а может ну его, и обратно? Но там мама… а если домой, вдруг Хабаров заявится? Как показал прошлый день, иммунитет у меня на него так себе, значит показана изоляция. От Хабарова.

– Внучка, – окликает она меня, не дождавшись, пока я дойду, шагаю то я все медленнее. – Ты на развод то не подала?

С разводом меня пилит вся родня. Да и я понимаю, что нужно, а все тяну. С дурацким штампом в паспорте как-то спокойнее, привычнее, да и папа же Маришкин… но то, что разговор начала так круто это явно не к добру. Я бы все же дала задний ход, но у дочки лопнуло терпение и она ускакала в дом. Я подключаю тяжёлую артиллерию.

– Я тебя так люблю, – говорю я. – Бабуль… сильно-сильно. Я полдня у мамы в огороде, и такая голодная, ужас просто.

И обнимаю, такую свою маленькую, и правда, изо всех сил любимую бабушку. Она тает, хотя виду и не подаёт. Я её единственная внучка.

– Уууу, коза, – ворчит она. – Сейчас борщ поставлю греть. А у мамаши твоей вообще ни стыда, ни совести, сама, как лошадь, а ребёнка мучает.

Ребёнок это я. Ну что же, хоть в глазах бабушки. И от Хабарова я точно спасена до вечера минимум, а может и ночевать тут останусь, береженого бог бережёт. Послушно ем борщ, натираю до блеска полы, встречаю с хворостиной Зорьку. А время идёт, вечер уже, я все решиться не могу, сидеть мне, трусливому зайцу тут или домой идти. Решила Марина.

– Мам, – сказала она потягиваясь. – Я вчера так устала, что никак не наотдыхаюсь. Пошли домой?

И правда, дура, сколько бегать можно, словно у меня в огороде моркови нет… Морковь у всех растёт, спасибо бабуле. Нужно идти домой и надеяться, что Хабаров не придёт.

– Люба! – крикнула мне в спину бабушка, я обернулась. – Пословицу про двух зайцев помнишь?

Я кивнула. Спорить с бабушкой не стала, а ведь по сути у пеня ни одного зайца нет. Один сгинул черт пойми где, а второму нужны просто задорные потрахушки. А мой дом пуст, темен, словно заброшен, мне перед ним стыдно даже. И гора морковная никуда не делась, высится в сумерках внушительной громадой…

– Мама, – спросила меня дочка перед сном. – А зачем ты его боишься?

– Кого?

Я даже не сразу поняла, Марина вздохнула устало, словно досадуя на мою несообразительность.

– Дядю миллионера.

– Его зовут Марк, – поправила я. – Дядя Марк

И замерла. Второй раз в жизни произнесла его имя. Такое вроде красивое, короткое, а я его боюсь словно. Хотя, как показывает сегодняшний день, я вообще много чего боюсь.

– Он называет меня девочкой.

Моя дочка – на редкость упряма. Я снова вздыхаю. Объясняю – дядю миллионера я не боюсь. Просто он большое начальство и очень занятый человек. Негоже отвлекать власть имущих на свои морковные дела. Маринка не верит, спать уходит нехотя, тем более – в свою комнату. Надеюсь хоть сегодня Хабаров не приснится…

Не приснился, и если честно этот факт меня немного расстроил. Я как бы ждала, хоть и не хотела… Маринка спокойно проспала до утра в своей комнате, а по дорогу на работу была сдана старшей бабушке. Свою маму я пока боюсь, а бабушка меня защитит. Шагаю к сельсовету и думаю, что день готовит. Машина моя готова, наверное, а то все завтраками кормят. По пожару, который Хабаров своими поползновениями совсем у меня из головы выбил наверное что-нибудь уже известно. Вот получу уазик, и сразу на поле, подсчитывать ущерб… А мимо дома Хабарова я прошла совершенно случайно, просто задумалась и сбилась с курса.

Джип стоял во дворе, встало быть их сиятельство ещё дома. Вот вроде и боюсь встречи с ним, и одновременно замираю в предвкушении. Вот что делать мне? Стараюсь не выворачивать голову, прохожу чинно и с достоинством. Всё равно придёт ко мне в кабинет.

Не пришел. Ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать. Больше я ждать уже не могла, у меня же поля… Вышла в коридор. Из кабинета, который Хабаров облюбовал доносится жеманное хихиканье Анжелы. Я зубами скриплю. Нет, я вовсе не ревную, ни капли. Просто вот так флиртовать на рабочем месте, это же верх неприличия и безнравственности! Хрен с ними, пусть без меня предаются разврату, я женщина серьёзная и вообще замужем…

За машиной я пошла пешком, за мной увязался такой же пеший Виталик. У меня в голове Хабаров с Анжелой, в то что говорит парень я даже не вникаю, потом буквально силой вытряхиваю себя из своих мыслей.

– А ты чего без машины? – удивилась я.

– Сдохла, – опечалился Виталик, сглотнул, кадык на тощей шее дернулся.

Виталик конопатый весь целиком, и шея, и кадык тоже…

– Прекрасно. Пусть вообще без агрономов теперь живут…

Правильно, на хрена им агрономы если Анжелка есть? А Виталик явно не все сказал, что хотел, мнется мучается, мне его даже жалко стало. Надеюсь таки его терзают сугубо рабочие моменты, потому как становиться советчицей в любовных делах вчерашнего студента я не хочу. Тут бы со своими разобраться….

– Любовь Яковлевна, – наконец решается он, когда мы уже идём через кладбище старых комбайнов. – Я… Я вам хотел сказать и никак не мог… по-моему я вас люблю.

Я даже споткнулась, чуть не упала, но кавалер меня галантно поддержал. Со страху руку отдернула, стою, глазами хлопаю. Виталик явно боится не меньше меня, я подумала, что если он сейчас хлопнется в обморок, то я его явно удержу, несмотря на всю его дистрофичность. Таки мужик, пусть и юный.

– Третий, – растерянно сказала.

– Что?

– Третий заяц, – пояснила я. – Как думаешь, если гнаться за тремя зайцами разом, сколько поймаю?

– Не знаю, – озадачился Виталик. – Наверное все же одного надо выбрать. Быть может, самого упитанного… С гастрономической точки зрения…

Я прыснула со смеху, представив, как взвешиваю претендентов на мою руку и сердце, или хотя бы на место в постели. Что же, в таком случае, Виталику явно ничего не светит. А вот кто тяжелее, Хабаров или Лёшка? Я задумалась… да так, что про ухажера своего по забыла. Двинулась торопливым шагом в сторону мастерских, мысленно взвешиваю своих зайцев, гоню мысли о том, чего там Анжелка в кабинете хихикала.

– Любовь Яковлевна! – крикнул вслед Виталик. – У меня все серьёзно, не подумайте! Я, может, жениться хочу!

– Виталик, – устало ответила я. – Я тебя на десять лет старше.

– На восемь!

Всю дорогу до мастерских Виталик неловко краснея уговаривал меня выйти за него замуж. Обещал даже уазик мне поновее выбить. И с детьми помогать, которые непременно от нашей любви родятся. Похрабрев совсем даже с родителями обещался поговорить… Даже с бабушкой. Я тосковала и клялась себе больше не демонстрировать даже самую толику своих, судя по всему незабываемых, прелестей тем, кто меня на десяток лет младше.

– Ну, – не здороваясь сказала я входя в мастерскую. – Где мой верный конь?

Мужики резались в карты. Машинным маслом пахнет, соляркой и дешёвым кофе. Федя, что сидит спиной ко мне явно мухлюет, в его колоде два бубновых туза.

– Нету, – лаконично ответил Федя и избавился от трефового короля.

– Как нету? – удивилась я. – Совсем?

– Совсем. На утилизацию отправили, сказали – хлам.

Я растерянно опустилась на деревянную чурку, что за меняла табурет. Как так нет?

– А что я? – я обвела взглядом мужиков. – А как я?

У меня так все поля пожгут, в отчаянии подумала я. Пока я в сельсовете буду штаны просиживать. Да агроном без машины… Кому я нужна? И что делать теперь, куда идти? К Хабарову, с его хихикающей Анжелой?

Слезы даже на глаза навернулись. Виталик стоит, за спиной мнется и ничего не делает… Хотя, что он может, кроме как о задорных потрахушках грезить? Это Хабаров мутит, точно он. Ждёт, что приползу на коленях… с повинной. Упрашивать буду. Знает гад, что кроме колхоза у меня нет ничего, и не поможет тут Виталик вовсе… А ведь вчера и правда казалось, что не так и страшен Хабаров… Практически согрешила в реальности и совсем скурвилась в мечтах. А тут…

Федя на меня посмотрел и даже что-то человеческое в его взгляде вдруг появилось. То есть обычно он меня в упор не видел, коняшку моего больше калечил, чем лечил, а теперь как-будто сочувствует. Не нужно мне сочувствие, мне машина нужна! А Федя полез под стол, точнее под вырванную откуда-то дверь деревянную, уложенную на кирпичные стопки. Достал здоровую железную флягу, от души плеснул в почти пустую кружку с чаем и мне протянул.

– Пей.

– Чего это? – насторожилась я.

– Валерьянка…

От его валерьянки за версту самогоном несло, у меня бабка несколько лет его гнала, так что я весьма подкована в этом вопросе. Но… мне же ещё унижаться перед Хабаровым. Я решительно взяла кружку и сделала большой глоток. И… в зобу дыхание сперло. Самогонка чуть не метнулась обратно, но на меня же мужики смотрят, нельзя блевать, у меня авторитет… Я смогла проглотить.

– Передумала плакать? – спросил Федя. Я кивнула. – Давай ещё глоток, за маму, за папу…

Я послушно ещё глоток сделала. И слезы на глазах теперь не от обиды, а от того, что самогон нереально ядреный. Федя и себе налил. А мне чего, пусть пьёт, он же не мой тракторист… Я закусила огурцом и ещё выпила.

– Ведь эти поля вся моя жизнь, – через полчаса говорила я. – У меня ничего нет, даже дом в кредит брала…

– А у меня железки… Ты не подумай, я на тебя зла не держу. Толковая ты, побольше б таких…

Я прослезилась от умиления и Федю обняла. Чудесная штука самогон, две маленькие кружечки с чаем напополам и уже не так погано! А Федя так вообще идеальный мужик. Его б на поля ко мне, мы б пятилетку за три года сделали…

– Любовь Яковлевна, – ныл над ухом трезвый Виталик. – Время утро, нам работать ещё…

– Мне нужно вернуть машину, – икнула я. – Пошли.

Встала и чуть не упала. Ноги нормально не слушались, удивительно…

– Семьдесят градусов, – крякнул удовлетворённо Федя. – Сам гнал…

В общем, за машиной мы пошли. Ногами я пользоваться научилась, кстати, это весьма забавно, я даже хихикала. Сначала поискали мой уазик в кустах возле мастерских, а вдруг спрятали… Виталик в них лезть не хотел, но я сказала, что вот рыцари для своих дам… полез. Машины не было.

– А, может, домой? – робко спросил он. – Поспите…

– Я трезвая, – возмутилась я.

От свежего воздуха мне и правда чутка полегчало, по крайней мере шла я ровно. У мостков, в лесу, спустилась к самой воде и попила ледяной воды из ручья. Здесь все село воду набирало, и ступеньки, и тропинка… Вроде протрезвела. Но главное – решимость поставить на место Хабарова с его Анжелой никуда не делась.