Текст книги "О нас"
Автор книги: Ирина Сабурова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– А разве выступать будет только одна Демидова? – послышался голос.
– Только она, плюс выступления с мест, иначе времени не хватит. Вообще за то, что она пишет, я сигарет не дал бы. Но ее "Дипилогическая азбука" -это вещь. Произведение краткое, ясное и скандальное. Как раз то, что нам нужно. Поэзией унровцев не прошибешь, слезами тоже, но можно попробовать юмором, хотя бы висельника. Родился же у них Марк Твэн – значит, должны понимать.
– Разбойник, – сказала Оксана, поправляя выпадавшие шпильки из тяжелых кос, замотанных вокруг головы – с таким вечером и сесть можно. С чего вы взяли, что американцы поймут наш юмор? И места в этой Азбуке есть такие, что за них очень просто в тюрьму угодишь. Вообще – опасно. Сколько людей я знаю, которые страшно обиделись и грозились разнести Демидову! Ей, кажется, и окна били даже в том сарайчике, где она живет. Я смеялась, правда, но все таки... Подала она нас, как на тарелке, а нам сейчас с властями откровенничать нечего. После такого чтения – и откуда вы возьмете таких, которые по русски понимают – прикажут оцепить дом, и всех нас на грузовики, в советскую миссию выдадут. Нет, как хотите, а я побоюсь придти, да и многие другие тоже наверно.
– Волос в ваших косах Оксана, длинен, а ум...! Настоящих американцев, чтобы по русски понимали, конечно нет. Но старые эмигранты и вообще другие, которые как то примазались, есть. В комиссиях они сидят тоже и нас с вами регистрируют. Надо их просветить, что и к чему – авось в следующий раз на наши липовые документы сквозь пальцы посмотрят, если Азбуку вспомнят. У меня есть идеи на этот счет, и вообще дело решенное. Объявление я написал, пояснения буду давать сам, и Демидову обломаю, чтобы выступила. Сигареты ей тоже нужны, и все время поджимать хвост нечего, иногда и нахрапом брать жизнь надо!
Насвистывая победный марш, Разбойник удалился, решив заранее, что шум, раздавшийся за его спиной, ничем иным, кроме "восторженного гула толпы" быть не может.
* * *
– А вы шикарно устроились – сказал Разбойник, оглядываясь.
Демидова жила на задворках скромного семейного домика в предместье. Сарайчик с одним низким и широким окном был построен еще в доброе мирное время, из толстых досок.
– И тепло как!
– Ну да, целый месяц обклеивала стенки. Посчастливилось достать клейстер с бумагой в академической типографии, и вдобавок еще мучным супом развела, мне читатели принесли суп из лагеря, а пани Ирена научила: китайцы, говорит она, из бумаги все делают, стенки тоже. Вот один слой на другой и клеила, пальца в два толщины вышло, и щели все пропали.
Стенки сарайчика пузырились кое где, но макулатуры видно не было -поверх ее была голубоватая оберточная бумага большими листами. Демидова очень гордилась наклеенными на нее листьями дикого винограда, сорванными в соседнем саду за забором: настроение и уют! Печка была очень старой, но чугунной, и держала тепло. Рядом лежали в картонках припасенные дрова -обломки из старых развалин и кучка брикетов. У стены стояло ведро с водой, около окна некрашенный стол с двумя табуретами, у второй стены железная койка, застеленная соломой под серым солдатским одеялом. Половина окна была выбита, и вместо стекол подмазано зеркало.
– Это окно били? – подмигнул Разбойник.
– Одно и есть. Но я увидела где то... комод с зеркалом. Ящики вытащила на растопку, а зеркало пригодилось вдвойне. Все таки стекло, и смотреться можно местами, где амальгама не облупилась...
– А как вы в академическую типографию попали?
– Ее мы с пани Иреной нашли. Пошли посмотреть – может быть, какая работа все таки найдется, я ведь всю жизнь по типографиям провела, тянет, и русский шрифт искала, чтобы мою Азбуку издать, а в академической, сказали нам, все шрифты есть. Пани иероглифами китайскими заинтересовалась -представьте, тоже были, и ей сразу за то уважение и почет. Она им несколько дней помогала разбирать, – во время войны все шрифты в кучу свалили. Заплатили пустяки, конечно, но зато старой бумаги нам дали – сколько хочешь. Из обрезков мне и Азбуку набрали и отпечатали. Продается хорошо, вся разошлась уже, не все же ругаются и стекла бьют, многие от души смеялись, для них я и писала ...
– Относительно Азбуки и я пришел. Но сперва другое дело: вот вам еще три парашютных клина, по пятьдесят марок, как всегда, итого полтораста. И еще два клина по двадцать марок, потому что они не белые, а рябые, но вы что нибудь да сделаете.
Портфель Разбойника походил на бочку, опадавшую, пока он выматывал из него длиннейшие косые клинья парашютного шелка. Каждый клин был из пяти-шести частей, метра полтора внизу, сантиметров тридцать вверху. Все швы были прошиты вдвойне тонким крученым шелком. Парашютный шелк был в большом ходу, – из него шили белье, платья, блузки. Демидова часами сидела с пани Иреной, тщательно распарывая иголкой нитки, чтобы потом ими же шить и вышивать гарнитуры белья на продажу.
– Белья вы мне дали прошлый раз три гарнитура – считал Разбойник. -По триста марок – итого девятьсот. Двести, скажем, за шелк – семьсот с меня... Вы за неделю сколько гарнитуров белья наковыряете?
– Три, иногда три с половиной, если порется быстро и вышивки поменьше...
– На сигареты значит хватает.
– Я махорку курю, дешевле.
– Так вот вам сигарета, и теперь к главному делу перейдем. Я устраиваю вечер с вашим выступлением и моими пояснениями. Гонорар – сигаретами. Думаю, что будет много, а если махорку предпочитаете – я откуплю. План у меня такой...
Разбойник, блестя глазами и широкими жестами, пояснил однако только половину плана. Суть ей нечего знать. Настоящая же его идея заключалась в том, что он решил обработать несколько человек из УНРРы. Скоро, говорят, она преобразуется в другую организацию, и та будет по настоящему ведать переселением за океан. Сам он еще не решил, будет ли, и куда переселяться, но связи – это все, и новые заработки всегда возможны ... а как к ним подойдешь, к такому начальству? Самогоном не угостишь, а явиться просто, и скажем часы поднести – так и выгнать могут. Тут же дело чистое: литература. В крайнем случае – возмутятся, но простят, а в худшем...
– К скандалам я отношусь философски – сказала Демидова. – Тем более, что попрошу Викинга рядом со мной встать – поостерегутся морду подставить. Сперва я очень расстроилась, что многие не поняли. Но я скажу несколько вступительных слов именно для тех, кто не понял.
– Публику подберу, не беспокойтесь. С разбором, не каждому свободный вход. Значит, договорились. А вы бы еще кого привлекли к этим парашютам, пусть глаза себе портят, а вам половина за идею пойдет...
Когда он ушел, Демидова задумалась, и не заметила, что на махорочной самокрутке навис тлеющей уголек корешка. Уголек упал, прежде, чем она, ахнув, смахнула его на пол, – и в белом парашютном шелке лежавшего на столе клина осталась аккуратная круглая дырочка с коричневыми краями. Хорошо еще,
что попало в самый узкий угол – а то чистый убыток! Горестно поругиваясь, Демидова рассматривала дырку – и вдруг ее осенила вдохновенная идея. Края дырки были как оклеены тончайшей нитью, слегка выпуклой бежевой корочкой. Ну да, ведь это искусственный шелк, и от огня... подшился сам собой, никогда такого тонкого рубчика иголкой не сделать. А что, если ...
Демидова схватила ножницы, отрезала узкую полоску шелка, порылась в ящике стола, вытащила длинный гвоздь, вбила его в кусочек палки, и открыв дверцу топившейся печки, принялась сосредоточенно поворачивать гвоздь в огне, чтобы он раскалился. Потом осталось только провести раскаленным гвоздем по краям полоски шелка – чтобы получилась подрубленная лента, сама собой собиравшаяся в сборки.
– Открыт новый секрет производства! – торжественно объявила Демидова остывшему гвоздю, за неимением других слушателей. – А еще говорят, что поэты непрактичны! Из таких оборочек сколько воротников сделать можно ...! И на блузки ...
Надеть белую шелковую блузку было бы не только первой стадией воспаления легких, но и полной безвкусицей при окоченевших руках. Из-за этого пришлось со вздохом отказаться и от "моцартовских" манжет, которые так хотелось сделать. Но воротник к платью вышел такой, что Оксана, которую Викинг подхватил все таки, как она ни упиралась – только ахнула, и тут же начала соображать, что если дать кусочек шпека Демидовой, то может быть, она согласится сделать ей такой же...
В столовой пансиона на Хамштрассе набралось столько людей, что Разбойнику пришлось "Удалиться в альков", как он сказал, и открыть дверь в смежную комнату фрау Урсулы, выставив ее на кухню за еще одну пачку сигарет. Лучшие стулья он вытащил в первый ряд, усадив почетных гостей из УНРРы. Остальные разместились, как могли, сидя и стоя – всем было интересно послушать.
Демидова волновалась немножко, когда Разбойник потряс заливчатым колокольчиком, тоже заимствованным у фрау Урсулы, и объявил, что программа начинается.
– Мне бы хотелось сперва сказать несколько слов в свое оправдание -начала она и взяла лежавшие на столике листки, исписанные лиловым карандашом. – Вот письмо, полученное от одного читателя, который пишет, что обращается от имени многих других. Из какого лагеря передали это письмо -почта ведь теперь почти не ходит – так же безразлично, как и его фамилия, хотя он подписался. Но важно то, что он пишет. "... когда я прочитал ваш рассказ, то не мог поверить просто, что его автор и автор 'Дипилогической азбуки' – одно и то же лицо. Как вы могли в этой Азбуке так посмеяться над нами! Очевидно, вы сами не видали страданий и у вас спокойная счастливая жизнь, но это не дает вам еще права ..."
– И так далее... Демидова положила листок на стол. – Повидимому, это не только мнение одного автора письма, потому что он его только писал, а другие выбили стекла в сарайчике, где я живу. О вкусах и взглядах не спорят, но фактические данные следует уточнить. В эту войну у меня умерла мать, пропал без вести муж, сестру увезли во время советской оккупации, брат убит на фронте, а две мои дочки погибли при налете ... Живу я пока что в сарайчике и подголадываю, как все. О "счастливой спокойной жизни" при таких обстоятельствах пожалуй говорить не приходится. Но я считаю, что все время плакать невозможно. Один наш большой поэт сказал, что "смеяться вовсе не грешно над тем, что кажется смешно", и никакого греха я в этом не вижу.
Она говорила спокойно и ровно, без нажима, и Викинг, столбом подпиравший потолок у стены за нею, одобрительно качнул головой. По залу пронесся легкий шум, и наступила неловкая пауза – нелепо же аплодировать человеку, только что заявившему, что он потерял всех своих близких?
– Браво! – крикнул на весь зал Викинг, мгновенно схвативший положение – так руля держать, Демидова! Кип смайлинг!
"Зал встал, как один человек, и устроил автору долго не смолкавшую овацию!" выскочил вдруг вперед тоже нашедшийся Разбойник, и все действительно, последовали его команде, как отдали честь. Аплодисменты были слышны, как потом уверяла фрау Урсула, через весь коридор на кухне, где посуда так звенела, что он должна была посмотреть, не разбились ли стаканы.
Демидова побледнела сперва, как ее роскошный воротник, прикусила губы, но удержалась.
– Спасибо, – поклонилась она залу, когда слушатели, все еще аплодируя, стали усаживаться, – ну а теперь давайте примемся за мою пресловутую Азбуку. Поскольку атомная бомба, расщепив атом, разрушила также многие азбучные истины, то приводимые ниже размышления отнюдь не претендуют на полноту, ибо, как сказал уже Козьма Прутков, нельзя объять необъятного.
– "А" – сказал, снова выступая вперед, Разбойник, решивший стать конферансье.
– А – Ауслендер – откликнулась Демидова, садясь за столик и беря рукопись. – Представитель чрезвычайно многочисленного племени, наводнившего Германию в период начала нашей эры. Говорили ауслендеры с туземцами, а иногда и между собой на особом наречии, состоявшем главным образом из двух слов: "никс" и "гут". При помощи этих слов и жестов они упразднили всю грамматику, а письменности у них вообще не существовало. Наиболее характерные черты племени ауслендеров: 1) небритый, лохматый, растерянный и голодный вид; 2) полное безразличие к господствовавшему тогда в Европе понятию "ферботен". Там, где каждый порядочный немец уже остановился в священном трепете перед "ферботен", ауслендер только начинал разворачиваться; 3) к числу лучших нравственных качеств ауслендеров относится их поразительное единодушие в борьбе с внешним врагом, который назывался "немец"; 4) все ауслендеры стремились вернуться на родину. Для того, чтобы УНРРе стало понятно, почему ауслендеры хотели, но не могли, а Дипи могут, но не хотят, будущим историкам придется написать не мало томов. Пока это непонятно никому, кроме Дипи. 5) В отличие от других завоевателей Европы ауслендеры ничего не приобрели, но зато теряли постепенно все: дом, родину, близких, вещи и документы. Движимое имущество заключалось в чемодане, а недвижимое в жене, детях и престарелых родителях. 6) Немцы дружно презирали ауслендеров и без различия пола и возраста шли на них единым фронтом под лозунгом "ферботен". Но ауслендеры не сдавались. К концу войны их засилье в Германии было настолько велико, что в центре Берлина, на Александер-платц было очень трудно найти берлинца германского происхождения."
– На Александерплатц – пояснил Разбойник – было второе отделение берлинской префектуры для иностранцев. Я первый раз спрашивал, как туда пройти, у тринадцати людей подряд. Все оказались иностранцами и все отвечали: "никс ферштеен!"!
"Однако, конец войны оказался гибельным для этого племени. Через несколько недель после перемирия ауслендеры исчезли, переродившись в ДИПИ.
"Б" большое – бомба. Человеческое изобретение, сводящее на-нет не только все остальные, но и самого изобретателя. Бомбы бывают разные, но наибольшим успехом пользуются атомные. Не потому, что они сделаны из атомов – это еще можно было бы стерпеть, а потому, что начинают разрушение именно с них.
"б" маленькое – "бауер". Безымянный обитатель городских окрестностей и владелец большинства земных благ. "Ходить до знакомого бауера" -чрезвычайно распространенное, хотя и весьма среднее развлечение многих Дипи."
– Меновая торговля применяется обычно в условиях примитивной экономики – любезно пояснил Разбойник первому ряду слушателей, – или практикуется культурными завоевателями, предлагающими туземцам стеклянные бусы в обмен на золото и драгоценные меха. В наши дни мы скромно меняем кофе и сигареты, а иногда и золотое колечко на масло и мясо у окрестных крестьян.
"В" – война. Что такое – известно всем, а особенно нам, потому что для нас она далеко не кончилась. Даже наоборот – приходится сражаться на нескольких фронтах."
– С вышеупомянутыми бауерами, если они требуют слишком много, а дают слишком мало – ввернул Разбойник, и с...
– И с эмпи, если за нами охотятся, чтобы выдать советским – жестко отчеканила Демидова, в упор смотря на сидевших в первом ряду, – потому что есть еще одно "в" – а именно: выдача. Выдаваемые же предметы могут быть неодушевленными, как например паек в лагерях, и одушевленными – как их обитатели. Выдача первых – радует. Выдача вторых...
По залу пронесся испуганный шелест.
("Отчаянная женщина – подумал Викинг. – Впрочем паспорт у нее настоящий, а терять, пожалуй, действительно нечего больше").
– Следующая буква – "Г"! – воскликнул Разбойник, стараясь спасти положение – надо было ему цензуру на эту азбуку навести, очень уж разошлась Демидова! И как он просмотрел такое...
"Г" – грызня – усмехнулась Демидова, и успокоительно повела в его сторону рукой – не беспокойся, мол, больше нажимать не буду! Грызня -главное занятие Дипи во всех лагерях. Похвальное единодушие предков-ауслендеров совершенно утрачено, и понятно, почему: ауслендерам если и было что грызть, то только сухие корки, а дипи что? Американские бисквиты? Вот и грызут друг друга."
"Д" – конечно, Дипи, потомки ауслендеров. Делятся на две неравные части: одна живет в лагерях, другая "на привате". Говорят на языке предков, но не затрудняются вставлять слова из других языков, заботясь только о красочности, но отнюдь не о грамотности речи. Среди Дипи встречаются иногда совершенно одичавшие экземпляры. Общий вид – жутковатый. Основные занятия этого племени: 1) ожидание; 2) регистрация, перерегистрация и переперерегистрация; 3) изыскание самого верного способа, как бы полегче приобрести побольше самых разнообразных предметов и поскорее от них избавиться ..."
("Вот ведь как нашу спекуляцию определила! – невольно прыснула Оксана, толкнув локтем Таюнь).
– Та же меновая торговля, поскольку у нас ничего нет, и мы можем только "доставать" что нибудь – пояснил Разбойник первому ряду, плотоядно улыбаясь, как добродушный тигр.
"Четвертое – продолжала Демидова – слухи. Главным образом, зловещие. 5) – разъезды. По всем известным причинам каждому Дипи непременно надо куда то "смотаться", и он мотается, не щадя сил".
– Достаем что нибудь и разыскиваем пропавших родственников – закончил Разбойник.
"В науку Дипи внесли новое понятие: 'Дипилогика', но остальными народами она усваивается с трудом. Вообще же у остального мира отношение к Дипи, такое же, как у воспитанного человека к блохе: присутствие неприятно, а избавиться неприлично."
Послышались смешки и в первом ряду, и Разбойник облегченно вздохнул. Доходит, наконец!
"Е" – ехать. Некуда. Пока что ...
"Ж" – жизнь. Предмет, о котором заботятся, пока его имеют, в отличие от денег. Жизни у Дипи нет.
"З" – занятия. Занимают друг у друга небольшие суммы в долг без отдачи. В современном масштабе занимаются целые страны, и тоже не отдаются. Чей это долг – неизвестно.
"И" – Иван. Нарицательное имя большинства ауслендеров в Германии.
"К" – большое: куда? когда? как? Три вопросительных знака. Пишутся книги и создаются комиссии, подкомиссии и сверхкомиссии. Дипи остаются пока на месте.
"к" маленькое – культура. Когда то писалась с большой буквы. "Свежо предание, но верится с трудом!"
"Л" – липа. Мягкое дерево, прекрасно поддающееся обработке вручную, (иногда и пишущей машинкой). При современной технике идет на изготовление разносортной бумаги."
Теперь уже в зале просыпались смешки, как орешки. В первом ряду, как заметил Разбойник, понимающе улыбнулась только одна секретарша. Хватит ли у остальных юмора, если им объяснить, что такое "липа?" Пожалуй, опасно.
"Ммммм" – обычно отвечает Дипи на вопрос комиссии, кто он такой. "Я, собственно говоря, югослав, но родился в Литве, проживал до 1938 года в Румынии, а по национальности и религии – штатенлос, польский подданный. Из иностранных языков, кроме русского, разумею украинский." Но комиссия обычно мало вразумляется.
"Н" большое – нет документов. Никаких. Одна из наиболее характерных особенностей племени Дипи.
"н" маленькое – "никс ферштеен". Лаконическая формула для объяснения туземцам, если те удивляются, почему Дипи ездят без билетов, шагают через рельсы, ловят в чужом пруде рыбу и так далее.
"О" – отец.
– Отец народов – Джо Сталин, – любезно осклабился в сторону американцев Разбойник.
"У отца обычно бывают дети. Иногда слишком много. Отцы и дети, как утверждал Тургенев, часто не ладят между собой. Согласимся с Тургеневым.
"П" большое – переселение. Улитка допотопных размеров, про которую сложили пословицу: улита едет, когда то будет.
"п" маленькое – парадокс, или приспособившийся Дипи.
"Р" – родина. Над утратой ее пролито немало горьких слез. Но дипилогическое объявление о потере гласит так: "Потеряна горячо любимая родина. Умоляем не возвращать."
В зале раздались дружные аплодисменты, и первый ряд решил тоже улыбнуться.
"С" – большое – сигареты. Имеют хождение наравне с довольно крупной разменной монетой.
"с" маленькое – слухи. Распространяются с быстротой света.
"с" еще одно – самогон. Несмотря на то, что одни занимаются его изготовлением, а другие – уничтожением, особых разногласий между партиями не существует. Имеет большое культурное значение, так как служит платформой объединения – иногда единственной."
Тут даже американцы все поняли.
"Т" – трепология. Второе философское понятие, введенное в науку племенем Дипи. Требует особого склада ума. "А я и забыл, как прошлый раз трепался," – говорит один Дипи другому, но продолжает трепаться дальше.
"У" – УНРРа, конечно. Краткое описание займет хороший том в тысячу страниц. Вначале УНРРа была создана для Дипи, но потом оказалось, что Дипи фактически нет, ибо никто не знает, кто есть кто, и теперь УНРРа создает Дипи по собственному усмотрению. Но это – пятна на солнце, ибо существование УНРРы вообще – небывалый еще в истории мира факт, перед которым остается только снять шляпу, что вообще следует делать почаще. Из-за недостатка места придется отказаться от описания в тысячу страниц, предоставив его историкам. Но один разговор мамы с дочкой, подслушанный в лагере, следует привести: "И вот саранча уничтожила все их посевы -говорится в Библии, и реки вышли из берегов и затопили все, и земля тряслась и расступалась, и с неба сыпался град и горящий дождь, и когда все это кончилось, то во всей стране наступил страшный голод, и у людей не осталось ничего больше, и тогда...
"Я знаю дальше, мамочка! Тогда Боженька послал на них УНРРу!
"О-кей, – отвечает мама".
("Первый ряд следовало бы повернуть лицами к нам, или посадить его за стол президиума, чтобы мы .могли видеть выражение их лиц – подумала Таюнь).
"Ф" – фантазия, – спокойно продолжала Демидова, не следившая ни за чьим выражением, чтобы не терять храбрости. – Фантазия разбита действительностью по всему фронту, перешла в отступление и ударилась в бегство под дружным натиском рассказов Дипи о своих приключениях.
Эта буква заслужила всеобщее одобрение, но Демидова знала, что торжествовать ей нечего.
"X" – хамоватость – вызывающе произнесла она. – Болезнь века. Страдают ею, за немногими исключениями, почти все – не Дипи – тоже. Заболевание вызывается самыми разнообразными причинами, но принимает сразу же хроническую форму. Врачи утешают, что через одно-два поколения выработается иммунитет, или окончательно охамеют все – то есть, болезнь перейдет в нормальное состояние.
"Ц" – большое – цивилизованность. Предмет первой необходимости для многих. Несмотря на то, что цивилизованность стоит очень дешево, она приобретается с чрезвычайным трудом. Грустный, но вполне дипилогический факт.
"ц" маленькое – цены. Бывают двухзначные, трехзначные и выше. Однозначные не считаются вообще. По необъяснимой загадке природы, именно для Дипи цены не являются препятствием. Нашли чем испугать!
"Ч" – чуб. Непременное украшение, своего рода форма, чтобы уже на расстоянии двух километров стало ясно, что идет не какой нибудь подстриженный, вымытый европеец, а настоящий, лохматый и чубатый Дипи. Знай наших! Своих узнаем.
(– Вот за это ей и били окна – наклонился к соседу Викинг. – И еще за "шляпу").
"Ш" большое – О, Штатенлос! "Как много в этом слове для сердца русского слилось"! После сказанного Александром Сергеевичем Пушкиным прибавить что нибудь трудно.
"ш" маленькое – шляпа. Иногда бывает большая, в особенности если это один из ваших друзей. Вообще – предмет, плотно приклеенный к голове многих Дипи. Не снимать шляпы во всех случаях, когда это полагается – одна из характерных особенностей этого племени.
"Щ" – щука, живущая в море специально для того, чтобы карась не дремал. Не спи, Дипи!
"Э" – эмиграция. Доисторическая бабушка Дипи. Бывает старая и новая. Вопреки всем законам природы, новая непременно хочет стать старой, притом сразу. Иногда удается. Это стремление, хотя и объясняется с дипилогической точки зрения, но все таки непонятно. Старая эмиграция, появившись на свет преждевременно, не застала еще УНРРы, в лагерях не жила, а если, то старалась удрать оттуда (с Галлиполи, например!), переселялась самосильно, не взирая на границы и протесты, всячески старалась найти работу, и очень редко ее получала, а "достать все" было в то время незнакомым понятием. Словом, полная противоположность Дипи. Тем не менее, старая эмиграция прошла, иногда буквально, огонь и воду, попала в трубу, а пройдя и медные трубы, вылезла из них и превратилась в Дипи. Ряд волшебных превращений милого лица, или старая присказка на новый лад к сказке про белого бычка. Попадаются иногда не только бычки, но и зубры, питающиеся, за неимением даже зубровки, одними воспоминаниями. Эмигранты, научившиеся чему нибудь, считают, что эмиграция сама по себе вещь настолько тяжелая, что ее не стоило бы ухудшать делением на старую и новую, пусть уж будет одна, хотя и разная. Но новая эмиграция считает, что ее учить нечему – пустая голова легче, а то придется в багаж сдавать. Но ничего. Стерпится – слюбится."
"Ы" – "ых ныкс дойч"! Комментарии излишни!
"Ю" – юмор висельника. Что же еще остается бедным Дипи, висящим между небом и землей?
"Я" – я? Перемещенная личность. По русски, конечно – Дипи."
– Автор награждается шумными аплодисментами! – громко объявил Разбойник, когда Демидова, кончив чтение, встала и поклонилась. Аплодировали шумно и с удовольствием – может быть, больше от .того, что никакого скандала не произошло. Аплодировали и "русские американцы", вежливо улыбаясь и суя добавочные пачки сигарет и Разбойнику, и Демидовой. Некоторые из них повторяли понравившиеся им отдельные фразы. Очень милая юмореска. По виду вся эта публика – жуткий сброд, своего рода европейские жалкие гангстеры, с совершенно свихнувшимися мозгами и такими же невероятными биографиями, в которых они вдобавок врут на каждом шагу. Понять их невозможно, но они постоянно ломятся в амбицию: я, мол, профессор, я, генерал! Генералу полагается быть в своей армии, а не в чужой, а профессору – на кафедре. Если они все это побросали, и очутились сами выброшенными за борт, то сами виноваты, и чего же жаловаться? Конечно, Германия лежит в развалинах, и по христиански нельзя дать умереть с голоду сотням тысяч людей, кроме того, их дети не виноваты. Если их не кормить в лагерях – они образуют настоящие банды и пойдут грабить открыто. И без того половина – преступный элемент. Потом как нибудь придумаем, как их устроить. Если бы они поработали на американском заводе несколько лет, принимали бы ежедневно ванну, приобрели бы автомобиль, дом, так и стали бы людьми, как все. Может быть это и будет так, а пока ...
(Мысли первого ряда).
– Пока неизвестно еще, чего добивался Разбойник, приглашая знатных иностранцев, но совершенно понятно, что он ничего не добился! – резюмировал Викинг, подошедший к подъезду, когда они рассаживались в джипы, и уловивший несколько фраз – занятия английским языком уже пригодились.
Как обычно в жизни, правыми оказываются, до некоторой степени, обе стороны. Русские американцы, прожившие лет по двадцать пять в Америке, а то и тридцать, прекрасно помнили русскую революцию семнадцатого года – как желавшие ее, так и бежавшие от нее. Поступив теперь в УНРРу в качестве переводчиков, они столкнулись с совершенно непонятной ордой. Если это большевики – то почему они не хотят возвращаться? Если это антикоммунисты – то откуда они взялись в Советском Союзе? Если это русские вообще -откуда бы то ни было – то как они могли сражаться против победных русских войск, или бежать от них? И как могли и те, и другие, и третьи работать, сражаться или бежать к немецким нацистам с их газовыми камерами и концлагерями? И как они могут все так глупо врать и рассказывать фантастические небылицы? Ведь в России звонят уже колокола, учреждены ордена Суворова и Александра Невского! Советский Союз был союзником Соединенных Штатов во время войны с гитлеровской Германией – и все, кто был с немцами являются, по существу, побежденными врагами, а в этом случае – и изменниками. Конечно, политическая эмиграция признается всеми просвещенными гуманными правительствами, но ... Конечно, по существу этих несчастных и запутавшихся людей, голодных к тому же, пожалеть можно, но ...
Но понять их невозможно.
–
7
В первое воскресенье в декабре утром все показалось необычным: выпал густой, пухлый первый снег. Демидова, проснувшись в своем сарайчике, поразилась белизне света, заливавшего комнату даже через такое окно, и едва затопив печку, выскочила на ставший сразу широким двор – зачерпнуть в миску, как пуховую подушку, первого снега, чтобы умыться. ("Глаза промыть первым снегом надо, чтобы ясными стали, умыться снегом, – красивее станешь" – приговаривала когда то бабушка). О красоте думать не приходилось теперь, но привычка осталась: смешливое поеживание от прикосновения к теплой коже снега, сразу стаивавшего в ледяные комочки. Печка тоже затрещала веселее, нескафе порадовало бодрящей горчинкой, и Демидова прислушалась к уцелевшему колоколу в ближней церкви. Пойти бы... ? Но надо спешно закончить гарнитур белья для Разбойника. Села работать в воскресной, праздничной прибранности и свежести на душе – просто от этой радостной белизны. Даже какие то планы возникли вдруг – на удивление самой, потом запели вдруг строчки, и гарнитур белья был закончен только после того, как она, усмехаясь невидимому, записала на листке бумаги новую ласковую сказку и облегченно вздохнула.
Знакомые уже улицы выглядели тоже совсем иначе. На мостовой снег протаял в коричневые пятна, но в садах и парках деревья гнулись еще под накинутым грузом, зиявшие провалами развалины превратились в замки и перекидные мосты. От этой примиряющей, уводящей в даль благости слегка щемило сердце. Говорят, что замерзающим в снегу тоже чудятся видения... Но сейчас, впервые в этом году, захотелось жить, а не думать о смерти. Демидова вздрогнула даже, когда из-за елки, стоявшей сбоку от проломанного заборчика в сад какого то разрушенного особняка на краю парка вдруг шагнула небольшая фигурка, отряхиваясь от снега. Пани Ирена!
– А я, знаете, тоже на добычу отправилась, – немного смущенно пояснила та. – Сегодня ведь первый Адвент, первое воскресенье из четырех перед Сочельником, вот думаю, сделаю веночек. Свечку – Бог простит, я в церкви купила, и не поставила, а с собой взяла, если ее на четыре части разрезать... Она озабоченно вынула из кармана тонюсенькую свечечку, и прикинув взглядом, покачала головой. На адвентные венки ставятся красные или желтые восковые, короткие и толстые, чтобы горели весь вечер, а эта и вся то целиком сгорит за несколько минут, не то что кусочки ...
Из кармана ее пальто торчало несколько еловых веток, за которыми она и отправилась в чужой сад. Демидовой стало еще веселее. Беспричинная радость – первые признаки выздоровления от военного психоза . . . На Хамштрассе в Доме Номер Первый она сдала белье Разбойнику, получила неожиданно много и неожиданно красивого шелку, отправилась с привычной компанией обедать в столовую, а для всегда голодных людей воскресный обед Аннхен казался тоже праздничным. Словом, жаль было каждой минуты такого хорошего дня, когда они уселись после обеда скручивать и связывать ленточкой из Оксаниной косы маленький веночек, над которым тянулось потрудиться пожалуй столько же рук, сколько в нем было пахучих, вымытых снегом иголок. Все принимали участие, прилепляя тоненькие, как прутики, свечки, и торжественно расположили наконец получившийся довольно круглым веночек посреди стола в общей комнате. Потом пани Ирена может унести его в свой "гроб", хотя он там вряд ли уместится на подоконнике. Все наперерыв объясняли этот обычай не знавшей его Оксане, и она певуче поматывала головой, увитой тяжелыми косами, певуче улыбалась глазами и вишенным ртом, и воспринимала больше из вежливости, но старалась объяснить себе привычными категориями: вот, для них это значит тоже, как скажем побелить печку к празднику. И так же, как на Украине все белят, не только свои украинки, так и тут, пани Ирена католичка, это ее обычай, а Демидова и Таюнь русские, но вместе с нею хлопочут тоже. Значит, переняли в Литве и Риге – а разве это не грех? Церковных правил Оксана знала немного, но зато твердо, и в них ничего не говорилось о венках, хотя, какой же грех в свечках?
