Текст книги "Повесть о дружных"
Автор книги: Ирина Карнаухова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Ребята смеются, вешают в раздевалке свою одежонку и разбегаются по классам.
Мария Дмитриевна, строгая и спокойная, осматривает школу, как полководец войска перед боем. Она заглядывает в классы,– чисто ли там,проверяет бак с кипяченой водой, внимательно оглядывает ребят.
Ребята, проходя мимо нее, сдерживают шаг, идут степенно. Девочки украдкой приглаживают волосы,– мальчики одергивают рубахи.
К ребята сегодня особенно нарядные. Пионеры все в галстуках. На Саше новая рубашка топорщится, как железная. Сестры Веселовы в одинаковых голубых передничках и от этого еще больше похожи одна на Другую. И даже у Маньки в жидкую косюльку вплетена красная ленточка.
По коридору ходит дежурный учитель – Марья Петровна. Какая она сегодня торжественная! Платье черное так и шуршит, ботинки блестят, а на плечах белоснежная пуховая шаль. И лицо у нее светлое, спокойное, и вся она тоже праздничная. Старшие ребята прямо к ней бегут:
– Здравствуйте, Марья Петровна!
– Можно в класс?
– Можно, можно. Проходите!
У двери первого класса стоит Галина Владимировна, принимает малышей.
Малыши приходят важные-важные, крепко держатся за руку матери или старшей сестры.
Галина Владимировна помогает им снять пальтишки, улыбаясь, что-то говорит, шутит, смеется, и малыши вдруг сами выпускают руку провожатой.
Галина Владимировна ставит их в пары, а матери подходят к ней и говорят:
– Вы уж, Галина Владимировна, в случае чего, не взыщите... мала ведь...
Тане смешно: чего же они боятся? В школе хорошо, интересно и весело. Она бежит по коридору и заглядывает в первый класс.
"Ого! как у них славно!"
На окошках цветы и на учительском столике цветы. На каждой парте немудреные подарки, которые приготовили Таня с друзьями, а на стенах веселые яркие картинки. Их привезла из района Мария Дмитриевна и сама следила, как их развешивали. На одной зайчишки грызут морковку, на другой ребята сажают деревцо, а вон на той смешные утята важно идут к озеру. Очень красиво в классе. Хорошо будет малышам здесь учиться!
Таня вздыхает. А как-то будет ей, Тане? С арифметикой у нее всегда нелады. И Таня бежит к себе в четвертый.
В классе уже полно ребят.
В большинстве это старые знакомые и друзья: Нюра, Саша, Петька-крикун, Алеша и другие, с кем уже и поработано и по грибы хожено, с кем уже ссорились и мирились. Только несколько человек из дальних деревень таращат на Таню глаза. Ну, да это не беда,– познакомятся!
Таня внимательно вглядывается в ребят. Они ведут себя иначе, чем ученики в городской школе. Как-то серьезнее, солиднее, выдержаннее.
Все устраиваются по-хозяйски. Садятся на свои прежние места, со своими прежними соседями. Только Таня одна на второй парте.
– Нюра,– говорит Таня,– Нюрочка, иди ко мне...
– Не могу,– вздыхает Нюра и косится на Маньку.– Я уж с ней...– Нюра горестно качает головой.
Манька с независимым видом смотрит в потолок.
В правой колонке, рядом с Таней, Саша с Алешей. Налево – Паша из Бекрят с Петькой-крикуном. И дальше всё знакомые, двадцать семь ладных ребят.
"Конечно, это самый лучший класс во всей школе, а может быть, даже во всем районе! Нет, наверно, во всей области!" – с гордостью думает Таня.
Ребята вытаскивают из сумок кто газету, кто кусок обоев и раскладывают на партах.
– Зачем это? – удивляется Таня.
– Как зачем? – отвечает Нюра.– Парта черная,– капнешь чернилами и не заметишь, и всю тетрадку вымажешь. Так аккуратнее.
– А ведь верно,– Таня жалеет, что она тоже не принесла газету.
Но Нюра берет свою и аккуратно делит пополам.
– Возьми, Таня.
Теперь и у Тани всё в порядке.
И вот звенит звонок. Тот самый школьный звонок, при звуке которого у Тани всегда вздрагивает сердце.
Ребята подтягиваются и не спускают глаз с двери.
Входит учительница. Все встают, и Таня вместе со всеми.
Лена совсем не похожа на себя. Коса скручена в тугой узел и уложена на затылке. Черное платье застегнуто до самого горла, узенький белый воротничок. На рукавах тоже беленькие полоски.
"И когда это она всё успела?" – растерянно думает Таня.
– Садитесь, ребята,– говорит Елена Павловна.
Голос у нее спокойный, а Таня видит: волнуется.
– Мы с вами уже знакомы,– продолжает учительница,– так что можем прямо приступить к занятиям. Только пусть староста сначала скажет мне,– все ли в классе?
Нюра встает.
– По списку в классе тридцать человек, на месте – двадцать восемь. Коля Лапшин болен, Миша Теплых не явился по неизвестной причине.
– Так,– говорит Елена Павловна,– садись. Значит, Миши Теплых в классе нет?
И Таня чувствует, что Лена становится спокойнее.
– У нас сейчас урок русского языка. Откройте тетрадки. Мы напишем диктовку. Я хочу проверить вашу грамотность.
Как всегда при слове "диктовка", Таня начинает волноваться. Внутри у нее что-то дрожит. Ведь ей непременно-непременно надо написать на пятерку.
"Наша Родина...",– диктует Лена.
Двадцать восемь голов склонились над тетрадями. Двадцать восемь перьев забегали по бумаге, и – увы! – как всегда, Таня высунула кончик языка... Медленно диктуя, Лена ходит между партами, заглядывает в тетрадки.
– Девочка,– наклоняется она к Жене Веселовой,– как ты написала "столица"?
Так начался учебный год.
В переменку ребята выбежали во двор. Мальчики быстро затеяли игру в птаху и лапту, а девочки, взявшись за руки, стали в круг и затянули песню.
Таня носилась с мальчиками за мячом, пока не запыхалась.
Галина Владимировна играла с малышами в гуси-лебеди. Малыши уже освоились в школе и, когда прозвучал звонок, с визгом бросились в класс.
А Саша ходит сумрачный; подвел звено Миша Теплых: не все пионеры собрались в школу.
– Петя,– говорит Саша,– найди Мишку и дай ему жару. Если будет прогуливать, на звено вызовем.
– Верно! – возмущается Петька,– его надо пробрать.
На четвертом уроке Елена Павловна сказала:
– По расписанию у нас должно быть сейчас рисование, но так как у нас еще нет тетрадей и не хватает карандашей, я буду вам читать.
Ребята обрадовались, зашевелились, зашептались, устроились поудобнее на партах.
Елена Павловна развернула газету.
"Подвиг разведчика Сосновского",– прочла она заглавие.
И притихшие ребята слушали, затаив дыхание, рассказ о юном разведчике, ползли вместе с ним по минным полям, перерезали колючую проволоку, часами лежали зарывшись в снег и с торжеством вталкивали в штабную землянку растерявшегося "языка".
Рассказ кончился, а ребята сидели неподвижно... Потом посыпались вопросы. Давно прозвонил звонок, а никто не хватался за сумку...
Елена Павловна, раскрасневшаяся, оживленная, еле успевала отвечать ребятам.
– Ну, как? – спросила Леночка дома, снимая жакетик.
– Что "как"? – не поняла Таня.
– Как я провела уроки? Тебе было интересно? Всё понятно?
– Всё понятно. И очень-очень интересно,– торопится уверить Леночку Таня,– только не арифметика...
– Ну, это я уже знаю,– смеется Леночка,– ты арифметики не любишь.
– А ребята спрашивают: ты нам каждый день читать будешь?
– Постараюсь, на пятых уроках.
Таня виснет на шее сестры:
– Ну, и вправду говорят ребята, что ты самая замечательная учительница на свете!
Будни
Вот и начались трудовые будни. В маленьком домике стало совсем тихо. Таня то в школе, то на огороде. Она старается как можно больше времени проводить во дворе; не хочется идти в молчаливый пустой дом. Леночка очень долго задерживается в школе, там проверяет тетрадки, подготавливает карты и картины к следующему дню, советуется о чем-то со старшими товарищами.
А о Марье Дмитриевне и говорить нечего, она дома почти не бывает: то в школе, то в сельсовете, всё хлопочет, за всем наблюдает. Большое у школы хозяйство! Надо и о дровах, и о крыше, и об учебниках подумать. Да еще собирает Марья Дмитриевна каждую неделю учителей, и они обсуждают всякие дела. Да еще Марья Дмитриевна и третий класс ведет. Все учительницы на ее уроки ходят – учатся. В ее кабинет днем дверь не закрывается: то Власьевна забежит, то учительницы за советом и помощью, а то из сельсовета кто-нибудь. Вот и приходит Марья Дмитриевна домой поздно-поздно, выпьет чаю и ложится спать.
И некому сидеть у румяной толстухи-печки, песни петь, звякать посудой около фырчащего самоварчика. За ненадобностью самоварчик отправлен в кладовую, а вместо него появился скучный чайник.
Русская печка давно не топится.
"Она требует слишком много дров,– сказала Марья Дмитриевна,– а дрова для школы нужны. Мы вполне обойдемся и плиткой".
А раз Марья Дмитриевна сказала,– так это уж сделано. Она, ух, какая строгая!
Таня всё еще присматривается к новой соседке. Марья Дмитриевна никогда не повышает голоса, всегда спокойна, вежлива, сдержанна, но как-то при ней трудно засмеяться, запеть, попрыгать. Она никогда ни о чем не расспрашивает Таню, да ей, правда, и некогда. Частенько подъезжает к дому тележка из сельсовета, запряженная вороной лошадкой. Воронко бьет землю копытом, мотает головой, озорно поводит глазами... Марья Дмитриевна сядет в тележку, возьмет вожжи крепкой маленькой рукой, и Воронко сейчас же остепенится, перестанет капризничать и, покорный приказу, бойко побежит по дороге. Возвращается Марья Дмитриевна из района всегда со свертками, ящиками, пакетами... В школе появились новые карты, новые книги для чтения и даже настольные игры.
И в домике стало чище, удобнее, наряднее. По приказу Марьи Дмитриевны выбелили стены, обили теплым войлоком двери. В сенях появился соломенный коврик, по кухне протянулись половички, на окна встали горшки с цветами.
Но двери в уютный домик открывались редко,– трудно было застать в нем хозяев.
Изредка вечером забежит Галина Владимировна и спросит:
– Марья Дмитриевна дома?
– Нету, нету.
– Ну и хорошо, мне что-то попеть охота, а при ней знаешь, Леночка, мне как-то веселиться неловко, строгая она, что ли?
– Мне кажется,– говорит Леночка,– что у нее какое-то горе. Знаешь, Галочка, она иногда встанет ночью и ходит, и ходит по комнате. А один раз я слышала, что она плакала.
– Ну, всё равно,– легкомысленно машет рукой Галина Владимировна,заведующая она хорошая. Смотри, какой порядок в школе навела. Да и нам с тобой помогает много. А до остального нам дела нет.
– Ты думаешь?..– неопределенно говорит Леночка.
А Марья Дмитриевна и правда много помогает молодым учительницам. То пересмотрит с Леночкой план урока, то книгу принесет: "Вот почитайте, Елена Павловна, это вам поможет в работе". А то проверит с Леночкой тетради и скажет: "Вот на это надо вам обратить внимание..." Леночка очень дорожит занятиями с Марьей Дмитриевной и говорит Галине Владимировне: "Я после разговора с Марией Дмитриевной всегда как-то спокойней работаю".
Но за ласковым словом, за теплом и вниманием Таня и Лена по-прежнему бежали к Власьевне.
Власьевна жила в крохотной сторожке, в которой троим было трудно повернуться. Но там свистал самоварчик, пылала печка, мурлыкал кот, а главное,– Власьевна всегда с интересом выслушивала и Таню, и Лену, давала добрый совет, ободряла и горевала вместе над неудачами.
– Власьевна,– говорит Леночка,– мне так хочется что-нибудь для ребят сделать. Ведь им сейчас нелегко: и школа, и дома работы много, и в колхозе помогают... Отцы на фронте, а матери устают, не до ребят им.
– А ты порадуй их, повесели чем-нибудь.
– Да я и то думаю,– нужно кружок наладить хоровой или пьеску поставить...
– Хорошее дело, хорошее. И ребятам забава, и нас повеселишь.
– Власьевна,– говорит Таня,– знаешь, сегодня коза в обморок упала.
– Какая коза? – волнуется Власьевна.– Уж не наша ли Розка?
– Нет, чужая. Собака на нее выскочила из ворот, а она бежала-бежала, бряк на спину,– и все четыре ноги кверху!
– Да вы-то что смотрели, отогнали бы собаку...
– Мы отогнали.
– А коза?
– Полежала, полежала, встала и пошла.
– То-то,– успокаивается Власьевна.
Но Власьевна редко бывала свободна.
Как звено дружных помогло тете Дуне
После уроков Саша прибежал обратно из деревни на школьный двор.
– Чижик, иди скорей, надо наших ребят собрать, у тети Дуни беда! Машка-свиноматка убежала! Все свинарки с ног сбились, ищут-ищут, никак найти не могут! Идем, поможем!
Ну, Таня, конечно, рада.
Ребята побежали на свиноферму. По дороге захватили Алешу. Забрали с собой подымавшихся к школе Маню и Нюру, крикнули Петьку.
На свиноферме было пусто. Двери на запоре. Все свинарки ушли на поиски.
Нижняя жердь Машкиной загородки была сломана. На столбе виднелись белые прилипшие щетинки, на пыли – следы острых копыт. Загон был неуютен и пуст без огромной хрюкающей Машки.
– Ну и ну! – сказал Саша.– Ишь, какую жердину выломала!
– Ну, как искать будем?
– Как? Как разведчики, по следам, по приметинам.
Саша снял щетинку со сломанной жерди.
– Вот видите, она здесь пролезла.
– Вот дурень,– сказал Петька,– это мы сами знаем: раз дырка,– значит, пролезла; ты дальше ищи,– вот задавака!
Саша нагибался к самой земле, нюхал воздух и поучал:
– Вот видите, тут трава примята, а вон щепка переломана, за всем следить нужно, разведчику всякая примета дорога.
– Примета! Примета! – заорала Манька.– Что она тут шла, всякому дураку видно. Вон какие следы глубокие. Липовый разведчик!
В огороде, на горе,
Выросла калина.
Сашка Машку искал,
Чистая картина.
– Отстань ты,– сказал Саша,– балаболка! Я и дальше следы найду.
Но дальше пошла трава; следы исчезли, и Саша призадумался.
– Ну, что стоишь? Веди вперед! – издевалась Манька.
– Ты воздух нюхай, воздух,– поддакивал Петька.
– А ну вас! – разозлился Саша.– Ищите сами, и я буду искать; еще посмотрим, кто найдет!
Девочки разбежались по лугу, заглядывали за кусты и в овражки и кричали: "Машка! Машка! Пать! пать! пать!"
А Климушка, размахивая хворостиной, звал почему-то: "Цып, цып, цып!"
Таня, подражая Саше, зорко присматривалась к траве, искала следов, щетинок...
Однако Машки нигде не было.
– Как же это так, ребята!..– говорил Алеша обиженно.– Вот и найдут ее свинарки.
– Ну и хорошо, если найдут!
– Да, хорошо! Надо, чтобы мы нашли,– а то какие же мы пионеры?
В это время мимо прошел какой-то незнакомый человек:
– Вы кого ищете, ребята?
– Свинью.
– Машку!
– Сама белая, левое ухо черное...
– Да она вон там, за ракитником лежит; я только что видел.
Ребята бросились к ракитнику.
– Вот какой хороший человек! – сказала Таня.– Это кто?!
– Не знаю, он не из нашей деревни.
– А лицо у него какое симпатичное!
– Наверно, тракторист или механик, они все такие приметливые.
У ракитника простиралась огромная серая, липкая лужа. Машки не было!
Петька засунул руки в карманы и сказал:
– Пошли отсюда, ребята. Этот дядька над нами смеялся. Ничего он не видел.
– И зачем ему смеяться? – недоверчиво протянула Таня.
– Конечно, посмеялся, я сразу заметил: у него лицо хитрое.
– И зачем он ходит по лугам,– прищурилась Манька,– когда все люди работают? Не тракторист он, верно, просто бродяга.
– Ребята,– оказал Алеша страшным шепотом,– может, это он Машку украл?
– Он из нее колбас наделает! – крикнула Манька.
Саша с досады подхватил камешек и бросил его в серое бревно посредине лужи.
И вдруг... бревно хрюкнуло и повернулось. Негодная Машка валялась в луже, вся вымазанная серой грязью, и из жижи торчали только два уха!
– Машка! Машенька! Пать, пать, пать!
– Иди сюда, миленькая, иди, красавица!
Но Машка только лениво переворачивалась с боку на бок.
Ребята стали забрасывать ее камешками. Сашка взял у Климушки хворостину и старался хлестнуть свинью.
Петька подпрыгивал на одном месте и оглушительно кричал: "Бах! бах! бах!" – думая, что свинья испугается.
А Машка только нехотя выползла на край лужи и дальше решительно отказалась двигаться. На нее не действовали ни прут, ни удары голыми пятками, ни крики.
– Стойте, ребята,– сказала Таня,– я придумала! Девочки, бегите в ближнюю избу, принесите картофельных очистков...
– Ну и что?
– А вот увидите.
Манька и Нюра побежали в деревню.
Машка дремала. Мальчики презирали затею Тани.
– Ничего из этого не выйдет, зря девчонок погнали!
– Ее бы домкратом поднять...– сказал Петька.
– Еще что выдумаешь! Свинью домкратом!
Вспотевшие девочки притащили большое ведро очистков.
Таня взяла горсть и положила у края лужи. Машка подергала пятачком, похлопала ушами и лежа потянулась к картошке. Но Таня быстро отодвинула кучку подальше. Вкусный запах шел от кожуры и щекотал Машкины ноздри.
И вот, нехотя и лениво, она поднялась на короткие ноги. Вылезла из лужи, вмиг проглотила шелуху и просительно хрюкнула.
Таня взяла новую горсть очистков и бросила у своих ног.
Машка подошла к Тане.
И вот Таня двинулась с ведром в руках, протягивая вкусную дорожку из картофельных очистков. И Машка пошла по дорожке вслед за Таней.
Свинья сопела и чавкала, а ребята хохотали, глядя на одураченную Машку. Так они дошли до самой свинофермы.
А Таня так и не догадалась, что помогли ей старые сказки, помогли мальчик с пальчик и веселый портняжка, уводящий Единорога.
Бой на картофельном поле
Дни шли за днями.
Всё так же двигалась и двигалась вперед на запад Советская Армия, всё так же от темна до темна работали колхозники, так же склонялись ребята над тетрадками.
У каждого были свои заботы, а Иван Евдокимович ходил совсем хмурый.
В колхозе не хватало рабочих рук. Прискакал из района нарочный, привез приказ: срочно убирайте картошку,– ждут заморозков, падут холода на промокшую осеннюю землю,– и пропадет урожай.
Частенько выходит Иван Евдокимович на картофельное поле, стоит, опершись на палку, и думает, думает...
Ветер треплет седую бороду.
Гектар за гектаром тянутся поля, побуревшая ботва мокнет под мелким дождем, а рук так мало!
Уже считали-пересчитывали в правлении колхоза, думали, с каких работ можно снять людей, а из райкома всё торопят: скорей, скорей, чтобы ни одного клубня не замерзло!
Иван Евдокимович пришел к Марье Дмитриевне. Она выслушала его и сказала решительно:
– Что ж, на субботу с полдня и на воскресенье мобилизую учителей и старших школьников. Сама, конечно, пойду. На остальные дни выделю вам только Власьевну. Учебе ничто не должно мешать.
– И на том спасибо,– сказал Иван Евдокимович и, вздохнув, ушел.
Вот он стоит на школьном дворе и всматривается вдаль.
Что такое детская эта подмога, когда здесь нужны десятки здоровых рук?
Власьевна подошла к нему, заглянула в глаза.
– Ну, как?
– Неважно, Афанасьюшка. Не хотел я помощи просить, да придется. Пойду позвоню в райком, там посоветуют.
– Иди, иди, в райкоме уж что-нибудь придумают. А ты самому Сергею Ивановичу звони.
– Конечно, ему...
– Я вечерком забегу к тебе, Иван Евдокимович.
– Ну... ну...
И Иван Евдокимович идет звонить в район.
Через два дня из райкома сообщили, что организуют помощь из города.
В субботу всё было готово к приему городских.
В сельсовете, в правлении колхоза расстелили на полу свежую солому. Женщины принесли подушки, истопили печи. На поле притащили большой котел, приготовили щепу. Стали варить работникам картошку и щи. Щи хоть и пустые, без мяса и масла, да горячие и пахнут свежими овощами и зеленой петрушкой.
Колхозники тащили кто что мог для дорогих гостей. Тетя Дуня принесла ведро квасу, с фермы прислали творога, для школьников накопили молока. Иван Евдокимович заглядывал повсюду, обо всем заботился.
– Люди к нам с помощью, мы к ним с приветом. Смотрите, бабоньки, чтобы всё по-хорошему. Лопаты наточены? Мешки приготовлены? Лошади кормлены?
И вот загрохотали по проселку машины.
Колхозники сгрудились на крыльце правления. Иван Евдокимович почистил рукавом медали на груди и приосанился.
Звено дружных, конечно, вертелось впереди всех. Манька всё пыталась влезть на ограду. А Нюра дергала ее за юбку.
– Слезь! Ты не воробей на ограде сидеть. Люди приедут городские, а ты словно из лесу выскочила.
Но Манька ее не слушала.
Вот машины загудели у околицы. Ребята бросились навстречу. Саша распахнул воротца и сдернул шапку:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Здравствуйте!
Два грузовика были полны людей. Кого тут только не было! И солидные, седоусые рабочие с въевшейся в кожу металлической пылью, и девушки-комсомолки, и военные, и пожилой инженер в больших роговых очках. Шутка ли, пятьдесят человек помощников!
Люди соскакивали с машин, разминали затекшие ноги и сразу же хватались за лопаты.
– Куда брести, папаша? – спросил бойкий паренек у председателя.
– Одну минуточку, молодой человек,– остановил его Иван Евдокимович с достоинством и поднял руку.– Товарищи,– сказал он негромко, но внятно,колхозники наши благодарят вас за помощь. Спасибо вам, други. Не для себя мы вас встревожили, а для родной нашей армии. А теперь пойдем.
Люди рассыпались по полю. Работали по двое. Таня с Нюрой, рядом Лена с Галиной Владимировной, потом Власьевна с Марией Петровной. Марья Дмитриевна у весов с карандашом в руке, и дальше, сколько видит глаз, всё клонятся и клонятся люди над черной промокшей землей.
Таня крепко хватает жухлую ботву и тянет ее на себя. А Нюра вонзает лопату и выворачивает землю. И лежат в яме розовые картофелины, словно маленькие поросята.
Таня и Нюра сразу переходят к другому кусту, а малыши выбирают картошку из ямы, складывают в ведра, в мешки. Даже круглая Тонька роется в земле. Даже кашинские невесты стайкой работают вместе. А мальчики таскают ведра и, взвесив, высыпают картошку в телеги.
Ничего, что земля сырая, что на лопату налипают комья, что стынут руки и сверху сеет мелкий холодный дождик. Всё-таки весело работать, когда поле гомонит звонкими голосами.
Оказывается, не все умеют копать картошку.
Власьевна подходит к пожилому инженеру. Тот растерянно смотрит на ботву в своих руках. Он как ухватится за нее, так и оборвет у самой земли. А его напарница, молоденькая девушка в пестром платочке, сердится:
– Ну, что это вы, Георгий Георгиевич, опять?
– Опять,– беспомощно разводит руками инженер.– Она как-то, простите, обрывается.
– Что ты на человека нападаешь? – говорит Власьевна.– Может, им впервой приходится. Дайте-ка я вам покажу!
Инженер и Власьевна склоняются над кустом.
– Вот так.
– Благодарю вас,– говорит инженер.– Теперь я понял: способом первого рычага.
Девушка смеется.
– А ты не смейся,– останавливает ее Власьевна,– гражданин, наверно, в своем деле на заводе – орел!
– Ну, на заводе, конечно,– уважительно говорит девушка.
– То-то,– и Власьевна спешит дальше еще кому-то помочь, еще чему-то научить.
А народ всё прибывает.
Пришли из района, из дальней МТС, из лесничества. И тут оказалась проруха: многие женщины-одиночки привели с собой ребят: не на кого было оставить. И вот толкутся они около матерей, мокнут под осенним дождиком, падают в липкую грязь. Хнычут тоскливо и мешают работать. А на них раздраженно шикают занятые люди.
– Вот что,– говорит Лена Галине Владимировне,– так нельзя. Надо где-то ребят пристроить. Чижик, а Чижик! Иди сюда! Вы с Нюрой соберите всех этих крикунов, а я побегу к Марье Дмитриевне, попрошу пустить их в школу.
– Да что ты,– говорит Галина Владимировна,– и не ходи! В школе сейчас чистота. Пустят тебе туда этих пачкунов!
– Да что и ходить,– вступает в разговор тетя Дуня.– Что им там за радость! Ни прилечь, ни присесть, ни чайку попить! Забирай их, Таня, в мою квартиру, и пачкунов, и чистеньких. Там и печку затопите, и щей наварите.
– Ну, Чижик,– говорит Лена,– зови Нюру и Маню и принимайтесь за дело. Да смотри, чтоб всё было в порядке. А я Ивану Евдокимовичу доложу.
Так Таня неожиданно делается "заведующей" детским садом.
Суматошливый народ
Восемь ребятишек, мокрой взъерошенной стайкой, жались друг к другу посреди просторной избы тети Дуни.
От дверей до дорогих гостей по свежевымытому полу шли липкие, грязные следы.
Таня, Нюра и Манька стояли в сторонке и любовались своими подопечными.
– Ай и хороши! – притворно-строго качала головой Нюра.
– Словно воробьи в непогоду! – смеялась Таня.
– Грязищи-то натаскали, грязищи! – лицемерила Манька, будто не замечая собственных грязных ног.– Вот кого надо на буксир!
– Что же мы с ними делать будем? – спросила Таня.
– Сейчас я с ними игру заведу,– заявила Манька.
– Какую?
– А какую знают.
Но Нюра без дальних слов сняла пальтишко, подвязала передник тети Дуни и прикрикнула на подружек:
– Какую еще игру! Их сначала раздеть и разуть нужно. Сажайте их всех на лавку: мы с тобой. Чижик, будем раздевать, а ты, Манька, пол подотри.
– Не хочу я пол! Сама подтирай!
– А не хочешь, так мы тебя вовсе из избы выгоним, сами справимся.
Манька притихла и пошла за тряпкой.
Таня и Нюра стащили с ребят сырые пальтишки и платки, сняли с них обувь, растерли холодные ноги. Ребятишки повеселели.
– Ну, нате теперь, играйте,– сказала Нюра, дала им несколько чурочек, насыпала на столе горсть гороха, груду сосновых шишек, что всегда хранились у тети Дуни для самовара.
– Дай им. Чижик, еще вон ложки; они ими звенеть будут. А мы пока с тобой печку растопим и щи им поставим. Ты, Манька, чисти картошку.
Манька хотела было снова поканючить, но потом раздумала, взяла из ведра большую картошину и стала ее чистить так ловко, что тонкая, длинная кожура свивалась спиралью и пружинила, раскачиваясь в воздухе.
Малыши слезли с лавки, окружили Маньку кольцом, с восхищением глядя на вьющуюся шкурку. А та все вилась и вилась из-под ножа непрерывной ленточкой, а Манька гордо блестела глазами и уже напевала песенку:
Как у нашего двора
Растянулась кожура.
Погоди немножко,
Будешь есть картошку...
С этого момента Манька стала безраздельной владычицей малышей.
Кто-то застучал в окно. Таня выглянула. Под окном стоял Петя.
– Сашка велел узнать – может, что нужно: дров или воды; так я сейчас сделаю.
– Принеси, Петя, дров посуше, да поколи помельче, а то у меня печь не разжигается,– сказала Нюра.
Работа закипела по-настоящему.
"Бух! бух! бух!" – бухал топор на дворе. Петька колол щепу; Нюра чистила морковку; Таня резала капусту; Манька занимала ребят.
Скоро загудела печь, и в избе стало уютно.
Ребята играли шишками, стреляли друг в друга горохом. Толстый мальчонка прыгал на одном месте и кричал: "Пиф-паф! пиф-паф!" Белобрысая девчонка завернула полено в тряпочку и баюкала.
Всё было в порядке; только Таня находила, что а избе слишком шумно.
Петя уже давно убежал обратно на картофельное поле.
Таня разжигала самовар, а Нюра перетирала тарелки, когда мальчишка, изображавший пулемет, отчаянно завизжал. Он стоял посреди избы, выпучив голубые глаза, и крупные слезы катились по его щекам.
– Что такое? Что случилось? – бросились к нему девочки.– Что ты кричишь?
Но он только бессмысленно топал ногами и кричал: "Там, там, там!"
Малыши смотрели на него с изумлением, но круглая Тонька разъяснила всё дело:
– У него горошина в носе сунутая...
Попробовали вытащить горошину пальцем – не получалось. Заставили мальчишку сморкаться,– горошина сидела прочно.
Манька предложила воспользоваться крючком для вязанья,– Нюра не позволила. Она взяла соломинку и пощекотала ею в свободной ноздре. Мальчишка оглушительно чихнул, и злополучная горошина вылетела на пол. Все облегченно вздохнули.
– Собери-ка ты, Маня, весь горох да выброси, а то они его еще в уши засунут.
К этому времени поспели щи; девочки разлили их по тарелкам, мискам, чашкам и начали кормить ребят.
Ребята проголодались, ели за обе щеки, просили прибавки.
Манька отдыхала, а Таня и Нюра сбились с ног. Одного покорми, другому подлей, третьего вытри.
Саша приоткрыл дверь, заглянул в избу.
– Ну, как, справляетесь с мелочью?
– Справляемся, справляемся! – степенно ответила Нюра.– Всё по-хорошему!
– То-то! – сказал Саша и скрылся.
Девочки устали. "Что же теперь с ними делать?"
– А теперь спать положить, как в очаге... тихий час.
– "Не пищать и не кричать, а ложиться быстро спать!.." – запела Манька.
Она коршуном налетела на малышей, хватала их и укладывала на кровать тети Дуни. Четверо поместилось На кровати, для остальных расстелили на полу тулуп.
Уставшие за день малыши не сопротивлялись, и скоро теплое сонное дыхание наполнило избу.
Таня бессильно опустилась на скамью.
– Вот бы они, Нюрочка, подольше спали!
– Да, как же! Поспят они!
– А проснутся,– надавать им тумаков, так опять заснут! – предложила Манька.
– Ну уж, ты скажешь!
Девочки сами принялись за щи. Беседовали полушепотом, степенно, чтобы не разбудить малышей.
Так мирно и тихо прошли час, другой, а на третий с кровати послышалось пыхтение. Кто-то пыхтел всё громче и громче. В пыхтении появились плаксивые ноты, взвизгивания. Нюра и Таня бросились к кровати и замерли от ужаса: беловолосая Катя просунула голову между прутьев кровати! Туловище ее лежало на матрасе, а голова торчала наружу. Сдерживая слезы, Катюша ерзала и извивалась, стараясь освободить голову, но уши ей мешали. Перепуганные Таня и Нюра пытались ей помочь, но ничего не выходило: уши мешали голове пролезть обратно.
– Что делать, что делать, Нюрочка? Она же так задохнется!
Услышав страшное слово, Катюша испугалась и завопила так ужасно, что Манька вскочила с лавки, проснулись ребята. Они с удивлением смотрели на туловище девочки, видное с кровати, затем слезали на пол, обходили спинку кровати и с любопытством всматривались в Катину голову.
– Чижик,– сказала Нюра,– беги скорее, кого-нибудь позови!
Таня бросилась в поле. Пока она бежала, ей мерещились всякие ужасы: Катина голова оторвалась и лежит уже на полу или девочка задохлась среди железных прутьев. И Таня разыскала Власьевну, уже захлебываясь от слез.
– Что случилось, Чижик? – испугалась Власьевна.
– Там... Катюша... в кровати запуталась, сейчас умрет...– залепетала Таня.
Власьевна не стала расспрашивать, вонзила лопату в землю и бросилась к избе. Заплаканная Нюра метнулась ей навстречу.
– Тетенька, помогите!
Власьевна подошла к Катюшке, попробовала ее повернуть так и этак. Уши мешали.
– Воды и мыла,– приказала Власьевна.
Нюра и Таня бросились к тазу, разом схватились за него, стукнулись лбами, выронили таз. Потирая ушибленные места и не глядя друг на друга, налили воды, понесли таз к Власьевне. Манька уже тащила мыло.
Власьевна густо намылила голову Кати, легко нажала на темечко, и скользкий мыльный шар проскользнул сквозь решетку!
– Ну, вот и всё! – облегченно вздохнула Власьевна.
Не обращая внимания на рев, она вымыла девочку, вытерла полотенцем и взяла ее на руки.
– Ну, тихо, тихо, всё прошло! Вот придешь ко мне, я тебе конфетку дам!
При мысли о конфете Катюша сразу успокоилась, а Таня смертельно испугалась,– что, если другие малыши услышат про конфету и все начнут совать голову между прутьев?!
Но, к счастью, никто ничего не слыхал.
– Вот что, девочки,– сказала Власьевна,– в избе вы с ними замучитесь. Дождик перестал, солнышко проглянуло, ведите-ка их во двор, там они сами побегают и поиграют, только приглядывайте.
До самого вечера всё было благополучно. Но когда солнце стало садиться за темные леса, ласточки низко летать над землей, зашумел предвечерний ветерок, и девочки забрали ребят в избу, начался настоящий концерт! Ребята визжали, ревели, орали: "Мама! К маме! К маме хочу!"
