Текст книги "Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14. Марк

Старая ведьма успела приложить меня четыре раза. Всё четыре боевых ранения болели достаточно значительно, впрочем особенно обидно было то, что ни за что, ни про что. Практически. Вот не могла она прийти на полчаса раньше? Да блин, хотя бы на пятнадцать минут раньше – я бы постарался уложиться.

Но странно – настроение отменное. Предательскую утку я даже по спинке погладил, пока она сжирала мой завтрак, состоящий из последней нашедшейся дома еды.

– Увидишь тётка с палкой, – попросил я. – Никаких телячьих нежностей. Бабулю можешь не трогать, а вот палку уничтожь.

Селезень покосился на меня налитым кровью глазом и зашипел, видимо не желая делиться жратвой. Я понятливый, я отступил. Иду, в животе урчит, как назло ни одного кафе или ресторана магазин ещё закрыт, а в столовую я ходить теперь боюсь – куча баб приходит посмотреть как я ем. И что-то мне подсказывает, что после вчерашнего баб будет ещё больше. Поем в обед, с трактористами. Или вообще приглашу агрономшу на пикник, пусть дует на мои раны, хотя можно и поцеловать… Пикник я успел вообразить во всех подробностях и к сельсовету подходил мечтательно улыбаясь.

– А пирожков нет случайно? – на всякий случай спросил я у Анжелы, вспомнив ради этого её имя.

Она злобно сверкнула глазами и ушла в закат походкой от бедра. Я пожал плечами – не больно и хотелось. Вообще, пища духовная гораздо важнее, а я ой как наем я, когда всю их богадельню на чистую воду выведу. В течении часа подписал документы на строительство нового офиса, договорился насчёт машин и ещё кучу мелких вопросов. Прошёлся мимо кабинета Любы раз шесть – тишина.

– А где агроном? – грозно спросил я ввалившись в кабинет председателя.

– Так вот.

Он ткнул пальцем в сидящего скукожившись на табуретке тощего рыжего пацана. Я вздохнул.

– Настоящий агроном. Главный.

Председатель закатил глаза выразительно, я прям так и понял, что ходить в главных Любе предполагалось до оперения этого рыжего птенца. Вот же козлы, недовольно подумал я, начисто забыл о том, что сам Любу буквально преследую с самыми, что ни на есть, крамольными мыслями.

– На полях, – буркнул председатель и посмотрел на меня почему то обиженно.

– У неё ж машины нет.

– А, пешком ушла…

Я подавил желание дать в лоснящуюся морду кулаком – ещё не время, и поехал на поля. Совсем случайно я прихватил с собой бутылку вина, даже домой для этого заскочил. Еды дома не было, а вот алкоголь имелся. Штопор взял, два бокала. Тоже совершенно случайно. Любка там утомилась поди, на солнышке, а тут я с вином – воображаемый порно-пикник не давал покоя.

– Была тут, ушла, – махнул рукой тракторист недалеко от горелого поля.

– Подходила, хотела компот попить и сбежала, – сообщила женщина из полевой столовой.

Я так разволновался, что даже перестал выдумывать новые подробности пикника. Куда она делась на такой жаре, пешком? Опять на речку нагишом ушла купаться? Как бы в обморок где не грохнулась. А может её обидел кто и она снова ревет в кустах? Совсем нехорошо было бы.

– Марк Дмитриевич! – окликнули меня сзади.

Я по именам никого ещё толком не знал, но обернувшись подал руку, вежливость превыше всего. Молодой мужчина, лет наверное, тридцати, смотрел на меня пытливо и не без любопытства. Этому то чего надо?

– Я спешу, – напомнил я.

И правда, спешу. У меня машины, новый сельсовет, бухгалтерия, и ещё миллион вопросов, а я битый час по полям голодный катаюсь и ищу рыжую девицу.

– Я быстро, – обещал парень. Потом все же посомневался, но решившись, спросил. – А правда, что вы агрономшу завалили? Любку… Она у нас недотрога, мы даже на деньги спорили…

Я удивился, но не так чтобы. Мудаки встречались, мир полон мудаков. И в большинстве случаев мне на всех них посрать. Они просто не могли до меня добраться, и дело не в деньгах даже – в уверенности в себе. Единственный, кто вышибал меня из колеи, это Любка. Ну, и селезень, если быть совсем честным. А теперь я знаю, что Любку, мою маленькую рыжую гарпию обижают. И чего я раньше не приехал?

– На много поспорили? – спросил я.

– На пять тыщ, – осклабился тракторист.

Я с хрустом потянулся, а потом просто въехал кулаком ему в челюсть. Он упал неловко, грузно, словно мешок картошки, только пыль взметнулась.

– Вычту из зарплаты, – сказал я и пошёл дальше Любку искать.

Я даже про пикник перестал думать. Только теперь в полной мере осознал, что Любе сейчас может быть не до секса. Что все эти взгляды, которые направлены на меня, и не причиняют никакого не удобства, её могут ранить. Что Любку обидели. Долбаный колхоз казался огромным, я ещё плохо ориентировался, одинаковые поля испещренные пыльными дорогами навевали тоску – искать здесь, все равно, что иголку в стоге сена. Вот стогов сена кстати, тут было предостаточно.

Любка нашлась на сенокосе. Стояла на полном холме с красной глиняной верхушкой, руки на груди сложила, и мрачно обозревает свои владения. Эту часть колхоза я совсем плохо знал, и невольно сейчас залюбовался тоже, даже почти понял, почему Люба так эту деревню любит. Это если забыть конечно, что сплетников здесь тьма.

– Ты здесь? – и обрадовался и взволновался я.

Смотрю пытливо – ревела ли? Всех порву. А если ревела, то на груди могучей вполне могу утешить. Любка повернулась ко мне резко, только коса рыжая взметнулась.

– А ты чего ждал, что я в кустах рыдаю?

– Не то, чтобы ждал… опасался.

– Ты такой же шовинист, как и все они. Хотя нет, даже хуже.

И пошла в сторону, торопливо спускаясь по холму. Я следом. Вот чего я сделал не так сегодня? Да я уже два часа по жаре её ищу, волнуюсь, как дурак! И вообще, позволила бы, я все проблемы решил бы одним щелчком пальцев…

– Что сейчас не так? – не выдержал я.

– Всё, все не так! Я унижена, оскорблена, растоптана и хожу пешком, на улице – тридцать четыре градуса. Спасибо, Хабаров, что бы я без тебя делала!

– Машину привезут сегодня…

– Ну, да. Сяду в машину, и стану не просто подстилкой, ещё и проституткой. Прекрасно!

– Ты меня бесишь, – вдруг удивившись сам сказал я.

Любка впереди замерла. Синяя футболка, вдоль спины коса рыжая… медленно обернулась и пошла на меня, грозно, надо сказать, пошла.

– Я бешу?

Я кивнул. Ну, правда же. А сам шажочек назад сделал, и порадовался, что здесь не то, что клюки, даже палки никакой нет – только трава стелется, которую ещё скосить на сено не успели.

– Ты упрямая, – продолжил я отступая. – Вредная. Взбалмошная.

– Ах так! – крикнула Любка. А потом просто – Ах!

И взмахнув руками на меня завалилась. Все бы ничего, я бы на гладкой травке, когда сверху упрямая Любка лежал бы хоть целый день, но коварная трава прятала под собой камни. Я выругался и закрыл глаза. Всё нахер, здесь останусь. Устал.

Любка шустро с меня вскочила и поправила задравшуюся футболку.

– Ямка, – сказала она. – Суслик, наверное.

И пошла. А я лежу, смотрю в небо. Облака плавают, старательно солнышка обходя по дуге, хоть бы одна сраная тучка уже создала трехминутную тень. Зато трава подо мной немного прохладная, щеку щекочет. Красота.

– Я пошла, – отойдя на несколько метров сказала Люба. И Повторила – я ухожу.

– Иди, пожал плечами я и глаза закрыл.

Тишина. Жуки какие-то стрекочут, букашки. Где-то вдалеке грохочет трактор. Солнце жарит. Ушла, наверное.

– Ты тут останешься?

Открыл глаза, стоит, сверху вниз на меня смотрит.

– Ты пришла меня добить? Если так, то возьми камень побольше, чтобы я уже отмучился. А если планируешь меня и дальше буравить взглядом, то встань пожалуйста так, чтобы солнце загородить.

Она задумалась, сомнение буквально читается на лице. И ещё – жалости немного. Нет, я не из тех, кто выезжает на бабской сострадательности, но нужно же уже на чем-то выехать.

– Больно?

– Нет, знаешь, мне нравится. И клюкой по голове, и копчиком о камень… ты иди, иди.

Любка присела рядом на корточки, мне из положения лёжа отлично видно задницу обтянутую джинсами, но я стараюсь туда не коситься. В конце концов мне и правда очень больно и обидно, а ещё похоже какой-то жук мне под рубашку заполз. Я взрослый мужик, но вот жуки всякие и тараканы это же просто фу. Так, лежу, терплю, надо достойно доиграть сцену до конца.

– Прости, я нечаянно…

Угу. Жук прощекотал по пупку, полез куда-то подмышку. Блин, а вдруг паук? Фобий у меня нет, но стоит признать, что пауки отвратительны, а ещё я боюсь щекотки. Стискиваю зубы и терплю, я ж мужик в конце концов! Потом и глаза зажмуриваю – проклятое насекомое явно танцует чечетку на самой щекотной части тела.

– Совсем больно?

– Невыносимо! – ору я, так как пытка действительно становится невыносимой.

Сажусь, лихорадочно расстегиваю рубашку, Господи боже мой, ещё пиджак на мне, ну кто носит его в деревне? Ответ прост – я. Путаюсь в рукавах, едва себя не придушиваю, и наконец сдергиваю с себя одежду. Поднимаю руку – это гусеница. Зелёная такая, пушистая. Прибить бы её, да вроде жалко, и руками трогать не хочется. Глаза поднимаю – Любка смехом давится.

– Это гусеница. Скоро она станет бабочкой.

– Я вижу, – мрачно согласился я. – Я и бабочек люблю не очень. Слушай, сними её с меня, а…

Любка осторожно снимает мелкую зелёную тварь едва касаясь моей кожи. Могла бы и помедленнее… Сажает насекомое в траву подальше а потом снова ко мне поворачивается. Смотрит на мою грудь – на ней синяк. Некрасивый такой, иссиня-черный. Бабка клюкой поставила, лупила она не жалеючи, и внучка вся в неё.

– Нравится? – спросил я имея ввиду синяк. – У меня ещё на спине один, и ещё один возле коленки. Могу все показать.

Любка поступает не стандартно. Совершенно просто удивительно неправильно. Старшие агрономы себя так не ведут. Она о водит контуры синяка пальцем, медленно, а потом легонько касается его губами, а я сглатываю.

– Покажи…

– Тебе голову не напекло? – осторожно поинтересовался я.

– Я тут подумала… репутация у меня итак подмочена донельзя, а тебя бабушка отлупила…

– Мне просто не человечески больно было, – с готовностью подтвердил я. – Я рыдал всю ночь от такой несправедливости, и три раза звонил своему психотерапевту.

Любка засмеялась, а я повалил её в траву – не одному же мне тут валяться. И рот ей поцелуем заткнул – нечего надо мной смеяться. Конечно, ей стало меня жалко. А может и правда просто голову напекло, но анализировать как-то некогда. Вдруг оказалось, что я уже стаскиваю с неё одежду, и одновременно целовать пытаюсь, а знаете, как непросто целовать человека, у которого голова в футболке застряла? Пришлось временно переключиться на грудь, все ещё закованную грудь.

– Бедные мои, – пожалел я оба полушария. – Сейчас я выпущу вас на волю.

– Не разговаривай с моей грудью, – попросила Любка из под футболки.

Потом напряглась и таки голову выдернула. Лежит подо мной, волосы растрепались, грудь ходуном, и даже попытки сбежать не делает, хотя знаю – боится. И даже не верится, что все сейчас случится, и все, что нужно было сделать – позволить её бабушке себя покалечить. Пффф, подумаешь. Отличный секс требует жертв.

Камешки впиваются в кожу – ерунда. Зато Любка лежит подо мной и судя по всему никуда сбегать не собирается. У меня даже в голове зазвенело, словно стая настырных комаров. Потом кровь отлила туда, куда ей положено и слух ко мне вернулся.

– Я сейчас займусь с тобой сексом, – на всякий случай предупредил я.

Люба – это Люба. Лучше перестраховаться, может, у неё вагина зубастая. Честно, я бы даже не удивился, но надеюсь конечно, что там ничего такого нет.

– Да ладно? – скептически поинтересовалась она. – А я думала мы позагорать легли. В таком случае слезь с меня, ты солнце загораживаешь.

– Нет уж.

Любка извернулась и расстегнула лифчик. Могла бы и не стараться, я – профи. Вот в следующий раз точно продемонстрирую свои умения. И как-то так… солнышко светит, жуки жужжат в траве, где-то за холмом тарахтит трактор, а подо мной Люба, и расстегнутый лифчик сползает, чуть видно ареолу соска. Я сдвинул ткань подбородком и лизнул сосок, он с готовностью съежился.

И все, не время дурачиться. Столько ждал этого, смешно сказать, добрый десяток лет, а теперь так неуверенно себя чувствую. Главное – не показывать. И раздевать уже её скорее, решит вдруг сбежать – голая далеко не убежит. Стягиваю лифчик, отбрасываю его в сторону – подальше. И даже задыхаюсь на мгновение, такая она красивая. Такая… беспомощная. И мне кажется важным это ей сказать, вот сейчас, немедленно.

– Ты красивая… очень.

Любка закрыла глаза, словно прячась от меня, а я уткнулся лицом в её шею. Попробовал на вкус – чуть просолена солнцем, прядка выбившаяся из косы щекочет мне кожу. Расстегнуть её брюки, снять их – дело нескольких секунд. Мои – подождут. Хочу видеть голую Любку. Уже не думаю, что убежит, не потому что её опасаюсь, просто вообще ни о чем не думаю. Поднимаюсь с неё, сажусь на траву сам, и Любу на колени. И… расплетаю её косу.

– Ты чего это? – удивилась она и глаза открыла. Теперь они прямо напротив моих. – Я потом заплетать замучаюсь.

– Молчи, женщина, – посоветовал я.

Рыжее золото на её плечах, на груди – соски торчат наружу, это золото переливается через мои пальцы. Стону, зарываюсь в него лицом. Ловлю Любку за подбородок, целую я. А потом она не замечает, что я уже не удерживаю её лицо – целует меня сама. С удовольствием, надо сказать. А мои руки заняты, я свой ремень расстегиваю, неудобно, учитывая, что Любка на мне сидит. Знал бы – вовсе бы без штанов пришёл, ещё время терять на такую ерунду.

Чуть приподнимаю Любкину попу – нужно место для маневра. Расстегиваю брюки, член буквально вырывается наружу, упирается в её живот, Любка отрывается от моих губ и удивлённо округляет глаза.

– Ты же не думала, что мы только целоваться будем?

Сейчас мне жизненно важно оказаться внутри неё. Я так и не доснял брюк, только ширинку расстегнул, чуть сдвинул в сторону Любкины трусики, и направил член внутрь. Все остальное – потом. Любка замерла, не решаясь опуститься, принимая меня внутрь полностью, тогда я обхватил её за ягодицы, и вынудил сесть, толчком подаваясь навстречу.

Теперь я так глубоко в ней, что даже больно немного. Ей – наверняка. Внутри неё очень тесно, очень жарко и да, мокро. Мы замираем в такой позе, глубоко так, что её лобок прижимается к моему. Потом я начинаю двигаться. Любка обхватывает меня за шею, не стонет, дышит прямо в ухо прерывисто, а я не могу, мне крышу стонет, боюсь кончить прямо сейчас – такого позора я не перенесу.

– Черт, – ругаюсь я. – Неудобно.

Сдвинутые трусики мешают, поза не даёт как следует разогнаться. Поэтому переваливаюсь, снова подминаю Любку под себя. Выходить из неё не хочется ни на одну секунду, даже думал сорвать эти дурацкие трусы, но кожа такая нежная… сделаю больно. Поэтому приходится прерваться и таки их снять, на свои брюки забил, перетерплю. Снова вхожу в неё, глубоко, до упора, начинаю двигаться уже свободно набирая темп. Любкины ноги обвивают мою спину, руки шею. Я одной рукой опираюсь о землю, на ней камешки, колкая трава – плевать, второй изучаю её тело, наконец полностью мою. Ловлю губами её губы, ловлю само её дыхание. Всё это вместе – невероятно.

Раньше я не раз фантазировал на тему – как же Любка кончает? Особенно, когда трахал, словно самоутверждаясь, её подружек. И ни разу не угадал. Она кончала так, что прокусила губу в кровь, причём мою. Поцелуй смешался с кровью, влагалище стиснуло член, Любка выгнулась, прижавшись ко мне грудью, у неё даже ноги свело на мгновение. И да, этого я уже не вынес, меня нахрен разнесло в клочья. О том, что существуют презервативы, что можно хотя бы прервать половой акт я даже не вспомнил. Да у меня сейчас спроси, я бы не вспомнил, как меня зовут.

Упал на Любку, затем перекатился, чтобы сверху лежала – я тяжёлый. Пытаюсь восстановить дыхание, выходит не очень. И солнце жарит, и пить хочется, но я бы так пролежал хоть весь день, честно.

– Земля не остановилась, – удивился я охрипшим голосом. – Слышишь, Люб? Земля на месте.

– Замечательно, – откликнулась она куда-то в моё плечо.

– А гусеницу мы наверное раздавили…

Любка оторвалась от меня, мне даже холодно стало, а день жаркий. Хотела было встать, а потом вдруг вспомнила, что голая, попыталась прикрыться. А может её даже не я смутил, а то что разгар дня, мы в чисто поле и от трактористов нас отделяет один лишь холм. Засуетилась, принялась искать в траве одежду, но я то знатно её раскидал. А мне – только брюки застегнуть, что я и сделал поднявшись. Стою, кругом трава зелёная, в которой Любка рыщет, чуть в стороне, за холмом, бороздят луг два трактора.

– Стесняешься? – поинтересовался я.

– Ни капли. И да – общественное мнение меня нисколько не смущает.

– Отлично, а то меня трактористы увидели, и как раз сюда идут.

Любка взвизгнула, плюхнулась на землю и на четвереньках к найденным джинсам метнулась. Волосы распущены, к идеальной заднице прилип листочек. Мне бы чувствовать себя удовлетворенным, как ни как гештальт закрыт, а мне почему-то грустно.

Глава 15. Люба

Бабушка сказала – грудь колесом. Ещё она сказала – выше нос. И ещё кучу всего мотивирующего. Так я сумела пройти половину улицы. Потом… скукожилась. Все смотрят, даже коровы, честно. Спасибо, Хабаров, удружил. Мне казалось даже шаги по коридору становятся медленнее напротив моей двери. Долго я не выдержала и сбежала в поля прямо пешком. Походила вокруг пепелища и ушла на сенокос. Я не хотела, чтобы меня подвозили, но шагая бесилась, что никто этого не делает.

На сенокосе трактористы. Они тоже смотрят, но из взгляды совершенно иные. В них – не осуждение. В них любопытство. Как же, непогрешимая агрономша могла с пути истинного. Та, которая с десятого класса дружила с одним мальчиком, вышла за него замуж, родила дочку… Та, которая даже не смотрела на других мужчин вдруг стала… как все. И я вижу, что они представляют меня раздетой. Фантазируют, какова я в постели. Они стали гораздо фривольнее в общении, мне даже подмигнули два раза.

Я не знала, куда деваться. Если честно, я на холм ушла реветь. Здесь, в этой части родного колхоза нет реки и леса, здесь холмы, на которых растёт отличное сено, и кустов, чтобы пореветь нет. Поэтому я планировала сделать это за очередным холмом, а вместо этого… переспала с Хабаровым.

– У меня вино есть, – пожал плечами Хабаров, и мне захотелось его убить.

Вино у него есть, а совести нет! Посмотрела на него – на груди синяк, на плече следы моих зубов. Ну куда его ещё калечить, и так от нашего семейства досталось… А сама смотрю на отпечаток своих зубов и в животе горячо-горячо, мысли плавятся, и думаешь вдруг – а может, ещё раз?

– Нет, – твёрдо сказала я. – В деревню отвези.

Что делать в деревне я не знала. Да и вообще – что делать. Без машины я чувствовала себя, как без рук, и как-то вдруг оказалось, что значительную часть моих обязанностей незаметно передали Виталику. Потому что мужик, а я вот нет…

– Там трактора новые привезли, – подал голос Хабаров. – В этом году всего двадцать штук. Распределить нужно бы, а я не знаю кому.

Я была ему благодарна хотя бы за то, что мне нашлось применение. Трактора и правда привезли, они стояли, поблескивая яркими красками, пахнущие маслом и ещё не пропыленные насквозь. Красивые. В каждом – кондиционер. На меня повесили бумаги по их оформлению и приёмке, а в дальнейшем, по распределению, и я провозилась с ними до вечера.

А вечером потянулись мужики. Обходили новенькие трактора вокруг, как я сама недавно, гладили глянцевые бока, цокали языками и головами качали. Машины казались совершенными и от того вдвойне желаемыми.

– А кому? – спросил Павлик.

Павлика я не любила хотя бы за то, что он не любил меня. Он был старше меня на два года, я его ещё со школы хорошо помнила. Там мы с ним нормально общались, а потом как ветром сдуло, после того, как я стала его непосредственной начальницей. От этого ещё обиднее. Я вообще в колхозе была звеном ненужным, но необходимым, парадокс.

– Любовь Яковлевна распределит, – махнул рукой Хабаров и скрылся к каморке, которая тут, на стоянке служила офисом.

О, это был мой личный короткий момент триумфа. Но глаза у общественности блеснули – сразу понятно, почему мне такое важное дело доверили. Я же любовница! Но странным образом мне не очень и обидно, и правда же, переспала с ним. Выходит – правильно сделала.

Несмотря на все наши противоречия трактористы обступили меня толпой и загудели, что трактор им непременно нужен. У кого-то колеса на ходу отваливаются, движок барахлит, стекло разбилось, сцепка ломается бесконечно… Я все это знаю, технике в нашем колхозе много лет.

– Хватит! – крикнула я не выдержав. – Я знаю у кого какой трактор, кто как работает, я сама решу!

Пригнула голову и метнулась за Хабаровым в каморку. Села на колченогую табуретку, делаю вид, что ничего не случилось сегодня днем. Делаю с трудом, ибо вокруг Хабарова вьется молоденькая девушка. Она из фирмы поставщика, где нашли только такую? Небесно синие глаза, розовые губки, грудь третьего размера, светлые волосы… Так и не поверишь, что трактора продаёт.

– Всё, спасибо, – сказал Хабаров. – Документы мы просмотрели, сейчас подпишу.

– Не торопитесь, – улыбнулась голубоглазая мегера ангельского вида. – Я все равно останусь на ночь в вашей гостинице, можете тревожить меня сколько вашей душе угодно.

И ладошку положила Хабарову на плечо, вот же сучка! На меня внимания вообще не обращает. И ради Хабарова определённо готова на жертвы – гостиница наша, одно название. В ней три номера, по пять кроватей в каждом, полное самообслуживание, только тётя Лида пол моет раз в неделю. Там останавливаются командировочные и газовщики, что из города приезжают на несколько дней.

Растопчи её, мысленно прошу Хабарова. Уничтожь. Скажи, что тебе неинтересно, ну, что тебе стоит? В конце концов сексом ты занимался всего несколько часов назад. Но этот гад улыбается мегере и в гостиницу она уезжает в самом приятном расположении духа. А я всех ненавижу.

– Ну, что у нас там по трактористам? Сенокос идёт, скоро уборка начнётся, я тянуть не хочу.

– Я решила. Макаров… – перечисляю фамилии тех, кому новая техника достанется. Критерии у меня простые. Чтобы не пил, работал много и ответственно, и самую капельку – чтобы не бесил меня. А сама про Павлика думаю без остановки. Я его не люблю, он меня тоже. Но… он работает без выходных, потому что его Дашка в декрете второй раз подряд, детям три года и год. А на прошлой неделе вообще простоял из-за поломки, скотником подрабатывал, а там зарплата слезы. И не даёт мне покоя Павлик, а я девятнадцать фамилий уже назвала… – И знаешь ещё, наверное Павел Харитонов пусть будет последним.

Сказала – сразу легче стало. Правильно сделала. Ну и ладно, что дура. А Хабаров просто кивнул, он то не знает, сколько моральных терзаний я за эти минуты пережила. Пометил фамилии галочками и все. Заспешил, наверное, к фифочке торопится.

– Утром из всех вызову, – сказал он. – Пусть заявления пишут. Время девять уже, Люба, давай домой подвезу.

Ехали молча. Вышла из машины – не попрощалась даже. Мне неожиданно грустно и обидно. И дома нет никого, мама позвонила, сказала, что Маришка после бани уснула, не буду будить. Приняла душ, сумев растянуть пятьдесят литров горячей воды. На моем теле – метки. Там, на поле я даже не заметила, что их поставили. Но вот несколько следов поцелуев, шея чуть покраснела от щетины, кожа у меня нежная. На ягодицах – синяк. И даже не верится, что я с Хабаровым переспала, будто и не со мной было.

На улице уже темно, летние ночи стремительные и беспощадные. Сверчки стрекочут в траве. Я стою на пороге, ежусь от прохлады, и сама не понимаю, что я делать собралась.

– Иди домой, – строго велела я себе. – Дура.

А сама с порога шагнула вниз. Пойду только одним глазком посмотрю, ушёл Хабаров к этой продавщице тракторов или нет. Задами пойду, хватит кормить народ сплетнями, и плевать, что там картошка, а на ней жуки колорадские.

Иду, себя ругаю. Хорошо так ругаю, стараясь, обидных слов не жалея. Вылезла из огородов за домом Хабарова, отряхнулась, дала себе пять минут, чтобы передумать. Не передумала, к сожалению. Потому что Хабарова дома нет, несмотря на то, что машина стоит. Несмотря на то, что свет горит на кухне я понимаю, что нет его. Так… обидно. Ещё селезень выпрыгнул из кустов, шею выгнул, зашипел.

– Да хватит тебе, – отмахнулась я. – Я тебе сосиску принесла.

И правда принесла. Даже от обертки заранее почистила. Бросила птице, та одним ударом клюва охватила половину, блин, надо было килограмм брать. Постучала в дверь – тишина. Села на порожек, сижу. А ты чего ожидала, Люба?

Сижу значит, вяло прикидываю, не поплакать ли. Уговариваю себя – все же хорошо, Люб. Зато потрахалась отменно, сколько уже можно верность хранить мужу, которого черти не пойми где носят. Надо вставать и идти домой. Можно даже по улице, так грустно, что плевать совсем.

– Люб?

Я голову подняла, успев испугаться. И даже не сразу поняла, кто стоит передо мной – Хабаров светил на меня фонариком, и разглядеть его было сложновато.

– Я, – устало согласилась я.

– У тебя жук колорадский сидит на плече.

Я взвизгнула и вскочила на ноги, пытаясь стряхнуть с себя пакость, а бесстыжий Хабаров рассмеялся, даже птица его сторожевая засипела, тоже ржёт поди.

– А я к тебе пошёл, – сказал Хабаров. – Пешком, ты же сплетней боишься… а тебя там нет. Я как раз думал, искать ли тебя у мамы или бабки, а вдруг тебя там нет, и где вообще тебя черти носят…

– Хабаров, – перебила я. – Давай лучше доставай свое вино.

Хабаров к машине бросился. Он что, весь день с собой вино возил? И штопор у него, и бокалы…

– Чай не баре, – сказала я, когда он по бокалам разливать собрался. – Давай сюда, из горла буду пить, у меня стресс.

Вино наверняка было очень дорогим. По крайней мере оно точно было кислым. А у меня дома пиво стояло, холодненькое… К слову, вино было отвратительно тёплым.

– Почти глинтвейн, – буркнул Хабаров тоже приложившись к бутылке.

Больше мы не сказали ни слова. Сидим, пьём на крыльце. Селезень спит рядом, голову под крыло засунув, наверное у него в предках были собаки, дворняги, как минимум, а скорее всего, породистые сторожевые. Звезды висят в небе, далёкий фонарь, деревня спит почти полным составом. И мне бы спать, завтра трактора раздавать, истреплют все нервы, как пить дать… А насчёт пить – не такое это вино и поганое. Совсем даже ничего, жаль, что кончается.

– Закончилось, – констатировал Хабаров, и бутылку поставил в сторонку. – Что делать будем?

– Как что? – удивилась я. – Прелюбодействовать… а то знаешь, обидно, когда на репутации крест просто так. Надо, чтобы не просто…

– Понял, – кивнул Хабаров.

За ключами полез, выронил, горе луковое. Дверь открыл, я первой прошла, и по дороге уже футболку стянула – чего время тянуть? Вдруг, передумаю… А если передумаю, я об этом буду очень горько жалеть, так как Хабаров уедет, точно уедет, а я так и останусь нетраханной. Останусь лучше перетраханной вусмерть…

Я остановилась. Хабаров сзади – чувствую его дыхание на своём плече. Медлит. Потом касается шеи под самым затылком и не торопясь ведёт пальцем вниз. А я – словно на первом свидании. Что ты, пальцем меня потрогали. Самой смешно вроде как, а сама думаю, только бы не остановился. И когда палец уткнулся в преграду из джинс сама торопливо их расстегнула, не нужно нам никаких преград…

Я пожалуй даже не смогу описать секс с Хабаровым. Такого у меня не было никогда, возможно потому, что у меня был всего один мужчина. И я начинаю опасаться того, больше их не будет – такого сравнения не выдержит никто. Банально, но в животе бабочки. И ноги трясутся от напряжения, я так стыжусь этого, но откидываю прочь – не время. Я вообще существо закомплексованное донельзя, а тут коленки трясутся, трусы мокрые, причём кончить готова прямо в них – дорвалась до мужика…

А Хабаров словно не замечает. Или, как вариант, ему все это нравится. Толкает меня на постель – на ней точно удобнее, чем в поле на травушке, под травой то камни и земля… Целует меня так, что хочется раствориться в нем. Я считала, что глубокие поцелуи пошлость? Дура.

Торопливо избавляемся от джинс. Я тяну Хабарова на себя, он никак не выпутается из штанины и меня это дико бесит, потому что я хочу его именно сейчас. У меня кружится голова, я словно под наркотой. Наконец падает на меня сверху. А я – я развратная женщина. Беру его член в руку, он твёрдый горячий и пульсирует, сама направляю его в себя…

– Я живой? – спрашивает Хабаров, когда все заканчивается.

Я тяну руку, касаюсь его шеи. На ней испарина, колкая щетина, следы от которой остались, наверное, по всему моему телу. Нахожу пульс. Он конечно, бешеный, но в наличии.

– Живой, – говорю я и ещё киваю, словно одних слов мало.

Лежу рядом с Хабаровым, голая, и он между прочим тоже голый совершенно. Из коридора падает свет, я любуюсь своим любовником приоткрыв один глаз – хорош, гад! И думаю ещё, хорошо, что девочки однокурсницы не видели, куда меня жизнь привела. Я говорила – никогда…

– Ты куда? – спрашивает Хабаров, когда я встаю с постели.

– Жрать пошла.

Ходить обнажённой мне все же стыдно. Надеваю футболку и трусы, иду на кухню. Открываю холодильник, шкаф за шкафом – пустота. Недоуменно оборачиваюсь.

– Всё селезень сожрал, – пожимает плечами Хабаров. – Он на редкость прожорлив.

– А в магазин сходить?

– Там все на меня смотрят.

– И это я боюсь сплетней?

Я селезня понимаю – корову бы сейчас съела, если, конечно, предварительно её зажарить. Голод просто невероятный. А у меня в холодильнике всегда что-то вкусненькое есть, спасибо бабушке. Натягиваю джинсы, собираюсь уходить.

– Я домой.

– А меня оставишь голодным?

И смотрит взглядом брошенного щеночка. Знаете, бывает, сидит на остановке, маленький такой, пушистый, глаза огромные, и смотрит. А ты взять его себе не можешь и оставить тоже никак. Вот и Хабаров сейчас так же, если бы не знала, что миллионер, точно бы поверила.

– Пошли…

Одевается он гораздо быстрее, чем раздевается. Заморачиваться огородами я не стала, ночь глубокая, все спят, на улице всего шесть фонарей. Хабаров курит. А у меня дикое желание взять его под руку. Что, уже началось? Я уже в него влюбляюсь по самые уши, уже не могу прожить без него и дня, полностью от него завишу? Пиздец. Но внешне виду не подаю. Я – само спокойствие.

Хабаров с удовольствием оглядывается у меня дома. Да, у меня точно не как у него в пентхаусе, или в том особняке, что на озере строят. Я и обои клеила сама, своими руками, и на полу у меня – линолеум. Но стыдиться ещё и этого я не хочу. Хватит того, что у меня коленки перед оргазмом трясутся.

– Суп с лапшой, – говорю я, заглядывая в холодильник. – Селёдка под шубой. Пирог непонятно с чем, по-моему, с капустой. Пиво холодное.