Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Глава 22. Марк
Мне казалось, что я с глубокого похмелья. Пару дней без сна, несколько перелётов, работа лопатой на долбаной европейской горе – я был без сил. Мышцы болят, с удивлением понял – настоящий физический труд не сравнится с ежедневным забегом в тренажерку. Мать вашу, да я умираю. Надо спать, да, нужно выспаться, как следует, а я уснул только под утро… и зудит что-то, пищит комаром над самым ухом, не разобрать. Я сдался и открыл глаза. И поморгал даже, подумал – кошмар снится. Миленький такой кошмар, в розовом платьице, с двумя косичками, на них – белые бантики.
– Ты чего тут? – удивился я. – Мама где?
– Бабушка сказала, что мама в город по делам уехала.
– Понятно… А бабушка где?
– Обе бабушки в больнице.
Я с трудом поднялся – таки все болит. Таблетку бы, да где её тут найдёшь? В аптечке, в машине, во! Добрел до рукомойника, вода еле сочится, с трудом умылся, почистил зубы щёткой, которая валялась на самом дне дорожной сумки. Все это время девочка стояла за спиной и молчала, теребила кончик бантика.
– Сейчас я тебя к деду отвезу, – сказал я. – Ты кушать хочешь?
– Нет.
– Везёт…
Я бы за простую овсянку, горячую, с маслицем душу бы продал. Или за яишенку с половинкой помидора и хрусткими ломтиками бекона. Вот сейчас отвезу девочку и попрошу, чтобы покормили в колхозной столовой. Там конечно без хрусткого бекона, но вкусно и сытно.
– Тут дядька был, – вспомнил я. – С синяком и уткой. Ты не видела?
Девочка покачала головой. Я вышел из вагончика и увидел трогательно маленький велосипед лежащий в пыли посреди двора. И только сейчас до меня дошло – она одна сюда добралась. Чокнутая девочка, вся в маму.
– Ты одна приехала? – переспросил я, на всякий случай. – На велосипеде?
Девочка кивнула, я выматерился, и поймал её укоризненный взгляд. Ну, сами подумайте. Время уже полдень, жара адская, это вам не Альпы, до деревни километра три, а до этого ещё до длиннючей улице, и все это на солнцепеке. Я конечно сам не мамаша года, но с Любой надо поговорить – негоже ребёнка оставлять без присмотра. Я телефон достал, позвонил ей – не берет трубку, все ещё обижена… Ладно, разберёмся по ходу.
– Я сейчас помоюсь, – объяснил я девочке. – Потом что нибудь покушаю, потому что два дня не ел нормально, а потом отвезу тебя обратно. Хорошо?
Она снова кивнула. Моё ночное позорное купание мытьем можно было считать весьма условно – темнота пугала и возможные русалки. Сейчас озеро лежало мирной гладью, нырну, и голову помою куском мыла, которое лежало на краю рукомойника. Такие вот миллионерские будни. Взял мыло, вафельное жетское полотенчико, пошёл, сложил их на краю причала. Раздеваться начал, обернулся – девочка стоит. Ну, что же, купаться придётся в трусах. Плюхнулся в воду, нырнул, потом смотрю – сидит на краю, ноги свесила.
– Ты не уйдёшь? – спросил я. – Можешь погулять, пока я моюсь.
– Не уйду, – ответила она. – Вдруг вас русалка под воду утащит?
– Тогда спасать меня будешь?
– Нет… поеду на велосипеде обратно и скажу дяде Жоре, что вы утонули.
Прелесть какая. Я с трудом помыл голову – мыло не пенилось ни хрена. Потом с такими же усилиями вытерся – полотенце воду не впитывает. Выставил девочку из вагончика, запер дверь, переоделся. Вот, теперь почти человек, только от дешёвого мыла кожу стянуло. Ещё пожрать бы.
– Эге-гей! – крикнул с улицы Славка. – Еда пришла пешком! Давайте встречайте, я тащил пакет в руках, а ещё долбаную утку, которая поперлась со мной и посреди дороги устала!
Я вышел. Славка стоит с пакетом и уткой подмышкой. Помятый, фингал никуда не делся, если только припухлость спала и теперь видно голубой глаз. Стоит и на девочку смотрит, а она на него.
– Это мой брат, – представил я. – Это девочка, она не кусается. Сейчас пожрем и я её домой отвезу.
– Понятно, – заключила девочка. – Ещё один миллионер. Бабушка сказала, что все беды от вас.
Славка прыснул, я дал ему лёгкого подзатыльника. Есть сели расстелив одеяло за вагончиком – и тенек тут, и травка. Воды нагрели в чайнике, заварил чай в больших кружках, одну дали девочке. Бутерброд ещё дали – булка, пластинка сыра, кружок помидора, пара колечек лука, ветчина, соус, ещё сыр, ещё какая-то хрень и сверху снова булка. Сидит, двумя руками это богатство держит, и не знает, с какой стороны поступиться. А мы ей ещё яичницу, жареную на плитке, без бекона, но с помидором, кусок копчёной рыбы, два персика, банан, плитку шоколада и йогурт. Славка знатно оголодал и похоже скупил половину магазина.
– Я столько не съем, – важно сказала девочка. – Но я буду очень стараться.
Откусила персик, потом краешек гигантского бутерброда, затем потянулась за рыбой, сковырнула кусочек яичницы, запила все это пепси, потом принялась за чай с шоколадом и йогурт. Аппетит однозначно хороший, но как-бы меня за такое меню Любка не убила. Хотя, опять же, за детьми следить нужно.
А сам я ем, и мне божественно вкусно и хорошо. Ещё бы Любу сюда обиженную, и вовсе красота. Сижу, сыто на солнышко жмурюсь, нужно ещё сигарету найти, Славка ушёл в озеро плескаться, девочка персиками кормит утку… А я чай крепкий прихлебываю. Правду говорят – утро вечера мудренее. Вот поспал, и сразу все прекрасно, и Любка меня сразу простит, как увидит, что я нашёл её пропавшего ребёнка… Корыстная конечно мысль, но очень заманчивая.
– Нужно ехать, – наконец сказал я. – там наверное весь колхоз тебя ищет. А давай скажем что это не ты ко мне на велике приехала, а я тебя спас, например, ты в лесу потерялась, а на тебя волк напал? А я его поборол и спас тебя героически.
Девочка вздохнула, налила чаю в тарелку, подула, потом проверила – не горячо ли? И чай этот для утки поставила. Эта зараза уже так обожралась, что сидит, крылья в разные стороны и еле дышит. Нужно ему беговую дорожку купить, специальную, для животин, чтобы не разжирел.
– К нам папа приехал, – решилась после долгого молчания сказать девочка. – Говорит, тебя с собой заберу… А я никуда с ним не хочу. А мамы нет, и бабушек нет, дедушка меня в бане спрятал и сказал не выходить. А я вышла, велик взяла, и по задам сюда приехала, к вам… Вы меня не отвозите туда, пожалуйста, я пока тут побуду. Я хорошая, буду за вашей уткой следить! А папа сюда не приедет, побоится.
– Запрыгивай в машину, – строго велел я, сбросив с себя все сонное расслабление махом. – Сейчас же.
Девочка поняла с полуслова и направилась к машине. Дверь приоткрыла внутрь заглянула и остановилась озадаченно, на меня оглянулась.
– Без бустера? Мама не разрешает…
Я вздохнул, притащил из вагончика подушку, благо выходной, нет тут никого и никто моего падения в виде кражи чужого супа и постельного белья не увидит. Бросил подушку на кресло, жестом пригласил ребёнка внутрь и пристегнул. Затем выудил из воды брата – пусть на глазах будет.
– Мама где? – ещё раз спросил я.
– Баба сказала, что в город уехала, а дед сказал, что она на работе. Но они оба краснели, не знаю я, где мама.
Мокрый младший смотрел на меня неприязненно и пытался отодрать прилипшую к коже рубашку, застегнуть пуговицы – я работу ему не облегчал, гнал во весь опор. Дорога заняла всего несколько минут, но я опять подумал, сколько же ехала по жаре девочка, крутя педали, а колеса у велосипеда такие маленькие…
– Вы превышаете, – пискнула с заднего сидения девочка. – И за рулём разговаривать нельзя по телефону.
Какая умная, хмыкнул я, но ничего не сказал. Ситуация настораживала, да и звонок я сделал только один – Варьке. Сейчас примчится пара человек юристов, а ещё пара из папиной охраны, пусть, лишними не будут. Я лихо, взметнув пыль притормозил у дома родителей Любки, благо уж этот адрес мне знаком.
– Со мной пойдёшь или останешься в машине? – спросил я у девочки.
– С тобой, – ответил Славка, и малая глаза закатила, совсем, как её мать.
– За юбку тогда держись крепче, – хмыкнул я.
Втроём мы из машины и вышли. Я, Славка, посередине девочка. Во дворе дома стоит пыльная шкода, и девочка смотрит на неё буквально со страхом, что же, по крайней мере папашу искать не придётся. С соседнего двора выскочила мелкая собачонка, облаяла нас с ног до головы, отлично поработав вместо звонка. Из дома выбежал дед, сразу же бросился к внучке, а затем и папаша вышел.
– Денег захотелось? – спросил я. Урод хмыкнул, а я к девочке повернулся и велел строго – глаза закрой.
Она послушно закрыла глаза, а я с размаху ударил папашу кулаком. Нос хрустнул, сам мужик сполз на землю, растерялся, видимо, не ожидал от меня агрессии. Я посмотрел на него сверху вниз. Ну, смазливый… Лысина скоро на затылке будет, вон через светлые волосенки розовую черепушку видно. Чего в нем Любка вообще нашла?
– Ещё вопросы есть?
Девочка открыла глаза. Не ахнула, нисколько не испугалась, деда только за руку взяла. Вся компания смотрит молча, а Славка с явным удовольствием. Кажется, о поездке в деревню он нисколько не жалеет. Мужик же встал, отряхнул от пыли светлые пижонские джинсы в облипку, подарил мне пламенный и гневный взгляд. Мне даже улыбнуться захотелось – он меня веселил.
– Я уже в соцзащиту позвонил, – сказал он. – Сказали на такое вопиющее нарушение родительских обязанностей уже едут. С ментами. Сейчас ребёнка изымать будем. Понял? А ты ничего не сделаешь, ровно как и её блядская мамаша.
– Я у тебя яйца изыму, – ласково пообещал я. – Малыш, закрой глаза. И уши тоже.
Она зажмурилась и уши закрыла. Прелесть, а не ребёнок. Я ударил ещё раз, папаша скорчился на земле, но и оттуда продолжал поливать и меня, и Любку отборным матом. Право слово, хоть бы спасибо сказал, что пока прохлаждается где-то, его ребёнка в такую замечательную девочку вырастили.
– Люба где? – подошёл я к деду.
– Так в полиции, – растерялся он, и виновато посмотрел на дочку. – В поджоге обвиняют.
Я сам едва не выматерился, потом вспомнил – ребёнок. Не буду опускаться до уровня её отца.
– Где участок знаешь? – она кивнула. Я к деду обратился. – Я малышку пока заберу, а то это чмо сейчас очухается и снова гадости творить будет. Хорошо?
Дед кивнул, переводя взгляд с меня на поверженного папашу и обратно. Я девочку подмышку и поскакал к машине, время терять нельзя. Хорошо, что юристы уже едут, они вон и мамаше пригодятся.
– Весело тут у вас, – хмыкнул братец. – А я то думаю, чего тебя так сюда потянуло…
– Заткнись, – ласково попросил я.
– Вот тот дом с синей крышей, – сзади сообщила малышка. – Приехали. Я с вами пойду, мне тут одной страшно, хочу к маме.
К маме, так к маме. А её мама – за решёткой. Смотрю и дикий ржач пробивает, ладно хоть сдержаться получилось. Девочку сразу к решеткам и бросилась, обнимаются через них, прямо из мелодрамы кадр.
– Маааама, ты в тюрьмееее, – рыдает девочка и за руки маму хватает. – Как я буду без тебя жить? Кто меня в школу будет водить? Мне что, с бабушкой жить придётся? Она мультики смотреть не разрешает, говорит вредно…
– Зая, меня сегодня выпустят, – вторит Люба и тоже ревет. – И мы с тобой сразу миллион мультиков посмотрим, я телевизор новый в кредит куплю, самый огромный!
Дурдом просто, цирк на выезде. Я в кабинет к оперу иду, плюхаюсь на стул, но отсюда все хорошо слышно.
– Дядя миллионер папу побил, – продолжает плакать девочка. – И сказал, что яйца изымет! Как бабушка, да, когда поросят кастрирует?
Я поморщился, и Славке кивнул, чтобы дверь закрыл – стало гораздо тише. Участковый несколько побледнел, но вид имел воинственный.
– Вы девочку украли, – робко начал он. – Мне её папаша заявление уже написал о пропаже.
– Это что ли? – спросил я, увидев листок на столе. Взял его, пробежался глазами, порвал пополам и в карман сунул. – Всё, нету дела.
– Ну… разве можно так, это же документ…
– Можно, – улыбнулся я. – И нужно. Сейчас мои юристы подъедут и разберутся, что и как. А теперь скажи, кто заявление на поджог писал, если я, владетель газет и пароходов ни сном, ни духом?
– Так председатель…
Участковый ерепенился, но клетку Любкину открыл, взяв с неё три обещания, что до приезда оперов не сбежит. Тоже мне, нашёл Мату Хари. Любка села в коридоре на кушетке, скукожилась вся, девочку свою в объятья захапала и не выпускает, а та только и сопит ей в плечо. Снова же, мелодрама. А на меня Любка не смотрит, глаза отводит.
Опера не спешили – прибыли вместе с моими юристами. Я отправился искать председателя, и девочку с собой забрал – нечего ей смотреть. Председателя и след простыл, словно специально спрятался, а девочка сидит, смотрит в окошко, периодически вздыхает печально и слезы по щекам. Вот честно, у меня даже сердце дрогнуло.
– Всё будет хорошо, – успокоил я её.
– Обещаете?
– А то, – расхохорился я. – Миллионер я или нет? Возьму и куплю весь участок вместе с ментами, хватит слезы лить. Тем более я там своего брата оставил, у него все под контролем?
– А он точно тоже миллионер? – уточнила она.
– Точно. С фингалом, правда, но у него теперь два качка рядом для авторитета.
Дальше события продолжали радовать не меньше. Председатель нашёлся в бане, парился он. Вытащил его, живот дряблый белый, грудь обвисшая волосатая, кальсоны по колено, которые успел натянуть, как меня увидел – красота. И все жировые складки мелко-мелко трясутся, видать, со страху.
– А если страшно, – прошептал я. – Какого хрена творишь?
– Ну я, – промямлил он. – Ну она… трактор сгорел, новый между прочим трактор.
– Ты за него из своего кармана платил?
Я бы ему и одеться не дал, но девочку зрелищем обвисших мужских сисек пугать не хотелось, поэтому позволил натянуть халат и тапки. В таком виде мы его и отвезли в участок, что располагался в избе с синей крышей. Едем, а девочка на него смотрит, как на врага народа, председатель жмётся, то краснеет, то бледнеет.
– Не смотри на дядьку, – попросил я. – Видишь, он маленьких девочек боится.
Она прыснула со смеху – тоже хорошо, хватит реветь и представлять себе страшную жизнь без телевизора. Уже в участке замученная женщина средних лет в мятой форме устало на меня посмотрела.
– Думаете мне это не поперёк горла? – вздохнула она. – Да я терпеть не могу богачей, уж простите. И понимаю, что дело вынудят закрыть. Но сейчас не могу ни как, в район надо ехать, делу же ход дали… не могу я так сразу. И отзовите уже своих собак, затрахали…
И кивнула на мою юристку – огонь баба. Не в смысле, что красавица, в ней весу центнер, зато из него минимум десять килограмм на мозг. И плевать ей, что в выходной дёрнули в деревню из-за сгоревшего поля, надо, значит надо.
– Сейчас поедем, – кивнул я.
– Мне бы улики, – попросила оперша. – Хоть какие нибудь. Да хоть сфабрикуйте, только отстаньте уже от меня…
Я вспомнил, что одной из первых мер после поджога были камеры. Их установили на столбах вдоль посёлка, на всех выездах, даже на грунтовках, и на перекрёстках внутри села. Отмашку установить я ребятам дал, но не знал, работали ли они в полную меру, или нет. В общем в течение следующего часа камеры снимались со столбов под взглядами толпы зевак. К счастью, большая часть из них исправно работала. Может, что и получится… но даже если нет, я знал, что ночевать в участке Любка не будет.
– Мама звонила, – сказала мне Люба. – она задержится до позднего вечера, лекарства какие-то нужно купить. Ты Маришку пока деду отвези…
И ни слова про мужа, ни слов благодарности, ладно похер, не жду их, но хоть бы посмотрела на меня, а она все взгляд отводит. И меня выбешивает это, невозможно просто.
– Отвезу, – сказал я. – Езжайте, развлекайтесь.
Вся толпа, с юристами, с дрожащим председателем, с Любой, с операми отчалила в райцентр. Я остался – я обиделся. Я может герой геройский, а она на меня не смотрит. Поехал отвозить девочку к деду, благо папаша её куда-то делся и в суматохе про него забылось. Дело уже к вечеру, а я мало того, что обиженный – ещё и усталый. А дед сидит на крыльце и смотрит в пространство.
– Это вы, – обрадовался он. – А меня Яков зовут, Яков Петрович. Я сижу и жду вас, не знаю, когда Маришку привезёте.
– Привёз, – отрапортовал я.
– Тут такое дело… Лекарств нет в больнице нужных, надо в город ехать, пока аптеки не закрылись. Жену в районе подхвачу и поедем… бабушка у нас в больнице.
– Помощь нужна?
– Нет. – И правда, какая помощь, гордое же семейство, нужно догонять их, помощь впихивать насильно, а они вон не смотрят и сливу сделать обещают. – Если только… вы за Маришей не присмотрите? Я за часа четыре обернусь.
Я посмотрел на часы – время начало девятого. Ещё четыре часа? Да пиздец. А потом на девочку посмотрел – стоит и ждёт. Так устала, что все равно ей наверное, оставят её, или потащат куда на ночь глядя… И жалко её стало. В конце концов, она хлопот никаких не доставляет, а если смотреть по совести, так разумнее меня будет. Да и потом, вдруг папаша вернётся…
– Присмотрю, – согласился я со вздохом.
– Тогда в дом идите, там в холодильнике борщ, плов ещё есть, он совсем свежий, только разогрейте.
У меня настроение сразу поднялось. Я конечно жрал днем, но тогда было… до папаши, до ментов, до поисков председателя и камер. В общем очень давно. Поэтому деда отпустил даже с радостью, предвкушая встречу с холодильником и полноценной едой.
– Иди второго дядю миллионера разбуди, – сказал я девочке. – И ужинать будем.
Славка мирно спал в машине, подложив под синюю щеку ладошку. Если бы не знал, какой он говнюк, то умилился бы. Девочка без церемоний его растолкала, и следующие полчаса мы отдавали должное еде. Следовало признать – готовить в этой семье умели, я даже подобрел немного. На улице промычали возвращаясь с выпаса коровы, а я подобревший развалился на диване. Вот, снова хорошо. Только девочка ерзает, как на иголках.
– Тебе спать не пора? – лениво поинтересовался я.
– Нет… нам пора к бабушке. Ко второй.
– Её же дома нет.
– Я знаю, – вздохнула она. – Поэтому и пора. Там же Зорька пришла, мычит наверное, бедняжка, а её даже привязать некому.
Я не хотел. Честно. Сопротивлялся. Но… эта девочка! Она вспоминала про брошенную корову снова и снова, и ещё реветь принималась! А ещё говорила, что если с коровой что нибудь случится, то она этого точно не переживёт, она свою Зорьку больше людей любит. Я капитулировал.
Приехали значит, до бабушки, естественно хихикающий младший с нами. Корова и правда имеет место быть – рогатая. Рога страшные, а сама корова смотрит печально, будто и правда понимает, что её все бросили, я наверное совсем старый стал, но вдруг вспомнил про Хатико и снова растрогался. Загонять корову не пришлось – сама зашла. Стоит возле отполированный до блеска деревянной кормушки и устало ждёт, когда её привяжут.
– Давай же, – поторопил меня брат.
– Там рога, – напомнил я.
Корова меня не съела и даже не забодала. Обязал вокруг её шеи гремящую цепь, пристегнул, и снова героем себя почувствовал, а то почти повыветрилось. Вот он я какой – Молодец!
– Теперь спать, – скомандовал я.
Обернулся, темно уже почти, видно плохо, а девочка тащит табуретку. Мелкую. Эдакий маленький стульчик. Притащила, поставила возле меня и снова ушла. Вернулась с огромным ведром.
– Чего это ты? – насторожился я. – Что ты имеешь ввиду?
– Корову нужно подоить, – назидательно сказала девочка. – Если её не подоить, будет мастит. А если с коровой что-нибудь случится, то бабушка…
– Этого не переживёт, – закончил я. – А ты умеешь?
– Вы с ума сошли? Мне семь лет.
Я твёрдо решил, корову доить не буду. Я блядь, в российском списке форбс есть! Какая, нахуй, корова? Но… корова смотрит печальными огромными глазищами, девочка снова хлюпает носом, я подумал, у неё и так стресс… подтащил стульчик поближе к корове и сел. Темно, девочка свет включила, вокруг лампы жучки-мотыльки кружатся, идиллия, мать вашу. Только Славка хрюкает от смеха. А корова пахнет. Наверное, пахнуть для неё естественно, но мне не нравится.
– Я сто раз видела, – подбадривает меня девочка. – Руки туда положите… ну, на вымя. Главное, не дергайте, ей больно будет. Чуть потяните, нажмите, потом заново. Ручищи у вас здоровые, быстро подоите.
Я положил руки куда велено. Корова теплая. Дёрнул. Видимо, неправильно – корова с ноги на ногу переступила, и я тут же вообразил, как она мне в лицо впечатывает копытом, вздрогнул. Потом снова дёрнул. С пятой попытки мне удалось выдавить из животного струйку молока. Ещё через минуты три я вошёл во вкус – прикольно! И корова вовсе меня убить не пытается, только оборачивается порой, смотрит на меня круглыми глазами, вздыхает печально, словно не понимая, что за незнакомый мужик её мучает и зачем.
– Я тоже не понимаю, – сказал я корове. – Ни хрена не понимаю.
И снова за сиську дёрнул. А ещё через пять минут у меня адски заболели руки, я тут же решил, что быть дояркой самый тяжкий труд на земле, а молоко едва дно закрыло, правда я не сразу научился в ведро струйкой попадать, так что его больше было бы. Я вылез из-за коровы.
– Там ещё много внутри, – переполошилась девочка.
Я подошёл к брату, который уже и смеяться не мог, только икал нервно, взял его за шкирку и усадил на стульчик.
– Инструкции помнишь?
– Я не буду…
– Отцу сейчас позвоню, останешься здесь же, в колхозе, только уже без единой карты.
Брат опечалился и за вымя взялся. Тоже не сразу выдавил, не сразу научился попадать в ведро… больше всего мне было жалко корову. Доили мы её, меняясь каждые десять минут больше часу, закончили ночью уже. Молока чуть больше половины ведра.
– Неправильно доили, – печалится малышка. – Зорька больше всех коров в деревне молока даёт. Ну, ничего, главное доена. Мы молоко в холодильник поставим, чтобы не скисло, а потом бабушка пусть сама думает.
Я тащу ведро, рядом понурый Славка, у одной лишь девочки остались силы болтать. Вот ведь, энерджайзер. В доме открыта дверь, в свете вижу фигуру, узнаю в ней Любку, даже без облегчения.
– Держи, – сказал я, и поставил рядом с ней ведро. – Молоко своё, и ребёнка. Я пошёл…
Сел в машину, снова обидно. Хоть слово могла ведь сказать! Сидим, а на весь салон пахнет коровой, молоком, и ещё немного – навозом.
